К запланированному вояжу Александр Павлович Анненский готовился загодя. С четверга его щёк не касалась бритва брадобрея. Вернувшись из Департамента раньше обычного и переодевшись в штатское, остатнюю часть дня он провёл в публичном доме на Вознесенском проспекте, а оттуда переместился обратно на квартиру, чтобы сменить платье на соответствующее обстановке Правой стороны.

Воспитанный по спартанскому образцу, Анненский привык к умеренности. Как человек холостой, он снимал едва ли подобающую его положению скромную пятикомнатную квартиру с собственной мебелью в доходном доме Башмакова окнами на Мойку. Кухарки, по беспорядочному образу жизни, нарушаемой экстренными делами службы, Александр Павлович не держал. Готовить приходила баба и, в случае надобности, состряпать мог слуга Валериан, нанятый из проверенных людей — малый прискорбно грамотный, начитанный поэзией и оттого слегка придурковатый.

Пришлось обождать, пока он добежит от своего чуланчика при кухне и отворит.

— Спишь, гадское отродье? — лениво бросил Александр Павлович, переступая через порог. — Почта была?

— Так точно. Никак нет, — отрапортовал Валериан, ловя котелок, и поправился: — Виноват! Никак нет. Так точно!

— Что «так точно»?

— Почта была. В кабинете-с. И свежих газет принёс.

— А что «никак нет»?

— Не сплю-с…

— Болван.

Щёлкая каблуками по паркету, Анненский пересёк залу и водворился в спальню. Скинул донегаловый английского фасона пиджак на руки Валериану — почистить. Стянул галстук, бросил на кресло.

— Оставь меня.

— Мыться?

— Нет.

«Des odeurs de la maison de tolérance deviendront des marques du milieu proche pour eux, — знаменитый сыщик скрипнул зубами в предощущении дна столичной жизни. — Des éléments criminels les sentent comme des chiens».

Как настоящий русский дворянин, Анненский часто думал по-французски, но говорить предпочитал по-русски даже наедине с самим собой (это позволяло не терять навыка), чтобы люди простого звания не принимали за иностранца.

Валериан выскользнул подобно раку, что могучим подгибанием хвоста смещается задом наперёд быстрее ветра, затворил за собою двери. Анненский продолжил разоблачение и остался в шёлковых кальсонах и нижней рубахе с инициалами. В этом костюме, сделавшим бы честь Адаму, он прошёл в столовую гимнастическим шагом. Раскрыл чёрные створки титанического буфета. Поставил на столик в спальне узкую рюмку, плоскую бутылку мятного ликёра и квадратный графин, наполовину полный светозарной настойки цвета весенней травы. Ею он наполнил рюмку на две трети, добавил ликёру. Серебряным кинжальчиком для вскрытия конвертов, взятым с прикроватного столика, быстро и тщательно размешал. Жидкость помутнела. В комнате, перебивая запах ступней и подмышек, поплыли мятный дух и терпкий аромат полыни.

Анненский выпил абсент, подошёл к платяному шкафу — чёрному колоссу, подарку тётушки наравне с буфетом, повернул ключ. Разверз его вместительное нутро и обратил взор в правый угол, где висела спецодежда.

Чего там только не было для грамотного ведения оперативной работы! Пёстрое разнарядье могло бы ввергнуть в недоумение либерального интеллигента и вызвать поток саркастических острот из его разработанных уст. Народовольца же, знакомого с правилами конспирации, домашний гардероб жандарма привёл бы в глубочайшую печаль по факту сделанных выводов о смене множества личин, за которыми с успехом скрывался важный чин охранки.

И действительно, более опасного противника, нежели Анненский, трудно было себе вообразить. Когда он облачился в дешёвую летнюю пару с кремовой сорочкой и красной бабочкой, повесил на руку трость и подошёл к зеркалу, из-под полей дрянной шляпы блеснули злые глаза мокрушника — то ли гастролёра, то ли отсидевшего слесаря. Рыжие замшевые перчатки дополнили наряд, скрыв холёные руки офицера.

Анненский нажал кнопку под крючком трости. Семидюймовый стилет легко покинул гнездо. Вдвинул обратно. Щёлкнул фиксатор.

Пошарил на верхней полке между шляпных картонок, брошенных навалом кепи, картузов и прочих головных уборов простолюдинов. Под руку попалась бритва, к счастью, не раскрывшаяся до конца. Анненский вжал обушок в рукоятку, осторожно переместил пальцы в угол полки. Ладонь наткнулась на холодный металл. Испытывая колебания, Александр Павлович достал изящный медный кастет. Положил в карман пиджака. Кастет оттягивал. Вынул, надел на руку, сжал. Медь нагревалась медленно. Анненский смотрел на закованную в металл руку. Расставаться с хорошей вещью претило.

— Настала летняя пора, кастет быстрее топора, — убеждая себя, произнёс Анненский, и тем самым положил конец сомнениям.

Сунул оружие в брючный карман. Там кастет колыхался при ходьбе, но был значительно менее приметен.

— Когда идёшь на Выборгскую сторону, лучше взять запасную приблуду, чем не взять, а потом пожалеть.

Изрекя сию избитую во всех смыслах истину, знаменитый сыщик налил полную рюмку абсента. Графин наполовину опустел. Анненский хватанул на ход ноги неразбавленной семидесятиградусной настойки и не поморщился, и даже не моргнул.