На Муромцева плыли прозрачные ленты. Шириной с ладонь, они казались очень длинными, но под водой всё кажется больше. «Ленты» совершали гребные движения всем телом, извиваясь как змея. Даже на мелководье при хорошей видимости их было трудно заметить. Только когда они оказались рядом, Денис обратил внимание и замер. Он не забывал, что орудует во владениях пришельцев, грабит их огород, предварительно распугав сторожей, и такая нахрапистость не останется без ответа.

В правой руке был водолазный нож, которым лаборант отделял от грунта добычу, но Денис не надеялся, что успеет преодолеть сопротивление воды и опередить существ, для которых океан среда обитания. Если только «лента» вцепится, он сможет её рассечь. «Ленты» напоминали сплющенных с боков мурен и просвечивали насквозь. Две пары чёрных глаз, сбоку и сверху, белые зубы в массивных вытянутых челюстях, белёсая хорда и мутное содержимое кишечника – вот и всё, что моно было увидеть с расстояния вытянутой руки. Вплотную, когда «лента» проплывала возле самой маски, Денис мог разглядеть извивающееся тело и высокий гребной плавник от середины спины до хвоста.

«Ленты» шныряли вокруг него, словно принюхиваясь, а Муромцев застыл, медленно опускаясь на дно. Пояс с кармашками, в которых лежал отмеренный под его массу груз, придавал водолазу нейтральную плавучесть, но сетка с добычей тянула вниз.

Колени коснулись песка. Лаборант встал, как статуя аквалангиста, воздвигнутая курортным скульптором на потеху отдыхающим. «Ленты» не унимались, кружили, подплывали всё ближе, казалось, обнюхивали незнакомца. «Стая собак», – подумал Денис. Для нападения то ли некому было подать команду, то ли не находилось причины спровоцировать охотничий инстинкт. В тёплой воде под неопреновой курткой по телу бежали мурашки. «Нервное», – успокаивал себя Муромцев.

Единственным потенциальным раздражающим фактором был шум его дыхания. Щелчок клапана, вдох, шипение воздуха в редукторе, щелчок клапана, выдох. Банка была наполнена подводными звуками естественного происхождения – писк, трели, стук камней и клешней, негромкое уханье. Обитатели активно общались друг с другом, они жили у себя дома. Настоящим пришельцем в земной колонии инопланетян был человек. Он стоял, напуганный, на коленях, и старался реже дышать. Не провоцировать похожих на мурен «лент» и беречь воздух. Задача усложнилась от сбора донных организмов до спасения. В баллонах жизни осталось на двенадцать минут работы средним темпом. Если не двигаться и экономить, можно протянуть дольше. Хуже было другое – неизвестно, когда «лентам» надоест вертеться возле пассивного объекта и они найдут занятие поинтересней. Что, если не найдут до последнего глотка воздушной смеси? Что, если вернутся, когда водолаз начнёт подниматься?

«Был бы взрывпакет, не думая, рванул прямо здесь», – Муромцев стиснул зубами загубник.

Он стал примериваться к ближайшей «ленте» на предмет подставить левую руку под укус и ткнуть ножом в пузо. «Не такие уж они и страшные, – лаборант стал нагнетать в себе тёмную ярость, как перед дракой. – Пасть как у колли, а весит куда меньше. Ну, стая, ну и что? Сколько их? Пятеро. Вцепятся в руки-ноги, да плевать. Всех порежу! Вы ещё сначала прокусите неопрен. Подавитесь. А я вас ножиком чик-чик – и организм разукомплектован!»

Не помня себя, Денис оттолкнулся ото дна и выпрямил ноги. Он подвсплыл и стоял во весь рост, подняв нож на уровень груди и согнутую в локте руку с питомзой, прикрывая пах и живот. «Ленты» отплыли. Денис глубоко вдохнул несколько раз, насыщая кровь кислородом, шевельнул ластами и медленно пошёл к поверхности. «Знаешь нож? – двинул клинком в морду ближайшей „ленте“, а та отпрянула и стала держаться поодаль. – Боишься ножа? – мысленно спросил лаборант, как разговаривал вслух с бродячими собаками, случавшимися на окраине Санкт-Петербурга. – Иди сюда, попишу, тварь!» Он представил косую рану через всю морду, морда почему-то была собачья, края разошлись, открыв розовую плоть и белый хрящ, кровь хлещет, визг, страх, боль и отчаяние. Вот что может нож в одно движение.

«Ленты» расширили круг. Лаборант поднимался. «Ленты» собрались в стаю и исчезли под ним.

Гребок ластами. Солнце заиграло в каплях воды на стекле маски.

* * *

– Да, ужас, но не ужас-ужас-ужас, – Денис подарил Рощиной самую задорную улыбку и перестарался, оскал вышел до того бандитским, что завлаб испугалась своего подчинённого. – Это просто рыбки, только инопланетные.

После обеда учёные остались в салоне. Погодная обстановка ухудшилась и до её улучшения спуск под воду было решено прекратить, тем более, что следовало разобрать улов. Дайверы натаскали с плантации обильный урожай, который наспех раскидали по банкам с забортной водой, и теперь он требовал сортировки. Самое интересное законсервировать, что можно высушить – очистить и завялить, остальное выкинуть, пока не испортилось. Организмы уже дали сок, и «Морская лисица» благоухала, что сарай калеки на Ослиной Челюсти.

– Непостижимо, – сказала Рощина. – Как у вас получается находить с пришельцами общий язык?

– С ними надо обходиться как с бродячими собаками. У меня возле дома какое-то время жили. Сторожа с завода их прикармливали, чтобы собаки как бы охраняли территорию, они и расплодились. Шавки нападают на тех, кто боится. Если сам на них кидаешься с топором или показываешь нож, будут тебя избегать.

– Не может быть.

– Я бы не стал недооценивать убедительную доходчивость топора, – заявил Смольский.

– Воображаемого топора, в нашем случае, – заметила Рощина.

– Воображаемого намерения применить воображаемый топор, – уточнил ведущий научный сотрудник.

– Самые глупые собаки, конечно, пострадают, – ухмыльнулся Денис. – В дальнейшем стая будет тебя проверять на вшивость иногда, пуская в бой самых опущенных. Убедятся, что ты здоров и агрессивен, снова начнут показательно игнорировать. Уважуху на раёне нужно заслужить, Арина Дмитриевна. Даром авторитет не появится даже среди бродячих собак.

– У вас поразительное совпадение мнений с академиком Локтевым, – Смольский примостился в навигационном уголке, избегая тесноты застолья. – Вам в Морской институт к Иван Павловичу дорога, у него все такие.

– Звучит заманчиво, а где он преподаёт? Я бы к нему пошёл даже пробирки мыть.

– Во Владивостоке.

– При живом-то начальнике, Денис… – воздел очи горе Казаков. – Что подумает Арина Дмитриевна?

– Я привыкла, – сухо ответила Рощина.

– Владивосток далеко. Жаль, не судьба мне найти общий язык с академиком Локтевым, – Муромцев постарался уйти от неприятного разговора, но Смольский продолжил на удивление серьёзно:

– Там у вас открывается возможность поступить в институт. Не спешите с выводами. Это не Петербург, народу мало, конкурс практически отсутствует. С вашим стажем и характеристикой, которую даст Арина Дмитриевна, вас зачислят только по одной совокупности заслуг. Ну, или действительно пойдёте к Локтеву пробирки мыть. Пребывание в коллективе Ивана Павловича – сама по себе хорошая школа, а на лекции будете ходить вольнослушателем.

– Спасибо. Я уже ходил в университет вольнослушателем, толку-то? Сдаётся мне, что сезон в поле принесёт пользы как сто семестров. От практики реально больше толку. Чем сидеть в аудитории и пытаться усвоить вялую болтовню сонного препода, не представляя, как её применить в будущем, лучше я спущусь под воду и получу реальный опыт, который поможет реально развиваться. Я хотя бы буду сознавать, какие теоретические знания и с какой целью мне следует искать, какие осмысленные вопросы задавать и кому. Я сейчас понимаю, что у преподавателей биофака на большинство из моих вопросов ответов не найдётся. Они просто не в курсе. Они не варились в этом во всём, – Муромцев обвёл рукой широкую дугу, подразумевая не только салон «Морской лисицы» с коком возле плиты, наблюдающим за послеобеденным диспутом русских учёных, но и ворочающегося Утопленника в форпике, и огромную массу солёной воды за обшивкой яхты, океан, разделяющий сушу, людей и судьбы, щедрый на чудеса и риски. – Что они мне ответят, если сами толком не знают? Я лучше, вон, Ганса спрошу, он хоть по делу скажет. Даже Миксер знает больше полезного, чем препод, который всю жизнь проторчал на кафедре. Что они там видят, кроме чужих публикаций и фильмов? Их обширные теоретические познания годятся, чтобы пудрить мозги первокурсницам. Я уже среди третьекурсников не встречал ни одного, кто бы их уважал.

Смольский заёрзал, подобрался, налёг на штурманский столик.

– Денис, ваше личное неприятие на самом деле – тщательно скрываемый страх, – сказал он. – Вы не приемлете преподавателей, потому что их боитесь. Вы неоднократно пытались сдать экзамены, но проваливались, это факт. В качестве защитной меры ваша психика приняла как данность ряд ложных доводов, порочащих высшее образование. Это понятно, но печально. Более того, на основании сделанных наблюдений я могу предсказать, что при любом исходе, даже если вы получите диплом, вас ждёт в науке умеренный успех.

– Возможно, – лаборант угрюмо уставился в пол.

– Денис, – мягко сказала Рощина. – Михаил Анатольевич умеет подмечать недостатки. Случается, что он указывает на них в утрированной до оскорбления форме, но он…

– Не оскорбление, а оценочное суждение, – возразил Смольский, пытаясь сгладить неловкость, но получилось как всегда. – В данном случае была прогностика, опирающаяся на факты.

– Я умею различать наблюдения и предположения, – упрямо ответил Муромцев.