Лаборант погрузился с головой, но фонарь поднял и уберёг, хотя он и был водонепроницаемый. Муромцев не выпустил бы его ни при каких обстоятельствах, даже защищая лицо. «Свет – это жизнь», – думал он.
Он вынырнул, не касаясь ногами пола, посмотрел вверх. Настил средней палубы был близко, но не настолько, как он опасался. Держась на плаву и подгребая ногами, Денис осмотрелся. Переборка оказалась прямо перед ним, а уровень воды едва поднялся над дверью.
«Значит, там есть воздушный пузырь, – он встал на шахту, чтобы восстановить дыхание. – Надо сбросить кроссовки, они тянут на дно. Джинсы с ножом и пистолетом тоже не мешало бы снять. Они сковывают движения. В них сейчас тяжело, а будет ещё хуже, если придётся нырять несколько раз».
Или не придётся? Нужно только окунуться с головой и вынырнуть уже в ахтерпике, где есть воздух. Если воздух загрязнён какой-нибудь дрянью, можно сразу вернуться. Достаточно не отпускать переборку.
С оружием расставаться не хотелось. Джинсы с железом утонут, потом их будет не найти. Денис пожертвовал кроссовками. Сел на тоннель, погрузился по грудь. При каждом вдохе воздух заполнял лёгкие и лаборант подвсплывал как поплавок. «Мона Лизу» ощутимо качало. Волна мягко, но неумолимо стащила его с насеста. Денис сделал гребок и оказался возле двери. Ухватился за переборку, встал на комингс и утвердился в устойчивом положении плечами над водой.
«Ну, сколько там её? Такой же уровень», – успокоил себя Муромцев. После долгого сидения во тьме нерешительность охватила все мелочи, включая самые определённые. Он понимал, что это иррационально и непродуктивно, особенно, в экстремальной ситуации, но забороть не мог. Вдохнул поглубже и нырнул в ахтерпик.
Под водой он пролез в дверь и поднялся с другой стороны, продолжая стоять на комингсе и держась левой рукой. Правую с фонарём он тут же выдернул вверх. Универсальный судовой фонарь не должен был погаснуть от шутейного купания, но мало ли что. Вдруг его разбирал криворукий негр и потом коряво свинтил, не уложив герметичную прокладку? Муромцев опасался всего, потому что не доверял теперь никому. Остаться в трюме без света означало верную гибель. Вслепую даже не пойти на прорыв через машинное отделение. Тварь его увидит, а он её нет. Зрение пришельцев было слегка смещено относительно человеческого в инфракрасный диапазон. На их родной планете было темновато и жарко.
Он осторожно вдохнул. Воздух в ахтерпике был нормальный. Он посветил вверх и по правому борту обнаружил люк на среднюю палубу, к которому вёл хлипкий вертикальный трап. На могучих судах былой эпохи ахтерпик выполнял роль цистерны для балластной воды. В современных шхунах, много взявших от своих предков двухсотлетней давности, его часто использовали как канатный ящик.
Оттолкнулся от комингса, подплыл к трапу, как в каше, раздвигая какие-то мягкие и склизкие плети. Уцепился за пруток ступени, подтянулся, встал на трап, толкнул крышку люка. Она подалась.
Качка усиливалась. Муромцев полез, но вокруг щиколотки обернулось что-то скользкое и быстро затянулось. Ощущения захвата было таким очевидным, что Муромцев рванулся, однако неподъёмная масса из-под воды удерживала и тянула вниз. Вцепившись в трап, он опустил фонарь и увидел, что на поверхности плавают жирно поблескивающие полимерные кольца фала. В ахтерпике хранили концы, теперь они всплыли, спутались и случайной петлёй захлестнуло ногу. Досадная помеха, но, поболтав голенью в воде, Денис понял, что от петли не избавиться.
Теперь, когда он раздраил люк из замкнутого пространства, корабельные звуки донеслись во всей полноте. Ветер завывал во всех отверстиях несчастного судна. Обшивка тёрлась о камни, трещал шпангоут о зубы рифа, который кусал брошенную на волю стихий «Мона Лизу» и, казалось, отгрызал по кусочку.
Муромцев вёл себя как пойманная в силки зверюшка. Мотал ногой, пытаясь сбросить петлю, отчего она только крепче затягивалась. Вода в трюме ходила ходуном. Вместе с ней колыхались бухты синтетического троса и своей тяжестью фиксировали конец.
Лаборант выругался. Рук не хватало. Левая держалась за ступеньку, в правой был фонарь, который из-за крупных габаритов не помещался за ремень. Денис зашипел и потянул колено к животу. Увесистый ком на волне поплыл к другому борту и выпрямил ногу, словно нежный, но неумолимый великан. Когда судно качнуло в его сторону, Муромцев вытащил ступню успел осмотреть, пока ногу не утянуло обратно.
Фал как щупальце обвил голень, но выпутаться без помощи рук не позволяло постоянное натяжение. Когда волна покатила навстречу, лаборант взял фонарь зубами за ручку, наклонив, чтобы он не слепил глаза, а подсвечивал вниз, выдернул из-за пояса нож и стал как можно быстрее перепиливать трос возле щиколотки. Добротный плетёный конец устоял. Судно качнуло, канатный клубок уплыл, выпрямив колено. «Только бы не завалило на борт, только бы не сорваться», – лаборант вцепился в пруток обеими руками, готовясь, если «Мона Лиза» вдруг опрокинется. Судно мотало, и снова стало возможно вытянуть ногу из воды. Муромцев попытался разглядеть надрез на конце, но ничего не увидел. Прикрыв глаз со стороны фонаря, рассмотрел бесцветную оплётку на фоне чёрной воды и немедленно стал возить по ней лезвием. Синтетическая нить скользила. «Хочу пилу или нож с серрейтором», – от напряжения Муромцев облился холодным потом. Ногу снова утащило в глубину. Рука, вцепившаяся в ступеньку, стала дрожать от усталости.
Чернильная жижа, наполненная скопищем канатов, грозила смертью. Сорвёшься туда, запутаешься как в сети и захлебнёшься. Накроет волной и – каюк. Денис понял, что гонит беса, но оправиться не мог. Яма с плавучим кублом канатов пугала всё сильнее.
«Мона Лиза» накренилась на правый борт. Муромцев навалился на трап. Он вытянул пленённую ногу, не помня себя от отчаяния, сунул клинок между щиколоткой и фалом. Нож пролез! Тогда Муромцев стал водит им вверх-вниз, но фал плохо резался, зато щель между кожей и оплёткой стала расти. «Его можно раздёрнуть!» – Муромцев заработал тесаком как свайкой, постепенной доставая клинок, увеличивая рычаг, и с ним петлю, из которой теперь можно было вытащить ступню.
Судно завалилось на другой борт. Рука сорвалась.
Муромцев полетел в чёрную яму.
* * *
Вода сомкнулась над ним. Темнота. Смерть. Свет. Денис выдул из носа воду, глубоко вдохнул. Волна захлестнула его, но он вынырнул.
Трап! Животный инстинкт спасения примата скомандовал первым делом взобраться повыше. Как тонущая обезьяна, лаборант сделал несколько могучих гребков и уцепился в ступеньку обеими руками. Он взметнулся над водой, оставив плавающий фонарь, который исправно горел и даже лучше годился в воде как источник света. Пустотелая рукоять и специальные полые отделения под корпусом не позволяли ему утонуть.
Денис к своему удивлению обнаружил на ступеньке босые ноги и уходящий в воду фал, который разошёлся от ударов по мотку. Петля вокруг щиколотки затянулась обратно, вместо с ней сохранился нож. Он упёрся гардой и торчал как из ножен. Лаборант вытянул тесак до половины, двинул рукоятку вниз. Вытащил пятку, а следом и всю ступню. Полимерное щупальце плюхнулось в кубло и присоединилось к змеюшнику.
Лаборант взлетел по трапу, свалился на пайолы, откатился подальше и долго лежал, приходя в чувство. Так он валялся навзничь, пока адреналин не переработался. Денис дрожал и чувствовал слабость. Здесь, на твёрдой поверхности, стала чувствоваться качка. «Мона Лизу» таскало по камням с носа на корму, при этом всякий раз слышался истошный скрип железа. Киль больше не останавливал крен на левый борт, из чего лаборант заключил, что шхуна постепенно сползает с рифа.
«Ветер разгулялся», – вяло подумал Денис. Ему не хотелось вставать и куда-то плестись в темноту. В трюме не было видно ни зги, только слегка обрисовывался люк ахтерпика, в котором бултыхался фонарь.
«Допустим, отсюда выход я наощупь найду, – потрясение улетучивалось, начинала соображать голова и возвращаться силы. – А если наверху ночь? Как я подам сигнал на „Чёрный песец“? Надо, чтобы меня сняли, пока шаланда не пошла ко дну».
Звуки, издаваемые «Мона Лизой», нервировали всё сильнее. Хороший признак. Значит, для беспокойства в организме появилась энергия. «В рубке должны быть сигнальные ракеты или файеры. А что, если они забрали пиротехнику с собой? У меня даже нет зажигалки, чтобы поджечь какую-нибудь ветошь».
Так думал он, не желая признаться себе, что придётся лезть в страшный ахтерпик и выуживать фонарь. Возможно, нырять за ним. Нет! Денис содрогнулся и подумал найти в трюме багор. Хотя откуда он здесь? И как его искать без фонаря? Чтобы добыть багор, нужен фонарь. Чтобы добыть фонарь, нужен багор. Замкнутый круг.
Проще добыть фонарь без багра.
– Всё своими руками, – прошептал лаборант и замысловато выругался.
Он сел и долго смотрел на люк. Провёл по карману, пистолет был на месте. Денис чувствовал его тяжесть, но проверка успокоила. Поправил за ремнём тесак. Перевернулся на четвереньки и осторожно побрёл к люку. Заглянул.
Под ним болталась жидкая чернота с омерзительными дугами, извивами и узлами, подсвеченными из-под воды жёлтым лучом. Фонарь у правого борта. Это стало решающим фактором. Валандайся он подальше, Муромцев за ним не полез бы.
«Только на верхние ступеньки и сразу назад», – качка делала затею рискованной. Муромцев перевалился через комингс, дождался, когда «Мона Лиза» накренится на правый борт, и быстро спустился до уровня воды.
Фонарь плавал рядом, но рукой не достать. О том, чтобы подтянуть нижней конечностью, как сделала бы на его месте любая обезьяна, лаборант боялся помыслить. Он прикипел подошвами к прутку и даже обхватил его пальцами ног. Выбираться из канатного силка ещё раз сил не будет.
И тогда он поступил как смышлёный примат – использовал орудие труда! Вытянул тесак и, перехватив за остриё, дотянулся рукояткой до фонаря. Так он не позволял ему отплыть, а когда судно снова накренилось на правый борт, подцепил гардой за ручку, вытянул и зажал между животом и трапом.
Животное за переборкой начало издавать такие звуки, что мороз пробежал по коже. Звуки были совершенно инопланетными. Похоже, оно насытилось и теперь пело или издавало рулады наслаждения. Или что оно ещё делало над обглоданным трупом моряка. Одно было ясно – это совершенно неземное удовлетворение, хотя и постижимое опытному биологу.
Муромцев утвердился во мнении, что с полумёртвой посудины надо убираться любой ценой. Сунул нож в зубы и, сжимая фонарь, поспешно выбрался из ахтерпика.
С источником света жить сразу стало легче. Муромцев поднялся на шлюпочную палубу, торопливо идя полуприседом, ставя ноги враскорячку, чтобы его не опрокинуло, и, выставив руки, чтобы успеть оттолкнуться от набегающих стен и пайол. Наверху пришлось держаться за поручень, чтобы не сдуло. Вдобавок, мотало совершенно чудовищно. Стояла ненастная тропическая ночь. Небо застили тучи, крепкий ветер бил в борт, раскачивал несчастную «Мона Лизу», а она тёрлась о риф и набирала воду. К огромной радости, Муромцев различил ходовые огни пиратского корабля – зелёный справа, красный слева и белый кормовой, но он не думал, что они будут так далеко. Пираты бросили его и уходили? Или удалились от рифа и развернулись носом к волне?
Денис врубил свой прожектор на максимальный режим. Стал светить в сторону «Чёрного песца». Если сейчас его не заметят и бросят, беречь заряд аккумулятора нет смысла. Денис был уверен, что аварийная посудина не доживёт до следующей ночи.
Он зажал поручень подмышкой, обхватив его левой рукой и прижавшись всем телом, чтобы качка не сорвала захват, и махал поднятым над головой фонарём, направляя луч на корму «Чёрного песца». Вахтенный в рубке должен был увидеть свет. Наверняка, он оглядывается на зловещее судно, с которого бежала досмотровая группа и оставила члена экипажа. Пираты были беспринципными гадами, но каждый мог представить себя на месте пленного водолаза, хотя бы из эгоизма и страха за свою шкуру.
«Что, если не заметят? – казалось, ребро вот-вот треснет под поручнем, но судно качнулось обратно и теперь бицепс пронзило болью. – Дырявая коробка слезет с камней и утонет, завтра волны и ветер сдвинут её. Сегодня или завтра? Может быть, даже сегодня ночью. В трюмах переборки не задраены. Лоханка наберёт воды и быстро пойдёт ко дну – она железная. Я здесь как крыса. Только бы не ночью. Да какая разница, днём или в темноте?»
Волна ударила в борт, крупные брызги хлестнули по лицу как хорошая оплеуха, она привела Дениса в чувство. «Нет, – он стал глубоко дышать, в рот и нос билась морская соль, освежала. – Не паникуй. Подумай».
Эта простая мысль чудесным образом включила голову.
«Плот. Надо связать плот, как на Ослиной Челюсти. На всякий случай, если „Мона Лиза“ оверкиль. Бочки, палки и верёвка. В трюме полно крепёжного материала. Палки наломаю с пайол, если не найду досок или бруса. Для этого надо добыть лом. Может, попадётся пустая тара для поплавка. Свяжу, покрою сетью, чтобы не расползлось, и буду за неё держаться. Надо пошарить как следует. Вдруг, отыщу надувной плот? Не торопись, – Денис стиснул зубы, его снова ударило в рёбра поручнем трапа, но боли не почувствовал, к нему пришло каменное спокойствие. – Не торопись, – торопиться действительно было некуда. Он остался один на один с океаном и должен был полагаться только на себя самого. – Трюм. Тара. Трос. Дерево. Лом или свайка. Поискать спасательный плот. Спасательные жилеты! И пиротехнику. Обыскать рубку и рундуки в каютах. Могли остаться спасжилеты и продуктовый НЗ».
С «Чёрного песца» замигал сигнальный прожектор.
Заметили! Денис машинально опустил фонарь, устав махать, но тут же снова поднял, чтобы подтвердить получение сигнала. Появилась надежда, что усилия не пропадут, а жизнь не окажется потраченной в ближайшие несколько часов.
Корабельный прожектор стал давать вспышки с неравными интервалами. Что-то хотели передать азбукой Морзе, но Муромцев её не знал и только замахал фонарём в ответ. Он даже не стал включать его в режим SOS, хотя специальная красная кнопка для этого на корпусе была. Опыт с португальским разговорником дал знать себя. Послание-то передать можно, но что делать с ответами? Лучше сразу показать, что не знаешь языка. В этом случае люди не будут говорить, как с понимающим, а постараются доступно объяснить на пальцах.
Так и вышло. С «Чёрного песца» кончили сигналить, прожектор загорелся ровным полным светом, а потом погас. Муромцев подождал, не изменят ли положения ходовые огни, но пираты не собирались разворачиваться бортом к волне, решив выждать, как минимум, до рассвета. Денис переключил фонарь на умеренный жёлтый свет и спустился в трюм.
Звуки во чреве «Мона Лизы» сделались глуше. Денис зацепился за поручень и, стоя на нижней ступени, принялся светить по пустой палубе грузового отсека, невольно при этом вслушиваясь. Скрип и стук корпуса по камням заметно утих, приобрёл некоторую басовитость. И когда Денис обратил внимание, как гуляют пайолы, морозные когти страха пробежали вдоль позвоночника. Деревянные решётки плавали!
Он включил большое кольцо диодов. Белый свет как на ладони выявил картину надвигающейся катастрофы. Настил средней палубы был подтоплен. Вода стояла выше комингса люка и продолжала прибывать. Всякий хлам больше не летал от борта к борту, а медленно перекатывался в воде.
Пока лаборант сигналил, судно сошло с камней.
Денис кинул пятно света на носовую переборку с гуляющей взад-вперёд дверью. В голове разом сложились параллельные цепочки рассуждений в форме зрительных образов. Вот, он отсюда пробирается на бак, «Мона Лиза» начинает быстро тонуть, он оказывается запертый в трюме среди непринайтованного груза, отрезанный от выхода всплывшим из машинного отделения хищником. Крыса в ловушке, брошенная в бочку с водой. Альтернатива: он бежит по верхней палубе на бак, «Мона Лиза» заваливается на левый борт, порыв ветра – и он летит через леера в море, а волна колотит его о риф. Крыса в барабане стиральной машины чувствовала бы себя лучше.
Лаборант утёр холодный пот.
На секунду он ощутил, что такое настоящая фрустрация.
Настоящая Фрустрация!
А потом впечатление улетучилось.
Оба варианта были кошмарны, но и только.
Муромцеву не встречался научный подход к разрешению конфликта выбора «нежелаемое-нежелаемое», когда остро стоящая потребность избежать каждую из альтернатив неизбежно фрустрируется. Однако он был слишком напуган и отупел для высокодуховной рефлексии. Когда настоящий интеллектуал впал бы в депрессию или стал винить окружающих в преступном бездействии, лаборант доверился интуиции.
Разработанный на открытом воздухе план спасения показался в трюме неосуществимым. Так всегда бывает с простыми и изящными способами, которые легко порождает некомпетентный разум. Искать лом, доски, верёвки, бочки и, тем более, увязывать плот стало нереально. И если свежий воздух подсказал решение проблемы, искать спасение тоже надо было на свежем воздухе, пускай под угрозой сыграть за борт. Угроза – это не свершившийся факт, а его теоретическая возможность.
«Наверх и на нос, – подумал Муромцев. – Старпом рвался в каюты, на бак. Он знает это судно. И правильно, шхуна тяжёлая, с мощным двигателем, парусное вооружение носит вспомогательную функцию, для прохода через район активности пришельцев, чтобы не потопили. Для движения в основном используют силовую установку. Машинное отделение ближе к корме, значит, команда живёт на баке, там тише. Итак. Я выхожу на шлюпочную палубу, хватаюсь за леер правого борта и бегу… Или в рубку, она ближе? – лаборант даже задержал дыхание. – Или в каюты, пока их не затопило? Если шхуна погрузится ещё, а это случится в самое ближайшее время, лезть в жилой трюм станет небезопасно. Искать что-то под водой практически невозможно. Значит, сначала туда. Рубка на верхней палубе и ещё возвышается над ней, оттуда можно легко эвакуироваться или вовсе там отсидеться, если „Мона Лиза“ встанет на киль и перестанет погружаться. Не может ведь риф так резко кончиться. Итак, в каюты!»
Выработав план, Денис перестал рассуждать. Собранный, как сжатый кулак, интеллекта он теперь имел не больше, чем в кулаке. Воля вытеснила мысли. Денис взлетел по трапу, задержался на миг, чтобы судно накренилось на правый борт и приостановилось, выпустил поручень, съехал к фальшборту, схватился за леер. Когда «Мона Лиза» начала заваливаться на подветренный борт, побежал, уцепившись согнутой в локте рукой и перехватывая на мгновение, когда требовалось пропустить стойку леера.
Крупные брызги нещадно хлестали в морду. Но, то ли ветер начал стихать, то ли шхуна, набрав балласта, сделалась остойчивей, качало заметно меньше.
Крен на правый борт. Момент покоя. Судно начинает уваливаться обратно.
Денис выпустил леер, перебежал к носовому трапу и спустился на жилую палубу.
Переборка, раздраенная дверь, за ней коридор, сверкающий как новогодняя гирлянда стробоскопическими всполохами. Коридор затопило выше комингса. В нём плавали спасательные жилеты, надувшиеся от попадания в воду, включившие поисковые огни и бесполезные в акватории с пришельцами радиомаячки. В луче фонаря сияли светоотражающие полосы и огненная сигнальная расцветка.
– Есть!
Муромцев ринулся к ним, выловил первый попавшийся. Надел, застегнул, затянул на пряжках силовые стропы. Поисковый огонь слепил глаз, но это было терпимо.
«Где у них спасательные плоты?» – приободрённый удачей, Денис был готов к следующему шагу. Добыть аварийный плот и отсидеться до рассвета в рубке, чтобы находиться в виду «Чёрного песца», когда он приблизится и вышлет шлюпку. Ну, а если придётся срочно покинуть судно в темноте, на плоту и в жилете оказаться в открытом море значительно лучше, чем просто в жилете. Есть шансы, что тебя увидят и подберут. Вероятность того, что с борта судна, а не с летающего аппарата, заметят человека среди волн, стремилась к нулю.
Итак, плот! Где он может быть? Не зная обычаев бортовой жизни на «Мона Лизе», следовало искать в местах, отведённых для размещения плотов по инструкции, то есть на специальной раме возле бортов верхней палубы. Ничего похожего на контейнеры СОЛАС Муромцев не мог там припомнить. Возможно, их вообще на судне не было. В Диких Водах к этому относились беспечно. На «Морской лисице» из спасательных средств держали одну маленькую надувную лодку, а на «Чёрном песце» полагались на шлюпки. Здесь тоже могли думать по старинке. С другой стороны, компактный плот на шесть или на десять человек вполне мог храниться в форпике или пустующей каюте, отведённой под кладовую.
– Бардак начинается с не пришитой пуговицы, а заканчивается выстрелами в карауле, – прошептал Денис заученную в армии мантру.
Вместо стрельбы в карауле с неопределённым исходом бардак на «Мона Лизе» сулил гарантированную гибель в море.
«Сто пудов, что тут крандец тоже начался с утерянного гюйса», – Муромцев подошёл к ближайшей каюте и открыл дверь, чтобы проверить, есть ли за ней что-нибудь полезное. Вдруг лежит ПСН-6 или хотя бы спущенная автомобильная камера?
В каюте был кавардак. Плавало постельное бельё, журналы, какая-то одежда. Спасательного плота не было. Держась за дверь, Муромцев переждал крен, обернулся и его чуть не схватил высокий тёмный человек. Лаборант отскочил. Человек надвигался, одной рукой опираясь о переборку, а другую вытянув и растопыренными пальцами хватаясь за воздух возле лица Дениса. Глаза были зажмурены. Судно качнуло. Они полетели к левому борту. Массивный, наголо бритый квартерон с мясистым носом и толстыми щеками замычал. Он оттолкнулся и шагнул к Денису. Короткие крупные пальцы цапнули пустоту.
Человек был ужаснее всех пришельцев вместе взятых. Денис шарахнулся и принялся тыкать его в грудь, как рапирой, ножом, который сам оказался в руке. Муромцев не помнил, как его выхватил.
– На, сука, на! На! На! Тварина… Сдохни, мразь! – в экстремальной ситуации Денис предпочёл сначала заколоть, потом спрашивать.
Были слышны только хлопки, с которыми туповатое остриё протыкало синтетику спасательного жилета.
Казалось, нож не пробивает тело ночного гостя. Он втыкался неглубоко. «Мона Лизу» качнуло. Они переместились к другой стене коридора. Темнокожий моряк заорал, но в тот же момент нож глубоко утонул в его груди, войдя по самую рукоятку – Муромцев случайно попал мимо грудины и рёбер. Моряк схватился обеими руками, но шхуну опять завалило, клинок выехал у него промеж ладоней, он потерял равновесие и повалился навзничь, а лаборант остался стоять с тесаком навытяжку. Моряк с «Мона Лизы» бултыхался в воде, спасжилет поддерживал его. Булькал, плевался кровью – клинок проткнул лёгкое. Денис развернулся и бросился наверх. Обыск форпика и кают был забыт.
Трюмная обстановка ломала любые планы.
Выскочив на шлюпочную палубу, лаборант с перепугу едва не списался за борт. Поехал босыми ногами по настилу, но успел раскорячиться как краб. Затормозил задом о фальшборт, переждал, когда судно качнёт обратно, торопливо отбив чечётку босыми ногами, по диагонали достиг рубки.
Успел.
Плечом впечатался в переборку, едва не выронил окровавленный нож и, держа его перед собой, заскочил внутрь, споткнувшись о комингс и едва не снеся себе полбашки. Осмотрелся, запалённо дыша и едва соображая, что видит и где находится. В рубке не было ни единой живой души. Хотя бы на время можно укрыться в безопасности.
Улучив момент, Денис задраил дверь.
– Что это было? – выдохнул он.
Вопрос, на который ответ он дал сам себе, не был задан напрасно. И хотя Муромцеву было до помутнения рассудка страшно, поиск объяснения помог унять хаос в голове и успокоиться, насколько это было возможно.
В трюме был не зомби. Никакой не мертвец, а живой товарищ по несчастью, который зашкерился от убийц во время резни и потом так же искусно укрылся от старпома. Возможно, его тут специально оставили за грехи или он спятил от страха и его бросили. А сейчас он услышал человеческую речь и вышел посмотреть, кто явился посреди ночи. Явно же не пираты? Оказалось, гидроматрос.
Денис вознамерился покинуть «Мона Лизу» любой ценой, пока на него не навесили безвинную жертву и не причислили к пиратам на полном основании, повязав кровью, чтобы в случае неподчинения сдать полиции.
Лаборант не раздумывал над тем, как пираты понесут заявление в участок. Он даже подумал, что коллеги по институту смогут всю жизнь держать подчинённого на коротком поводке. Он хотел теперь одного – пустить ко дну «Мона Лизу» или не возвращаться в Россию вовсе.
Денис приник к иллюминатору. Ходовые огни поменяли положение. «Чёрный песец» развернулся и огибал риф, чтобы зайти с подветренной стороны. Двигался малым ходом, садил прямо по курсу плотным галогеном поискового прожектора. Несмотря на эхолот, корабль рисковал напороться на камни, но пираты хотели снять члена экипажа, не дожидаясь рассвета.
«Признали своим? Проведали, что я убил моряка!» – проскользнула заполошная мысль, и Денис даже не расценил её как признак надвигающегося безумия, а просто перепугался.
Однако выбора не было. Лаборант раздраил иллюминатор, выставил в него фонарь и врубил на полную – показать, что он ещё жив и оценивает спасательные манёвры.
«Чёрный песец» уходил из зоны видимости. Но прежде, чем корма скрылась за краем иллюминатора, с неё замигал сигнальный прожектор. Пираты давали знать, что его видят.
Надо было готовиться к посадке на шлюпку. Муромцев накрыл стробоскоп ладонью, осмотрелся, ища какой-нибудь фал или ручной лот с линём, чтобы обвязаться и не идти за борт без страховки, но здесь был только штурманский уголок и койка, да трап в ходовую рубку.
Палуба под ногами в очередной раз приподнялась, но опустилась и дрогнула. Послышался тяжёлый удар.
«Киль! – подумал Муромцев. – Шхуна встала килем на риф? Но это значит… Насколько она погрузилась?»
Он вдруг заметил, что качка унялась. В иллюминатор он увидел, что волны перехлёстывают через фальшборт.
«Железная посудина набрала воды и тонет с ускорением!»
«Мона Лиза» начала необратимо медленно крениться на левый борт. Муромцев одним прыжком оказался возле двери, раздраил и успел выскочить из рубки, пока комингс не накрыло водой и не пришлось вдобавок преодолевать её сопротивление. Он побежал по палубе, вверх, к правому борту. Палуба дрогнула. Цепляясь за камни, судно неспешно сползало под ударами волн и ветра. Оно готовилось лечь на бок и упокоиться на рифе, прикрытое водой, обрастая ракушками и кораллами. А, может быть, впоследствии подняться над поверхностью Атлантического океана, вытолкнутое с участком дна преобразующей работой пришельцев. И остаться на грязном от павшей ржавчины островке печальным напоминанием об упадке человечества, истлевая под дождём и дырявя шпангоутами облупившийся синий корпус, разъеденный в труху солью.
Лаборант кожей почувствовал приступившую к «Мона Лизе» смерть. Он бросил фонарь и нож, пал на четвереньки и расторопно поскакал, как гамадрил, перебирая всеми четырьмя конечностями. Прыгнул к фальшборту, уцепился за леер и в этот момент судно перевернулось.