Муромцев думал, пока его не начало накрывать азотное опьянение. На сорока семи метрах был мрак. Густая планктонная взвесь парила в воде, сносимая слабым течением. Шлемовый светильник не мог пробить её мути. Луч рассеивался в ней, создавая шар метра на полтора перед Муромцевым. Чтобы рассмотреть грунт, надо было наклоняться. Чтобы отодрать от камней животных, надо было присаживаться.

Приходилось работать за двоих и проводить на грунте больше времени. За это ждала расплата. Водолаза расплата всегда подстерегает на выходе. Казакова уже свалила кессонная болезнь. Без особого экстрима вроде кровотечений, но он лежал на койке и трясся. Мышцы ломило как при тяжёлом гриппе, анальгетик от доктора Жлоба мало облегчил боль. Судовой врач только развёл руками и сказал, что без барокамеры привести его в порядок не получится. Капитана это не озадачило. Он разрешил Казакову отлежаться и завтра начинать готовиться к новому спуску. Ему было всё равно, сколько протянет пленник. Даже если он умрёт под водой, скафандр всё равно вытянут и уберут в рундук.

Лаборант подковырнул широким бронзовым ножом Xenocerianthus obconica, собирать которых настаивал Смольский, несмотря на то, что Полсебастьяна их выкидывал. Денис подумал, что делает ненужную работу, но всё равно сунул ядовитую актинию в сеть. Он подумал, что механически выполняет чью-то волю, как бессловесное орудие. Всегда выполнял. Другие командовали им и считали его лучшим в роли инструмента. Даже Арина.

Несмотря на то, что они удивительным образом сблизились.

Удивительным?

«Почему она это сделала?»

Потому что он вернулся оттуда, откуда не вернулся Карлос да Силва? Потому что он безоговорочно полез в опасное место добывать редкие экземпляры, чтобы не провалить экспедицию?

Спасти репутацию начальника партии? Спасти деву в беде. Не из прагматичного расчёта и не колеблясь.

И Казакова увлёк за собой.

Всё это происходило прямо перед ним, но обнаружил он это только сейчас. Потому что раньше он был недостаточно циничен для этого.

«Какая же она прагматичная, расчётливая сука!»

Цинизм прирастает потерями.

Задавать себе вопрос «почему» оказалось не только познавательно, но и досадно. Муромцев решил впредь делать это чаще.

Возможно, сейчас он опять ошибается.

Но, когда он сформулирует и задаст себе следующий вопрос «почему», ответ приблизит его к истине.

И сделает ещё циничнее.

Может быть.

Если только этот следующий раз в его жизни будет. Пираты могут отправить его на тот свет частыми погружениями и небрежной выдержкой для декомпрессии. Казаков уже болен.

Лаборант решил сделать так, чтобы следующий раз был.

Ради познания.

Он положил ещё одну Xenocerianthus obconica в питомзу.

* * *

– Как там этот пидор, не сдох? – капитан посмотрел на часы и перевёл взгляд на матросов, разгружающих сетку с добычей.

– Пять минут назад стучался.

– Выпусти его. Десять минут привести себя в порядок и пусть дует в трюм, а то Мишель на разделке не справляется. Я там был. Сидит по уши в рыбе.

– Есть выпустить! – старпом умёлся к канатному ящику.

Капитан достал из нагрудного кармана пачку «Physalia» и выколотил последнюю сигарету. Горячая парная духота тропического дня дурила голову, заставляла не по-хорошему чудить. Смял пачку, бросил под ноги.

– Вахтенный! Почему грязь на палубе? – гаркнул он, чтобы взбодрить Лероя.

Когда Дениса подняли с трёх метров, где он делал последнюю остановку для декомпрессии, оставалась пара часов до ужина. Он спустился в трюм. Там было прохладно, работала вытяжка. Густо пахло йодом и остро – потрохами тварей. Разделочные столы были завалены добычей. За дальним копался Полсебастьяна, торопливо шуруя шкерочным ножом. Стол ближе к трапу находился во владении Смольского, который не спеша отскребал внутренности очередной несчастной морской собачки. Ведущий научный сотрудник лаборатории фармакологии выглядел собранным и почти торжественным.

Заметив лаборанта, он поднял голову, в свете ламп блеснули очки.

– Скоро вечерний приём пищи, – сказал Денис, чтобы никто из иностранцев не смог понять, даже если бы подслушивал.

– Этот факт не может не радовать, – Смольский взял полупустой поднос, дошёл до холодильника, раскрыл, сунул внутрь, а что-то из полочки на дверце себе в карман.

– Вы уверены? – спросил лаборант, когда он вернулся.

– Анализ белка без масс-спектрометрии произвести не получится. Пиратский трюм больше предназначен для консервации, чем для исследовательской работы, но что есть – и на том спасибо, – Смольский протянул ему склянку с прозрачной жидкостью. – Вот, держите. Он скоропортящийся, пусть лучше Ганс держит в холодильнике на полке для фруктов, но ни в коем случае не замораживает. Белок сворачивается при температуре выше сорока градусов, поэтому его не стоит добавлять в горячую пищу.

– Он быстро действует? – спросил Муромцев.

– По структуре молекулы постсинаптических токсинов подразделяются на короткие, с шестьюдесятью-шестьюдесятью двумя аминокислотными остатками и четыремя дисульфидными связями, и длинными, с семьюдесятью одним-семьюдесятью-четыремя аминокислотными остатками и пятью дисульфидными связями, – сказал Смольский, которому было проще объяснить на понятном себе языке, чем доступно для лаборанта, но Муромцев выслушал, не утратив осмысленного взгляда. – Ксеноцериантус обконика вырабатывает оба вида белка, чтобы быстро парализовать крупную рыбу, но при этом убить её. Ему необходимо время, чтобы открепиться от грунта и подползти к ней, поэтому добыча должна лежать рядом и быть мертва. Короткие токсины быстрее связываются с рецепторами скелетных мышц. Для хладнокровных животных, к которым относятся рыбы, это может оказаться не летально. Для человека это значит, что пострадавшего можно откачать, если делать искусственное дыхание, пока белок не распадётся. Пока я выделял достаточное количество токсина, он находился при температуре трюма, так что короткие молекулы развалились. Сохранились преимущественно белки второго типа. Длинные молекулы связываются медленнее, но более прочно. Реанимационные мероприятия в судовых условиях никого не спасут. К тому же, у меня есть сомнения относительно квалификации доктора Злобенко. Я имел удовольствие с ним пообщаться, – кандидат биологических наук отпустил свою лучшую саркастическую улыбку. – Он тот специалист, который нам нужен.

– Тогда всё здорово, выживших сегодня не будет.

Денис сунул баночку в карман и поднялся на верхнюю палубу, удивляясь, как доходчиво он ему всё объяснил. Зарамсить за токсины Смольский был мастер.

После прохладного трюма раскалённый камбуз был практически невыносим. Ганс крутился возле плиты, готовя ужин. Денис вошёл и покачнулся, ухватился за раму иллюминатора.

– Арбайт, – сказал он. – По стахановски.

– Принёс? – спросил Ганс по-английски.

– Вот, – лаборант протянул пузырёк. – Не лей в жаркое. Нагревать нельзя. Замораживать нельзя. Сунь в холодильник, пока не испортилось.

Ганс расторопно убрал склянку на полочку для яиц. Вытащил из холодильника поднос с прозрачным рыбным заливным.

– Сварил господам офицерам на ужин. Кстати, в кают-компании будет дама.

Лаборант грязно выругался. Эту возможность он не согласовал со Смольским.

– Отмена!

– Спокойно, я всё продумал.

Кок показал на верхний правый кусок заливного, украшенный ломтиками жёлтой моркови, вырезанными как лепестки розы, и кружочком красной моркови, обкромсанным по краям так, что он стал напоминать гвоздику. Угол холодца был подчёркнуто женственным.

– Его невозможно спутать.

Дисциплинированный немец достал из холодильника баночку с ядом, аккуратно окропил поверхность студня, обойдя правый угол.

– Вот и всё, – сказал он, ставя поднос в холодильник. – Ты сам всё видел.

– Зер гут! – сказал лаборант.

– Как только я подам ужин, обратного хода не будет. Вы займётесь неграми и вахтенным офицером. Помните, что он вооружён. Тебе поможет Миксер, я с ним поговорил. Он надёжный.

– Как бультерьер, – сказал Муромцев.

В этот момент сговор стал окончательным и лаборант шкурой почувствовал, что, кроме матроса Миксера, ему надеяться не на кого.