– Капитан разрешил сойти на берег, – брошенный Ариной окурок пшикнул о воду, – Я думаю, нам не следует оставлять имущество без присмотра.

«Морская лисица» стояла на якоре в миле от пляжа Ослиной Челюсти. Матросы прилаживали на транец надувной лодки подвесной электромотор. Арина проводила последний инструктаж. Подразумевалось, что кто-то добровольно откажется походить по земле, ощутить под ногами неподвижную поверхность, набраться новых впечатлений, посмотреть на здешние красоты и диковины, сделать фото и видео, чтобы хвастаться потом перед друзьями.

– Я присмотрю, – заявил Смольский. – Каюта меня вполне устраивает.

– Вы уверены, Михаил Анатольевич? – на всякий случай уточнила Арина.

Ей не хотелось оставлять Смольского наедине с ядовитой морской козявкой, чья слизь вызывала эйфорию и галлюцинации.

– У меня много работы по добытым экземплярам, – сладко улыбнулся ведущий научный сотрудник. – Прогуляйтесь по горам, разомните ноги. Кабинетного червя замкнутое пространство не угнетает, я привык сидеть за столом.

– Раз так, грузите, Денис, – указал Казаков на ловчее имущество.

В яхтенный тузик поместилась пластмассовая бочка для воды, моторист и научные сотрудники. Надувашка была явно мала для всего экипажа и вообще не годилась как аварийное спасательное средство. Не получится накачать баллоны в шторм, когда яхта сидит на рифах, двигатель не работает, а аккумуляторные батареи залиты солёной водой. Кроме того, при любых условиях девять человек в лодку не влезет. Учёные рассудили между собой, что капитан ротозей и надеется на удачу. Денису же пришло в голову, что матросские ножи и вёсла когда-то решали в прошлом братьев да Силва проблему лишних пассажиров. Если не считать жилетов, в море вышли без спассредств. От лодки требовалась компактность, чтобы храниться в рундуке и занимать мало места, а освободившимся пространством капитан мог распорядиться с выгодой для себя.

Тихо посвистывая мотором, тузик отчалил от борта и быстро пошёл к берегу, подпрыгивая на волне.

Муромцев устроился на носу, уступив банку старшим коллегам, и зачарованно таращился вперёд. По сторонам простиралась бледно-голубая гладь. Дно было совсем близко, сквозь мутную воду казалось – опусти руку и коснёшься ила. В отлив оно должно было обнажаться на многие мили. Из географической энциклопедии, предусмотрительно закачанной в планшет ещё в Петербурге, Денис вычитал, что остров искусственный. Но одно дело рассматривать спутниковые снимки, и совершенно другое – увидеть результат терраформирования в натуре. Никакие фотографии не могли составить странное чувство рукотворности, словно хтоническое божество надуло гигантский пузырь, верхний край которого вытолкнул земную твердь к границе воды и воздуха. Со спутника район Ослиной Челюсти выглядел светлым полукругом с неровными краями, изгрызенными вулканической активностью и видоизменённым горным рельефом дна. Вблизи это был просто остров с зелёными склонами, из которых выпирали каменные клыки, полоской пляжа и нелепыми постройками на берегу.

И бескрайняя отмель, испещрённая надводными скалами и рифами в белой пене.

Спорили, смотрели вдаль, не покажется ли над водой острый акулий плавник.

– Там, где живут бишу, акулы не водятся. Бишу их ненавидят, – на ломаном английском объяснил Кака, когда Рощина в шутку спросила его об этом. – Акулы едят молодь. За это бишу убивают их при первой возможности.

– Бишу? – не поняла Рощина.

Кака замялся, подыскивая английский эквивалент, но не нашёл.

– Гридже тритау, – он махнул свободной от румпеля рукой, показывая, какой большой зверь. – Тритау. Саламандра. Бишу до мар.

Денис только хмыкнул. В самом интересном из словарей португальского языка, с которым он ознакомился в первую очередь и кое-что оттуда усвоил, «bicha» называли гомосексуалистов. Под «bicha do mar» можно было понимать как гея-купальщика и так морское животное-извращенца. Амфибии явно не пользовались расположением у рыбаков.

Лодка скользила над зелёным ковром невысоких водорослей, грозя пропороть баллоны о торчащие из ила камни. Они были покрыты красноватой бахромой. С верхушки каждого тянулся пучок нитевидной бороды, колыхаясь в направлении отступающей воды. Ниже места прикрепления нитей камень был безжизненно чист. Денис никогда такого раньше не видел.

Волна плеснула в волосатую макушку прямо по курсу.

– Лево руля! – крикнул Денис.

Кака толкнул румпель, послышался глухой удар. «Винт потеряли!» – похолодел Муромцев. Нос лодки отвернул и она, сбавляя ход, прошла почти впритирку мимо камня. Кака выключил мотор, поднял привод. Алюминиевая лопасть жалобно торчала вкось, словно ухо побитой собаки. Кака негромко и меланхолично высказался.

– Всё в порядке? – забеспокоилась Рощина.

– Ерунда, починим у рыбаков, – беспечно отозвался помощник капитана. – До берега придётся идти на вёслах.

– Замучаемся грести против отлива, проще на буксире. Сидите! – Муромцев не без удовольствия спрыгнул за борт. Надувашка закачалась, он придержал её, заодно, страхуясь, чтобы не провалиться в яму. Вода достигала середины бедра, грязи было по щиколотку.

– Денис, вы нас не искупайте, – Казаков поймал бочку и придержал ногами. – Или давайте я вам помогу.

– Не надо, здесь топко, – лаборант закинул на плечо фал, впрягся и поволок, выдирая ноги по очереди и снова увязая.

Лёгкие сетчатые кроссовки берегли от порезов и не боялись воды, как зальётся так и выльется, но идти было неприятно. Гадкий тепловатый осадок мёртвой, ещё не переваренной органики и выделений, детрит, лез в обувь липкими языками, засасывал, того и гляди, слетят. Оставить кроссовок на дне было боязно. Кто знает, что там лежит помимо острых камней и ракушек? Наступишь на морского ежа, и будешь остаток сезона скакать на одной ноге. Это если не попадётся совсем злая дрянь. «Какого чёрта я один тащу? – Денис мрачно глядел в воду перед собой. – Сейчас как даст шипом скат-хвостокол. Он тут может в песок зарыться. А медузы? – мысли становились всё чернее и чернее, на ум приходили щетинковые черви и смертоносные моллюски, которые только и ждут, чтобы засадить в человека отравленный гарпун. – Насколько здесь биота ядовитая? Она ведь не изучена. Здесь нет биостанции, а моряки ничего о ней не говорили. Говорили только о рыбаках и бандитах… Поганый остров, с амфибиями и сбродом. Если кок не наврал».

Кака изучил погнутый винт, положил на банку рядом с аккумулятором и перелез за борт. Упёрся в корму. Лодка пошла совсем легко.

– Денис, возьмите мою панаму, – крикнула Рощина.

– Спасибо, Арина Дмитриевна, я лучше так! – вспомнив о припасённой бандане, Муромцев развернул платок и, не отжимая, повязал на голову. По лицу и шее потекла вода. Денис чувствовал, как она сразу высыхает, стягивая кожу корочкой соли.

Берег был уже близко. Мелкие волны били под коленки, тащили назад. Обходя камни, Денис забирал левее, где было мельче, уклоняясь от скопления сараев и хибар, напротив которых лежали перевёрнутые лодки, а в море вдавался поросший снизу зелёной бородой водорослей бетонный причал. Кака толкал надувашку, направляя на старый баркас, похожий на изглоданный труп коровы. Деревянная обшивка была местами содрана предприимчивыми костровыми, в небо торчали рёбра шпангоутов.

Вал плавника, скопившийся на линии прибоя, периодически разорялся мыслящими обитателями острова. Древесные стволы с голыми корнями и ветками, занесённые течениями с берегов Европы, были небрежно изрублены, от них отделяли всё, что можно было отнять без особых усилий. Раскуроченные корпуса бакенов и сигнальных буёв вопияли о любознательности аборигенов, их живом интересе к электронной начинке, источникам питания и цветным металлам. Лаборант вышел на осквернённый пляж, словно исполненный нечестивых замыслов Ихтиандр.

Да и чувствовал себя ровно так же.

– Добрались, – он развернулся, накинул верёвку на локоть и потянул тузик, поднимая нос.

Лодку вынесли на песок, привязали к комлю топляка. Приспустив баллоны, чтобы нагретый солнцем воздух не разорвал их, перевернули вверх дном, прикрыв мотор, аккумулятор, вёсла, насос и ковшик.

– Бочку оставьте здесь, – махнул рукой Кака.

– А как же вода? Или сначала с местными договориться надо? – кивнула Арина на хибары, возле которых на кольях сушилась недлинная сеть.

– Все местные на той стороне острова, они в лесу живут, возле дождевых прудов. Мы к ним не пойдём, у них вода за деньги и невкусная. Дождёмся отлива, когда откроется пресный источник. Наберём из него. Там хорошая вода и бесплатно.

– Почему они здесь не живут, возле источника? – спросил Казаков.

– Здесь бишу, – недобро оскалился Кака. – Дальше в море у бишу рассадник. В тех сараях только дайверы бывают, да и то днём. Ночью даже они уходят в горы, у них лагерь в лесу.

– То есть амфибии здесь бывают? – недовольным тоном спросила Арина.

– Почти не бывают, не бойтесь, – отмахнулся легкомысленный помощник капитана. – Вы их и не увидите совсем. Если захотите посмотреть, идите туда, – указал он в сторону домов. – За мысом самый их город. Бишу там плещутся, смотрите сколько хотите, они издалека не опасны.

– А дайверы? – Муромцев отмывал изнутри кроссовки, стоя на плоском камне, и насторожился, едва речь зашла о бандитах. – Они как?

– Так себе, – пожал плечами Кака. – Сходите, познакомьтесь. Если вы не будете возле них крутиться, они не станут вам мешать. Вы туристы, осматриваете остров. Туристов не трогают. Не лезьте к ним в жильё, ничего у них не берите, ничего им не обещайте. Оставайтесь снаружи, – добавил он на своём корявом английском. – Не говорите, что вы учёные, тогда вам не будут ничего предлагать купить. Не заключайте с дайверами сделок. Прогуляйтесь до мыса, посмотрите на бишу, делайте видео. Я скоро вернусь.

Забрав сломанный винт, помощник капитана бодро пошагал к зарослям, в которых виднелся расчищенный проход и тропинка.

– Куда он нас привёз? – холодно сказала Рощина ему в спину. – Не берите, не говорите. Пиратский остров какой-то.

– На туристов мы точно не похожи, – ободрил её Казаков. – Мы сейчас начнём по литорали бродить и образцы собирать. С туземцами всё равно понадобится искать общий язык. Вы готовы, Денис?

– Всегда готов, – Муромцев закинул на плечо мешок с банками, сетками и складным сачком. – Найдём. И животных, и язык общий. Местные обязательно придут попрошайничать. Для них любой чужак в первую очередь – источник наживы. Будут таскаться за нами и клянчить. Навязываться, предлагать свою помощь и постараются что-нибудь стянуть.

– Слова не мальчика, но мужа! – одобрил Казаков, нацепляя рюкзак, а Рощина посмотрела на своего лаборанта с нескрываемым интересом.

– Я вас не узнаю, Денис. Где вы научились в аборигенах разбираться?

– В армии, – сказал Денис. – Чтобы понять местный контингент, мне хватило разá выйти в Лиссабон.

Рощина насупилась. Их общая тайна не подлежала разглашению. Когда о ней напомнили так некстати, иных доказательств знания португальского отребья не понадобилось.

Дорога к мысу, с которого помощник капитана советовал наблюдать за амфибиями, пролегала через пустынное хозяйство ныряльщиков. Белые коробки зданий, сложенных из пенобетона, неуклонно превращались в развалины. Рачительные туземцы давно разобрали крышу, вынесли двери и оконные рамы. Только самая крупная постройка была заново покрыта жестью, над ней торчала труба, из трубы поднимался дымок. Здания были обнесены бетонными столбиками с петлями. Колючей проволоке, которой полагалось на них висеть, нашлось лучшее применение. От ангара для техники остался каркас, но кто-то додумался превратить его в склад. Стальные рёбра были затянуты мутной толстой плёнкой из растительного полимера. Там, где плёнку прорвали ветры, новые насельники подлатывали тентами из разномастной синтетической ткани. Заплаты быстро выцветали на солнце, и самые яркие сигнализировали, что у халабуды не переводятся хозяева. От сарая потягивало таким острым запахом органической экзотики, что даже не хотелось узнавать, сколь щедры собранные там дары моря.

Обитателей заметили не сразу. Муромцева как током дёрнуло от неожиданности. Человека, который долго не шевелится, трудно заметить, он сливается с местностью и способен напугать не хуже призрака, а первая островитянка была именно такова.

Из окна здания с трубой выглядывала смуглая молодая женщина. Облокотилась на облезлую раму без стёкол и застыла, кусала соломинку, глядела вдаль, в море, как будто даже не замечала туристов. Неподвижный взор и бесконечное спокойствие человека, привыкшего смотреть на бескрайний простор, заворожили Дениса. Он шагнул к окну, припоминая какое-нибудь приветствие на португальском.

– Ола, сеньора! Добрый день. Хау ду ю ду?

Денис безуспешно пытался привлечь внимание. Островитянка даже не взглянула на него, словно не чужак подошёл к дому, а ветерок налетел. Карие с прозеленью глаза на тёмном веснушчатом лице безмятежно уставились на горизонт.

– Вэлл… – сказал себе Денис и повторил попытку. – Мэй ай хэлп ю?

Он едва сдержался, чтобы не помахать перед лицом задумчивой незнакомки. Не столько чтобы проверить её, сколько подтвердить своё существование, а ну как сделался прозрачным и неслышным вдобавок?

Кое-какой реакции он всё же добился. Женщина отошла вглубь дома. При этом она ухитрилась снова не заметить его. Просто отвела взгляд от моря, словно разочаровалась высмотреть что-то важное, и удалилась по делам. Самообладание у неё было потрясающее. Денис раньше не сталкивался с таким игнором.

На него всегда реагировали девушки. Он знал, что умеет им нравиться.

Сотрудники наблюдали за его пантомимой. Когда Муромцев обернулся, вид у него был такой, что Арина ехидно подняла уголки губ.

– Не клюёт? – она не давала пощады. – Надо было дома языки учить.

– Языки тут совсем не причём, – лаборант побрёл, загребая кроссовками песок. – По-моему, она не в себе.

– Или просто не поняла.

– Или тупа как пробка, – Муромцев смутился. – В конечном итоге, величина глупости есть сумма непонятых слов, – добавил он неожиданно для себя.

Казаков крякнул.

– Это в вас Смольский говорит? – спросила Рощина с иронией. – Быстро вы у него нахватались.

– Я всегда говорил Арине Дмитриевне, что Денис способный парень, – поспешил на выручку Казаков. – Михаил Анатольевич может впечатлять своими формулировками. Иногда за собой замечаю, что повторяю его некоторые сентенции.

– У него разрушительный ум, – тихо сказала Рощина.

Протоптанная в песке дорожка вела мимо ангара. Пластик громко шелестел на ветру. Шлёпанье искусственных листьев заглушило звуки внутри. Обитатель вонючего сарая появился неожиданно.

Сухая птичья лапка уцепилась за косяк. Подтянувшись так, что дверная рама дрогнула, из сарая выпрыгнул местный житель. Казаков оторопел, встал как вкопанный, Рощина отпрянула, а Денис, заслоняя её, шагнул навстречу монстру. Разом вспотевшие ладони стиснули лямки рюкзака.

Обитатель бывшего технического ангара мог напугать кого угодно, он это знал и оттого испытывал удовлетворение. Ухватившись за наличник другой, здоровой, рукой, появился в проёме целиком, дёрнул головой, издал тонкий птичий звук.

– Оно разговаривает, – молвил Казаков.

Человек был чудовищно травмирован. Настолько, что сразу не определить, молод он или стар. Только приглядевшись к уцелевшей половине лица, можно было понять, что мужчине лет тридцать-сорок. Уродство было невообразимым. Научные сотрудники не представляли, как можно поправиться и вообще выжить после такой травмы.

Денису пришёл на ум леденцовый человечек, которого взяли и обсосали с левой стороны. Мужчину тоже что-то изъело до такой степени, что сточило кости, но потом они обросли кожей, и частично восстановилась мышечная ткань. Повреждённая сторона головы была гладкой, безухой, розовой, изрядно покрытой пигментными пятнами. Левое веко закрывало пустую глазницу, а сбоку затянулось новой кожей, словно карандашный портрет грубо стёрли резинкой и дорисовали бездарную абстракцию. Угол рта отвис в скорбном оскале. Застиранная, покрытая латками сиреневая рубашка прятала другие повреждения, но изъеденная шея и левое запястье показывали, что тело было травмировано и ниже.

Мужчина дёрнул головой, проскрипел пронзительным голосом то ли вопросительно, то ли приветственно.

«Голосовые связки повреждены? – Денис непроизвольно напрягся. – Как с таким демоном разговаривать? Да фиг с ним, всё равно не поймём, что он там лопочет».

– Мы туристы, – как можно доброжелательнее сказал он. – Доброго дня!

– Вы с ним по-русски, – прошипела сзади Арина.

– Да пофиг, – беззаботно ответил Денис. – Этот чёрт по-английски не понимает. С ним надо как с собакой. Ему что ни говори, оно на интонацию будет ориентироваться.

– Ну, вы циник, – вздохнул Казаков.

Обитатель мусорного ангара выставил за порог намертво подогнутую в колене левую ногу. Истончённая босая ступня зарылась в песок. Вышагнул и поковылял навстречу туристам. На брезентовом поясе в ножнах болтался широкий шкерочный нож. Рубаха и штаны были покрыты пятнами и разводами, а дух шибал такой, что научные сотрудники попятились. Денис тоже, обуреваемый смешанными чувствами брезгливости и страха, то ли чтоб не замараться о грязную одежду, то ли чтобы не заразиться неведомой хворью и самому не превратиться в чудовище.

– Не, – сказал он, – хорош! Дальше не надо. Стоп. Ю андэстен ми?

– Что-то он не андэстен, – сказал Казаков.

– Сейчас будет андэстен, – заверил Денис, вспоминая последний год службы. – Стой, раз-два!

При звуках командного голоса существо умерило порыв знакомиться поближе. На лице калеки последовательно отразилась череда эмоций – покорность, недоумение и обида. Островитянин замер, расставил пошире ноги, проклекотал что-то на своём непонятном языке.

– Сейчас я с ним поговорю, – выступил вперёд Казаков. – Уважаемый, вы так не серчайте. Мы вас не тронем и ничего у вас не возьмём. Мы на мыс идём, бишу смотреть, бишу до мар, понимаете? Бишу?

Слова учёного проняли калеку до глубины души. Здоровой рукой он ударил себя в грудь, взвизгнул, указал на них и выпалил экспрессивную фразу, брызгая слюнями из кривящегося в пылу рта.

– Идём отсюда, – быстро сказал Муромцев.

Он взял Арину под локоть, ухватил Казакова за рукав и бесцеремонно потащил прочь от ангара.

– Стой, где стоишь! – рявкнул он разбушевавшемуся туземцу, который что-то доказывал, жестикулируя здоровой рукой.

Оба здоровенных водолаза общей массой превосходили калеку раза в три. Увечный смекнул, что злой парень с ним шутить не будет, и прикусил язык.

– Колченогий обсос! – не мог уняться лаборант.

Обогнули по тропинке лоскутный ангар. За ним приютилась огромная мусорная куча, наполненная морскими очистками. Дневной бриз дул в сторону близкого африканского берега, снося изысканное благоухание помойки. Это не мешало отличить пёстрый букет гниющих очистков от долетающего из сарая резковатого амбре сушёного улова.

Научные сотрудники не возражали и покорно следовали за решительным лаборантом.

– Почему он так взбеленился? – Казаков оглянулся на сарай, словно искал возможность послать луч оправдания.

– Вы его трижды педиком назвали. Простите, Арина Дмитриевна.

– Ничего, – сказала Рощина.

– Из них один раз морским педиком, – уточнил Денис. – Он, наверное, очень обиделся.

– Когда это я успел? Я всего лишь хотел посмотреть на амфибий. Их так называл Кака.

Муромцев объяснил разницу.

– Вы португальский знаете?

– Знаю самое важное.

– Может быть, пойти извиниться?

– Лучше не надо, Виктор Николаевич. Только хуже будет. Он вас не поймёт и решит, что вы опять пришли над ним глумиться, а у него нож на поясе. Легко дойдёт до драки.

– Можно попробовать объяснить ему, что я не имел в виду ничего плохого…

Начался подъём. Впереди вздымалась короткая пустошь, поросшая чахлой жёлтой травой. Поле обрывалось в пустоту. Дальше было только небо. Земля на острове кончилась.

– Лучше не надо, – повторил Денис. – Калека решит, что вы вернулись над ним издеваться, а «педик» это даже у здешних обезьян оскорбление.

– Денис, Денис, как вы нетолерантны, – иронично укорила Рощина и взяла Муромцева под локоть, взбираясь по склону.

Они взошли на мыс, и грудь наполнил морской ветер. Он разогнал мерзость разложения помойного сарая, выдул из одежды рыбный запах кустарных заготовок, прогнал из головы образ калечного промысловика. Гигантская отмель, с которой отступала вода, расстилалась перед учёными. Чайки носились над литоралью, издавали призывные крики, выхватывали всяческую мелюзгу. Сверкала на солнце рябь, блестели лужицы и протоки, по которым отступала вода, били хвостами мириады существ, поднимая облако брызг, в котором рождалась радуга.

– Нерестилище, – сказал Казаков.

– Оно прекрасно, – вздохнула Рощина.

Денис стоял, заворожено глядя на сияющую до рези в глазах равнину. Если в открытом море он видел вокруг себя лишь волны до горизонта, то здесь, с раскинувшейся под ногами огромной, но всё же ограниченной равниной, в душу закрадывалось неизведанное ранее чувство. Оно не появлялось в северных экспедициях, на борту траулера или на льду, в суровых и скудных условиях. Это чувство показалось Денису родственным грязному сараю с его омерзительным обитателем. Но это чувство было свойством тропического острова. Оно, как интуитивно принял Денис и только затем сформулировал, было частью души каждого встреченного им португальца.

Это была жажда наживы.

– Поле непаханое, – Казакова тоже проняло. – Верно, Денис?

– В сарае вялится запретное мясо, для контрабанды на континент, – ни к кому не обращаясь проговорил Муромцев. – Полиция за этим строго следит.

– Откуда вы знаете? – покосилась Арина.

«Если ей сказать, что она сейчас похожа на крупного кузнечика, рассмеётся или обидится?» – прежде Муромцеву такие мысли в голову не приходили, хотя Арина так иногда выглядела.

– Чую, – только и сказал он.

– В Синише Денису мозги отформатировали насчёт контрабанды, – напомнил Казаков, проворно снял рюкзак, опустился на колено, раздёрнул молнию.

Из рюкзака появился валик планшета и батончик пленоптической камеры «LightField-217». Развернул монитор, включил камеру. Радиосвязи между гаджетами не было. Оно и понятно – зона активности пришельцев. Соединил кабелем, изображение появилось.

– Посмотрим на нерестилище поближе.

Денис скинул свой мешок. Опустились на корточки, заглядывая через плечо Казакова, а он водил камерой на вытянутой руке и бормотал:

– У меня сенсор на сорок мегарэй, должна взять. Сейчас сделаю максимальный зум… Денис, подержите, пожалуйста. Ага, вот туда, где радуга.

Изображение на планшете укрупнилось. Стали видны не только чайки и камни, но и мелькающие в волнах фигуры.

– Амфибии… – прошептала Рощина.

Муромцев глазам не поверил. Посмотрел на море, но ничего не обнаружил и вернулся к экрану. Картинка увеличилась.

«Настоящие живые инопланетяне», – потрясённо думал он. За свою биологическую практику лаборант подержал в руках немало чужих, а вот разумных видел живьём впервые.

Разглядеть их даже при помощи оптики было непросто. Пришельцы находились в родной среде и пребывали в постоянном движении. Складывалось впечатление, что амфибии стараются не удаляться от воды, а самое интересное находится на дне, куда они то и дело ныряют. Они кишели на отмели, и понимание, что это происходит метрах в трёхстах, практически рядом, пугало. Они выглядели как тритоны, только голова была не плоская, а с высоким черепом и большой вытянутой мордой. От этого они казались сатирической пародией на человека, вроде карикатуры на пьяницу, ползающего на карачках. Некоторые амфибии вставали на задние лапы и вразвалочку ходили, перенося в передних какие-то предметы или детёнышей. От этого они ещё больше походили на людей. Их было много. Большие и маленькие, светлые, тёмные и яркие.

– Они разноцветные, – вертя камеру и зачарованно глядя на монитор, проговорил Муромцев.

Он много читал об инопланетных амфибиях, видел фильмы о них, но профессиональные съёмки отличались от натурных наблюдений как земля и небо. Помимо прочего, обитатели разных отмелей оказались несхожи, как различаются люди, живущие в разных странах. Амфибиям была свойственна высокая внутривидовая изменчивость. В этом они здорово напоминали человечество с его расовыми и культурными различиями. Амфибии любили окрашивать шкуру, исходя из иерархических или эстетических соображений. Первые, прилетевшие на космических кораблях, обладали незначительными вариациями расцветок, приметной чёрно-оранжевой и различными оттенками зелёного, с пятами и без. Это было у них чем-то вроде формы.

А потом появились всякие. Инопланетяне быстро размножились в недосягаемых для человека океанских глубинах и образовали множество локальных социумов. Они были общественными тварями с выраженной социальной иерархией. Амфибии воспитывали потомство, заботились о стариках и старались выделиться на фоне других амфибий. Как они преобразовывали покровные ткани, биологам установить пока не удалось. В разных областях Земли у пришельцев была своя мода, которая менялась со временем. Мода на окрас головы. Мода на расцветку пуза. Мода на гребни. Мода на когти. Амфибии могли отращивать длинные и крепкие когти, которыми удобно было хватать добычу и наносить серьёзные раны. Примерно так увлечённые каратисты набивают кулаки до образования костяных мозолей, превращая руки из тонкого рабочего инструмента в грубое оружие. Возможно, фанатичные амфибии делали это ради лихости, из увлечения спортом, к состязанию в котором имели большое пристрастие. Люди видели, как инопланетяне дрались между собой в окружении других амфибий.

В целом, передние лапы с длинными пальцами, соединёнными у основания плавательной перепонкой, были хорошо приспособлены для манипулирования предметами и куда меньше для боёв. У многих амфибий не было даже намёка на ногтевые пластинки. Каким образом формируются на пальцах когти, также оставалось загадкой. Их как-то искусственно отращивали. Одна из миллионов тайн в удивительно развитой и отвратительно чужеродной цивилизации морских пришельцев.

Муромцеву досталась бойцовая амфибия.