У Бориса, которого звали Боб, был гвоздь в сапоге, а в руке нож.

Нож тоже был гвоздем в свое время, и когда он был гвоздем, то просто колол ногу, а став ножом, требовал крови, которой ему нужно было не меньше стакана (но и не больше, таковы были правила игры – неизвестно кем установленные, но соблюдавшиеся с железной силой).

В темноте он перебрал по темному недоразумению, и когда на свету стал виден, оказалось, что лезвие его заржавело и покрылось зазубринами. И хищный блеск, унаследованный от черной секиры, исчез, уступив место.

– Как был гвоздем, так гвоздем и остался, – сказали все, это видя. Всех было всего двое. Один был первый, другой – второй.

– Назвался гвоздем, полезай в кузов, – сказал первый, прося понимать слово «кузов» в иносказательном смысле, а не как кузов грузовика или самосвала.

– У тебя ведь уже есть новый гвоздь в сапоге, – сказал второй.

– Ничего, – сказал первый. – Два гвоздя в сапоге – это пара, а один гвоздь кошмарней, чем фантазия у Гёте.

– Гёте – он такой, – согласился второй и стукнул кулаком по стене.