Спустившись с горы и проехав еще пару километров, Дед остановил машину прямо перед мостом через Уруп. Сразу за ним, на той стороне раскинулась Отрадная, некогда большой и весьма оживленный, районный центр.

— Пойдем, прогуляемся к воде, пока дети спят, — предложил он Косте и заглушил двигатель. — А то может больше и не придется.

— Давай, — кивнул мэр, наблюдая, как Дед захватывает с собою автомат.

Выбравшись из машины, внимательно огляделись и лишь потом, медленно спустились к воде. Серая галька скрипела и разъезжалась под ногами. Дед сбросил кроссовки, снял давно просохшие, грязные, после болота, носки и полез в холодную, остывшую за ночь, воду. Зайдя по колено, с удовольствием покряхтел, помыл руки, сполоснул лицо и шею. Постоял, наслаждаясь, несколько минут, затем еще немного побродил и вышел на берег.

— Кто же теперь будет рулить городом? — спросил он, усевшись прямо на камни. — Вместо тебя?

— Заместитель, — Константин невесело ухмыльнулся. — Сбылась его голубая мечта. Он спал и видел, как говорится, что бы стать главным. Точнее, самым наиглавнейшим, блин. Навязали мне его, по партийной линии. Амбициозен, властен, жесток. А вот с мозгами и совестью у него явно проблемы. Этот нарулит. Вот только секретаршу его жалко, Лилию. Блондинка, с длинными, потрясающе красивыми волосами, стройная, образованная. Умница, девочка. Надеюсь, она не останется с ним до финала, а уйдет как можно раньше.

— А финал будет?

— Будет, я в этом уверен. Цивилизации конец. По всему земному шару одна и та же картина, население тает, как снег по весне. Даже военная техника мертва более чем на семьдесят процентов. Совсем скоро станут последние машины и генераторы. И что тогда? Долгая мучительная смерть городов, от голода, холода, антисанитарии и болезней. Село продержится не намного дольше. Опять-таки, если тенденция продолжится, то совсем скоро не останется женщин. И это будет последний, окончательный приговор.

— И что же нам остается? — Дед натянул кроссовки прямо на голые ноги.

— А ничего. Либо попытаться уйти в белую неизвестность, либо долгая и мучительная агония. Или же сразу, пистолет к виску.

— Да уж, не густо.

— Дед, скажи мне честно, ты знаешь, что там, на той стороне?

— Ты не первый, кто задает мне этот вопрос. Но всем я отвечаю одно и то же — нет, не знаю. Я так же как и ты мучаюсь этим вопросом.

— И даже никаких догадок? — Константин сидел у самого края воды и грустно смотрел на свое дрожащее отражение.

— Ну, почему же, догадок как раз, хоть отбавляй. Но все они могут быть очень далеки от реальности. Кстати, вот и братцы-акробатцы проснулись.

Константин обернулся, заспанные сыновья неуверенным шагом спускались к воде.

— Итак, пацаны-молодцы, куда двигаем дальше? — спросил Дед минут через двадцать, когда все снова забрались в машину.

— Станица Спокойная, — ответил Мирослав. — Знаешь, как туда проехать?

— Знаю, ездил как-то с другом. Минут через тридцать будем там.

Дед плавно нажал педаль газа, «Вита» пересекла мост, но почти тут же была вынуждена остановиться. От ближайшего дома, тяжело опираясь на клюку, вышел немощный старик, в старой, изрядно поношенной одежде. Вяло махнул рукой. Что-то в его лице зацепило Деда, толи отдаленная схожесть с отцом, то ли еще что-то непонятное.

Машина остановилась. Дед выбрался из кабины и подошел к старику. Низенький, едва стоящий на ногах, от старости, мужчина качнулся и наверняка упал бы, не подхвати его Дед, вовремя.

— Сынок, — выдохнули сухие, старческие губы. — Ты спасатель? Они вспомнили о нас, да?

— Почему ты так решил, отец? — Дед не напрягаясь держал этого человека. Господи, какой же ты худой, человече. И в чем только душа держится?

— Я знаю, военные на таких машинах не ездят, — глаза старика смотрели с какой-то запредельной надеждой, смешанной со страхом и отчаянием. — А ты в форме. Значит спасатель?

Бог ты мой, отец, сколько же веры в тебе! Ты, наверняка видевший своими глазами, ту страшную войну, все еще веришь в государство, надеешься, что разум людской и совесть превыше всего остального. Это вы, солдаты великой страны, на той безжалостной войне, спасали друг друга, горели, умирали, но зубами рвали победу. Как я посмею сказать тебе, что сегодня другие времена, и что нет уже той страны, уже очень много лет, ее нет? И что надеяться на то, что есть, просто бессмысленно. Прости, последний герой, еще живой солдат той Державы, я чту твой подвиг, я преклоняюсь пред тобой, за силу твою и веру, но я не смогу сказать тебе правды. Прости меня, если сможешь.

— Да, отец, — голос Деда дрогнул и просел. — Я спасатель, разведчик. Наши на подходе, они уже в городах. Скоро и к вам доберутся. А ты почему худой-то такой?

— Так это, не ел я ничего, уже с неделю. Водицей-матушкой только и держусь.

— У тебя нет еды, человек земли Русской?

— Нету, — старик потупил взор, словно стесняясь не только своего состояния, но и даже этого слова. Он еще жил, он еще надеялся, и ни за что не хотел показывать свою слабость. Признавать свою немощную старость.

— Бабка то моя, старуха, уж вторую неделю, как представилась, царство ей небесное, — старик говорил медленно, хватая беззубым ртом воздух и часто останавливаясь. — Я ее кое-как в конец огорода вытащил, и весь день могилку копал, потихоньку. Схоронил, ее, любимую. Да только устал очень, так и заснул рядом, на земле. А в эту ночь кто-то залез в дом, да всю еду и забрали ироды. И в погребе ничего не оставили. Еще и вещи многие унесли. И платок, Любушкин, памятный, украли, нелюди.

Старик договорил и обмяк, немощные ноги подкосились, в уголках морщинистых глаз появились скупые слезы. Дрожащими руками Дед подхватил этого человека, отнес к дому и бережно усадил на лавочку.

— Потерпи, отец, я сейчас, — бегом вернулся к машине, вытащил из салона туго набитую, спортивную сумку, весь свой запас, и рванул обратно.

— Держи, воин, держи, живая душа. Здесь еда, колбаса в упаковке, сухари, галеты, консервы. В этом кармашке, витамины в баночке. Это все тебе, недели на две точно хватит. И вот еще что, — Дед достал из нарукавного кармана афганки, сотовый телефон.

— Возьми его и держи все время при себе, только никому не показывай. Это специальный телефон, мой собственный. И если вдруг увидишь, как засветится его экран, сразу коснись рукой или прижми к груди. Сделай так, отец, ради себя, ради своей Любушки! Сделай обязательно!

— Спасибо тебе, солдатик, спасибо, — старика затрясло, однако он все же нашел в себе силы и поднял на Деда мокрые от слез глаза. — Я ведь тоже, в танковых, на первом Белорусском, у Рокоссовского. Храни тебя Господь, солдатик!

Дед успел проехать всего пару кварталов, как заговорил с заднего сидения Мирослав.

— Этого дедушку, его же соседи и обокрали.

Заскрипели тормоза, машина остановилась, Дед заскрежетал зубами и потянул к себе автомат.

— Из какого дома? Номер скажи мне!

— Не надо, Дед. Ты уже спас его. А соседи сами себя накажут.

— Как?

— Они видели, как ты дал ему сумку с едой, и ночью снова полезут в его дом. Попытаются убить его. Но этот смелый дедушка ударит тетку керосиновой лампой и на ней загорится одежда. Ей муж кинется тушить, но не сумеет, потому что керосин, и потому, что она будет кричать и крутиться. Загорится дом, и они сгорят в нем. А дедушка выползет в соседнюю комнату и у него включится телефон. Он возьмет с тумбочки фотографию своей жены и положит ее в свой карман. А потом накроет телефон ладонью.

Несколько бесконечно долгих минут, Дед сидел неподвижно, уставившись вперед невидящими глазами, и лишь когда маленькая детская рука легла ему на плечо, очнулся.

— Не плачь, Дед, ты сделал все, что мог. Твое сердце открыло дорогу еще одному человеку.

— Верь ему, — подал голос Константин. — Мир такой же ясновидящий, как и Елизавета. И он еще ни разу не ошибался.

Дед глубоко вздохнул, выпустил из побелевших пальцев автомат и легонько кивнул.

— Поехали.

— Только это, — мэр неловко поерзал. — Ты же отдал старику свой сотовый. Как же ты сам теперь уйдешь?

— У меня еще ноутбук есть, в сумке, под креслом, — Дед невесело улыбнулся. — Да и что я, экрана себе не найду, что ли? Вон сколько уже нашел, в городе.

«Если, конечно, для меня найдется дорога. Если меня туда пригласят», — это Дед добавил уже мысленно.

Станица Спокойная быстро приближалась. Вот чем всегда славился Краснодарский край, помимо всех известных достоинств, так это своими очень хорошими дорогами. И так было во все времена, сколько Дед себя помнил. Как только переезжаешь границу края, так начинается сплошное удовольствие.

— Мирослав, Радимир, мы прибываем. Это и есть Спокойная. Дальше куда?

— Езжай по главной дороге, до самого конца, нам нужен поворот на станицу Надежную. Там будет указатель, перед заправкой.

— Понял, Дед кивнул и горько улыбнулся своим воспоминаниям. Та самая, красивая и замечательная женщина, с которой познакомился на курорте, жила как раз в станице Надежной. Он обещал приехать к ней в июле, августе. Но развернувшиеся события разрушили не только планы на визит, но и надежду на счастливую семейную жизнь. И вот теперь он оказывается совсем рядом, и быть может, с уходом близнецов, у него не останется больше никаких обязательств. И ничто не помешает ему проехать чуть дальше и найти дом, по указанному адресу. А там, будь, что будет.

Как и указал один из близнецов, поворот на Надежную оказался прямо перед заправкой. Спросить, куда дальше, Дед не успел, Мирослав упредил его.

— Сворачивай по указателю, спускайся вниз и на мосту остановись.

Дед удивился, но молча крутанул руль, направляя «Виту» под горку.

— Слушай, Дед, а как ты заправляешь свою машину? — неожиданно спросил Константин. — Ведь все заправки давно мертвы.

— Никак, — Дед усмехнулся. — Хочешь, верь, хочешь, нет, но уже больше месяца не заправляю. И езжу очень часто. А стрелка указателя уровня топлива всегда на максимуме.

— Как так? — опешил мэр.

— Не спрашивай меня об этом — Дед пожал плечами и придавил педаль тормоза. Машина вкатилась на мост через небольшую речушку с интересным названием, «Большой Тегинь». — Я не знаю. Действительно, не знаю. У меня еще и ноутбук работает без аккумулятора. Наверное, и машину и компьютер, поддерживает та же сила, что зажигает мертвые экраны, в моменты ухода детей. Я так думаю.

Константин словно опомнился, после этих слов. Пока ехали, да разговаривали, конечная цель поездки, словно затуманилась, отодвинувшись в дальние уголки сознания. Но дорога кончилась и фраза про «уход детей» вернула его в жестокую действительность. Мэр мгновенно потемнел лицом и сник. Повернулся к сыновьям, в уголке глаза задрожала робкая слезинка.

Радимир открыл пассажирскую дверь и первым спрыгнул на землю. Через полминуты, все четверо стояли на мосту. Безутешный отец молча плакал, Дед угрюмо смотрел на бегущую воду.

— Спасибо, тебе, Дающий Дорогу, — подошедший Радимир по-мужски протянул для пожатия, свою маленькую руку. Следом за ним, Мирослав.

— Спасибо, тебе, древняя душа, мы любим тебя.

Близнецы отошли к отцу. Константин опустился на колени, обнял сразу обоих сыновей и уже во весь голос зарыдал. Дед закусил губу и отвернулся. Через пару минут, голос Мирослава вернул его в реальность.

— Нам пора, время подходит.

Дед повернулся. Мэр сидел на коленях и тянул руки, к стоящим в паре метров, сыновьям. Близнецы молча достали из карманов сотовые телефоны и их экраны мгновенно засветились.

— Ничего не понимаю, — ошарашено произнес Дед. — Если экраны у вас с собой, то почему Дорога не открылась еще в больнице? Зачем мы ехали сюда? Здесь, что, какое-то особенное место?

— Нет, — на этот раз заговорил Радимир. — Место самое обычное и очень, даже, красивое. Просто после нашего ухода тебе больше не придет ни одного сообщения оттуда. И нам было важно убедиться, что ты приедешь туда, где проведешь свои последние часы в этой реальности. Твоя последняя пристань в станице Надежной, сразу за этой горой. Адрес ты знаешь, его сказала тебе женщина в мае месяце, в санатории, на берегу Черного моря.

— Тебе не у кого будет спросить дорогу, — добавил Мирослав. — Там почти не осталось людей. Поэтому запоминай: спустишься в Надежку, на первой же развилке — налево. Далее все время по асфальту. Проедешь мимо элеватора, спустишься в низину. Затем снова наверх и метров через двести, будет первая, перпендикулярно отходящая от дороги улица. Тебе нужна следующая, улица Широкая, она соответствует своему названию. Номер дома, ты знаешь.

Деду на мгновение показалось, что волосы на его голове встали дыбом, тугой, горячий ком спекся в горле, перехватив дыхание. Почти одновременно полыхнули две ослепительных вспышки, и в следующее мгновение, отчаянно схватившись за голову, страшно и протяжно закричал разом осиротевший отец.

Сколько продолжалась эта агония, Дед не помнил. И как он оказался сидящим на холодном асфальте, у колеса «Виты», он тоже не ведал. Трясущийся мэр, прислонившись спиной к бетонным перилам моста, держал сразу в обеих руках свой сотовый телефон. Все еще продолжая плакать, находясь в черном омуте горя, он со стремительно тающей надеждой смотрел на экран устройства. Но чертова машинка по-прежнему оставалась равнодушно безучастной к его судьбе.

Повинуясь какому-то внутреннему толчку, уже пришедший в себя Дед, рванулся вперед и выхватил из внутреннего кармана мэра, его пистолет. Повернувшись, закрыв телом свои действия, он вытащил наполовину пустую обойму, выщелкнул из ствола последний патрон. Затем схватил Константина за грудки и легонько тряхнул.

— Ты проиграл, Костя! Тебе нет дороги туда! — он уже почти кричал мэру в лицо. — Ты не нужен там! Ты никому не нужен! Возьми оружие и застрелись! Сделай это сам. На! Бери! Стреляй!

Не давая Константину опомниться, Дед вложил ему в руку оружие, подвел к виску, и упер в голову.

— Стреляй, же! Ну! Жми!!!

Стеклянные глаза мэра, полуобморочное состояние, трясущаяся голова, и указательный палец, медленно и неотвратимо давящий на курок. Сухо щелкнул боек пистолета, и потерявший сознание Константин, опрокинулся навзничь. Выпавший из его руки телефон кувыркнулся на асфальте и загорелся белым.

— Не спрашивай меня, где ты очнешься, в аду или в раю? Одно я знаю точно, Костя, ты окажешься там, куда стремился. Это твой выбор. Прощай.

Дед подобрал мобильник, еще раз посмотрел на открывшуюся Дорогу, затем вздохнул и приложил его к ладони мэра. А через пару секунд после вспышки, почувствовал, как его неудержимо накрывает Поцелуй.

Когда прошла белесая муть в глазах, Дед понял, что снова оказался в той же самой, знакомой по предыдущим Поцелуям, местности. Удивительно красивая, она была настолько реальна, что казалась раем, и после нее чертовски не хотелось возвращаться обратно. Отклонений от прошлых визитов, оказалось два. Во-первых, он на этот раз оказался не в лесу, или на лугу, у речки, а наверху, у самого начала улицы. А второе отличие состояло в том, что куда-то пропала его одежда, вся абсолютно.

Дед хмыкнул, огляделся по сторонам и не найдя ничего подходящего взамен, смиренно махнул рукой. И оставаясь голым, двинулся вниз по улице. Странная конечно, улица, иначе не скажешь. Все на месте, кроме домов и прочих построек. Дворы, в виде ровных площадок, огороды, с качающейся на ветру кукурузой, сады. Даже лавочки, кое-где. А вот всего остального нет. Точнее, почти нет, потому что один дом на этой улице все же есть. Тот самый, прямо по курсу, где ждет его сидя на траве, и счастливо улыбаясь, смешная, рыжеволосая красавица, встреченная им в соседнем лесу, во время последнего Поцелуя.

— Ну, здравствуй, мой воин, — Виори поднялась на ноги и шагнула навстречу.

Странно, но вопреки логике, или привычке, Дед совершенно не стеснялся своей наготы. Не только понимая, но и видя, как рыжеволосая рассматривает его с головы до ног, он лишь улыбался. Хотелось пошутить или сострить, но ничего достойного в голову не лезло.

— И вам здравия, милая Вика. Очень рад встрече. А вы, не иначе меня ждете?

— Жду, и надо сказать, с нетерпением. К тому же у меня для тебя подарок. Не мой, не обольщайся, меня просто просили передать.

— Да? И кто же?

— Одна красивая девушка, по имени Гайя.

— Ну надо же, какой популярностью я пользуюсь у местных женщин, — Дед притворно пожал плечами. — С чего бы это?

— Да я вот тоже не пойму, — Виори подыграла Деду. — С чего бы?

— И много вас тут, я имею в виду, женщин?

— Да нет, чаще всего двое, я и Бугула.

— Бугула? Еще одно новое имя. Тоже красивая девушка?

— Конечно, а как же иначе, — Виори улыбаясь, развела руками. — Красивая черная пантера. Мой тотемный зверь.

— Здорово! И где же она? — Дед огляделся в поисках большой черной кошки.

— На лугу, у речки, гоняются друг за дружкой с твоим Самуром.

— Ну, пусть гоняются, дело нужное, — мужчина усмехнулся. — Так что там, извините, с моим подарком? Взглянуть, понимаете ли, хотелось.

— Да вот он, — Виори подняла с земли плетеный обруч и одела его на голову Деда. Мягко поправила под ним волосы, затем отступила на шаг и оценила. — Знаешь, тебе идет. Мудрости, что ли прибавляет.

— Ага, — с умным видом согласился новоиспеченный мудрец, кивая увенчанной головой. — Это потому, что за ним глупости не видно.

— Ну, типа того. Только вот ни юбочки, ни прочего, чтобы, так сказать, прикрыть, — девушка захихикала. — В общем, в этом плане, Гайя мне ничего не передала.

— Ну и ладно, — отмахнулся Дед. — Подумаешь, не больно то и хотелось.

Девушка засмеялась, и развязав шнурок, скинула свою коротенькую юбочку.

— В плане солидарности. Жест доброй воли. Ну, и в качестве подарка от меня лично.

— Ценю. Гм. Оценил. Теперь ценю еще больше.

Виори захохотала и кинула в него своей юбочкой.

— Значит, вот ты какой, старый развратник!

— Да уж, какой есть. Только почему старый?

— Ладно, ладно, — Виори шагнула вперед, нежно обняла Деда и потянувшись на носочках, едва прикасаясь, поцеловала его в губы. — Молодой, согласна, так и быть.

И не дав мужчине сделать ответное движение, выскользнула из его объятий. Забрав свою юбочку, игриво двинулась к дому.

— Пойдем, мой герой. У нас есть дело. А потом, я приглашаю тебя со мной, на речку, купаться. И еще, меня теперь зовут Виори, и давай уже, переходи на «ты».

Аккуратно повесив свою юбочку на перила веранды, девушка направилась к большой корзинке в фруктами. Вошедший вслед за ней, во двор, мужчина, первым делом обратил внимание на странное, и в тоже время забавное, красно-желтое «знамя», на самом верху флагштока.

— А это чей знак доброй воли? По размерчику, вижу, что не твой?

— А тебе, значит, размер важен? — Виори с шутливым вызовом уперла руки в бока.

— Отнюдь. Мне важна хозяйка размерчиков, — Дед откровенно потешался над «знаменем». — Хоть больших, хоть малых. Гораздо важнее её душа и сердце.

— Ладно, хватит пялиться на женскую одежду, бери, лучше, эту корзинку и пошли. Нам надо отнести ее в сад. А я, так и быть, помогу тебе, захвачу кувшин и скатерть.

Дед не спрашивал, зачем они отнесли все это в глубину сада и оставили прямо на траве. Он просто наслаждался общением с этой смешной, рыжеволосой девчонкой. Радовался движению, когда взявшись за руки, легким бегом спустились к реке. Млел от объятий кугуара и нежной ласки пантеры. Вздрагивал от первых капель воды, что брызгала на него Виори, первой заскочившая в речушку.

Купаться в полную силу, в этой воде было несколько проблематично. Речка была откровенно мелковата, и мест, где глубина доставала хотя бы до колен, надо было еще поискать. Однако это не помешало девушке завалиться на живот и локти, прямо посреди течения и наслаждаться теплыми и кристально чистыми струями воды, едва покрывающей загорелую спину.

Дед примостился рядом, и полулежа на левом боку, доставал из воды теплую гальку и выкладывал на спине девушки, разноцветные дорожки. Поливал из ладошки ее плечи, гладил волосы. И совершенно неважно, о чем они говорили и над чем смеялись. Гораздо важнее была та волна непередаваемой нежности, что держала в своих объятиях двух малознакомых людей. Та бархатная ласка, идущая из светящихся радостью, душ, пропитавшая собой все жесты, прикосновения, взгляды. И то безграничное доверие, соединившее божественной нитью их сердца.

И чуть позже, они, все так же взявшись за руки, поднимались на гору. И хвостатые тотемы, радостно носились вокруг. И лежали в нежных объятиях травы, щекоча друг друга листиками, даря несорванные ромашки и любопытную «божью коровку», суетливо ползающую по их рукам и телам. И смотрели как плывут по чистому, голубому небу, пушистые странники облака.

А потом была темнота и дикая боль возвращения в серую реальность. Очнувшись на мосту, у своей машины, Дед едва сдержался, чтобы не закричать во весь голос. Несколько секунд обезумевшим взглядом смотрел на брошенный пистолет, но все же нашел в себе силы, отогнать эти предательские мысли. Медленно встал, дрожащими руками опираясь на перила моста, затем медленно спустился к воде и долго плескал ее себе на лицо и голову.

Лишь минут через пять, когда улеглось бешеное сердцебиение, успокоились, остыли эмоции, Дед поднялся обратно на мост, собрал все оставленные вещи и залез в машину. Завел мотор и не удержался, чтобы не оглянуться и не убедиться, что салон пуст. Никогда в жизни он не чувствовал себя так одиноко, как сейчас. Еще никогда ему не было так неуютно в просторном и пустом салоне «Виты». С трудом подавляя холодную дрожь, завел мотор и тихонечко поехал вперед, туда, где уже ждет его, неизвестная «последняя пристань».

Ошибиться было невозможно, слишком точно описал Мирослав и развилку, и элеватор, и ту самую улицу Широкую. Лишь одного не сказал этот ясновидящий мальчишка, того, что все увиденное повергнет Деда в шок. Еще поднявшись из низины, увидев первую, отходящую от дороги улицу, он уловил первые знакомые нотки. Открывающаяся по правую руку, невысокая гора имела очень уж знакомые очертания. Словно он уже был здесь когда-то и видел все это не один раз. И это ощущение усиливалось с каждой секундой, вплоть до самого съезда на Широкую.

И вот здесь, судорожно придавив педаль тормоза, Дед все же не смог сдержать дрожь. Обмякнув в своем водительском кресле, сжигаемы душевной болью, он молча смотрел на эту знакомую улицу. Здесь все было точно так же, только дома, постройки и заборы, были на своих местах. И широкий луг, в конце улицы, под горой, и та самая, мелководная речушка.

Машина тронулась с места и покатилась под горку. Дед повернул голову и посмотрел вдаль. Все совпадает. Там на склоне горы виднеется тот самый лес, где он встретил в первый раз рыжеволосую Виори, девочку, ставшую для него ангелом-хранителем. Лапочку, своей нежностью и искрящейся радостью, хоть на немного затмившую, заглушившую тоску по любимой Лексе.

Несколько придя в себя, пока машина произвольно катилась по гравийке, Дед повернул в нужном месте и подъехал к уже знакомому дому. Здесь все чуть по-другому, но в остальном, все тоже самое. Заглушив двигатель, Дед долгое время не решался выбраться из машины. Просто сидел, закрыв глаза, и метаясь между видениями Поцелуя и настоящей реальностью. Между поцелуями Лексы и объятиями Виори.

Наконец успокоился, открыл дверцу и обнаружил, что буквально в нескольких метрах от его «Виты» стоит маленькая, сморщенная старуха. Опирается на засаленную палку и смотрит на него, с каким-то загадочным прищуром.

— Где ж тебя носило, окаянного, так долго? — голос пожилой женщины оказался неожиданно сильным, хотя и немного скрипучим.

— Меня? — Дед явно растерялся.

— Тебя, тебя, олуха такого. Уж и устала ждать то. Одна, поди, осталась на всей улице, а тебя все черти где-то носят.

— Ждали? А зачем?

— Вот дать бы тебе палкой по лбу, чтобы не задавал глупых вопросов. Раз говорю, что ждала, значит, так надо было. Убедиться, что приехал-таки, не заблудился в нитях чужих судеб. Ну, а раз такое дело, то мне пора, дверь то вторые сутки горит. А ты иди, заселяйся в пустой дом, он, нынче, уже твой.

— А где Лекса? — Дед все еще не понимал происходящего.

— Нету ее, давно уже нету. Ни ее, ни этой, рыжеволосой. Да ты иди, не пялься, а то глаза протрешь. И еще, не забудь о демонах своих. Особливо о том, что полицаев гонял тут. Вот потеха то была всей улице.

Старая женщина зашла в свой дом, и через полминуты в нем отчетливо полыхнуло белым.

Все еще с трудом вникая в происходящее, Дед вошел во двор, открыл железные ворота и загнал «Виту». Огляделся. Уютный, но уже явно потерявший вид ухоженности двор. Баня, пара сараев, навес для сена, бельевые веревки от столба до дерева. Все как обычно, не хватает лишь хозяйки. Свершиться бы сейчас маленькому чуду, войти бы в дом и увидеть Лексу. Сказать ей: «Здравствуй, любимая!», и нежно поцеловать, погладить волосы и приласкать.

Увы. Дом встретил Деда пыльной пустотой. Медленно обойдя все комнаты, остановился у книжного шкафа. С бережно помещенной в стеклянную рамку фотографии, смотрела та самая женщина, которую так неожиданно встретил и полюбил. И рядом с ней две ее прекрасные дочери, Иринка и Настенька. А чуть левее, на этой же полке стояла довольно большая, подарочная статуэтка афалины, грациозно выпрыгивающей из моря.

Он помнил этого дельфина, он сам же и подарил его Лексе. Своей Лексе. Он помнил, как все начиналось. Май месяц. Дела привели его на побережье Черного моря, в поселок Небуг. Приехал рано утром и уже часам к трем все закончил, можно было смело отправляться домой. Но как-то не хотелось, вот так вот, сразу. Да и устал, если честно. Море еще холодное, не искупаешься, разве что ноги помочить. Значит, решено, двигаем на пляж, потом пообедать, отдохнуть часок другой и ближе к ночи, домой.

Вот на этом самом пляже они и встретились. Оба делали одно, и тоже, бродили по воде, у самого берега, благо волны почти не было, и делали вид, что еще ни капельки не замерзли. Пара ничего не значащих фраз, шутка и как водится, анекдот в тему. А потом приглашение на обед с шашлыком. Именно за обедом в ближайшем, весьма приличном заведении, Дед понял, что не может оторвать взгляд от ее зеленых, искрящихся глаз. И тонет, в них, как в сладком омуте нежности.

Все закончилось тем, что плюнув на все и вся, договорившись и заплатив, сколько положено, поселился в пустующем номере санатория «Ямал», что красиво возвышается на горе, над поселком, с одной стороны, и морем, с другой. Почему именно здесь? Да потому, что в этом же санатории, вот уже третий день отдыхает Лекса.

Время пробежало незаметно, но его хватило, что бы два человека почувствовали, что нашли друг друга. Два сердца связала золотая ниточка любви, две одинокие души нашли свои половинки. Но, к сожалению, пришла пора возвращаться.

Дед довез любимую до Отрадной, где под присмотром бабушки, находились ее дочери. Расставание было печальным, но он дал обещание приехать уже в июле, приехать как минимум на недельку, а то и дольше. И каждый день вспоминал об этом. Каждый день думал о своей любимой и представлял, как они будут жить все вместе. И неважно где, неважно как, главное, вместе. Почти каждый день звонил. До шестого июня. До того самого, проклятого дня, когда начался Исход.

Сейчас, оглядываясь назад, Дед отчаянно корил себя, за то, что всего несколько раз успел позвонить, во время этого ада, пока еще работала связь, и ни разу не примчался. Ему было одновременно стыдно и горько, и даже понимание того, что он просто не мог, что почти каждую ночь он выводил детей, не спасало его от чувства вины. И вот теперь он здесь, в доме любимой. Но уже поздно, слишком поздно. Ее уже нет. Вместо теплых, ласковых рук и губ, его ждут холодные объятия пустоты одиночества.

Первые несколько дней, Дед еще держался. Навел порядок в доме Лексы, каждый день таскал воду из колодца, топил баньку, парился до остервенения. Ходил на речку, сидя у воды, перебирал в ладонях камушки, метаясь в паутине воспоминаний. Здесь, в этой реальности жила любимое солнышко Лекса, и здесь же, но уже непонятно где и как, он гладил рыжие волосы славной и замечательной Виори. Не понимая самого себя, отдавая все свои чувства сразу двум женщинам, он мучился и страдал. Пытаясь отвлечься, обмануть самого себя, неоднократно поднимался на гору, исходил вдоль и поперек весь лес. На пятый день не выдержал, решил ехать в Москву, искать брата и сестру. Но «Вита» оказалась мертвой.

И выстроившись похоронной чередой, один за другим медленно поползли мучительные, наполненные болью и отчаянием дни.