Канадец Клайв Фриман последние тридцать два года был профессором палеоорнитологии отделения эволюции, палеобиологии и систематики птиц в Университете Британской Колумбии. Он жил на острове Ванкувер, недалеко от кампуса, и специализировался в области эволюции птиц. Птицы произошли от примитивной рептилии, так называемого текодонта, и самым очевидным кандидатом на пост птичьего предка была архозавр лонгисквама. Другие ученые по всему миру, ученые, которых Фриман уважал, считали, что птицы произошли от динозавров. Фриман же был с этим не согласен.

Клайв вырос на самом севере Канады, он был единственным ребенком известного ученого, биолога-бихевиориста Дэвида Фримана, одного из самых видных специалистов по волкам в Канаде второй половины XX века. Дэвид научил своего сына всему, что можно знать о лесе и о тех процессах, которые протекают в деревьях, в почве, о том, что происходит между животными и в организме самих животных. Никто никогда не сомневался в том, что Клайв, когда вырастет, станет биологом.

Когда Клайву исполнилось двенадцать, он решил, что будет изучать птиц. Птицы — это самые сложные животные на земле. Они произошли от примитивной рептилии, которая была также предком черепахи и крокодила. У них скелет обтекаемой формы, а полые кости, заполнены воздухом, благодаря чему у птиц такие грациозные движения, их оперение безупречно, а процесс откладывания яиц не имеет аналогов. Никто, конечно, не думает об этом, когда воробьи обклевывают газоны или когда голуби гадят на машины, и это Клайву тоже нравилось. Ему нравилось быть единственным, кто сумел разглядеть в грязи бриллиант.

Отец Клайва его страсти к птицам не разделял.

— Просто поразительно, как же мало ты знаешь о волках, особенно если учесть, что твой отец — главный мировой специалист по волкам, — сказал он однажды за ужином, когда пытался проверить знания Клайва о зубах млекопитающих и Клайв отвечал не очень хорошо. Моляры и премоляры. И малые коренные зубы, добавил он. Отец посмотрел на него долгим взглядом.

— Премоляры и есть малые коренные зубы, идиот, — сказал он наконец, поднимаясь из-за стола и направляясь в свой кабинет. Клайву так хотелось бы рассказать ему вместо зубов о клюве. Клюв — это само совершенство, орган, настолько приспособленный к своим функциям, что это просто не укладывалось у Клайва в голове. Длинные, тонкие клювы, короткие, неуклюжие, загнутые клювы. Клювы растительноядных, клювы всеядных, клювы плотоядных — для всех возможных целей существовали свои виды клювов. Сердце Клайва было отдано птицам, и ему было наплевать на то, что они не млекопитающие.

Когда Клайва в восемнадцать лет приняли на биологический факультет Университета Британской Колумбии в Ванкувере, он знал о птицах все. В тот день, когда пришло извещение о зачислении, Клайв побежал к почтовому ящику и сразу открыл письмо. Прочитав, что он, как и следовало ожидать, зачислен, он обернулся и внимательно посмотрел на дом своего детства. Где-то в доме сидел его отец, фанатично уткнувшись в свои книги, и Клайв подумал, что никогда не будет походить на него. В жизни есть не только наука. Солнце пригревало лоб Клайва, и он закрыл глаза. В детстве он обожествлял отца и боялся его, так продолжалось и по сей день. Но по мере того как расширялись знания Клайва о естественных науках, становилось невозможно верить всему, что говорил отец. В естественных науках происходило много нового. Новые методы, современная этология, мир техники, за которым, Клайв был в этом уверен, будущее, — по поводу всего этого Дэвид Фриман не выражал особого восторга. Последние годы они горячо спорили — так горячо, что мать Клайва время от времени вставала из-за стола и шла со своей тарелкой на кухню, чтобы доесть ужин там.

Через несколько недель детство останется позади. Может быть, их отношения тогда изменятся? Может быть, Дэвид будет приезжать к Клайву в Ванкувер и гордиться тем, что сын пошел по его стопам?

За ужином он рассказал родителям, что поступил на биологический факультет в Университет Британской Колумбии и скоро переезжает в Ванкувер.

— У птиц дурацкая неуклюжая походка, — заметил Дэвид, не прерывая трапезы.

Мама Клайва попросила:

— Перестаньте, пожалуйста. Оба.

Клайв представил себе, как он сейчас встанет, поблагодарит за ужин, снисходительно посмотрит на отцовскую лысую макушку, отнесет тарелку на кухню, поднимется в свою комнату и возьмется за книгу. Вместо этого он повернулся к отцу и тихо сказал, что, даже если предположить, что у птиц не самая элегантная походка, все равно поразительно, что многие из них вообще способны передвигаться по земле, при том что у них так развита способность к полету. Волки, например, могут передвигаться исключительно по земле, никакие другие способы передвижения им недоступны.

Дэвид сказал, что не расслышал слов Клайва, и Клайв повторил это снова, громче нужного.

Дэвид принялся сыпать латинскими названиями костей, описывая строение лапы волка, во всех отношениях превосходящее, по его мнению, строение птичьих лап. Мама передала им картофель и разлила по стаканам воду, потом умоляюще взглянула на Клайва.

И вдруг он замер.

Что Дэвид только что сказал?

— Что ты сейчас сказал?

Мама сидела тише воды, ниже травы, и Дэвид застыл в середине объяснения, рука повисла в воздухе, рот приоткрылся. Они оба одновременно поняли, что произошло. В потоке своих объяснений Дэвид упомянул маленькую кость, которая у более примитивных млекопитающих находится между таранной и больше-берцовой костями, но каждый идиот знает, что у таких развитых видов, как белый волк, эта кость давно редуцирована. Дэвид Фриман ошибся. Клайв это слышал, и Дэвид знал, что он это сказал.

В течение следующих нескольких секунд ничего не происходило. Воздух не шевелился, сердце Клайва громко стучало. Потом Дэвид отодвинул свой стул от стола и вышел.

Два дня у Клайва было хорошее настроение. Казалось, что из Дэвида вышел весь пар. Он выходил обедать и ужинать и участвовал, хотя и с меньшим энтузиазмом, чем обычно, в беседе за столом, даже мама немного оживилась и несколько раз спрашивала:

— Правда же, друг мой?

— Да, да, — бормотал Дэвид.

Клайв получил вдруг возможность говорить, и он рассказывал о присланном ему учебном плане, о занятиях в предстоящие семестры, и мама слушала, а Дэвид молчал. Раньше он никогда так себя не вел. Клайв только сейчас заметил, как сильно отец постарел, источенный своей многолетней неприязнью ко всем и всему, и в приступе внезапной нежности Клайв даже назвал Дэвида папой, чего обычно никогда не делал.

Двумя днями позже Клайв направлялся в кабинет Дэвида, чтобы спросить, не хочет ли тот в последний раз до отъезда Клайва прогуляться по лесу. Лучшие его воспоминания детства были связаны с этими прогулками, и он хотел освежить их перед Ванкувером. Он прислонился к кухонному столу и выпил стакан молока, но вдруг вздрогнул, заметив что-то странное в саду. Лужайка перед домом представляла собой полукруг с редкими вкраплениями арктических растений, в дальней ее части стояла сделанная Клайвом кормушка для птиц, за ней четыре большие скалы прорывали земную поверхность. Дальше начинался лес.

Повсюду на лужайке и вокруг кормушки лежали мертвые птицы. Три, семь, двадцать, глаза бегали из стороны в сторону, пока он считал. Клайв поставил стакан на стол и вышел из дома. Мертвые птицы были везде. На траве, на чисто выскобленной земле под кормушкой, даже на самой кормушке, там, где Клайв обычно рассыпал семечки, валялись дохлые птицы, похожие на комки перьев. Клайв в ужасе наклонился и осмотрел кормушку. Она была пуста, если не считать шелухи, которую ветер подхватывал и закручивал кругами. Потом он опустил взгляд на землю и заметил красные зерна в том месте, где была врыта кормушка. Немного, но вполне достаточно. Крысиный яд. Клайв развернулся и прямиком пошел к себе в комнату собирать сумку. Он не желал больше ни минуты оставаться в отцовском доме.

В Ванкувере Клайв снял комнату в большом доме у пожилой женщины. За домом начинался неухоженный сад, который он предложил привести в порядок.

По соседству жил Джек, красивый мальчик с внимательным взглядом. Джеку было тогда восемь лет, несколько месяцев назад он потерял отца. Однажды, когда Клайв возился в саду, а Джек наблюдал за ним издали, стуча по земле носком ботинка, Клайв пригласил его войти.

Они быстро вырыли большую яму там, где пожилая хозяйка попросила посадить розовый куст, и принялись рассматривать то, что выкопали из земли, — жуков, дождевых червей, готовых лопнуть куколок, скелеты и недавно умершего крота, его шерсть еще оставалась мягкой и черной. Джек хотел знать о природе все.

Все будние дни Клайв обычно был занят — в университете было много обязательных занятий, после них он читал и писал отчеты. Поэтому он сказал Джеку, что в течение рабочей недели тот должен занимать себя сам. Только в девять утра в субботу у Клайва наконец появлялось свободное время, и Джек пунктуально появлялся в саду под его окнами со своим ведром, тупым перочинным ножом и сачком. Сначала они занимались в саду, и только когда сад был уже полностью изучен, Клайв повел Джека в лес. Они брали с собой походные фляжки, бутерброды, справочники и коробки для находок и уходили на поляны, под кроны деревьев.

Клайв научил Джека препарировать животных на плоском камне — мышей, кроликов, голубя. Он купил скальпели в специальном магазине и устроил целое представление, объясняя Джеку, насколько они острые. Мальчик смотрел на него большими глазами. Первое животное, которое они препарировали, умерло своей смертью всего несколько часов назад, поэтому на нем не было видно никаких следов насилия и оно ничем не пахло. Клайв водил рукой Джека, и когда животное было вскрыто и перед ними открылись внутренности, он спросил Джека, сможет ли тот сам вырезать селезенку.

— Селезенка синеватая и в форме сливы, больше я ничего тебе не скажу.

Джек взял нож и посидел немного, громко дыша. В конце концов ему это удалось, и мальчик натужно улыбнулся, держа в горсти лоснящуюся селезенку. На щеке у него была засохшая кровь, темные волосы взъерошены, и когда Клайв его похвалил, он просиял.

Это стало их игрой. Клайв называл орган, который нужно вырезать, и Джек в точности это исполнял. К тому времени как ему исполнилось десять лет, он был талантливым хирургом, проводившим операции не только очень точно, но еще и быстро. С момента, когда они находили или убивали животное, до момента, когда оно бывало полностью выпотрошено, редко проходило больше пятнадцати минут.

Клайв разглядывал из окна маму Джека. Джек был младшим из четверых ее детей. Она работала кассиром в супермаркете и никогда не подавала виду, что знает Клайва, когда тот приходил за покупками. Несмотря на морщины под глазами и злоупотребление сигаретами, выглядела она все еще довольно привлекательно, у нее были тонкие загорелые руки и узкая спина. Но Клайву даром не нужны были дети других мужчин. Джека это не касается, конечно, Джек хороший мальчик, его хороший мальчик, но вот его братья и сестры Клайва раздражали. Самому старшему брату, ученику какого-то механика, было шестнадцать-семнадцать лет. Клайв частенько видел, как он приходит домой по вечерам, слышал, как громко он ругается по утрам, и не раз наблюдал за тем, как он чинит машину перед домом, бросая в траву пивные бутылки по мере того, как они пустеют. Однажды вечером парень вернулся совсем поздно, и Клайв слышал ужасную ссору в их доме.

— Шлюха! — кричал брат, мама Джека рыдала, что-то падало и разбивалось.

После того вечера Клайв редко видел старшего брата, и Джек рассказал потом, что тот переехал. Средним детям, близнецам, исполнилось четырнадцать. Девочка, хоть и хорошенькая, уже была полна такого же пошлого обаяния, как и ее мать. Клайв видел в окно, как, выйдя вечером из дома, она курит тайком или красится и переобувается за изгородью в сапоги на высоких каблуках. Она закончит точно так же, как ее мать, это было ясно как божий день. Родит слишком много детей, которых не сможет обеспечивать, когда муж исчезнет. Ее брат-близнец был ничем не лучше, мини-вариант их старшего брата. Оставаясь дома один, он мастурбировал в саду, лежа в шезлонге под пледом. Клайв на большом расстоянии видел, что он занимался именно этим, на большом расстоянии мог разглядеть, что за журналы валяются в траве рядом с шезлонгом. У Клайва перехватывало дыхание при мысли о том, что ожидает Джека.

Клайв стал покупать Джеку подарки. Новые лезвия для скальпелей, бинокль, на котором было выгравировано имя мальчика. Он дарил ему книги и задачники и отдавал после прочтения свои научные журналы. Когда они уходили в лес, Клайв заботился о Джеке. Он помогал ему перейти через реку, отдавал ему кепку, если солнце припекало, а Джек забыл свою дома, ставил перед мальчиком только те задачи, которые тот мог решить, и внимательно слушал его ответы. Клайв стремился к тому, чтобы Джеку было с ним хорошо. Иногда посреди разговора он хватал мальчика за подбородок и разворачивал его лицом к себе, подчеркивая что-то, что Джеку было важно понять, или держал его за руку, когда мальчик становился слишком развинченным и терял концентрацию. Клайв, конечно, никогда его не бил, но считал, что Джек должен знать свое место. Иначе он никогда не найдет сил вырваться из своей среды.

— Хочешь вскрыть какого-нибудь большого зверя? — спросил Клайв.

Джек уже умел препарировать так хорошо, что зайцы и ежи давно перестали представлять для него интерес. Было раннее воскресное утро, туман густо клубился под восходящим солнцем. Клайв нес в руках лопату, в рюкзаке у него лежал термос с горячим шоколадом и пакет с бутербродами. Джек молча кивнул. Они принялись рыть ловушку на поляне. Клайв был полностью поглощен этим занятием и мыслями о том, как они поднимут попавшееся в ловушку животное, поэтому он не сразу заметил, что Джек перестал копать, остановился немного поодаль и выглядел невесело.

Клайв подошел к нему и опустился на колени, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Что случилось? — спросил он осторожно.

— Мне не нравится постоянно убивать животных, — сказал Джек.

Клайв притянул его к себе.

— Но так уж заведено в природе, — сказал он ему в волосы. От Джека исходил целомудренный запах леса и детского пота.

— Тогда ты сам и убивай их, — сказал он, отстраняясь.

Клайв встал с колен.

— Раз так, давай делать что-нибудь другое, — предложил он.

— Давай, — с облегчением согласился Джек.

Они пошли дальше.

— Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом, — внезапно сказал Джек.

Клайв улыбнулся.

— Давай будем считать, что я твой отец, — легко ответил он.

Выходные следовали за выходными, недели за неделями, так прошел год. Когда Джеку исполнилось тринадцать, Клайв построил ему в подарок хижину на дереве в лесу. Клайв делал это тайком, и в день рождения предложил Джеку устроить праздник в лесу и заночевать там же. Джек согласился. Они собрали еду, примус, одеяла, комиксы и карманные фонарики и отправились в лес. Когда Клайв вдруг остановился и бросил вещи под большим деревом, Джек вопросительно взглянул на него. Клайв указал на хитро спрятанные колышки, которые он прибил к столбу вместо ступенек, и Джек послушно вскарабкался на дерево и исчез в листве. Вскоре сверху донесся радостный возглас, и Клайв улыбнулся, карабкаясь вслед за мальчиком. Когда он поднялся наверх, Джек сидел на узкой доске перед входом в хижину и болтал ногами.

Клайв сделал в хижине две полки для вещей и поставил заслон на суку, чтобы они могли спокойно писать сверху на землю. На стенах Клайв повесил фотографии — свои и Джека. Пятилетняя дружба, в течение которой мальчик стал подростком, а подросток — мужчиной. Это превращение было видно по их лицам. И по лицу Клайва, которому стукнуло уже двадцать пять, и особенно по лицу Джека — с него совсем исчезла детская мягкость. У Джека был умный взгляд, лицо осунулось, волосы отросли. В нем не осталось почти ничего от маленького мальчика.

В тот вечер они жарили сосиски на сковороде, которую Клайв выудил из своего рюкзака, а на десерт разделили плитку шоколада, оказавшегося невероятно горьким, но все равно очень вкусным. Они легли, прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, и слушали, как ухает сова и как трубят благородные олени.

Рано утром, когда в небе еще светила луна, где-то рядом запел соловей. Джек спал, а Клайв разглядывал его четко очерченные в лунном свете губы. Он собирался протянуть руку, чтобы дотронуться до Джека, но Джек тут же развернулся к нему сонным движением. Клайв чувствовал его дыхание, резкое и незнакомое. И вдруг ощутил неведомое раньше возбуждение. Оно не имело ничего общего с тем, которое возникало, когда он думал о маме Джека или о девочках, с которыми учился, оно было гораздо глубже — казалось, будто бесконтрольное желание выросло в нем, как атолл в океане. Клайв попытался дышать спокойно и прижался покрепче к теплому сонному телу Джека.

Джек рывком сел и отпрянул назад.

— В чем дело? — спросил он. — Что-то случилось?

В хижине по-прежнему было совершенно темно, Клайв не стал ничего отвечать и сделал вид, что спит. На самом деле сна не было ни в одном глазу, но только спустя час, когда совсем рассвело, он потянулся и сказал, что давным-давно не спал так хорошо. Джек уже сидел на доске перед открытой дверью в хижину и смотрел в лес. Они сварили на примусе кашу, собрали вещи и отправились домой. Перед садовой калиткой Клайва они остановились попрощаться, и Клайв почувствовал, что у него дрожат ноги. Джек собрался было его обнять, как у них было заведено — короткое соприкосновение грудных клеток, товарищеское похлопывание по спине, означавшее «отлично провели время, скоро увидимся», однако Клайв протянул руку, останавливая его, и Джек удивленно ее пожал.

— Ты теперь мужчина, — объяснил Клайв. — Тринадцать лет.

Джек был удовлетворен таким объяснением, недоумение отступило. Клайв подхватил свои вещи и зашагал по тропинке к дому.

— Увидимся, — крикнул он через плечо.

Вечером Клайв не мог заснуть. Он лежал, задыхаясь, в кровати, и все его тело содрогалось.

Через три месяца мама Джека получила работу в другом городе, и они переехали. Клайв стоял у окна, наблюдая за тем, как наполняется вещами грузовик. Он слышал звонок в дверь, слышал, как зовет его хозяйка, и видел, как Джек ни с чем возвращается к машине. Только когда машина скрылась за углом, у Клайва вырвался глубокий отчаянный вопль. Так будет лучше, подумал он. Джек очень изменился в последнее время, это уже совсем не тот маленький мальчик, которого он знал. Клайв скучал по тому мальчику и совершенно не представлял, что ему делать с новым Джеком. После дня рождения в лесу Джек дважды отменял их субботние встречи, а в прошлую субботу просто не пришел. Он появился только ближе к обеду, с прыщом на щеке и спутанными волосами. Клайв сидел на ступеньке и точил колышек.

— Сорри, я проспал, — сказал Джек. На нем были только длинные шорты, и он лениво потягивался.

Клайв что-то пробормотал и продолжил точить свой колышек. Казалось, что Джек умер. Тот мальчик, которого Клайв защищал и о котором заботился, исчез, вместо него перед Клайвом стоял молодой мужчина. Джек косо смотрел на него из-под кудрявой челки, его выдающаяся вперед верхняя губа как будто указывала на Клайва.

Так будет лучше, снова подумал Клайв, когда грузовик был уже совсем далеко. То, что он чувствовал по отношению к новому Джеку, было запретно.

Когда Клайв в следующий раз увидел Джека, он не поверил своим глазам. Это произошло в 1993 году, Клайв был женат на Кэй, у них было двое детей, а сам он работал профессором отделения эволюции, палеобиологии и систематики птиц. Самым молодым за всю историю университета. Клайв моментально узнал Джека. Тот стоял слева от входа и косился на свои часы, бросив у ног потертый портфель. Джек стал высоким, очень темноволосым, взрослым мужчиной. Но Клайв узнал резкие очертания верхней губы, все те же внимательные глаза и жест, которым Джек убирал волосы с лица. Клайв почувствовал жар во всем теле и протянул Джеку руку. Сначала тот его не узнал, но потом взгляд Джека проник под мягкую бороду, которую отрастил Клайв, и лицо его просияло.

— Клайв, это ты? — воскликнул он, улыбаясь. Джек был выше Клайва и несколько секунд они просто стояли, разглядывая друг друга.

— Что ты здесь делаешь? — спросил наконец Клайв.

— Это мой первый день в университете, — сказал Джек, смущенно улыбаясь. Он был почти пугающе похож на себя прежнего. Клайв не мог не гордиться. Это была его заслуга.

— Ты научил меня всему, что я знаю о природе, — сказал Джек. — Я никогда тебя не забуду.

— И не нужно, — сказал Клайв, и добавил, смеясь: — Ты наверняка однажды найдешь способ меня отблагодарить.

Джек окончил университет, не делая перерывов в учебе, и написал диссертацию по теории науки, о развитии и распространении естественно-научных знаний — от Возрождения до нашего времени. Клайв был на защите Джека и чувствовал какое-то беспокойство в ногах. Он не считал теорию науки настоящей наукой и надеялся, что Джек выберет своей специализацией орнитологию. Но Джек упорно шел к своей цели и вскоре после защиты основал новый канадский журнал, «Scientific Today», который в рекордные сроки стал самым популярным научным журналом сначала в Северной Америке, а потом и в Европе. С тех пор как Клайв и Джек столкнулись в холле университета, прошло восемь лет, все это время они продолжали регулярно встречаться и обедать вместе. Они разговаривали о биологии, обсуждали новые университетские инициативы, оценивали научные конференции, но ловко обходили все личные темы, как будто заключили молчаливое соглашение. Случалось, что им приходилось ночевать в одной и той же гостинице, когда они выезжали на конференции, и тогда они вместе ужинали, в компании других коллег или тет-а-тет. Но это нисколечко, даже приблизительно, не было похоже на старые добрые времена. Почему, спрашивал он себя, он не может просто пригласить Джека и его жену Молли домой на ужин? Кэй бы это понравилось, она частенько сетовала на то, что у них никогда не бывает гостей. Но что-то в нем противилось этому. Что, если расслабленная атмосфера вдруг развяжет Джеку язык? Расскажет ли он тогда Кэй, что Клайв возился с ним каждые выходные на протяжении долгих лет, хотя был в два раза его старше? Что у Клайва не было ни единого друга-ровесника? Что Клайв научил Джека убивать и препарировать животных, в то время как сам никогда никого не убивал и не препарировал? И что Джек вообще помнит о том вечере в хижине? У Клайва мороз пробежал по коже. Он уже чувствовал что-то подобное тогда, когда Джек уехал, — ему было стыдно. Теперь, слава богу, все это было в прошлом.

В 1998 году Клайв издал главное свое детище — книгу «Птицы». В тот день, когда она вышла из печати, он долго сидел и вдыхал аромат страниц. Клайв потратил на работу над книгой четыре года, и ни к одному имеющемуся в ней аргументу нельзя было придраться. Вскоре все его оппоненты один за другим убедятся в том, что птицы и динозавры были сестринскими группами, а не прямыми потомками. Дэррен в Нью-Йорке, Чанг и Лаам в Китае, Гордон из Сиднейского университета, Кларк и ее команда из Южной Африки, ну и Ларс Хелланд в Копенгагене, конечно. Больше всего он радовался, предвкушая реакцию Ларса Хелланда. Из всех оппонентов Клайва больше всего ему докучал именно этот специалист по морфологии позвоночных. Хелланд никогда не появлялся на орнитологических конгрессах, проводимых по всему миру, так что Клайв не встречался с ним лично, но статьи Хелланда всегда были выверенными и язвительными, и каждый раз, публикуя новую статью об эволюции птиц, Клайв мог быть уверен, что Хелланд, во-первых, отреагирует на нее незамедлительно и, во-вторых, скажет прямо противоположное. Как будто ему нечем было больше заняться, кроме как мешать Клайву. Теперь, однако, Клайв был уверен, что этому придет конец и «Птицы» заставят Хелланда замолчать. Клайв прекрасно знал, что датчанин, иллюстрируя в своих публикациях родство птиц с динозаврами, почти всегда использовал в качестве аргумента развитие передних конечностей, и ни он, ни другие оппоненты Клайва практически не уделяли внимания эволюции пера. Исходя из этого, Клайв решил сделать перо своим козырем. Он тщательно изучил развитие пера, и никто и ни за что не смог бы теперь убедить его в том, что перья современных птиц имеют хоть что-нибудь общее с перьеподобными образованиями, встречавшимися у динозавров.

Его книга попала в список бестселлеров в Канаде и США практически сразу же после выхода, ее купил каждый увлекающийся динозаврами биолог-любитель во всем мире, но коллеги Клайва ее проигнорировали. Рецензии на нее появились в нескольких серьезных научных журналах, но тон их был снисходительный, похоже было, что этими рецензиями занимают свободное место и пишут о книге как о каком-то курьезе, а не как о серьезной естественно-научной работе. Только на страницах «Scientific Today» она получила чуть больше внимания, но и этим Клайв тоже не был удовлетворен. Он пытался позвонить Джеку, чтобы узнать, почему его книга отрецензирована так неприязненно и аж на двадцать второй странице, но Джека невозможно было застать.

Клайв записался докладчиком на все до единого предстоящие симпозиумы и тщательно переделал отдельные главы «Птиц» в статьи, которые разослал в научные журналы по всему миру. Его ковровые бомбардировки покрыли все международные журналы одновременно, и Клайв подумал о своем отце. Если бы отец был жив, он бы им гордился. Прошло чуть меньше месяца, и появились первые отклики. Клайв был давно к ним готов, даже написал заранее контр-ответы, потому что знал, куда оппоненты будут бить: полулунная кость запястья, редукция пальцев, восходящее положение таранной кости и то, что якобы является перьями.

Клайв в предвкушении набросился на новые номера журналов, будучи уверенным в том, что оппоненты завяжут анатомическую дискуссию. Но оппоненты Клайва (если не считать реакций двух не очень авторитетных коллег) принялись критиковать не его анатомическую аргументацию, а исключительно журнальную цензуру, которая «со всей своей небрежностью пропустила в печать очередную статью Клайва, что разочаровывает и серьезно подрывает доверие к репутации журнала. Родство птиц и динозавров — это не та тема, которая заслуживает внимания серьезного издания, потому что здесь нечего обсуждать. Птицы происходят от динозавров. Точка».

В тридцати семи различных вариациях.

Ярость как будто наполнила живот Клайва гвоздями. Они обвиняют его в некомпетентности! Они обвиняют его, Клайва Фримана, знаменитого во всем мире палеоорнитолога и профессора Университета Британской Колумбии в научной нечистоплотности!

Самый высоколобый комментарий исходил, естественно, от Ларса Хелланда из Дании, который на этот раз взял в соавторы неизвестного Эрика Тюбьерга, что, несомненно, значило, что Хелланд усадил за написание статьи своего дипломника. Но и это было не самое ужасное.

Ужаснее всего было то, что статью напечатал «Scientific Today».

Клайв немедленно позвонил Джеку и потребовал встречи.

Встреча состоялась через три дня, у Клайва в тот день случилось расстройство желудка. Джек уже сидел в баре напротив редакции «Scientific Today», на нем были темные брюки и тонкая футболка, он читал газету, положив ее на небрежно расставленные ноги. Когда Клайв вошел, Джек поднял глаза, и Клайв почувствовал, как заныло у него в желудке. Он бросил журнал на стол перед ним.

— Как, черт побери, это понимать? — спросил он.

— Клайв, за рецензирование отвечают еще пять человек, кроме меня, — тихо ответил Джек.

Клайв развернулся и вышел.

Осенью 2000 года Клайв читал гостевую лекцию в Чикаго. Обычно он строго придерживался того, что было написано в «Птицах», но американская публика оказалась необыкновенно отзывчивой, и Клайв развернул свою перьевую аргументацию немного шире. Асимметричные перья отвечали за полет у современных птиц, динозавры же, конечно, не были пернатыми, во-первых, потому, что они не летали, во-вторых, потому, что они были холоднокровными животными, и в-третьих:

— Вы можете представить себе пернатого тираннозавра рекс? Такого вот, как чудо в перьях?

Шутка заставила зал расхохотаться, и Клайв добавил:

— Покажите мне пернатого динозавра, и я попрошу прощения лично у каждого последователя динозавровой гипотезы, — он помахал руками, как птица, собирающаяся взлететь, и зал рассмеялся еще громче.

После выступления Клайв выпил слишком много белого вина и, пошатываясь, вернулся в гостиничный номер. На следующее утро он проснулся с отвратительным вкусом во рту и достал банку газировки из мини-бара. Делая большие глотки, он включил телевизор и нашел канал CNN. На долю секунды он подумал, что это какая-то злая шутка, потому что справа от головы ведущего была большая фотография существа, совершенно отчетливо напоминающего покрытого перьями динозавра.

Ведущий тут же включил репортаж, и на экране возник специальный корреспондент с потрескавшимися губами, выглядевший так, как будто он пешком шел до провинции Ляонинь в северо-восточном Китае, где сейчас находился.

— Можно сказать, что мы имеем дело с сенсацией, — пыхтел корреспондент, — потому что местные крестьяне нашли вчера нечто, что может оказаться останками первого в мире пернатого динозавра. Сегодня рано утром на место прибыли первые эксперты, и несколько минут назад они подтвердили, что найденная окаменелость — это не древняя птица, но хищный динозавр из подотряда тероподов. Животное жило сто двадцать один — сто тридцать пять миллионов лет назад, и сенсация заключается в том, что в окаменелости просматривается в высшей степени хорошо сохранившийся пух на гребне вдоль спины и на голове. И теперь нас всех интересует вопрос: могли ли динозавры летать и были ли они теплокровными или же находка удивительным образом доказывает, что перья могут использоваться не только для полета? Ответ на этот вопрос мы узнаем после того, как эксперты внимательнее изучат сенсационную находку. Мы возвращаемся в студию.

Клайв продолжал таращиться в экран почти двадцать минут. Потом он смял в руке банку из-под колы.

Дома, в Ванкувере, Кэй встретила его с нервной улыбкой на губах. Телефон в то утро звонил не переставая, и она обещала, что он перезвонит… — дальше следовал длинный список, в котором кого только не было, начиная с коллег с кафедры позвоночных и заканчивая представителями национального телевидения. Джек не звонил.

Клайв сделал себе тарелку бутербродов, успокаивающе потрепал Кэй по щеке и направился в свой кабинет, где спокойно пообедал. Китайская находка — это, вне всякого сомнения, древняя птица. У динозавров не было перьев. Он загрузил сорок восемь писем и быстро пробежал их глазами. Раздраженно открыл письмо от Ларса Хелланда. Ну естественно, датчанин же никогда не мог удержаться от комментария при удобном случае. И конечно, в его обычном благожелательном тоне, так подозрительно похожем на дружеское поддразнивание. Клайв удалил письмо.

Закончив дела за компьютером, он откинулся в кресле и попытался перестать думать о Джеке. Почему тот не позвонил? Клайв до сих пор так и не знаком с Молли, женой Джека. У них недавно родилась вторая дочь, а Клайв еще первую не видел. Когда-то именно Клайву доставались все редкие ослепительные улыбки Джека, именно Клайв заставлял Джека вскрикивать от удивления, именно Клайв рассказывал ему что-то настолько интересное, что кончик языка застывал у Джека в уголке рта. Теперь все это наверняка достается Молли и двум маленьким девочкам. В то же время Клайв прекрасно понимал, что и сам держит дистанцию. Джек тоже видел его сыновей, Тома и Франца, только однажды, и то случайно — мальчики заехали за Клайвом в университет, и они все вместе неожиданно столкнулись с Джеком на парковке. С Кэй Джек мельком виделся на одном ужине после конференции, куда сам пришел без жены. Но дистанция — это одно, а демонстративная пропасть — совсем другое. Джек был подчеркнуто приветлив и вежлив, у него всегда находилось время для разговоров на профессиональные темы, но за пределами работы Джек был для Клайва совершенно закрыт, и Клайв этим мучился. Это не значит, что он хотел бы, чтобы они встречались семьями, с женами и детьми, нет — при одной мысли об этом его бросало в пот. Но между Клайвом и Джеком существовала связь, а Джек, кажется, отказывался это признавать, даже когда они оставались наедине. Но ведь это же абсурд. Клайв знал Джека лучше, чем кто-либо другой. Джек был у него в крови, в кончиках пальцев, которые до сих пор помнили ощущение от взъерошивания его темных волос.

Джек прекрасно знал, что благодаря этому якобы пернатому динозавру у Клайва теперь прибавится ненужной работы. Что несколько следующих недель он вынужден будет потратить на укрепление своих пошатнувшихся позиций и доказательство несостоятельности тех выводов, которые пресса и все остальные идиоты сделают на основании находки. То, что Джек не хотел пускать Клайва в свою жизнь, могло быть случайностью или даже собственной виной Клайва. То, что Джек не позвонил, случайностью не было.

В понедельник Клайв провел внеочередное заседание отделения, сразу после которого был выпущен пресс-релиз, в котором говорилось, что отделение эволюции, палеобиологии и систематики птиц Университета Британской Колумбии вне всякого сомнения признает интерес и ценность находки, но не станет делать никаких дальнейших выводов, пока им самим не представится возможность описать животное. Потом Клайв заполнил заявку на предоставление доступа к животному, прекрасно зная, что пройдет несколько месяцев, прежде чем она будет удовлетворена.

Проходили недели и месяцы. Джек по-прежнему не звонил.

В январе следующего года двое китайских палеонтологов, Чанг и Лаам, наконец-то описали и классифицировали животное, и Клайву выпал случай позлорадствовать. Чанг и Лаам все-таки считали, что имеют дело не с динозавром. Они назвали находку синозавроптериксом и заключили, что это очень древняя птица, поэтому нет ничего странного в том, что она покрыта перьями.

Но радость Клайва была недолгой. Окаменелости в буквальном смысле лезли из китайской земли одна за другой, и во всех новых случаях у Чанга и Лаама не было никаких сомнений: это динозавры, а не древние птицы. И все они были покрыты перьями.

Клайв напомнил о своей заявке с просьбой собственноручно описать синозавроптерикса и, когда ее наконец-то одобрили, немедленно вылетел в Китай. На описание ему понадобилось две недели, кроме того, до отъезда обратно в Канаду он успел поближе рассмотреть и каудиптерикса, и протархеортерикса. Клайв остался настолько доволен результатами, что позвонил Джеку прямо из Китая и попросил его не занимать передовицу. Его энтузиазм был заразительным. Джек смеялся в трубку, говорил, что связь просто ужасная, и просил Клайва перезвонить, когда тот вернется домой.

До отъезда оставалось еще два дня. Клайв пребывал в неожиданно прекрасном настроении и слонялся по улицам без дела. Было абсолютно очевидно, что и бейпяозавр, и синорнитозавр, и микрораптор, и каудиптерикс, и протархеоптерикс были древними птицами, а не динозаврами. Китайцы к тому же оказались очень приветливыми, а вовсе не закрытыми, как он представлял, и кормили здесь отлично. Однажды днем он проходил по цветущему вишневому саду, в котором белые лепестки падали на проходящих поэтическими узорами, и подумал, как было бы хорошо, если бы Джек оказался сейчас рядом с ним. Если бы они просто могли провести хоть какое-то время вместе. Джек был популяризатором науки, и лучшим в своем роде, но эта роль имела и свои издержки. Клайв не сомневался в том, что Джек разделяет его научную позицию, но Джек, будучи вынужден ориентироваться во множестве других тем, не мог проникать во все закоулки таких узких споров, как о происхождении птиц. Появись у них возможность побыть вместе, Клайв смог бы объяснить Джеку все детали — и какой козырь оказался бы тогда у него в руках! «Scientific Today» продавался лучше чем когда-либо, все его коллеги читали этот журнал и хотели там публиковаться. Джек и Клайв могли бы стать неразлучными друзьями.

Наискосок от вишневого сада находился рынок, Клайв купил двух бронзовых жуков в аквариуме для своих сыновей и большой отрез шелка для Кэй. Когда он вернется домой, то спросит Джека, не хочет ли тот съездить куда-нибудь вместе с ним. Всего на пару дней. Вдвоем.

Прилетев в Канаду, Клайв первым делом направился к Джеку. В самолете он успел написать большую часть статьи, так что к моменту посадки в Ванкувере она была в общих чертах готова. Он триумфально положил ее на стол перед Джеком.

— Ну как, хорошо съездил? — спросил Джек, улыбаясь.

— Хорошо, — ответил Клайв.

— Хочешь кофе?

От кофе Клайв отказался. Джек поднялся, налил себе чашку и, вернувшись к столу, позвонил секретарше и попросил, чтобы его не беспокоили ближайшие пятнадцать минут. «Пятнадцать минут», — подумал Клайв. Потом Джек грузно уселся за свой стол и посмотрел на Клайва.

— Я не могу напечатать твою статью, — сказал он.

— Что-что?

— Я больше не уверен, — ответил Джек.

— В чем?

— В происхождении птиц. — Он поднял руку, как будто желая предотвратить реакцию Клайва, но Клайв не промолвил ни слова. — На протяжении последних пятнадцати лет в твоей гипотезе всегда был резон. Нам не хватало многих окаменелостей, имеющих решающее значение, филогенетические методы продолжали быть неточными, и потом, оставались все эти проблемы в толковании редукции птичьих пальцев… Все это время я понимал, что у тебя есть основания не принимать динозавровую гипотезу за чистую монету. Но теперь… Новые доказательства просто возникают из-под земли, Клайв. И все указывает на то, что птицы произошли от динозавров, — неужели ты этого не видишь? Существует более двухсот пятидесяти синапоморфий, связывающих птиц с динозаврами. Двести пятьдесят синапоморфий. К тому же перья. Перья! Плюс ко всему девяносто пять процентов мировых ученых сегодня единодушны в том, что кладистика — это действующий метод филогенетического анализа. Все пользуются кладистическим подходом, кроме тебя. У тебя отличная карьера, Клайв, никто даже бровью не поведет, если ты изменишь свою позицию, — наоборот. В этом и заключается сущность науки: гипотеза имеет право на существование до тех пор, пока ей на смену не приходит другая, лучшая гипотеза. Вспомни Уолкера. Он отказался от своей теории, когда понял, что она неверна. Это только снискало ему еще большее признание.

Клайв уставился на Джека. В этот момент он его ненавидел. Он вспомнил, как когда-то давно, когда Джек был ребенком и порезался ножом, Клайв взял его палец в рот, чтобы остановить кровь. Сейчас он снова чувствовал вкус крови.

— Моя статья должна быть на первой странице, — тихо сказал он.

— У нас уже есть статья для первой страницы.

— Я работал с птицами сорок лет, — сказал Клайв. — И теперь ты рассказываешь мне, что какая-то идиотская палеонтологическая мода должна поставить крест на моей карьере? — Он внезапно поднялся, потянулся через стол и схватил Джека за подбородок.

— Посмотри на меня, — тихо сказал он. — Я был тебе как отец. Я вытащил тебя из той вонючей дыры, в которой ты родился. Все, что у тебя здесь есть, — он указал на массивный письменный стол и стопки статей, — все это тебе дал я.

Клайв отпустил лицо Джека, еще раз ткнул пальцем в статью, лежащую на столе перед ним, и вышел.

Следующий номер «Scientific Today» вышел в середине августа. На обложке был каудиптерикс с расправленным левым крылом, под маховыми перьям был заголовок:

«Новое платье короля: индейка из мела».

Клайв остался доволен.

Осенью 2005 года Клайва в связи с большим орнитологическим фестивалем в Торонто пригласили в прямом эфире телевидения для участия в дебатах с молодым датским палеонтологом Эриком Тюбьергом, который, кажется, получил повышение и из дипломника Ларса Хелланда превратился в его мальчика на побегушках. Хелланд принципиально продолжал избегать симпозиумов, так что Клайву довелось уже несколько раз встречать Тюбьерга, и тот его ужасно раздражал. Он был просто напыщенным ребенком, считавшим, что знает все на свете, и Клайв рассчитывал пережить утонченное наслаждение — стащить с него подгузник в прямом эфире.

В последний момент Клайв решил лететь в Торонто через город своего детства. С тех пор как умер отец, он проведывал свою мать приблизительно раз в два года. Она очень сдала, почти совсем ослепла и жила в доме престарелых. Клайв предвкушал возможность увидеть ее морщинистое лицо и подержать ее за руку. Он вылетел за три дня до фестиваля и поселился в пансионате недалеко от дома престарелых. Все время, когда он был не у матери и не вывозил ее на прогулку в инвалидном кресле, он спал в своей комнате как убитый, вкусно и много ел в ресторане и сделал четыре вылазки по окрестностям, прежде чем на четвертый день полетел дальше.

В Торонто он прибыл отдохнувшим и в прекрасном настроении. Его встретили и отвезли прямо на симпозиум, где он оставил у устроителей свой чемодан, получил пропуск и немного погулял среди многочисленных интересных стендов.

Спустя полчаса он занял свое место в удобном красном кресле, установленном на подиуме в студии. Стоящее напротив кресло пока пустовало. Подиум утопал в свете, так что Клайв ничего толком не видел, но догадывался, что многочисленная публика начинает занимать свои места в зале. Рядом с ним вдруг выросла хорошо одетая молодая женщина, поздоровалась, представилась ассистентом продюсера и спросила, готов ли Клайв надеть микрофон.

— Конечно, — сказал Клайв и сделал комплимент ее внешнему виду. Он чувствовал запах ее духов, она стояла совсем близко, прикрепляя микрофон к лацкану его пиджака.

— Да, это сенсация, конечно, — сказала она. — Я не то чтобы очень хорошо в этом разбираюсь, но все равно, я совершенно такого не ожидала! — Она улыбнулась Клайву, поправила на нем пиджак, выудила из кармана пудреницу и припудрила ему переносицу.

— Простите, я не совсем понимаю? — переспросил Клайв. Микрофон был закреплен неудобно, он попытался высвободить часть провода.

— Вам помочь? — спросила ассистент. — Повернитесь, пожалуйста.

Клайв повернулся, и она осторожно приподняла его пиджак со спины. Клайв почувствовал, как шнур высвободился, и сразу стало удобнее.

— Что вы имели в виду? — напомнил он ей.

Клайв выключал мобильный телефон на те несколько дней, что гостил у мамы, кроме того, за все это время он ни разу не раскрыл газету, поэтому сейчас он на долю секунды представил, что вполне мог бы быть единственным, кто не знает о том, что президента, например, застрелили.

— Ну, это просто сенса… — начала было девушка, но тут же замолчала, прислушиваясь к тому, что ей говорили в наушник, быстро извинилась и исчезла.

На подиуме наконец появился Тюбьерг, он шел к Клайву, идиотски улыбаясь слепящему свету и сдвигая на лоб свои немодные очки.

— Профессор Фриман, — сказал он, протягивая потную ладонь. Клайв пожал ее, думая о том, что Тюбьерг, конечно, ходячая энциклопедия и чего только не знает, но вот шарма он лишен напрочь.

— Ученый в вас должен ликовать вне зависимости от ваших убеждений, правда ведь? — осторожно спросил Тюбьерг. — Вы же признаете, что это просто в голове не укладывается?

— Что вы имеете в виду? — Клайв изо всех сил старался говорить как можно более спокойно, но сам почувствовал, что его голос дрогнул.

Тюбьерг бросил на него очень странный взгляд.

В ту же минуту в студию вошел ведущий и стал давать инструкции публике. Потом начался обратный отсчет, после которого Клайв и Тюбьерг, с упоминанием всех регалий, были представлены друг другу, присутствующим в студии и телезрителям, и ведущий наконец передал им слово. Клайв сделал вежливый жест в направлении Тюбьерга, который согласился выступить первым. Да, как известно всем присутствующим, в государственном парке Макошика в штате Монтана, недалеко от формации Хелл Крик, где в 1902 году нашли первую окаменелость тираннозавра, накануне найдены останки пернатого тираннозавра. Клайв уставился на Тюбьерга, потеряв дар речи.

Дебаты продолжались полчаса, и в течение всего этого времени Тюбьерг заметно волновался, но был собран. Он слушал Клайва внимательно, не перебивая, и каждый раз, разбивая в пух и прах очередной аргумент Клайва, он делал это с почти щепетильной осторожностью. Когда Клайв сказал, что не готов делать какие-либо выводы, пока не увидит окаменелость, Тюбьерг посмотрел на него прямо и удивленно и спросил:

— Когда же вы перестанете приводить этот аргумент? Когда пернатый апатозавр приземлится на коврике у вашей входной двери?

Можно было бы ожидать, что эта фраза будет встречена смехом, но никто не засмеялся.

Когда погас свет и зрители начали выходить из студии, Клайв посмотрел на свои руки. Он не решался поднять взгляд на Тюбьерга, который продолжал сидеть в кресле после того, как выключили софиты. Потом, снова и снова прокручивая это в памяти, он и сам не мог понять, что его спровоцировало. Покашливание? Высокомерное молчание? Во всяком случае, он посмотрел на Тюбьерга, и в то мгновение, когда их взгляды встретились, наотмашь ударил его тыльной стороной ладони. Тюбьерг в ужасе поднялся, ощупывая рассеченную бровь. Клайв посмотрел на свою руку, на ставшее красным обручальное кольцо. Затем снова поднял взгляд и недоуменно уставился в затылок уходящему Тюбьергу.

За его спиной послышались шаги.

— Что случилось? — испуганно воскликнула ассистент продюсера.

— Хм, — ответил Клайв и принялся отряхивать рукав своего пиджака. Девушка посмотрела сперва на него, потом в том направлении, в котором исчез Тюбьерг.

— Хм, — повторил Клайв, снова отряхивая рукав.

Вернувшись в Ванкувер, он вдруг со странной очевидностью понял, как ему себя вести. Он отказался делать заявления для прессы, избегал отвечать на электронные письма и другие обращения и сообщил ответственному за связи с прессой на факультете, что не планирует вступать в дискуссию.

— Я сдаюсь перед человеческой глупостью, — объяснил он ей.

Клайв собрал свою команду на встречу, где они решили какое-то время вести себя тише воды, ниже травы и сосредоточиться на работе. До следующего распределения грантов оставалось три года, и, хотя никто не говорил об этом вслух, было понятно, что, если за это время им не удастся убедить мир в том, что птицы не являются прямыми потомками динозавров, новых средств они не получат.

Они решили организовать три масштабных раскопа и предпринять дорогостоящее исследование, в ходе которого тщательно изучить процесс конденсации хрящей в птичьих зародышах. Ответственным за этот исследовательский проект был назначен Майкл Креймер, младший помощник Клайва.

Когда все было решено, Клайв уехал домой.

Клайв возвращался домой на велосипеде через лес, рассматривал, как солнце просвечивает сквозь кроны деревьев, и думал о Джеке. Они практически перестали общаться. Когда Клайв присылал статьи, Джек почти никогда не подтверждал их получение, когда Клайв звонил с исправлениями, их вносила секретарша Джека. Клайв даже позвонил как-то Джеку домой и оставил сообщение, но тот не перезвонил.

Клайв продолжал просматривать каждый новый номер «Scientific Today» в поиске своих статей, но радость от их нахождения была совсем не такой, как раньше. Клайв смотрел на дорогую верстку страниц, на графики и иллюстрации, но не чувствовал никакого удовольствия. Раньше Джек и Клайв были заодно в своей страсти к науке. Теперь Клайв остался один.

Клайв обдумывал сложившуюся ситуацию целую неделю, после чего позвонил Джеку и пригласил их с Молли на ужин. Вернее, он почти умолял Джека прийти.

— Джек, — сказал он, — давай оставим прошлое позади. Давай перестанем делать эту ужасную ошибку и смешивать дружбу и службу. — В трубке было тихо. — Меня мучает то, что мы не видимся, — внезапно сказал Клайв и задержал дыхание.

Наконец Джек сказал:

— Ладно, мы придем в субботу.

Кэй удивилась тому, что знаменитый Джек Джарвис с женой вдруг должны прийти к ним на ужин.

— Ого, какой важный гость, — весело сказала она. — Что мы им приготовим?

Клайв вынул из рук жены кулинарную книгу, отложил ее в сторону и потянул Кэй за собой в гостиную. Там он рассказал ей все с самого начала. То есть почти все. Кэй смотрела на него изумленно:

— Получается, он был тебе как сын. Почему же ты ничего не рассказывал? Подумать только — они просто взяли и переехали, — прибавила она. — Бедный мальчик, наверное, чувствовал себя так, как будто потерял отца дважды.

Клайв кивнул.

Джек и Молли пришли в субботу точно в назначенное время. Молли сияла и оказалась очень красивой. Она энергично пожала Клайву руку, сказала, что ей безумно приятно встретить такого легендарного ученого. Муж столько о нем рассказывал все эти годы, но она не знала, что они, оказывается, были знакомы гораздо раньше.

— Мне очень жаль, что между вами возникли противоречия в последнее время, — радостно продолжала она. — Но Джек говорит, что в науке без этого никак. Все противоречия рано или поздно улягутся.

Клайв улыбнулся, принимая их пальто. Ну и болтунья. Клайв не совсем представлял, кого он ожидал увидеть, но уж точно женщину другого типа.

— Как забавно, — сказала Кэй вечером, когда Молли и Джек ушли, — насколько Молли яркая и шумная, настолько же он закрытый.

Клайв кивнул. Джек и правда казался немного хмурым, — с другой стороны, за столом нелегко было вставить слово.

Как-то раз в начале июля 2007 года у Клайва разболелись уши и он ушел с работы пораньше. С тех пор как они с Кэй провели две недели отпуска у себя на даче, у него не прекращался насморк, и вот теперь он дал осложнения. Промежуточные результаты эксперимента с развитием хрящей в куриных яйцах выглядели многообещающе. Клайв не хотел радоваться раньше времени, но все равно не мог избавиться от предвкушения чего-то хорошего, следя за ходом эксперимента. Он думал о Тюбьерге и Хелланде. Хелланд продолжал публиковаться, но это было ничто по сравнению с Тюбьергом, который, казалось, был занят постоянным извержением статей. Даже теперь, когда Клайв ждал результатов эксперимента с конденсированием и потому печатался мало, Тюбьерг продолжал издавать статью за статьей, и во всех статьях он, называя имя Клайва, дистанцировался от его точки зрения.

Ни Тюбьерг, ни Хелланд никак не стали комментировать происшествие в Торонто. Для Клайва вообще-то оказалось неожиданностью, что Хелланд смог удержаться от комментариев. Хелланд продолжал время от времени слать Клайву письма со ссылками на статьи, которые Клайв, по его мнению, должен был прочесть, или идиотские анекдотичные научные комиксы. Но он ни слова не писал о Тюбьерге. Клайв с нетерпением ждал окончания эксперимента по конденсированию. Ни Хелланд, ни Тюбьерг не представляли, что их ждет.

Клайв шел по лесу и предвкушал чтение трех новых номеров «Science», «Nature» и «Scientific Today», которые лежали у него в сумке. Вернувшись домой, он поудобнее устроился на диване и принялся за «Nature».

Так, значит. Подпись «Хелланд и др.» бросилась ему в глаза с пятой страницы, длинное и унылое описание находки зуба динозавра на острове Борнхольм, в море между Швецией и Германией, и конечно, уважаемые господа не могли не сделать небольшого замечания, что находка вновь доказывает, что современные птицы произошли напрямую от динозавров. Клайв отложил журнал, и тот соскользнул на пол.

Теперь он взялся за «Science». Здесь ему пришлось долистать аж до семнадцатой страницы, чтобы найти подпись «Хелланд и др.». Что за черт. Статья опять описывала какие-то — насколько Клайв видел — совершенно незначительные раскопки на Борнхольме и кишела догадками и постулатами, приближавшимися к переливанию из пустого в порожнее. Клайв полистал еще немного и дал и этому журналу соскользнуть с дивана. Он заварил себе чаю и принес в гостиную коробку с печеньем.

После этого он открыл «Scientific Today».

Улыбающееся лицо Джека приветствовало его из колонки редактора на третьей странице, и Клайв улыбнулся ему в ответ. Они виделись вот только в прошлую субботу, да и вообще прекрасно общались в последнее время, так продолжалось уже полгода. Кэй и Молли очень подружились, Джек казался более расслабленным и даже вспоминал иногда о старых добрых временах, о том, чем они занимались вместе, когда Джек был ребенком. В субботу он вспомнил и про хижину.

— Ее же, наверное, не так легко было построить, правда? — спросил он. Обе женщины посмотрели на Клайва с любопытством. Сердце Клайва запрыгало в груди, но Джек расслабленно улыбался, и здесь явно не было никакого подтекста.

— Да, — ответил Клайв, — на это ушло немало времени.

— Как обидно, что мы так скоро переехали, — продолжил Джек.

Они ели сырное фондю в свежевыкрашенной столовой Клайва и Кэй, и Джек, сменив вдруг тему, рассказал, что его старший брат только что вышел из тюрьмы.

— Да-а? — протянул Клайв, чрезвычайно обрадовавшись тому, что хижина вернулась в прошлое, где ей и было место.

— Я не хотел ничего рассказывать, — сказал Джек, — гордиться тут нечем. Но теперь он вышел. Пятнадцать лет в тюрьме. Мы недавно ходили его проведать.

Джек ничего не сказал о том, за что брат сидел, а спрашивать Клайв не хотел. Пятнадцать лет, в конце концов, говорили сами за себя. Вместо этого Джек рассказал, что он рад был увидеть брата. Тот нашел работу на станции переработки, сортировал бутылки и был этим доволен. Джек вдруг посмотрел на Клайва и сказал:

— Спасибо.

Слово неуклюже повисло в воздухе, и Клайв не знал, что на это ответить. У Молли блестели глаза, Кэй поднялась и вышла за десертом.

Клайв растянулся на диване и начал листать журнал. На пятой странице он подавился чаем. Статья занимала шесть полос, над первой из них красовалось «Хелланд и др.». Это уже нельзя было принять за маленькую незаметную чепуху, призванную заполнить полосы в мертвый сезон, и Клайв сел на диване. В статье шла речь о бедренной кости берлинского экземпляра археоптерикса, которую Хелланд и Тюбьерг заново измерили в Берлине. Последнее одобренное измерение, произведенное в 1999 году профессором и орнитологом Клайвом Фриманом из Университета Британской Колумбии в Канаде, не просто оказалось очень неточным, но привело к ряду досадных выводов, которые, по мнению Хелланда и др., серьезно исказили существеннейшие аргументы, связанные с вопросом о происхождении птиц. Проблема в том, было ли такое искажение измерений погрешностью, о вероятности которой нельзя забывать, занимаясь наукой, или речь идет о сознательной манипуляции. Здесь следовали короткое описание конгресса в Торонто в 2005 году и пересказ последующего пресс-релиза отделения Клайва, который в этом контексте выглядел полной капитуляцией.

Клайв был так шокирован, что вскочил с места, опрокинув заварочный чайник. Статья откровенно над ним глумилась, и Джек ее одобрил. Мысли мелькали в голове так быстро, что на мгновение ему стало тяжело удерживать равновесие. Он держал номер «Scientific Today» на расстоянии от себя, как загоревшуюся прихватку, которую как можно быстрее нужно вышвырнуть подальше на улицу. Он действительно вышел на крыльцо, чтобы избавиться от журнала, и увидел, что Кэй достает из машины пакеты с продуктами. Клайв отшвырнул журнал, но тот приземлился ему на ногу. Он поднял его снова, но журнал прилип к пальцам. Кэй пришла на выручку и схватила его за локти:

— Дорогой, что случилось?

— Джек, — сипло ответил Клайв. Он тряс журналом в воздухе, чтобы отлепить его от пальцев, и вырвал страницу с иллюстрацией цветной двойной спирали ДНК из другой статьи, она спланировала на землю. В конце концов Клайву удалось избавиться от журнала, и он тяжело прошагал мимо Кэй, завернул за угол, исчез в саду и провел там около часа.

Только когда Кэй приоткрыла окно в гостиной и позвала его ужинать, он вернулся в дом. В девять часов он позвонил Джеку и предложил встретиться. Нет, никакого особого спешного повода. Может, сыграем в шахматы. И есть еще что-то, что Клайву хотелось бы обсудить.

Джек зашел на следующий день, и все время, пока он болтал с Кэй, Клайв молчал. У него в кабинете они начали играть в шахматы. Был теплый летний вечер, окно в сад было приоткрыто, и Клайв слышал, как вдалеке заливались трелями птицы и как Кэй загружала на кухне посудомоечную машину. Джек вел себя как ни в чем не бывало и долго обдумывал очередной ход. Чтобы отвлечься, Клайв заставил себя думать о том, что, если ввести в строку поисковика его имя и фамилию, появляется 41 700 ссылок за 0,11 секунды. Когда же Джек, в конце концов, созреет для этого хода? Клайв поднялся и сделал им виски с содовой.

— Почему? — прошипел он, стоя у бара. Джек взглянул на него удивленно. — Почему ты портишь репутацию лучшего и самого уважаемого в мире научного журнала? — Клайв с силой поставил свой стакан на скатерть так, что содержимое расплескалось.

Реакция Джека его ошеломила. Клайв ожидал мгновенного раскаяния. Печальный взгляд мальчика, признающего правоту мужчины, который знает больше него. Единственное, чего он не ожидал, это того, что Джек спокойно скажет:

— Именно этого я пытаюсь избежать.

— Зачем тогда ты пропустил эту статью в «Scientific Today»? Я хочу знать зачем!

Джек долго смотрел на Клайва, прежде чем ответить:

— Потому что это мой журнал, Клайв, и это я решаю, какие статьи в нем печатать, — Клайв уловил легкую дрожь в голосе Джека.

— Это ненаучно! — крикнул Клайв и топнул ногой. — И ты прекрасно это знаешь! Ты знаешь, что у этой позиции нет достаточных доказательств! Как насчет редукции пальцев, как насчет восходящего положения таранной кости, а? — Клайв вертел в руках стакан с коктейлем так, что жидкость в нем вращалась, как в центрифуге.

— Как насчет полулунной кости запястья, а, идиот, как насчет положения лобковой кости, всех тех огромных «но», о существовании которых ты прекрасно знаешь, что и позволяет тебе, в отличие от идиотов из «Science» и «Nature», не допускать рецензирования их бессмысленных статей о родстве? Когда ты успел превратиться в человека, который приводит свои научные позиции в соответствие с модой, а? Ты что, сошел с ума?

Джек трезво посмотрел на Клайва.

— Я больше тебе не верю, — сказал он наконец. — Да, правда, у твоих противников по-прежнему есть определенные проблемы с тем, чтобы объяснить редукцию рук, но мы говорим о двухсот восьмидесяти шести синапоморфиях, Клайв. Двухсот восьмидесяти шести. О пернатом тираннозавре. Да чего же ты ждешь? Что Бог должен приоткрыть в небе окошко и объяснить тебе, как все связано, чтобы ты был доволен? Я много лет поддерживал тебя профессионально. Я заходил далеко, даже дальше, чем следовало бы. Потому что ты… мой друг. Но теперь с этим покончено. Пернатый тираннозавр, Клайв. «Scientific Today» — это научный журнал.

— Откуда ты знаешь, что это тираннозавр? — прошипел Клайв. — Откуда ты знаешь, что это перья? Ты бы поместил перья на животное, которое не может летать? Ты не хуже меня знаешь, что развитие перьев прямо и неразрывно связано с развитием способности к полету, и только позже перья стали служить для изоляции. И ты знаешь не хуже меня, что тираннозавр не летал. Ты не видел птичку. Я не видел птичку. Образования могут быть перьеподобными, и там наверняка есть остатки дорсального гребня, но это не предшественники настоящих перьев. Это само собой разумеется! Ты выступаешь с какими-то ненаучными догадками! Ты что, забыл, что никогда, никогда нельзя основывать свои суждения на том, чего ты сам не видел?

— Нет, я об этом не забыл, — ответил Джек, — и когда наступит твоя очередь описывать животное, «Scientific Today» с удовольствием опубликует подкрепленную доказательствами статью, в которой, вполне возможно, ты придешь к выводу, что окаменелость из Монтаны — не тираннозавр и кожные образования — не перья. Но не раньше, чем твое описание будет рассмотрено и одобрено. Целью науки никогда не было что-то доказать, Клайв, цель науки — выдвинуть наиболее правдоподобные гипотезы, и моя работа, — Джек указал на себя пальцем, — заключается в том, чтобы публиковать статьи, отражающие наиболее правдоподобные гипотезы, а сейчас твоя гипотеза к таковым не относится.

— Убирайся, — холодно сказал Клайв, указывая на дверь. Джек поднялся.

— Не стоит смешивать дружбу и службу, — спокойно сказал он.

— Убирайся, — повторил Клайв.

Джек вышел, и через минуту Клайв услышал, как он заводит машину и уезжает.

В кабинет вошла Кэй.

— Почему Джек ушел? Что случилось? — У нее были круглые от удивления глаза.

Клайв не произнес ни слова. Он дрожал всем телом. Джек оказался предателем.

— Вы поссорились? — спросила она. — Клайв, что ты ему сказал?

Губы Кэй шевелились, складывались в слова «скажи же что-нибудь», но звука не было слышно. Кэй подняла на него удивленные глаза, и ему показалось, что угли, которые тлели внутри него, разворошили кочергой и в нем запылало пламя. Он ударил ее. Угол удара был неудачным, его обручальное кольцо рассекло ей щеку. Она схватилась за лицо, ошеломленно посмотрела на него и вышла.

Клайв остался в кабинете и попытался успокоиться. Он принялся перелистывать свои старые статьи, через несколько часов остыл и вышел из комнаты в поисках Кэй. Было темно и тихо. Работала посудомоечная машина, дверь в сад была приоткрыта, но Кэй не было ни на кухне, ни в саду. Клайв поднялся по лестнице и хотел войти в спальню, но дверь была заперта. Справа от нее лежали его подушка и одеяло. Клайв постучал, но ему никто не ответил. Тогда он принялся колотить в дверь.

— Открой! — приказал он.

Из спальни не доносилось никаких звуков. Клайв спустился в гостиную и уселся перед телевизором. Около полуночи он заснул на диване.