В этом стихотворении «Дама сдавала в багаж» детского поэта Самуила Маршака поколение переживших революцию в сознательном возрасте легко считывало прозрачный издевательский намёк на самое трагическое событие русской истории – конец создаваемой веками Российской империи.

Согласно советской исторической легенде, именно на станции Дно, в личном императорском поезде, 2 марта 1917 года, состоялось отречение последнего российского самодержца Николая Второго. Этот миф успешно прижился в советской историографии очевидно благодаря символизму названия населенного пункта. Однако, несмотря на явную историческую мистификацию (отречение произошло в Пскове), советские исторические пропагандисты были недалеки от истины.

О том, что в среде высшей российской власти уже к 1916 году начал складываться системный заговор с целью установления в стране «демократической республики», было известно любому дворцовому вельможе и даже самому Государю. Не говоря о спецслужбах. О свержении Николая Второго говорилось открыто. Скорее, в элитарных кругах занимать сторону действующего монарха стало считаться верхом неприличия.

Вот как описывал атмосферу того времени Великий князь Александр Михайлович:

«Политиканы мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности часто бывать в Петербурге, и я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом. „Правда ли, что Царь запил?“ „А вы слышали, что Государя пользует какой-то бурят, и он прописал ему монгольское лекарство, которое разрушает мозг?“ „Известно ли вам, что Штюрмер, которого поставили во главе нашего правительства, регулярно общается с германскими агентами в Стокгольме?“ „А вам рассказали о последней выходке Распутина?“ И никогда ни одного вопроса об армии! И ни слова радости о победе Брусилова! Ничего, кроме лжи и сплетен, выдаваемых за истину только потому, что их распускают высшие придворные чины».

Возможно, этому не придавалось особого значения в силу тотального характера подобных настроений. Но, скорее всего, именно те, на кого была возложена миссия охраны государственности, не утруждали себя ролью плохих гонцов, приносящих дурные известия. Атмосфера вседозволенности, которая пронизывала всю общественную вертикаль после указа 17 октября, вводящего в стране, по сути, конституционную монархию (правда пока без Конституции), подменила собой подлинное представление о смысле дарованных свыше гражданских свобод. И в этой атмосфере стали синхронизироваться интересы социальных групп, партий, сословий и отдельных личностей, заинтересованных в продолжении политической борьбы с престолом «до победного конца».

Великий князь Кирилл Владимирович поэтично описывал тогдашнюю картину общественной жизни:

«В целом ситуация создавала ощущение, будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, и иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем, агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства».

Однако в своих воспоминаниях великий князь умолчал как самолично украсил свой лацкан революционным красным бантом и, не дожидаясь фактического отречения царя предоставил свою элитную воинскую часть – Гвардейский экипаж – в распоряжение мятежной Государственной думы.

При определённом усердии спецслужб высветить ядро назревающего заговора было несложно. В ситуации сложившегося парламентского кризиса все нити вели к фигуре руководителя формально проправительственной партии октябристов и бывшего председателя Госдумы третьего созыва А. И. Гучкова.

Слухи об антигосударственной деятельности этого ставленника раскольничьих и масонских кругов дошли до Николая Второго лишь к концу 1916-го. Причем в деталях был известен план дворцового переворота, согласованный с обширным кругом участников. Впоследствии, взлетев ненадолго на вершину государственной власти после Февральского переворота 1917 года, Гучков в должности военного министра давал показания созданной Временным правительством Чрезвычайной следственной комиссии. Основной задачей этого органа было доказать вину уже арестованного «гражданина Романова» перед страной (обвинения были абсурдны, например императору инкриминировали создание в 1916 году Министерства здравоохранения без согласования с Думой и т. д.)

А. И. Гучков.

Гучков признавался перед комиссией, что был инициатором заговора. С его слов план был такой:

«…захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом Императорский поезд, вынудить отречение, затем, одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было бы рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят правительство».

В силу крайней общительности и склонности к позёрству Гучкова этот заговор даже его участники называли «опереточным». Настолько в глубине души мало кто до конца верил в перспективу полного обрушения монархии, и уж точно – крушения всей державы. Не исключено, что станция «Дно», на которую будет предпринята попытка заманить поезд императора с целью принудить его к отречению, возникла в голове автора этого плана, который из дешёвой оперетты превратился в трагедию общенационального масштаба.

Главной административной опорой Гучкова был «Прогрессивный блок» Государственной Думы. «Прогрессисты», которые через своего создателя виднейшего представителя старообрядчества Рябушинского как председателя Военнопромышленного комитета контролировали производство и поставку вооружений для воюющей армии и действовали по принципу «революции сверху»: дворцового переворота в стиле XVIII века, чтобы не допустить стихийного неконтролируемого восстания против расшатанной ими же государственной системы.

Ключевым в плане «Прогрессивного блока» было устранение Николая Второго от престола путём дворцового переворота и передача власти законному наследнику – сыну Алексею. Регентом при малолетнем монархе должен был стать великий князь Михаил Александрович, брат Николая Второго. Наследное заболевание крови цесаревича Алексея с небольшими шансами дожить до совершеннолетия, а также бесхребетность характера великого князя были наилучшей гарантией конституционно-монархического строя при беспомощной и декоративной верховной власти.

На одном из тайных собраний у Гучкова было также заявлено, что судьба императора и его супруги останется под вопросом «вплоть до вмешательства лейб-гвардейцев», как это произошло с убийством императора Павла I. По воспоминаниям Павла Милюкова, присутствовавшего на этом совещании, у собравшихся не осталось сомнений в том, что заговор с целью устранения императора от трона, вплоть до возможности физического устранения его и супруги Александры Фёдоровны, уже не просто модная либеральная риторика. Все хорошо знали о серьёзных связях Гучкова в среде высшего генералитета, в том числе высших офицеров расквартированных в столице гвардейских частей. И ещё одна параллель с убийством Павла I была прекрасно понятна собравшимся. Его уничтожение координировал британский посол в Петербурге. Сейчас мало что изменилось: основные совещания заговорщиков происходили в резиденции посла Великобритании в России лорда Бьюкенена.

К Рождеству 1916 года, то есть за два месяца до Февральского переворота, императору становится очевидна поддержка правящей элитой Англии и Франции российских оппозиционеров из числа депутатов Госдумы и членов августейшей фамилии. Царский квартирмейстер генерал Воейков описал свою встречу с английским и французским послами во время рождественского приема 1917 года в Царском Селе: «На этом приеме послы – Бьюкенен и Палеолог – были неразлучны. На их вопрос о вероятном сроке окончания войны, я ответил, что, на мой взгляд, состояние армии настолько поднялось и улучшилось, что если ничего непредвиденного не произойдет, то с началом военных операций можно ожидать скорого и благополучного исхода кампании. Они мне ничего на это не ответили; но обменялись взглядами, которые на меня произвели неприятное впечатление».

Царь понимал, что единственным шансом нейтрализовать разрушительное для страны влияние союзников по коалиции Антанты Великобритании и Франции и выбить из-под оппозиции опору на общественное недовольство будет реализация наступательной военной кампании грядущей весны 1917 года.

Момент истины наставал. Авторитет Николая Второго в обществе катастрофически падал. Военные провалы на фронте, не в последнюю очередь вызванные явным и скрытым саботажем всей системы государственного военнотехнического снабжения – от производства вооружений до интендантских служб, нанесли серьезный удар по престижу императора, который взял на себя функции Верховного главнокомандующего. В этот момент группировкой Гучкова была запущена волна слухов о тайном сговоре Николая Второго с его кузеном – кайзером враждебной Германии Вильгельмом.

Впоследствии Милюков признавался:

«Конечно, мы должны признать, что ответственность за совершающееся лежит на нас, то есть на блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали б в стране взрыв патриотизма и ликования. История проклянет пролетариев, но она проклянет и нас, вызвавших бурю».

Будучи в Могилёве, в ставке Верховного главнокомандующего, Николай Второй откровенно делился планами военной кампании и внутриполитической стратегией с теми, кому доверял: «Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны, и оппозицию можно будет сокрушить без труда». Царь осознавал, какую волну общественного возмущения он поднимет, если начнёт упреждающие репрессии против оппозиции без демонстрации коренного перелома на фронте. Цена такого шага была велика – он мог окончательно расшатать государственность, к тому же во время войны.

В этой последовательности – сначала одолеть внешнего врага, а затем внутреннего, была логика. Но эта логика государственной ответственности опиралась на веру царя в лояльность генералов и требовала несколько месяцев времени. Как покажет история – ни одного из этих факторов в его распоряжении не было. А само решение дилеммы: на каком фронте начинать наступление – на внешнем или на внутреннем в пользу первого – было игрой, правила которой были заведомо навязаны оппозицией. Она уже успела вовлечь в антимонархический революционный заговор практически всю верхушку российского генералитета.

По далеко не случайному стечению обстоятельств, волнения в Петрограде начинаются именно в день отбытия императора в могилёвскую ставку – 23 февраля. В этот день в столице происходят забастовки и демонстрации рабочих на Выборгской стороне. По сведениям полиции работу остановило 50 предприятий. В забастовке приняло участие около 100 тысяч рабочих. Уже на следующий день количество забастовщиков возросло до 200 тысяч. Никто, кроме приближённых генералов, не мог знать дату отъезда загодя настолько, чтобы было достаточно времени для организации масштабных антиправительственных выступлений.

Лишь 27 февраля до находящегося в ставке в Могилёве императора доходит информация о беспорядках в столице. В Царском Селе осталась императрица Александра Федоровна и дети. Не исключено, что в эту свою последнюю поездку в статусе самодержца Николай отправился не без давления оппозиции. Она уже разыгрывала партитуру финала. Все знали о готовящемся весеннем наступлении русской армии и о том, что Николаю, как Верховному главнокомандующему, необходимо быть ближе к фронту – в могилёвской ставке, чтобы продемонстрировать стране и миру своё непосредственное участие в подготовке победоносной кампании. Понимали деятели оппозиции, что у них в руках остаются венценосные заложники: все царские дети на момент отъезда отца болели корью. И даже при желании, императрица не смогла бы сопровождать государя с семьёй.

Накануне отъезда председатель Думы IV созыва Родзянко прямым текстом, в ультимативной форме требует от императора организации «Ответственного министерства», которому будут даны чрезвычайные полномочия в условиях войны и угрозы массовых волнений. Родзянко аргументирует это требование неизбежностью, в противном случае, хаоса и анархии в стране. Царь принимает решение обдумать этот вопрос в Могилёве.

27 февраля вопрос об «Ответственном министерстве» отпадает сам собой. Из Петрограда приходят телеграммы о массовых волнениях. Надежды на столичный гарнизон нет. Измена офицерского состава приводит к переходу на сторону восставших значительных сил расквартированных в Петрограде войск. В этот день восстала учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка численностью 600 человек. Солдаты убивают своего командира штабс-капитана Лашкевича. Счёт жертвам революции открыт. Бунтовщики отказываются стрелять в демонстрантов и присоединяются к рабочим. Вскоре к мятежным волынцам присоединяются новопризванные запасники Литовского и Преображенского полков. Они были кучно расквартированы в казармах, ещё не приведены к присяге и представляли превосходную «солдатскую массу» для революционных агитаторов. (К 1-му марта на сторону восставших переходит практически весь столичный гарнизон в количестве 170-и тысяч штыков.)

Мятежные солдаты направляются к центру столицы, по пути захватывают Петроградский главный артиллерийский склад и передают бастующим 40 тысяч винтовок и 30 тысяч револьверов.

В течение одного дня, 27 февраля восставшие захватывают городские тюрьмы «Кресты», Литовский замок, Дом предварительного заключения и выпускают на свободу всех заключённых, по большей части уголовников. Тюрьмы сжигают. В городе начинается охота на полицейских, грабежи и мародёрства. Сопровождающий императора престарелый граф Фредерикс узнаёт, что сожжен и разграблен его фамильный особняк.

Ночью Николай II принимает решение отправить в Петроград карательные войска, командовать которыми поручается генералу Николаю Иванову.

В этот момент сопровождающий императора начальник Генерального штаба Алексеев демонстрирует царю верноподданническую исполнительность. Он распоряжается в телеграмме:

«Государь Император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом; в его распоряжение, возможно скорее, отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка по возможности из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии, два пехотных полка из самых прочных и надежных, одну пулеметную команду Кольта для Георгиевского батальона, который едет из Ставки. Нужно назначить прочных генералов, так как, по-видимому, генерал Хабалов растерялся, и в распоряжение генерала Иванова нужно дать надежных, распорядительных и смелых помощников… Такой же силы отряд последует с Западного фронта, о чем иду говорить с генералом Квецинским. Минута грозная, и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего».

Вслед за экспедицией генерала Н. И. Иванова царь принимает решение немедленно выдвинуться в Царское Село. Он прекрасно осознаёт, что его личное присутствие в столице парализует заговорщиков, и он сможет склонить чашу политических весов в свою пользу. Немаловажным аргументом, подкрепляющим его уверенность, должны стать войска, способные открыть огонь по смутьянам и, при необходимости, вступить в перестрелку с войсками, вставшими на сторону революционеров.

Генерал-адъютант Алексеев пытается уговорить Царя не покидать Ставку. Ему уже плохо удаётся скрывать то, что в заговоре он играет одну из ключевых ролей. Генерал Воейков, вероятно, один из немногих, сохранивших верность Императору, не был в курсе недвусмысленных намерений заговорщиков. Их мало интересовал руководитель дворцовой службы. Характерно, что в Могилёве, в часы, когда уже всем было понятно, что в столице происходит настоящая революция, Воейков занимается обустройством особняка для своей супруги. Но его наблюдения непосвящённого тем более интересны:

«Я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение, и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у меня: „А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?“ Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова: „Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить“, генерал Алексеев ответил: „Нет, я ничего не знаю; это я так говорю“. Я его вторично спросил: „После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?“ – на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: „Отчего же? Пускай Государь едет… ничего“. После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам лично пойти и выяснить Государю положение дел: я думал, что если Алексеев кривит душой передо мной, у него проснется совесть и не хватит сил лукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра».

Алексеев понимал, что поезд направит царя в западню, в создании которой он сам, как опытнейший штабист, принимал непосредственное участие. Думцы – организаторы переворота, осознают, что прибытие императорского поезда в столицу перечеркнёт все их планы. Вместо вожделенной власти большинство зачинщиков ждёт виселица. Людей, поднявших население и войска против действующей власти, никакая риторика о «революции сверху» во спасение правящей династии не спасёт.

В это время через дворцовую службу из столицы организуется несколько депеш о том, что путь перекрыт восставшими войсками в районе Луги. О том, что в Петрограде организовано Временное правительство, стало известно от одного из путевых инженеров.

На одной из станций в «свитском» поезде, сопровождавшем императорский состав, была получена телеграмма от коменданта ст. Петроград сотника Грекова о направлении литерных поездов А и Б (т. е. свитского и царского) непосредственно в Петроград, а не в Царское Село через Тосно.

Стало понятно, что новая власть уже свободно распоряжается царскими поездами. 1 февраля на станции Малая Вишера из газет члены императорского эскорта узнали о «победе революции». Прежде лояльная пресса взахлёб расписывала перспективы новой свободной жизни после устранения «шоффера», как стали именовать Царя. На этой станции в «свитский» поезд вошел офицер собственного его величества железнодорожного полка и доложил что станции Любань и Тосно заняты революционными войсками – вооружёнными пулемётами ротами гвардейского Литовского полка. Ловушка захлопывалась.

«Странным» образом Алексеев готов к такому повороту событий. Во время остановки на станции Дно, той самой, где по первоначальному замыслу Гучкова должно состояться подписание манифеста об отречении Царя от престола, ему удаётся отговорить Царя направляться в Царское Село. Принимается решение ехать в Псков, где располагается штаб Северного фронта под командованием генерала Рузского. Никто из непосвящённых не подозревает, что это – западня. Псковская группировка – последняя надежда Императора – оказывается под командованием одного из главных заговорщиков. Вот как описывает встречу с Рузским очевидец событий генерал Дубенский:

«Рузский, отвалившись в угол дивана, смотрел как-то саркастически на всех. Граф Фредерикс… обратился к нему со словами: „Николай Владимирович, вы знаете, что его величество дает ответственное министерство. Государь едет в Царское. Там находится императрица и вся семья, наследник болен корью, а в столице восстание. Когда стало известно, что уже проехать прямо в Царское нельзя, его величество в М. Вишере приказал следовать в Псков к вам и вы должны помочь государю наладить дела“.

„Теперь уже поздно“, сказал Рузский. „Я много раз говорил, что необходимо итти в согласие с Государственной Думой и давать те реформы, которые требует страна. Меня не слушали… О вас, граф, никто не говорит. Вы в стороне стоите“, ответил Рузский и в этих словах чувствовалось указание, что ты, дескать, стар и не в счет.

„Но, однако, что же делать. Вы видите, что мы стоим над пропастью. На вас только и надежда“, спросили разом несколько человек Рузского.

В век не забуду ответа генерал-адъютанта Рузского на этот крик души всех нас, не меньше его любивших Россию и беззаветно преданных государю императору.

„Теперь надо сдаться на милость победителя“, сказал он.»

К тому моменту Алексеев выполняет самую ответственную миссию. Уже на следующий день после отправки на подавление уличного мятежа в Петрограде генерала Иванова он посылает ему телеграмму следующего содержания:

«Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие. Войска, примкнув к Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное правительство под председательством Родзянки, заседая в Государственной думе, пригласило командиров воинских частей для получения приказов по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным правительством, говорит о незыблемости монархического начала в России, о необходимости оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с нетерпением прибытия Его Величества в Царское, чтобы представить ему все изложенное и просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются способы ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и пустить в ход работы. […] Доложите Его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести к хорошему концу, который укрепит Россию».

В этот день в столице царила полная анархия. Начальник гарнизона генерал Хабалов оказался в положении административного арестанта в Адмиралтействе. Он успел объявить в Петрограде осадное положение. Но афиши с его распоряжением «почему-то», сославшись на отсутствие клея, просто раскидали по улицам, и толпы восставших и митингующих затоптали их в снег.

Только что созданный Исполнительный Комитет Петроградского Совета самовольно занял часть Таврического дворца. Он блокировал любое распоряжение председателя Госдумы Родзянко и требовал свержения монархии.

В ночь с 1-го на 2 марта представители Государственной Думы А. И. Гучков и В. В. Шульгин принимают решение отправиться в Псков. Перед отправлением, около 4 утра бунтующие солдаты убивают ехавшего с Гучковым в одном автомобиле князя Вяземского.

Во время переговоров с Николаем Вторым Гучков сообщает ему о том, что подразделения личной охраны императорской семьи – Собственного конвоя в Царском Селе послали своих парламентёров восставшим солдатам с просьбой выдать им мандаты «об участии в движении». Это – последний аргумент в пользу отречения. Царь понимает, что больше надеяться не на кого, а семья – фактически в заложниках у собственной охраны. По сути, происходит одновременно два процесса – вооруженное восстание и дворцовый переворот.

Выслушав Гучкова, царь сообщает, что принял решение отречься за себя и за сына. В полночь 2 марта, в 23:40 Николай вручает Гучкову и Шульгину Манифест об отречении со словами:

«Я всё это обдумал и решил отречься. Но отрекаюсь не в пользу своего сына, так как я должен уехать из России, раз я оставляю Верховную власть. Покинуть же в России сына, которого я очень люблю, оставить его на полную неизвестность я ни в коем случае не считаю возможным. Вот почему я решил передать престол моему брату, великому князю Михаилу Александровичу».

Гучков и Шульгин требуют от Николая Второго подписать два указа: о назначении князя Г. Е. Львова главой правительства и великого князя Николая Николаевича – Верховным главнокомандующим. Николай ставит свою подпись на этих документах, указывая время до момента отречения, чтобы они имели законную силу.

Покидая вагон, Гучков крикнул в толпу:

«Русские люди, обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя своё царское служение. Россия вступает на новый путь!»

Накануне утром генерал Рузский разослал «анкетные телеграммы» командующим фронтов и флотов с вопросом об отношении к отречению государя. Все ответы были положительные.

Ночью Николай пишет в своём дневнике:

«Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я поговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!».

На следующую ночь царский поезд отбывает в Могилёв. Перед отправлением Николай диктует телеграмму на имя брата:

«Его Императорскому Величеству МИХАИЛУ. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь в Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. НИКИ».

На следующий день в Петрограде на Варшавском вокзале Гучкова и Шульгина встречает революционная манифестация. Прибыв в Петроград, Гучков попытался произнести хвалебную речь в честь нового императора, но ему приходится спешно ретироваться: рабочие требуют уничтожить манифест и провозгласить республику.

Утром 3 марта Родзянко встречается с великим князем Михаилом Александровичем и выдвигает ему завуалированный ультиматум: в случае принятия престола восстание продолжится с новой силой. Его поддерживает присутствующий на встрече член нового временного правительства Александр Керенский. Михаил задал вопрос о гарантиях личной безопасности в случае отречения, но получил отрицательный ответ. Тем не менее, он согласился подписать отказ от престола до созыва Учредительного собрания.

Родзянко заявляет о том, что в случае принятия им престола немедленно разразится новое восстание, и следует передать рассмотрение вопроса о монархии Учредительному собранию. Его поддерживает Керенский, против выступает Милюков, заявивший, что «правительство одно без монарха… является утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений; стране при таких условиях может грозить потеря всякого сознания государственности и полная анархия раньше, чем соберется Учредительное Собрание. Временное правительство одно без него не доживет». Сгоряча Милюков предлагает всем монархическим силам сгруппироваться в Москве, однако перспектива гражданской войны крайне пугает всех присутствующих.

Выслушав представителей Думы, великий князь потребовал разговора с Родзянко наедине, и спросил, может ли Дума гарантировать его личную безопасность. После заявления Родзянко, что не может, великий князь Михаил согласился подписать отказ от престола до созыва Учредительного Собрания.

Последний император.

Николай узнал об отказе великого князя Михаила Александровича от престола 3 марта. В этот день в его дневнике появляется запись: «Оказывается, Миша отрекся… Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше». Он принимает немедленное решение изменить манифест об отречении в пользу сына.

Находящемуся при нём генерал-адъютанту Алексееву он распоряжается: «„Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград“. Алексеев унес телеграмму и никуда отсылать не стал. На листке бумаги отчётливым почерком государь писал собственноручно о своём согласии на вступление на престол сына своего Алексея… Алексеев унёс телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, „чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своём бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование», – описал эти события в своих мемуарах генерал Деникин.

Вскоре представитель Временного правительства в ставке сообщил «гражданину Романову» о том, что он арестован.

Так за несколько дней февраля 1917-го разрушилась создаваемая веками Российская империя. Никто из рвущихся к власти участников этой драмы не предполагал, что на этом революция не закончится, и новообразованное государство Россія просуществует всего девять месяцев. Путь к большевистскому октябрьскому перевороту был открыт.