Рукопожатие

Не укрыться от голоса тишины

СОВРЕМЕННАЯ КЛАССИКА

Божана АПОСТОЛОВА

Где-то перед концом

Жизнь идёт моя несколько сгорбленно —

Лет охапка проклятая ей тяжела.

Привыкаю. В тумане утоплена,

Моя тропка неясно куда завела.

Плохо вижу уже, слышу плохо я.

Где свобода моя? Где укрытье от бед?

И боюсь, что нуждается в посохе

Это небо моих быстро прожитых лет.

Время кажется скользкой минутою.

Спотыкается смысл, и дышу я едва.

Лишь душа моя веною вздутою

Мне пульсирует, что я слаба, но жива.

Пульс стучит: хватит музыки ноющей,

Если мир существует, то он на виду.

Имя внучки — Божана, оно ещё

Будет греть моё сердце, пока не уйду.

В конце верховой езды

Серый туман душу зимы откашлял,

и на рассвете

Тронулся день — как взмыленный конь

в белой попоне из слёз.

Кто-то заплакал во мне,

но не хочет мне жизнь ответить,

Куда так спешит и куда тебя конь понёс.

Куда поскакал и куда жеребца

погоняешь ты снова?

В мыле наш конь, да и мы были в мыле

до этого самого дня.

Конская грива в грязи,

и вконец поистёрты подковы,

Коня пожалей… Заодно пожалей и меня, —

Отсюда меня уведи, слава Богу,

мы живы-здоровы,

Сверни на верхнюю улочку,

подальше от глаз чужих.

Отпустим на волю коня,

новые справив подковы,

Радуясь воле его и слёз не пряча благих.

Поздний восход солнца

Лиляне Боане

Как вечность, я не подвожу итога,

Хотя закатный час уже в моей крови.

Ужель альцгеймер настигает Бога —

Забыл он, что стара я для любви,

И бросил плоть в трескучие объятья

Мужчины. Страсть — самоубийства дочь, —

Но я живей волны. Какое счастье! —

Влюблённее, чем ты, в ту памятную ночь.

Я навела — не много и не мало —

Порядок всех вещей в бескровном их миру.

Задымленная временем, вздыхала

И гнулась я, как стебель на ветру.

Вновь жизнь без маски и без макияжа

Свой длинный вопль читает по складам.

Нам опасаться нечего, и даже

Взойдёт заря и свет добавит нам.

Перевела Инна ЛИСНЯНСКАЯ

Единственный выход, быть может…

Когда слова твои не спят,

и в гневе разъедают ухо,

и горло глубоко скоблят,

как хлеба чёрствая краюха,

ты попытайся, выбрось вон

свой страх, чтоб задышалось вволю,

чтобы тебе приснился сон,

который смысл откроет — в боли.

Ты облегченья своего

не скроешь от небес отныне.

Молиться станешь ты мужчине,

приняв за Господа его,

чтоб сохранить ещё на миг

любви короткой бесконечность,

хотя б на миг! — авось, твой крик

сломает дверь Господню в вечность.

А вроде бы так естественно

Видела я,

как душа нашего дома ушла.

Так просто — взяла и ушла,

вместе с шагами моего сына,

с улыбкой его девушки.

Осталась только груда красоты.

В толчее ненужных предметов

пульсировало, задыхаясь, моё сердце,

то самое, материнское,

как будто встретившееся с тромбом,

перекрывшим артерию жизни.

А жизнь продолжала свой путь —

освобождающими толчками крови

к другому уже,

к их бытию.

Житейское последовало за смыслом,

за новенькой детской коляской.

Перевела Надежда КОНДАКОВА

Станка ПЕНЧЕВА

Стены

Самоубийственно бьётся,

бьётся об стекло

заблудшая пчела.

Вроде бы рядом — простор,

и тепло медвяного солнца,

и густой запах майских трав,

а она никак не может

взлететь!

Невидимая злая сила

швыряет её назад, оглушает,

опрокидывает снова и снова —

всё менее золотую,

всё более свинцовую…

Всё более свинцовая,

всё менее золотая —

подошла я к концу своего длинного дня.

Обессилела от столкновений

о невидимые границы

отпущенного мне Богом.

А какие дали звали меня,

какие дали!..

И приведётся ли увидеть в тот —

последний — час,

как этих стен стекло взрезает

душа моя,

словно алмаз!

Выбрасывание хлама

То, что мне одной

было дорого:

старый дом,

который в одиночестве прозябает;

фотографии,

на которых все живы,

а я распахнула, как лепестки,

любопытные глаза;

книги,

которые любила перечитывать;

письма,

которые боялась снова прочесть;

щербатую чашку,

поившую меня молоком детства,

и другую, поднёсшую матери

предсмертный глоток воды, —

всё,

имевшее для меня неизмеримую цену,

превратится в груду хлама,

как только я отсюда уйду.

Молодая чистюля его выкинет,

будет рада: насколько просторнее

здесь и там!

И на месте расчищенном начнёт складывать

своей жизни

будущий хлам.

Моя вечность

Меня поучали:

люби только то,

чего нельзя потерять!

А кому же тогда пожалеть

уязвимое, тленное,

то, что отцветёт

с наступлением вечера?

Моя вечность

состоит из мгновений.

Из инея,

прежде чем его солнце слизнёт.

Из садов, не схваченных изморозью.

Из стеклянно-хрупких близостей

(чем непрочнее —

тем сердцу милей…).

Люби их нежно и грустно,

люби их, пока не растаяли,

не обратились в прах,

пока тебя не покинули

и звук шагов не утих…

Или же —

пока ты не покинула их.

Перевела Надя ПОПОВА

Таньо КЛИСУРОВ

Сожжение книг

Костры из книг на площади горят,

Во мраке алым пламенем пылая.

И люди разъярённые кричат

Их авторам: «И вам судьба такая!»

И вроде не из тех, кто в эти дни

Кровавый символ на рукав нашили,

И не фашисты вроде бы они,

И не обманутые простофили,

Напротив — гуманисты, доктора,

Окончившие университеты.

Я знаю, что когда костры горят,

От ярости не стоит ждать ответа.

Но вопрошаю: Разум, что всегда

Владыка в университетских стенах,

Зачем не победил людей тогда,

Зачем не опалил кострами теми

Их совесть — тех, кто в ярости слепой

Рукоплескал вершащейся расправе?!

И лишь София-мудрость ночью той

Смотрела с болью на своё бесславье.

Задремавший ваксаджия*

Он, что всегда и работящ, и ловок,

В полдневный час вдруг голову склонил

На миг над сундуком своим зелёным,

Две щётки на колени уронив.

Что снится пареньку? Возможно, лето.

Для ваксаджии лучшая пора,

Конечно, эта — с ливнями и светом,

Когда народ спешит к нему с утра.

Душа поёт, а сердце веселится.

Мелькают руки… Вдохновенен взгляд…

Закончив, словно в зеркало, глядится

В чужую обувь, сделанному рад…

А может, снится пареньку сегодня,

Как из кафе, растерянная, вдруг

Красавица небесная выходит

И подставляет мастеру каблук.

И видят все, как идеальной парой

По городу сквозь дождь идут они…

Пусть он простой бедняк в одежде старой,

Но он богат на молодость и сны.

*Ваксаджия — чистильщик обуви.

Перевёл Иван ГОЛУБНИЧИЙ

Деню ДЕНЕВ

Замкнутый круг

Пусть и сотни барабанов загремят —

души мёртвых спят, сует не зная!

Так и звёзды, в небесах блистая,

дел земных не ведая, горят.

У светил заботы неземные

и вселенских ребусов узоры.

Ищет ближних человек и смотрит зорко,

как горят на небе уголья ночные.

Ловит непонятные сигналы

человек в пульсации Вселенной.

Счастлив этим он самозабвенно!

Остановится когда-нибудь? Едва ли.

Жажда царств —

богатства, славы, страсти…

Звёздный голод с ними слит в судьбе.

Как постскриптум звёздных дум небес

вербный цвет над каждой веткой властен…

Перевела Елена ЗЕЙФЕРТ

Калин ДОНКОВ

Оптика

Когда поэт свои очки сломает,

уже не купит он себе другие.

Бедны поэты стали в наше время.

И слава Богу, что ему не надо

считать пожитки, нить вдевать в иголку

и гвозди забивать. Он только пишет.

Всё пишет, пишет без конца и края.

И если ты стихи ему закажешь,

то не дари очки ему, а просто

налей ему вина в бокал тончайший.

Внуши любовь. Заставь страдать безумно.

Пусть плачет он. Поэту слёзы — точно линзы:

сквозь них слова он подлинными видит,

они прекрасны, смертоносны…

Перевела Елена КУРЕЛЛА