Новейшая история

По закону маятника

ПОЛИТЭКОНОМИЯ

Разные стороны шведского социализма

Финансовый кризис, зародившийся в США и распространившийся на весь мир, последующие депрессивные явления в экономике, превратившие этот кризис в грозную глобальную катастрофу, покачнули не только учреждения этой сферы, но и самые устои экономической теории. Я бы даже сказал – социальной теории в полном объёме. Наука как бы вернулась в пору дискуссий времён первой депрессии в США, в частности, между известным либеральным экономистом Фридрихом фон Хайеком, считавшим попытки конструирования социальной реальности с помощью государства «пагубной самонадеянностью человеческого разума», и Джоном Мейнардом Кейнсом, возлагавшим на государство миссию спасения от депрессии и вывода экономики к новым высоким рубежам. Вот и теперь в центре внимания оказался вопрос возможностей саморегулирования рыночной экономики и роли в ней государства. Но вместе с тем и нечто большее…

Неслучайно кто-то заговорил о крахе именно либерализма, даже о возможном будто бы глобальном торжестве социализма повсюду в мире – начиная с той же Северной Америки, которая якобы «национализировала» банки. И всех заинтересовал Китай, который оказался сравнительно мало затронут кризисом.

Когда глобализация только-только начала развиваться и вместо множества локальных рынков стал быстро формироваться единый мировой рынок, начался и пересмотр роли государства лишь как «ночного сторожа». С тех пор как американский экономист Эдвард Люттвак ввёл в обращение понятие «геоэкономика», стало ясно, что в международной конкуренции на этом рынке основными действующими лицами оказались не столько отдельные частные фирмы, сколько мощные национальные и межнациональные народно-хозяйственные комплексы, поддерживаемые или, скорее, возглавляемые государствами. Новое понятие «геоэкономика» всё теснее сливалось с понятием «геополитика», и политические средства вошли в арсенал средств воздействия на экономическую, рыночную ситуацию. Представьте себе только сырьевой рынок, нефтяной, газовый, и это станет для вас очевидным.

Логика рыночной системы уже привела к такому вот парадоксу, когда её законы не действуют в кризисной ситуации, и рыночные структуры взывают о спасении к государству.

В России в последнее время сложилось два течения экономической мысли, которые по-разному рассматривают возможность преодоления возникших проблем и дальнейшего развития экономики. Одно из них, включающее большинство экспертов, делает ставку на саморегулирование экономики и конкуренцию частных интересов, признавая, однако, что до сих пор без вмешательства государства (будто бы временного) пока обходиться не удавалось.

Другое течение (меньшинства экспертов) возлагает главные надежды именно на государство, его организующую роль, его инвестиционную политику. А правительство штампует одну госкорпорацию за другой. И уже почти не осталось крупных предприятий, в которых не участвовал бы государственный капитал.

Кто же прав – условно говоря, рыночники или государственники? Либо можно сказать так: правые, отдающие предпочтение тому, что мы связываем с понятием «капитализм», или левые, в частности – склонные к социалистическим идеям. По-моему, ни те и ни другие.

Многие понятия, «работавшие» в прошлом, сейчас не годятся для анализа и объяснения действительности. Маркс в своё время выводил развитие и прогнозировал будущее из противоречия между трудом и капиталом, их единства и борьбы как противоположностей. Он предрекал неминуемую гибель капитализма. Однако уже Энгельс впоследствии, незадолго до смерти, писал, что они с Марксом тогда ошибались, что капитализм оказался намного жизнеспособнее, чем раньше представлялось, что он неизменно и успешно разрешал свои внутренние противоречия, находя способы приспособления к новым реальностям.

С развитием высокотехнологичных производств стал необходим лишь наёмный работник-индивидуалист, чьё благосостояние и положение в корпорации зависят только от способности постоянно совершенствовать свои знания и умения, переучиваться и гибко реагировать на требования рынка труда. Трудовые отношения нового типа опираются на вовлечённость персонала в интересы фирмы (передача наёмным работникам части акций и другие формы), а это означает размывание противостояния сторон в пользу корпоративизма и неопатернализма, прямого диалога между менеджером и работником на индивидуальном уровне.

В истории развития экономики чередовались периоды, когда успешно работали теория и практика, связанные с полным доверием концепции саморегулирования и свободной конкуренции, главной их роли в стимулировании прогресса, и этапы, когда вмешательство государства в экономику становилось острейшей потребностью.

Это легко увидеть на примере Германии, где к власти приходили то социал-демократы, придающие государству очень значительную роль (социальному, добавим, государству), то христианские демократы, последовательные правые, делающие основную ставку на саморегулирование рынка. Примерно так же менялись акценты в экономической политике в связи со сменой у властных рычагов лейбористов и консерваторов в Англии, хотя консерваторы во многих сферах жизни ставили государство очень высоко.

Надо сказать, что в периоды господства частнособственнических отношений и рыночной конкуренции производство развивалось наиболее быстрыми темпами и отличалось высокой эффективностью. Но при этом нарастала дифференциация доходов, а в результате назревало ощущение социальной несправедливости общественного устройства, и вот тогда в политической сфере настроения смещались в сторону тех сил, которые ориентируются на государство и его социальную роль.

Однако в период усиления роли государства в экономике и социальной сфере обнаруживались пороки этой системы, возникали уравнительные тенденции, снижалась мотивация к труду, особенно творческому, и падала эффективность производства, а общественное сознание начинало склоняться к идеям более свободного рынка.

Интересен в этом смысле пример Швеции. Передо мной книга известного шведского экономиста Класа Эклунда «Наша экономика», русское её издание, редактором которого мне довелось быть. Тема «Государство и экономика» – ключевая в этой книге, развитие средств государственного воздействия на экономику рассматривается в ней в историческом аспекте. Жизнь постоянно требовала такого вмешательства, и рождались, казалось, универсальные способы регулирования. Они давали положительный результат, но через какое-то время неизменно обнаруживалось, что, не решив до конца одну проблему, они создают несколько новых, ещё более сложных.

Шведская модель – это тип созидательной, успешной рыночной экономики с передовыми предприятиями, которые выдерживают жесточайшую конкуренцию на мировых рынках.

Те прибыли, которые были получены благодаря развитию шведского экспорта, стимулировали развитие всей шведской экономики, сделали возможным создание общества благосостояния с широкой системой социального обеспечения. Именно это иногда называют шведским социализмом. Но в таком случае – это социализм, существующий в симбиозе с успешно функционирующим капитализмом в качестве необходимого условия». Как видим, в этом пассаже капитализм и социализм отнюдь не противопоставляются.

После 1970 года развитие пошло медленнее, и в начале 90-х годов разразился экономический кризис, имевший тяжёлые последствия для занятости и состояния шведских государственных финансов. Тогда и появилась потребность в пересмотре всех аспектов экономического развития, прежде всего – роли общественного сектора экономики и эффективности социальной политики государства.

Шведское общество часто называют социалистическим. Я, как и Гунар Веттерберг, не склонен согласиться с этим определением хотя бы потому, что это общество развивалось на основе функционирования капитала, предпринимательства, конкурентного рынка. Понятия «капитализм» и «социализм», по моему мнению, стали трудноупотребимыми, поскольку они отягощены множественными смысловыми значениями, приобретёнными за длительный период своего существования, да и вообще не отражают сегодняшней реальности.

Однако шведский кризис я всё же назвал бы кризисом социалистичности, потому что обнаружилась несостоятельность тех именно элементов общественного устройства, которые связывались с понятием социалистических ценностей. Это прежде всего перераспределение национальных ресурсов с помощью коллективных решений, превращение социальной защиты слабых в нечто качественно иное – в уравнительное распределение благ, определяющих, в частности, деятельность систем здравоохранения и образования. Шведы столкнулись с тем, что население не желает платить налоги, сильно возросшие с увеличением числа пенсионеров из-за продления жизни, а также расширения спектра потребностей, но не хочет и отказаться от разного рода социальных благ и льгот, обеспечиваемых государством.

В этих условиях шведы отнюдь не бросились в крайность, не отказались от ряда преимуществ общественного сектора, но заново изучили его потенциал, возможности функционирования в новых условиях, а также способы удовлетворения потребностей граждан с помощью частного сектора. То есть – за счёт гибкого сочетания достоинств общественного и частного секторов.

Насколько же легкомысленнее поступили наши реформаторы, разрушив многое из того, что было нажито трудным опытом, что было несовершенно, но требовало не уничтожения, а именно совершенствования. Шарахнулись от всего, что «пахло» социализмом, даже если это и не социализм вовсе, а общечеловеческие достижения, гуманистические ценности, такие как солидарность, равенство, совместные действия граждан тогда, когда без них не обойтись.

Наш социализм и шведский, если всё же так его называть, складывались по-разному. У нас он был «введён», объявлен, а капиталисты, носители экономических инициатив, уничтожены. У шведов общественный сектор, именно общественный, а не просто государственный, формировался естественно, вырастал из потребностей экономического и социального развития, потребность эту на каком-то этапе испытывал и капитал.

Так, видимо, Бог дал возможность испытать социализм (или его элементы, некоторые принципы) в разных ипостасях: как результат революции, в форме мобилизационной системы, организуемой тоталитарным государством, и как продукт естественного экономического и культурного развития, в условиях демократии и участия. Одной системе сопутствовали человеческие жертвы, подавление личности и нищета, другая развилась в общество благосостояния и уважения прав человека. Однако там и тут проявилась несостоятельность многих элементов, которые отождествлялись с социализмом. Прежде всего – обобществления, огосударствления экономики в значительных масштабах, попыток организовать исключительно централизованное управление и уравниловки, за которую уже в начале 70-х особенно критикуют шведскую модель.

Так вот теперь-то есть необходимость, не изолируясь от прошлого, а, напротив, внимательно всматриваясь в него, проследить, как и почему происходят колебания маятника между тем, что мы относили к элементам капитализма, и тем – что к элементам социализма.

Пока экономика разных стран мира не была связана так же тесно, как теперь, пока раздроблен был рынок, а в политике всё или почти всё определялось «противостоянием двух общественных систем», то есть акцент в мировых отношениях падал на идеологическую составляющую, все поиски моделей экономического и социального развития виделись как частные, да и в самом деле велись в основном в национальных рамках. Теперь, в условиях глобализации, всё представляется иначе.

Складывается универсальная экономическая и социальная модель, обогащённая элементами разных концепций – либеральных, консервативных, социалистических, приспособляемая в разных странах к национальной почве и гибко реагирующая на все изменения в мире и в конкретной стране, складывается, собственно, само общество, отвечающее своими параметрами процессу глобализации. Есть все основания предположить, что это надолго. Маятник, качающийся, в частности, между саморегулированием экономики и господством в ней государства, будет качаться если не вечно, то в обозримом периоде нашей истории… Пока природные или социальные условия не изменятся кардинально, непредсказуемым пока образом. Пока не изменится и сам человек.

Однако в мире, как это было всегда, одновременно действуют разнонаправленные тенденции, и если исследователь обнаруживает одну из них, но не замечает другой, противоположной, то непременно должен искать её, иначе картина мира будет неполной, а следовательно, и неверной. Сегодня отчётливо являет себя оживление национализма, прежде всего экономического.

Кризис, с началом которого все заговорили о необходимости противодействовать ему сообща, сотрудничать, не объединил нации, а, напротив, породил стремление замкнуться в национальных квартирах. Это выразилось в протекционизме государств по отношению к «отечественным производителям», введении разного рода преград на пути движения товаров, рабочей силы и т.п.

Лидеры стран на международных встречах говорят одно, а действуют прямо противоположно. Представляется, что это опаснейшая тенденция.

Здесь реальные групповые интересы, существование которых естественно и учёт которых в экономической политике правомерен, неизбежно превращаются в идейное противостояние. А, как гласит одно из самых знаменитых изречений Кейнса, рано или поздно, во благо или ко злу, опасность создают именно идеи, а не групповые интересы. Осознав единство основных черт современного общества, хотя и своеобразно окрашенных национальными красками, человечество получит дополнительные стимулы к толерантности, взаимодействию, сотрудничеству, а значит, и к успешному выживанию. И кризис, как всегда, проявит себя как «созидательное разрушение» (Шумпетер), то есть разрешится новыми прорывами как в сфере технологий, так и в сфере человеческих отношений на всех уровнях, включая международный.

Во всяком случае, к этому стоит стремиться. И когда ставится вопрос, как будет развиваться, каким путём пойдёт (или должна пойти) Россия, я отвечаю: вот именно таким – вместе со всеми народами мира.

Александр ВОЛКОВ, доктор исторических наук

18.11.2009 13:33:24 - полкан полканыч полкан пишет:

по закону маятника

все эти многочисленные статьи не имеют ничего общего с научным анализом общественных явлений. историю делают люди.законы капитализма созданные людьми противоречат законам биологической эволюции человеческого вида.с определенного времени люди стали создавать историю не в соответствии с законом самосохранения, а в соответствии с законом собственности обеспечивающим выживание меньшенства за счет эксплуотации большинства. все это ведет человечество к постоянным экономическим и политическим кризисам деградации,а в россии к вымиранию народа.