Литература

Ну, чтобы все!

ПОДНИМИТЕ МНЕ ВЕКИ

Лев ПИРОГОВ

В преддверии очередного винегретно-телевизионного построения так и тянет подвести какие-нибудь итоги. Их немного, но есть у нас. Если следовать канве литературных премий (которые в эпоху монетаризма символизируют собой литературный процесс), то истекший год стал первым из двух неизбежных в вальсе шагов назад при прошлогоднем шаге вперёд.

В прошлом году «Большая» отдалась хоть и средненькому, специально под премиальный формат написанному, но всё-таки оскандалившемуся, ставшему обсуждаемым роману Маканина. В этом (победитель опять был известен загодя) никаких следов общественного волнения не обнаружено. Юзефович устраивает всех, даже тех, кого он не устраивает. Главная идея романа «Журавли и карлики» - не человек творит историю, а история человека - одновременно и «либеральна» (сижу починяю примус), и «государственна» (не рыпаюсь на стабильность).

Прошлогодний Букер в нарушение династических традиций отдался красному патриоту Елизарову - в этом году он исправился, выбрав (из практически единственного варианта: «Ёлтышевы» Романа Сенчина - лучший русский роман года) брюзгливое «Время женщин» Елены Чижовой. Краткое содержание: «Жиды-то хоть за деньги Бога продали, а наш мужик, если доведётся, за так». Это цитата.

«Национальный бестселлер», выдерживая мхатовскую паузу, второй раз подряд присудил себя уже не вспомнишь кому.

Сразу три писателя (Зайончковский, Валерий Попов и Пелевин) написали книги о принуждении к писательству («Счастье возможно», «Нарисуем» и «Т» соответственно).

Премьер-министр туманно намекнул на возможность национализации литературных журналов.

А больше ничего, пожалуй, и не было.

Кроме удивительной догадки: «нулевые» заканчиваются.

Хотя ещё вчера казалось, что никак не начнутся.

Вот ведь девяностые - чего только не было! А нынешнее десятилетие не добавило к ним ничего, кроме предсказуемости и скуки. Да ещё и кое-что отняло.

Отняло ощущение небывалой свободы. Той невесомости, что возникает при падении в пропасть.

Не то чтобы падение прекратилось. Не то чтобы нам грозил взлёт с неизбежными перегрузками (намекнуть-то премьер намекнул, но ещё не пригрозил).

Просто политическая программа девяностых успешно выполнена. Камни достигли целей. Развесёлая эпоха постмодернизма пожрана литературной бюрократией. Точнее, её энергия была израсходована на то, чтобы привести эту бюрократию к власти.

В литературе ведь - как в жизни: революции совершают не те, кому «нечего терять», а те, кому хочется приобрести ещё больше. А романтики и бессребреники всех мастей (включая мудрых писателей с брезгливыми выражениями лиц и трубками) являются в этом деле бесплатной рабочей силой.

Постмодернисты всегда и везде выступали как борцы с «системой», что бы под ней ни подразумевалось. У нас это была чиновная литературная скука и всё, что хоть отдалённо о ней напоминало (вплоть до русской классики - «тоже официоз»). На Западе - культура как таковая. Ведь культура, с точки зрения постмодернистов, - это тюрьма. Постмодернисты ниспровергали её, пародируя и доводя до абсурда, выволакивая наружу все её сокровенные, потайные «приёмчики».

Понятно, что нынешняя литературная власть - такой же враг постмодернизма, как и прежняя. Но в отличие от прежней она знает: чтобы победить врага, его нужно возглавить. Что и было сделано в девяностые. Теперь в литературных журналах и финалах престижных премий разрешено материться. А что разрешено, то теряет разрушительный протестный потенциал. Борьба за свободу окончилась, начались унылые трудовые будни.

«Нулевые девяностые» посерели и поплохели ещё по одной причине: чиновник талантлив, хитёр и смел, только пока рвётся к власти. Когда цель достигнута, он становится инертен и осторожен. Наступает «жанровая определённость». А в таких условиях нормально себя чувствует только массовая литература. И только близость к ней гарантирует сегодня успех.

Недаром главные герои девяностых, Сорокин и Пелевин, так опопсели.

Недаром из домохозяйкиных сундучков была извлечена на свет Людмила Улицкая.

Можно было бы сказать, что взят курс на слияние литературного мейнстрима с массовой литературой, если бы не одно «но». Становясь инертной и осторожной, власть глупеет и теряет иммунитет к неуспеху. Бедняга-постмодернист, превратившийся в планктон для чиновника, заразил его некоторыми своими болезнями.

Наблюдатель и теоретик постмодернизма Ролан Барт писал: «Как древние греки вслушивались в шелест листвы и шум ветра, пытаясь различить разлитую в них мысль, так и современник вслушивается в гул языка, ибо для современника язык и составляет природу». То есть язык для поколения горожан-книжников - единственная реальность. Язык существовал до Бога, предшествовал добру и злу.

Чиновники, как и положено чиновникам, эту рефлексию упростили: в литературе хорошо то, что языкасто, то есть «красиво». Вот критик Наталья Иванова уличает идейного единомышленника Сергея Гандлевского в уклонизме. Тот написал о вызывающих его уважение писателях: «Они ищут не красот слога (по-моему, для стоящего писателя нет и не может быть такой задачи), а точности высказывания».

- Ата-та-та, ата-та-та, - сердится Наталья Борисовна, - точность не либеральна! Красота! Только красота!..

Дурно понятый эстетизм (для постмодерниста язык - единственно возможный способ выживания в мёртвом пространстве культуры, но ни чиновник, ни массовый читатель ничего похожего не чувствуют) является препятствием на пути построения нового Большого стиля, типа соцреализма. А где нет цементирующего эпоху Большого стиля, там жди «пересмотра итогов приватизации».

В роли охранителей и душителей свободы на сей раз выступают вчерашние либералы: они заполучили своё, им теперь есть что и от кого охранять. Постмодернистов больше нет - они приручены «культурой». Так что в роли революционеров оказались загнанные в подполье консерваторы: реакционеры и моралисты, национал-патриоты.

В долгосрочной перспективе победит не тот, кто заручится поддержкой «большого начальства» (патриоты уповают на правительство, либералы - на олигархов), а тот, кто заручится симпатией читательского «болота».

Грубо говоря, либералы должны не искать добра от добра, а молиться на Бориса Акунина. Именно его выставлять эстетическим и нравственным идеалом на веки вечные (или сколько они себе отмерили), именно на этот идеал настропалять свои «Дебюты» и «Липки».

А патриотам надо осваивать «жанр»: фантастику, любовный роман, детские приключения, детективы. Кстати, только участие в конкуренции на этом поле является залогом чаемого патриотами возрождения великой русской литературы. Путь наверх начинается снизу. Без читателя-то она великой не будет, хоть войну-и-мир напиши.

Вот такие задачи на десять лет.