Литература
Баня на колокольне
ЛИТПРОЗЕКТОР
Алексей ШОРОХОВ
Вячеслав Пьецух. Искусство существования: Эссе, рассказы . – М.: ЭНАС, 2009. – 224 с.
ПУШКИН И МЫШИ
Современная проза продолжает нас беззастенчиво радовать. Особенно радует автор, поборовший разного рода рыночные соблазны и оставшийся верным самому себе. Таков Вячеслав Пьецух; в своей новой книге он твёрдо сторонится лукавых поветрий и модных тем. Среди его героев вы не найдёте банкиров и элитных проституток, напротив, ощущая явный упадок рода человеческого, Вячеслав Алексеевич смело раздвигает привычный круг своих персонажей (пьяные сантехники, разлагающиеся тунеядцы, анемичные деревенские старухи и т.д.) и обогащает его представителями животного мира и литературной классики. Получается волнительно.
Казалось бы: чем может удивить поездка в Пушкиногорье? Ан нет, удивительное рядом и поджидает читателя с самого начала. (Тем более что книга рассчитана, как сказано в аннотации, не на простого читателя, а на «квалифицированного».) И вот уже при подъезде к «сельцу Михайловскому» мы узнаём, что некогда принадлежало оно «могучему российскому писателю семитского происхождения». Тут «квалифицированный» читатель непременно поставит галочку, а «квалифицированный» издатель – две. Дальше, правда, немного достаётся Аполлону Григорьеву (с происхождением неясно), но в воздухе-то, в воздухе уже запахло весной. Поэтому и не удивляешься, когда узнаёшь, что «соседняя Тверская губерния ещё вся лежит в снегах, грязно-белых, как давно не стиранное бельё, а тут веет чем-то средиземноморским», возможно, даже ближневосточным.
Однако вставший на скользкую дорожку волнующих открытий в области этнического автор уже не может остановиться и задумывается о происхождении видов вообще. Так, с грустью, многим не знакомой, мы узнаём, что всего лишь «два гена» отделяют карпа от белки, а белку – от Пьецуха (в другом месте, правда, писатель признаётся, что происходит от каракатиц).
Но и это ещё не всё, и на обратной дороге из трактира в Михайловском они каким-то странным образом воссоединяются (гены то есть) и дарят природе совершенно новый вид – «собаку-девочку». Что это – Вячеслав Алексеевич не поясняет, мы же со смущением боимся предположить.
Поздно! Движимый такими невероятными открытиями автор начинает «подозревать чувственность» даже «у мышей». Размышления о «чувственности мышей» естественным образом приводят его к мыслям о женщине; «о женщине вообще» и о жене в частности. Размышления о жене заканчиваются мыслями о смерти. Мысли небогатые. Но – характерно.
ПО СЛЕДАМ ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ
О городе, точнее о столичном мегаполисе, Пьецух пишет с нелюбовью. Оно и понятно, потому что здесь «господствующий элемент народонаселения – уголовник». Каковое обстоятельство, как и жена, опять же наводит на мысли о смерти. Возможно, даже насильственной. С элементами грабежа.
Поэтому автор устремляется «за 101-й километр», сиречь в деревню.
Деревня преображает. Тут-то уж точно – тишь да благодать. Даже за будущее писателя успокаиваешься: мол, и не такие души деревенская тишина врачевала.
И в самом деле: петух поёт… косу точат… народ деревенский «по-своему замечательный»… Но знаете, даже из этой идиллии нет-нет да и брызнет: «Я, в общем-то, хорошо себя чувствую, но струя, конечно, не та». Это народ о себе, в смысле – о струе.
После «струи» – сразу же и с пафосом об Энгельсе, Фейербахе и бытии Божием (это уже не народ, а Пьецух).
Скромно и со вкусом. На несколько абзацев. Бытие доказано.
Вот, собственно, и всё «Искусство существования».
Что ж, доброжелательно допустим мы, эссеистика не самое лучшее в человеке, зато художественное в нём, оно… Словом, впереди сладостное чтение самой прозы автора. С небольшим отступлением. Очень уж захотелось обратиться к начинающим писателям: если вам не терпится сразу стать знаменитыми и получать по десять долларов за строчку, как Хемингуэй, не вздумайте сидеть ночами и по сто раз переписывать свои опусы. И упаси вас Бог страдать! Главное – придумать нужное название. Хотите прославиться, назовите свою повесть по-взрослому… ну хотя бы «Старик и поле». Или «Над пропастью в овсе». И всё! Издатели в обмороке, публика в восторге, вы в шоколаде.
Ведь скромность не столько украшала великих, сколько мешала им. Вот Вячеслав Алексеевич это ещё двадцать лет назад понял и назвал свои наблюдения над миром и над собой соответствующе: «Я и море», «Я и потустороннее», «Я и перестройка» – и т.д. Предметов-то в мире великое множество, а я, как известно, один. Так что, юные достоевские, овладевайте методом, учитесь у старшего товарища, слава богу, жив и нас своими откровениями радует.
Вот, допустим, рассказ с трогательным названием «Жизнь негодяя». Если вкратце: это жизнь земляной жабы, пересказанная земляной жабой. Исповедь земноводного во втором лице и в третьем поколении. В ней автор, что называется, сурово обличает и отчасти даже бескомпромиссно вскрывает. Нужное подставьте сами. Написано специально для журнала «Знамя». Эксклюзив 1989 года. Может быть, и не для «Знамени», но срок годности всё равно вышел. Уже и не попахивает. Выветрилось.
Ну да это всё дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Прославиться ж как-то надо было, признание правозащитной общественности заслужить опять-таки. Одним словом, выйти в люди.
В ЛЮДЯХ
А уж в людях-то, известное дело, человек может позволить себе и расслабиться, анекдотики потравить. Вот и Вячеслав Алексеевич решил посмешить нас «Новыми русскими анекдотами». Анекдоты получились смешные. Очень. Портреты Ильф-и-Петрова и Гашека бледнеют и покрываются завистливой испариной. Прямо на стене и покрываются.
Избичёванные суровой авторской сатирой свинцовые мерзости российской жизни стоят тут же, понурив голову. Они, мерзости, известные – сталинские «воронки», наш «малахольный народ» да «злой российский климат».
Последний в особенности. На него жалуются все: от маркиза де Кюстина до фельдмаршала Паулюса включительно. Дескать, мы думали, здесь курорт с тиром, как в Ницце, а оказался холодильник с тротилом. Вместо ж активисток французского Сопротивления, изнурявших вермахт под сенью красных фонарей Парижа, вообще чёрт-те что – какие-то бородатые мужики с топорами и автоматами. Неувязочка, дескать, вышла – не туда загорать поехали.
Но это – в сторону. Главное, что смешно. Однако ж не век смеяться, и напоследок писатель одаривает нас житием. И не простым житием, а житием демократической интеллигентки, можно даже сказать, матери гражданского общества, своего рода правозащитницы.
И вот что интересно – вроде и сюжет грустный, со сквозной палатой № 6 через всё повествование, и по-человечески даже пожалеть можно… А получается всё равно смешно, прямо-таки сказать, нехорошо получается. Того и гляди, разные злые языки скажут: мол, отплясывает автор канкан на костях свободы и толерантности, попирает-де, идеалы юности и майдана. Как после этого в порядочном обществе появишься?
ПОРУЧИК ПЬЕЦУХ
Видно, уж такое дело анекдоты – затягивает. Даже в демократическом житии. Тут и мы не удержимся, расскажем один. Благо сам автор так и назвал первый раздел книги – «Со своей колокольни».
Итак: княжна Волконская, обмахиваясь веером, разговаривает с поручиком Ржевским о любви.
– Поручик, неужели у вас никогда не было чистой любви?
– Как же! В бане, была-с…
– Ах нет, поручик, я имею в виду высокой?
– Высокой? Как же-с, и на колокольне было-с…
– Да нет же, поручик! Я говорю о чистой и высокой любви!
– Баня на колокольне-с? Ну это, знаете ли-с…
А вот и нет, уверяет нас автор «Искусства существования», очень даже возможно-с – если только это своя баня и на своей колокольне. Тут и книжечку тиснуть можно, и побалагурить. К примеру, о высокой и чистой любви. К искусству. К собственному искусству существования.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии: