ДЕЛО О ГИБЕЛИ ПАРОХОДА

(Продолжение. Начало в NN3-6)

О том, в каком состоянии было командование, которое всячески старалось спасти только свою жизнь, твердя о вторичном взрыве, и панически, возможно быстрее, с предельной быстротой удрать от места гибели «Советского Азербайджана», показывает целый ряд свидетелей, непосредственных очевидцев этой ужасной ночной катастрофы.

Берковский показал: «Сразу же после отдачи буксира мы — я, Михель, Ёлкин и Бузулуков — стали кричать капитану, что люди гибнут, давайте спустим шлюпки и начнем спасать». Это не отрицал и Кривоносов. Но Кривоносов остановил этот порыв молодых моряков. Он сказал: «Не торопитесь, не вмешивайтесь не в своё дело, удалитесь с мостика. Мы сами знаем, что нам делать». Берковский показывает, что он обрушился нецензурными словами на капитана за то, что он не разрешает спускать шлюпку для спасения людей. Но Кривоносов сказал: «Меньше выражайтесь, не вмешивайтесь, не расстраивайтесь, дело не ваше». Это значило: не ваше дело спасать гибнущих людей. Так говорил Кривоносов, не желая спасать людей, потому что он трус и предатель. Он сам признал, что был в «нервном состоянии». Телеграф показывал полный ход, а он кричал: «Полный ход!». Пароход шёл полным ходом, а он кричал: «Прибавьте ещё!» и ушёл на 8 миль от места катастрофы. Помощник капитана Михель говорит: «Виновность капитана парохода «Совет» заключается ещё в том, что он своим настроением создал большую панику на судне». Правда, и Михель отчасти повинен в этой панике. Как первый помощник капитана Михель оказался не на высоте своего положения. Он не сделал того, что он должен был сделать в этом случае, о чём я буду говорить дальше. В первые минуты катастрофы он явился в известной степени пассивным созерцателем того, что происходило у него на глазах, и в этом его вина. Но сейчас мне важно отметить то состояние, в котором находился капитан Кривоносов, который, несмотря на свою панику, несмотря на свой животный страх, несмотря на свою решимость оставить «Советский Азербайджан» на волю бушующей стихии, лишь бы как можно скорее уйти отсюда, отлично понимал, что он делал, ибо он хладнокровно отводил от себя всякие указания и требования изменить свое поведение, вернуться к «Советскому Азербайджану» и оказать хотя бы самую элементарную человеческую помощь гибнущим товарищам.

Обвиняемый Тренин показал: «Сразу после этого в машину вбежал механик и стал у поста управления. После этого по телеграфу последовало распоряжение дать полный ход. Механик приказал прибавить горение в форсунках и усиленно наблюдать за машиной и котлами. После этого последовало распоряжение с мостика: дать полный ход, и после этого ещё несколько раз все требовали полного хода, так что пришлось сообщительный клапан от котлов на главную магистраль открыть на полный; помимо звонков, требовавших полного хода, приходил помощник капитана и говорил, чтобы дали самый полный ход, и когда уже у нас клапаны были открыты на полную, с мостика ещё звонили, требуя полного хода».

Вот яркая характеристика предательского, панического поведения Кривоносова и Чеботарева.

Вот что говорит об этом же обвиняемый Мхитарян: «Как только механик вышел из машины, тут же по телеграфу последовало распоряжение дать полный ход, на что мною было отвечено: «Даю полный ход». После того к нам подошел сам механик и дал распоряжение открыть стопорный клапан, что мною было выполнено…»

Вот дополнительная характеристика механика Чеботарёва.

Подведём первые итоги. На «Советском Азербайджане» — взрыв и пожар. Что делает командование «Совета»? Рубит буксир, дает полный ход, бросает «Советский Азербайджан» на произвол судьбы и бежит, бежит, бежит…

«Полный ход» — требует капитан, «полный ход» — требует Мигущенко, «полный ход» — требует Чеботарёв. Они заботятся о том, чтобы как можно скорее, полным ходом, как можно быстрее уйти от места катастрофы. Можно было бы говорить о снисхождении к этим людям, если бы действительно им угрожала какая-либо опасность, но, ознакомившись на суде со всеми обстоятельствами дела, нужно сказать, что опасности фактически у них никакой не было. Но если бы и угрожала их судну какая-либо опасность, они могли бы поступить иначе. Они могли бы, по крайней мере, спустить свои шлюпки. Но они ушли вместе с шлюпками, ушли вместе с людьми, способными оказать помощь, ушли на 8 миль, ушли с предельной быстротой, а вернулись назад, пройдя это же расстояние, в 2 ч. 45 м., т.е. потеряв 3 с лишним часа с момента катастрофы.

Ведь «Совет» спустил шлюпку только после того, как увидел двух тонувших людей, махавших в изнеможении какой-то тряпкой, обессиленных от трехчасовой борьбы с волнами, почти полутрупов!

Матрос Кондратьев показал на предварительном следствии, что все его требования были направлены на то, чтобы Кривоносов дал возможность спустить шлюпки и пойти спасать людей, но когда они взошли на мостик, капитан приказал им сойти с мостика и не мешать ему, так как он сам знает, что делать. И мы, обвиняемый Кривоносов, знаем, что с вами делать. Я требую расстрела этого предателя. (Голоса: «Правильно!». Аплодисменты)

Вы слышали здесь показания свидетеля Митина. Я не сомневаюсь, что вы, так же как и я и все присутствующие в этом зале, испытывали чувство гордости, слушая простые слова этого подлинного героя, организовавшего в невероятных условиях ночного пожара спасение своих товарищей и в течение нескольких часов бесстрашно боровшегося с морской стихией за свою жизнь и за жизнь своих близких.

Таких митиных в нашей великой стране немало. Их тысячи, скромных, безвестных, но сильных исключительной отвагой, самоотверженностью и бесстрашием. Они беззаветно исполняют свой долг, как бы тяжелы ни были обрушившиеся на них опасности или несчастья.

Это Митин вместе с боцманом Сериковым, вырвавшись из пламени и дыма горящего танкера, спустили лодку и подобрали 7 человек, оставшихся после взрыва живыми из числа команды. Дважды и трижды они с честью выходили из ужасного положения, думая не столько о себе, сколько о своих товарищах по несчастью.

Это он, Митин, по пояс в воде берет к себе на плечо двенадцатилетнего юнгу, плачущего и дрожащего от холода и страха. Этот юнга держится омертвелыми рученками за майку Митина, отбивается от волн, захлебывается.

Вы помните, как Митин говорил об этом эпизоде: «Юнга держался за моё плечо и всё время фыркал на меня водой, а я всё думал — значит жив братишка, значит держится, и вдруг он перестал фыркать, я оглянулся и нет юнги…» А где в это время были вы, трусы и предатели? Вы постыдно бежали на своем корабле, как можно дальше стараясь уйти от места катастрофы!

«Командного состава на «Азербайджане», — рассказывает Митин, — уже не было, и мы действовали каждый по-своему.

Помощник капитана Галкин, раненый, висел на какой-то веревке, кочегар надел на себя круг, взял также спасательный прибор и третий помощник капитана, тоже раненый. С кормы раздался крик: «Готовить шлюпку!». Кое-как при помощи ручки спустили правую шлюпку, но она упала на воду, и все плавательные принадлежности из нее выпали вместе с веслами и уключинами. В шлюпке оставались я и боцман Сериков…

«Совет» в это время быстро уходил. Наш радист кричал по направлению «Совета»: «Спасай, чего уходишь!», — но «Совет» уходил, и под влиянием этого зрелища надежды на спасение у всех пали».

Вот что происходило на море вокруг горящего «Советского Азербайджана» в эти страшные ночные часы, когда Кривоносов, Мигущенко и Чеботарёв спешили увести пароход «Совет», отказываясь от спасения погибающих.

Я не буду повторять всего, что произошло на море после того, как шлюпкой Митина было подобрано 7 человек. Вы знаете, что из этих 7 осталось в живых только двое. Вы знаете, что погибшие 5 человек могли быть спасены, если бы «Совет» не ушёл и если бы он выполнил свой долг по отношению к погибающим.

Я лишь напомню вам, что удалившись на 8 миль от места катастрофы и взяв затем обратный курс, Кривоносов сделал всё от него зависящее, чтобы возможно больше замедлить ход парохода.

Я напомню вам о том, что на обратный путь Кривоносов затратил 2 ч. 45 м., в то время как первоначально он прошел это расстояние в 40 мин.

Я вас буду только просить сопоставить эти две цифры: от «Советского Азербайджана» пройден путь в 40 мин., по направлению к «Советскому Азербайджану» — на помощь — этот же путь пройден в 2 ч. 45 м.

С места катастрофы — полный ход, обратно на место катастрофы — тихий ход.

Это одно уже достаточно характеризует всю глубину предательства и мерзости совершенного Кривоносовым и его соучастниками преступления.

Я хочу также напомнить о том, что, возвращаясь к «Советскому Азербайджану», Кривоносов, по показаниям Мигущенко и других, дважды делал попытки вернуться опять назад. Он объяснил это мерами предосторожности. Мы знаем уже действительные мотивы такого поведения Кривоносова. Кривоносов оттягивал момент своего приближения к «Советскому Азербайджану», ожидая второго взрыва. Он делал всё, что было в его силах, чтобы вдали от «Советского Азербайджана» переждать этот ожидаемый второй взрыв, чтобы вернуться к месту катастрофы тогда, когда всё уже будет кончено, когда на поверхности не будет ни людей, ни парохода. И он дождался этого. Он сделал всё, чтобы как можно больше погибло людей, о которых он меньше всего беспокоился, и если двое из погибавших оказались спасёнными, то это произошло вопреки тем мерам, которые принимал Кривоносов, вопреки и несмотря на его позорное поведение.

Я не могу в этой связи не сказать и о преступных действиях Мигущенко. Мигущенко — помполит капитана на этом корабле. Как ведет себя Мигущенко в минуты катастрофы? Единодушные показания команды говорят о том, что Мигущенко вел себя как второй Кривоносов. Может быть, чуть-чуть совестливее, если можно в отношении этих людей говорить о совести. Мигущенко помогал Кривоносову бежать от «Советского Азербайджана». Мигущенко сам своевременно не понял всего позора этих действий. Если он и говорил капитану о том, что нужно повернуть назад, то только потому, что на него влияли низы, ибо в это время и Берковский, и Бузулуков, которые сконтактировались Михелем, и Ёлкин, и Рыбин, и Мхитарян начали громко требовать немедленно организовать помощь. И только под влиянием этих требований Мигущенко посоветовал капитану повернуть назад, на помощь. Но вернувшись, он не сделал ничего, что должен был сделать, чтобы обеспечить реальное приближение «Совета» к «Советскому Азербайджану» и возможную помощь людям и самому «Советскому Азербайджану» в борьбе с огнем и в деле спасения танкера от надвигавшейся на него опасности гибели.

Для нас каждый человек представляет величайшую ценность. 27 погибших людей это в 27 раз увеличенная ценность одной человеческой жизни. Но для нас дорог и пароход, для нас дорог и «Советский Азербайджан» как одна из единиц Каспийского флота. Мы вправе требовать, чтобы не только спасали людей, что составляет первую, важнейшую и священнейшую обязанность каждого моряка, но чтобы были приняты меры и для спасения парохода, и в этом деле роль помполита представляется громадной, ибо он должен был организовать судовую общественность, он должен был поднять дело спасения корабля и людей на необходимую политическую высоту, поднимая на эту высоту и достоинство каждого моряка как человека и советского гражданина. Ведь моряки наши — это советские моряки, это граждане величайшего из государств мира, это граждане единственного в мире строящегося социалистического общества. Мы поэтому вправе требовать от каждого из них, в особенности же и в первую очередь от политического руководства на судне, чтобы каждый дело спасения гибнущих людей и гибнущего корабля принимал как свой священный долг, как дело громадной общественной важности, как общественное служение, как подвиг, не позволяющий останавливаться перед всякими отдельными формальными условиями, связанными с полномочиями предающего корабль и команду командира.

Прислал Алексей Улитин

(Продолжение следует)

 

ЗВЕРСТВА БАНДЕРОВЦЕВ

Читаем и впитываем. Это предстоит доносить до сознания наших детей. Нам надо учиться благопристойно интерпретировать подробную страшную правду о злодеяниях героев-бандеровцев зварыче-хоружевской нации.

Подробные материалы о борьбе “героев нации” на этой земле с мирным населением можно легко найти в любом поисковике.

Это наша гордая история

“...Уповцы в день годовщины УПА решили преподнести своему «генералу» необычный подарок – 5 голов, отрезанных у поляков. Тот был приятно удивлен как самим подарком, так и находчивостью своих подчиненных.

Подобное «рвение» смущало даже видавших виды немцев. Генеральный комиссар Волыни и Подолья обергруппенфюрер Шене 28 мая 1943 года просил «митрополита» Поликарпа Сикорского унять свою «паству»: «Национальные бандиты проявляют свою деятельность также в нападениях на безоружных поляков. По нашим подсчётам, на сегодня замордовано 15 тыс. поляков! Колонии Янова Долина не существует».

В «хронике СС стрелковой дивизии «Галичина», которую вела ее Войсковая управа, имеется следующая запись: «20.03.44 г.: есть на Волыни, который, вероятно, уже в Галичине, украинский повстанец, который хвалится, что своей мотузкой удавил 300 душ поляков. Его считают героем».

Поляки издали десятки фолиантов таких вот фактов геноцида, ни один из которых бандеровцы не опровергли. Рассказов же о подобных деяниях Армии Крайовой наберётся не более чем на общую тетрадь. Да и ту еще следует подкрепить существенными доказательствами.

Причём не обошли вниманием поляки и примеры милосердия со стороны украинцев. К примеру, в Вирке Костопольского уезда Франтишка Дзеканьская, неся свою 5-летнюю дочурку Ядзю, была смертельно ранена бандеровской пулей. Та же пуля задела детскую ножку. На протяжении 10 дней ребенок находился при убитой матери, питаясь зернами из колосков. Спас девочку украинский учитель.

При этом он наверняка знал, чем ему грозило подобное отношение к «чужакам». Ведь в том же уезде бандеровцы замордовали двоих украинских детей только потому, что они воспитывались в польской семье, а трехлетнему Стасику Павлюку разбили голову о стену, держа его за ножки.

Разумеется, страшная месть ожидала и тех украинцев, которые без вражды относились к советским воинам-освободителям. Районный проводник ОУН Иван Ревенюк («Гордый») вспоминал, как «ночью из села Хмызово привезли в лес сельскую девушку лет 17-ти, а то и меньше. Ее вина заключалась в том, что она вместе с другими сельскими девчатами ходила на танцы, когда в селе стояла воинская часть Красной Армии. Кубик (комбриг войскового округа УПА «Туры») увидел девушку и попросил у Варнака (проводника Ковельского округа) разрешения лично допросить ее. Он требовал, чтобы та созналась, что «гуляла» с солдатами. Девушка божилась, что этого не было. «А я сейчас это проверю», – усмехнулся Кубик, заостряя ножом сосновую палку. Через мгновение он подскочил к пленной и острым концом начал втыкать ей между ног, пока не вогнал сосновый кол в половой орган девушки».

В одну из ночей бандиты ворвались в украинское село Лозовое и за полтора часа убили свыше 100 его жителей. В семье Дягун бандеровец зарубил троих детей. Самому маленькому, четырехлетнему Владику, отрубил руки и ноги. В семье Макух убийцы застали двоих детей – трехлетнего Ивасика и десятимесячного Иосифа. Десятимесячное дитя, увидев мужчину, обрадовалось и со смехом протянуло к нему ручки, показывая свои четыре зубчика. Но безжалостный бандит полоснул ножом головку младенца, а его братику Ивасику топором разрубил голову.

Из села Волковыя в одну из ночей бандеровцы привели в лес целую семью. Долго издевались над несчастными людьми. Затем, увидев, что жена главы семьи беременна, разрезали ей живот, вырвали из него плод, а вместо него затолкали живого кролика.

«Они превзошли своими зверствами даже немецких садистов-эсэсовцев. Они пытают наших людей, наших крестьян... Разве мы не знаем, что они режут маленьких детей, разбивают о каменные стены их головки так, что мозг из них вылетает. Страшные зверские убийства – вот действия этих бешеных волков», – взывал Ярослав Галан. С подобным гневом зверства бандеровцев обличала и ОУН Мельника, и УПА Бульбы-Боровца, и правительство Западно-Украинской Народной Республики в изгнании, и Союз Гетманцев-Державников, обосновавшийся в Канаде.

Пусть запоздало, но все же раскаиваются в своих преступлениях и некоторые бандеровцы. Так, в январе 2004 года в редакцию «Советской Луганщины» пришла пожилая женщина и передала пакет от своей ушедшей недавно из жизни подруги. Гостья редакции объяснила, что своим визитом она выполняет последнюю волю уроженки Волынской области, активной в прошлом бандеровки, которая к концу жизни переосмыслила свою жизнь и решила своей исповедью хоть на малую толику искупить непоправимый грех.

«Я, Вдовиченко Надежда Тимофеевна, уроженка Волыни... Я и моя семья просим простить нас всех посмертно, потому что, когда люди будут читать это письмо, меня уже не будет (подруга выполнит моё поручение).

У родителей нас было пятеро, мы все были завзятые бандеровцы: брат Степан, сестра Анна, я, сестры Оля и Нина. Мы все ходили в бандерах, днем отсыпались по хатам, а ночью ходили и ездили по сёлам. Нам давались задания душить тех, кто укрывал пленных русских и самих пленных. Этим занимались мужчины, а мы, женщины, перебирали одежду, отбирали коров и свиней у погибших людей, скот резали, всё перерабатывали, тушили и укладывали в бочки. Однажды за одну ночь в селе Романове задушили 84 человека. Старших людей и старых душили, а детей маленьких за ножки − раз, ударил головкой об дверь – и готово, и на воз. Мы жалели своих мужчин, что они крепко намучаются за ночь, но за день отоспятся и на следующую ночь − в другое село. Были люди, которые прятались. Если мужчина прятался, принимались за женщин...

Других на Верховке убрали: жена Ковальчука Тилимона долго не признавалась, где он, и открывать не хотела, но ей пригрозили, и она вынуждена была открыть. Сказали: «Скажи, где муж, и мы тебя не тронем». Она призналась, что в стоге соломы, его вытащили, били, били, пока не забили. А двое детей, Степа и Оля, хорошие были дети, 14 и 12 лет... Младшую разодрали на две части, а мать Юньку уже не надо было душить, у нее разрыв сердца случился. В отряды брали молодых здоровых парней, чтобы душить людей. Так, из Верховки два брата Левчукив, Николай и Степан, не захотели душить, убежали домой. Мы приговорили их к казни. Когда поехали за ними, отец говорит: «Берёте сыновей – и я иду». Калина, жена, тоже говорит: «Берете мужа – и я иду». Вывели их метров за 400 и Надя просит: «Отпустите Колю», а Коля говорит: «Надя, не проси, у бандеров никто не отпросился и ты не выпросишься». Колю убили. Надю убили, отца убили, а Степана живым забрали, две недели водили в хату в одном белье − рубашка и штаны, били шомполами железными, чтобы признался, где семья, но он был твёрдый, ни в чём не признался, и последний вечер побили его, он попросился в туалет, один повёл его, а была сильная метель, туалет был из соломы, и Степан прорвал солому и убежал из наших рук. Нам все данные давали из Верховки земляки Петр Римарчук, Жабский и Пучь.

...В Новосёлках Ривненской области была одна комсомолка Мотря. Мы ее забрали на Верховку к старому Жабскому и давай доставать у живой сердце. Старый Саливон в одной руке держал часы, а в другой сердце, чтобы проверить, сколько ещё будет биться сердце в руке. И когда пришли русские, то сыновья хотели поставить ему памятник, дескать, боролся за Украину.

Шла еврейка с ребенком, убежала из гетто, остановили её, забили и в лесу закопали. Один наш бандера ходил за девушками-полячками. Дали ему приказ убрать их, и он рассказал, что сбросил в ручей. Их мать прибежала, плачет, спрашивает, не видела ли я, говорю, что нет, идем искать, идем над тем ручьём, я и мать туда. Нам был дан приказ: евреев, поляков, русских пленных и тех, кто прячет их, всех душить без пощады. Задушили семью Северинов, а дочка была замужем в другом селе. Приехала в Романове, а родителей нет, она плакать начала и давай вещи откапывать. Бандеры пришли, одежду забрали, а дочку живьём в тот же ящик закрыли и закопали. И осталось дома двое её маленьких детей. А если б детки приехали с матерью, то и они были б в том ящике. Был ещё в нашем селе Кублюк. Его направили в Котов, Киверцовский район, на работу. Поработал неделю и что же – отрубили голову Кублюку, а дочку взял соседний парень. Бандеры приказали убить дочку Соню, и Василий сказал: «Идём в лес за дровами». Поехали, привёз Василий Соню мёртвой, а людям сказал, что дерево убило.

Жил в нашем селе Ойцюсь Тимофей. Старый-старый дед, что он сказал, так оно и будет, был то пророк от Бога. Когда пришли немцы, им сразу донесли, что есть такой в селе, и немцы сразу же поехали к старому, чтобы тот сказал, что с ними будет... А он им говорит: «Ничего я вам не скажу, потому что вы меня убьёте». Переговорщик пообещал, что пальцем не тронут. Тогда дед им и говорит: «До Москвы вы дойдёте, но оттуда будете убегать, как сможете». Немцы его не тронули, но когда старый пророк сказал бандерам, что удушением людей Украины они ничего не сделают, то пришли бандеры, били до тех пор, пока не забили.

Теперь опишу про свою семью. Брат Степан был завзятый бандеровец, но и я не отставала от него, ходила везде с бандерами, хотя была замужем. Когда пришли русские, начались аресты, вывозили людей. Нашу семью тоже. Оля договорилась на вокзале, и её отпустили, но пришли бандеры, забрали и задушили её. Остался отец с матерью и сестрой Ниной в России. Мать старенькая. Нина наотрез отказалась идти работать на Россию, тогда начальство предложило ей работать секретарем. Но Нина сказала, что советского пера в руках держать не хочет. Ей снова пошли навстречу: «Если ты не хочешь ничего делать, то распишись, что будешь выдавать бандеров, и мы тебя отпустим домой. Нина, долго не думая, расписалась, и её отпустили. Ещё Нина не приехала домой, как её уже ждали бандеры, собрали собрание парней и девушек и судят Нину: смотрите, мол, кто поднимет на нас руку, со всеми так будет. По сегодняшний день не знаю, куда её дели.

Всю свою жизнь носила тяжелый камень в сердце, я ведь верила бандерам. Я могла продать любого человека, если кто-то что-то скажет на бандеров. А они, окаянные, пусть будут прокляты и Богом, и людьми на веки вечные. Сколько людей порубили невинных, а теперь они хотят, чтобы их приравнять к защитникам Украины. А с кем же они воевали? Со своими соседями, душегубы проклятые. Сколько крови на их руках, сколько ящиков с живыми закопано. Людей вывозили, но они и теперь не хотят возвращаться на ту бандеровщину.

Слёзно умоляю Вас, люди, простите мне мои грехи.» (газета «Советская Луганщина», январь 2004, N1)

qrok.net