НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

(Продолжение. Начало в №№21,22,25,34,36,38,40,44,47,49-52 2013г., 3-9 2014г.)

Западный Особый военный округ

Как-то писатель-хрущёвец, член ЦК КПСС К. Симонов отметил, что его удивило количество командиров, возвращающихся из отпуска в первые дни войны. Такое впечатление, писал он, будто большая часть округа перед войной была в отпусках. О попытках сократить этот поток здесь уже говорилось, когда приказом командующего ВВС ЗапОВО №952/Ш отменялись очередные отпуска командирам. В ночь на 21 июня Копец вновь приказал вернуть из отпусков находившийся там начальствующий состав:

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА №216

Из Лида Подана 22:50 20.6.41 Принята 24:45 20.6.41

Поступила в ОШШС 5:00 21.6.41 Расшифрована 5:15 21.6.41г.

Адрес: Командирам авиадивизий, отдельных полков, начальникам школ пилотов

Командующий ВВС приказал: Весь начсостав, находящийся в отпусках, вызвать в часть.

№ 959/ш Тараненко

(ЦАМО РФ, фонд 14 Гв. БАП, оп.178446, д. 2, л. 313.)

Но этот приказание было только прелюдией. Командир базировавшейся у границы 10-й сад полковник Н.Г. Белов вспомнил об этом дне следующее:

«20 июня я получил телеграмму начальника штаба ВВС округа полковника С.А. Худякова с приказом командующего ВВС округа: «Привести части в боевую готовность. Отпуск командному составу запретить. Находящихся в отпусках отозвать».

Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой приказ: «Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия личного состава. Личный состав из расположения лагеря не отпускать».

О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армией генералу Коробкову, который мне ответил:

- Я такого приказа не имею». (Буг в огне. Изд-во «Беларусь», Минск, 1977, с.139-140.)

О событиях этого дня в 4-й армии мы еще поговорим, а вот Белов абсолютно прав в том, что нас сейчас интересует прежде всего, – в ночь с 20 на 21 июня авиации, как и другим войскам, поступил приказ быть в боеготовности!

Вот текст этого приказа:

Сов. секретно Серия «Г»

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА №217

Из Лиды Подана 4:08 21.6.41 Принята 8:00 21.6.41

Поступила в ОШШС 8:05 21.6.41 Расшифрована 8:15 21.6.41г.

Адрес: Командирам АД, нач-кам районов авиационного базирования, к-рам отдельных АП.

Командующий ВВС приказал все части привести в боевую готовность, подвести необходимое количество боеприпасов принять необходимые меры маскировки аэродромов, матчасти и транспорта. Об исполнении донести 21.6.41г. повторяю 21.6.41г. к 18:00.

№962/ш Тараненко

Абзац нач-кам ШШС

Немедленно ознакомить данной шифровкой нач-ков районов авиационного базирования.

(ЦАМО РФ, фонд 14 Гв. БАП, оп.178446, д. 2, л. 310.)

Эту телеграмму (см. фото) получил 16-й бомбардировочный авиаполк 11-й авиадивизии из ее штаба в городе Лида. (К слову, время на доставку телеграммы составило 4 часа, а на саму дешифровку ушло всего 10 минут). Как и войскам соседнего ПрибОВО-СЗФ, в боевой готовности авиации округа назначалось быть к 18 часам 21 июня.

В штаб 10-й сад полковника Белова, как сообщает журнал боевых действий, такой приказ пришел из Минска в 2 часа ночи 21 июня:

"21.6.41 2.00 Штабом дивизии получено приказание командующего ВВС ЗапОВО шифртелеграммой за подписью полковника Тараненко следующего содержания: «Привести части 10 САД в готовность №2 и вызвать личный состав из отпусков».

21.6.1941 4.00. На основании приказания командующего ВВС ЗапОВО в 4.00 21.6 командиром дивизии были вызваны на аэродром Именин: командир 123 ИАП, 33 ИАП, 74 ШАП, 39 СБАП и командиры батальонов аэродромного обслуживания частей. Командиром дивизии частям дано приказание: «Рассредоточить матчасть самолетов на своих аэродромах, привести части в готовность №2 и вызвать личный состав с отпусков». (ЦАМО РФ, ф.20050, оп.1, д.1, л.2.)

Шифротелеграмма с приказом №962/ш командующего ВВС ЗапОВО

В приказе командующего ВВС ЗапОВО вводится боеготовность авиации, но ничего не говорится о том, что война начнется завтра утром. Видимо, письменные приказы, где прямо говорится, что завтра будет война с Германией, в штабы полков и других частей передавать еще не решались. Такие указания и инструкции, как и что сообщать личному составу, командиры дивизий давали своим подчиненным офицерам лично в устном порядке. Как станет понятно чуть ниже, именно по этой причине командир 10-й сад полковник Белов собирал ранним утром 21 июня командиров авиаполков (одну боевую готовность частям объявляли проще и быстрее – короткой шифротелеграммой, как в 16-м авиационном полку 11-й сад). А командиры полков это сразу сообщили всему остальному комсоставу (как начальник УНС-89 своим офицерам), включая технический персонал. Вот что сообщил технический специалист, командированный из Москвы в 123-й истребительный авиаполк для помощи в освоении самолета Як-1:

"21 июня 1941 года мы, как обычно, встали в 6 утра и пошли на аэродром. По пути зашли в штаб. Сурин [командир 123 ИАП] сказал, что в четыре утра полковник Белов собирал у него в кабинете командиров авиаполков, сообщил приказ командующего ВВС округа о приведении полков в боевую готовность и вызове из отпусков личного состава.

- Война неизбежна. Вопрос времени, - закончил Сурин". (Герои Бреста: новые документы, свидетельства очевидцев. Сост. П. Н. Панасюк и др. Минск, Беларусь, 1991. С.295.)

А вот документальное подтверждение того, что вслед за приказом о боеготовности и объявлением тревоги командиры дивизий лично собирали командный состав авиаполков и сообщали, что завтра будет война. Утром 21-го июня в 160-м истребительном авиаполку 43-й истребительной авиадивизии, как и повсюду, прозвучал сигнал тревоги, самолеты начали рассредоточивать и маскировать. Через некоторое время в полк прилетел командир дивизии генерал-майор Захаров:

"В субботу 21 июня на утреннем осмотре командиры эскадрилий зачитывали списки увольняемых из расположения лагеря в авиагородок. Люди ожидали конца полетов и были немало удивлены, когда узнали, что домой никого не отпускают. Со старта с удивлением посматривали на лагерь летчики и техники, где было заметно оживление. Самолеты, стоявшие на линейке, рассредоточивались по аэродрому, а частью маскировались в кустах. В народе, основанные на догадках, распространялись какие-то слухи о предстоящих маневрах.

В три часа дня, после обеда, на аэродром в Пронцеевку прилетел командир дивизии генерал-майор Захаров. На середине аэродрома, подальше от случайных слушателей, было собрано совещание руководящего состава полка, на котором выступил генерал-майор с предупреждением о возможности военных действий между Советским Союзом и Германией.

За последнее время, говорил генерал-майор, участились провокационные случаи на границе. Немецкие самолеты в одиночку и целыми соединениями нарушают нашу границу. Наша страна никому не позволяла и не позволит впредь подобные оскорбления со стороны какого-либо государства. По линии дипломатии были уже сделаны соответствующие заявления с требованием немедленного прекращения всяких провокационных действий, допускаемых германскими военными властями, но до сих пор нарушения на границе не прекращаются, а за последнее время все больше участились.

Очевидно, на нашу с Вами долю, товарищи, вышла почетная миссия научить немецких захватчиков уважать права и независимость Советского Союза, и я думаю, продолжил генерал, что мы с этой задачей справимся и покажем себя неплохими преподавателями.

Совещание закончилось. Несмотря на то, что он просил, чтобы все это пока не распространялось в народе, к вечеру о прилете и причине прилета генерал-майора знали все" (ЦАМО РФ, фонд 137 ГвИАП, оп.981871, д.1, л.8.)

Это выдержка из документа под названием "Боевой путь 137 гвардейского истребительного авиаполка" (бывший 160-й иап), написанного уже в конце войны. В тот момент, как и всю войну, "внезапность нападения Германии" была политикой СССР в области пропаганды, и потому все, что ей противоречило, не афишировалось, хотя в секретных документах и не запрещалась. Поэтому летописец полка выражался довольно осторожно и сглаживал острые углы, чтобы не сильно противоречить официальной линии. К примеру, посмотрите еще раз, как он уклончиво сказал уже об очевидном для нас факте – утренней боевой тревоге в полку:

"Люди ожидали конца полетов и были немало удивлены, когда узнали, что домой никого не отпускают. Со старта с удивлением посматривали на лагерь летчики и техники, где было заметно оживление. Самолеты, стоявшие на линейке, рассредоточивались по аэродрому, а частью маскировались в кустах. В народе, основанные на догадках, распространялись какие-то слухи о предстоящих маневрах".

Прямо-таки дипломат или сторонний наблюдатель – сразу и не поймешь, была тревога в полку или нет.

Поэтому в реальности генерал Захаров наверняка говорил резко и прямо, не стесняясь в выражениях, и даже из такого осторожного описания совершенно ясно: командир дивизии почти за сутки до войны лично собрал комсостав полка и без обиняков предупредил его, что завтра будет война с Германией.

Теперь посмотрим, как с этим обстояло дело в сухопутных войсках. Если, повторюсь, еще несколько дней назад в ЗапОВО за разговоры о войне с Германией строго предупреждали и даже наказывали, то в этот день о войне официально сообщили даже курсантам Борисовского танкового училища – в глубоком тылу округа:

"21 июня объявили тревогу. Вообще-то училище по тревоге поднимали как минимум два раза в неделю, так что никто особо и не побеспокоился. Выстроились на плацу. Вышел из штаба начальник училища – корпусной комиссар (было такое звание у политсостава) Иван Захарович Сусайков, вывел всех на лужайку и отдал не совсем обычный приказ: "Присаживайтесь, ребята, сейчас я прочитаю вам лекцию о войне с Германией... Договор договором, а на вред это не пойдет" (http://otvaga.vif2.ru/Otvaga/wars1/wars_43.htm).

Корпусной комиссар Сусайков действовал почти под копирку с командиром 43-й иад Захаровым – вывел нынешних и будущих командиров подальше от посторонних ушей, усадил на лужайку и сообщил о завтрашней войне с Германией.

Но поскольку кроме Захарова и Сусайкова сообщили это своим офицерам и остальные командиры, то теперь понятно, откуда во многих местах вдоль границы местные жители уже днем 21 июня точно знали, что завтра начнется война. Вот, к примеру, полоса обороны 56-й стрелковой дивизии 3-й армии в районе Гродно (к слову, за 400 км от базирования 160 иап):

"В субботу 21 июня мы [солдаты 142-го отдельного саперного батальона] работали в 3-4 км от деревни и пошли за молоком в д. Жабинск. Нас встретили женщины и плакали, сообщив, что завтра будет война, что погибнет много ребят. Мы им отвечали словами политрука, но женщины утверждали, что будет война". (Макеева И.Е. Отцы и дети из 41-го. ГОУПП "Гродненская типография", 2004, с.16.)

К вечеру 21 июня в магазинах Бреста расхватали соль, спички, мыло, потому что местное население уже знало и вовсю говорило о войне с немцами. (Буг в огне. Минск, "Беларусь", 1977, с.175.) Впрочем, оно тогда говорило об этом почти везде вдоль границы. И когда красноармейцы 56-й дивизии в лагерях у границы поздно вечером того дня смотрели фильмы, то местных жителей, которые раньше с удовольствием ходили на такие киносеансы, на этот раз оттуда как ветром сдуло.

То есть утром 21-го о предстоящем нападении немцев сообщили командирам и начальникам практически по всему округу. И хотя их настоятельно просили, "чтобы все это пока не распространялось в народе", но те, как водится, по "секрету" сообщили своим женам, а перепуганные женщины разнесли тревожную весть по всей округе. Впрочем, как минимум в двух округах, ПрибОВО и ЛВО, семьям военных об этом официально сказали уже днем 21 июня. Не знали о том, что война будет завтра, видимо, только рядовые красноармейцы и только в ЗапОВО (да и то многим из них об этом рассказали жены командиров).

Вернемся к сухопутным войскам ЗапОВО. 24-я стрелковая дивизия была элементом второго эшелона 3-й армии и располагалась в 100 км от границы у г. Молодечно. Тем не менее ее командир К.Н. Галицкий также в ночь на 21.06 лично от командующего армией Кузнецова получил задачу приготовить дивизию к поднятию по боевой тревоге, а также информацию, что часть войск армии уже получили приказ выйти ближе к границе:

"Положение тревожное. Мною отдан приказ вывести часть войск ближе к границе, к северо-западу от Гродно. Поезжайте к себе, подготовьте все к приведению частей в готовность в соответствии с планом поднятия по боевой тревоге. Никому об этом пока не говорите. Всю работу проводите лично и без шума.

Ехал я обратно в Молодечно в тихую летнюю ночь на 21 июня. Воздух был чист и дышалось легко, но на душе было неспокойно…".

Далее Галицкий рассказывает уже со слов члена Военного Совета 3-й армии Н.И. Бирюкова:

"Обстановка была угрожающая. Обменявшись мнениями, В.И. Кузнецов и Н.И. Бирюков сочли необходимым без доклада командующему округом – на это не было времени – вывести часть сил 345-го стрелкового полка из казарм на подготовленные оборонительные позиции. Лучше получить выговор, чем оказаться беспечными людьми – таково было их единодушное решение.

Командарм отдал соответствующий приказ В.К. Солодовникову, и тот вскоре доложил, что 1-й и 3-й стрелковые батальоны выведены на позиции, прикрывающие Августов с севера, со стороны Сувалки. 2-й батальон оставался в казармах, чтобы по сигналу боевой тревоги занять позицию на рубеже р. Нетта и Августовского канала юго-западнее города…

Таким образом, в Августове 345-й стрелковый полк 27-й стрелковой дивизии был приведен в боевую готовность." (Галицкий К. Н. Годы суровых испытаний. М., «Наука», 1973, с.29, 32-34.)

Военачальники показали, что всё это они выполнили самостоятельно, без разрешения командования на том основании, что для согласования не было времени. Но отчего же не было, если готовность в ПрибОВО и ЗапОВО назначалась на 18.00 21 июня и впереди были почти сутки? На самом деле командующий 3 армией Кузнецов сам доложил об этом в штаб округа, а тот в 2 часа 40 минут 21 июня – в Москву начальнику Генштаба РККА:

"[По] Докладу командующего 3-й армией проволочные заграждении вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты. В этом районе в лесу будто бы слышен шум наземных моторов.

Пограничниками усилен наряд.

345-му стрелковому полку (Августов) приказано быть готовности". (Сборник боевых документов. Выпуск 35. М., Воениздат, 1958. С.11.)

Но быть в боевой готовности в 3-й армии приказали не только 345-му стрелковому полку 27-й стрелковой дивизии. В ночь на 21 июня была объявлена тревога в частях Гродненского укрепрайона и соседней 56-й стрелковой дивизии:

«С 20 на 21 июня, с пятницы на субботу, по батальону [9-й артиллерийско-пулеметный батальон 68-го Гродненского УР] была объявлена боевая тревога. Доты были буквально завалены снарядами, ящиками с пулеметными лентами, а ездовые Звягин Дмитрий, Зехов и Сергеев все подвозили и подвозили их, спеша на подводах. По тревоге был поднят и комсостав 213-го стрелкового полка [56-й стрелковой дивизии], находившегося на правом фланге 9 ОПБ.

Все в сборе. Готовы. Ждут и не верят. Из памяти всплывают инциденты, стычки с диверсантами и шпиками, от которых становилось не легче. Из головы не выходит настораживающий шум и рокот моторов, отчетливо слышавшихся в последние дни по ту сторону. И это вызывало не страх, а тревогу. Команды «По местам!» и «Матчасть к бою!» выполнены…» (Из рукописи книги А. Д. Шмелева «Реквием 9-му артпульбату»).

То есть тревогу объявили во многих передовых частях 3-й армии, но отметили в донесении почему-то только 345 стрелковый полк – тот самый, который, согласно плану прикрытия, составлял передовой отряд поддержки погранвойск. А передовые отряды предназначались для противодействия отдельным бандам, то есть, по сути – для предотвращения провокаций. (Хотя лучший способ борьбы с провокациями, по мнению многих военачальников высшего ранга – не поддаваться на них. Для чего держать войска подальше от границы.)

Хотя о 4-й армии речь будет отдельно, сейчас скажем, что там тоже были извещены о начале войны на следующий день. Только к вечеру 21 июня войну с Германией уже стали называть всего лишь «провокациями немецкой военщины» (почему – тоже отдельный разговор). Известный специалист по диверсиям полковник И.Г. Старинов 19 июня отправился на учения в Белоруссии и после встреч в Минске с генералами Павловым, Климовских и Кличом к вечеру 21 июня вместе с коллегой подполковником Колесниковым прибыл в штаб 4-й армии, располагавшийся в городе Кобрин:

«Добрались до Кобрина к вечеру. Прошляков [начальник инженерных войск армии] подтвердил, что фашисты подтягивают к Западному Бугу военную технику, соорудили множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты.

— Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и что поддаваться на провокации нельзя, — спокойно сказал Прошляков. — Ничего. Слабонервных в штабе армии нет». (Старинов И.Г. Записки диверсанта. — М.: Альманах "Вымпел", 1997: 3.)

Киевский Особый военный округ

Днем 21 июня командный состав дивизий прикрытия округа тоже знал, что завтра будет война. 41-я стрелковая дивизия:

«В 17 часов командир дивизии начал совещание с командирами частей и их заместителями по политчасти. Сначала были заслушаны краткие доклады некоторых командиров о размещении, устройстве и состоянии частей. При этом упоминалось и о настроениях личного состава в связи с упорно державшимися слухами о войне. Основная масса красноармейцев и командиров высказывала недовольство тем, что мы очень многое спускаем фашистам, даже не открываем огня по самолетам и тем самым позволяем им беспрепятственно нарушать государственную границу и летать над нашей территорией.

Затем командир дивизии …перешел к самому главному и злободневному вопросу…

 – Я воевал в первую мировую войну и очень хорошо познал коварство кайзеровской армии. Ну а фашисты, пожалуй, будут еще похлеще. Мы с вами должны быть готовы к самому худшему с их стороны. Думаю, что вы меня понимаете». (Военно-исторический журнал, 1959, №4, с.65.)

Какие уж там «слухи о войне», если утром 21.06 о нападении немцев сообщили официально! Поэтому командиры и красноармейцы выплеснули свое недовольство: предупредили, что завтра начнется война с немцами, а их самолетам по-прежнему не мешают летать над нашей территорией.

Ну и как и у соседей из Западного округа, авиации КОВО тоже приказали быть в в боевой готовности. В истории 92-го истребительного авиаполка, входившего в состав 14-й истребительной авиадивизии, кратко сообщается:

«21 июня 1941 г., согласно шифровке командующего ВВС КОВО, было закончено рассредоточение, маскировка и укрытия для личного состава». (ЦАМО РФ, фонд 92 ИАП, оп.143387, д.1, л.2.)

Ленинградский военный округ

Ленинградский военный округ хоть и граничил с враждебным государством, но статуса особого не имел. Более того, поскольку руководство Финляндии ее участие в боевых действиях в первую неделю войны не предусматривало, то боевых действий с внезапным нападением утром 22.6 там не готовилось. Тем не менее командир 5-го пограничного отряда Ленинградского пограничного округа полковник А.М.Андреев сообщил следующее:

«21 июня 1941 года после совещания в моем служебном кабинете в городе Энсо вместе с заместителем начальника отряда по политчасти полковым комиссаром Зябликовым и начальником штаба отряда майором Окуневичем мы оценили сложившуюся обстановку и пришли к такому выводу:

а) Немецко-финские войска завершают сосредоточение оперативной наступательной группировки…

б) противник наиболее вероятно перейдет в наступление в ближайшие часы…

Утром 21 июня 1941 года командование 115-й стрелковой дивизии проинформировало нас: «Мы имеем указание быть в полной боевой готовности в местах постоянной дислокации».

На основании этой оценки обстановки мною был отдан следующий приказ по отряду:

«1. Продолжать укреплять охрану и оборону Государственной границы Союза СССР…

2. Личным составом заставы, свободным от непосредственной службы на линии государственной границы, в ночь на 22 июня 1941 года занять и оборонять боевые позиции в районе заставы.

3. Управлению комендатур и маневренной группе занять запасные командные пункты и районы…

4. Штаб пограничного отряда во главе с начальником штаба отряда майором Окуневичем из города Энсо в ночь на 22 июня1941 года переместить в район запасного командного пункта юго-восточнее города Энсо, к 24.00 21 июня1941 года организовать связь и управление с комендатурами, заставами и частями Красной Армии, дислоцированными в полосе пограничного отряда, а также с округом и центром…

6. В ночь на 22 июня 1941 года семьи военнослужащих (дети, старики) отвести в тыл, выделив для этого соответствующий автотранспорт". (Андреев А. М. От первого мгновения – до последнего. М., Воениздат, 1984, с 19-20.)

Пропустим откровение полковника Андреева, что приказ отряду он дал по своей инициативе. Поскольку финны не собирались наступать с утра 22 июня, то вывод Андреева «противник …перейдет в наступление в ближайшие часы» появился исключительно потому, чтоутром 21 июня войскам прикрытия и пограничным частям ЛВО также сообщили, что война с немцами начнется завтра, приказав быть в боевой готовности. Особо подчеркнем два момента, которые в Ленинградском округе надо было выполнить в ночь на 22 июня – пограничникам занять боевые позиции и эвакуировать свои семьи. Но к ним мы еще вернемся.

Московский военный округ

Ленинградский округ хоть не считался особым, но все-таки был приграничным. Москва же находилась за тысячу километров от границы, и немцам, при всем их желании, столицу на таком расстоянии было не достать ни в первый день войны, ни на десятый. Поэтому внезапное нападение или провокации немцев Московскому военному округу не грозили. Тем не менее, шутки ради, зададимся следующим вопросом. А что, в то время как офицеров и солдат утром 21 июня оповестили, что война начнется завтра – знал ли об этом Председатель СНК И.В. Сталин? И, о чудо! – оказывается, он тоже знал, и нашим историкам это уже давно известно! Вот что сообщил в мемуарах командующий Московским военным округом генерал И.В. Тюленев:

"В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:

— С вами будет говорить товарищ Сталин...

В трубке я услышал глуховатый голос:

— Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?

Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:

— Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.

В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии". (Тюленев И.В. Через три войны. — М.: Воениздат, 1972 г., с.123-124.)

Новые сведения о планах немцев получил не только Сталин. В числе прочих получил их и сам генерал Тюленев - прямо, без всяких там, как он пишет, впечатлений и намеков. Потому что его заботы, как командующего округом, о повышении боеготовности войск начались также в ночь на 21 июня и не ограничивались одной ПВО.

За несколько дней до войны группа командиров из управления 7-го механизированного корпуса, входившего в состав МВО, проводила рекогносцировку его путей выдвижения в сторону границы. Однако в ночь на 21 июня ситуация здесь тоже изменилась:

"Вечером 20 июня мы получили приказание возвратиться в Москву, а утром 21 июня последовало новое распоряжение, которое насторожило нас. Командиру корпуса было приказано срочно вывести части из лагерей, а артиллерии прекратить учебные боевые стрельбы на полигоне в Алабино и возвратиться в пункты своей постоянной дислокации. Кроме того, командир корпуса получил приказание выделить мотоциклетную роту, обеспечив ее боеприпасами, для укомплектования штаба одного из фронтов. Приказания отдавались поспешно, во всем чувствовалась нервозность. Начинало пахнуть порохом". (Казаков В.И. На переломе. М., Воениздат, 1962, с.5.)

Запах пороха в виде приказа наркома обороны (о котором речь впереди) заставил Тюленева утром 21 июня спешно выводить артиллерию к войскам даже с подмосковных полигонов, за тридевять земель от границы.

Адмирал Н.Г. Кузнецов – со слов генерала Тюленева – рассказал, что команда повысить боеготовность ПВО поступила Тюленеву лично от Сталина в два часа дня. Адмирал тоже делает совершенно правильный вывод, что уже днем 21 июня Сталин знал о неизбежности войны с Германией:

«21 июня около 2 часов дня ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.

Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер к И.В. Сталину были вызваны московские руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. "Возможно нападение немцев",— предупредил он. Очень жаль, что оставшиеся часы не были использованы с максимальной эффективностью...» (Кузнецов Н.Г. Курсом к победе. — М.: Голос, 2000, с.15).

А ведь к Н.Г. Кузнецову историки должны были прислушаться. Именно с его слов они уже почти 50 лет хором повторяют, что он единственный, кто сам заранее привел флот в боеготовность. Да, это не шутка – Кузнецов первый из военачальников высшего ранга сообщил, что целый вид вооруженных сил привели в боеготовность за три дня до войны! К свидетельствам такого авторитета надо относиться со вниманием.

Но его же слова, что Сталин почти за сутки до войны был уверен, что она начнется, они пропустили мимо ушей! А ведь это не меньшая сенсация, чем объявление флотам готовности №2 19 июня! Словоохотливый Кузнецов сообщил это, отклонившись от линии партии в данном вопросе, начатой Хрущевым и Жуковым. (Возможно, потому, что в свое время он был жестоко унижен и оскорблен этими деятелями.) Надо только в его сообщениях отделять реальные факты от нелепых домыслов и пояснений. Вроде тех, что объявил готовность флоту по своему желанию. Или, к примеру, каким негодяем он фактически выставляет здесь Сталина: в два часа дня вождь пришел к выводу о неизбежности войны, но приводить в боеготовность сразу стал только Москву. В подаче Кузнецова это выглядит как забота Сталина о самом себе – грубо говоря, чтобы в первый день войны ему на голову не упала бомба. Даже секретарей московских райкомов ВКП(б) предупредил о войне. А про войска у границы, стоящие под прицелом немцев, вспомнил только в последний момент (да и то, как утверждал будто бы неустанно пекущийся о боеготовности Г.К. Жуков, под его нажимом).

На самом деле, как мы видели, не только приграничные округа, но даже командование МВО к утру 21 июня было оповещено о точных дне и часе начала войны и начало приводить свои войска в боевую готовность.

Итак, вечером 20 июня после некоторого "отката" в боеготовности, начавшегося утром, действие временных ограничений отменили, а войскам вновь приказали быть в полной боеготовности. Одновременно войскам поступило предупреждение, что в 3-4 часа утра следующего дня Германия совершит нападение на Советский Союз.

«ДИРЕКТИВА 20.6.41»

Рассмотренные выше факты означают, что вторая половина дня 20 июня 1941 года стала тем моментом, когда после получения какой-то важнейшей информации в Кремле:

во-первых, в очередной раз получили подтверждение, что война начнется 22 июня;

во-вторых, дали войскам приказ занять боевые позиции и к ночи на 22 июня быть в боевой готовности встретить врага;

в-третьих, сообщили комсоставу западных округов, до командиров подразделений включительно, точное время начала войны – 3-4 часа 22 июня;

в-четвертых, о неизбежности нападения Германии в ближайшие дни приказали сообщить рядовому составу приграничных округов (что, однако, выполнили далеко не везде).

Однако эти важнейшие мероприятия были проведены отнюдь не по инициативе командования Красной Армии.

20 июня Советское правительство получило резкий отказ Гитлера принять наркома иностранных дел СССР Молотова в Берлине. А такая реакция Гитлера в сложившейся ситуации была равнозначна объявлению войны.

Это событие – безусловная причина, чтобы отменить некоторые ограничения в боеготовности, введенные утром 20 июня и снова объявить тревогу в войсках. (Или подтвердить действие приказов, отданных 18 июня, как это сделал, к примеру, командующий ПВО СЗФ).

Но задачи войскам указывают в приказах и директивах. Следовательно, в ночь с 20 на 21 июня войска получили директиву, которую по справедливости следовало бы назвать «Директива о боеготовности №1». Но поскольку этот номер занят, то мы условно будем ее называть «Директива 20.6.41».

Основное ее отличие от предыдущих приказов наркома обороны, отданных 12 и 18 июня, состояло в следующем. Тогда войска выводились на позиции, определенные планами прикрытия, под видом учений, выхода в полевые лагеря и т.п. О том, что войска идут на войну, тщательно скрывалось даже от командиров (хотя кое-где это нарушалось). Теперь же всей массе командиров прямо сообщили, что будет война, и назвали точные день и час ее начала!

Еще больше она отличалась от пресловутой «Директивы №1», принятой по настоянию Тимошенко и Жукова вечером 21 июня. Наверняка можно утверждать, что положение "не поддаваться на провокации" в директиве от 20.6 не только не было определяющим, но и сколь-нибудь существенным, а главной ее задачей была боеготовность войск. Сапер Чернов из ПрибОВО и пограничник Андреев из ЛВО в один голос утверждают, что к вечеру 21 июня должна была быть подготовлена эвакуация семей военнослужащих из приграничной зоны. Это командиры не только разных округов, но и разных наркоматов – НКО и НКВД. Одинаковая реакция комсостава разных наркоматов и округов показывает, что войскам Красной Армии и НКВД из Кремля, от председателя СНК поступил одинаковый приказ.

В течение дня 21 июня семьи были информированы (мы еще вернемся к этому), что ожидается нападение Германии, и собраны к вечеру для эвакуации. Но если тот, кто отдавал приказ вечером 20 июня, на тот момент в первую голову был озабочен проблемой не поддаваться на провокации, то такого он точно бы не позволил! Тут ставилась под угрозу вся скрытность – в массовом порядке вдоль всей германской границы могли разнести то, о чем накануне не только не писали, но и вслух не давали говорить! А если бы народ после этого, спасаясь от надвигающегося бедствия, в панике бросился в тыл? Попробуй тогда сохрани скрытность и предотврати провокации! Все это не могло не вызвать сильного недовольства, а то и противодействия у руководства наркомата обороны. Такая директива отдавалась явно вопреки его желанию.

Таким образом, уже к утру 21 июня все было ясно, и пресловутая жуковская "Директива №1", которая, как он нас долго убеждал, наконец-то ввела какую-то "боеготовность", была совершенно не нужна.

Попробуем определить, когда «Директива 20.6.41» появилась на самом верху, в Кремле, прежде чем уйти оттуда в наркомат обороны и далее в войска. Вот здесь уже вполне подойдет сравнение с принятой вечером 21 июня «Директивой №1». Если верить Жукову, ее написали в кабинете Сталина около десяти часов вечера. А в войска она реально стала поступать в четвертом часу утра. То есть время прохождения ее из Кремля, от главы Правительства, до командования приграничных армий составило приблизительно 5-6 часов.

А 20 июня войска стали получать приказы уже где-то в двенадцатом часу ночи. Командующий ПВО СЗФ отреагировал на него своим приказом в 23.30, в 3-й армии такой приказ появился ближе к двенадцати ночи 20 июня. Если для прохождения директивы нужно было 5-6 часов, то от главы Правительства, т.е. Сталина, она ориентировочно вышла, самое позднее, часов в 6 вечера 20 июня 1941 года. Запомним это время.

Но прежде чем продолжить изучение дальнейших событий в войсках Красной Армии, имеет смысл рассмотреть ситуацию утром 21 июня в 4-й армии ЗапОВО, опираясь при этом на изложенные выше факты и выводы.

Г.Н. СПАСЬКОВ

(Продолжение следует)