ШТРИХИ К НЕДОРИСОВАННОМУ ПОРТРЕТУ

Видишь этого человека? Это Ленин. Обрати внимание на его упрямый, своевольный череп.

Роза Люксембург – Кларе Цеткин

После смерти великий человек всегда превращается в миф. Ленин начал превращаться в миф еще при жизни. При подавляющем изобилии работ, ему посвященных, он не стал ни понятнее, ни доступнее – скорее наоборот, с каждым «историческим исследованием» вождь революции становился все более недоступен для нас… Фигура и историческая роль Ленина столь велики, что для мало-мальски адекватного ответа на вопрос поэта «что он сделал, кто он и откуда, этот самый человечный человек?» понадобились бы тома. В этих довольно сумбурных заметках я не претендую на такой ответ; как и обозначено заглавием, это – штрихи к недорисованному портрету, не более того…

Самый человечный человек

Эта характеристика Ленина, данная Маяковским, обретает особую глубину, если вспомнить другого титана советской литературы, Максима Горького, сказавшего устами одного из своих героев:

«Человек и люди – не одно и то же, нет. Человек – враг действительности, утверждаемой людьми; вот почему он всегда ненавистен людям».

Крах попыток классификации

Преимущество Ленина как исторической личности состоит в том, что по сей день его так и не удалось классифицировать. Сам по себе акт классификации означает победу системы. Классифицирован – значит не страшен. Поэтому система всегда стремится классифицировать своих противников. Сначала убить, потом пожрать – такова тактика системы по отношению ко всему, опасному ей. Скажем, наследник ленинской власти Сталин благополучно классифицирован и пребывает в качестве экспоната в музее XX века. Классифицирован всеми – либералами, консерваторами, монархистами и анархистами: в каждой из этих групп существует какой-то устойчивый консенсус мнений относительно его исторической роли. А ведь эпоха Сталина уже наследовала эпохе Ленина. Ленин же и созданный им стиль до сих пор продолжают вызывать у классификаторов недоумение и смятение. Скоро уже сто лет, как они примеряют на Ленина всевозможные мифы разных степеней пошлости, но несоответствие всегда выходит чересчур очевидным.

Интересно проследить эволюцию мифа о Ленине на его родине. Еще при Сталине страну заполонили черно-белые фильмы, в которых роль Ленина исполняли совершенно на него не похожие актеры с внешностью и ужимками клоунов[1]. С малых лет советского человека буквально всюду преследовал сусальный образ доброго Дедушки[2], прямо-таки ужасающий своей вымученностью и неестественностью. Один из самых крутых нонконформистов в истории, Ленин, наверное, был бы немало поражен, узнай он о том, во что его попытаются превратить. Впрочем, кажется, именно Владимир Ильич сказал в свое время, что лучший способ умертвить политического деятеля – сотворить из него икону. Когда Советский Союз рухнул, поверженного кумира принялись поливать грязью с небывалой интенсивностью; искусственный образ Дедушки глумливо осмеивался. Но это был всего лишь искусственный образ… Потерявшая всякое чувство меры антиленинская кампания, которую вели, как правило, бывшие «верные ленинцы»[3], парадоксальным образом открыла думающим людям глаза на подлинное величие вождя мирового пролетариата, величие страшное, жестокое, внечеловеческое, мало удобное для нас. Только теперь Ленин стал принадлежать избранным, тем, кому он должен был принадлежать по праву.

Осквернение памяти Ленина не давало нужных плодов. Но Ленина нужно было повалить во что бы то ни стало – в эпоху первоначального накопления, как стали ее называть, пользуясь старой марксистской терминологией, этот символ упрямого народного стремления к справедливости, символ грозного союза угнетенного народа и одержимых интеллектуалов на этом пути, был опасен, он мозолил глаза… Оставалось одно – вычеркнуть Ленина из памяти народной. Российское телевидение по сей день со странной, на первый взгляд, гордостью любит демонстрировать несчастных тинэйджеров, которые в 15 лет не могут ответить на вопрос журналиста о том, кто такой Владимир Ильич Ленин. Но это явно тупиковый, порожденный отчаянием ход[4]. Именно сегодня Ленин возвращается к нам. Все указывает на то, что двадцать первый век даст нам новый виток осмысления ленинизма[5].

Создать прецедент

В одной из бесчисленных антисоветских книжек Ленин, в компании соратников узнавший об удачном исходе штурма Зимнего, заливаясь истерическим смехом, восклицает что-то вроде:

– Теперь держитесь! Теперь нас всех перевешают на фонарях!

С каким настроением, на самом деле, Ленин взваливал на себя бремя власти? Оставим истерический смех писателям романов, но согласимся с тем, что перспектива фонарей была вполне осязаема. Ухватиться за власть в совершенно разрегулированном, фактически разрушенном государстве, отстоять ее в жестокой войне, в полностью враждебном окружении, заново отстроить – по новому, доселе невиданному принципу – государственный аппарат, находясь буквально под прицельным огнем, – и при этом ни разу не задуматься о возможности краха? Вряд ли такое было возможно. Как известно, сразу после прихода к власти Ленин издал ряд совершенно декларативных декретов. Значение их, на текущий момент, было скорее агитационное, чем практическое. Причем обращалась новая власть не только к настоящим, но и к будущим поколениям. Владимир Ильич в любой момент готов был «слететь» и старался оставить как можно более глубокий след в памяти народной. Этим обусловлен был и знаменитый план «монументальной пропаганды». Большевистский прорыв поначалу представлялся Ленину чем-то вроде прорыва парижских коммунаров, «штурмовавших небо» и уничтоженных при штурме. По мере того, как большевики начинали упрочиваться во власти, его опасения за будущее социалистического советского проекта вовсе не исчезали, а скорее даже обострялись. «Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение — именно, в положение человека, который зазнался. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться», – говорил Ленин на своем юбилее в 1920 году, отказавшись выслушивать восторженные славословия соратников. В 1922 году, когда враг, как кажется, окончательно разбит и в стране начинается строительство нового социалистического порядка, на XI съезде РКП(б) в одной из своих последних значительных речей Ленин изъясняется еще более тревожно:

«Нам очень много приходится слышать, мне особенно по должности, сладенького коммунистического вранья, “комвранья”, кажинный день, и тошнехонько от этого бывает иногда убийственно. И вот вместо этого комвранья приходит номер “Смены вех” и говорит напрямик: “У вас это вовсе не так, это вы только воображаете, а на самом деле вы скатываетесь в обычное буржуазное болото, и там будут коммунистические флажки болтаться со всякими словечками.” <...> Такую вещь очень полезно посмотреть, которая пишется не потому, что в коммунистическом государстве принято так писать или запрещено иначе писать, а потому, что это действительно есть классовая правда, грубо, открыто высказанная классовым врагом». «Отступать после победоносного великого наступления страшно трудно, – пророчески замечает Ленин, он имеет в виду «Новую экономическую политику», но его размышления применимы и к последующей истории Советского государства. – Тут имеются совершенно иные отношения; там дисциплину если и не поддерживаешь, все сами собой прут и летят вперед; тут и дисциплина должна быть сознательной и в сто раз нужнее, потому что, когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление, — тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали». Побежали даже не в 91-м, но гораздо раньше, когда коммунистический режим потерял даже остатки былого пафоса. Ленин предвидел и это, сказав как будто для тех, кто будет жить после него: «Никакая сила в мире не может взять назад того, что Советское государство было создано. Это — всемирно-историческая победа. Сотни лет государства строились по буржуазному типу, и впервые была найдена форма государства не буржуазного. Может быть, наш аппарат и плох, но говорят, что первая паровая машина, которая была изобретена, была тоже плоха, и даже неизвестно, работала ли она. Но не в этом дело, а дело в том, что изобретение было сделано. Пускай первая паровая машина по своей форме и была непригодна, но зато теперь мы имеем паровоз. Пусть наш государственный аппарат из рук вон плох, но все-таки он создан, величайшее историческое изобретение сделано».

Вечное преодоление

Идеалист и прагматик одновременно, Ленин понимал, что целиком реализовать грандиозный замысел вселенского коммунизма здесь и теперь не удастся. Ленин не обольщался. «Существенно то, что лед сломан, что путь открыт, что дорога показана». Тотальной победы не будет, не будет никогда; важно движение к победе, покорение новых и новых горизонтов, преодоление новых и новых преград – в войне ли, в политике ли, в науке ли. Социализм, по Ленину, «не готовая система, которой будет облагодетельствовано человечество. Социализм есть классовая борьба теперешнего пролетариата, идущего от одной цели к другой во имя своей коренной цели, приближаясь к ней с каждым днем». В каждодневном и упорном преодолении Ленин видел главнейшее преимущество молодого советского строя перед погрязшим в своей самодовольной порочности капитализмом, куда более могущественным исторически, географически и политически. Потребность в преодолении как инстинкт победителя, как инстинкт полнокровной, здоровой натуры – вот на чем базировал и чем оправдывал свою деятельность Ленин, не боясь, если надо, совершать «маленькое отступление для большого прыжка». Отрицая на словах роль личности в истории, он собственным примером продемонстрировал исключительную важность этой роли.

Именно этот важнейший урок Ленина оказался забытым боготворившими его преемниками. Стремление почить на лаврах, особенно во второй половине двадцатого века, поддерживаемое и разделяемое малограмотными и простонародными коммунистическими лидерами, оказалось неодолимым. На ум приходит история о маковом поле из «Волшебника Изумрудного Города», задремав на котором, никто уже никогда не просыпался.

Воля и разум

Типичная черта русского интеллигента, многократно описанная классиками русской литературы середины-конца XIX века, – его нерешительность, неспособность к действию. В рассказе Чехова «Мститель» интеллигентный рогоносец, придя в оружейную лавку с тем, чтобы купить пистолет и застрелить из него неверную жену вместе с любовником, после длительных размышлений и колебаний (сколько страшных картин проносится в его воображении!) покупает в конце концов сетку для ловли перепелов.

Можно объяснять паралич воли, как это всегда со свойственным ему едким сарказмом делал Ленин, трусостью и безволием вечно колеблющейся интеллигенции, и в ряде случаев такое объяснение будет справедливым. Однако стоит учесть еще, что переразвитой, утонченный мозг всегда располагает более к созерцанию, нежели к действию: когда приходит время действовать, он ощущает себя опутанным самыми разными доводами, всевозможными «за» и «против», возникающими отовсюду, куда только он может заглянуть – а кругозор его так широк! Есть отличная русская поговорка «заплутать в трех соснах»; оказавшись в трех соснах, такой ум видит перед собой тысячи возможных путей – и даже не плутает, но остается в нерешительности на одном и том же месте. К формуле Ленина «пролетариат борется, буржуазия крадется к власти» можно было бы добавить «интеллигенция колеблется». Сомнения и топтание на месте среди интеллигенции всегда были распространены даже в среде революционных радикалов.

Ленин принадлежал, безусловно, к умам самого высокого уровня, – к умам гениальным, к умам, способным просчитывать последствия своих действий надолго вперед и видеть самые разные пути, по которым можно было направить эти действия. Уникальность Ленина, особенно хорошо заметная на русской почве, состояла в том, что при этом он был способен молниеносно принимать решение и проводить его в жизнь с железной последовательностью и нечеловеческой энергией. «Крайности ни в чем не хороши, но если бы пришлось выбирать — мы бы предпочли узкую и нетерпимую определенность мягкой и уступчивой расплывчатости», – сказал вождь еще в 1905-м. И позже, уже в семнадцатом: «Кто хочет помочь колеблющимся, должен начать с того, чтобы перестать колебаться самому». «Воин колеблется и размышляет сколько угодно, пока он принимает решение. Но когда решение принято, он исполняет его безо всяких колебаний», – это правило индейца-яки из историй Кастанеды звучит абсолютно по-ленински. Если же выбранная стратегия не приносила нужного результата, доселе железный и непоколебимый Ленин, в мыслях которого, казалось, не было места сомнениям в правильности своих действий, замечал непорядок одним из первых и изменял её с приводившей в изумление соратников и врагов быстротой. Он был великим мастером крутых поворотов. Кроме того, он был великим мастером оказываться в нужное время в нужном месте – и делать в этом месте, в этот момент всё, что необходимо для победы.

Мемуаристы описывали, как на заре своей борьбы замешанный в студенческом бунте молодой Владимир Ульянов имел примечательный разговор с жандармским приставом. «Что же вы бунтуете, молодой человек, ведь перед вами стена», – говорил ему сердобольный жандарм. «Стена, да гнилая: ткни и развалится», – отвечал будущий Ленин со свойственной молодости задорной наглостью. Он имел право на эту наглость: много позже он ткнул-таки стену, и она действительно развалилась; но развалилась она потому, что он знал, куда ткнуть. Время и место для тычка было выбрано безупречно: сотни пальцев тыкали в стену, но развалилась она именно перед ним.

Диалектика Ленина

Единство и борьба противоположностей. Владимир Ильич Ленин является, безусловно, одной из самых противоречивых исторических фигур. Циничный идеалист, мудрый фанатик, упрямый скиталец, зоркий слепец, благословленный небесами на штурм небес же – образ, малоприспособленный к пониманию исторических профессоров с плоскими задами… Победоносность ленинской политики, конечно же, обусловлена, прежде всего, его умением объединять и мобилизовывать в себе эти противоречия для решения глобальных, сверхчеловеческих задач. В теории почти утопист, на практике он был предельно реалистичен и скептичен; поставив своей задачей служение человеку, жестоко изгонял из него слишком человеческое; чаяния широких народных масс осуществлял руками немногих строжайше отобранных; победил, чтобы проиграть, – или проиграл, чтобы победить: последнее мы еще не можем выяснить. Перечень объединенных гением Ленина противоположностей можно продолжать и продолжать – именно их единство и привело его к победе.

Количество и качество. Вопрос о Ленине и массах один из самых сложных и самых поучительных. «История, – писал Ленин в 1920 году, – знает превращения всех сортов. Полагаться на убежденность, преданность и прочие душевные качества — это вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо». Здесь нет ни малейшей фетишизации масс, нет и намека на воспевание стадного инстинкта, свойственного большинству левых революционеров. Борьба Ленина есть в первую очередь утверждение принципа. Разумеется, Ленин был убежден, что этот принцип утверждается в конечном счете во имя народа и для народа, но знание на данном историческом этапе принадлежало посвященным. Посвященным следовало организовываться, для того чтобы, возглавив массу, повести ее к победе[6]. «Может ли сила сотни превышать силу тысячи? Может и превышает, если сотня организована», – говорил Ленин. Это – не просто историческое наблюдение; у Ленина, максимально ориентированного на текущий момент, на здесь и теперь, вообще трудно отыскать только наблюдения; это – руководство к действию. Менее всего большевик номер один страшился остаться в меньшинстве. Отсутствие такой боязни и позволило ему победить в семнадцатом году, когда после «Апрельских тезисов» от него отвернулись даже товарищи по партии. Знаменитое ленинское «Что делать?», написанное еще раньше и наделавшее много шуму в рядах аморфных и нерешительных социалистов, есть рекомендация и инструкция по строительству ордена. В сущности, концепция Ленина религиозна: она подразумевает не столько традиционный марксистский переход количества в качество, сколько торжество качества в количестве, качества, как бы являющегося извне, нисходящего на количество, качества запредельного и метафизического[7]. Ленин ощущал себя наиболее чистым воплощением этого качества – история показала, что это ощущение было абсолютно справедливым. «Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции», – эти слова Ленина, сказанные еще в 1905 году, иллюстрируют его понимание революции как духовного процесса. Не просто политик, занимающийся мышиной возней во имя меркантильных, собственных или массовых интересов, но пророк, аватара, отбросивший всякую внешнюю псевдорелигиозную мишуру – и при этом утверждающий всей жизнью и деятельностью своей великую внечеловеческую ценность – таким предстает Ленин перед потомками.

Отрицание отрицания. Гейдар Джемаль, наиболее глубокий и серьезный современный исследователь феномена ленинизма, видит главнейший пафос Ленина в «срывании всех и всяческих масок» (фраза принадлежит Владимиру Ильичу). Глубинный пафос Ленина, этого коммунистического фанатика, – жестокая воля к истине. «Ленин был Великий Отрицатель, – писал модный ныне Черчилль. – Он отрицал все. Он отрицал Бога, царя, отечество, мораль, договоры, долги, законы и старинные обычаи, всю систему человеческого общества. В конце концов, он отрицал самого себя. Он отрицал коммунистическую систему». Черчилль так и не сумел понять своего великого врага. Иисус Христос, которого ему случалось поминать всуе, тоже отрицал «всю систему человеческого общества». Именно в этом смысле и следует рассматривать ленинский «нигилизм». Его тотальное, бескомпромиссное отрицание было, используя термин из словаря его любимой диалектики, отрицанием отрицания, отрицанием всякой системы, уродующей и отрицающей жизнь. Именно поэтому, отрицая, ему удалось создать так много – создать ту державу, солдаты которой оказались в 1945 году в Берлине, сокрушив врага, перед которым Черчилль трепетал.

Бакунинский афоризм говорит о том, что разрушение есть созидание. В реально обращенном мире истинное есть момент ложного, учил нас разоблачитель Общества Спектакля Ги Дебор. В этом смысле радикальное ленинское отрицание «истинного» на поверку является утверждением, великим да. Ленин является уникальным революционером еще и потому, что пафос созидания проявляется и доминирует у него даже тогда, когда речь идет непосредственно о деструкции. Пятьдесят пять томов ленинских сочинений – замечательный и уникальный памятник непрерывному созиданию – созиданию сначала великой революции, потом – великого государства.

[1] Вдова Ленина Крупская явно переживала по этому поводу. «Владимир Ильич никогда не был таким суетливым», – писала она.

[2] Ленин умер, не дожив и до пятидесяти четырех лет, но ему усиленно приклеивался ярлык Дедушки. Папой должен был быть Иосиф Виссарионович.

[3] Классический пример такого «верного ленинца» – хорошо известный в середине девяностых генерал Волкогонов. Всю свою жизнь этот человек паразитировал на Ленине. До «перестройки» он писал сомнительного качества хвалебные оды вождю, а с «перестройкой» перестроился и сам, заполонив рынок не менее сомнительными книжонками, в которых обвинял Ленина во всех возможных прегрешениях.

[4] Сокровенную мечту новых хозяев жизни великолепно демонстрируют их шуты. В конце девяностых по российскому телевидению прошел примечательный сюжет. Сборище «художников» пожирало торт в виде тела Ленина в гробу в натуральную величину. Художественная акция называлась «В XXI век без Ленина». Все это делалось с таким остервенением, что не оставалось сомнений: они были готовы сожрать и мавзолейную мумию, если бы им только позволили это сделать.

[5] Великолепная работа Гейдара Джемаля так и называется: «Неоленинизм в XXI веке». Эта небольшая, газетного формата статья стоит целой книги о Ленине модного в интеллектуальных кругах левого философа Жижека.

[6] Постсоветская массовость коммунистической партии, антропологические типажи ее вождей, скорее всего, привели бы Ленина в бешенство.

[7] Современники из числа классических социалистов чуяли это, часто ругая Ленина духовным сыном недостаточно философски и политически корректных для интеллигентского общества того времени Бакунина и Бланки.

Товарищ У

(Продолжение следует)

 

БОЛЬШАЯ ЧИСТКА

(Продолжение. Начало в №№8,9,11-16)

Власов. Но как могли представить себе генералы Красной Армии сотрудничество с Гитлером? Если они и не были хорошими коммунистами, то были ли эти военные хотя бы националистами?

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, надо ответить на другие вопросы. Почему это предположение должно различаться для Франции и Советского Союза? Не был ли маршал Петэн, победитель при Вердене, символом французского шовинистического национализма? Разве не были генерал Вейган и адмирал Дарлан страстными защитниками французского колониализма?

Несмотря на все это, все трое стали главными фигурами в сотрудничестве с нацистами.

Не будь в Советском Союзе свержения капитализма и жестокой борьбы с буржуазией, разве не имели бы все силы, тоскующие по “свободному предпринимательству”, дополнительных причин для сотрудничества с немецким “энергичным капитализмом”?

И разве не показала Вторая мировая война, что настроения, представленные во Франции маршалом Петэном, существовали и среди советских офицеров?

Генерал Власов играл важную роль в обороне Москвы в конце 1941 года. Арестованный немцами в 1942 году, он стал изменником. Но только 16 сентября 1944 года, после встречи с Гиммлером, ему было дано официальное разрешение на создание Русской Освободительной армии, первая дивизия которой была образована в 1943 году. Предлагали свои услуги нацистам и другие пленные офицеры, вот их имена.

Генерал-майор Трухин, начальник оперативного отдела Главного штаба Балтийского флота, профессор Академии Генерального штаба. Генерал-майор Малышкин, начальник штаба 19-й армии. Генерал-майор Закутный, профессор Академии Генерального штаба. Генерал-майор Благовещенский, командир бригады; Шаповалов, командующий артиллерией корпуса; и Меандров. Командир бригады Жиленков, член Военного Совета 32-й армии. Полковники Мальцев, Зверев, Нерянин и Буняченко, командир 389-й дивизии.

Каковы были политические убеждения этих людей? Бывший офицер британских спецслужб и историк Кукридж писал:

“Окружение Власова представляло собой странный сброд. Наиболее интеллигентным из его офицеров был полковник Зыков (еврей). Он был сторонником “правых уклонистов” Бухарина, и в 1936 году был сослан Сталиным в Сибирь, где провел четыре года. Другой свидетель сталинской чистки, генерал Василий Федорович Малышкин, бывший начальник штаба Дальневосточной армии; он попал в тюрьму во время дела Тухачевского. Третий офицер, генерал-майор Георгий Николаевич Жиленков, был армейским политкомиссаром. Они, как и многие другие офицеры, завербованные Геленом, были реабилитированы в начале войны в 1941 году”.

Итак, мы узнаем, что некоторые высшие офицеры, осужденные и высланные в Сибирь, реабилитированные затем во время войны, перешли на сторону Гитлера! Действительно, меры, принятые во время Большой Чистки, были совершенно оправданы.

Объясняя свой переход к нацистам, Власов написал открытое письмо: “Почему я вступил на путь борьбы против большевизма”.

Содержание этого письма весьма показательно.

Во-первых, его критика советского режима идентична тому, что говорили Троцкий и правые круги Запада.

“Я видел, что жизнь русского рабочего очень тяжела, что крестьян силой затягивают в колхозы, что миллионы русских людей исчезли после ареста без всякого суда... Система комиссаров разрушила Красную Армию. Безответственность и слежка делают из командира игрушку в руках партийных работников в гражданской одежде или военной форме... Многие тысячи лучших командиров, включая маршалов, были арестованы и расстреляны или высланы в лагеря и никогда не вернулись”.

Заметим, что Власов выступает за профессиональную армию, с полной автономией военных, совсем как в предыдущих цитатах из исследования американских военных.

Затем Власов поясняет, как его поражения вдохновили на переход к нацистам. В следующей главе мы увидим, что Троцкий и троцкисты постоянно использовали пораженческую пропаганду.

“Я видел, что война проиграна по двум причинам: нежелание русского народа защищать большевистское правительство и созданная им система насилия и безответственности армейского командования...”

Наконец, используя “антикапиталистические” разговоры нацистов, Власов объясняет, что Новая Россия должна войти в Европейскую капиталистическую и империалистическую систему.

“Мы должны построить Новую Россию без большевиков и капиталистов...

Интересы русского народа всегда схожи с интересами германского народа и всех других европейских наций... Большевизм отделил русский народ от остальной Европы непроницаемой стеной”.

Солженицын. Мы бы хотели сделать небольшое отступление для Солженицына. Этот человек стал официальным голосом для кучки слуг царского режима, буржуа, спекулянтов, кулаков, сводников, бандитов и власовцев, которые были законно репрессированы социалистическим государством.

Солженицын – литературный писака, живший двуличной жизнью во время нацистской оккупации. Шовинист, он ненавидел немецких захватчиков. Но еще больше он ненавидел социализм. Поэтому у него нашлось немного неодобрительных слов для генерала Власова, самого известного пособника нацистов. Хотя Солженицын не одобрял союз Власова с Гитлером, он весьма хвалебно говорил о ненависти Власова к большевизму.

Генерал Власов сотрудничал с нацистами после того, как попал в плен? Солженицын нашел способ объяснить и оправдать измену. Он писал:

“Вторая ударная армия Власова... была в 70 километрах в тылу немецких войск! И затем безжалостное сталинистское командование не смогло найти для усиления его войск ни людей, ни вооружения... Армия была без пищи, и в то же время Власову не дали разрешения на сдачу войск...

Теперь это, конечно, было изменой Родине! Это, конечно, ужасное, самовольное предательство! Но Сталин... Ему надо засчитать пренебрежение и беспечность при подготовке к войне, замешательство и трусость в ее начале, бесцельные жертвы целых армий и корпусов только лишь для спасения собственной маршальской формы. Действительно, какую более жестокую измену надо искать у Верховного Главнокомандующего?”

Вот так Солженицын защищает предателя Власова от Сталина. Давайте рассмотрим то, что на самом деле произошло в начале 1942 года. Несколько армий получили приказ взломать немецкую блокаду Ленинграда. Но наступление быстро выдохлось, и командующий фронтом, Хозин, получил приказ от Сталина вывести армию Власова с передовых позиций. Маршал Василевский пишет:

“Власов, не обладавший многими необходимыми качествами командира и будучи, на деле, нерешительным и трусоватым по природе, был совершенно пассивен. Угрожающее положение, в котором оказалась его армия, деморализовало его до конца, и он не сделал попытки вывести свои войска быстро и скрытно...

Я могу с определенным правом подтвердить крайне серьезную озабоченность, которую выказывал Сталин ежедневно о судьбе Второй ударной армии и об оказании ей всей возможной поддержки. Об этом свидетельствует целый ряд директив ВГК, которые я лично писал под диктовку Сталина.

Власов присоединился к врагу, хотя значительная часть его армии сумела прорваться сквозь немецкие войска и спастись.”

Русские нанялись в нацистскую армию, чтобы сражаться с советским народом? Но, восклицает Солженицын, это же преступный Сталинский режим вынудил их к тому:

“Людей побуждала к вступлению во власовские подразделения Вермахта только последняя крайность, только предел отчаяния, только неистощимая ненависть к Советскому режиму”.

Кроме того, говорит Солженицын, предатели-власовцы были больше антикоммунистами, чем пронацистами:

“Только осенью 1944 года начали формироваться дивизии Власова, состоявшие исключительно из русских... их первый и последний самостоятельный поступок - удар по немецким войскам... Власов приказал своим дивизиям помочь чешским повстанцам”.

Эта сказка повторялась нацистскими и другими фашистскими преступниками во всех странах: когда германские фашисты были уже на грани поражения, все они вдруг обнаружили свое “национальное и независимое” призвание и вспомнили о своем “противостоянии” Германии, присматривая себе защиту под крылом империализма США!

Солженицын не опровергает того, что немцы были фашистами, но они были тупыми и слепыми фашистами. Если бы у них было чуть побольше ума, немецкие фашисты должны были бы признать ценность их русских братьев по оружию, и они бы дали им некий уровень автономии:

“Немцы, по своей полной тупости и переоценке собственных сил, разрешили им только умирать за Германский Рейх, но отвергали их право планировать независимое будущее России”.

Война еще была в разгаре, нацизм еще не был окончательно разбит, а Солженицын уже плакал о “бесчеловечной” участи арестованных власовцев! Он описывал сцены на освобожденной советской земле:

“Заключенный, одетый в немецкие форменные брюки, кричал мне на чистом русском языке. Выше пояса он был обнажен, и его лицо, грудь, плечи и спина были в крови, когда сержант-особист гнал его вперед кнутом... я побоялся защищать власовца перед особистом... Эта картина останется навсегда в моей памяти. Это, помимо всего прочего, есть почти символ ГУЛАГа. Это должно быть на суперобложке этой книги”.

Надо поблагодарить Солженицына за обескураживающую откровенность: человек, который лучше всего представлял “миллионы жертв сталинизма”, был нацистским пособником.

Тайная антикоммунистическая организация в Красной Армии. В целом чистки в Красной Армии представляют как акты глупости, произвола, слепых репрессий; обвинения были подтасованы, дьявольски замышлены для укрепления личной диктатуры Сталина.

Где же правда?

Конкретный и очень интересный пример можно получить из рассмотрения некоторых важнейших сторон этого вопроса.

Полковник Советской Армии Г.А. Токаев дезертировал в Британию в 1948 году. Он написал книгу, озаглавленную “Товарищ Х”, настоящий золотой прииск для тех, кто хочет попытаться понять всю сложность борьбы внутри большевистской партии. Инженер по аэронавтике, Токаев с 1937 по 1948 год был партийным секретарем крупнейшей партийной организации Военно-Воздушной Академии им. Жуковского. То есть, он был в числе руководящих кадров.

Когда он вступил в партию в 1933 году в возрасте 22 лет, он уже был членом тайной антикоммунистической организации. Во главе этой организации стоял один из высших офицеров Красной Армии, влиятельный член Центрального Комитета большевистской партии! Группа Токаева проводила тайные собрания, принимала резолюции и рассылала своих посланцев по стране.

В книге, изданной в 1956 году, он раскрывает политические идеи своей тайной группы. Чтение этой книги о тайной антикоммунистической организации весьма познавательно.

Прежде всего, Токаев представляет себя как “революционного демократа и либерала”.

Мы были, заявляет он, “врагами любого, кто хотел разделить мир на “наших” и “чужих”, на коммунистов и антикоммунистов”.

Группа Токаева “провозгласила идеалы всеобщего братства” и “расценивала христианство как одну из величайших систем всеобщих человеческих ценностей”.

Группа Токаева была ярым приверженцем буржуазного режима, установленного Февральской революцией. “Февральская революция представляла собой проблеск демократии ... который говорил о скрытой вере в демократию среди простого народа”.

Печатавшаяся за границей газета меньшевиков “Социалистический вестник” была популярна в группе Токаева, как и книга “Истоки красного террора” меньшевика Г. Аронсона.

Токаев подтвердил связи его антикоммунистической организации и социал-демократического Интернационала. “Революционное демократическое движение близко демократическим социалистам. Я работал в тесном сотрудничестве со многими убежденными социалистами, такими, как Курт Шумахер.... Такие имена, как Эттли, Бевин, Спаак и Блюм много значат для человечества”.

Токаев также боролся за “права человека” всех антикоммунистов. “В соответствии с нашими взглядами... не было более срочного и важного дела в СССР, чем борьба за права личности”.

Многопартийность и разделение СССР на независимые республики были двумя существенными пунктами программы заговорщиков.

Группа Токаева, большинство членов которой представляли собой националистов, выходцев с Кавказа, выражали поддержку плана Енукидзе, который нацеливался на уничтожение “корней и ветвей” сталинизма и замену сталинского “реакционного СССР” на “свободный союз свободных людей”. Страна должна была быть разделена на десять естественных частей: Северо-Кавказские Соединенные Штаты, Украинская Демократическая Республика, Московская Демократическая Республика, Сибирская Демократическая Республика и т.д.

Подготавливая в 1939 году план свержения сталинского правительства, группа Токаева была готова “искать поддержку извне, особенно от партий Второго Интернационала ... Должно было быть избрано новое Конституционное Собрание, и его первой мерой должно было стать прекращение однопартийного правления”.

Группа Токаева, несомненно, была вовлечена в борьбу до конца с партийным руководством. Летом 1935 года “мы, оппозиция армейская или гражданская, полностью отдавали себе отчет, что мы вступили в смертельную борьбу”.

В конечном счете, Токаев рассматривал “Британию как самую свободную и самую демократичную страну мира”. После Второй мировой войны “мои друзья и я стали большими ценителями Соединенных Штатов”.

Поразительно, что программа Горбачева повторила всё слово в слово. Идеи, которые защищались тайной антикоммунистической организацией в 1931-1941 годах, снова появились, но теперь уже в руководстве партии в 1985 году. Горбачев осудил разделение мира на социалистический и капиталистический и обратился к “универсальным ценностям”. В 1986 году Горбачев положил начало восстановлению отношений с социал-демократией. Многопартийность стала реальностью в СССР в 1989 году. Ельцин как-то напомнил премьер-министру Франции Шираку, что Февральская революция принесла “демократические надежды” в Россию. Трансформация “реакционного СССР” в “Союз свободных республик” завершилась.

Людо МАРТЕНС, Из книги «Запрещённый Сталин»

(Продолжение следует)