ПИСЬМА ЗА МОНАСТЫРСКУЮ СТЕНУ

Архимандриту ТИХОНУ (Г.А. Шевкунову)

Письмо третье

Страна, к которой благоволил господь

Я собирался ещё в самом начале заметить кое-что о языке Вашей книги «Несвятые святые», Георгий Александрович, да всё забывал. Так вот, чтобы опять не забыть...

Первое, что бросается в глаза, язык книги перенасыщен совершенно необязательной иностранщиной. Зачем, например, говорить «феноменальная память», когда можно сказать «прекрасная», «редкая», «удивительная». Далеко не всегда обязательны, особенно в святых устах, и такие слова, как «ассоциируется» и т.п. Иногда Вы употребляете слова просто неверно. Так, «официоз» это печатный орган, который, не являясь официальным, правительственным, тем не менее в существенной мере выражает позицию власти. Это подобно тому как ариозо отчасти ария, но не ария. А Вы всё официальное называете официозом. Или: автор книги «выразил ей благодарность публично на обороте титульного листа книги». Какая же тут публичность?

«Архимандрит Гавриил вёл себя с власть предержащими не вызывающе». Эту несуразность - власть предержащие - особенно странно видеть в книге священнослужителя, ибо это исковерканная цитата из Послания апостола Павла к римлянам (13,1-5): «Всяк душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть аще не от Бога». Ведь это так часто цитируют! Предержащая власть – высшая, главная. Словом, за языком надо следить, а не просто «за словом ставить слово». Это – вкратце.

Любопытен Ваш рассказ о том, Георгий Александрович, как Вы ездили домой к своему институтскому преподавателю Е.А.Григорьеву. Это было в тот день, когда Вы, уже взрослый человек, крестились. Странно, что Вашей крёстной матерью стала совершенно незнакомая случайная женщина – уборщица в этой церкви, которую Вы даже по имени не назвали. Выбор крёстных родителей дело серьёзное. Меня крестили не на последнем курсе института, как Вас, а, как это водится, в младенчестве, и моей крестной матерью стала родная тётя, которую выбрал мой дед, - Антонина Васильевна Карпова. А Вы, должно быть, даже имени своей крёстной матери не знаете.

Однако Ваша безымянная крёстная оказалась вроде бы пророчицей или ведуньей. Она объявила, что несколько дней после крещения Ваши молитвы будут «очень действенны», и дала указание, что Вам делать. И вот Вы по её воле поехали к Григорьеву. Жил он, пишете, у метро «Беляево», на окраине Москвы в однокомнатной квартире. «Я не знал, дома ли он (телефоны в те годы были не у всех)».

Не перебор ли тут? И окраина, и одна комната, и даже нет телефона... В 80-х годах телефон уже давно не был проблемой, труднее было сыскать человека или семью, у которых его нет. А ведь Григорьев – известный сценарист, лауреат премии им. братьев Васильевых, преподаватель ВГИКа. Как он оказался в таком положении? Но раньше он жил на Малой Дмитровке (ул.Чехова, 8) – в центре Москвы, и телефон, разумеется, имел: К-9-81-59. Но – не в этом дело.

Приехали Вы в Беляево, а Григорьева дома нет. И вот Вы страстно взмолились: «Иисус Христос, Бог, в веру Которого я сегодня крестился! Больше всего на свете я сейчас хочу увидеть Евгения Александровича Григорьева, моего учителя. Я понимаю, что не должен по мелочам беспокоить Тебя. Но, если можно, сделай это для меня сегодня». И что же? Нет предела милосердию Божьему. Видимо, Он подумал: «Это – можно. Жалко что ли. Можно». И Евгений Александрович тут же явился. Замечательно!

Но, как Вы знаете, 6 августа 2000 года Ваш учитель почил в Бозе. И неужели за минувшие тринадцать лет Вы ни разу не вознесли молитву о его воскрешении? Вот это было бы не «по мелочам».

Но у Вас почему-то и дальше преобладают молитвы, просьбы к Богу, похожие на обращение в Бюро добрых услуг, которые в Советское время выполняли для населения много хороших дел: чинили примусы, подшивали валенки, ремонтировали санузлы... Вот пропала у Вас дорогая книга. И что же? Оказывается, есть специальная молитва о пропавшей вещи - 50-й псалом царя Давида. Вы его прочитали, подкрепили Символом веры – и книга тут же нашлась. Отлично! Другой раз зимой Вы ехали куда-то с приятелем на машине и угодили в придорожный сугроб, да так, что не могли выбраться. Пропадай моя телега – все четыре колеса. И Вы опять... Неужели и на этот случай есть надлежащая молитва? Выходит. Вы взмолились: «Господи, помоги нам!.. Сделай что-нибудь! А то мы здесь замерзнем и погибнем!..» На этот раз не потребовался и Символ веры. Господь тотчас прислал вам своих «ангелов в образе четырёх пьяных офицеров», возвращавшихся с какой-то пьянки. Оказывается, Всевышний не пренебрегает для благой цели и пьянчугами. Очень демократично. Это для меня тоже новость.

Так же поступают и Ваши персонажи, причем порой они обращаются не к самому Богу, а к святым да ещё в довольно бесцеремонной форме. Так, у некой Фроси убежала тёлка, видно, хотела перебраться на другой берег реки к стаду. И Фрося воскликнула, имея в виду преподобного Серафима: «Батюшка Серафим! Ты что, уснул? Не видишь, что ли? Тёлка-то убежала!» И какой эффект? «Тёлка сразу стала. Как вкопанная. Повернулась и побрела обратно». Значит, услышала тёлка голос преподобного и поняла его волю. Очень отрадно. Тёлка не иголка. А вот молитва о пропавшей кошке есть? Думаю, вряд ли. Ведь кошка-то по сравнению с телкой едва различима.

Замечательна история и с машиной жены Александра Крутова, главного редактора для меня, русского, не очень съедобного журнала «Русский дом». Вы освятили её машину, а на другой день, несмотря на это, её украли. Но автолюбительница тотчас вспомнила «особую антиугонную молитву» и - через день машину благополучно нашли. Да святится имя Твое!

Но должен заметить, что у меня иногда случается так: о ком-то подумаю, кого-то вспомню и вдруг – безо всякой молитвы!- этот человек или звонит, или письмо от него получаю, а то и является собственной персоной. Или вот прошлой осенью я потерял ручные часы, дорогой мне подарок газеты «Патриот». Уж так я убивался!.. А в мае, убираясь в моём кабинете к Первому мая и Дню Победы, жена, знавшая о пропаже, нашла их. И часики тикали. И всё это безо всяких молитв. Видно, моя Татьяна и впрямь святая, как я всегда считал.

Но, веря в могущества Вашего способа борьбы с разного рода нестроениями, позволю себе высказать два пожелания. Во-первых, хорошо бы Вам, Георгий Александрович, в следующем издании книги, которое не заставит себя ждать, привести тексты всех этих молитв – о пропавших книгах, машинах, собаках, коровах, ослах... Ведь во всех рассказанных Вами случаях и обращения, и молитвы, и, так сказать, адресаты были разные. Во-вторых, как я уже сказал, все обращения к высшим силам, о коих Вы поведали, похожи на заявку в Бюро добрых услуг по не столь уж значительным частным эпизодам вроде перегоревшего утюга. И это для кого-то может показаться просто ширпотребовской профанацией веры. Ведь и без того, как пишет в «Литгазете» израильский публицист Авигдор Эскин, «в России процент воцерковленных людей сегодня достигает трех процентов» (3.7.13). Так почему бы Вам не обратиться к Богу по вопросам гораздо более существенным, важным не только для библиофилов или автолюбителей, а для всего народа. Вот, допустим, сейчас, как и в прошлые годы демократической эры, на востоке страны – в Приморье, Якутии, на Урале - одновременно бушуют две стихии: лесные пожары и наводнения. Самый подходящий момент воззвать: «О Всемогущий, перемести проливные дожди туда, где пламень адский! Ну что Тебе стоит...» Или вот президент Путин уже не один год сулит нам 25 миллионов рабочих мест. И тут было бы уместно взмолиться: «Господи милосердный! Они не ведают, что и творят и говорят. Не какие-то непонятные «места» надо создавать. Ведь полицейские, торговцы, певички, фокусники это тоже «места». А надо строить заводы, промышленные предприятия, комбинаты – там и будут реальные, конкретные рабочие места. Просвети их, Господи! Пусть для начала построит нам хоть свечной заводик на тридцать рабочих мест». Можно вспомнить ещё и о том, что власть наша долго сотрясала атмосферу кликами о модернизации. Кричала, кричала – и вдруг замолчала. Теперь, вспомнив о великой советской индустриализации 20-30-х годов, они голосят о «новой индустриализации», путинской. И тут впору взмолиться: «Господи, пожалей ты нас, православных. Убери Ты этих трепачей к чертовой матери. Дай вздохнуть полной грудью народу нашему!»

Перед читателем Вашей книги проходит длинный ряд священнослужителей, которых Вы, естественно, стараетесь представить в самом благоприятном свете. Так, пишете, что иные из них были на фронте, защищали родину. Очень достойно! Но когда я читаю, что в одном монастыре «больше половины монахов были орденоносцами и ветеранами войны, а другая немалая часть прошла сталинские лагеря, а третьи испытали и то и другое» да ещё они при оружии, то тут можно только или посмеяться, как когда-то на концерте Райкина, или ощутить себя на очередном нынешнем выступлении по телевидению Сванидзе, именующего себя историком.

А Вы уверяете к тому же, что Ваши собратья не просто были на фронте, а «прошли всю войну»: и о. Нафанаил – всю, и о. Досифей – всю, и о. Алипий – всю... Но надо бы Вам знать, что ведь не так уж много воинов Красной Армии всю-то прошли. Об о. Алипии даже сказано, что он «четыре года воевал». Вы ставите в неловкое положение своих персонажей. Ведь четырех-то лет война всё-таки не длилась. Тем более это попахивает липой, что, оказывается, «он прошел путь от Москвы до Берлина». Если от Москвы, то, значит, первые самые страшные полгода войны он не видел, ибо «путь от Москвы» начался в декабре 1941 года. Вот так и Ваш Солженицын голосил: «Четыре года моей войны!» А когда его уличили во вранье, признался: с мая 1943 года. Да ещё от двух последних месяцев улизнул, обдуманно посадив себя в Бутырку с помощью антисоветских писем, что рассылал по разным адресам. Странно и то, что за его «четыре года» Алипий даже ефрейтора не получил, не говорю уж о сержанте, а так и остался рядовым. Вон Солженицын-то меньше чем за два года от лейтенанта до капитана допёр.

Темы войны Вам лучше бы не касаться. Вы сами-то в каких войсках служили? Или вовсе не служили? Вот что Вы рассказываете, например, услышав это из третьих уст: будто одни солдаты, сражаясь с врагом, снимали гимнастёрки, а другие «брали с собой на спину мешки с сухарями». Ни того, ни другого быть не могло. Дикая чушь! Зачем снимать гимнастёрки, тем более, что бои-то шли круглый год и даже в самые лютые морозы? Конечно, случалось, как писал поэт,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди...

Но у Вас не об этом.

А как идти в бой с нагруженным мешком за плечами - это кто ж Вам впарил? И откуда мешки сухарей? Нам давали на день два-три сухаря, и мы их съедали.

Или вот ещё рассказец о войне: «Однажды в сорок первом ночью на передовой Илья Данилович, будущий о. Рафаил, так оголодал, что не выдержал и пошел на запах тушенки к вражеским окопам». На запах! Как собака. И в какой же близости были окопы, чтобы учуять запах, – поди, метров десять, что ли? Так не бывало. «Немцы стрелять не стали, решили подождать, пока этот русский ввалится к ним в окоп». Как они могли ждать? Ведь естественней всего было подумать, что русский идёт с гранатами. Немало случаев было, когда наши солдаты поступали именно так – подрывали врага и сами гибли. «А когда немцы разобрались, зачем явился русский, дали ему каши с тушенкой». Я не знаю, чем кормили немецких солдат, но нас – как раз тушенкой, которую поставляли американцы по ленд-лизу. «Илья не только сам наелся, но и набил(!) кашей каску для голодных товарищей». Какая трогательная Рождественская сказочка! Так бы и написали: «Случилось это в ночь под Рождество». А Вы, Георгий Александрович, хоть одну правдивую книжечку про войну прочитали, например, «Судьба человека»? хоть один хороший фильм о ней, например, «Горячий снег» видели? хоть кто-нибудь из родственников Ваших, отец или дед, был на войне? Наконец, взрослый же Вы человек, должны сами понимать. Ведь тут что ни слово, то хоть стой, хоть падай. Подумать только! Эти живодеры явились к нам по трупам, чтобы наших солдат кашей кормить! Когда ж им заниматься мародёрством, виселицами, расстрелами, Хатынью. Бабьим Яром. Запомните, это мы кормили их детей, когда пришли в Германию.

Даже поверить в то, что Ваш Илья был так голоден, трудно. В сорок первом году немцы почти непрерывно наступали, мы отступали. Какие окопы в десяти метрах? И поэт был прав:

Есть войны закон не новый:

В отступленье - ешь ты вдоволь,

В обороне – так и сяк,

В наступленье – натощак.

Так что, скорее немцы были натощак, чем наши.

Вам самому-то, возросшему, по собственному признанию, среди «золотой молодёжи», приходилось хоть раз в жизни голодать? Вы хороший аппетит от голода отличаете?

Помянутого о. Алипия, наместника Псково-Печерского монастыря, Вы лично не знали, слышали о нем лишь от других, но очень хотите восславить его, так сказать, со всех сторон. Уверяете, например, что он даже «спас от продажи за границу произведения русских и зарубежных живописцев». Какие произведения? Каких живописцев? С чего Вы решили, что люди будут верить Вам на слово безо всяких доказательств, как сам Вы верите любому вздору о советском времени, что услышали краем уха набегу из трапезной в опочивальню. Так вот, после войны никакой продажи произведений живописи за границу не было. Наоборот, мы вернули многие картины, в том числе всю великую Дрезденскую галерею вместе с бессмертной Сикстинской мадонной туда, где они были до войны.

С восторгом и умилением рассказываете ещё о том, как Алипий в монастыре с балкона своей квартиры на втором этаже «общался с народом» - вел душеспасительные беседы, взирая сверху вниз на стоящих под балконом людей, среди которых были и калеки, убогие, и старики, и женщины, и дети... И это, по Вашим словам, длилось часами. Вы можете себе представить, чтобы Христос вот так-то, с балкончика?..

Один эпизод такого «общения» вызвал у Вас особый восторг. Опять же, как всегда, с чужих слов Вы рассказываете, что однажды... Дату, время хотя бы приблизительно Вы, как правило, не указываете, чем, естественно, часто делаете просто невозможным для читателя сориентироваться. Так вот, однажды Псковскую область посетила «сановная и очень влиятельная дама – министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие и не только деятели культуры». Если многие, то назвали бы хоть парочку трепетантов, допустим, из академиков или генералов. Не можете. Не знаете. Потому что взяли этих трепетантов с колокольни. А я Вам кое-что расскажу.

Екатерина Алексеевна Фурцева – человек из глубины народа. Она родилась в 1910 году в Вышнем Волочке. Отец погиб на германской войне, мать лет в двадцать пять осталась вдовой с малыми детьми, была она неграмотной и всю жизнь работала ткачихой, звали её Матрёна. Вашу-то матушку, Георгий Александрович, как величают – не Жозефина? Трудовую жизнь будущий министр начала тоже ткачихой. Вы знаете, что это за профессия? Потом её выдвинули на комсомольскую работу. Ей пришлось поработать в Курской области, в Саратове, в Крыму... Перед войной она окончила Московский институт тонкой химической технологии. Очень не просто складывалась у нее личная жизнь. Первый муж во время войны написал ей с фронта, что у него другая семья, и она осталась одна с малой дочерью на руках. Потом дважды в неё влюблялись семейные мужчины...

Но как бы то ни было, в 1948 году Фурцева окончила Высшую партийную школу при ЦК и вскоре стала вторым секретарём Московского комитета партии. Даже автор не слишком доброжелательной статьи о ней в интернете отмечает: «Сферой её деятельности стали идеология, культура и наука. При ней началось строительство театра Моссовета, театра оперетты, реконструкция театра Маяковского, появились новые кинотеатры... Е.А. Фурцева поддержала предложение академиков А.Н. Бакулева и Б.В. Петровского о строительстве крупных медицинский центров». Вы-то в своей жизни что поддержали, Георгий Александрович? Сретенский монастырь? Очень хорошо!

Дальше: «Под её контролем началась разработка плана строительства клиники на 2500 коек для 2-го Медицинского института и клинического городка для Академии медицинских наук. Памятник Юрию Долгорукову, стадион в Лужниках, новый цирк, Музыкальный детский театр Натальи Сац, хореографическое училище при Большом театре, картинная галерея на Крымском валу, Библитека иностранной литературы, хранилище библиотеки им. Ленина – всё это было сделано благодаря ей». Такова одна сторона её жизни и работы.

А вот другая. Когда в 1958 году в связи с Нобелевской премией на Пастернака обрушился радио-газетный шквал и на Западе, и у нас, многоопытный старец Корней Чуковский сразу решил: «Спасение одно - поехать вместе с ним завтра спозаранку к Фурцевой, заявить ей, что его самого возмущает та свистопляска, которая поднята вокруг его имени, что роман «Живаго» попал за границу помимо его воли – и вообще не держаться в стороне от ЦК, а показать, что он нисколько не солидарен с бандитами... И пусть он расскажет ей всё - спокойно, искренне. Пусть скажет, что возмущён такими статейками, как те, которые печатают о нём антисоветские люди... Пусть скажет, что он стал жертвой аферистов, издавших его роман против его воли, как он говорит».

А старик был человеком хорошо осведомленным, и вот у него такое убеждение: Екатерина Алексеевна может помочь! Хотя тогда она была ещё не министром культуры, а первым секретарём МГК и секретарём ЦК. Мало того, Чуковский всё это сказал в Переделкине Пастернаку в присутствии А.Н. Погодиной, жены драматурга Погодина, сына Пастернака - Леонида и фотографа А.В. Морозова. И потом, 27 октября, в дневнике записал: «Они меня поддержали». Значит, вовсе не один Чуковский так думал о Фурцевой. Пастернак не захотел ехать, но написал ей письмо, однако оно получилось таким недипломатичным, что, по мнению Чуковского, могло только помешать. Неизвестно – было ли оно передано.

Только в одном ошибался всезнающий старец: никаких аферистов не было, Пастернак сознательно передал рукопись романа итальянскому издателю и напечатан он был вовсе не против воли автора. Но тогда знать этого Чуковский не мог.

А вот конкретные факты, помогающие понять, на чём основывалось такое мнение в художественной среде о Фурцевой. Известный кинорежиссер народный артист России Геннадий Полока свой первый фильм «Чайки над барханами» в 1959 году снимал в Туркмении. Фильм почему-то очень не понравился руководителям республики, и они добились его запрета. Молодой никому неведомый режиссер обратился с жалобой к Фурцевой, которая только что стала министром. Она собрала художественный совет, который фильм одобрил. Однако туркмены не успокоились, они сфабриковали дело о растрате режиссером большой суммы. Это грозило ему 15-ю годами. Тогда Фурцева со знаменитым режиссером Иваном Николаевичем Пырьевым написали письмо Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко. В итоге дело было прекращено за отсутствием состава преступления («ЛГ», 10.07.13).

Можно вспомнить и о том, что в своё время была запрещена пьеса Леонида Леонова «Метель». И не как-нибудь, не каким-то горкомом или реперткомом, а постановлением Президиума ЦК, притом с самыми жёсткими и тяжелыми формулировками. Но Е.А. Фурцева вскоре после того, как стала министром, подала в ЦК записку с просьбой разрешить постановку пьесы. И Президиум ЦК разрешил.

Так чего же стоят, Георгий Александрович, Ваши слова о массовом трепетании перед Фурцевой? Она, возможно, не была таким уж тонким знатоком искусства, но что такое хорошо и что такое плохо понимала, сообразить, чего стоит «Черный квадрат» Малевича и чего - «Христос в пустыне» Крамского, могла и была честным, отзывчивым, и, когда надо, решительным человеком. По разным надобностям жизни Фурцева помогала Святославу Рихтеру, Льву Кербелю, Майе Плисецкой, Юрию Любимову. Ещё и театр на Таганке был построен по её настоянию.

Многие деятели культуры и искусства отзывались о ней очень тепло и благодарно. Директор театра «Ла Скала» Антонио Гирингелли был просто влюблён в неё, что помогало нашим певцам проходить стажировку на сцене этого во всем мире знаменитого театра. Фурцева однажды получила письмо от Людмилы Лонго, референта Гирингелли: «Уважаемая Екатерина Алексеевна! Доктор Гирингелли собрал Ваши фотографии и поручил различным художникам написать по ним Ваш портрет. Один из них ему, наконец, понравился, ему кажется, что-то получилось. Он хотел бы поднести портрет Вам по случаю приезда «Ла Скала» в Москву в память о многолетнем сотрудничестве, о дружеских отношениях и о той симпатии, любви, что он всегда к Вам испытывал. Он очень боится, как бы Вы не рассердились на него за такую смелость, и потому поручил мне выяснить Ваше отношение».

А Михаил Шолохов с трибуны съезда партии сказал так: «Давно мы, писатели, мечтали о таком министре культуры. Всем взяла дорогая Екатерина Алексеевна: и дело своё отлично поставила, потому что знает его и любит, и душевна, обаятельна».

По данным интернета, известному предпринимателю Арманду Хаммеру, хорошо известному в нашей стране с первых лет революции, когда он отменно поживился за счёт России, Екатерина Алексеевна всучила этот самый «Черный квадрат» в обмен на какую-то картину Гойи. Одно это характеризует её как ценителя искусства и мудрого руководителя. Словом, не зря она получила четыре ордена Ленина. А недавний министр культуры Швыдкой обратно выкупил сей «Квадрат» за десять миллионов долларов. Более выразительной характеристики этому путинскому прохиндею представить трудно.

Екатерина Алексеевна умерла 24 октября 1974 года. На её похоронах Майя Плисецкая сказала: «Такого министра у нас больше не будет...». После её смерти был создан Фонд русской культуры им. Фурцевой. На доме, где она жила, в 2004 году установлена мемориальная доска. О нас с Вами, Георгий Александрович, по такому случаю будут хоть газетные сообщения?

Вы оказались тут в одной компании с артисткой Татьяной Пилецкой. Она хоть и много снималась в кино, однако в Советское время подняться выше первой ступеньки – звания заслуженной артистки РСФСР, полученном в 1977 году к юбилею – не смогла. Но в нынешнее время, в 1999 году, когда звание народного артиста России дают даже таким, как телевизионный затейник Якубович («Поле чудес»), это звание получила и она.

Недавно в правительственной «Российской газете» артистка поведала, что фильм, повествовавший о любви далеко немолодого композитора к юной девушке, после которого Пилецкая обрела известность, первоначально назывался «Знакомые судьбы». Но, говорит, «министр культуры Фурцева возмутилась: «Что значит знакомые? У нас что, все девушки такие? Нет, пусть уж лучше будет «Разные судьбы». Ей никто возражать не смел» («РГ», 18.07.13).

Ну, во-первых, подумаешь, какой деспотизм, какая тирания – министр захотела другое заглавие, при этом явно лучшее, точнее выражающее суть фильма. Но мадам помнит сей деспотизм всю жизнь. А во-вторых, фильм этот – 1956 года, Фурцева тогда не была министром. В чём же дело? Да просто Пилецкая принадлежит к той, родственной и Вам среде, в которой считается обязательным хаить всё советское, в том числе и всех министров.

Фурцева, пишете Вы, увидела о. Алипия, который даже не спустился со своей высоты встретить женщину-министра, стоящим на балконе и беседующим с толпой внизу. И она будто бы орала ему снизу вверх: «Как вы, образованный человек, могли оказаться здесь среди мракобесов?» Ну на кого Вы рассчитываете, измысливая такую туфту?.. И Алипий будто бы ответил так: «Мне под Берлином <...> оторвало (здесь он высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как уйти в монастырь». Ну, не надо быть филологом, чтобы понять, что отчубучил и со своей высоты обрушил святой отец на голову женщины.

Вы величаете его великим наместником... Неужели, Георгий Александрович, не понимаете, что в этом эпизоде Вы намалевали образ не великого служителя Богу, а великого хама, богомерзкого матершинника. Надеюсь, что на самом деле он таким не был. И всё это Ваша выдумка, нет здесь ни слова правды, Фурцевой и делать-то было нечего в этом монастыре, и не могла она так держаться и так говорить, как Вы изобразили. А Вы от лица Алипия, ни на чем не основываясь, приписываете ей ещё и «патологическую ненависть к церкви». Но на самом деле этот эпизод и есть истинный образец Вашей личной патологической ненависти к человеку только за то, что он советский человек. А если настаиваете, что рассказ Ваш - правда, то опять же о каком притеснении церкви так много Вы говорите, коли ваши иерархи могли подобным образом разговаривать с министрами? И кто же Вам поверит, что «через час (после его хамства) Алипия вызвали в Москву», где он держался так же нагло. Его надо было не в Москву вызывать, а посадить на 15 суток, как пьяного забулдыгу, а потом лишить сана за то, что опозорил его.

Да, Ваша злобность и ненависть ко всему советскому имеет поистине клинический характер. Вот кто-то из Ваших собратьев купил «запорожца» черного цвета. Вполне возможно, какой достался, такой и взял, не придавая значения цвету. Но нет, Вы навязываете ему свое политически-клиническое толкование: «Он выбрал чёрный цвет, потому что не может ездить на машине цвета коммунистического флага». Трудно сказать, чего тут больше – невежества или тупости: будто машины только двух цветов – черного и красного, и надо выбрать или - или. А ведь черных «запорожцев» и не было. Не замечали? И на фотографии, что Вы поместили, он вовсе не черный. С другой стороны, ненавистные Вам коммунистические лидеры ездили как раз на машинах официального черного цвета: «Победы», «ЗИМы», «ЗИСы»... Так что вместо отторжения своего героя от «коммунистической заразы» Вы его в известном смысле приобщили к ней.

А красный – это любимый цвет русского народа. И большевики закономерно переняли его. Это цвет нашей победы, именно под красными знаменами мы всегда били врагов, и армия, спасшая Родину, именовалась Красной, под Красным знаменем воевали и упоминаемые и оболганные Вами священники, Красное знамя водрузили мы и над рейхстагом. И ордена у нас были – Красного Знамени, Красной Звезды. Не слышали? Если ваши монахи сплошь орденоносцы, как пишете, то наверняка у кого-то из них есть эти ордена. Попросите показать, если кто-то из них еще жив.

 Вы хоть иконы-то русские видели? Вроде должны бы. А если нет, заходите, я Вам покажу альбом. Вот «Борис и Глеб» (ХII век). Какого цвета их одежда? Красного. Даже подкладка и шапки – красные. А ведь оба в ВКП(б) не состояли, партвзносы не платили. Какого цвета плащ Архангела Михаила на иконе (1425-1427) из иконостаса Троицкого собора в Троице-Сергиевом монастыре? Того же – вопиюще красного! А «Успение Богоматери» (ХV век)? Она лежит на красном.

Сходите, батюшка, в Третьяковку, может, выпрямит, как у Глеба Успенского выпрямила известного Тяпушкина встреча с Венерой Милосской в Лувре.

Слово «красный» спокон веку означало у нас красивый, замечательный, лучший – красное солнышко, красный хлеб (пшеничный), красна девица, красный молодец, красный угол в избе, красный день свадьбы, красное словцо, на миру и смерть красна... И Владимир Красное Солнышко был не секретарём обкома. И главная площадь столицы названа Красной не Гавриилом Поповым, Вашим единомышленником, Георгий Александрович.

Да, тут и невежество, и слепота, а главное, чтобы ненавидеть красный цвет, надо за душой не иметь ничего русского. Вы ненавидите цвет нашего Знамени Победы. И черт с Вами. Но у Вас не хватает ни знаний, ни соображения понять, что в русском мире, кроме этого святого Знамени, столько красного! И ничто так ясно не говорит о Вашей полной непричастности, бесконечной чуждости русскому народу, как эта тупая ненависть.

Такое охаивание всего советского священнослужителем меня изумило. Вы доходите до того, что ставите в один ряд Гитлера и Владимира Ильича Ленина вместе со всеми руководителями «нашего атеистического государства, революционеров-разрушителей», как людей, «с которыми ассоциируется самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и мировой истории», тем паче, что, мол, «все они были атеистами». Названные Вами имена не просто имена, а символы двух идеологий, двух стран, и, следовательно, родину нашу Вы уподобляет фашистской Германии. То есть работаете Вы заодно с такими врагами России, как Гозман и Сванидзе у нас, Бжезинский на Западе.

Однако позвольте, святой отец, во-первых, почему Вы называете СССР атеистическим государством? Что это значит? Вам хотелось бы, чтобы оно было религиозным? Но вон недавно даже исконно правоверные турки на две недели закатили бучу от моря до моря при попытке навязать им исламское государство, шариатский суд. А вслед на ними – египтяне, алжирцы. И всё это обернулось потоками крови.

В Советской конституции было записано: «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещаются. Церковь в СССР отделена от государства и школа – от церкви».

Да, религия и церковь у нас вовсе не были запрещены, многие церкви, в том числе те, что я называл выше, почти все работали, в 30-40 годы и позже иные достойные иерархи, как, допустим, патриарх Пимен, избирались депутатами Верховного Совета, членами Советского и Всемирного комитетов защиты мира, награждались высоким орденами, как патриарх Алексий, Сталинскими премиями, как архиепископ Лука, участвовали в разного рода Государственных комиссиях, как, например, митрополит Николай был членом Комиссии по расследованию фашистских злодеяний, в частности, по Катынской трагедии.

В Советское время была свобода антирелигиозной пропаганды, но это вовсе не значит, что государство атеистическое. Ведь что такое представляют собой церковные службы, проповеди, издание религиозной литературы? Такая же пропаганда. И не ею ли объясняется тот поразительный факт, что в 1901 году в стране, по отчёту обер-прокурора Синода Победоносцева, было 25 282 церковных прихода, а в 1926-м – 28 743, т.е. на 3461 приход больше. Ныне никакой свободы антирелигиозной пропаганды нет, «игра идёт в одни ворота», но и это пока не означает, что путинское государство – религиозное. Хотя святые отцы заимели свою кафедру даже в Московском инженерно-физическом институте (МИФИ), что вызвало решительный протест 42 академиков и множества членкоров Академии Наук («Советская Россия», 11 июня 2013).

Советская власть в трудную, в очень опасную для себя пору разрешила провести в Кремле Поместный собор и избрать патриарха, чего за двести с лишним лет после петровского запрета в 1703 году и не пытался разрешить ни один царь, ни одна царица, а их было после Петра числом 13. Не сделало это и Временное правительство.

Среди 569 делегатов собора были и миряне такого рода: 11 князей и графов, 10 генералов, 132 царских чиновника, 22 помещика, 41 представитель буржуазии... Будет ли нескромным преувеличением сказать, что большинство сих мирян всей душой желали и даже готовы были помочь новой власти провалиться в тартарары? Но вот, пожалуйста, заседают в Кремле в первый же месяц революции.

Во-вторых, как можно говорить о руководителях СССР как о «революционерах-разрушителях», если вот уже 25 лет разной масти и масштаба абрамовичи и потанины, вексельберги и чубайсы разворовывают всё созданное под руководством этих «разрушителей» и никак не могут разворовать!

В-третьих, у Вас с именем атеиста Ленина «ассоциируется всё самое зловещее и отталкивающее», как и с именем атеиста Гитлера. Да, Ленин был атеистом, но это не помешало ему, например, написать 27 января 1921 года такое письмо народному комиссару юстиции по поводу жалобы прихожан одной из церквей Петрограда:

«Тов. Красиков! Эту просьбу передал мне А.М. Горький. Удобно ли, даже при особых условиях, превращать церковь в клуб? Есть ли налицо какие-либо особые условия? Не лучше ли отменить и вернуть церковь? Разберитесь, пожалуйста, и разузнайте повнимательнее, а мне пришлите краткое сообщение об итоге.

Ленин».

Вероятно, Вас удивят и такие его слова: «Если священник идёт к нам для совместной политической работы и выполняет её добросовестно, не выступая против программы партии, то мы может принять его в ряды с.-д., ибо противоречие духа и основ нашей программы могло бы остаться только его касающимся, личным его противоречием, а экзаменовать членов партии насчёт противоречия между их взглядами и программой партии политическая организация не может».

Владимир БУШИН

(Окончание следует)