«ДИВИЗИЮ ДЕЛЕГАТ ВИДЕЛ ЛИЧНО...»

24 июня 4-я танковая дивизия оказалась в 140 километрах от поля боя

Лебежаны, Новая Мышь. Попробуйте набрать в любом интернет-поисковике эти два топонима из трёх слов – и вы немедленно получите несколько сотен ссылок на военно-исторические тексты самых разных авторов, в которых повторяется одна и та же фраза: «4-я танковая дивизия к 18.00 24 июня сосредоточилась в районе Лебежаны, Новая Мышь».

Ссылаются авторы по большей части друг на друга, но первоисточником является Оперативная сводка №8 штаба Западного фронта от 20.00 27 июня 1941 года. Опубликован документ был давным-давно, в застойные 60-е годы – в серии «Сборник документов Великой Отечественной войны» (СБД №35, стр.51).

Чем же привлекла эта незатейливая фраза столь пристальное внимание писателей и читателей? Увы, совсем не тем, что в ней было по-настоящему важным, а продолжением: «Имея потери до 20–26%, главным образом за счёт мелких танков; танки КВ не всегда несут потери, даже от прямых попаданий бомб». Вот это и показалось чрезвычайно интересным современному читателю военно-исторической литературы, свободное время которого проходит за компьютером, в «леталках-стрелялках» и яростных интернет-дискуссиях на вечную тему «Может ли самолет подбить танк?». Настоящий, несокрушимый, «архивный» (!!!) документ в таких спорах – вещь наинужнейшая. Вот поэтому-то Лебежаны с Мышью и стали такими популярными.

Документ

Работая над своей первой книгой («Бочка и обручи»), я попытался было найти эту самую Новую Мышь, но сколько ни разглядывал карту района боевых действий 4-й танковой дивизии, а обнаружить эти или созвучные им названия населённых пунктов мне не удалось. И я легкомысленно забыл об этом.

Прошло более 10 лет, и в архивном фонде Оперативного управления штаба Западного фронта в деле 29 с маловыразительным названием «Разная переписка» обнаружилось то самое донесение, которое скорее всего послужило основой для составления Оперативной сводки №8 штаба Западного фронта. Простым карандашом на пожелтевшем от времени листе бумаги написано:

«Данными, собранными делегатами штаба фронта, установлено:

1. 25.6 Барановичи были в наших руках. 17-й мехкорпус организованной обороной вывел из строя артогнём до 40 танков противника и продолжает удерживать свои позиции.

2. 4-я танковая дивизия 24.6 в 17–18 часов была в районе Лебежаны, Новая Мышь (дивизию делегат видел лично); потери до 20–25%, главным образом лёгкие танки, КВ не берут даже прямые попадания бомб.

3. 7-я танковая дивизия была на марше между Волковыск и Барановичи, ведя бой арьергардом западнее Волковыск.

4. 13-й мехкорпус 24.6 остатками собирался в районе Столбцы, Барановичи [неразборчиво] отдельные люди и машины.

5. 24.6 в 23.00 в районе Столбцы [обнаружены] остатки мотоциклетного полка 6-го мехкорпуса (понёс большие потери в бою с авиадесантом [противника] силою до 300 чел., поддержанных мощным налётом авиации).

Делегаты: военинженер 3-го ранга С... [неразборчиво] и интендант 3-го ранга Сидоров доложили:

1. 22-я танковая дивизия в районе Пружаны дважды атаковала танки противника, вывела из строя до 40 танков. Сама почти полностью уничтожена (осталось 25 танков).

2. 30-я танковая дивизия потеряла большую часть танков [неразборчиво] при выходе из городка подверглась ожесточенной бомбардировке авиации. В общем в [14-м механизированном] корпусе осталось до 60 танков.

3. 4-я танковая дивизия 24.6 в 14.00 выступила из Слонима на Барановичи».

Ниже этого другим почерком идет приписка, почему-то начинающаяся с порядкового номера восемь:

8. Старые Дороги и Слуцк заняты в ночь с 26 на 27 противником.

У Бобруйска остатки 42-й, 121-й стрелковых дивизий и штаб 47-го стрелкового корпуса. О штарме-4 [штаб 4-й Армии] данных нет» (ЦАМО, ф.208, оп.2511, д.29, л.67).

«Что за чушь, – подумал я, – какие Барановичи?». Как 4-я танковая дивизия могла «выступить из Слонима на Барановичи», если в это самое время она участвовала в контрударе 6-го мехкорпуса в районе Индура, Старое Дубовое (25 км южнее Гродно)? Где Гродно, а где Барановичи... Однако долго удивляться мне не пришлось. На дворе был уже 2012 год, быстрый Интернет и поисковая система Google-map. Новая Мышь обнаружилась мгновенно. 7 километров северо-западнее Барановичей, у магистральной автострады Брест – Минск. В довоенной Польше это был административный центр гмины (волости по-русски). Было в той гмине и местечко Лебежаны (на современных картах его уже нет); оба населенных пункта прилепились к проселочной дороге, идущей от Барановичей на север, к поселку Молчадь. Вот там-то вечером 24 июня 1941 года и оказалась 4-я танковая дивизия. Факт этот, похоже, ошеломил и самого составителя донесения, который счёл нужным специально уточнить: «Дивизию делегат видел лично».

История с географией

Теперь от простого (цитирование документа) перейдем к ещё более простому: к арифметике и географии. От Старое Дубовое, Индура (того места, где, по мнению некоторых современных писателей, один дивизион немецких 88-мм зениток расстрелял три сотни танков Т-34 и КВ 6-го мехкорпуса) до Барановичей 140 километров по прямой. Но танки по прямой не летают, а среди заболоченных лесов Западной Белоруссии движение огромной многокилометровой колонны танковой дивизии возможно было только по немногим извилистым дорогам, так что реальный километраж становится ещё больше. На пути между Индурой и Барановичами четыре (!) реки: Свислочь, Россь, Зельвянка, Щара. Да, не самые большие реки, не Амур с Енисеем, но и для переправы через них танкам нужен мост. И не деревенский бревенчатый мостик, а серьёзное сооружение, способное выдержать 30-тонный Т-34 и 50-тонный КВ. Найти в тех местах такой мост непросто, навести паромную переправу требуемой грузоподъемности ещё сложнее.

Так и это ещё не всё! 24 июня 1941 года шла война. Захватившая господство в воздухе немецкая авиация бомбила мосты и переправы. Немецкий 47-й танковый корпус, с ходу прорвав оборону советских войск севернее Бреста, за два дня прошёл 150 километров вдоль дороги Пружаны – Ружаны и к утру 24 июня вышел к городу Слоним, в глубокий тыл белостокской группировки войск Западного фронта. Весь день 24 июня у Слонима шёл ожесточенный бой, причём шёл он с переменным успехом, и разобраться с неожиданно возникшей задержкой наступления туда прибыл сам Гудериан, командующий 2-й танковой группой вермахта. Только на следующий день, 25 июня, подтянув резервы, немцы смогли пробить оборону 121, 143 и 155-й стрелковых дивизий (второй эшелон войск Западного фронта), занять Слоним и выйти на восточный берег реки Щара. В такой обстановке «проскользнуть мышью» через Слоним к Барановичам (43 км по современной дороге) танковой дивизии было бы совсем непросто, скорее всего устремившаяся на восток бронированная лава обошла Слоним с севера и лесными дорогами двинулась на Новую Мышь.

Из всего сказанного вырисовывается следующая очевидная и невероятная картина: для того чтобы вечером 24 июня оказаться в районе Лебежаны, Новая Мышь, 4-я танковая дивизия должна была начать движение от Белосток, Грудек (исходный район сосредоточения дивизии) самое позднее в полдень 23 июня. 150 километров пути и четыре переправы за полтора дня – это предел реальных маршевых возможностей советской танковой дивизии того времени. Другими словами, на поле боя у Индура, Старое Дубовое дивизия даже не заезжала. Не до того было... Немногим дольше, если верить «данным, собранным делегатами штаба фронта», воевал и мотоциклетный полк 6-го мехкорпуса, оказавшийся поздним вечером 24 июня аж в Столбцах – а это ещё 50 километров к северо-востоку от Барановичей.

Совсем «не на своем месте» оказывается и 7-я танковая дивизия 6-го мехкорпуса. Делегаты штаба фронта обнаруживают её (судя по контексту донесения, предположительно 24–25 июня) «на марше между Волковыск и Барановичи», но в известном докладе командир дивизии генерал-майор Борзилов утверждает, что он лишь «в ночь с 26 на 27.6 переправился через р. Свислочь восточнее м. Крынки». Далее, «на переправах [через р. Рось] у Волковыска» штаб дивизии оказался, если верить докладу Борзилова, ещё позднее, «к исходу 27 июня», а «в леса восточнее Слоним» остатки дивизии отошли «29.6 в 11 часов».

По поводу воевавшей (или не воевавшей?) справа от него 4-й танковой дивизии Борзилов в своем докладе обронил лишь одну-единственную фразу: «По предварительным данным, 4 тд 6-го корпуса в ночь с 25 на 26.6 отошла за р. Свислочь, благодаря чему был открыт фланг 36-й кавдивизии». Если это правда и 25 июня 4-я тд всё ещё была западнее реки Свислочь, то кто и как оказался вечером 24 июня в районе Лебежаны, Новая Мышь? Ещё несколько слов, связанных с действиями 4-й танковой дивизии, обнаруживаются в докладе (составлен в начале августа 1941 года) командира 11-го мехкорпуса генерал-майора Мостовенко: «Наступление 6 мк успеха не имело. 4 тд продвинулась до Кузница и стала отходить» (ЦАМО, ф.38, оп.11360, д.2, л.288). Судя по контексту доклада, происходило это 24–25 июня.

Протокол допроса командира

Цитировать обрывки чужих (по отношению к штабу 4-й тд) донесений приходится потому, что от самой дивизии, да и от всего 6-го мехкорпуса никаких документов практически не осталось. Архивные фонды корпуса и входивших в его состав дивизий (4 и 7-я танковые, 29-я моторизованная) девственно чисты, оперативных документов первой недели войны просто нет (а второй недели для этих соединений уже и не было). Всё это очень странно, принимая во внимание, что по штатному расписанию в составе Управления мехкорпуса числятся 11 писарей и еще 13 человек, должность которых обозначена как «заведующий делопроизводством», – было кому записать оперативную сводку, было кому её подготовить (96 человек старшего начсостава). В такой ситуации уже сам факт отсутствия документов достаточно красноречив...

К несчастью для страны – и к облегчению жизни современных историков – на поле боя был ещё и противник. Немецких документов лета 41-го года сохранилось очень много, и в последние годы они постепенно становятся доступны российскому читателю. Из немецких документов со всей определённостью следует, что двухдневное (24–25 июня) сражение в районе Кузница, Сокулка, Индура в реальности было и какие-то советские танки упорно атаковали позиции 256 и 162-й пехотных дивизий вермахта (в Журнале боевых действий 20-го армейского корпуса вермахта читаем: «12 мощных танковых атак противника с юго-западного и юго-восточного направлений остановили наступление дивизии»). Все в Новую Мышь не убежали... Сохранился и исключительно ценный для нашей темы документ: отчёт о допросе захваченного в плен командира 4-й танковой дивизии генерал-майора Потатурчева (опубликован в «ВИЖ», №8 за 2011 год).

Пленный весьма охотно давал показания, чем немало удивил самих допрашивающих («На просьбу вкратце описать основные принципы использования русских танковых войск он попросил лист бумаги и нарисовал приложенную схему... Со своеобразной гордостью и чувством удовлетворенности экзаменуемого на экзамене по тактике он после завершения рисунка откинулся назад на стуле... Примечательно, что он охотно даёт данные о своей дивизии, её структуре и боевом применении, о тактических основах действий русских танковых сил. Ему, по-видимому, совершенно не приходит в голову, что тем самым он – с нашей точки зрения – нарушает священнейший долг офицера. У него отсутствует сознание национальной чести и долга, которое является у нас само собой разумеющимся...»).

Я привел эту пространную цитату вовсе не для того, чтобы «кинуть камень» в погибшего генерала – за свои прегрешения Потатурчев расплатился полной мерой, не дай бог такого никому (умер во время следствия в тюрьме НКВД). Важно другое: пленный вовсе не пытался изобразить себя перед немцами эдаким «рыцарем без страха и упрёка», и если бы он вместе со своим штабом уже 23 июня рванул на восток, то и стесняться рассказывать про это едва ли бы стал. Однако на схеме дислокации и боевых действий дивизии, собственноручно нарисованной Потатурчевым для немцев, вполне отчётливо видны даты: 22 июня дивизия у Белостока, 23-го штаб укрылся в лесу между Белосток и Грудек, 24 и 25 июня 4-я тд атакует в полосе Индура, Кузница, имея на левом фланге 7-ю тд; отход за р. Свислочь и далее на Волковыск датирован на схеме 26 и 27 июня. В целом всё совпадает с описанием событий в докладе командира 7-й тд генерала Борзилова.

Тут, правда, возникает интересный вопрос: а откуда сам Потатурчев узнал то, что рассказал и нарисовал немцам?

Командный пункт дивизии находился в дремучем лесу (Супрасльская пуща) западнее Гродека, это изображено на схеме и прямым текстом подтверждается протоколом допроса («КП находился у Гродека»). От места расположения штаба до поля боя – более 40 километров, до слуха командира не доносилась даже отдалённая канонада. «Относительно схемы подчинения и передачи приказов он не смог дать чётких показаний... Связь осуществлялась с помощью бронеавтомобилей. Радиосвязь не использовалась, чтобы исключить подслушивание и пеленгацию со стороны немцев». Командование дивизии замаскировалось от пеленгации столь тщательно, что Потатурчев даже не знал о том, что вечером 25 июня мехкорпус получил приказ на отход к рубежу реки Щара («У него был строжайший приказ не отступать. Вследствие обхода и окружения двигавшимися из Гродно на Волковыск немецкими войсками дивизия вынуждена была отступать и в ходе сражения в районе Белостока была рассеяна и полностью разгромлена. 30.06 он вместе с несколькими солдатами и офицерами покинул уже не существовавшее соединение»).

Стоит обратить внимание ещё на один момент. «На вопрос о том, насколько успешными были действия немецкой авиации против танков, он ответил, что во время её удара по колонне из 16 танков ни один не получил повреждений. Прямых попаданий бомб не было, а осколки не оказали никакого воздействия». Технически всё верно, но на предыдущей странице Потатурчев заявляет, что «уже в первые дни части его дивизии оказались разгромлены германскими военно-воздушными силами». Так что же было на самом деле?

Добровольцы

На мой взгляд, имеющиеся обрывки документальной информации позволяют реконструировать события следующим образом. 22 июня 1941 года началась война. Через пару дней 4-я танковая дивизия – так же, как и весь 6-й мехкорпус в целом, – превратилась в добровольческое соединение. Каждый по своей воле делал то, что хотел; всякое централизованное управление пропало вовсе (в скобках заметим, что пресловутые немецкие диверсанты, «перерезавшие все провода», к этой потере управления прямого отношения не имели – в мехкорпусе числилось пять радиостанций РСБ – дальность связи до 200 км, 46 радиостанций 5АК – дальность связи до 50 км и 51 «батальонная» рация 6ПК и РБ; как всё это богатство использовалось – см. выше).

4-я танковая распалась на три, точнее говоря, даже четыре не связанные друг с другом группы. Первую составили командование и штаб, замаскировавшиеся в глухом лесу, отключившие радиосвязь и обменивавшиеся со своими подчинёнными записками, передаваемыми посыльными на бронеавтомобилях. Вторая группа с отчаянным упорством, без должной координации действий, без связи и взаимодействия с собственной артиллерией и пехотой атаковала немцев у Кузницы. Третья без долгих колебаний ломанулась на восток и уже вечером 24 июня успешно добралась до Барановичей. А четвертую составили экипажи бесчисленных танков, бронеавтомобилей, мотоциклов, автомобилей, заваливших брошенной техникой всю дорогу от Волковыска до Слонима (на сей счёт есть великое множество документальных, мемуарных и фотографических свидетельств).

Самый главный и самый сложный вопрос: кого было сколько? Тут, наконец, пора уже напомнить читателю, что такое 4-я танковая дивизия в цифрах. Среди шести десятков танковых дивизий Красной Армии было только три, получившие тяжелые танки КВ в полной штатной численности (63 единицы); одной из этих дивизий была 4-я танковая. С количеством новейших Т-34 определиться сложнее: на начало июня их было по меньшей мере 88 единиц; затем, в период с 1 по 22 июня в Белосток для 6-го мехкорпуса с заводов отгружено еще 114 танков Т-34, как они были распределены между дивизиями корпуса (4-й и 7-й) – точно неизвестно. Некоторые авторы пишут про наличие в 4-й тд до 160 «тридцатьчетверок», арифметическая же разница между общим числом танков Т-34 в 6-м мехкорпусе (322 единицы) и названном в докладе Борзилова количеством танков Т-34 в 7-й тд (150 единиц) равна 172; если последняя цифра соответствует реальности, то 4-я танковая оказывается абсолютным «рекордсменом» по числу танков новых типов (235 Т-34 и КВ) во всей Красной Армии.

Кроме новых машин, в дивизии было 30 трёхбашенных танков Т-28, 135 танков БТ (все последней модификации БТ-7), 43 Т-26 и 30 огнемётных ХТ-26. Всего от 389 до 473 танков (половина из десяти немецких танковых корпусов на Восточном фронте не имела такого количества танков). А также 54 пушечных бронеавтомобиля БА-10, 36 легких БА-20, 86 тракторов и тягачей, 56 легковых автомобилей, 1322 грузовика, 244 спецмашины, 84 автоцистерны, 139 мотоциклов. Даже на стоянке (не говоря уже о размерах походной колонны) это гигантское скопление боевой техники невозможно было охватить невооруженным глазом, и если только половина машин 4-й тд вечером 24 июня сосредоточилась у злосчастной Новой Мыши, то и в этом случае делегаты штаба фронта, ошеломлённые таким зрелищем и не имеющие возможности и времени пересчитать пальцем каждый танк, могли с чистой совестью доложить начальству, что они «дивизию видели лично».

Арифметика разгрома

Что же касается числа танков, принявших участие в бою, то сколь-нибудь достоверным источником информации на сей счет могут служить лишь документы противника. Выписав из Журнала боевых действий (ЖБД) 20-го армейского корпуса вермахта (BA-MA, RH24-20/8) все упоминания о действиях советских танков 24–25 июня, мы получаем следующее:

«162-я дивизия была атакована танками противника с юга со стороны Сидра... Около 17.30 штабу армии по радиосвязи доложили, что в районе Лунно-Индура-Сокулка наблюдается большое скопление танков противника (вероятно, они вышли на исходную позицию для атаки)...

До вечера 256-я дивизия успешно отразила 12 танковых атак противника. В ходе боёв было подбито примерно 80 танков противника... 162-я дивизия во время продвижения на Сидра также должна была отражать танковые атаки противника. Подбито более 20 танков противника... Около 21.00 штаб 162-й дивизии докладывает о неожиданно мощной танковой атаке противника на Сидра...»

Итоговая запись за 24 июня: «Несмотря на массированные атаки (около 100 танков с артиллерийской поддержкой), противнику так и не удалось продвинуться до Кузницы. Здесь было подбито 80 танков противника. Большой вклад в уничтожение танков внесли самоходные «штурмовые орудия» и зенитная артиллерия. 162-я дивизия подбила 24 танка».

Самое массированное применение танков отмечено в записи за 25 июня: «В 14.00 генерал Кауффман, командир 256-й дивизии, лично докладывает о мощной танковой атаке противника, в том числе сверхтяжелых танков, на Kузницу и позиции его дивизии (около 200 танков) с юго-восточного направления...»

Всё. Дальше появляются лишь отдельные упоминания о единичных встречах с советскими танками.

Берём теперь ЖБД приданного корпусу 2-го дивизиона 4-го зенитно-артиллерийского полка (BA-MA, RH24-20/18). Запись за 24 июня:

«Около 13.00 обе батареи заняли позиции в 4 км юго-восточнее Кузница... Вражеские танки атаковали наши позиции с начала первой половины дня до позднего вечера... В ходе жестокого оборонительного боя, под непрерывным пулемётным огнём с танков было отбито 9 атак противника. До 18.30 24 июня обеими батареями было уничтожено в общей сложности 20 танков противника... 6-я батарея около 14.00 оставила позиции в 2 км юго-западнее Кузницы и переместилась на возвышенность двумя километрами восточнее Кузницы. Задачи: ПВО, а также защита от атак танков, которые выдвигались с юга на Кузницу. В 16.50 15 танков противника двигались в направлении Лунно-Кузница. 6-я батарея открыла огонь и уничтожила 5 танков. Остальные танки отступили... В ночь с 24 на 25 июня около 3.45 три танка противника атаковали позиции 8-й и 9-й батарей 4 полка. Одна вражеская машина была уничтожена, остальные отошли...»

Следующий день прошёл для немецких зенитчиков спокойнее: «25 июня около 4.30 7-я батарея полка передислоцировалась из района севернее Кузницы в расположение 162-й пд для противодействия замеченной у Сидра бронетехнике противника и её уничтожения. После выполнения задачи 7-я батарея вернулась в 256-ю пд на позиции севернее Кузница». И это – всё. Дальше, 26–27 июня, отмечаются лишь отдельные стычки с небольшими группами танков. Общий итог: за пять дней войны зенитками уничтожен 31 танк (типы подбитых машин не указаны, сам факт появления тяжёлых танков никак не упоминается).

В итоге можно предположить, что в сражении у Кузницы участвовало не более 150–200 советских танков. Ещё раз напомним, сколько их там МОГЛО быть: порядка 380 танков в составе 4-й танковой дивизии, примерно столько же в 7-й танковой дивизии, 160–180 танков (по данным разных источников) в 29-й моторизованной дивизии, порядка 120 танков в составе 33-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса (22 июня была сосредоточена в районе Кузницы и затем оперативно подчинена командиру 6-го мехкорпуса). Итого – более тысячи танков (и это не считая лёгкие плавающие Т-37/38/40, устаревшие танкетки Т-27, полторы сотни пушечных бронемашин и прочую легкобронированную мелочь). Для полноты картины следует учесть и танковый полк 36-й кавдивизии (ещё полсотни танков).

Таким образом, воином-добровольцем стал каждый шестой-седьмой. Может быть, при самой оптимистической оценке произошедшего, каждый пятый. Для всех остальных война была другой:

«Утром 23 июня нас обстреляла немецкая авиация. Танки у нас были новейшие, все до единого Т-34 и КВ. Мы прятались по лесам. В это время нашим батальоном ещё командовал капитан Рассаднев, но с полудня 23 июня я его уже не видел, потому что несколько раз в этот день мы разбегались кто куда… Отступали лесами, болотами, по бездорожью, так как все хорошие дороги были у немцев. Мы оставили Волковыск, Слоним, Барановичи. В соприкосновение с врагом даже не вступали. Мне кажется, что панику создавали сами офицеры. На глазах у бойцов они срывали офицерские нашивки... Так дошли почти до Смоленска, а там тоже оставили столько техники! Все бежали, а технику и вооружение (танки, пушки) бросали. Я не могу сообщить, где проходили бои, так как их почти не было. На нашем направлении мы только одну ночь прорывались через немецкий десант, это было под Слонимом или Столбцами...»

Этим фрагментом из воспоминаний С.А. Афанасьева, танкиста 8-го танкового полка 4-й танковой дивизии – одного из тех, кто вечером 24 июня «сосредоточился» в районе Лебежаны, Новая Мышь, я собирался завершить статью, когда мне в руки попал ещё один немецкий документ. Боевое донесение штаба 12-й танковой дивизии вермахта от 30 июня (NARA, T.313, Roll224, f.0670). К сражению у Кузницы 12-я тд (входила в состав 3-й танковой группы вермахта) никакого отношения не имеет, она вела наступление за сотни километров севернее и первой вошла в сожжённый Минск. Однако судьбе было угодно, чтобы где-то к северо-востоку от Минска пересеклись пути мотопехотного полка немецкой дивизии и начальника артиллерии 4-й танковой дивизии Красной Армии:

«Вечером 29.06.41 [на участке] 2-го батальона 25-го мотопехотного полка был взят в плен русский полковник, который сказал, что он молдаванин (Bessarabier) и что перешёл к нам добровольно, потому что он не согласен с советской идеей. По этой причине он сорвал свои знаки различия. Он показал, что был начальником артиллерии 4-й танковой дивизии 10-й Армии. Артиллерия дивизии состоит из одного гаубичного полка с 12-см и 15-см орудиями. Его дивизия с боями отступала из Белостока до Минска. С армейским командованием у него с 26.06 связи больше не было.

Дивизия [командование немецкой дивизии] через переводчика побудила русского полковника вернуться в свою часть и сказать, что сопротивление бессмысленно и что русских пленных не расстреливают. Без долгих размышлений русский полковник согласился на это. Сегодня около 5 утра он был послан [на участке] 2-го бтл 25-го мпп к русским войскам. Через два часа в этом месте было доложено о большом количестве перебежчиков. Связано ли это с деятельностью полковника, сказать пока нельзя. При допросе через переводчика этот полковник ещё сказал, что, по его мнению, вся русская армия развалится через 12 дней».

Как мы знаем сегодня, полковник Е.И. Цвик в своих прогнозах радикально ошибся. Но как же трудно было заметить эту ошибку тогда, в июне 41-го года...

Марк Солонин, vpk-news.ru

От редакции. Автор, сам того не подозревая, в данной статье приводит свидетельства не безграмотности и нераспорядительности, а наличия заговора ценой которого стали миллионы человеческих жизней.

 

СЛЕД НА ЗЕМЛЕ

Оставил человек, посвятивший свою жизнь крестьянскому труду

В прошлом году исполнилось 140 лет со дня рождения Дениса Никаноровича Лысенко. Он приехал в Ленинский район в начале лета 1943 г. в возрасте 70 лет и возглавил опытно-полеводческую бригаду в Экспериментальной базе «Горки Ленинские».

Здесь проводил свои научные опыты его сын Трофим Денисович Лысенко, президент Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина.

Дедушка (так его все звали) руководил бригадой, которая выращивала картофель, капусту, огурцы, кукурузу и другие культуры. В ней работали в то время женщины, девушки и двенадцатилетние мальчишки, которые ловко водили в междурядьях лошадей, запряженных в плуг. Так уничтожались сорняки и рыхлилась почва. Вокруг растений всё обрабатывалось вручную. Позднее появились тракторы с культиваторами. Трактористы всё делали аккуратно и быстро.

С 1950 г. в хозяйстве стал использоваться для повышения урожая способ внесения в почву удобрений в виде органо-минеральных смесей и навозно-земляных компостов. Метод, разработанный академиком Т.Д. Лысенко на основе его биологической теории почвенно-корневого питания растений, требовал относительно невысоких затрат и был экологически чистым. Урожайность культур в хозяйстве резко возросла. Сбор продукции растениеводства увеличился в три раза.

Дед Денис стал известен в стране с 1929 года. Дело в том, что многие годы русские и зарубежные учёные не могли выяснить, почему при весеннем посеве озимые зерновые не давали колоса. Следовательно, не могли предложить и способа, который бы заставил высеянные весной озимые дать семена. Занимался этой проблемой и сын деда, молодой агроном Трофим Денисович, работавший на Кировабадской селекционной станции. Оказалось, что озимые сорта перед посевом весной требуют прохождения холодной стадии. Зимой 1929 года сын привёз семена озимой пшеницы “Украинка” в хозяйство своего отца Дениса Никаноровича. Слабо пророщенные семена набирались в мешки и закапывались в снег, а весной были высеяны в поле. Все растения выколосились и дали семена, урожай составил 24 центнера с гектара. Этот способ обработки семян для весеннего посева (теперь он сильно изменён) назван яровизацией. Таким образом, первым, кто осуществил на практике яровизацию, был Денис Никанорович Лысенко.

После революции он, как и все крестьяне, получил землю. Но вскоре пришла коллективизация, понять и принять которую дедушка не мог, ведь он получил так долго ожидаемую собственность. Он рассказывал мне: к нему приехал сын-агроном Трофим, и они с ним проговорили всю ночь. А на другой день он вступил в колхоз вместе с тремя дочерьми, их мужьями, внуками, скотом, инвентарём. И жизнь его круто изменилась.

Человек острого и пытливого ума, Денис Никанорович стал бригадиром-опытником, заведовал хатой-лабораторией в колхозе “Большевистский труд” в селе Карловка Харьковской области. Такие лаборатории были созданы почти по всей стране. Он занимался в ней яровизацией картофеля, пшеницы, но особенно сахарной свёклы. Благодаря яровизации, осуществлённой хатой-лабораторией, колхоз получил за несколько лет дополнительно 20 тыс. центнеров зерна, 13 тыс. центнеров сахарной свёклы, 2 тыс. центнеров картофеля. Дипломы и грамоты, которыми награждён дедушка, свидетельствуют о признании его труда.

На родине, в селе Карловка, он пользовался большим уважением и любовью. К нему постоянно приезжали учиться и набираться опыта земледельцы Украины и всей страны.

Труды и опыты колхозника Лысенко широко были представлены на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Стенд, иллюстрирующий работу хаты-лаборатории, находился в павильоне его сына Трофима Денисовича.

Третьего января 1936 г. на первой странице газеты “Правда” было напечатано письмо Сталину родителей академика Т.Д. Лысенко в связи с награждением их сына орденом Ленина.

Приведу выдержки из письма: “Могли ли мы мечтать когда-нибудь о такой великой чести, мы – бедные крестьяне села Карловка, на Харьковщине… Не только старший Трофим, но и младшие пошли учиться в институты. Мужицкому сыну была открыта широкая дорога к знанию.

Закончив институты, младшие работают: один – на Уральской шахте, другой – в Харьковском научном институте, а старший сын – академик…

Не знаю, чем отблагодарить вас, дорогой товарищ Сталин, за великую радость – награждение сына высшей наградой. Я, Денис Лысенко, много поработал, однако работу в своем колхозе “Большевистский труд” я не бросаю, ибо в колхозе весело сейчас работать, ибо жить стало лучше и веселее… В колхозе я работаю опытником, огородником, пасечником и садоводом… Я сам скрестил 13 растений, произвёл опыты на яровизации свёклы, в результате чего получил двойные урожаи… Этими работами я по мере своих старческих сил отблагодарю вас, товарищ Сталин, руководимую вами Коммунистическую партию и Советскую власть”.

Слова “жить стало лучше, жить стало веселей” И.В. Сталин употреблял нередко. Говорил, что ему об этом пишут колхозники. Потом эти слова ушли “в народ”.

Про жизнь Дениса Никаноровича, его жены и сыновей писал журнал “СССР на стройке”, №3 за 1941 год. В нём помещено 114 фотографий о семье Лысенко и письмо под названием “Могли ли мы когда-нибудь мечтать о такой великой чести?”.

Война забросила Дениса Никаноровича с женой Оксаной Фоминичной на восток. Всех вещей у них было – мешок с салом. Билетов не купить. Дедушка приходил к начальнику вокзала и говорил: “Я батько академика Лысенко”. И тот сажал их в прибывший поезд. Так оказались они в Москве, у сына Трофима. Он переправил их на Челябинскую научную сельскохозяйственную станцию, куда эвакуирована была его семья. Летом дедушка работал в поле. Зимой главной его заботой была сохранность верхушек картофеля для весенней их посадки. (Эту проблему решали все научные сельскохозяйственные станции восточной части страны.) В журнале “Яровизация” он писал: “В картофеле есть верхушка, имеющая много глазков. Эти верхушки я срезаю и складываю в погребе в ящик. Остальная часть клубней идёт в пищу. Собранные верхушки я за время зимы три раза перетряхиваю, а весной раскладываю для яровизации в ящики с насыпанным в них тонким слоем песка. Урожай от верхушек получается не меньший, чем при посадке целыми клубнями”.

В Экспериментальной базе он проработал почти 30 лет. Работал безвозмездно, без зарплаты. Сын-академик давал ему ежемесячно 100 рублей. В то время оклад бригадира составлял 74 рубля. Дедушка обижался, что сын не разрешал ему получать заработанных денег (а сын не хотел лишних разговоров).

Денис Никанорович был глубоко верующим человеком. Ежедневно читал божественную книгу, каждое воскресенье посещал храм, расположенный в конце Якиманки, – храм Иоанна Воина. Соблюдал посты. Пышно отмечал Пасху: красил яйца, пёк пироги.

Всё это возил освящать. Перед посевной и уборкой урожая заказывал молебен в церкви. А когда его спрашивали, как ему удаётся получить такой урожай, отвечал: “Бог дал”. По-видимому, искренне уверовать в Бога помогло ему такое событие в жизни. Как он мне рассказывал, его четырёхлетний сын Трофим (будущий учёный – президент Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина) тяжело заболел скарлатиной. Денис Никанорович, отчаявшись, “отбил” телеграмму Иоанну Кронштадскому: “Будет ли жить мой сын Трофим?”. Тот ответил: “Будет жить и будет знаменит”.

Экономный и бережливый во всём, он говорил мне: “У хорошего хозяина гости никогда не бывают пьяными”. Не курил, не пил: “До пятидесяти лет нельзя пить. А потом и сам не захочешь”. Всё умел делать – варить борщи, полевые супы на старом сале, печь пироги и блины.

Но главным в жизни для дедушки Лысенко была работа. Раннее утро заставало его уже на полях. До позднего вечера хлопотал он то на посевах свёклы, то на участке кукурузы или овощей, то в саду. И всех удивлял энергией, влюбленностью в своё дело.

Двадцать пятое августа 1962 г. было для дедушки радостным днём. Вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР, в нём говорилось: “За заслуги по внедрению в сельскохозяйственное производство достижений науки и передового опыта и в связи с девяностолетием со дня рождения наградить бригадира опытно-производственной бригады Экспериментальной базы “Горки Ленинские” Института генетики Академии наук СССР тов. Лысенко Дениса Никаноровича орденом Трудового Красного Знамени.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. Брежнев

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе

Москва, Кремль”

Были у деда Дениса и трагические времена. На войне погибли сын Павло с женой, два его внука-лётчика, муж внучки, при бомбёжках – внук и муж дочери. Денис Никанорович оставил работу в “Горках Ленинских” за три месяца до девяностопятилетия. Инфаркт. Он уехал на родину, в Карловку, к дочерям, и там умер на Медовый Спас – 14 августа 1967 г. По-моему, он был рождён для работы, которую начал в шесть лет. Эту любовь и преданность земле он сумел передать своим детям и внукам. Вечная ему память!

А.Ф. ЛЫСЕНКО, кандидат педагогических наук, жена внука Олега