Сума так быстро примчался в порт, словно за ним гнался сам дьявол. Он готов был уплатить любую цену, лишь бы выкупить Камелефату, но было уже поздно. Вдали у самого горизонта разворачивала свои паруса нагруженная рабами каравелла, держа курс на Антильские острова, и в ее трюме вместе с другими рабами плыл Камелефата-Освободитель.

Не отрываясь смотрел Сума на далекое судно, увозившее одного из лучших людей Африки, во всяком случае, одного из самых честных ее сыновей. Сума не утирал бегущие по щекам слезы. Для него Камелефата умер, но будет жить вечно. Он умер, потому что уехал туда, откуда никто не возвращается; он будет жить вечно, потому что стал символом свободы.

«Но борьба за свободу не закончилась, — думал Сума. — Она будет продолжаться, как того хотел Освободитель. Без него она будет более долгой, более жестокой, но Камелефата научил своих людей не отчаиваться».

Сума опустил голову; самым трудным было теперь сообщить обо всем Ситье. Он побрел прочь от берега, обдумывая, как же ему быть, — ведь это он должен заменить Камелефату в борьбе с работорговцами.

— Что ж, я попробую, — печально прошептал он.

Он, конечно, сделает все, что в его силах, но как ужасно, что человек, который развернул эту благородную борьбу, теперь плывет навстречу своей печальной судьбе к Антильским островам, в этот рабовладельческий ад.

Камелефата оказался в одной из самых утомительных поз, когда его загнали в трюм рабовладельческого судна. Он и не подозревал, что сидеть без движения так тяжело. Они плыли уже три дня, и у него онемели и ныли все части тела, правда, рана в плече из-за вынужденной неподвижности болела теперь гораздо меньше. Есть он не мог, хотя пищу приносили им два раза в день: не мог вынести издевательского взгляда слуги, в котором читалось: «Ты — всего лишь жалкий раб в сравнении со мной!» А действительно, во что он превратился здесь, в этом трюме? Ведь он когда-то был гордым Камелефатой, и, вспомнив об этом, он словно очнулся. Ведь пока что на его долю выпала лишь малая толика тех страданий, которые ждут всякого раба. Силы еще понадобятся ему впереди, так же как и присутствие духа. И Камелефата вновь гордо вскинул голову.

Прошло еще несколько дней. Судно неуклонно приближалось к цели своего назначения. Для рабов было бы даже лучше поскорее добраться до места, потому что пребывание в темном и дурно пахнущем трюме становилось невыносимым; море они едва видели — только в иллюминаторы по утрам, когда в трюм впускали немного свежего воздуха.

Однажды утром Камелефате показалось, что на палубе какая-то странная суматоха, да и судно зачем-то все пытается набрать скорость, но не может, потому что слишком тяжело нагружено своим живым товаром. Чуть позже Камелефата послышались пушечные выстрелы, и у Камелефаты не осталось больше сомнений: в открытом море на каравеллу напали пиратские суда. В этом сражении Камелефате терять было нечего, а обрести он мог многое.

Видно ему не было ничего, но он предполагал, что корсары, скорее всего, одерживают верх. Похоже было, что один из их кораблей пришвартовался к корме каравеллы и сильно ее раскачал.

Вдруг трое вооруженных работорговцев вошли в трюм, где находились скованные между собой рабы, и отобрали человек двадцать. Они заставили их подняться на палубу, и один из работорговцев указал им пистолетом на бездонные океанские глубины: туда несчастным надлежало броситься, чтобы облегчить судно, неспособное развить нужную скорость.

Среди этих двадцати, обреченных на смерть в волнах океана, был и Камелефата. Если бы работорговцы умели читать мысли, то увидели бы, что Камелефата рад броситься в море, даже если ему суждено там погибнуть. Юноша вдохнул свежий чистый воздух всей грудью и решительно прыгнул в воду, за ним последовали остальные девятнадцать осужденных, в том числе Агба Эде.

Так судьба вновь свела этих людей.

Флибустьеры заметили «пловцов поневоле» и стали подбирать их, вылавливая из воды.

Камелефата одним из первых самостоятельно взобрался на борт пиратского судна и глянул на воду: Агба все еще плыл. Вдруг позади него появилась огромнейшая акула с разинутой пастью. Камелефата крикнул, но слишком поздно: акула схватила Агбу и тут же ушла со своей добычей под воду. Все было кончено.

Позже Камелефата спрашивал себя: зачем он пытался предупредить Агбу? Сделал он это бессознательно и сам не мог объяснить почему. Видно, просто не мог равнодушно смотреть, как погибает человеческое существо, и ничего не предпринять. Однако, вспомнив о тех преступлениях, которые совершил Агба Эде, Камелефата прошептал: «Теперь уж ты никого не убьешь, никого не предашь, никому не сделаешь зла».

Между тем корабль корсаров (оказалось, что он был всего один) продолжал погоню за судном работорговцев, на котором вынуждены были признать, что боя избежать не удастся. Капитан каравеллы сманеврировал так, чтобы артиллеристам удобнее было стрелять из пушек, размещенных по левому борту. Флибустьеры предвидели этот маневр, развернулись еще быстрее и дали залп из своих орудий, расположенных по правому борту.

Однако пиратам хотелось захватить каравеллу, а не потопить ее. Поэтому пришлось им все же идти на абордаж, и уже через мгновение штурм работоргового судна начался.

— Забрасывайте крючья! На абордаж! — командовал капитан пиратского судна.

Флибустьеры с обезьяньей ловкостью и быстротой устремились на палубу каравеллы, где уже через несколько минут воцарился полнейший хаос. Ружейные выстрелы, звон сабель и шпаг смешивались с дикими выкриками корсаров.

Каравелла принадлежала морской торговой компании и была укомплектована ее матросами, хорошо вооруженными и бывалыми. Они оказывали пиратам яростное сопротивление.

Камелефата понимал, что поражение пиратов означает его собственную гибель и гибель его надежды вновь обрести свободу. Если же он перейдет на сторону морских разбойников, то, конечно, вправе потом рассчитывать на некоторые привилегии. Больше не раздумывая, Камелефата схватил чью-то саблю и ввязался в сражение с работорговцами, прыгнув на борт каравеллы. Тут уж он показал, каков в сражении сын лесов, пусть даже в сражении на море! Камелефата быстро вывел из строя четверых и скрестил клинки с самим капитаном каравеллы.

Это был первоклассный фехтовальщик, которому уже удалось ранить капитана корсаров. Его ловкие, неожиданные выпады были смертельно опасны, а обманные движения и виртуозное владение шпагой свидетельствовали о незаурядном мастерстве.

Но Камелефата благодаря природной ловкости и полученной закалке успешно избегал опасности. Главной его целью было измотать противника, более сильного и умелого. Именно поэтому Камелефата до поры до времени ограничивался защитными маневрами, но вскоре последовал и ответный его удар, который оказался поистине сокрушительным.

Бой вокруг них стих, все расступились. К этому времени работорговцы, почувствовав себя побежденными, прекратили сопротивление, и только командир их продолжал энергично сражаться. Особенно непереносимым для него было признать какого-то чернокожего раба победителем над собой. Это было бы слишком унизительно, и он из последних сил продолжал бой. Глаза всех были прикованы к двум соперникам, сражавшимся не на жизнь, а на смерть. Один из них во что бы то ни стало желал смыть позор кровью противника, для другого главной целью было не удовлетворить ненависть, а обрести свободу. Камелефата вовсе не хотел убивать. Вот почему ему в поединке было сложнее, чем противнику.

И тут совершенно неожиданным движением Камелефата выбил оружие из рук капитана каравеллы. Шпага, сверкнув, канула в бездонных морских глубинах.

Загремели оглушительные аплодисменты. Это флибустьеры приветствовали Камелефату-победителя. А тому вдруг припомнилась его первая победа над работорговцами.

К Камелефате подошел капитан пиратского судна.

— Ты храбрец, — сказал он юноше, — если хочешь, мы отвезем тебя на родину. А на моем судне к тебе будут относиться с должным уважением.

По лицу молодого ашуку пробежало облачко грусти. Капитан этот сказал «ты свободен», но он, Камелефата, не мог бросить на произвол судьбы своих товарищей по несчастью, даже тех, которые его самого когда-то предали. И он страдал от этой раздвоенности.

Захваченная со всем своим живым грузом каравелла следовала теперь за пиратским судном, державшим курс на восток. Лишь матросы с каравеллы и работорговцы, погрузившись в шлюпки, продолжили свой путь к Антильским островам.

Часов через двенадцать флибустьеры причалили к скалистому острову с отвесными берегами. Собственно, это было несколько небольших островков, покрытых пышной растительностью.

Убежищем пиратским судам служила естественная гавань, словно специально созданная природой. В гранитных скалах имелся узкий проход, впрочем вполне достаточный для любого морского судна. Они вошли в гавань и высадились на берег. Место было тихое и укромное. Именно отсюда отправлялись на охоту пираты и, совершив очередной налет, исчезали здесь без следа.