«А постоим, казачки, за землю Русскую?!» — «Постоим, атаман-батюшка!» — «Сарынь на кичку! Руби антихристов!!! Руби под корень бляжью поросль!»

Лязг железа, разбойничий свист, чьи-то дикие раскосые глаза и кровавая полоса от удара саблей, появившаяся на панцире противника. А затем — сплошное мелькание клинков, тел, светлых и темных пятен вместо лиц, которые вскоре закрыла красная пелена дикой, нечеловеческой ярости…

Вторая картина явила Дикое поле. Высокий, почти в рост человека ковыль тихо шептал и клонился под дуновениями легкого ветерка, скрывая за своими серебристыми метелками притаившихся в засаде казаков-запорожцев. Тесно прильнув к лежавшим лошадям, они даже орлу, парившему в вышине, казались каменной россыпью, настолько неподвижными были казаки.

По степи, по направлению к переправе через Днепр, шел большой татарский чамбул, отряд, во главе с мурзой. За отрядом тащился обоз с награбленным добром и длинная темная змея, составленная из множества человеческих тел. Это была добыча людоловов — полон. Мурза тревожно поглядывал по сторонам и время от времени отдавал приказы, после чего очередной дозор в составе трех всадников срывался с места в галоп и отправлялся на разведку. Мурзу томили дурные предчувствия, и только когда он оглядывался назад, его темные раскосые глаза становились маслеными, а в голове раздавался мелодичный звон золотых монет, которые он получит за свой товар в Кафе, на невольничьем рынке.

Казалось, запорожцев родила сама земля-мать. Их количество было гораздо меньше численности людоловов, и мурза, который потерял самообладание лишь на самую малость, приободрился. Последовал приказ, и татары со свирепостью дикарей и боевым кличем «Алга! Алга!..» ринулись навстречу казакам. Крымчаки были опытными воинами — а других в набег на русские земли и не брали, — поэтому предстоящая сеча, по мнению людоловов, должна была закончиться их победой.

Неожиданно со стороны запорожцев, которые до этого мчались без единого крика и даже возгласа, раздался многоголосый волчий вой. Он был настолько натуральным, что, казалось, на охоту вышла целая волчья стая. Татары мгновенно пришли в замешательство. Некоторые даже начали поворачивать коней, не слушаясь истошных призывов мурзы продолжить атаку. «Урус-шайтан![1] Урус-шайтан!» — кричали испуганные крымчаки. И только наиболее смелые и безрассудные продолжили свой путь, пока не столкнулись с казаками.

«Хех! Хех!..» Сабли в обеих руках разили без промаха. Ни один вражеский клинок не мог проникнуть сквозь жалящее насмерть колесо, образованное двумя саблями-карабелами. Из груди время от времени вырывался волчий вой, и татары практически без сопротивления, с криками «Урус-шайтан!» разлетались перед конем, как чайки, присевшие отдохнуть на пашне. Он был без рубахи, с одним нательным крестом, но ни сабля, ни стрела не могли пробить его защиту…

— Держите его, держите, черт вас побери! — Чей-то зычный голос вырвал меня из кровавого месива человеческих тел, заглушив крики и звон оружия.

На меня кто-то навалился, и когда я открыл глаза, то увидел перед собой чертовски соблазнительную девичью грудь с розовым соском, которая нахально выглядывала из-под белого халата. Я невольно ахнул, но не сделал ни малейшей попытки освободиться. «Неужто девки хотят меня изнасиловать?» — мелькнула в абсолютно пустой голове одинокая и совершенно глупая мыслишка. Но тут в поле моего зрения вплыл солидный мужик, тоже в белом халате; он посмотрел мне в глаза и скомандовал не без иронии:

— Люся! Слазь с парня. Ишь, прильнула… Он уже пришел в себя и успокоился.

Девушка — это была медсестра, это я уже понял, — как мне показалось, исполнила этот приказ с явной неохотой. Поправив растрепанные волосы, она кокетливо глянула на меня и скромно отошла в сторонку. У нее была и напарница, тоже сестричка, но, в отличие от Люси, худосочная и миниатюрная. В общем, из породы современных тинейджеров. Она держала мои ноги.

— Ну вы, батенька, даете… — благодушно сказал мужик — конечно же врач. — Вас привезли сюда совсем никаким, почти бездыханным, мы уже хотели отправить в реанимацию, и тут вы устроили такой концерт… Чисто тебе половецкие пляски. Ну-ка, сейчас проверим пульс, послушаем…

Я покорно исполнял все его указания: «Дышите глубже, не дышите, повернитесь на бок…» — пока врач не оставил меня в покое.

— Что со мной, доктор? — спросил я, когда он закончил свои манипуляции.

Врач выглядел озадаченным.

— Более здорового человека последние десять лет я еще не встречал, — сказал он таким голосом, словно сожалел, что я не полная развалина. — И тем не менее полчаса назад вы выглядели доходягой — пульс слабый, ниточный, дыхание поверхностное, неглубокое, тело синюшное…

— И все-таки?..

— Не знаю, — откровенно признался врач. — Это первый случай в моей практике. А когда вам сделали укол, чтобы поддержать сердечко, вот тут вы и начали выкидывать антраша. Кстати, вы, случаем, не проживали за рубежом?

— Почему спрашиваете?

— Ваш «концерт» сопровождался не только «танцами» на постели (в горизонтальном положении), но еще и звуковым сопровождением. Вы что-то кричали, но на каком языке, я так и не понял, хотя знаю и латынь, и английский, и немного маракую по-французски.

— Да свой я, доктор, свой… — Я устало откинулся на подушку. — Что со мной случилось, понятия не имею. Словно молнией сразило. Как я сюда попал?

— Вам сильно повезло, что нашлась сердобольная душа, народ-то наш стал черствым и неотзывчивым на чужую беду и боль. Многих можно было бы спасти, окажи им помощь вовремя. Человеку стало плохо, он упал на глазах прохожих, но его словно не замечают, торопятся побыстрее пройти мимо…

Похоже, доктор обладал философическим складом ума, потому что он развлекал меня лекцией на отвлеченные темы минут пять. Но затем глянул на свои наручные часы, спохватился и закончил речь следующими словами:

— Извините, мне пора. В тумбочке ваши документы… и деньги. Проверьте, вроде ничего не пропало. Кстати, мы поместили вас в отдельную палату… мм… — пожевал он губами. — Ну, вы понимаете…

— Естественно. Не сомневайтесь, я все оплачу.

— Вот и ладушки! — обрадованно воскликнул доктор. — Полежите у нас день-другой, за вами нужно понаблюдать. Сдадите анализы… ну и все такое прочее. Я распишу. А пока пообщайтесь со своим ангелом-хранителем… — Он приятно улыбнулся и вышел.

Что ж, понятно, почему я оказался не в коридоре какой-нибудь затрапезной больнички на скрипучей койке времен развитого социализма, а в светлой современной палате с телевизором и картиной на стене. Все дело в моем портмоне, где лежало около двух тысяч долларов и немного рублей. Это был остаток денег, которые мне пришлось потратить на юридические процедуры по вступлению в наследство. Как оказалось, сия процедура была отнюдь не дешевой.

Дверь тихо отворилась, и в палату вошла девушка. Это явно была не медсестра, потому что белый халат она лишь накинула на плечи. Осторожно ступая, словно боясь поскользнуться, девушка подошла к кровати и, встретив мой взгляд, спросила:

— Как вы?

— Были времена, когда чувствовал себя гораздо лучше. Так это вы… спасли меня?

— Ну уж, спасла… Просто вызвала скорую. Я шла за вами, когда это все приключилось.

«А почему тогда решила сопровождать меня в больницу?» Этот вопрос уже вертелся на кончике моего языка, но девушка словно подслушала мою мысль и сказала:

— Они хотели отвезти вас во вторую городскую, но я настояла на центральной. Здесь и врачи опытней, и условия лучше.

— Понятно. Огромное вам спасибо. Я ваш должник. Что же вы стоите? Присаживайтесь. Вы никуда не торопитесь?

— В общем… нет. — Она присела на краешек стула. — Вы уж извините, но мне пришлось назваться вашей родственницей. Иначе врач скорой не разрешил бы сопровождать вас до места.

— Что ж, в какой-то мере все мы, люди, родственники, если считать предание про Адама и Еву не мифом, а истиной в первой инстанции. И как вас зовут, мой ангел-хранитель? Не смущайтесь, так назвал вас мой лечащий врач.

— Мария.

Еще одна Мария, вспомнил я разбитную Маруську. Везет мне на это имя… Только если вторая — пламень, то эта похожа на Снежную королеву.

— Понял. Просто Мария… — Я улыбнулся. — Алексей. Можно Алекс.

— Очень приятно, — вежливо сказала девушка, но особых эмоций на ее светлом — точнее, просветленном — лице я не заметил.

Она была какая-то странная — несовременная, что ли. Серые с голубизной глаза, удивительно доброжелательные и в то же время серьезные, длинные густые ресницы, не отяжеленные хлопьями черной краски, как у нынешних модниц, овальное чистое лицо почти без макияжа (ну разве что самую малость), темно-русые волосы, сплетенные в короткую, но толстую косу, слегка тронутые кармином губы…

Короче говоря, возле моей постели сидела почти тургеневская девушка. Только взгляд ее нельзя было назвать нежным. Она смотрела на меня спокойно и несколько отрешенно, но с достоинством и внутренней силой, которую я подметил сразу же, заглянув в ее серые бездонные глаза-озера.

— Вы живете в нашем микрорайоне? — спросил я для завязки разговора. — Странно, но я никогда прежде вас не встречал.

— Мы переехали недавно… из другого города.

«Мы»… Неужто она замужем?! Эта мысль мне почему-то сильно не понравилась. Наверное, мои эмоции отразились у меня на лице, потому что она поспешила добавить:

— Родители купили квартиру…

— А… Понятно. Работаете?

— Нет. Ищу работу.

— Значит, вы мой товарищ по несчастью. Я тоже безработный.

— По вам не скажешь.

— Это я маскируюсь… для работодателей. Они все прилично упакованы, поэтому не очень хорошо относятся к тем, кто плохо одет и бедно выглядит. Короче говоря, встречают по одежке.

Девушка улыбнулась, пожалуй впервые. Ее улыбка была светлой и бесхитростной.

— Я заметила, — сказала она.

— Удивляюсь, как это вас до сих пор не взяли…

— Почему удивляетесь?

— С вашими данными, по-моему, найти работу несложно.

— Вы мне льстите. Спасибо. Но я уже вышла из того возраста, который должен быть у секретарши. И потом, работа «принеси-подай» не для меня. Служить и прислуживать — разные вещи.

Да, действительно, по моим прикидкам, ей стукнуло никак не меньше двадцати пяти лет.

— Кто бы спорил… — ответил я и вернул ей улыбку как можно сердечнее.

Вдруг я почувствовал, что где-то внутри меня заработал насос. До этого я был вялым и сам себе казался старой развалиной, а кровь в жилах словно превратилась в желе. Но теперь она буквально забурлила и понеслась по артериям, как горная река в половодье. Решение, которое до сих пор едва брезжило — как солнце среди туч, — вызрело и сформировалось моментально, и я сказал:

— Мария, пожалуйста, дайте мне мою одежду. Думаю, она находится вон в том шкафу. — Я показал. — Не так ли?

— Так. Но зачем?

— Мне нужно домой.

— Вы в своем уме?! Вам нужно лежать. Вас должны обследовать.

— Я в порядке. Это у меня после ранения, — соврал я не моргнув глазом. — Лечению не поддается.

Недоверчиво поглядывая на меня, Мария достала одежду и обувь из шкафа, и я быстро оделся. Девушка из деликатности смотрела в окно. В какой-то момент я пошатнулся, и она быстро подхватила меня под руку.

— Вот видите, вы еще слишком слабы, — сказала она с осуждением.

— Терпеть не могу больниц, — ответил я вполне искренне. — Дома я быстрее восстановлюсь. Только у меня есть к вам просьба.

— Я слушаю.

— Дайте слово, что не откажете.

— Ну, не знаю… Возможно…

— Вы не могли бы проводить меня до дому? А за это я угощу вас отменным кофе. Я, знаете ли, большой спец по части приготовления этого божественного напитка. Ну как, договорились?

Девушка заколебалась.

— Пожалуйста… — Я смотрел на нее умоляюще. — Это чтобы я снова не кувыркнулся где-нибудь посреди улицы.

Коротко вздохнув — мол, куда денешься, — девушка согласно кивнула. Я вышел из палаты и направился к медсестре, которая увлеченно разглядывала какой-то женский журнал. Это была та самая Люся, что вообразила меня матрасом. Ее тугая грудь так и рвалась наружу, и я вздохнул с вожделением, позавидовав тому, кому привалит такое большое и упругое счастье.

— Вы куда?! — всполошилась она.

— Тихо, тихо, рыбка золотая… — Я достал из кармана портмоне. — Сколько я должен за сутки и за лекарства?

Она сказала. «Круто…» — подумал я, услышав сумму, но возражать не стал. Я отсчитал энное количество зелени и положил перед ней на стол.

— А это лично тебе, детка, — сказал я, сунув ей в карман тысячную купюру; этими щедротами я по привычке «застолбил участок» — вдруг у меня образуется свободный вечерок, а пойти в кабак будет не с кем. — Купишь пряников… к чаю. Где тут у вас выход?

Обалдевшая от моих щедрот медсестра молча указала на дверь, и мы с Марией благополучно покинули ЦКБ — так именовалась центральная городская больница. У ворот больницы я вызвал по мобильному телефону такси, и вскоре мы уже стояли у подъезда моего дома. Все это время я изображал слабого и немощного и опирался на плечо Марии. Мне не хотелось ее отпускать, не познакомившись поближе. Ее присутствие рядом и возбуждало, и успокаивало меня.

Она не стала ломаться и изображать из себя недотрогу — «Ой, что вы, что вы! Как можно зайти в квартиру к незнакомому мужчине?! Мало ли что у него на уме. Нет-нет, я не такая, я жду трамвая…» — и мы вошли в подъезд без лишних словопрений.

— Вот в этом гнездышке я и живу, — сказал я, когда мы прошли в гостиную, и поторопился добавить: — Один как перст.

К моей вящей радости, благодаря уродливому грабителю я навел в квартире потрясающий порядок, который был вовсе мне не свойствен. Моя квартира выглядела как музей — идеальная чистота, нигде не видно ни одной лишней вещи (даже носков, которые валялись по всем комнатам), а кухня так вообще была похожа на ту, что показывают по телевизору в рекламных роликах.

— Что-то вы не очень похожи на безработного… — молвила Мария, когда мы прошли на кухню и я быстро приготовил бутерброды с красной икрой, поставил на стол вазу с ананасами, киви и апельсинами и бутылку шампанского.

Шампанское осталось у меня после визита некой дамы, предпочитавшей более крепкие напитки. Я совсем про него забыл, и сейчас оно очень пригодилось. Мария смотрела на мои приготовления с нескрываемым скепсисом, и я понимал ее — мужик готовится к охмурёжу, но ему все равно светит облом. Однако я был уже далеко не мальчик и хорошо знал, что дорогу осилит идущий. В общем, лиха беда начало. Поживем — увидим.

— А я подпольный миллионер. — Я беззаботно улыбнулся. — Все, что вы здесь видите, накоплено непосильным трудом. Но пока «мои финансы поют романсы», как говорится в одном шлягере, и вместо дорогой черной икры приходится употреблять красную. Кризис, мадемуазель. Да-с.

— Между прочим, вы приглашали меня на кофе…

— А я разве сказал, что кофе отменяется? Отнюдь. Но сначала шампанское. Вы моя спасительница, и я буду неблагодарным негодяем, если не воздам должное вашей доброте и человечности. Тем более что мне нужно немного взбодриться после всех моих перипетий. А еще мне хочется, если честно, познакомиться с вами поближе.

— Ну что ж, вы убедили меня… — Она загадочно улыбнулась.

Я разлил шампанское по фужерам (между прочим, девятнадцатого века, в чеканной серебряной окантовке — наследство от прадеда), и мы выпили. Вернее, я выпил; Мария лишь отхлебнула несколько глотков. А мне и впрямь требовалось простимулировать свою нервную систему, она почему-то была в большом напряге.

— Я так поняла, вам пришлось повоевать? — вдруг спросила девушка, глядя на меня с сочувствием.

— Угадали. Впрочем, угадать несложно. Мое поколение было расстреляно сначала перестройкой, а затем войной. Скольких друзей я потерял…

— У меня в горах погиб брат… — Серые глаза Марии вдруг потемнели, и в них появился стальной блеск.

— Когда?

Она сказала. Я неожиданно заволновался: ее брат находился там в одно время со мной.

— В какой части он служил? — спросил я, невольно затаив дыхание.

— Саша был десантником.

— Рота, батальон?..

Мария ответила. У меня по спине неожиданно побежали струйки холодного пота. Моя рота! Кто?!

— К-как… как его фамилия? — спросил я, едва поворачивая деревянный язык.

Наверное, я сильно изменился в лице, потому что Мария посмотрела на меня с удивлением:

— Чернавин… Саша Чернавин.

Кровь хлынула мне в голову и застучала в висках. Чернавин! Сашок… Мы прозвали его Зарубой. Он числился снайпером, и приклад его винтовки был сплошь в зарубках. Так он отмечал тех, кто попадал в визир оптического прицела его СВД.

Я молча встал и прошел в гостиную. Там я долго рылся в секретере, пока не нашел свой дембельский альбом. Раскрыв его на нужной странице, я положил альбом перед Марией, отошел к окну и закурил. Позади раздался то ли удивленный возглас, то ли всхлип. Я не решался обернуться. Я чувствовал себя виноватым.

В тот памятный поиск мои парни ушли без меня. Я получил совершенно пустяковое ранение и вполне мог остаться в строю, но уж больно приглянулась мне сестричка из медсанбата, из новеньких, и я решил немного поволынить, поваляться на белых простынях под присмотром этой юной гурии.

Как потом выяснилось, задание провалил возглавивший разведгруппу молодой и необстрелянный старлей, которого прислали из штаба округа, сын какой-то важной шишки, приехавший за званиями и орденами.

Ему нужен был всего лишь один разведпоиск, чтобы потом вернуться на Большую землю и расписывать свои «подвиги» перед штабными и штафирками. Не получилось. Из-за его неопытности и повышенного самомнения разведгруппа попала в засаду, и он был убит одним из первых. А Сашок — Заруба — последним. Он прикрывал отход. Потом Чернавина наградили орденом (посмертно), потому что он буквально завалил трупами бандитов русло пересохшего ручья, по которому уходили десантники.

— Это… вы? — Голос Марии был хриплым и очень тихим.

— Да. Он служил в моем отделении.

Мы сфотографировались на перроне вокзала, где нас ждал эшелон, — все живые, здоровые и веселые. Война казалась нам легкой прогулкой. Может, потому, что мы всю дорогу, не просыхая, квасили ханку, несмотря на грозные предупреждения командиров. Впрочем, и наши командиры не сильно от нас отставали. Уж они-то точно знали, что их ждет впереди, — почти все старшие офицеры прошли первую чеченскую кампанию, а некоторым «посчастливилось» повоевать и в Афгане.

— Как он погиб? — спросила Мария.

Ее лицо было бледным, а взгляд, казалось, прожигал меня до самого нутра.

— Разве вам не сообщили?

— В общих чертах. Я хочу знать все.

Все… Легко сказать… Я давно выбросил эту проклятую войну из головы, но она упрямо пыталась найти мельчайшую щелку, чтобы залезть в мозги и снова и снова бередить их страшными видениями. Как я могу рассказать этой девочке то, о чем боялся даже думать? И разве можно описать зверства ваххабитов и то, какими становились пай-мальчики, попав в эту кровавую мясорубку? В любом человеке спит первобытный зверь, и если его разбудить, то мало никому не покажется…

Я врал, правда не без вдохновения. Конечно же Сашок в моем рассказе выглядел героем, рыцарем без страха и упрека. Чтобы не поведать о том, как и что было на самом деле, я больше рассказывал про наш быт, о друзьях-товарищах, о последнем бое Сашки и о том, почему я не лег рядом с ее братом. Эта часть моего повествования выглядела как покаяние, но, похоже, Мария поняла, чем я терзаюсь, и сказала:

— Алексей, вы ни в чем не виноваты. Так получилось. От судьбы не уйдешь…

Да уж, судьба-судьбинушка… Умеешь ты подбрасывать загадки. Например, в лице Марии. Как могло так случиться, что именно сестра Зарубы оказалась в нужный момент в нужном месте и выступила в качестве моего ангела-хранителя?

Наверное, мое волнение передалось и амулету, который презентовал мне Пеха. Я почувствовал уже знакомое жжение в районе груди — там, где висел медальон. Опять?! Я невольно поморщился и слегка наклонился вперед — так, чтобы медальон не касался тела. Доставать его, чтобы он оказался поверх рубахи, было неудобно перед гостьей.

Однако она заметила мое телодвижение и нахмурилась. В одно мгновение в ней что-то изменилось. Мне вдруг показалось, будто Мария и впрямь сказочная Снежная королева, потому что от нее словно пахнуло морозом. Внезапно посуровевшие глаза девушки сначала проинспектировали — точнее, просканировали — мою голову, а затем ее взгляд опустился ниже, и я почувствовал, что медальон внезапно остыл. (Впрочем, он и не был горячим; это было, как я уже знал, всего лишь наваждение.)

— Почему вы так смотрите на меня? — спросил я удивленно.

— Нельзя совмещать несовместимое, — загадочно ответила девушка. — Это очень опасно.

— Пардон — не въехал… О чем речь?

— Аура вашей квартиры не приемлет тот оберег, который вы носите на груди.

Оба-на! Приехали. Она что, видит сквозь одежду? И при чем тут аура?

— Вы что, экстрасенс? — спросил я c подковыркой.

— Да, у меня есть некоторые способности… — спокойно ответила девушка. — Поэтому советую избавиться от оберега как можно скорее. Или вам нужно переехать на другую квартиру. Иначе в один прекрасный момент две разнонаправленные силы сойдутся в последней битве. И вы или сойдете с ума, или останетесь калекой на всю оставшуюся жизнь.

— Послушайте! — вскричал я рассерженно. — Что вы несете?! Аура… оберег… силы сойдутся в последней битве… и выйдет мне кирдык. Просто карманный Армагеддон какой-то. Это же чушь! Вы и впрямь во все это верите?

— Алексей, я действительно чувствую, что вас окружает зло, — мягко сказала Мария. — Оно везде, но оберег просто фонтанирует злобными флюидами. Понимаю, в это трудно поверить, но я желаю вам, боевому товарищу моего бедного брата, добра. Послушайте меня, пожалуйста. Это же так просто. Если для вас этот оберег очень дорог, снимите его и положите в какую-нибудь металлическую шкатулку. И сразу почувствуете, что вам стало гораздо легче.

— Ладно, сниму… потом, — буркнул я, чтобы не вдаваться в дальнейшую полемику. — А пока сварю кофе… как и обещал.

«Просто Мария» оказалась экстрасенсом! Час от часу не легче. В последнее время меня окружают сплошь колдуны, знахарки, сатанисты, Фредди Крюгеры, бандиты, а теперь еще и экстрасенсы. За что?!

Издав этот «крик души», я принялся колдовать над кухонной плитой, и вскоре кухню наполнил восхитительный запах кофе.

За окном опускались сумерки. Что ж, еще один день можно вычеркнуть из жизни. Вычеркнуть без сожалений — больно уж хлопотным он выдался. Впрочем, как знать, может, когда-нибудь я буду вспоминать его с благоговением и ностальгией…