Квартал Клюва располагался на севере королевства мертвых. Здесь, возле скелетов Грифонов и Пегасов, устроились самые первые харонцы. Клювы Хранителей Истоков, вбитые в черную землю, были обращены к небу, возвышаясь, словно корпуса огромных кораблей. Вначале они играли роль случайных укрытий, а когда в королевство стали прибывать всё новые и новые подданные, то клювы послужили фундаментом будущего квартала. Постепенно местность заполнилась высокими домами, располагавшимися вокруг драгоценных мощей концентрическими кругами; три века спустя эти дома образовали границу самого старого квартала Харонии.

Через регулярные промежутки улицы прерывались каналами, наполненными Желчью, которая подводилась к ним через желоба, проложенные под мостовыми к черной маслянистой воде, сочившейся из трупов времен Истоков. Эти желоба выходили наружу в стенах каналов, из поросших мхом морд тяжелых каменных статуй, символизировавших каждое семейство Хранителей.

Мать Волн смотрела на лодку паромщика, разрезавшую поверхность Желчи. Одетый в заштопанный плащ харонец управлял своим судном с помощью длинного перламутрового шеста. Его размеренные движения отдавались глухим эхом сомнений, пробуждая уверенность, что она сама похожа на этот шест, ходящий туда-сюда под слоем Желчи.

Когда лодка скрылась за углом одного из домов, женщина отвернулась и снова стала глядеть на сумрачный горизонт королевства мертвых.

Она укрылась на вершине покривившегося клюва, который поддерживали высокие ониксовые колонны. Чтобы выйти на увеселительную террасу, располагавшуюся наверху этой внушающей почтение святыни, она поднялась по старой деревянной лестнице, пробивавшей себе дорогу среди толстых белых лиан, похожих на кости.

Эти лианы обвивались вокруг скелетов Истоков, разбросанных по всему королевству. Они питали Харонию, повсюду простирая свои отростки. Словно органические нервюры, кости прорастали в дома, улицы и городки. Некоторые из них взобрались вверх по клюву и обвили террасу, образовав странные узловатые скульптуры.

Мать Волн положила ладонь на одну из таких лиан, проскользнувшую между изъеденных червями досок. Он была измождена, но счастлива вкусить несколько минут отдыха. Харонцы преследовали ее, и ей пришлось пожертвовать несколькими Волнами, чтобы ускользнуть от них и укрыться здесь, на этой пустынной террасе, откуда был идеально виден путь, который ей еще предстояло проделать до королевской крепости.

Он оказался сложнее, чем она предполагала. Хотя Мать Волн и знала, что главная битва произойдет в сердце королевской крепости, она и представить себе не могла, сколько других битв ей придется выиграть, чтобы приблизиться к ней. Суровость недавних боев оставила после себя горький привкус, ощущение, что ее обнаружили раньше времени и что потерян эффект внезапности, на который она рассчитывала. Разумеется, Зименц проследил, чтобы Пилигримы не воспрепятствовали им. Он уверенно провел ее по лабиринту храма и оставил у выхода, взяв с нее обещание, что они еще увидятся. Тронутая его преданностью и отчаянным выражением на дрогнувшем фарфоровом лице, она запечатлела на его губах взволнованный поцелуй и, предоставленная самой себе, не прибавив ни слова, погрузилась в ночь.

Харонцы ушли из этого древнего города. Молчаливые улочки и покинутые дома свидетельствовали о жестокости сражений, происходивших когда-то на границе Миропотока. Разбросанные повсюду Темные Тропы изгоняли из королевства все живое. Ее обманула относительная легкость, с которой ей пока удавалось продвигаться, и она не заметила опасности.

Король ждал ее.

Возможно, он сознательно ослабил охрану, чтобы усыпить подозрения и застать ее врасплох. Уже трижды ей приходилось нарушать гармонию составлявших ее душ. Оставлять позади себя Волну, чтобы, прикрыв отступление, скрыться… В одиночку у нее не было никаких шансов победить полчища, натравленные на нее королем. Она подозревала, что он будет неотступно преследовать ее, подтачивая сопротивление, чтобы истощить ее силы и выждать благоприятный момент для рокового удара.

В погоню были брошены опасные существа, которым, как правило, удавалось напасть на ее след. Безумные харонцы, воплощавшие собой Желчь, обычно содержавшиеся в тайных застенках королевской крепости, теперь наводняли улицы города в поисках своей жертвы. Они чувствовали вибрации Волны и, словно искатели подземных родников, сновали, задрав нос, отвечая дрожью на малейшее колебание зловонного воздуха. Мать Волн столкнулась с ними и их сторожевыми псами у ворот крепости, но так и не смогла одержать над ними верх.

Она вздохнула от досады и подумала о Януэле, бившемся в ее сердце. Она воплотилась в его теле, приведя в действие магию Волны, чтобы уподобить его тело своему и заменить его собой. Как когда-то она дала ему жизнь, так теперь он, в свою очередь, позволил ей возродиться, чтобы исполнить волю народа Волн. С недавних пор она ощущала шепот его присутствия и далекое эхо Феникса. Хранитель пробуждался и вновь погружался в сон, укачиваемый голосом своего хозяина. Иногда она прислушивалась к ним, радуясь, что они понимают друг друга, как никогда. Вынужденное заточение, к которому приговорила мать, приблизило Януэля к Фениксу, разделявшему ту же участь, — они оба теперь жили в ее сердце.

Мать Волн прижала руку к груди, словно пытаясь ощутить их в своем теле, желая обратиться к ним, чтобы сказать, как ей хочется, чтобы, несмотря на сложившуюся ситуацию, они оба выжили в грядущих испытаниях.

Прикоснувшись к волосам, она убрала капризный локон, свесившийся на плечо. С момента Воплощения она заплетала косы, укладывая их на голове как корону. Она была в том же платье, в каком явилась своему сыну, но босиком.

Женщина взглянула на угрожающую тень королевской крепости и инстинктивно коснулась меча, висевшего у нее за спиной. Когда меч Сапфира засверкал в темноте, ее бирюзовые глаза потемнели.

На священном лезвии длиной в два с половиной локтя играли темно-синие отливы. Загибаясь в конце, оно черпало свою мощь в венах, проходивших от эфеса до самого острия. Мать Волн медленно сомкнула пальцы вокруг резного эфеса. Разящий Дух тотчас отозвался в сознании своего хозяина звуком знакомого голоса:

— Привет, красавица… какие-то проблемы?

— Никаких… Просто мне было необходимо тебя услышать.

— В душе Волна?

— Нет, только страх…

— А, ну как всегда.

Матери Волн нравился игривый тон, которым разговаривал с ней Дух. Перед тем как передать меч капитану Соколу, она долго тренировалась, чтобы в совершенстве овладеть всеми гранями мощи меча. Сомнения, которые она испытывала вначале, рассеялись по мере того, как Разящий Дух раскрывал ей свои тайны. Меч позволял овладеть столь необычной и сложной техникой поединка, что Мать Волн отбросила все сомнения, безоговорочно покорившись ему.

Окрестности, понемногу терявшие прозрачность, вскоре погрузились в кромешную темноту. Так всегда начиналось взаимное проникновение: меч сливался со своим носителем. Чтобы орудовать мечом, следовало стать незрячим.

Затем в темноте возникли звуки, в обычное время не различимые человеческим ухом. Малейшее потрескивание дерева, шелест ткани, неслышно ползущее насекомое. Звуки обострялись, усиливаемые Разящим Духом.

Меч, рожденный на поле битвы Истоков, оставлял своему хозяину единственное измерение — звуковое, где по временам раздавалось эхо старинных сражений. Огромные потрясения, ужасающие крики Хранителей оставили здесь и там резонанс в виде призраков — коротких созвучий, которые нужно было уметь расшифровывать, чтобы погрузиться в них и, воспользовавшись их мощью, придать ритм своим движениям. Матери Волн понадобилось множество попыток, чтобы слить мелодию собственного стиля с мелодией призрачных созвучий и таким образом увеличить ярость и пыл натиска.

Ей это удалось, и теперь в некоторых случаях она могла ударить с мощью Хранителя. Сейчас она внимательно вслушивалась в океан звуков. Помимо шумового фона самой террасы и звуков, доносившихся с улицы, она различила резонанс трех мелодий прошлого, действовавших в ее состоянии словно бальзам.

Пора было активизироваться. Начать все сначала, найти брешь, которая позволила бы ей проникнуть в королевскую крепость.

— Я не выпущу тебя из рук, — сказала она.

— Если говорить откровенно, — шаловливо ответил Дух, — я не могу сдержать возбуждения каждый раз, когда ты произносишь эту фразу.

— Идиот… — произнесла она с заговорщической улыбкой.

— Что, я ведь меч, так или не так? Неоспоримый символ! Символ обостренной чувственности, которую ты отказываешься признать по непонятным практическим соображениям.

— Это уже непристойно.

— Мне просто хочется попытать счастья, в этом разница, — насмешливо возразил он.

— Тебе придется довольствоваться моими руками.

— Ты себе не представляешь, что теряешь.

Дух знал, что она ценит его провокации и что только так он может унять ее тревогу. Он уже собирался добавить еще что-нибудь в том же духе, как вдруг она выдохнула:

— Ты ничего не слышал?

— Нет.

Она различила размеренные шаги. Громкий звук, ворвавшийся, словно фальшивая нота, в поскрипывающую мелодию старого дерева. Она сосредоточилась, чтобы попытаться снова уловить его, но ничего не услышала.

— Это все твое воображение, — проворчал Дух.

— Возможно, — признала она.

— Точно. Они не смогли бы так быстро нас разыскать.

— Уходим.

Она совершила оплошность. Терраса представляла собой тупик, его с легкостью мог использовать враг. Движимая глухим беспокойством, она сильнее сжала эфес меча и двинулась к лестнице.

Она ничего не видела, но все же держалась настороже. Крадясь по-кошачьи, она достигла порога и прислушалась.

— Холера… — прошептал Дух.

Шаги. Их много.

— Они нашли нас, — сказала она.

— Их по меньшей мере десяток.

— Да, по меньшей мере.

Враг больше не пытался замаскировать свое приближение, и лестница теперь вибрировала от их шагов.

— Мы в западне, — проворчал Дух.

Будучи лишенной способности видеть происходящее, Мать Волн старалась вспомнить ландшафт. От соседних крыш ее отделяло по меньшей мере двадцать локтей. Слишком низко, чтобы приземлиться, ничего не повредив. Лестница оставалась единственным возможным способом выбраться, если только она не решит спуститься по колоннам, поддерживавшим кончик клюва, — слишком опасный и долгий спуск, чтобы застать врага врасплох.

— Пойдем по лестнице. Попытаемся прорваться силой, — проговорила она.

Дух приветствовал ее решение новым ругательством и перешел к действию. Сначала он подавил все посторонние шумы, чтобы сосредоточиться на смутном гуле, доносившемся с лестницы. Необходимое вступление, чтобы позволить своей хозяйке сосредоточить внимание на враге.

— Красавица!

— Что?

— На колоннах, сзади. По крайней мере двадцать. Между нами, это начинает меня слегка беспокоить.

— Сколько у нас времени, прежде чем они окажутся на террасе?

— Не будем об этом…

— Тогда оставь их и сконцентрируйся на Резонансе.

— Это опасно, красавица, — предупредил ее Дух.

— Делай, что говорят.

Дух подчинился, несмотря на опасность предприятия. Его хозяйка требовала ни больше ни меньше как заглушить звуки, которые издавали враги, чтобы в темноте различить эхо возможных Резонансов.

Мать Волн отступила на середину террасы, не обращая внимания на нарастающую с наступлением тишины тревогу. Она была слепа и глуха.

— У меня их три, — предупредил ее Дух. — Два на лестнице, один Резонанс на террасе.

— Да, я слышу.

Она тотчас устремилась к серебристой мелодии, раздававшейся в северном углу террасы, и приказала Духу снова сосредоточиться на врагах.

Харонцы уже были здесь. Около нее, в пяти локтях.

Вокруг нее, словно стая грифов, кружили пришепетывания и присвистывания. В таких обстоятельствах воображение работало как худший враг. Воспоминание об искателях подземных родников уже скреблось в дверь ее памяти. Их исхудавшие лица, кости, выпиравшие на груди из-под кожи… хилые ноги, походившие на обожженные ветки, загнутые словно когти руки…

Они бросились на нее, когда она погрузилась в сердце Резонанса. Дух тотчас наполнился звуком древнего перезвона, гудевшего в темноте. Пошатнувшись от силы столкновения, она выдержала вибрации, отдававшиеся в ее руке.

Ногти харонцев рассекли ее плечи и спину, оставив глубокие раны, но тут она наконец смогла показать свое искусство. Теперь к неуловимой плавности ее движений добавилась исконная сила первобытных сражений.

Она быстрым вращением оттолкнула ближайших нападающих и воспользовалась этим, чтобы устремиться к лестнице. Она пыталась избежать заведомого проигрыша, проскальзывая между харонцев, как река среди камней. Обманутые ее скоростью, враги медлили. Их острые ногти рвали пустоту, в то время как она двигалась резко, непредсказуемо. Добравшись до порога террасы, она вдруг замерла.

На нижних ступеньках лестницы рычали истощенные доги искателей подземных ключей. Бойцовые псы медленно, ползком приближались. Она ощутила хлюпанье их отвислых брылей, игру гниющих мускулов. Однако преследователи уже дышали ей в затылок: приходилось думать быстрее. Дикий крик вырвался из ее горла, и она, подняв меч, ринулась в самую гущу своры.

Свора выдержала натиск. Мать Волн срубила головы первых псов, взлетевших в воздух от стремительной атаки, проткнула мечом тех, кто пытался впиться ей в глотку. Она продвигалась, ломая позвоночники раненым, подобно смертельному урагану, и вскоре свора отступила.

За ее спиной харонцы уже сгрудились, чтобы напасть на нее с тыла.

— Холера… — бросил Дух. — Сзади тебя. Вот теперь мы и вправду окружены.

Волна в глазах Матери пришла в такое смятение, что ее лицо осветилось голубоватым светом. Выбившиеся пряди падали на ее окровавленные плечи. Она уже чувствовала, как спадает напряжение Резонанса, и приняла единственно возможное решение.

Удерживая псов на расстоянии, она сосредоточилась на собственном теле и еще раз нарушила гармонию Волн. Лишь одна из шести оставшихся у нее Волн подходила в этих обстоятельствах. Волна химерийского воина, бывшего властителя процветающей провинции. Этот человек вместе со своими самыми верными сподвижниками принес себя в жертву возле стен крепости, чтобы защитить ее от банды грабителей. Прямота и благородство сердца заслужили ему уважение Волн. С бесконечной грустью она коротко с ним попрощалась и освободила его.

Харонцы увидели, как из Матери Волн словно призрак выплывает воин. Она бросила в бой скалу, способную сдержать поток преследователей. Воин в латах, вооруженный булавой, — контур принесенной в жертву Волны — светился опаловым блеском. Ищейки взревели и бросились на него.

Мать Волн, окинув прощальным взглядом товарища, двинулась навстречу своре бойцовых псов. Силы, внушенные Резонансом, все уменьшались.

Предыдущая схватка заставляла псов держаться настороже. Ни один не попытался напасть на нее в открытую. Они выжидали, пока представится возможность пробить область, находившуюся под защитой меча, чтобы впиться клыками в ноги и лишить ее равновесия. Она убила первых двух псов, но остановить третьего ей не удалось. Укрепленные металлом зубы клацнули и с яростью сомкнулись на ее икре, словно волчий капкан. Она взвыла: ногу свело от боли. Меч обрушился на череп зверя, забрызгав ее платье черной липкой жидкостью. В то время как химерийский воин гнулся под натиском неистовых харонцев, псы вновь бросились на свою жертву, отталкивая друг друга.

Мать Волн кое-как отразила нападение: рана лишила ее ощущения равновесия и очень мешала. Горячее зловонное дыхание псов коснулось ее лица. Один из них с рычанием вцепился в подол платья, вырвав клок.

— Волну! — вскричал Дух. — Волну, или нам конец! Ситуация была трагичной, как никогда. Женщина поняла, что король выбрал именно этот момент, чтобы покончить с ней, харонцы специально гнали ее к кварталу Клюва, чтобы она укрылась на террасе вроде этой. Грубо сработанная ловушка, простота и эффективность которой были для нее просто оскорбительны. Она стиснула зубы и, крепко держа меч двумя руками, с хриплым криком, заставила своих противников отступить.

Сзади доносилось прерывистое дыхание химерийца, которого обступили враги, и, чувствуя нарастающую ярость, она решилась вновь нарушить гармонию. На этот раз ее мысли обратились к душе монаха из Тараска.