Необычное молчание царило в Алебастровом Зале. Каменный пол, по которому когда-то шагали властители в тяжелых доспехах, был покрыт толстым слоем пыли. Через стрельчатые окна в зал проникал слабый свет вечных сумерек. Нервюры свода, лишенные факелов, походили на темный лишайник василискских лесов.

На фоне общей апатии, охватившей крепость, выделялся лишь царский трон. В подлокотники трона были вмонтированы жаровни, в которых потрескивал огонь, отбрасывавший киноварные отблески на темные углы. Трон плавно переходил во внушительных размеров позвоночник Тараска, едва видный в темноте. Его остов опускался из свода, словно костистый язык, на кончике которого и уместился трон, на высоте двадцати локтей от пола. При свете, отбрасываемом углями, бронза блестела, как одинокая звезда.

У входа в зал стояла женщина. Ее силуэт виднелся между створок бронзовой двери, которой заканчивалась дорога Слоновой Кости, основополагающая ось королевства. Перед ней простиралась тысяча каменных плит черного и белого цвета, которые обозначали места властителей во время королевского совета.

Усталость сильно изменила утонченное лицо Матери Волн. Ее щеки были мертвенно-бледны, рот был похож на пламенеющую запятую, а в глазах читалось странное успокоение. На ней было разорванное шерстяное платье цвета охры, которое открывало ее стройные бедра и гибкие ноги, созданные Волнами. На ее плечи падали пряди волос цвета оникса, слипшиеся от вражеской крови. На груди была видна веревка, удерживавшая кожаный футляр, висевший на ее спине. В нем хранился меч Сапфира.

Она сделала шаг вперед, и ее босые ноги подняли клубы пыли. Она застыла на пороге этой шахматной доски, внезапно почувствовав себя дурно. Головокружительные размеры зала Совета и невидимая аура Желчи глубоко поразили ее и будто заключили ее душу в тиски ледяной руки.

Она мысленно ободрила себя и шагнула на первую плиту. Стопами она чувствовала выбитое на мраморе имя — имя властителя, который, возможно, в этот самый момент сражался где-то на границе Миропотока, спасти который она была призвана.

Она направилась в сторону трона с царственной грацией. Ее движения выдавали решимость. Миссия, начавшаяся многими годами раньше под листвой дубовой рощи, и принесенные ею жертвы должны были окончиться здесь. Проделанный путь вибрировал в ее сознании словно молитва. Ей казалось, что она выполнила все, что только возможно было сделать, пожертвовала всем, вплоть до себя самой и наследства, которое ей оставили Волны. Она была их последней представительницей, она воплощала их битву.

Пока что казалось, что король и его окружение не представляют себе, как близка она к своей цели. В уголке сознания она допускала, что это мог быть всего лишь ход в заумной игре, придуманной отцом ее сына, что он позволял ей приблизиться к себе, чтобы полнее насладиться ее поражением. Мать волн предполагала, что силы, брошенные ей вслед, сосредоточились теперь в квартале Клюва, чтобы она попала в засаду. То, что последовало за этим, доказало ее правоту. Покинув своих призраков, чтобы прикрыть свое отступление и сбить со следа преследовавших ее харонцев, она нашла крепость в совершенном запустении, ворота были распахнуты, в коридорах не слышно ни звука. Ни королевской стражи, ни морибондов, которые, как говорили, были связаны с королем, как пена с волной, которая ее поднимает.

Ей было некуда отступать. Без сомнения, это единственное, что заставляло ее двигаться вперед и шаг за шагом вело ее к королевскому трону.

— А ты все так же прекрасна, — вдруг произнес чей-то низкий голос.

Она не была удивлена, даже не разочарована, поняв, что он ее ждал. Она знала, что их столкновение неизбежно. Она замерла и подняла глаза к трону.

Там, удобно устроившись на парчовых подушках, в задумчивой позе сидел король, чуть наклонившись вперед, положив локти на подлокотники и опустив подбородок на скрещенные ладони. Уголки его губ были приподняты в нежной улыбке.

Она была потрясена, заметив, как хорошо удалось Карабинам охранить его от разложения. Он точь-в-точь походил на возлюбленного из ее воспоминаний, несмотря на заклепки, усыпавшие контуры его лица. На нем была красная бархатная мантия, закрепленная на одном плече, с воротником из горностая. Под ней угадывались черный камзол, расшитый белым жемчугом, и черные кожаные штаны.

Она нашла, что он красив, и ответила на его улыбку.

— Я восхищаюсь тобой, — добавил он. — Искренне восхищаюсь.

— А я тобой нет, — возразила она, не переставая улыбаться.

Он устало взмахнул рукой и откинулся на спинку трона.

— Ну естественно…

Он вел себя с такой небрежностью и такой самоуверенностью, что она оглядела зал, пытаясь обнаружить стражу. Ее нигде не было видно. Она перевела взгляд на трон.

Она не хотела, чтобы он заметил ее растерянность, подумал, что она до последнего момента надеялась, что их прошлые объятия остались в тайне. Воспоминания овладевали ею. Ей виделись Волны, собравшиеся, чтобы выбрать ее супруга, виделось, как их синеватые губы произносят имя мэтра Грезеля. Она слышала, как Волны рассказывают о его храбрости, о том, как он победил жестокие ночи, посвященные черным терниям; о том, как он согласился совершить зло, чтобы стать харонцем, в то же время оставаясь орудием Волн в сердце королевства мертвых. Тем не менее никто не ожидал, что он станет его королем и узнает правду.

Отныне Мать Волн знала, что Желчь не только восторжествовала в душе короля, но что она также разрушила защиту, созданную Волнами, чтобы оградить сущность мэтра Грезеля, сущность добра, текшую в его венах. Король знал правду. Он знал, зачем она пришла.

Она вздрогнула и несколько мгновений пыталась прийти в себя, осознавая вопрос, заданный сладким голосом:

— Ты ведь знаешь, что умрешь, не так ли?

— Твои посланцы говорили то же самое, но вот я здесь.

Он отмел ее возражение взмахом руки.

— Они всего лишь обычные охотники. Они выполнили то, что от них требовалось: я хотел, чтобы ты оказалась здесь, чтобы я мог убить тебя на этих плитах и увидеть в твоих глазах смерть Миропотока.

— Для этого ты должен будешь сразиться со мной.

— Я буду должен с тобой сражаться? У меня есть тысяча властителей, чтобы справиться с этой грустной задачей. Нет, я думаю, что ты не до конца понимаешь всю красоту этого финала. Мы оба здесь. Я возьму обратно то, что отдал когда-то. Я возьму твою жизнь и жизнь нашего сына, чтобы заставить навсегда замолчать жалкую надежду, которую на нас возложили Волны. История заканчивается, моя дорогая. Признаю, что мои войска частично уничтожены, но главное должно свершиться здесь благодаря тебе. Ты знаешь, что ликорнийцы все еще сопротивляются моей армии? Нет, ты не знала… ну так радуйся. Их фронт — последний, и они почти выиграли сражение. Но неужели ты думаешь, что речь действительно идет о победе? Мертвецы, гниющие под лучами солнца, — всё это ценные тела, обещанные Харонии… Среди ваших воинов есть столько испорченных душ… Я создам из ваших мертвецов новую армию, и на этот раз вам будет нечего противопоставить нашему триумфу.

— Нет, будет. Небытие.

Он рассмеялся и хлопнул ладонями по подлокотникам трона.

— Небытие… Но, милая, небытие — это ничто в сравнении с силами, которые мы бросили друг против друга в этой битве. Неужели ты не заметила, что оно уже отхлынуло? Что мы питали его до отвращения! Оно больше не властвует над пресытившейся кровью Харонией. Именно этого вы не захотели признать, милая. Ваши победы — это наши победы… Солдаты, которых вы принесли в жертву вчера, — это те, с которыми вы будете биться завтра. О конечно, — сказал он, воздев руки к своду, — всегда найдутся эти правильные, чистые, трогательные сердца, что никогда не приблизятся к берегам реки Пепла. Они избегнут воздействия Желчи и, возможно, станут Волнами. Но сколько их, милая? Сколько среди ваших погибших чистых сердец?

Он вдруг вскочил со своего кресла и, скрестив руки, застыл на краю пропасти.

— Из горстки героев не создашь армии, дорогая. Вы проиграли, признай это. Харония возродится из пепла вашего Миропотока. Но не волнуйся. Ты — часть этого будущего. Разумеется, я тебя убью, но я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Волна, текущая в твоих глазах, скоро будет такой же темной, как твои волосы. Да, я хочу, чтобы Желчь осветила твой взгляд, чтобы мы снова могли любить друг друга и ты стала моей королевой.

Мать Волн специально позволяла словам короля терзать ее сердце. Чтобы стать сильнее, чтобы вспомнить, как важна ее миссия для умирающего Миропотока. Она вдруг ощутила странное успокоение. Внезапно ее сознанию ясно представился исход этой встречи. Харония и Миропоток сражались за выживание. Не существовало другой альтернативы, не было никакой возможности договориться, несмотря на надежду, что подспудно жила в ее сердце. Мужчина, с которым она занималась любовью на поляне, больше не существовал. Он был для нее недостижим.

Ответом стал шелест, с которым она достала меч из ножен. Она подняла его и угрожающе направила его на короля.

Последний рассмеялся и в притворном испуге прикрыл грудь полой мантии.

— Моя королева… — заявил он. — Скоро ты станешь моей королевой. Мне так не терпится, милая!

Мать Волн проигнорировала его слова и мысленно обратилась к сыну, чтобы спросить его о Фениксе:

— Ты пробовал с ним связаться?

— Пробовал, мать, но он меня не слушает. Я волнуюсь, мне кажется, он боится…

— Должно быть, его душит Желчь, — с горечью ответила она.

Она размышляла о том, что нет никакой возможности взлететь, чтобы достичь короля, как вдруг необычный звук привлек ее внимание. Он посмотрела вокруг и пришла в ужас. В отдалении, вдоль высоких стен Алебастра, засверкали искорки, которые внезапно зажгли факелы и осветили огромные фигуры харонской стражи.

Сто языков пламени разорвали темноту, рев отразился от свода Алебастра.

Мать Волн окинула взглядом сто окружавших ее властителей, закованных в латы. Свет, словно расплавленное золото, обтекал отполированный металл и сверкал на кончиках шлемов с опущенными забралами. В одной руке они держали факелы, другой сжимали рукоятки алебард, чьи двусторонние лезвия упирались в пол. — Любуйся! — восторженно воскликнул король. — Они все здесь лишь ради тебя одной, королева!

Образовав вдоль стен зала четыре безупречные линии, властители в полной тишине ожидали приказа кинуться на добычу.

Мать Волн закрутилась, словно зверь, попавший в западню. Силы, брошенные на нее королем, казались чрезмерными. Одна против ста. Одна Волна против сотни властителей Харонии. Была ли у нее хоть тень надежды на успех? Она в этом сомневалась, хотя в сердце лихорадочный голос сына уверял ее в обратном.

— Я люблю тебя, — прошептала она ему, прежде чем связать свою душу с душой меча.

Разящий Дух тотчас пробудился и икнул от удивления.

— Холера! А малый не шутит!

Темная пелена застилала бирюзовые глаза Матери Волн.

— Феникс недоступен, — предупредила она его. — Я не могу атаковать короля. У меня нет выбора.

— Ты знаешь, как я тебя ценю, красавица, но сейчас… у нас нет возможности улизнуть?

— Отказаться от сражения? Чтобы идти, — куда именно?

— Ты одна, у тебя больше нет ни одной Волны. Может, мы все-таки можем тихонько смыться и найти более подходящий момент, чтобы застать его врасплох.

— Ты не понимаешь. Он хочет этой битвы. Он с самого начала знал, что я в Харонии. Он бросил ищеек по моим следам, чтобы испытать меня, выиграть время и собрать властителей.

Она замолчала и прислушалась. Во мраке, в который ее погрузил Разящий Дух, она различала шумы королевства и без труда опознала мрачный лай своры.

— Ищейки и их псы уже здесь. Снаружи.

— Да, я их слышу, — подтвердил Разящий Дух. — Ладно, отступать некуда…

— Ты со мной? — спросила она его с нежностью, которой он никогда прежде за ней не замечал.

— До конца, красавица.

Теперь она была полностью погружена во мрак. Вокруг нее все слышнее становилось протяжное пение неподвижных властителей. Она различала скрежет доспехов, скрип кожи, натянутой заклепками Карабинов. Она оставила их без внимания и сосредоточилась, чтобы вместе с Разящим Духом найти следы Резонансов.

— У меня две новости: хорошая и плохая, — пробурчал он.

— Хорошая?

— Я нашел по крайней мере штук двадцать эхо Резонансов.

— Плохая?

— Они все витают наверху, у потолка. Среди скелетов свода.

Она, в свою очередь, тоже услышала звон недостижимых Резонансов, и ее рука непроизвольно сжалась в кулак.

— Они для нас бесполезны, — проговорила она, сдерживая ярость.

— Лучше и не скажешь… Но есть и другое. Звук, которого я не знаю. Там, наверху.

— Он враждебен?

— Весьма возможно.

— В любом случае это конец, — сказала она.

Впервые она принимала в расчет возможность поражения, признавала то, что судьба Миропотока скоро, вполне возможно, будет пресечена алебардами властителей. Сомнение разъедало крепостную стену ее убеждений. Раньше она верила в священный отпечаток Волны, в силу, которая оживляла ее тело и которая должна была восторжествовать над всеми ловушками, возникшими между ней и королем. Теперь, во мраке, она различила пронзительный призрак поражения.

Крик ярости вырвался из ее горла и взорвался, словно последний вызов, на ее тонких губах. Крик прокатился под сводом и заставил ряды властителей пошевелиться. Они теряли терпение. Король Харонии также должен был почувствовать лихорадочное состояние закованных в доспехи воинов.

— Убейте ее, властители.

Этот приказ пронзил слух Матери Волн. Она подобралась и плавными шагами начала мерить углы центральной плиты Алебастрового Зала.

Харонцы приблизились к границе шахматной доски, сформировав четыре симметричные стены. Они оставили факелы на полу и обеими руками схватили алебарды.

— Холера, они почти что меня испугали… — признал Разящий Дух.

Властители замерли на мгновение, затем трое из них вышли из строя. Они приблизились к Матери Волн, так что теперь их разделяло десять локтей, и подождали, пока их товарищи переместятся так, чтобы ряды вновь сомкнулись, создав квадратную арену: Стоя плечом к плечу, харонцы не торопились, давая возможность первой тройке проявить себя перед королем.

Несмотря на все снадобья чародеев целителей, позволявшие властителям облачиться в доспехи, они двигались очень медленно и их передвижения было несложно предвидеть. Мать Волн слышала вибрации их скелетов под разлагающейся кожей и могла легко парировать нападения.

Однако все началось внезапно. Трое властителей, замкнувших вокруг нее треугольник, ринулись на нее. Их тяжелое продвижение дало ей необходимое время, чтобы повернуться к тому, которого она, судя по звуку, сочла наиболее быстрым. Харонец атаковал с невероятной силой. Она отклонилась назад, чтобы избежать удара. Инерция движения алебарды, продолжавшей двигаться по той же самой траектории, вынудила властителя обнажить бок. Ориентируясь на звук трения шнурков, соединявших стыки доспехов, Мать Волн нашла уязвимое место и вонзила меч в живот нежити. Враг издал крик, слегка приглушенный забралом, и рухнул на колени. Она захотела вытащить меч, чтобы встретить неминуемое нападение двух его собратьев, но тот застрял в доспехах раненого харонца. Она колебалась одно мгновение — попробовать рвануть меч или оставить его в теле врага и попытаться уклониться?

Естественная плавность тела управляла ее рефлексами. В тот самый момент, когда две алебарды были готовы обрушиться на нее, она оперлась свободной рукой об пол и выполнила по оси меча совершенное колесо. Подобное движение для любого человека окончилось бы переломом запястья, но Мать Волн обладала необыкновенной гибкостью суставов. Она с легкостью приземлилась слева от своего противника и услышала, как алебарды обрушились на то место, где она находилась мгновением раньше.

Оба властителя одновременно издали яростный крик, когда Мать Волн вдруг исчезла у них из-под носа. Было слишком поздно пытаться замедлить движение алебард. Их товарищ испустил ужасный крик, когда лезвия со всей силы обрушились на его череп. Шлем от удара разлетелся, и голова харонца оказалась раздробленной на мелкие кусочки.

Меч Сапфира при этом высвободился. С хищной радостью Мать Волн воспользовалась растерянностью врагов, чтобы, в свою очередь, напасть. Она скользящим движением встала позади них, пока они доставали алебарды.

В рядах властителей поднялся гневный шепот. Вес доспехов замедлил движения харонцев, и они даже не успели развернуться, как меч Сапфира заскрежетал по металлу и отрубил обе головы, оросив все вокруг струей черной крови. Оба шлема отлетели в угол зала. Тела харонцев покачнулись и с шумом обрушились на пол. Тяжелое молчание повисло над Алебастровым Залом:

— Я могу поделиться впечатлением? — выдохнул Разящий Дух.

— Давай.

— Мне кажется, что вот теперь ты их здорово разозлила…

Нерный смешок его хозяйки был заглушён поступью харонцев. Десять воинов вышли из строя и направились к ней.

— Феникс?

Она ничего не скрывала от сына. Мучаясь от собственной беспомощности, Януэль слабо проговорил:

— Он ускользает от меня, мать. Не жди от него ничего.

— Он от тебя ускользает?

— Да. Кто-то пытается связаться с ним.

— Кто?

— Не знаю.

Она прервала контакт. Десять властителей перешли в атаку.

Последовавшая схватка потрясла фундамент зала. Со времен войн Истоков под сводами королевской крепости не было подобного сражения. На старинные плиты текла черная кровь харонцев. Затем, по мере того как атаки продолжались, к ней присоединилась и более светлая кровь. Мать Волн теряла преимущество. Ее рука слабела, она уклонялась все менее удачно. Алебарды прочертили на ее теле глубокие раны, и ее выпады были направлены лишь на то, чтобы выиграть время и замедлить наступление конца.

Удар, нанесенный плашмя, лишил ее равновесия. Удар пришелся на затылок, и она полетела вперед, упала и попыталась подняться, но тут стальная перчатка схватила ее за шею и грубо приподняла над землей.

— Красавищ, — прошептал Разящий Дух, — честь служить тебе облегчит мою смерть.

Рука властелина все сильнее сжимала ее горло. Она поблагодарила меч Сапфира и подумала о Миропотоке, которому предстоит умереть вместе с ней.