Десять лет назад литературный критик Самуил Лурье разрешил себе помолодеть на полвека и употреблять жаргонизмы. Созданная им маска юного и дерзкого С. Гедройца стала кислородной подушкой для журнала «Звезда». Лурье рассказал, можно ли тягаться с выскочкой-критиком, живущим внутри него, и писать рецензии на книги друзей.

– Почему вы решили создать литературную маску С. Гедройца и полностью изменить свой стиль?

– Мне было интересно ввести в критику элементы прозы. За сорок лет читатель привык к Самуилу Лурье, узнал его вкусы и литературные предпочтения. Ему достаточно было увидеть название книги и мое мнение. Мне казалось, что Самуила Лурье уже никто не читает, а только равнодушно отмечают: «Критик Лурье сказал…» Надоевшего рецензента пора было заменить неизвестным и совершенно другим человеком. Потом я с удовольствием выслушивал суждения вроде: «Лурье не мог понять того-то и того-то, а Гедройц по молодости лет смог». В ловушку попадались даже крупные писатели.

– Рискует ли критик перенять привычки, легенду созданной им маски?

– По крайней мере, помолодеть лет на сорок я не могу! Собственно, я не критик, а только рецензент и помимо этого пишу романы и эссе. Первой моей книжкой был роман «Литератор Писарев». Дмитрия Ивановича Писарева читали и восхищались им в значительной мере и оттого, что он был первым литературным критиком, у которого было лицо. Публика знала, что он политзаключенный, сидит в крепости. Что он молод и храбр. Это делало его образ чрезвычайно привлекательным. Девушки влюблялись в автора литературных критических статей, которого они в жизни не видели! Восхищаться поэтом естественно, но как можно заочно любить критика? Только если у него есть легенда и биографический образ.

Гедройц тоже был молодым, задорным, дерзким, насмешливым, писал на сленге и арго, употреблял разговорные словечки и не считался с авторитетами, нередко как бы «проговаривался» о своих личных обстоятельствах. Я всегда считал, что критика и эссеистика просто неинтересны без живой человеческой речи.

– Каково это – писать рецензию на самого себя?

– Занятный способ – самому рассказать о себе правду, которую никто другой и не знает. Надо только соблюдать дистанцию и иронический тон. Правда, о Гедройце нужно говорить в прошедшем времени. Этот персонаж ушел навсегда. Думаю, что его со мной объединяет то, что мы оба – критики правдивые и справедливые. Гедройц думал о Лурье приблизительно так: «Пишет-то он хорошо, но слишком зависим от возраста и старческой тусовки. Он скован своим отношением к литературе, поэтому не может говорить правду в глаза ровесникам. Лучше бы он занимался эссе и романами, а критику оставил мне».

– На последней церемонии вручения литературной премии «Нацбест» Фигль-Мигль, автор книги «Волки и медведи», вышла на сцену. Как вы считаете, стоит ли авторам, пишущим под псевдонимами, открывать себя?

– Это можно делать в крайнем случае, или если автор уже расстался с персонажем. Я, например, с С. Гедройцем распрощался из-за того, что меня раскрыли. Некоторое время эту историю не могли расшифровать, а потом один из коллег поступил непорядочно и прямо в печати «разоблачил» меня. Сплетни в литературной среде, к сожалению, играют очень большую роль, как зависть и тщеславие. Выход Фигля-Мигля – это PR-акция; видимо, нельзя было поступить иначе. Это замечательный автор; я очень рад, что Фигль-Мигль получила премию.

– Есть ли возможность заиграться, если вы используете литературную маску?

– Наверное, есть, если человек и его маска «разные люди». У меня этой опасности не было. Если бы я всю жизнь писал, как Гедройц, вреда бы это не принесло. В будущем году исполняется пятьдесят лет моей литературной деятельности, сорок из них прошли почти в полной безвестности. Гедройц существовал всего десять лет и за это время был упомянут во множестве книг, статей и получил почетный диплом премии И. П. Белкина «Станционный смотритель» как лучший критик года. У него более счастливая литературная судьба.

– Были ли у Лурье и Гедройца разные литературные предпочтения?

– Вкусы, думаю, не различались, но Лурье был вынужден более уважительно обращаться с мэтрами литературы. Он не мог нарушить приличия и написать какую-нибудь дерзость про своего ровесника, приятеля или знакомого. Гедройцу же на это было наплевать. Они оба ненастоящие критики. Заядлый критик – по крайней мере, так утверждают заядлые критики – должен быть тактиком, стратегом, вести литературную войну, создавать полки, вербовать сторонников. Одних он поднимает на щит, других пытается растоптать.

Гедройц и Лурье занимались литературой. Их интересовал текст, а не стратегия литературной жизни. Поскольку и тот и другой предпочитали критике прозу, они выражали свои ощущения и мысли, возникающие при чтении. Поэтому они не особенно отбирали книжки. Гедройц даже признался, что у него нет денег покупать книги и он пишет рецензии на то, что попадется. Как-то в коридоре «Звезды» он нашел справочник «Библиография переводов голландской литературы на русский язык» и написал смешную рецензию. Главное для него – приключение.

Большинство отрецензированных Гедройцем книг давно ушло в макулатуру. Читателю важна не оценка, а шутка или удачная цитата. Гедройц – веселый писатель, не то что Лурье.

– Бывают ли случаи, когда Самуила Лурье останавливает от рецензирования имя, указанное на обложке?

– Не надо писать о плохой книжке хорошего человека без крайней необходимости. У него и так найдутся враги, не нужно присоединяться к хору. Белинский писал Гоголю: «Я любил вас всю жизнь, а вы что наделали!» – но в личном письме, не предназначенном для печати.

Нельзя писать о друзьях, иначе вы их немедленно потеряете. Как бы ты замечательно ни написал, все равно между вами возникает холодок. Автор становится персонажем, то есть чувствует, что на него смотрят как бы свысока, – а этого никто не любит. Если ты найдешь слабое место, этого тебе не простят. И если человек когда-то написал о тебе что-нибудь – все равно: хорошее или плохое, – тоже не стоит рецензировать его книгу. Даже если ты был тогда С. Лурье, а теперь – С. Гедройц.

Впервые: NewTone. 2013. № 11