Прошло несколько дней. Себастьян видел ее лишь мельком, пока она занималась своей работой. Никаких видимых перемен он заметить не смог: она была совершенно такая же, как всегда. На первых порах он решил не посылать за ней; хотела она того или нет, но ее молчаливая, затянутая в черное фигура сама по себе служила ему напоминанием и укором. Поэтому Себастьян занялся своими собственными делами, старательно делая вид, будто ничего не произошло. Ему это почти удалось. Разница заключалась лишь в том, что теперь он в любой день и час знал, где находится Рэйчел и что делает. Его раздражала эта постоянная и невольная осведомленность, но избавиться от нее он не мог.

Однажды утром он неожиданно послал за ней. Она тотчас же явилась к нему в кабинет, как всегда, вооруженная гроссбухом и свисающей с цепочки на поясе связкой ключей, бряцающим символом своего ремесла. Подняв голову от бумаг, которые он читал только для виду, чтобы заставить ее подождать, Себастьян увидел у нее на голове накрахмаленный белый чепец. Старомодный, огромный, неописуемо уродливый чепец до самых бровей. У него не было и тени сомнения, что она напялила этот дурацкий колпак с единственной целью — поиздеваться над ним.

— Снимите с головы эту гадость, и чтоб я ее больше не видел, — закричал он, сам пугаясь неистовой силы собственного гнева.

— Да, милорд.

Она сняла чепец и замерла, опустив голову и скрещенными руками прижимая к груди гроссбух. Однако эта смиренная поза больше не могла ввести его в заблуждение. Она больше не походила на запуганную арестантку за барьером в зале суда. Но что изменилось? Она сама или его взгляд на нее? Этого Себастьян не знал. В любом случае ее покорность когда-то была искренней, а теперь стала обманом. Ну и ладно. Так даже лучше. Охота становится гораздо увлекательнее, когда преследуешь сильную дичь, а не слабую.

Увы, все эти циничные рассуждения показались ему самому пустыми и неубедительными. Он по-прежнему не знал, чего хочет больше: погубить ее или спасти.

— Сядьте, миссис Уэйд.

— Да, милорд.

Себастьян криво усмехнулся. По части издевательски вежливых обращений счет между ними можно было считать ничейным. Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Ему вдруг пришло в голову, что эту встречу следовало бы устроить в библиотеке: тогда он пригласил бы ее присесть на кушетке, и ей пришлось бы вспомнить, при каких обстоятельствах она сидела… нет, полулежала на ней в последний раз. Ему хотелось напомнить ей о той ночи прямо сейчас, но это вышло бы слишком грубо и прямолинейно. И вообще если кто-то и нуждался в напоминаниях, то в первую очередь он сам: ему было трудно, почти невозможно примирить образ сидевшей перед ним хрупкой, суровой, невозмутимой женщины с воспоминанием о той, что рыдала у него на плече всего неделю назад, проклинала его и разжигала пожар в его крови, билась в его объятиях и в конце концов выдержала всю тяжесть его страсти как истинная мученица на кресте.

Себастьян постучал кончиком пера по желтому листочку у себя на столе.

— Почему этот счет до сих пор не оплачен?

— Милорд? — Рэйчел растерянно поднялась со стула и сделала несколько шагов по направлению к нему. — Какой счет?

— Вот этот. На медные горшки стоимостью двенадцать гиней. Жодле утверждает, что ему ничего об этом не известно. Это уже повторный счет, кузнец добавил восемь шиллингов пени за просрочку платежа.

Рэйчел не могла поверить своим ушам. Ей хотелось взглянуть на счет, но ни в коем случае не хотелось подходить ближе.

— Я не могу этого объяснить, милорд. Я не получала первоначального счета, хотя при обычных обстоятельствах он должен был попасть ко мне.

— Стало быть, Жодле лжет?

Ее глаза яростно вспыхнули, но она тотчас же опять опустила взгляд к столу.

— Нет, конечно, нет. Произошло недоразумение; первый счет затерялся, а может быть, кузнец забыл его послать.

— А кто вообще заказал эти горшки?

— Я не знаю.

— Вы их не заказывали?

— Нет, милорд.

— Прекрасно. Но если не вы и не Жодле, то кто, черт побери, их заказал?

— Я не знаю, милорд.

Ему никак не удавалось сбить ее с толку.

— И кто же заплатит восемь шиллингов штрафа за гору посуды, которую никто не заказывал? — гневно спросил Себастьян, старательно делая вид, будто вопрос его и вправду интересует.

Рэйчел стойко выдержала его взгляд.

— Я заплачу, милорд. Если вы считаете это справедливым.

Себастьян уставился на нее, чувствуя себя законченным болваном.

— Сядьте! — рявкнул он. — Не стойте столбом!

Она молча вернулась к своему стулу и села. Он взял со стола другой листок, на сей раз письмо на плотной веленевой бумаге. Мелкий, едва ли не по-женски замысловатый и кокетливый почерк заставил его поморщиться, но он усилием воли придал своему лицу жизнерадостное выражение и объявил:

— В пятницу из Лондона приезжают мои друзья, миссис Уэйд. Их будет трое или четверо, я полагаю, а может быть, пятеро, среди них наверняка будут дамы. Одна или две. Одного из моих гостей вы, возможно, знаете — Клода Салли. Кажется, он доводится племянником вашему покойному мужу. Если не ошибаюсь, именно он унаследовал состояние мистера Уэйда. Вы с ним знакомы?

— Нет, милорд, я его не знаю.

Но Себастьян заметил, что она немного побледнела.

— Вы никогда с ним не встречались?

— Нет. Но мне кажется, он был… на процессе.

— На процессе?

Ее губы крепко сжались.

— Когда меня судили.

— Он был там? Как интересно. Надеюсь, это не вызовет никакой натянутости между вами. Обстоятельства сложились так, что мы с Салли скорее просто знакомые, а не друзья, — пояснил Себастьян безо всякой видимой причины. — Он хорошо знал моего кузена Джеффри. Я имею в виду покойного лорда д’Обрэ.

Рэйчел ничего не ответила.

— Насколько я припоминаю, вы не выразили готовности помочь мне в приеме аборигенов, так сказать. Надеюсь, ваша привередливость не распространяется на моих лондонских знакомых?

— Нет, милорд.

— Вот и отлично, — кивнул Себастьян, хотя прекрасно видел, что она лжет. Он на это и рассчитывал. — Они будут здесь в пятницу, возможно, успеют к обеду. Приготовьте для них комнаты. Полагаю, они привезут с собой камердинеров, а может быть, и камеристок. Будьте готовы разместить их всех. Не знаю, надолго ли они здесь задержатся. Ну, скажем, на три ночи, а там посмотрим. Вы со всем этим справитесь, миссис Уэйд?

— Да, милорд.

— Жодле составит меню без вашей помощи. Полагаю, иначе и быть не может. Я уверен, что все будет в порядке; не представляю, что могло бы этому помешать. Ах да, вот еще что: я хочу, чтобы вы как можно чаще присоединялись к нам, вместе с нами обедали и так далее. Одним словом, будьте моей хозяйкой.

Рэйчел испепеляла его взглядом, чуть прищурив глаза; если бы взгляды могли убивать, Себастьян был бы уже мертв. Он улыбнулся ей.

— У вас какие-то затруднения, миссис Уэйд?

— Нет, милорд.

— Прекрасно. Не буду вас больше задерживать. У вас, наверное, уйма разных дел.

* * *

Клод Салли и остальные прибыли в пятницу, вскоре после полудня, гораздо раньше оговоренного часа. В тот момент, когда наемная карета из Плимута прогрохотала по каменным плитам двора, распугав грачей и потревожив живущую при кухне кошку, миссис Уэйд не было дома. В соответствии с условиями своего освобождения она должна была раз в месяц отмечаться у главного констебля и по случайному совпадению отправилась в Тэвисток именно, в эту пятницу. Себастьяну пришлось встречать гостей одному.

Их оказалось четверо: Клод Салли, сэр Энтони Бингэм, миссис Уилсон и Бертрам Флор. Себастьян знал всех, кроме Флора, необщительного флегматичного толстяка с мидлендским акцентом. Пока Китти — миссис Уилсон — обнимала его в виде приветствия, он мучительно вспоминал, приходилось ли ему спать с ней раньше или нет. Она раскраснелась и была растрепана, словно только что обслужила всех троих в карете. Себастьяна такое предположение ничуть не удивило.

Он был от души рад их приезду. Среди его друзей их можно было считать самыми распущенными, и он с удовольствием предвкушал, как они будут развлекать его своей язвительной болтовней. Хоть это и казалось невероятным ему самому, он начал всерьез поддаваться идиллическому очарованию Девоншира и теперь решил, что надо что-то противопоставить прелестям деревенской простоты. Что ж, общество Салли и остальных послужит ему отличным противоядием.

Как всегда, Бингэм был пьян.

— Эй, я помню это место! — воскликнул он, поворачиваясь кругом на неустойчивых ногах и оглядывая гранитные стены Линтона. — Ей-богу, я тут уже был! Вместе с тобой, Салли, ты помнишь?

— Ясное дело, недоумок! Я же всю дорогу пытался тебе растолковать, что мы тут были! Два года назад, когда Джеффри был еще жив. Ах да, Себастьян, прими мои соболезнования насчет твоего кузена! Несчастный случай на охоте, верно?

Фальшивое сочувствие Салли не обмануло Себастьяна.

— Так говорят, — небрежно обронил он в ответ и повел гостей в дом.

Всей честной компании дом показался забавным. Китти оказалась самой невоздержанной в своих шутках, и Себастьян невольно взглянул на все странности и недостатки своего жилища, которые уже научился не замечать, ее глазами.

— Что это такое, Себастьян? — восклицала она, носясь в танце по огромному холлу, увлекая за собой мужчин, распахивая настежь двери гостиных, с деланным изумлением высмеивая обветшалую и старомодную меблировку.

Прямые черные волосы падали ей на плечи и струились по спине почти до талии. Ей нравилось отбрасывать их назад, резким движением вскидывая голову. Теперь Себастьян вспомнил: они действительно были любовниками где-то в течение месяца года три назад. И она находила весьма оригинальное и неожиданное применение своим черным волосам, невольно приводившее его в трепет.

Они расположились на диванчиках и широких креслах, вмещавших двух человек, в гостиной розового дерева. Вскоре началась настоящая попойка.

— Эй, а где твоя глухая экономка? — вдруг поинтересовался Салли, расстегивая желтый жилет и распуская галстук. — Миссис Яблоки-Груши или как ее там… миссис Фрукт!

— Фрут, — неожиданно подал голос Бингэм, растянувшийся прямо на ковре с бокалом кларета на груди. — Глуха, как пень. Ни черта не слышала, если не проорать ей прямо в ухо.

— Она ушла на покой, — ответил Себастьян.

— Вот гадство, — с досадой заметил Бингэм.

— Вот гадство, — согласился Салли. — Жаль. Чего только мы ей не говорили, стоило ей отвернуться!

— Точно! — радостно подтвердил Бингэм. — Сальности, непристойные предложения… Мы кричали прямо в лицо старушке, а она лишь улыбалась. Это все Джеффри придумал. Было чертовски весело, — и он загоготал, расплескав вино себе на рубашку.

Салли поднялся с кресла и пересел на диванчик поближе к Китти. Свои светлые вьющиеся волосы он в последнее время начал зачесывать вперед a la Brutus, чтобы прикрыть лысеющую макушку. По сравнению со здоровыми и краснощекими сельскими жителями, к виду которых Себастьян уже стал привыкать, Салли показался ему бледным, изнеженным и дряблым. У него были бегающие светло-голубые глазки и тонкогубый рот, при улыбке опускавшийся уголками вниз. Разряженный по последнему слову моды, он выглядел неуместно в убогой гостиной, точно придворный сановник в монастыре. Он положил руку на спинку дивана и обнял Китти за шею.

— Какого дьявола ты все еще торчишь в этом захолустье, д’Обрэ? — спросил Салли. — Есть приманка? Ну давай, выкладывай! Чем тебя прельщает эта сельская дыра?

— Да-да, расскажи нам, — воодушевленно поддержала его Китти. — Тони уверяет, что это женщина.

— Держу пари, что женщина, — с пьяной важностью кивнул Бингэм. — А если не женщина, тогда овечка. Видит Бог, тут повсюду столько овец, что хватит на целый ирландский батальон, — заржал он, и Китти захихикала вместе с ним.

Улыбаясь Себастьяну через голову Китти, Салли стащил лямку низко декольтированного платья с ее плеча. Флор, выбравший себе место на диванчике под окном, наклонился вперед, глядя на них во все глаза и упираясь локтями в толстые ляжки. Заметив это, Себастьян вынужден был несколько пересмотреть свои прежние взгляды на расстановку сил. Если Китти и обслужила кого-то в карете по дороге из Плимута, то уж точно не Флора. Себастьян готов был побиться на последний соверен, что Флор любит только смотреть.

— Итак? — не отставал Салли. — Что такого есть в Линтон-холле, чего не может предложить тебе лондонский сезон?

Себастьян сделал вид, что обдумывает вопрос.

— Тишина и покой, здоровый воздух, размеренная жизнь. Множество птиц, и при этом ни одного голубя.

Бингэм фыркнул.

— Женщина, — изрек он не допускающим возражений тоном и перевернулся на живот.

Себастьян сидел на подлокотнике диванчика рядом с Китти. Она улыбнулась ему и принялась поглаживать его ногу от колена к бедру. Ее обручальное кольцо представляло собой несколько вытянутых в ряд рубинов в золотой оправе. Несколько минут он следил за движениями ее маленькой пухлой ручки, медленно скользившей по его ноге, и прислушивался к скребущему звуку ногтей, цеплявшихся за рельефную, «в елочку», ткань брюк, потом отпил глоток из своего бокала, поднялся и перешел к роялю.

Рояль прибыл неделю назад из его лондонского особняка. Стоило Себастьяну прикоснуться к клавишам, как он спросил себя, что заставило его ждать так долго, прежде чем выписать инструмент из Лондона. Он как будто встретил старого друга, а Линтон-холл и впрямь начал напоминать ему родной дом.

Он тихонько подбирал аккорды, словно аккомпанируя сбивчивому разговору своих гостей. Время от времени обрывки скабрезных сплетен привлекали его внимание, но по большей части он даже не прислушивался к их болтовне. Он чего-то ждал. Он и сам не знал чего, пока не вернулась Рэйчел. После ее появления сомнений не осталось.

Она вошла, как всегда, молча и бесшумно; Себастьян даже не заметил ее в дверях и обернулся, лишь когда в комнате вдруг воцарилась тишина. Молчание нарушил Бингэм.

— Ну что я вам говорил? — воскликнул он.

Она сделала несколько шагов от порога, краснея, пытаясь улыбнуться и ответить разом на все любопытные взгляды, прикованные к ней. Себастьян попытался увидеть ее их глазами: худощавая женщина в простом черном платье и дешевых башмаках, без прически, с настороженным и боязливым выражением в серебристо-серых глазах. Находил ли он ее хорошенькой, когда увидел впервые? Он уже не мог вспомнить, да это было не так уж и важно. Она — Рэйчел, и она здесь. Все остальное больше не имело значения.

Поднявшись на ноги, он представил ей своих гостей:

— Миссис Уэйд, это мои друзья. Миссис Уилсон, на полу — это Тони, то есть сэр Энтони Бингэм, мистер Флор… извините, я забыл ваше имя.

— Бертрам.

— Совершенно верно. А это Клод Салли. Рекомендую — миссис Рэйчел Уэйд. Моя новая экономка.

Ее приветствовали перемигиваниями и ухмылками.

— Так-так-так, — захихикал Бингэм.

— Ах, экономка, — многозначительно протянула Китти.

Салли оказался единственным, кто дал себе труд подняться с места.

— Миссис Уэйд? — переспросил он, изучая ее с жадным интересом и подходя поближе. — Неужели… но нет, не может быть… Неужели же миссис Рэндольф Уэйд?

Ее лицо окаменело от ужаса, но она сумела едва слышно выдавить:

— Да.

— Мой Бог! — хищно осклабился Салли. — Моя дорогая, — чуть ли не пропел он в полном восторге, — вы убили моего дядюшку!

Как гончие, почуявшие лисицу, все остальные тоже сделали стойку. Бингэм, качаясь, поднялся на ноги; Китти отставила в сторону свой бокал. Даже Флор покинул диван под окном. Его круглое лицо залоснилось.

Почему она не стала отрицать? Но она ничего не сказала, лишь смотрела на Салли широко раскрытыми глазами безо всякого выражения. Он взял ее за руку и потянул к кушетке. Она воспротивилась и в волнении бросила быстрый взгляд на Себастьяна, который уже открыл было рот, чтобы вмешаться, но вовремя спохватился и, сунув руки в карманы, прислонился к роялю.

Салли усадил Рэйчел между собой и Китти, которая так и пожирала ее взглядом.

— Вы сидели в тюрьме, — сказал он, как бы размышляя вслух. — Пару лет в Эксетере, насколько я припоминаю, до того, как был открыт Дартмур. Я не ошибся?

— Нет.

— Когда же вас выпустили?

Рэйчел перевела взгляд на Бингэма и Флора, потом на Китти. Западня захлопнулась.

— Десятого апреля, — ответила она едва слышно, обеими руками теребя юбку на коленях.

— Вот это да, — зачарованно протянул Бингэм.

— Прах меня побери! Ты же унаследовал все его деньги, верно, Клод? — внезапно сообразила Китти. — Теперь я вспомнила: ты разбогател после смерти дядюшки. Тебе досталось целое состояние!

— Точно! — ухмыльнулся Салли, показывая порченые зубы. — Слушайте, у меня созрел тост. — Он поднял свой бокал с вином. — За вас, миссис Уэйд, с признательностью и восхищением. Благодаря вам я получил наследство гораздо раньше, чем рассчитывал. Должен признаться, мне не раз приходила в голову мысль взяться за это дело самому, но вы избавили меня от хлопот. Благослови вас Господь. О-о-о, да у вас же нет бокала! Какое возмутительное невнимание! Прошу вас, позвольте мне…

Она отпрянула от его протянутой руки и сумела встать, не прикасаясь к нему.

— Вы должны меня извинить. Мне надо… заняться делами перед обедом.

Пятясь к двери, она бросила еще один быстрый взгляд на Себастьяна.

— Милорд?

— Спасибо, миссис Уэйд, — сухо сказал он. Таким образом он дал ей понять, что она может уйти. Ее глаза вспыхнули благодарностью, иэто напомнило ему о намеченной цели.

— Но вы, разумеется, пообедаете с нами сегодня, — решительно добавил он.

Она отвесила короткий холодный поклон и удалилась.

* * *

…— Лидия доводится мне кузиной, — доверительно сообщил Салли, придвигаясь поближе к Рэйчел и бесцеремонно кладя руку на спинку ее стула.

Ей больше некуда было отодвигаться: с другой стороны от нее сидел Бингэм, который тоже вытягивал шею в ее сторону, чтобы лучше слышать негромкий голос Салли.

— Я много лет ее не видел, но вы-то наверняка с ней встречались? Ведь вы живете по соседству, а деревушка невелика. Верно я говорю?

Рэйчел кратко кивнула, не поднимая глаз от тарелки.

— Ну и как это было? А? Чертовски неприятно, да?

Она глухо пробормотала что-то в ответ; Себастьяну не удалось разобрать ни слова. Интересно, долго она еще собирается ковырять вилкой один несчастный ломтик форели, так и не съев ни кусочка?

— Лидия не желает со мной знаться, — пояснил Салли, взбалтывая вино в бокале. — Это, конечно, нелепо, но она обвиняет меня в том, что осталась без гроша. Можно подумать, будто это я диктовал условия завещания дядюшке Рэндольфу! Женская логика, — добавил он, опустив уголки рта в неприятной, точно перевернутой улыбке.

— Выпьем за женскую логику, — пьяным голосом промямлил Бингэм.

Китти, сидевшая справа от Себастьяна, оторвалась от своего увлекательного занятия (она сбросила туфлю под столом и ногой в чулке массировала ему икру), чтобы спросить:

— Сколько же всего времени вы провели в тюрьме, миссис Уэйд?

Рэйчел вскинула голову.

— Десять лет.

— Бог мой! Ведь это было ужасно?

— Да.

В короткое слово согласия, произнесенное едва слышно, она вложила столько страстного убеждения, что даже Китти опешила, хотя лишь на минуту.

— Как это было? Расскажите нам обо всем.

Рэйчел смотрела на нее, словно не понимая смысла вопроса.

— Я… — Она положила вилку на стол. — Что вы… собственно, хотите узнать?

— Ну… — Китти кокетливо повела плечами. — Чем вас там кормили? — Она захихикала, словно предвкушая веселую игру. — Вас водили в столовую и усаживали за общий стол с другими заключенными?

Рэйчел медленно и бессильно откинулась на спинку стула.

— Нет. Еду разносили по камерам.

— У вас была соседка по комнате? То есть по камере. Сокамерница — так это следует называть?

— Нет.

— Нет? Неужели вам приходилось питаться в полном одиночестве?

Рэйчел беззвучно кивнула.

— Ну а что все-таки вам давали на обед? — спросил Бингэм. — И как доставляли пищу?

Каждый вопрос колол ее, как стилет. «Интересно, до них доходит, каково ей сейчас?» — подумал Себастьян. Вряд ли. Они, конечно, понимали, что ранят ее, но не догадывались, как глубоко. Впрочем, скоро они все поймут. Для Рэйчел всё это было внове, они же поднаторели в своем деле. Они быстро ее раскусят.

— Пищу… просовывали через люк в стене. Всегда одно и то же.

— И что же именно?

— Хлеб и затируху.

— Затируху?

— Что-то вроде овсянки. В нее добавляли картошку. Иногда мясо. И еще суп и какао. Все.

Как по команде, все четверо опустили взгляд в свои тарелки, смущенно улыбаясь, мысленно сравнивая изысканное и разнообразное французское меню Жодле с затирухой и картошкой миссис Уэйд.

— Ну что ж, — подвела итог Китти. — По крайней мере это было питательно и сытно. Хорошо, что вас не морили голодом.

Рэйчел смотрела на нее так долго, что Китти пришлось отвести взгляд. Себастьян усилием воли прогнал воспоминание о том, как она выглядела в зале заседания суда. Казалось, она умирает с голоду. Неделю назад, когда он раздел ее, можно было пересчитать все ребра.

Салли положил руку ей на плечо. Она едва не подскочила на стуле, но сдержалась и начала переворачивать ложечку на скатерти.

— А что из себя представляла ваша камера? А? Она была большая?

Охота началась! Себастьян сделал знак лакею принести еще вина и, когда его бокал наполнили, отхлебнул сразу половину.

— Она была… восемь футов на пять. Каменный потолок в семь футов высотой. Железная дверь. Стены из рифленого железа.

— Окон не было?

— Окно было под потолком. Толстое стекло. Оно выходило во внутренний коридор.

— Вам было холодно?

— Да.

— У меня работал конюх, который как-то раз отсидел девять месяцев в Миллбанке, — вставил Бингэм. — Он говорил, что спать приходилось на голых досках. Судя по его словам, просыпался он с таким чувством, будто всю ночь его били палками.

Всеобщее внимание опять обратилось на Рэйчел. Флор пялился на нее открыто, другие бросали полные любопытства взгляды исподтишка. Их аппетит разгорелся, они жаждали крови.

— Что вы надевали? — захотела узнать Китти.

Рэйчел съеживалась у них на глазах, словно стремясь стать как можно меньше ростом. Себастьян горько усмехнулся. Может, ей удастся проделать фокус с исчезновением, если игра продлится достаточно долго?

— Платье. Коричневое, саржевое. Белый чепец.

— Я слышала, что заключенным платят за работу.

— В Дартмуре, но не в Эксетере.

— И что же вы делали?

— Сначала я работала в тюремной прачечной. Потом в библиотеке. Потом в швейной мастерской.

— А в Эксетере? Что вы там делали целыми днями? — не отступала Китти.

Прошла целая минута, прежде чем Рэйчел сумела ответить:

— Я щипала паклю в своей камере.

Пакля. Грязный просмоленный канат, которым конопатят лодки. Себастьян взглянул на ее чистые руки с коротко подстриженными ногтями и вспомнил мозолистые ладони.

— Как это? Что значит «щипать» паклю?

Последовал тяжелый вздох.

— Норма равнялась трем фунтам в день. Сырой канат бросали в камеру через люк. Нам надо было щипать его — отделять одну нить от другой, чтобы осталась кипа волокон. Вечером их взвешивали, чтобы удостовериться, что мы выполнили задание.

— Как это… скучно. Совершенно бессмысленная работа, никому не нужная. Разве это не скучно?

Рэйчел подняла одну бровь, наконец-то заставив Китти покраснеть.

— Да, — согласилась она. — Можно сказать, что это было скучно.

Ощутив в ее словах затаенный вызов, Китти на мгновение прищурилась, но тотчас же опять улыбнулась.

— Как интересно! А теперь расскажите о наказаниях, миссис Уэйд. Что они делали, если вы не были примерной заключенной?

Салли наклонился ближе. Наверное, она чувствует на щеке его дыхание. Но она была зажата между ним и Бингэмом, деться ей было некуда. Улыбка Китти стала хищной. Флор облизнул свои пухлые губы. Себастьян вдруг ощутил отчаянное, неудержимое желание напиться.

Кровь стала медленно приливать к бледному лицу Рэйчел.

— Нарушителей дисциплины сажали в карцер.

Они замерли, как коты, нацеленные на добычу. Мышка еще не издохла, она еще дрыгала лапками, стремясь убежать. Они ждали дальнейших объяснений.

— Мне нужно пойти посмотреть…

— Куда вас сажали? За что наказывали?

Хотя ей мешала рука Салли, Рэйчел сумела отодвинуть свой стул и встать.

— Я должна пойти помочь… Извините, меня ждут на кухне. Прошу прощения. Я…

Она взглянула на Себастьяна, но сразу отвернулась. Ей давно уже стало ясно, что помощи от него ждать не приходится.

— Я вернусь, — пообещала она в полном отчаянии и убежала.

Но она не вернулась. Себастьяну пришлось послать за ней, когда все гости вновь собрались в гостиной. Он не стал дожидаться, пока Салли или еще кто-то попросит его об этом, и сделал это сам — намеренно, хладнокровно, расчетливо, потому что именно травля Рэйчел должна была стать основным развлечением на весь вечер. Все это понимали. И хотя сам Себастьян утратил охоту к подобной забаве, это ничего не значило, напротив, это указывало на проявление опасной слабости, которую он решил в себе искоренить. Пусть Салли и остальные действуют от его имени, пока он заново собирается с силами. Надо вспомнить, кто он такой и в чем состоит его жизненная цель: в получении мирских удовольствий любыми средствами.

Салли потребовал, чтобы подали карты. Их принесла горничная с остреньким личиком по имени Вайолет. Она долго медлила в дверях, не желая уходить, и Себастьяну пришлось отослать ее прочь.

— Сыграем? — предложил Салли, хитро поблескивая бегающими глазками.

Он перетасовал две колоды, выбирая карты с картинками и отбрасывая все остальные.

— Это игра называется «Истина». Знаете?

Оказалось, что правил никто не знает. Китти, опустившись на пол, подползла к нему поближе и уселась прямо у его ног.

— Как в нее играть? — спросила она, обхватив рукой его ногу.

Ее иссиня-черные волосы искрились в свете ламп. Она перебросила их через одно плечо на грудь и любовно погладила раскрытой ладонью.

— Очень просто, — начал объяснять Салли. — Я сдаю. Поскольку нас шестеро, каждый получает по две карты. Дамы, конечно, останутся дамами, мужчины будут валетами и королями.

Миссис Уилсон, вы — черная дама. Ваши карты — пики и трефы.

— О, мне это нравится, — заворковала Китти.

— Миссис Уэйд, вы будете красной дамой: червонной и бубновой.

Рэйчел молча кивнула. Она сидела, вытянувшись в струнку, на стуле с прямой решетчатой спинкой, который отодвинула, насколько могла, от остальной компании.

— Берти, тебе выпало быть королем и валетом бубен. Тони, ты червонный король и валет. Себастьян, у тебя трефы, ну а я — король и валет пик. Все запомнили свои карты?

— Да, да, а суть-то в чем? — нетерпеливо потребовал Бингэм.

Он слишком много съел за обедом, и теперь его клонило ко сну. Для отдохновения он облюбовал шезлонг и так откинулся в нем, что согнутые колени задрались выше головы.

— Все очень просто. Что бы мне взять вместо столика? Ах вот, — Салли нашел старый номер журнала «Филд» в корзинке у дивана и положил его к себе на колени. — У нас две колоды, в каждой по двенадцать карт. Беру карту из левой колоды — червонный король. Это ты, Тони.

— Есть, сэр!

— И одну из правой. Ага, пиковая дама.

— Я! — просияла Китти. — А что теперь?

— Теперь король задает даме вопрос, любой вопрос, на который она обязана ответить правду, чистую правду и ничего кроме правды. Отсюда и название.

— Любой вопрос? — переспросил Бингэм, поворачиваясь на бок.

— А разве я не так сказал, тупица?

— В задницу твою мамашу!

— Ты бы придумал что-нибудь новенькое, Тони, — поморщилась Китти. — Твоя брань кажется забавной первые год-два, но потом начинает надоедать.

— Ах вот как! — Бингэм растянул губы, пытаясь изобразить на своей бесцветной физиономии презрительную усмешку. — Ладно, тогда ответь-ка мне: кто помог тебе в первый раз наставить рога Уилсону?

Китти ничуть не смутилась.

— Джордж Томасон-Коулз, — выпалила она без малейшего промедления. — Мы с ним познакомились в Афинах во время медового месяца.

Все засмеялись, даже Флор. Салли перетасовал карты и снова вытащил по одной из каждой колоды.

— Дама треф может задать любой вопрос даме бубен.

Китти сняла руку с колена Салли и выпрямилась.

— Чудесно. Миссис Уэйд, я хочу знать, что такое карцер и что надо было сделать, чтобы туда попасть.

— Это уже два вопроса! — возразил Бингэм.

— Сдающий, слово которого является законом, разрешает это, — с важностью объявил Салли.

Все это время Себастьян одним пальцем подбирал на рояле какую-то мелодию. Внезапно он замер, и в комнате повисла полная тишина.

Рэйчел бросила на него последний взгляд, но на этот раз в нем читалось скорее понимание его сообщничества с мучителями, чем мольба о помощи. Она погибала, захлебывалась, тонула, но точно знала, что он не бросит ей спасательный пояс.

Свой ответ на вопрос Китти она адресовала собственным коленям.

— Карцер — это комната без окон. Ни мебели, ни постели. Света нет, стены покрашены в черный цвет. Двойная дверь, чтобы обеспечить полную тишину. Словом, это… подземная темница.

Себастьян не мог этого вынести. Его пальцы до боли стискивали ножку пустой коньячной рюмки, и ему с трудом удалось их разжать. Он поднялся и подошел к столику с напитками.

— Вторая часть вопроса! — напомнил Салли. — За что вас сажали в карцер?

— В первый раз за то, что смотрела по сторонам в часовне.

— Смотрела по сторонам? — изумилась Китти.

— В тюрьме запрещается смотреть на других людей.

— О Господи. И сколько же вы просидели в карцере?

— Эй, полегче! — одернул ее Салли. — Ты задаешь слишком много вопросов за раз, Китти. Придется подождать своей очереди.

Он опять перемешал карты.

— Пиковый валет — это я — требует правды от трефового короля. Это ты, д’Обрэ. Ну что ж…

Он почесал голову, делая вид, что обдумывает свой вопрос. Китти прыснула со смеху и принялась дергать его за манжету брюк. Салли наклонился, и она что-то шепнула ему на ухо. Когда он выпрямился, на его лице играла довольная улыбка.

— Вот что я хотел бы узнать, Себастьян. Ты уже успел переспать с миссис Уэйд?

— Да, безусловно, — ответил Себастьян, стараясь говорить как можно более холодно и небрежно.

Уловка сработала: они, разумеется, рассмеялись (это было неизбежно), но потеряли интерес к теме, убедившись, что тут нет никаких подводных течений и скрытого напряжения. Они повели себя как настоящие акулы: не учуяв запаха крови, поплыли дальше.

Рэйчел, конечно, промолчала; Себастьян не смотрел на нее, но краем глаза видел, что она сидит неподвижно, безучастно уставившись на свои руки, сложенные на коленях.

Игра в вопросы и ответы продолжалась. Больше всего, как и следовало ожидать, спрашивали, кто с кем переспал или хотел бы переспать и каково было в постели с таким-то или с такой-то. Однообразие репертуара оказало на Себастьяна отупляющее воздействие; ничто уже не шокировало его, не казалось грубым, разве что нудным. Вроде бы удивляться было нечему, и тем не менее убожество интересов его друзей поразило его. Неужели они всегда были такими мелкими и ничтожными? Такими жестокими? И почему он решил, будто чем-то отличается от них?

Рэйчел слишком часто становилась мишенью для вопросов. Было ясно, что Салли подстраивает это нарочно, но никто не обвинил его в том, что он передергивает. Заговор против нее становился все более очевидным по ходу вечера. Каждая вторая или третья карта для ответа выпадала ей, и никто этому не удивлялся, они перестали даже хихикать. Вряд ли хоть кто-нибудь из них сумел бы сознательно это осмыслить, а тем более признать вслух, но среди них только она одна представляла интерес как личность, поэтому их и тянуло к ней. Они хотели разузнать о ней все.

Себастьян пил все больше и больше, но не пьянел. Пресытившись обществом Салли, Китти подошла к нему, уселась, ерзая, ему на колени и сунула руку за вырез жилета. Когда пришел его черед задавать вопрос, он спросил, сколько ей лет. Это на время остудило ее пыл. Ее духи пахли сиренью, и его замутило от приторно-сладкого запаха. Длинные черные волосы Китти показались ему отвратительными. Он подумал о более коротких волосах Рэйчел. В пламени свечей седина в них блестела, как золотая канитель. Себастьян вспомнил даже точную форму ее головы, которую сжимал руками.

Принуждаемая правилами «игры», она живописала для его пресыщенных друзей ужасы тюремной жизни: постоянный голод, сводящее с ума однообразие, безмерное отчаяние. Бингэм спросил ее о «сухой бане» — унизительном, бесчеловечном обыске с раздеванием, который ей приходилось терпеть раз в месяц на протяжении десяти лет. Итак, в тюрьме ей не принадлежало даже собственное тело. Ее лишили права распоряжаться им по своему усмотрению. Точно так же поступал ее муж. Как, впрочем, и сам Себастьян.

Как долго она будет это терпеть? Сколько он ее знал, она все и всегда стойко сносила, как бы жестоко и бессердечно он с ней ни обращался. Но то, что происходило в этот вечер, было гораздо хуже. Он позволил этому случиться. Он следил, не вмешиваясь, за ходом «игры» (хотя с каждой минутой события принимали все более чудовищный оборот), потому что испытанию подвергалась не только Рэйчел. Он испытывал самого себя.

Самым изобретательным и опасным противником оказался Салли. Пока остальные продолжали атаковать Рэйчел своими непристойными расспросами о подробностях тюремного быта («К вам когда-нибудь приставали охранники?» «Женщины-заключенные ищут любовных утех друг с другом?»), Салли принялся разузнавать о ее муже. Рэйчел пыталась отвечать со всей возможной осмотрительностью, но они вскоре догадались, что Рэндольф Уэйд был извращенцем, и бросились наверстывать упущенное. Бингэм смутно припомнил историю, опубликованную в газетах; Китти действовала по наитию, причем ее инстинктивные догадки оказались сверхъестественно точными; Флор, выпучив глаза, следил за происходящим в каком-то непристойном трансе.

Самые сочные детали Салли оставил напоследок. Стасовав в очередной раз карты, он опять вытащил своего короля и даму Рэйчел.

— Ага, опять наша с вами очередь, миссис Уэйд? Надеюсь, вас это не смущает. До сих пор вы были замечательно откровенны.

Мучительнее всего для Себастьяна было то, что в самодовольном, как урчание сытого кота, голосе Салли он узнал свои собственные насмешливые и покровительственные интонации. Ему стало тошно.

— Я припоминаю, что вы говорили на суде. Должно быть, именно благодаря этим показаниям (будем считать, что они были правдивы) вам и удалось избежать смертного приговора. Подробности просто не укладываются в голове! Даже не знаешь, можно ли им верить.

Все это время Рэйчел сидела, не двигаясь, но теперь его слова заставили ее поднять голову. Она как будто предчувствовала, что ее ждет. В ее глазах появилось затравленное выражение.

— Неужели это правда, миссис Уэйд, что в последний вечер своей жизни ваш покойный супруг привязал вас к стулу и избил хлыстом для верховой езды? И не простым хлыстом, а с особой ручкой… Эй, погодите, я не закончил…

Она вскочила. Ее лицо — посеревшее, как пепел, искаженное смертельным ужасом — приковало к себе всеобщее внимание, и Себастьян подумал о стае волков, готовых вцепиться в добычу. Рэйчел устремилась к дверям на непослушных, негнущихся ногах.

— Я не закончил вопрос, — голос Салли, оставаясь тихим, зазвенел от сдержанного возбуждения. — Это правда, миссис Уэйд…

Ковыляя и шатаясь на ходу, лишившись от страха своей обычной грации, Рэйчел перешла на бег.

Салли поднялся на ноги.

— Эй, послушайте, — прокричал он ей вслед, — это правда, что ручка хлыста была в форме фаллоса?

Звук удаляющихся шагов вскоре затих в коридоре.

С полминуты в комнате царила тишина, потом все заговорили одновременно. У Себастьяна зазвенело в ушах. Слов он разобрать не мог и различал только гнусное ликование в их приглушенных голосах, полных деланного испуга. Что-то рвалось у него внутри. Какое-то неведомое чувство терзало душу.

Салли все еще был на ногах. Он подошел к Себастьяну, губы у него шевелились, но слова были едва слышны.

— Я спрашиваю, где ее комната?

— Что?

— Где комната экономки?

Китти негромко засмеялась прямо ему в лицо, на него дохнуло винным перегаром. Не вникая в возможные последствия, Себастьян попытался осмыслить вопрос отвлеченно.

— Ее комната в том крыле, где часовня, — сосредоточившись, ответил он каким-то чужим голосом. — Рядом с библиотекой.

Лицо Салли залоснилось от возбуждения.

— Последний вопрос. Она твоя?

— Моя? — недоуменно переспросил Себастьян. — Нет. Конечно, она не моя.

Это прозвучало глупо. Какой дурацкий вопрос!

— Отлично. Значит, она моя.

На ходу игриво ткнув Бингэма локтем в бок, Салли подхватил со стола бутылку и фланирующим шагом вышел из гостиной.

Себастьян продолжал тупо смотреть в раскрытую дверь. «Они ушли, — подумал он. — Он ушел, и она ушла. Они ушли вместе. Дело сделано. Я тут ни при чем».

Глоток бренди застрял у него в горле; Китти сжала ладонями его лицо. Он не мог расслышать, что она говорит, потому что звон в ушах усилился и стал оглушительным. Ему казалось, что пронзительная боль заполнила всю его грудь, а ведь так не должно было быть: его рана понемногу заживала. Он же только что сделал попытку вновь обрести свою цельность! Оттолкнув руку Китти, чтобы дотянуться до бутылки, Себастьян налил себе еще бренди и машинально пробормотал: «Извините». Она продолжала говорить хрипловатым голосом, и к концу фразы интонация повысилась. Значит, она задала вопрос. Это он сумел понять, но в чем состоял смысл вопроса, разобрать не смог. Он притянул ее к себе и поцеловал.

И тут что-то произошло, хотя когда и как, Себастьян не смог бы объяснить. Он больше не сидел на винтовом табурете у рояля, держа Китти на коленях. Он уже был на середине комнаты. Что-то хрустнуло у него в голове, как будто переломилась кость, и тотчас же странное состояние неопределенности улетучилось. В этот момент произошел окончательный разрыв между его прошлым и будущим. Но сейчас, в эту минуту, он был в аду, откуда надо было вырваться, чтобы выжить.

Он бросился бежать. Чистый воздух наполнил легкие, движение разгорячило кровь, разнося свежие порции по всему телу, накачивая ею мозг, в голове прояснилось. Он бежал изо всех сил, топот башмаков глухо отдавался на деревянных половицах и гулко — на каменных плитах коридора, ведущего к часовне. Здесь не было света. Подгоняемый бешеным стуком собственного сердца, задыхаясь, Себастьян бежал в темноте. Вот и слабый свет, падающий на каменные плиты в тридцати футах впереди: комната Рэйчел. Заслышав ее шаги, он открыл было рот, чтобы закричать, но тут же увидел ее. Она стояла рядом, почти невидимая в темноте, Салли обхватил ее сзади одной рукой за шею, а другой за талию. Из ее горла вырвался полузадушенный крик:

— Нет!

Себастьян по инерции пролетел мимо, но, остановившись, повернулся и выпалил:

— Отпусти ее.

Его голос прозвучал властно и отчетливо, эхом отдаваясь под каменными сводами. Салли повернулся волчком, увлекая за собой Рэйчел, потом оттолкнул ее и загородил своей спиной. На шее у него виднелась ссадина, кровь капала на воротник.

— Пошел на попятный? — прохрипел он, оскалив зубы. — Это не по правилам! Ты же ясно сказал…

Опять Себастьяну почудилось что-то до отвращения знакомое: его собственные слова насчет правил.

Он схватил Салли за грудки, выругался ему в лицо и отбросил в сторону.

Рэйчел стояла, обхватив себя руками и с силой прижимаясь спиной к стене, словно пыталась вжаться в камень, слиться с ним. Страх застилал ей глаза дымчатой завесой. Она его не видела. Себастьян не мог к ней прикоснуться, он утерял право на это. Но он окликнул ее по имени и, не притрагиваясь к ней, обвел ладонями в воздухе силуэт ее головы и плеч.

Салли схватил его за руку и развернул лицом к себе.

— Я сказал: «Не по правилам!»

Слова прозвучали не слишком грозно, но его лицо было изуродовано бешенством.

— Прочь с дороги, д’Обрэ. Ты же не будешь со мной драться?

Себастьян толкнул его в грудь и едва не сбил с ног.

— Рэйчел…

На этот раз он не смог удержаться и дотронулся до нее. То, что случилось, можно было считать чудом: она не отшатнулась, когда он коснулся ее руки.

— Рэйчел, — повторил он, и страх в ее глазах начал рассеиваться.

И вдруг она закричала.

Себастьян оглянулся, но было уже слишком поздно. Острая, холодная, как лед, боль пронзила ему бок и тотчас же стала обжигающе горячей. Не успел он отклониться, как Салли замахнулся вновь. На этот раз он промазал. Удар прошел в дюйме от горла.

Наконец Себастьян повернулся к нему лицом. Острое как бритва лезвие ножа поблескивало в тусклом свете. Держа его в вытянутой руке, Салли начал пятиться. Глаза у него так и бегали по сторонам. Себастьян без страха шел прямо на нож, даже не думая об опасности. Он выждал, пока Салли не вступил в более яркую полосу света, падавшего из комнаты Рэйчел, и бросился вперед, сделал ложный выпад вправо, потом нырнул влево, прямо под нож, ухватил запястье Салли обеими руками и вывернул его вверх и назад, описав высокую дугу над головой. Рука, сжимавшая нож, с размаху ударилась о стену. Салли пронзительно взвыл от боли. Нож выпал и со звоном покатился по полу.

Себастьян выпустил его размозженную руку и сцепился с ним. Спотыкаясь, кружа по всему коридору, они схватились врукопашную. Вскоре Салли потерял равновесие и с глухим стуком рухнул спиной на пол. Себастьян не видел его лица, перед его глазами стояло только лицо Рэйчел — бледное, безжизненное… убитое. Его поглотил красный туман неистовой ярости и глубокого, испепеляющего душу стыда; Салли стал слепой мишенью его бешенства. Себастьян набросился на него с кулаками и принялся избивать, хотя кто-то колотил его по спине, кто-то тянул его за плечи, за полу сюртука. Он замер, только когда до него дошло, что голос, отчаянно взывающий к нему: «Остановитесь! Довольно!» — принадлежит Рэйчел.

Его била крупная дрожь, настолько сильная, что Себастьян едва сумел подняться на ноги. Чьи-то могучие руки пришли ему на помощь; он поднял голову и увидел рядом с собой честное, мужественное и озабоченное лицо Уильяма Холиока.

— Ну будет, будет, — просительно и в то же время ворчливо проговорил управляющий. — Я сказал — довольно! Послушай, дружок, оставь эту падаль воронам. Вот и умница! Вот и хорошо!

Его колотило все сильнее. Кровь текла струёй, заливая каменные плиты пола. Себастьян увидел, как Салли перевернулся на живот, с трудом поднялся на колени и наконец распрямился, цепляясь за стену. Они поглядели друг на друга. Потом Салли скосил глаза вбок, и Себастьян, проследив за его взглядом, увидел всю компанию: Китти, Бингэма и Флора. Они толпились в сторонке, вытягивая шеи, как любопытные коровы. Впрочем, все казались довольными, особенно Китти. Скорее всего ей нравился запах крови, а возможно, и вкус тоже, насколько он мог судить.

— Убирайтесь, — произнес Себастьян, не повышая голоса. — Все вон отсюда.

Губы у Салли распухли, глаза заплыли, из носа черным ручейком текла кровь.

— Ты об этом пожалеешь, — пригрозил он.

Прежде чем Холиок сумел его удержать, Себастьян еще раз ударил Салли. Просто двинул кулаком в живот — несильно, даже не размахнувшись, но сразу почувствовал себя лучше. Салли согнулся, дыхание со свистом вырвалось у него изо рта. Его угроза показалась Себастьяну смехотворной.

— Убирайся из моего дома, — внятно повторил он.

Приятно было сознавать, что последнее слово осталось за ним.