Вой сирены в тумане, заунывный и протяжный, как вопли призрака, ворвался в сон Рубена на самом интересном месте. Во сне он стоял на церковной кафедре и читал проповедь целому сонму монашек. Сидя перед ним чинными рядами, все они вдруг закинули ногу на ногу и вздернули подол, словно танцовщицы, исполняющие канкан. У одних за подвязку были заткнуты пистолеты, у других – букетики цветов. Улыбаясь, то и дело вскидывая ножки в такт, они ловили каждое слово Рубена и дружно закивали, когда он предположил, что многие из них нуждаются в частных духовных наставлениях с глазу на глаз.

Непрерывное завывание сирены в отдалении не давало ему вновь уснуть. Ворочаясь с боку на бок, Рубен наконец оставил попытки досмотреть до конца приятный сон. Он опять повернулся, разминая затекшие ноги, но тут диванная пружина вонзилась ему в ребра. Это заставило его окончательно проснуться и вспомнить, где он находится: лежит у себя в гостиной на диване, скрючившись в одном белье под колючим пледом, от которого несет нафталином. Еще одно небольшое усилие, и он вспомнил, почему ночует на диване. Наверху в его постели спала Грейс.

Прошлым вечером он поднялся до виртуозных высот красноречия, пытаясь логически доказать ей, что раз уж они полдня скакали в обнимку на одной лошади, а вторую половину тряслись бок о бок в вагоне поезда, почему бы им не завершить этот долгий день, удобно устроившись в его широкой мягкой постели? Кто сказал, что сидеть рядом прилично, а лежать – неприлично? Они же взрослые люди, они устали с дороги, почему бы им не выспаться по-человечески? Но одержать верх в этом споре ему не удалось. Грейс была женщиной, логика на нее не действовала.

Ему вспомнилось, как где-то в районе Портола-Вэлли она вдруг обрела дар речи и принялась пилить его, не умолкая до самого Вудсайда, делая особый упор на его извращенность, трусость и моральное убожество. Присутствие других пассажиров в поезде, на который они сели в Хиллзборо, благодарение Богу, положило конец ее излияниям, и весь оставшийся путь они проделали в относительной тишине.

Она по-прежнему не желала сообщить, откуда родом и где живет. Судя по всему, не в Сан-Франциско, иначе она не приняла бы – даже не сказав «спасибо» – приглашение бесплатно переночевать в его квартире. Подобная неблагодарность свидетельствовала о скверном характере. К тому же она упорно продолжала дуться на него из-за вполне невинного розыгрыша, и Рубен решил, что ей явно недостает чувства юмора.

И все же она ему нравилась, несмотря на все свои недостатки. Да, она была сварлива, но ее острый язычок не ранил, а, скорее, забавлял его. И он не мог не восхищаться ее мужеством. С какой отвагой она оказала сопротивление Пивному Бочонку и как яростно потом палила из револьвера по главарю шайки! Для Рубена, который вообще не имел обыкновения носить оружие, этот момент оказался решающим.

Постанывая от онемения во всем теле, он сел на диване. Который же теперь час? Ранний, судя по непроглядному туману за окном. Рубен потянулся до хруста в костях и надел брюки, потом носки. Вчера вечером он забыл закрыть окно, выходившее в переулок, и к утру вся квартира оказалась выстуженной насквозь. Поднявшись, чтобы закрыть окно, Рубен заметил, что палисадник весь в цвету. Коттеджи на противоположной стороне улицы призрачно мерцали в летнем тумане. Откуда-то доносились голоса детей, но и они звучали нереально, словно издалека.

Его дом – бывший каретный сарай при некогда шикарном особняке – находился в старинном квартале, скорее живописном, чем респектабельном, что, по мнению Рубена, искупало все остальные недостатки. Он уже месяц не платил за свою двухэтажную квартиру – спальня с пристроенной к ней крошечной ванной комнатой находилась над гостиной, но в этом ничего страшного не было. Бывали у него жилища получше, бывали и похуже, однако миссис Финни, его нынешняя квартирная хозяйка, оказалась настоящим сокровищем: безропотно сносила все его странности, ни о чем не расспрашивала, а самое главное – не имела скверной привычки возникать на пороге первого числа каждого месяца, требуя платы за жилье.

Рубен зажег плиту и поставил на нее кофейник. Все его кулинарные способности сводились к умению варить кофе; питался он в ресторанах или в большой столовой вместе с остальными жильцами, когда миссис Финни была особенно милостиво расположена к нему. И тем не менее тот уголок своей гостиной, где располагалась плита и шкафчик со стаканами и чашками, он упорно именовал кухней.

Сверху послышался скрип кроватных пружин. Вынув из шкафчика две кружки, Рубен наполнил их дымящимся кофе.

– От сна восстань и воссияй! – прокричал он, поднимаясь по лестнице.

В ответ что-то зашелестело: очевидно, его гостья приводила себя в порядок.

– Привет, Гусси, – сказал Рубен, просовывая голову в дверь. – Надеюсь, ты пьешь кофе без сахара и сливок.

Она протянула голую руку поверх одеяла, натянутого до самого подбородка, издав при этом некий нечленораздельный звук, видимо, означавший «спасибо». Передав ей кружку, Рубен присел на край кровати и подул на кофе, чтобы не обжечься. При этом он не сводил глаз с Гусси. Выглядела она отлично. Спутанные со сна волосы осеняли ее головку золотистым нимбом, глаза с отяжелевшими веками сразу настроили его на любовный лад. Под одеялом на ней, похоже, ничего не было.

– Ну как спалось? – вежливо осведомился Рубен. – Надеюсь, кровать оказалась удобной?

Потягивая маленькими глоточками кофе, сестра Августина опять ответила односложно. Рубен понял, что она не из породы жаворонков.

– Прекрасный сегодня денек, вот туман рассеется – и сами увидите. Надеюсь, сирена вас не беспокоила? Я к ней так привык, что вообще перестал замечать. Надолго вы собираетесь здесь задержаться, сестра? Я это не к тому, чтобы вас торопить, у меня такого и в мыслях не было, оставайтесь хоть на весь день, буду только рад. Можете даже переехать ко мне насовсем, если…

– Пока не найду себе жилье и какую-нибудь приличную одежду, – сварливо буркнула она.

Давно же у него не было женщины, отметил про себя Рубен: даже ее ворчливый, хриплый со сна голос показался ему волнующим.

– Одежду и жилье… Да, конечно, об этом стоит подумать. – Он задумчиво потер подбородок. – Надеюсь, ваш супруг сможет вам чем-то помочь в этом смысле, а?

Она рассеянно провела большим пальцем по краю кружки, словно стирая след своих губ.

– Мне надо немедленно послать ему телеграмму. «Уклончивый ответ», – отметил про себя Рубен.

– В шести кварталах отсюда есть отделение «Вестерн-Юнион», – сообщил он вслух.

Вместо ответа она принялась напевать себе под нос, ожидая, пока немного остынет кофе.

– А где, собственно, находится ваш муж? – поинтересовался он как бы между прочим.

Сестра Гусси столь же небрежно махнула рукой куда-то в сторону.

– К северу отсюда.

– Стало быть, в Канаде?

– На юге Канады, – неохотно подтвердила она.

– Ну это уже более или менее точный адрес. А чем он зарабатывает на жизнь?

– Анри… – Она на секунду задумалась. – Он .предприниматель. У него свое дело. Рубен понимающе усмехнулся:

– Вот оно как!

Неожиданно она улыбнулась в ответ. Чудная у нее была улыбка: широкая и задорная, полная веселого лукавства. Он почувствовал, что напряженность между ними ослабевает, и опять возможность объединить силы с красивой монашкой соблазнительно поманила его. Конечно, это было бы не слишком умно, но зато обещало быть забавным.

Рубен оглядел комнату. Свой черный балахон сестра Гусси развесила на раскрытых дверцах его гардероба, башмаки стояли на полу у кровати, в них, от глаз подальше, были засунуты черные чулки. Что и говорить, на редкость аккуратная монахиня-расстрига.

– А куда вы дели статуэтку?

Когда она откинулась на подушку, одеяло соскользнуло, и Рубен с глубоким разочарованием убедился, что она не спала голышом: на ней была та же самая кружевная сорочка, которую он видел вчера. К сорочке стоило приглядеться повнимательнее: возможно, керамическая фигурка все еще скрывалась в этих кремовых оборочках.

Сестра Гусси подняла бровки с самым невинным видом. Рубен уже ждал, что сейчас она спросит: «Какую статуэтку?» Однако она помедлила, поставила кружку и, видимо, верно оценив расстановку сил, вытащила статуэтку из-под подушки. Правда, вместо того, чтобы протянуть фигурку Рубену, она положила ее к себе на колени, но они вместе наклонились, чтобы рассмотреть ее получше.

– Бесценное произведение искусства? – удивился Рубен. – Послушать Суини, так это настоящее сокровище! Ну и как тебе?

– Тут главная ценность в старине. Судя по всему, она очень древняя.

– Да что это вообще такое – человек или кошка? Он прищурился, разглядывая потускневшую голубую фигурку; эмаль местами истерлась, из-под нее выглядывала обыкновенная красная глина.

– И то и другое. Это человеческая фигура с головой тигра, один из двенадцати земных символов китайского лунного календаря.

Рубен уставился на нее, открыв рот:

– А ты откуда знаешь?

– Я много чего знаю, – самоуверенно заявила сестра Гусси. – Представь себе, я вообще прекрасно начитанна, разносторонне образована…

– Да ладно тебе! Ты все это вычитала в каталоге Суини! – смеясь, догадался он.

Она усмехнулась в подтверждение его догадки. Верхний клык слева у нее был немного скошен и немного заходил на соседний резец. Однако этот милый недостаток ее ничуть не портил, придавая ее улыбке неповторимо лукавый задор.

– Жаль, что у нас не осталось каталога. Я едва успела бегло пролистать его в тот вечер в отеле. Помню только, что это тигр. А еще дракон, коза, лошадь, обезьяна… Их всего двенадцать, этих знаков Зодиака, но остальные я не запомнила. Собака, кажется, тоже в их числе… По одному животному на каждый год, и каждое что-то символизирует. По-моему, там говорилось, что их зарывают в могилы. – В могилы?

– Эти фигурки сопровождают покойников в мир иной. Состоятельных покойников, ясное дело. – Она покачала головой. – Больше я ничего не помню.

– Теперь давай поглядим на ту бумажку, что ты вытащила из кармана у Пивного Бочонка, – предложил Рубен.

– У кого? О, ты имеешь в виду Пушечное Ядро? Они дружно рассмеялись. Рубен даже успел подумать: хорошо, что она так разумно и здраво, прямо-таки по-мужски относится к событию, которое другую женщину повергло бы в истерику на пару недель, но тут же заметил, как ее веселая улыбка сменяется презрительной гримасой., – Ты сидел сложа руки и смотрел, как этот недорезанный хряк меня лапает!

– Слушай, мы это уже проходили. Давай не будем начинать сначала.

– И как далеко ты позволил бы ему зайти? Что ты вообще за человек?

– Эй, эй, погоди! Я же тебя спасу разве не так? Причем, заметь, рискуя жизнью.

– Пока ты сидел, не решаясь оторвать задницу от земли, можно было уже раз двадцать огреть его палкой! Знаешь, по-моему, ты ничем не лучше Суини. Такой же трус.

– Но я же тебя спас! – обиделся Рубен. – Ну да. И ста лет не прошло.

– У него был нож!

– Ну и что? У тебя была палка, ты выше ростом, сильнее…

– М-м-м… видишь ли… дело в том, что я терпеть не могу ножей. Ясно? Они меня нервируют. Как только он убрал нож, я вскочил и оглушил его. Ты разве станешь это отрицать? Уж если на то пошло, почему ты сама не вытащила свой пугач и не всадила в него пулю? Что скажешь?

Сестра Гусси уставилась на него в задумчивости, так и не ответив на последний вопрос.

– Стало быть, ты боишься ножей. Что ж ты сразу не сказал?

– Я их не боюсь.

– Сам только что признался, что боишься.

– Я от них не в восторге, они мне не по душе, я предпочитаю держаться от них подальше, а это не одно и то же.

– У меня такое же отношение к змеям, – кивнула она. – Но только я в отличие от тебя признаю открыто, что я их боюсь.

– Ну а я не…

– Ладно, проехали.

Сестра Гусси положила конец спору, сунув руку за корсаж, и извлекла на свет сложенный листок бумаги.

– Вот он, счет из прачечной Пивного Бочонка. Она разгладила бумажку на согнутом под одеялом колене.

– Вполне возможно, что так оно и есть: тут все написано по-китайски.

Внимательно рассмотрев бумагу, они убедились, что внимания заслуживает лишь выполненный тушью рисунок в правом верхнем углу. Это был цветок.

– Лилия? – предположил Рубен.

– Нет, вряд ли, стебель слишком короткий. Может, камелия?

Они сделали еще несколько бесплодных попыток разобраться, что к чему, но в конце концов сдались. Пока сестра Гусси складывала записку и возвращала ее в соблазнительный тайник, Рубен опять принялся вертеть в руках голубую статуэтку.

– Один мой друг держит антикварную лавку. Древности и тому подобное – это по его части. – Он непринужденно поднялся. – Думаю, он смог бы нам помочь разобраться в этом деле. Когда-то он был…

– И не мечтай!

Сестра Гусси молниеносным движением выбросила руку вперед и выхватила фигурку, в тот самый миг, когда он собирался сунуть ее в карман.

– Отличная попытка, Джонс, но со мной такое не пройдет.

И она усмехнулась ему в лицо, зажав статуэтку в кулаке.

Рубен развел руками с видом оскорбленной невинности.

– Я же только хотел помочь! И вообще, с какой стати ты считаешь, что она твоя, а не наша?

– Я первая ее увидела!

– А вот и нет! Мы оба ее увидели в один и тот же момент.

– Как бы не так! Ты же был слеп!

– Половина ее стоимости принадлежит мне, сестричка, – грозно предупредил Рубен. – Если бы не я, тебе бы в жизни не выпутаться.

– Все шло отлично, пока ты не спер мою Лошадь!

– Я же не обязан был покупать тебе билет на поезд.

Этот козырь ей крыть было нечем.

– Я уступил тебе свою спальню, – Продолжал он, стремясь закрепиться на завоеванных позициях. – Принес тебе кофе в постель.

– И ты считаешь, что четыре доллара, эта ночлежка и чашка кофе дают тебе право на половину моей добычи?

– Вот именно.

Она задумчиво погладила пальцами голубую фигурку человека-тигра, потом вскинула голову и взглянула прямо ему в глаза:

– Ладно.

Рубен ждал подвоха, но ясные голубые глаза смотрели на него совершенно безмятежно.

– Ладно, – эхом отозвался он, – тогда давай ее сюда. Я ее передам…

– Черта с два! – фыркнула сестра Гусси. – Вы что, за дуру меня держите, мистер Джонс?

– Упаси меня Бог!

– Я еще не решила, как нам следует поступить; надо все хорошенько обдумать. Не знаю, стоит ли нам для начала обратиться к вашему другу-антиквару – если он вообще существует! – или нет. Но пока… – Гусси, ты меня обижаешь!

– Но пока мы не решили, что делать, тигр останется у меня.

Чувствительно задетый ее недоверием, Рубен все же не мог не восхищаться ее предусмотрительностью, обычно не свойственной женщинам. Собственное безрассудство-Бог свидетель! – доставляло ему больше неприятностей, чем все остальные его недостатки, вместе взятые. К тому же ему очень понравилось, как прозвучало в ее устах слово «мы».

– Ладно, Гусси, – согласился он, – твоя взяла.

– Не смей меня так называть.

– А как прикажешь тебя величать? Мадам Руссо?

– Ну, если тебе это не по нраву, можешь звать меня Грейс.

– Грейс. Какое милое имя!

Он знал, что лесть на нее подействует, как бы она ни старалась это скрыть. в. – Могу я спросить, Грейс, на какую сумму нагрел тебя Пивной Бочонок?

Она села прямее, подтянув колени к животу.

– По-моему, тебя это совершенно не касается.

– Целую кучу денег огреб, верно? – Рубен сочувственно прищелкнул языком. – Не повезло бедным африканским сироткам!

– А сколько потерял Эдуард Кордова? – ничуть не смутившись, парировала Грейс.

– Для него это был сущий пустяк, – отмахнулся Рубен. – Слушай, мне жаль прерывать нашу увлекательную беседу, но меня Ждет работа. Почему бы тебе не воспользоваться ванной? Как говорится, дамы вперед.

– А что у вас за работа, мистер Джонс? – спросила она с любопытством.

– Дела, Грейс, дела. Скучная мужская работа.

Стоит ли забивать подобными вещами твою прелестную головку?

Грейс обиженно поджала губки.

– Ну это уж мне виднее, стоит или не стоит! Рубен щелкнул пальцами.

– Ты, безусловно, права. Извини, я не хотел тебя обидеть.

– Итак?

Она изобразила рукой пистолет и, прицелившись в него, спустила воображаемый курок.

– Извини! Ты ждешь, чтобы я ушел и дал тебе возможность одеться? Я удаляюсь.

Он отвесил ей изысканный поклон в духе Эдуарда Кордовы, который еще два дня назад сразил бы ее наповал, и покинул комнату.

* * *

Грейс позволила себе вдоволь понежиться в ванне вовсе не из желания во что бы то ни стало досадить мистеру Джонсу. Просто ванна оказалась огромной, вода – божественно горячей, а сама Грейс не смогла отказать себе в удовольствии, которого была лишена вот уже несколько недель.

– Извини, что я так надолго заняла ванную, – сказала она, спускаясь по лестнице в гостиную и придерживая обеими руками подол монашеского одеяния, чтобы не споткнуться на ступеньках.

– Нашла все, что требовалось?

– Да, большое спасибо.

Рубен поднялся с кресла, в котором сидел, читая газету, и начал подниматься по лестнице. В жеваных рыжевато-коричневых брюках и синей рубашке без воротничка он в это утро ничем не напоминал ухоженного Эдуарда Кордову. По идее эта мысль должна была бы ее порадовать, особенно с учетом того, как ловко ему удалось ее провести, если бы не одно дополнительное наблюдение: босоногий, растрепанный, с покрытыми щетиной щеками он выглядел еще привлекательнее, чем в костюме испанского аристократа.

– Плита еще не остыла? – спросила Грейс.

– Вроде бы нет. А что, тебе холодно?

– Нет, но мне хотелось бы высушить волосы.

– Распоряжайся, будь как дома.

Он вдруг замер, занеся ногу на первую ступеньку.

– У тебя изумительные волосы, Грейс. Слава Богу, ты по большей части прятала их под покрывало, пока Суини и все остальные крутились неподалеку.

– На что ты намекаешь?

– Намекаю?

Рубен нарочито округлил глаза и даже развел руками, словно не понимая, как это до нее не доходит такая элементарная истина.

– Да если бы они хоть раз увидели твои волосы, они бы их в жизни не забыли. Тебя запросто могли бы арестовать. Еще бы, такая примета!

– Не пори чушь.

– Или тебе пришлось бы их остричь. По-моему, это было бы еще ужаснее.

Грейс уже помешивала угли в плите, но, услыхав эти слова, выпрямилась и подбоченилась.

– В газете что-то было про ограбление? – спросила она ледяным тоном, заранее пресекая дальнейшие шуточки.

– Нет, пока ни слова. Придется подождать вечернего выпуска. Засим позвольте откланяться.

Он повернулся и зашагал по лестнице сразу через две ступеньки.

Квартирка у него так себе, со смешанными чувствами отметила про себя Грейс, оглядывая скромную обстановку и прислушиваясь к звукам льющейся воды и посвистыванию Рубена в ванной наверху, пока сушила волосы над плитой. Похоже, в Сан-Франциско дела у мошенников идут не шибко. Обстановка казарменного типа, чего и следовало ожидать от меблированных комнат средней руки. Единственным по-настоящему ценным предметом среди его владений можно было считать коллекцию марочных вин, хранившуюся, как и положено, в горизонтальном положении в ячейках некоего сооружения вроде этажерки или, скорее, строительных лесов. Но только эта штука в форме пирамиды была составлена из глиняных трубок, наверное, тех же самых, что шли на строительство городского водопровода. Остроумное изобретение. Значит, он действительно знаток вин. Это соображение ее немного утешило: хоть в чем-то Эдуард Кордова не солгал.

Послышался стук в заднюю дверь, выходившую в переулок позади перестроенного каретного сарая. Отложив в сторону полотенце, Грейс подошла к подножию лестницы.

– Мистер Джонс?

Он ее не услышал. Зато она слышала, как он, перекрывая рев нагревателя, распевает во всю глотку «Голубоглазую Каролину». Помедлив еще несколько секунд, Грейс подошла к двери и открыла ее.

Пятеро мужчин отпрянули от удивления, увидев ее. Тот, что стоял ближе всех, сорвал с головы шляпу, остальные четверо поспешно последовали его примеру.

– Доброе утро, мэм, – вежливо приветствовал ее первый из пятерки.

Он говорил самым низким и хриплым голосом, какой ей когда-либо приходилось слышать. Можно было подумать, что глубоко в груди у него проворачивается заржавленный винт.

– Доброе утро.

– Как поживаете? – продолжал незнакомец, – Хорошо, спасибо.

– Простите, мэм, вы не скажете, мистер Джонс дома в этот ранний час?

– Да, он дома.

– Нам надо с ним потолковать. Вы не могли бы его позвать, если вас не затруднит?

– Он… в настоящий момент не в форме, но скоро спустится, я полагаю.

– Ну, если он «не в форме», – проговорил обладатель заржавленного голоса, – нам ни в коем случае не хотелось бы его беспокоить.

– О нет, я уверена, что он спустится через несколько минут, – повторила Грейс.

Она по-прежнему ломала голову, пытаясь понять, что представляют собой эти незваные гости. Уж больно пестрая собралась компания! Наждачный голос принадлежал худому и бледному типу, вполне прилично одетому, если не считать ярко-синей искусственной гвоздики, торчавшей в петлице. Остальные были одеты кто во что горазд: один в рабочем комбинезоне, двое в потрепанных костюмах, еще один в штанах из рубчатого вельвета и ковбойской рубашке с галстуком-ленточкой. Грейс была не в силах догадаться, что между ними может быть общего.

– Можно нам войти и подождать? Если вы не против.

Она так и застыла в дверях, не зная, на что решиться. Выглядели они довольно безобидно, а говоривший от имени остальных был просто сама вежливость.

– Да-да, входите, – сказала наконец Грейс и распахнула дверь пошире.

Очутившись в гостиной Рубена, они настояли, чтобы она заняла единственное кресло. Тем временем трое из них втиснулись на диван, а оставшиеся двое примостились на боковых валиках. Все дружно сняли шляпы. Наступило неловкое молчание.

– Меня зовут миссис Руссо, – представилась Грейс, стараясь разрядить обстановку.

– Рад познакомиться. Моя фамилия Крокер, Линкольн Крокер. А это мои братья. Все кроме Моргуна.

Тот, что сидел на левом подлокотнике дивана, подмигнул ей, давая понять, что речь идет именно о нем. Остальные чинно поклонились в знак приветствия. Грейс кивнула в ответ.

На этот раз молчание нарушил Линкольн:

– Позвольте выразить вам наши глубочайшие соболезнования, мэм.

– Прошу прощения?

– В связи с вашей безвременной утратой.

– Моей… о, да, – спохватилась Грейс, запоздало сообразив, что ее черное монашеское одеяние можно принять за вдовий наряд. – Это было так… внезапно.

Крокеры сочувственно закивали, и она зачем-то уточнила:

– Еще и года не прошло, как мы поженились. Линкольн зацокал языком:

– Ужасно, мэм, просто ужасно. Позвольте узнать, от чего ваш супруг столь внезапно скончался?

– Его унесла холера. Одно меня утешаете все произошло очень быстро, ему не пришлось мучиться. Она украдкой смахнула с глаз воображаемую слезу.

– Ай-яй-яй! Вот она, наша жизнь: Бог дал, Бог и взял!

– Carpe diem, – всхлипнув, привела она слова Горация.

– О tempera, о mores! – откликнулся Линкольн цитатой из Цицерона.

Грейс решила, что пора сразить его Библией.

– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом»

На несколько секунд ей показалось, что крыть ему нечем, но вдруг он вскинул кверху указательный палец и изрек:

– «Время – деньги».

Грейс милостиво наклонила голову, признавая свое поражение. В гостиной вновь воцарилось продолжительное молчание. Чувствуя, что вежливая, но бесконечная игра в гляделки скоро сведет ее с ума, она поднялась с места, и братья Крокеры вместе с Моргуном тут же, как по команде, вскочили.

– Пожалуй, я поднимусь и скажу мистеру Джонсу, что вы его ждете.

– Спасибо, мэм, – нестройным хором откликнулись они.

Наверху, за дверью ванной, Рубен теперь распевал «Сплотимся вокруг знамени».

– Мистер Джонс? – позвала Грейс, тихонько постучав по дереву.

Дверь так внезапно распахнулась, что ей пришлось отступить на шаг. Он усмехнулся ей сквозь покрывавшие лицо пышные хлопья мыльной пены.

– Привет, Гусси.

У нее перехватило дух при виде его широкой обнаженной груди и длинных, стройных, покрытых темными волосами ног. Верх от низа отделяла лишь интригующая белая полоска обернутого вокруг бедер полотенца.

– У тебя посетители.

– А кто это?

– Братья Крокеры и Моргун.

Его задорная улыбка превратилась в болезненную гримасу: даже под мыльной пеной стало заметно, как он помрачнел. Однако он лишь ответил:

– Скажи им, что я скоро спущусь, хорошо?

– Хорошо.

Но она осталась на месте, пристально изучая его лицо.

– Ты уверен, что все в порядке?

– Конечно! Все в ажуре.

Рубен поднес к щеке бритву, давая понять; что она может уходить. Ей ничего другого не оставалось, как последовать молчаливому совету, но, когда она вернулась к Крекерам, на сердце у нее скребли кошки и их туповатая вежливость больше не казалась ей забавной.

Через несколько минут по лестнице вприпрыжку спустился Рубен и решительно направился к старшему из Крекеров, на ходу протягивая ему руку.

– Линкольн! – воскликнул он с самым сердечным видом. – Какая нечаянная радость!

– Взаимно.

– Вот уж не думал, что увижу тебя с утра пораньше.

– Ну, ты же знаешь, как там говорят про ранних пташек!

– Очень верное и глубокое замечание. Вы познакомились с миссис Руссо?

– Да, мы уже имели честь. А теперь нам хотелось бы побеседовать с тобой наедине. Если, конечно, вдова не возражает.

– Вдова?

– Конечно, я не возражаю, – торопливо вставила Грейс. – Рада была познакомиться со всеми вами.

– Мы тоже очень рады, мэм, – отозвались братья, как всегда, хором.

Грейс послала Рубену взгляд, смысла которого он скорее всего не понял, так как она и сама не знала, что именно хотела выразить, и опять поспешно поднялась наверх. Войдя в спальню, она скинула башмаки и на цыпочках прокралась обратно в коридорчик, ведущий к лестничной площадке. Однако разговор в гостиной не только не разгорелся в ее отсутствие, напротив, он стал еле слышен. Сколько ни старалась, она не могла разобрать ни слова, хотя, судя по тону голосов Рубена и Линкольна, между ними завязался оживленный спор.

Внезапно разговор смолк; все задвигались, а еще через секунду Грейс услыхала скрип отворяемой задней двери и щелчок замка.

Внимательно прислушиваясь, она спустилась вниз.

– Мистер Джонс? Никакого ответа. Добравшись до нижней ступеньки, Грейс убедилась, что гостиная пуста. Безумная мысль промелькнула у нее в голове: неужели Рубен сбежал? Она тотчас же отмела нелепое подозрение. Не мог же он уйти, ничего с собой не взяв, бросив даже свою драгоценную коллекцию вин! Он просто пошел проводить своих странных друзей, вот и все. Интересно, как они проводят время, эти мужчины без определенных занятий? О чем говорят друг с другом? И как это на него похоже: оставить ее одну, без денег, без еды, без объяснений. Ну и пусть! Она сама найдет, чем заняться.

За неимением лучшего Грейс решила обследовать его письменный стол. Замки на ящиках оказались пустяковыми: она открыла их при помощи пары шпилек. Внутри, рассортированные по папкам с завидной аккуратностью и даже педантичностью, лежали записи, относившиеся к различным мошенническим аферам. Судя, по конвертам, корреспонденция поступала одновременно в семь абонентских ящиков, арендованных в нескольких почтовых отделениях в разных районах города.

В числе прочего мистер Джонс держал фальшивое справочное бюро газетных вырезок. Эта фирма периодически прогорала и вновь возрождалась под различными названиями. В настоящий момент она именовалась «Редиклип Инкорпорейтед». Он торговал поддельными лотерейными билетами и мнимыми ставками ирландского тотализатора. Кроме того, Рубен, занимался розыском наследников несуществующих богатых семейств. Это была довольно сложная и запутанная афера, требующая составления генеалогического древа. Грейс вспомнила, что Генри тоже когда-то этим баловался, но в конце концов вынужден был отказаться: это стало слишком опасным.

А вот махинация, о которой она раньше не слыхала, – компания по ремонту крыш «Скайтоп Лимитед». Красочный проспект сулил всем желающим новую крышу по смехотворно низкой цене в обмен на право для потенциальных клиентов осмотреть ее в рекламных целях, когда она будет готова. Фокус заключался в том, что смехотворно низкую цену счастливый заказчик платил авансом, после чего представитель фирмы «Скайтоп Лимитед» бесследно исчезал.

Время от времени Рубен помещал в газетах рекламное объявление – подлинный шедевр мелкого мошенничества. «Пришлите доллар по такому-то адресу. Возможно, вас ждет сюрприз». Грейс сразу поняла, в чем заключается сюрприз: откликнувшийся на объявление простак терял доллар. Это даже нельзя было считать правонарушением, так как Рубен, в сущности, ничего не обещал.

Однако больше всего ей понравилось «Международное общество любителей литературы, науки и искусства» – заочные курсы по воспитанию талантов. Доверчивые дилетанты с творческими амбициями направляли в адрес «Общества» свои сочинения, рисунки, чертежи изобретений, а Рубен за тридцать долларов давал им консультации по «дальнейшему улучшению» присланных работ перед тем, как представить их на суд издателя или патентного бюро. А за небольшой дополнительный гонорар снабжал желающих дипломами, грамотами, почетными знаками, сертификатами и заверенными свидетельствами, подтверждающими право владельцев указывать перед своей фамилией ученые степени и звания членов «Общества».

Грейс перелистывала архивы ."Общества" с циничной ухмылкой, пока не наткнулась на незаконченный ответ Рубена автору на редкость бездарной автобиографической прозы. Это была некая дама из Сакраменто, по всей видимости, старая дева. Он писал, что возвращает ей деньги, и в самых деликатных выражениях советовал попробовать свои силы в выращивании цветов или вышивании.

Глубоко задумавшись, Грейс привела в порядок содержимое ящиков и вновь заперла их при помощи все тех же шпилек. Через несколько минут, когда входная дверь открылась, она с невинным видом сидела на продавленном диване, углубившись в газету, и даже не подняла головы, пока Рубен пересекал комнату. Только когда он повернул к лестнице, она бросила на него случайный взгляд, и этого оказалось довольно, чтобы заставить ее вскочить.

– Силы небесные, что с тобой стряслось? – вскричала она, отбрасывая газету.

Вместо ответа он продолжил путь наверх, еле втаскивая ноги на ступеньки и держась рукой за ребра, словно боялся рассыпаться на части. Очутившись на площадке, Рубен повернул прямо к ванной, и Грейс, ни минуты не колеблясь, прошла туда вслед за ним.

– Да что с тобой? – повторила она. – Можно подумать, тебя трамвай переехал!

Рубен, шатаясь, добрел до раковины, взглянул на себя в зеркало и застонал. Мысленно Грейс ответила тем же: многочисленные ссадины и порезы у него на лице сочились кровью, нижняя губа была рассечена, равно как и левая бровь, – похоже, от удара кастетом, – над носом тоже кто-то славно потрудился, хотя он вроде бы и не был сломан.

– Сядь, – приказала Грейс.

Она взяла его за руку, очень осторожно и нежно, как ей самой показалось, но он взвыл от боли. Она отпрянула.

– Можешь сказать толком, в чем дело? Рубен опустил крышку ватерклозета и со стоном уселся на него.

– Они устроили мне «темную».

– Кто?

– Крокеры.

Грейс вспомнила, как все пятеро трогательно теснились на диване, словно щенята в корзине.

– Не может быть! Ни за что не поверю.

– Можешь поверить. Доказательства налицо.

– Да, но за что?

Она нашла чистое полотенце и начала наполнять раковину горячей водой.

– Это скверная история, Грейс. Не для дамских ушей.

С ее губ сорвалось совсем не дамское выражение. – Зачем они это сделали? Что они имеют против тебя?

Рубен опять заорал нечеловеческим голосом, когда Она прижала к его брови смоченное в горячей воде полотенце.

– Ты же не малое дитя! Потерпи. Сиди смирно, надо промыть рану.

Рубен откинулся назад, уклоняясь от ее руки, и стукнулся затылком о трубу, ведущую к баку для воды над головой. Дальше пути не было. – Пациент Джонс! Не морочьте мне голову, а не то я промою рану спиртом!

– Спиртом?

Его лицо вдруг просияло.

– Слушай, Гусси, я тебя умоляю: открой верхний правый ящик у меня в комоде, там на дне под бельем пинта бурбона.

Не говоря ни слова, Грейс бросила полотенце в раковину и отправилась в спальню. Найдя бутылку, она отвинтила пробку и отхлебнула немного, задержав дыхание, чтобы не закашляться. В конце концов, сказала она себе в оправдание, смывать кровь с лица мужчины – это вам не пикник на лужайке.

– Спасибо, – поблагодарил Рубен, когда она протянула ему бутылку. – Хочешь глоточек?

– Нет, благодарю вас, – ответила она с видом оскорбленной добродетели. – Я не употребляю крепких напитков.

Он приветственным жестом поднял бутылку, как будто собираясь чокнуться, и жадно припал к горлышку. После этого ему немного полегчало, и дело пошло веселей. Поминутно прикладываясь к бутылке, Рубен становился все более словоохотливым; к тому времени, как Грейс промыла ссадины и налепила пластырь на самые глубокие порезы, он успел выложить ей эту безрадостную историю.

Все началось около месяца назад, когда он отправился в Стоктон «по делам», а также в надежде хорошенько поживиться при игре в покер. Когда с «делами» было покончено, Рубен начал играть по-крупному с пятью партнерами, четверо из которых были братьями. Сыграв пару партий, он понял, что кто-то из них передергивает, но никак не мог вычислить, кто именно. Лишь проведя за игрой несколько часов, он наконец догадался, что все они в сговоре и мухлюют по очереди. К тому времени сам он проигрался вчистую.

В последнем круге он решил поставить на кон свое излюбленное детище – несуществующий серебряный рудник «Олд Блю», липовые акции которого повсюду брал с собой, то продавая их, то проигрывая в карты, в зависимости от обстоятельств. Предполагалось, что акции стоят не меньше двух тысяч долларов. Крокеры опять побили его – три туза и две дамы против четырех жалких троек. Рубен расплатился акциями и поспешил убраться из города.

И на кого же он наткнулся в «Карточном дворце» Макдугала на Керни-стрит не далее как две недели спустя? На эту дружную пятерку! В Стоктоне Крокеры соврали, будто они местные, по совершенно понятной причине: чтобы не тащить за собой в Сан-Франциско хвост дурной славы карточных шулеров. Рубен и сам не раз так поступал. Не удивительно, что братья держали на него зуб и хотели поквитаться за акции, но Рубен, используя свое природное обаяние, сумел их утихомирить и выторговал себе две недели отсрочки. Срок вышел как раз в это утро.

Грейс содрогнулась, вспомнив скрипучий голос старшего из Крокеров.

– А я-то подумала: и откуда он взялся, такой. вежливый? Теперь как вспомню, так мороз по коже.

– Да, Линкольн умеет произвести впечатление, – согласился Рубен, осторожно проверяя, целы ли. ребра. – Но сейчас я вспоминаю о нем даже с благодарностью. –Это еще почему?

– Только он один меня не бил.

На нее такое благородство шулера не произвело должного впечатления, – К тому же он проявил великодушие и дал мне еще неделю отсрочки.

– Великодушие тут ни при чем, – презрительно отмахнулась Грейс. – Просто ему хватило ума сообразить, что с мертвого они вообще ничего не получат.

– Да, это соображение тоже упоминалось, Рубен с трудом поднялся:

– А теперь я хотел бы Прилечь.

Грейс проводила его в спальню и не стала спорить, когда он улегся в постель, на которую она уже привычно смотрела как на свою собственную.

– Почему бы тебе не снять башмаки? – спросила она, потянувшись за сложенным в изножии постели одеялом.

– Не могу. У меня руки-ноги не гнутся. Ты мне не поможешь? Ах, сестра Августина, да вы просто ангел милосердия!

Вспомнив, при каких обстоятельствах он наградил ее этим званием в последний раз, Грейс стащила с негр башмаки, едва не оторвав их вместе со ступнями.

– А мне что прикажешь делать, пока ты тут приходишь в себя от побоев, которые сам же и заработал? – сердито спросила она. – Почему у тебя в доме нет никакой еды? Ты что, голодом меня решил уморить?

Рубен усмехнулся и тут же застонал: стянутая пластырем губа не располагала к веселью.

– За углом, на Сэнсом-стрит есть закусочная под названием «Бэлльз». Бутерброды с солониной, паршивое жаркое, неплохой мясной рулет. Меня там знают. Сошлись на меня, и тебя накормят.

У нее уже текли слюнки.

– Спасибо! А чем я буду расплачиваться? Рубен сделал величественный жест рукой:

– Пусть запишут на мой счет.

– Как скажешь.

Все еще не решаясь его оставить, она подтянула одеяло повыше и подоткнула с обеих сторон.

– Ну ладно. Надеюсь, с тобой все будет в порядке. Тебе ведь не нужна сиделка?

Оставшийся незаплывшим карий глаз весело подмигнул ей.

– Я справлюсь. Мне бы сейчас поспать немного. Спасибо за оказание первой помощи. Гусси. У тебя золотые ручки.

– Голова болит?

– Угу.

Это скорее всего от бурбона. Пить надо меньше.

Рубен провел пальцами по перебитой переносице и болезненно поморщился.

– Бурбон тут ни при чем. Ах да, Грейс, – спохватился Рубен, когда она уже направилась к дверям, – будь добра, разбуди меня не позже трех, ладно?

– А зачем?

– Ну… у меня все еще есть дела, – ответил он с важным видом.

Грейс прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди.

– Ну, разумеется, – проворковала она сладчайшим голоском, – тебе надо заглянуть в несколько почтовых отделений, пока они не закрылись. Надо же посмотреть, кто еще изъявил желание записаться в члены «Международного общества любителей литературы, науки и искусства», пока тебя не было в городе.

До чего же приятно было полюбоваться на его отвисшую челюсть! Радостное ощущение одержанной победы согрело ее до самых костей. Рубен долго созерцал ее в глубоком молчании.

– Ты взломала мой стол, – сказал он наконец. Грейс лишь скромно улыбнулась в ответ. Расслышав нотки почтительного удивления, даже восхищения в его голосе, она опять порадовалась.

– А чем ты его открыла, можно узнать?

– Отмычкой.

– Которая по чистой случайности было у тебя с собой?

– Должна же девушка заботиться о себе! Да нет, – усмехнулась она, увидев его вытянувшуюся физиономию. – Я изготовила ее специально для этого случая.

– Изготовила?

– Из пары шпилек.

– Я тебе не верю, – решительно отрезал Рубен. Грейс пожала плечами.

– Дело твое.

– Так не забудь, Гусси, разбуди меня в три часа. Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты вскроешь этот замок. Ты мне покажешь?

Она опять пожала плечами, потом потянулась.

– Если будет подходящее настроение. А теперь тебе надо хорошенько выспаться.

Она с преувеличенной осторожностью закрыла за собой дверь и удалилась, ступая на цыпочках.