В эту ночь почти никто не спал. До восхода солнца невозможно было серьезно заниматься поиском следов, но все оставались сидеть у костров, разговаривая и высказывая предположения.

Сначала Деметрия охватил ужас. На смену ему пришла печаль. Он горевал о друге, партнере, спутнике. О человеке, которому он доверял многие тайны. О смерти девушки он сожалел. Но он ее не знал, и поэтому чувства к ней не могли быть глубокими.

Он понимал, что поиск следов днем тоже мало что даст. Все-таки на месте убийства топтались почти все люди каравана, с факелами и без факелов. Какие следы можно было там теперь найти?

Он сидел, прислонившись спиной к скале, жевал тонкую веточку, наблюдал за костром и пытался сосчитать мелькавшие перед ним тени людей. Если в течение ночи в долину не прокрался чужой, то по меньшей мере одна из этих теней была тенью убийцы. А может быть, их даже несколько. Подобные мысли, по-видимому, должны были прийти в голову многим. Кто теперь спокойно мог лечь спать, зная, что среди них находится по меньшей мере один убийца? Кто, кроме самого убийцы, ответит, какова была причина убийства Прексаспа и девушки? Или кто-то убил их без причины, просто из удовольствия? А если он попытается в течение ночи убить еще кого-нибудь?

Что толкнуло убийцу на преступление? Деметрий снова и снова возвращался к этому вопросу. Может быть, Прексасп и персиянка застали кого-то за каким-то занятием? И что это было за важное занятие, если оно привело к страшному злодеянию? Попытка изнасиловать девушку? Она ведь не могла закричать. Случайно оказавшийся рядом Прексасп бросился защищать ее, и его остановили ударом кинжала, помешав что-либо предпринять. Но разве в этом случае перс не мог позвать на помощь, хотя бы крикнув, и тогда его крик разнесся бы по всей долине? Ведь Перперна рассказывал свои истории не очень громко.

Если, однако, Прексасп был убит первым и не успел при этом издать ни звука, то почему тогда убили и девушку? Была ли она с ним? Пыталась ли убежать?

Он тяжело вздохнул. Это было ужасно, нелепо и очень горько. Все вопросы, которые он себе задавал, скорее всего останутся без ответа. Как сейчас, так и утром. Если, конечно, не найдутся следы. Не затоптанные людьми и не уничтоженные преднамеренно.

Среди его печальных мыслей вдруг мелькнула одна, как ему показалось, вполне разумная. Единственным, кто мог быть уверен, что его во сне не убьет какой-нибудь сумасшедший убийца, был сам убийца. Он один мог спокойно спать. А что, если ходить всю ночь из одного конца долины в другой и проверять, кто спит? Нет. Могли спать и невиновные, просто заснувшие от усталости. А убийца, возбужденный своим деянием, будет бодрствовать или делать вид, что спит. Деметрий представил, как он бродит вдоль привала, толкая всех лежащих, и из предосторожности убивает каждого, кто не вскакивает сразу.

Ночная ночь, пустынная пустыня… Песчаный песок, ветреный ветер, морское море. Почему поэты говорят о бездне ночи? Вот она нависла над ним и не засасывает его, а скорее давит. Почему они говорят — бесконечная пустыня, море из песка? На самом деле она вот такая: пустынная, безлюдная, убийственная. Море цвета вина. Коварное, спокойное, волнующееся, пенящееся, убаюкивающее, разрушающее, сохраняющее жизнь, убивающее, богатое рыбой, богатое водорослями, соленое. Тысячи признаков, которые важнее, чем цвет. А бесчисленные цвета, которые не имеют ничего общего с вином? Темное, как вино, — таким море бывает только тогда, когда над ним собирается разразиться шторм. Значит, тогда оно угрожающее. А когда вино было угрожающим?

Так он сидел, погруженный в свои мысли, которые были, возможно, и разумны, но бесполезны, жевал свою веточку, всматривался в ночь цвета вина и прислушивался к застывшему прибою пустыни. На небе, на том его участке, который позволяли видеть скалы, обрамляющие долину, плыли своим привычным курсом звезды или, быть может, брели по пустыне, никогда не ошибаясь. Четыре из пяти костров погасли, пятый тоже догорал. Деметрий все отчетливее видел очертания сидящих и лежащих людей, камней, поклажи, сброшенной на землю. Чуть подальше в утренней дымке стали проступать контуры горбов спящих верблюдов. Время от времени он слышал тихий звук камешков или песка, осыпающихся с остывших скал, крик ночной птицы, отдаленное рычание льва, шорох маленьких грызунов, крупных насекомых или крадущейся змеи. Он ощущал хорошо знакомые запахи людей и верблюдов, пота и металла, хлеба и золы.

Круговорот мыслей. Начало сцеплено с концом. Никакого выхода и никакого решения. Кто, почему, когда, как? Погасла улыбка персиянки, умолкли ее красноречивые жесты, нет больше прелестной походки молодой женщины. Походки цвета вина, жестов розовых пальцев-лепестков, улыбки, играющей на ее устах.

Прексасп. Как много лет, дел, миль, кораблей, плаваний, тайн… Сколько ссор и смеха. Делили хлеб, проституток, вино. Грузы на кораблях и на повозках, на верблюдах и на рабах… Они дрались спина к спине, последний раз в нищем Куше, в верхнем течении Нила, когда разбойники хотели забрать у них товары и жизнь. Добрый совет, грубые шутки. Кто заменит друга? Кто заменит опытного партнера? И как отомстить за него? Конечно же, найти убийцу и предать его медленной и мучительной смерти.

Как только рассвело, Деметрий обследовал почву на месте убийства. Мелеагр помог ему уложить оба трупа на плоский камень. Они еще не успели закончить, когда появились другие люди из каравана. Деметрий повернул голову и крикнул:

— Подождите! Стойте! Не затопчите следы!

За ближайшей скалой показалась голова Руфуса.

— Слушаем и повинуемся. — Голос римлянина прозвучал слегка насмешливо.

— Что они там делают? — Женский голос. Возможно, голос Клеопатры.

Деметрий опустил на камень ноги Прексаспа, выпрямился и сказал:

— Мы делаем то, что мы сейчас еще можем сделать, хотя и немного.

Действительно, рядом с Руфусом появилась Клеопатра. Ее волосы ярко вспыхнули в свете восходящего солнца.

— Ты думаешь, вы найдете еще что-нибудь? — спросила она.

Деметрий пожал плечами.

— Нужно попытаться. Кто не пытается, тот не потерпит героического поражения.

Руфус скривился. На лице Клеопатры появилась легкая улыбка.

— Героическое поражение — одно из любимых занятий Деметрия Преждевременного. К Руфусу и Клеопатре присоединился Рави. Рядом с ним вынырнул Перперна.

— Скоро здесь будет весь караван, — сказал Деметрий. — Может быть, вы приведете сюда еще несколько гиен, львов и даманов?

За его спиной тихо присвистнул Мелеагр.

— Смотри-ка.

Деметрий подошел к нему.

— Что там?

Мелеагр показал на песчаную почву у выхода из долины.

— Выглядит так, как будто что-то волокли, — сказал Деметрий.

Осторожно, почти на цыпочках, Мелеагр шел рядом с едва видимыми бороздами. Они закончились через несколько шагов у выхода из долины. Там поверхность была истоптана и изборождена, а песок с комочками темного цвета.

— Повезло, — Деметрий уперся руками в бедра и огляделся вокруг.

Из долины можно было выйти только в одном месте. Караван, который вошел в долину, должен был выйти из нее тем же путем. Другой дороги не было. Именно здесь, среди широкого потока следов людей и верблюдов, Мелеагр обнаружил едва заметную борозду. «Поток, который влился в долину из застывшего моря пустыни, — подумал Деметрий. — Песчаная зыбь, каменная пена, гравиевый отлив, неподвижный поток до горизонта».

— Есть еще несколько следов животных. — Мелеагр тоже посмотрел вокруг. Он указал на едва видимые черные полосы.

Деметрий опустился на колени, пытаясь извлечь из следов какую-либо информацию.

— Ты не знаешь, умеет ли кто-нибудь из наших погонщиков читать следы?

Мелеагр пожал плечами.

— Я спрошу их, но… — Он подошел к скале, возле которой стояли Руфус, Клеопатра и остальные. Деметрий готов был поклясться, что Руфус сдерживал еще несколько человек, которых он не видел, так как они были закрыты выступом скалы.

— Разреши мне взглянуть, — попросил Перперна.

Деметрий кивнул.

— Но только осторожно. Остальные пусть останутся на месте.

Руфус поднял брови, но ничего не сказал. Он повернулся в сторону долины, расставил руки и снова стал наблюдать за их действиями.

Согнувшись, мелкими шажками Перперна медленно продвигался от скалы до истоптанной поверхности. Вскоре к нему присоединился погонщик, которого привел Мелеагр. Погонщик опустился на четвереньки и двигался быстрее, чем Перперна.

Деметрий терпеливо ждал, всматриваясь в лица следопытов. Руфус потер нос указательным пальцем правой руки. Он тихо разговаривал с Клеопатрой. На египтянке был скромный хитон до колен, а поверх него серая дорожная накидка. Она только что развязала ленту, которая стягивала накидку на шее. В тени долины пока сохранялась прохлада. Но там, где они стояли, становилось, должно быть, жарко. Лучи солнца, превратившие ее волосы в сверкающую корону, освещали теперь большую часть площадки, на которой с нетерпением топтались люди. Деметрий не слышал, что говорил ей Руфус. Ее ответа он тоже не разобрал. Но на мгновение ему захотелось, чтобы ее улыбка была предназначена ему, а не римлянину.

Перперна выпрямился.

— Ну, что ты думаешь? — обратился он к погонщику верблюдов.

Погонщик, все еще стоя на четвереньках, что-то тихо бормотал. Потом он встал, вытер руки об одежду и сказал:

— Два человека пришли из долины. Остановились. Здесь. Двое, может быть, трое подошли оттуда. — Он указал на точку, находившуюся на расстоянии десяти шагов от потока следов, оставленных караваном. — Подошли быстро. Потом борьба. И оттащили к скале. — Он указал большим пальцем назад через правое плечо.

— А каково твое мнение? — спросил Деметрий.

Перперна сделал несколько шагов в сторону широкого следа каравана, опустился на колени, что-то начертил пальцем на песке и встал.

— Ты прав, — сказал он погонщику. — Я думаю, их было трое. Один босой, двое в сандалиях. Здесь все так истоптано, что трудно сказать точно. Но, вероятно, один задушил девушку, другой схватил Прексаспа спереди за руки, а третий сзади подошел с ножом. — Концом сандалии он коснулся одного из темных комков в песке.

Через два часа они тронулись. Убитых похоронили среди скал. Больше они ничего не могли сделать. Никаких следов, кроме тех, что уже нашли, обнаружено не было. Нубо, заявивший, что тоже умеет читать следы, осмотрел место происшествия и подтвердил слова Перперны и погонщика.

Деметрий ехал на своем верблюде чуть левее от каравана. Он хотел подумать, попытаться восстановить в памяти события этой ночи. Кто и когда был у костра, кто слушал историю Перперны, кто время от времени уходил?

Однако вскоре Деметрий понял, что пытаться все вспомнить бесполезно. Даже если бы ему удалось восстановить в памяти каждый взгляд, шорох, запах и заново пережить ночь со всеми своими ощущениями, это не дало бы представления о том, что случилось. Долина была слишком узкой, для того чтобы устроить в ней лагерь с одним костром. Слушатели Перперны постоянно менялись. Как подтвердить присутствие каждого отдельного человека у одного из пяти костров? Даже если бы это удалось, толку в подобных подсчетах было мало. В течение ночи каждый мог встать, чтобы размять ноги, попить воды, сходить по нужде, проверить верблюдов, подойти к другому костру или просто завернуться где-нибудь в одеяло и заснуть подальше от костра и мешающих спать голосов.

И все же… Если исключить хотя бы несколько человек, тем самым уменьшив количество потенциальных убийц, задача немного облегчалась. Но кроме него самого и Перперны были еще только два человека, о которых Деметрий мог с уверенностью сказать, что они не совершали убийства, — сами жертвы. Все остальные могли это сделать. Их либо не было среди слушателей, либо они время от времени отходили от костра. Невероятно, но он не мог исключить даже Леонида, Микинеса и Мелеагра.

Нубо? Он решил вечером провести с рыжеволосым негром обстоятельную беседу. После того что он слышал о нем в Адене, у Деметрия сложилось впечатление, что Нубо считают дружелюбным дурачком. Но до сих пор он не нашел в нем ничего смешного, и его личное мнение о Нубо, мягко говоря, не совпадало с высказываниями аденцев.

Руфус? Римлянин бросал реплики, возражал, но иногда молчал. То ли он просто молча слушал, то ли тихо уходил. Женщины? Две из них были у костра. Но какие? Одни и те же или к костру подходили другие?

Деметрий надвинул кожаную шляпу на лицо, пытаясь загнуть поля вниз. Если бы его ум был таким же ясным, как это слепящее глаза солнце пустыни. Но тогда он бы ослеп от собственного ума. Он подумал, что можно опьянеть от похвалы самому себе. Нарцисс был влюблен в собственное отражение в зеркале. Деметрий знал людей, которые до одурения восхищались своим интеллектом. Можно оказаться в темноте из-за собственного света. Совершенство имеет пределы. Глупость же и бестолковость стремятся к бесконечности. Утешительная мысль, что хотя бы в этом человек равен совершенным богам или даже превосходит их. В совершенно безупречном слабоумии.

Однако утешение от этих умозаключений не приходило. Слишком яркое солнце, полуденная жара и навалившаяся усталость. Размеренный шаг верблюда убаюкивал Деметрия, как в колыбели, сплетенной из его мыслей.

Вскоре стало ясно, что не он один дремлет. Еще несколько всадников, судя по их позам, готовы были заснуть. Караван сильно растянулся. По его оценке, приблизительно через три часа холмистая песчаная равнина должна была смениться рядом неровных каменистых долин. Там кое-где будет тень, и вечером, еще до того как они достигнут таможенного поста местного княжества, люди смогут отдохнуть от палящего солнца.

По эту сторону гор, словно чудовища, вырезанные из папируса, парили несколько коршунов. Неужели среди стервятников пошли слухи, что кто-то в этом караване время от времени готовит для них корм? Может быть, и на следующем привале история повторится?

Деметрий цокнул языком. Остановку предполагалось сделать на караванной площадке небольшого города, название которого он не смог вспомнить. Там были таможенники, наместник правителя, служители закона, торговцы и проститутки. Скорее всего, убийца подождет до очередного привала в пустыне, чтобы совершить свое злодеяние. Если он вообще собирается его совершить.

Все эти рассуждения казались теперь Деметрию бесполезными и неубедительными. До тех пор, пока никто не знал, из-за чего были убиты Прексасп и девушка, никто не мог сказать, существует ли причина для дальнейших убийств. Но даже на этот вопрос невозможно было ответить однозначно. Кто-то вышел из долины, чтобы поговорить без посторонних. С кем? С другим человеком, вышедшим из долины? Или даже с несколькими людьми из каравана? Или с людьми, которые не принадлежали к каравану? Каким образом эти люди попали в долину? Договорились заранее? Но кто, кроме людей из каравана, мог знать, что этим вечером караван расположится на ночлег именно здесь? Может быть, кто-нибудь из Адена следовал за ними? Или кто-то из соседней местности просто ждал поблизости, зная, что караван рано или поздно будет здесь проходить?

Более вероятным он считал предположение, что эти люди были из каравана и вышли из долины, чтобы обсудить свои дела без посторонних глаз и ушей, а им помешали. Но что могло быть таким важным и опасным, таким дорогим и таинственным, чтобы привести к смерти двух человек?

«Все, — ответил на свой вопрос Деметрий. — Даже один верблюд для жителя пустыни, без сомнения, представляет собой большую ценность, чем жизнь двух чужаков». Но кто будет ночью тайно беседовать о верблюде? Об осле? О деньгах? Об убийстве правителя? О продаже или разграблении целого каравана?

Чем больше он думал, тем меньше понимал. Все, что поначалу казалось ему логичным и важным, при дальнейшем рассмотрении становилось незначительным или просто наваждением. Только две вещи были ясны: кто-то, по меньшей мере три человека, находился возле выхода из долины с определенной целью. И эти трое убили Прексаспа и персиянку. Но Деметрий не мог ответить, почему они это сделали. Он не мог также сказать, что там нужно было Прексаспу и девушке. Хотели ли они уединиться и побродить ночью по пустыне, любуясь звездами? Или, быть может, его друг и глухонемая персиянка были частью какого-то дела, заговора, а потом стали для кого-то обузой и их пришлось заставить замолчать навеки?

Он огляделся вокруг, посмотрел на длинную цепь животных и людей. Потом подогнал своего верблюда к остальным, остановил его и подождал, пока его догнали женщины, ехавшие далеко сзади.

— Как чувствует себя княгиня? — спросил он, когда с ним поравнялась Глаука.

— Хорошо, насколько это возможно без паланкина в пустыне.

— А с паланкином было бы лучше?

Глаука рассмеялась.

— Наверное, жарче. Тогда было бы больше оснований для плохого настроения.

Деметрий мельком посмотрел на нее. Хотел было отвести глаза, но задержал взгляд надолго. На молодой женщине был хитон и светлая накидка, а на голове что-то наподобие перевернутого винного кувшина. С этой шляпы свисал платок, закрывавший затылок и уши. При желании из него можно было также сделать вуаль для лица. Хитон был достаточно длинным и закрывал от солнца ноги до середины икр.

— Что ты так пристально разглядываешь меня? — спросила она.

— Пристально? — Деметрий цокнул языком. — Вид красивых женских ног приятен не только в пустыне. Мое внимание объясняется исключительно заботой о твоей внешности. Не сочти за навязчивость, я хотел удостовериться, что твоя красота не будет сожжена солнцем.

— О, какой ты заботливый!

— Да, я так заботлив, — сказал он, — что меня непрестанно мучает мысль о том, что тебе или кому-нибудь из вас может быть причинено зло во время ваших ночных прогулок по лагерю.

— Как тем двоим прошедшей ночью?

— Так точно.

Она сморщила нос.

— Тем, кто подвергает себя опасности… Но я не бродила по лагерю и не собираюсь делать этого впредь.

— Даже для того чтобы послушать захватывающие истории, которые рассказывают люди, побывавшие в дальних странах?

— Для этого уж точно нет.

Деметрий усмехнулся.

— Но две из вас приходили к костру послушать Перперну.

Она пожала плечами.

— Возможно, но это была не я. Я спала.

— И твои спутницы ничего об этом не рассказали? Об истории Перперны или о найденных трупах?

Казалось, Глаука раздумывает.

— Рассказали, но не сразу. Конечно, мы говорили сегодня утром об этом происшествии. Княгиня видела, как ты с другими мужчинами осматривал место, где произошло убийство.

— И ни слова о занимательной истории Перперны? Старик будет разочарован.

— Ну и пусть. — Она тихо рассмеялась. — Ночное убийство важнее. Я ничего не знаю о приключениях старого раба. Даже не знаю, слушал ли его кто-нибудь из нас.

Таис подогнала своего верблюда и поравнялась с Глаукой.

— Беседуете об умных и важных вещах?

— Только об убийстве и рассказах у костра.

Таис кивнула.

— Перперна не самый великий из всех рассказчиков. А убийство сделало путешествие интереснее. Хотя лучше бы его не было.

До вечера Деметрий частью осторожными, частью неожиданными расспросами установил, что Глаука и Клеопатра спали, а Таис и Арсиноя время от времени подходили послушать рассказ Перперны. Так же, как и Рави, Микинес, Леонид, Нубо и Руфус. Но это ему ничего не дало. Все могли незаметно вставать и уходить. Как слушатели, так и спящие. Свидетелей, что они спали, тоже не было. Это касалось любого погонщика, любого римского воина, не говоря уже о Мухтаре и его людях.

Город был выстроен в скалах. Крепость наместника возвышалась над всем остальным. У подножия гор раскинулись пастбища и протекал небольшой искусственный водный поток. Там паслись не только животные, принадлежащие жителям города, но также ослы, лошади и верблюды, на которых ездили воины. Здесь же расположились склады с запасами продуктов. Рядом с ними находилась небольшая гостиница для чужестранцев.

Чтобы попасть в город, они должны были проехать через узкие ворота, которые охраняли воины наместника.

— Хозяин каравана, — сказал один из стражей, — ты приобрел все свои товары в Адене, который подчиняется нашему князю. Но князь далеко. Он принимает римских посланников и получает от них подарки. А его наместник здесь, и его задача взимать пошлину.

— За товары из его собственной страны? — Деметрий говорил намеренно громко и сердито. Он знал, что со взиманием пошлины здесь так заведено. Но опыт общения с арабскими воинами и таможенниками научил его избегать малейшего проявления уступчивости. Того, кто перед ними прогибался, они вдавливали в землю, и он радовался, если его вообще не сложили пополам. Целесообразнее было изображать словесный поединок с шутками и прибаутками, в конце которого можно было уступить, посмеиваясь или вежливо улыбаясь.

— И за них тоже. Откуда нам знать, купил ли ты их у порядочного человека, который с радостью платит налоги?

— Покажи мне человека, — сказал Деметрий, — который с радостью платит налоги вооруженному разбойнику, и я скажу тебе, что он болван. Разве я похож на болвана?

Стражник тихо рассмеялся.

— Болванами я называю тех, кто торчит в тесной долине, вместо того чтобы заплатить небольшую сумму и наслаждаться радостями зеленых пастбищ и роскошными бедрами наших проституток.

— Проституток? — Деметрий фыркнул. — Ты имеешь в виду тех многочисленных старух, которых вы подвергаете опасности умереть под слишком толстыми чужеземцами, потому что больше не хотите их кормить? Или ты говоришь о своей вшивой дочери, которая сначала одурманивает чужестранца своим запахом, а потом обкрадывает его? А может, речь идет о твоей собственной сестре, сын бешеного хромого шакала? От кого ты унаследовал такую жадность, которую выставляешь как боевой знак? — Деметрий скрестил руки и ухмыльнулся. — Мои добропорядочные родители однажды приняли как гостя человека из этого печального города, — продолжал он. — В знак благодарности за это он обокрал их и не оставил на память ничего, кроме своих обносков. Возможно, в этом кроется причина моей осторожности.

Стражник усмехнулся.

— Тебе ничего не поможет. Даже если ты будешь утверждать, что состоишь с нами в родстве.

— Ну, тогда мы повернем назад и переночуем в западной боковой долине. Там есть колодец. И дорога через горы. Мне искренне жаль тебя, но… — Он вздохнул.

— С чего это вдруг?

— Наместник, твой хозяин, прикажет содрать с тебя шкуру, когда услышит, что от него ушел великолепный жеребец, которого я хотел преподнести ему в подарок.

Охранник сморщил нос и посмотрел вдоль ряда верблюдов.

— Жеребец? Может быть, старый верблюд, страдающий недержанием мочи, который зальет ею весь город?

Деметрий повернулся и поднял руку. По его знаку Микинес должен был вывести вперед одного из жеребцов, недавно принадлежавших Мухтару. Сначала они стали предметом пари, а потом странной торговли с Хархаиром. Но Микинес не появился. Вместо него на прекрасном белом жеребце перед ожидающим караваном выехал Мухтар.

Деметрий схватился за рукоятку кинжала, но, прежде чем успел что-то сказать или вытащить оружие, вдруг, не веря своим глазам, увидел, что Мухтар подмигивает ему. Вслед за этим он услышал властный голос своего недоброжелателя. Мухтар почти зарычал:

— Прочь с дороги, вы, бесхвостые скорпионы! Прочь, вы, сироты хомяка, умершего при вашем зачатии! Благородный Мухтар по поручению хозяина каравана введет этого жеребца в крепость. И вы не осмелитесь отказать даже в стебле травы последнему верблюду!

Явно ошеломленные, стражники пропустили его. В это время рядом с Деметрием вынырнул Руфус и прошептал:

— Не волнуйся. Мы договорились. Ты должен воспользоваться тем, что ворота открыты.

Леонид, который сидел на первом верблюде, спрыгнул, посмотрел на Деметрия, взялся за поводья, свисавшие с головы верблюда, и потянул его за собой. Стражники, так и не успевшие сообразить, что происходит, не препятствовали ему и только недоуменно смотрели на тронувшийся с места караван.