Из-за слабости и болей Тисхахара почти не было слышно. Аферу пришлось наклониться, так что его ухо почти коснулось рта раба.

— Лихорадка, господин… Я свалился с лихорадкой. Теперь я не могу двигаться.

Лоб Тисхахара пылал. Тело было мокрым от пота. Он мочился прямо на одеяла, потому что не в силах был встать с постели.

Афер высек огонь и зажег несколько ламп. Взяв в кухне чашу и тазик, он наполнил их водой. Потом приподнял голову Тисхахара и дал ему глотнуть воды. Раздев слугу, Афер помыл его, переодел и уложил на мешки с соломой, покрытые свежими одеялами. Тисхахар был слишком слаб и ничего не мог сказать, кроме «господин», «нет», «ты».

Не теряя времени, Афер отправился на поиски лекаря, который служил в крепости. Он знал, что этого человека, родом из Дамаска, в столь позднее время можно было найти только в одной из многочисленных пивных города. Отец лекаря, сирийский грек, кроме имени Адонис оставил сыну в наследство невысокий рост, горб и кривые ноги.

Афер обошел стороной квартал, где жили ортодоксальные иудеи, которые могли бы под покровом ночи забить его камнями за осквернение их переулков. Сначала он поискал лекаря на берегу озера. Там, вблизи небольшого порта, было несколько рыбацких забегаловок, где сидели несколько человек из числа последователей бродячего проповедника Йегошуа, но лекаря там не было. Наконец он нашел его севернее крепости, в районе, где обитали в основном торговцы, воины, арабы и жители приграничных земель из самых разных областей.

Аферу понадобилось немало усилий, чтобы вытащить пьяного Адониса из темной вонючей пивной на улицу. Лекарь, по-видимому, провел большую часть второй половины дня за поглощением винных запасов местных кабаков. Солнце давно зашло, когда они добрались до крепости. Афер послал одного из воинов, чтобы тот привел помощника лекаря. Тем временем с помощью одного из слуг, четырнадцатилетнего араба, он то и дело окунал Адониса в бочку с холодной водой.

— Хватит, хватит! — лекарь шатался и размахивал руками. — Ты хочешь меня протрезвить или утопить?

— Протрезвить настолько, чтобы ты смог позаботиться о моем слуге. Но мне придется тебя утопить, если ты ему не поможешь.

Адонис протер глаза.

— Что с ним?

— Лихорадка и паралич.

Лекарь кивнул и повернулся к своему помощнику, которого только что привел воин. Он велел ему упаковать в сумку разные мешочки и баночки.

Когда они покинули крепость, то увидели идущего им навстречу Никиаса.

— Нам нужно поговорить, — сказал он.

— Как только я улажу это дело, — сказал Афер, — тут же вернусь. Где тебя найти?

— В спальных покоях за твоей канцелярией. Как долго ты будешь заниматься своими делами?

— Это будет зависеть от лекаря — насколько хорошо он будет лечить моего слугу. Но в любом случае я вернусь до полуночи.

— Посмотрим, поможет ли это. — Адонис коснулся плеча Тисхахара указательным пальцем. Больной слабо улыбнулся. — Возможно, завтра нужно будет повторить.

Афер посмотрел на живот раба. Вероятно, у него были парализованы и внутренние органы. Запах у порошка, предложенного лекарем, был такой, что Афера чуть не стошнило.

Он оставил с Тисхахаром подростка и приказал ему поить больного водой, охлаждать его тело и мыть.

— Благодарю тебя, мой друг, — сказал Афер, когда они снова вышли на улицу.

Адонис отмахнулся.

— Это я должен тебя благодарить.

— За что?

Адонис хихикнул.

— Ты меня протрезвил. Теперь я могу спокойно пить дальше.

Афер проводил лекаря до крепости. Тот опять подался в сторону пивной. Афер и помощник лекаря прошли через ворота, которые охранял сонный часовой.

Никиас еще не спал. Он сидел в канцелярии Афера и занимался папирусными свитками. Две масляные лампы давали тусклый свет.

Афер налил себе в чашу вина из кувшина, стоявшего на столе, и спросил:

— Не слишком здесь темно?

— Некоторые вещи настолько безрадостны, что лучше всего их не видеть. — Никиас криво усмехнулся.

— Какие новости могут быть такими срочными, что нужно успеть обсудить их еще сегодня ночью?

Никиас отложил перо.

— Речь идет о проповеднике нового учения, бродячем раввине.

— Йегошуа?

Никиас кивнул.

— Царь озабочен. От него требуют казнить этого человека. Но царю не понравилась и предыдущая казнь.

— Ты говоришь об этом крестителе? Об Иоанне?

Никиас тихо вздохнул.

— О нем. И на царя давят все те же люди.

— Его дочь? — Афер поднял брови. — Или священники?

— Иерусалим. Они говорят, что он бунтовщик, что он хочет свергнуть царя и изгнать римлян.

Афер пододвинул к столу табурет и сел.

— А я скажу тебе, что он хороший человек. Он уважает царя. И вообще, какой глупец вздумает восстать против империи?

— Каждый, кто одержим исключительно своим богом, своей верой.

— Он не одержим. Насколько я знаю, он хочет смягчить каноны, заменить некоторые положения учения другими.

Никиас скривился.

— Иначе говоря, он хочет очистить храм.

Афер сделал глоток.

— Я не знаю, — сказал он. — Маленький раввин из Галилеи и большой храм в Иерусалиме? Может быть, он и хотел бы, но я сомневаюсь, что раввин на это решится. Для достижения цели ему понадобилось бы больше сторонников.

— Даже больше, чем их у него будет через год? Если, как говорят, он и дальше будет исцелять больных и творить чудеса?

— Ясновидящие и целители были всегда. А что будет через год? Я не умею читать по звездам.

— Никиас кивнул.

— В этой крепости нет астрологов. Мы давно догадались, на кого ты работаешь…

— На царя.

— Не прикидывайся дурачком. — Слова Никиаса прозвучали почти презрительно. — Конечно же, ты служишь царю, но ты служишь и Риму.

После небольшой паузы Афер спросил:

— Это так важно?

Никиас провел ладонью по столу.

— Это важно. По многим причинам. — Он поднял глаза и посмотрел на Афера. — Тот, кто платит своим солдатам, должен быть готов к тому, что кто-то другой сделает им более заманчивое предложение. Если мы уверены, что человек работает на Рим, то мы можем на него положиться. Кто же осмелится предать Рим? А если осмелится, то Рим его покарает. Кроме того, царь на стороне Рима. Что на пользу Риму, не повредит и царю.

— С какого времени ты знаешь об этом?

— С самого начала. Но вернемся к Йегошуа. Ты уверен, что он не настраивает людей против Рима?

Афер пожал плечами.

— Кто может быть уверен в том, что происходит в душе человека? Я уверен лишь настолько, насколько я его знаю. И насколько я слышал о нем.

— Ирод весной поедет в Иерусалим. Он будет жить во дворце и праздновать со своими подданными пасху.

— Со своими подданными? — Афер тихо рассмеялся. — Чтобы поехать в Иерусалим, ему нужно будет разрешение Пилата. Царь милостью Рима с визитом в римскую провинцию Иудея. Будут ли рады его подданные? Высокое духовенство — точно нет.

— Это будет тяжело. Чтобы усугубить ситуацию, Пилат, наверное, тоже проведет это время в Иерусалиме. Теперь ты понимаешь, что мы все знаем и должны быть уверены?

— Я думаю, — медленно произнес Афер, — что Йегошуа больше заботится о людях и о том, что он считает истинной верой. А не о покушениях во время празднования пасхи.

Никиас выпятил нижнюю губу.

— Это было бы исключением из правил.

— Что ты имеешь в виду?

— Почти каждый, кто заботится о людях, стремится ими руководить. А тот, кто печется о вере, рвется с ее помощью завоевать власть над людьми. И я должен тебе поверить, что Йегошуа не нужна власть?

Афер молча кивнул.

Никиас внимательно посмотрел на него.

— Твое молчание убеждает меня больше, чем длинные речи.

— Как долго ты пробудешь здесь?

— До завтрашнего вечера. Мне было бы приятно, если бы ты до этого времени побольше разузнал о проповеднике и его приверженцах.

— Я постараюсь, — Афер поднялся.

Никиас указал на табурет:

— Присядь. Мы еще не закончили.

— Что еще?

— Я хотел бы знать, известно ли тебе, на кого ты работаешь в Риме?

Афер вздохнул:

— Неужели это важно? Разве требования в Риме так отличаются от ваших, что вы с Иродом об этом задумываетесь?

— Ты не настолько глуп, — Никиас постучал по столу. — Не оскорбляй меня своим притворством.

— Я не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— На кого я работаю. Люди, которые послали меня сюда, не сказали мне об этом.

— Но ты же должен знать, кому ты шлешь доклады!

— Конечно, я знаю, кому шлю доклады. Но я не знаю, на кого он работает.

— Я в это не верю. — Никиас стал указательным пальцем правой руки загибать пальцы левой. — Во-первых, тайная служба всемогущего Сейана, который не очень доволен, что преторианцами руководит официально, а империей лишь тайком. Во-вторых, Август Тиберий, известный тем, что уже несколько лет предается своим отнюдь не возвышенным страстям на острове Капри. Он переложил все дела на Сейана, но у него все еще есть преданные люди в легионах. В-третьих, шпионы, долгое время работавшие на Ливию, мать Тиберия. Мы не знаем, кому они сейчас служат, но не Сейану. В-четвертых, есть группа влиятельных людей, богатых торговцев, которые содержат собственных информаторов, чтобы не зависеть в своих делах от кого бы то ни было.

— Какая длинная речь. — Афер допил свое вино. — Пока я ее слушал, на меня напала жажда. Но я действительно не знаю, на кого я работаю.

— Кому ты шлешь доклады?

Афер покачал головой.

— Этого я тебе сказать не могу.

— О добродетельная невинность! — Никиас фыркнул. — Ты шлешь доклады в Кесарию, достопочтенному Пармениду. Он работает на легионы, значит, на императора, а может быть, и на крупных торговцев.

— Ты знаешь больше, чем я, — тихо произнес Афер.

— Поэтому мне и платят больше, чем тебе. — Никиас на мгновение закрыл глаза. Потом снова открыл их и сказал: — Но хватит об этом. Хочет ли Сейан действительно сам стать императором, кто в Риме какой нож против кого точит — все это только слухи. Лучше займись другими слухами. Завтра после обеда мне доложишь.

Утром температура у Тисхахара немного спала, но он все еще был настолько слаб, что мог лишь пошевелить пальцами. Слуга, приставленный к нему Афером, пододвинул под него плоский тазик, чтобы больной мог справить нужду. После этого он его помыл и дал немного воды. В это время Афер размешал в чаше назначенное Адонисом лекарство — воду с чайной ложкой отвратительно пахнущего порошка.

Свой завтрак — хлеб, холодное жаркое и отвар из трав, подслащенный медом, — он съел в крепости, во время утреннего обсуждения дел с командующим. Гамалиэль, еврей, вернувшийся домой из Бизанта, во всех важных делах обычно полагался на Афера и Ксантиппа, но иногда у него вдруг появлялось желание выслушать доклад или получить ответы на вопросы, которые он редко задавал. На этот раз, кроме Гамалиэля, Афера и Ксантиппа, в совещании принимал участие и Никиас.

Когда они выяснили все, что касалось дел в крепости, а Афер закончил свой завтрак, к нему обратился Гамалиэль.

— Никиас уже разговаривал с тобой?

— Ты имеешь в виду что-то определенное, господин?

Гамалиэль поднял кустистые брови.

— Советник царя, — сказал он своим мягким, слегка вкрадчивым голосом, — хотел бы, чтобы ты до второй половины дня узнал побольше об этом раввине. Что ты будешь делать, чтобы раздобыть сведения о нем?

Афер посмотрел на Никиаса, но тот только многозначительно подмигнул. Гамалиэль был явно в курсе их разговора, состоявшегося накануне. Афера это немного озадачило. До сих пор он полагал, что начальник крепости предпочитает не задавать лишних вопросов и держаться подальше от важных сведений.

— Я хочу попробовать, — сказал Афер, — поговорить с некоторыми людьми из города. С теми, кто его знает или что-нибудь слышал о нем от его последователей.

На лице Гамалиэля появилась странная улыбка. То ли снисходительная, то ли сочувствующая, то ли скучающая.

— Сходи к дому этого рыбака, Симона. Ты знаешь его? Высокий крепкий мужчина с лицом, словно высеченным из скалы.

— Я знаю, кого ты имеешь в виду, господин.

Гамалиэль кивнул.

— Еще что-нибудь?

Симона не было дома. Афер понял это, когда не увидел его лодку на берегу за домом. Большинство рыбаков обычно выходили на промысел еще до восхода солнца. Афер не стал высматривать лодку Симона на озере. Он остановился перед входом в дом, почесал затылок и тихо вздохнул. По мнению Афера, Симон не принадлежал к ортодоксам. Вероятно, он не возражал бы против общения с язычником и пригласил бы его в дом. Но входить без приглашения было нельзя, а слуг или рабов, которые стояли бы возле двери и выполняли поручения, у рыбаков Кафар Нахума не было.

Ему показалось, что из внутреннего двора доносятся голоса. Афер опять вздохнул и громко хлопнул в ладоши. Голоса умолкли, и он услышал приближающиеся шаги. Дверь открылась, из нее с удивленным возгласом вышла женщина из Магдалы.

Она почти не изменилась. Только ее темные глаза стали излучать какой-то странный свет.

— Афер! Ты ищешь меня?

— Рад видеть тебя, Мириам. — Он поперхнулся, и ему пришлось откашляться. — Но я не знал, что ты здесь.

— Тебе нужен Симон? Он на озере.

Афер почувствовал себя неловко. Мысленно оправдывая свое смущение, он постарался убедить себя, что это часть его работы.

— Я не знаю, кто мне нужен, — ответил он.

Она рассматривала его, прищурив глаза. Потом с легкой улыбкой на губах спросила:

— Тебя ведь послали собирать сведения, не так ли? О нем. О Йегошуа.

Афер прислушался к звуку ее голоса и заметил, как он изменился, когда она произнесла это имя. Он кивнул, подтверждая ее слова.

— Ты его любишь, не правда ли?

— Мы все его любим. — Потом она тихо добавила: — Он и я… мы собираемся пожениться.

Афер задумался, пытаясь разобраться в своих противоречивых чувствах. Сожаление, немного зависти, чувство утраты, но также теплота и расположение.

— Он обуздал твоего седьмого демона?

Она кивнула. Ее улыбка была осторожной, почти недоверчивой.

— Тогда я желаю тебе и ему счастья и долгих лет жизни, — сказал он. — Ты же знаешь, что я всегда желал тебе только добра. А он добрый человек, насколько мне известно.

— А что тебе от него нужно?

— Мне от него ничего не нужно. Это другим нужно кое-что от меня. Им хочется, чтобы я разузнал, следует ли бояться Йегошуа или нет.

— Никому не нужно его бояться. — На мгновенье она замолчала в нерешительности, потом добавила: — Ни царю, ни прокуратору, ни высокому духовенству.

Афер показался себе навязчивым и довольно глупым. Развернуться и уйти, не говоря больше ни слова? Так нельзя. Он искал способ преодолеть свое смущение. Единственное, что пришло ему в голову, был вопрос:

— Где состоится ваше бракосочетание? — Поспешно, еще более теряясь, он добавил: — Чтобы я знал, куда послать подарок. Если это удобно.

Она улыбнулась.

— Ты тоже хороший человек, Афер. Это удобно. Но свадьба состоится далеко. Через несколько дней мы пойдем на запад, в Кану. Там, в доме друзей… — Она вдруг остановилась, посмотрела мимо него, будто искала другого собеседника, и сказала: — Твой слуга болен, не так ли?

— Откуда ты это знаешь? — спросил он удивленно.

— Ты был добр ко мне. Поэтому я интересуюсь тем, что о тебе рассказывают.

Афер немного растерялся. Потом, беспомощно разведя руками, пояснил:

— Да, он болен. Лихорадка и паралич.

Он не успел договорить, как из дому вышел мужчина и остановился позади Мириам.

Афер сразу узнал его. Это был Йегошуа. В первый раз Афер увидел так близко его тонкие черты, пронзительные, но одновременно теплые темные глаза, уста, произносившие слова, к которым многие прислушивались. Йегошуа улыбнулся, и Афер понял, что улыбаться для него проще и естественнее, чем оскорблять или проклинать.

— А я гадаю, кто тебя так долго удерживает? — Он положил руку на плечо Мириам. — Афер, не так ли? Справедливый человек, как я слышал.

Афер посмотрел на его тонкие, но сильные пальцы, когда-то хорошо справлявшиеся с работой плотника. Пытаясь оценить мягкость и силу голоса Йегошуа, он неожиданно для себя услышал свой собственный, смешной и невыразительный:

— Кто это справедливый?

— Тот, кто задал этот вопрос, знает начало пути. Но все мы несовершенны и больны. Как, например, твой слуга. Мириам говорила, что он также твой друг.

Афер с трудом выдавил:

— Да.

Четверо или пятеро мужчин, наверное соратники Йегошуа, вышли из дому, остановились и стали недоверчиво рассматривать Афера, будто хотели запугать его своими взглядами.

— У меня много работы, — сказал Йегошуа. — Но ты был добр к Мириам и вообще ты добрый человек, поэтому я приду к тебе и посмотрю твоего слугу.

Один из мужчин поднял руку и открыл было рот, но не успел ничего сказать. Афер опередил его:

— Господин, ты иудей, а я язычник. Ты осквернишь себя, если войдешь в мой дом. Я не достоин такой жертвы. Мой слуга тоже.

Другой мужчина кивнул. Аферу показалось, что в его глазах промелькнуло что-то вроде одобрения.

Но Йегошуа покачал головой.

— Законы существуют для людей или люди для законов?

Афер повернул руки ладонями вверх.

— Мы все подчиняемся законам и должны придерживаться их. Если мой царь говорит: «Иди туда и установи, является ли этот бродячий раввин бунтовщиком или праведником», я иду и делаю это. Если я говорю одному из моих воинов: «Подойди ко мне», он подходит. Мне не пристало судить о ваших законах. Но если ты руководствуешься добрыми помыслами и испытываешь желание помочь моему слуге, то я буду тебе только благодарен.

Мириам, прикрыв глаза, прислонилась к плечу Йегошуа. Один из мужчин что-то тихо сказал на арамейском. Слишком тихо для Афера.

Йегошуа покачал головой и, посмотрев на мужчину с осуждением, так же тихо ответил ему. Аферу показалось, что он услышал слова «вера» и «Израиль».

Затем Йегошуа обратился к центуриону:

— Иди домой, Афер. Пусть твой слуга выздоровеет.

Немного растерянный, центурион приложил правую руку к груди, наклонил голову, повернулся и ушел.

В течение первой половины дня он переговорил с несколькими людьми, которые сообщили кое-какие сведения о Йегошуа. Прежде чем снова отправиться в крепость на встречу с Никиасом, он зашел домой, чтобы подкрепиться и посмотреть, как дела у Тисхахара.

Молодой слуга лежал в ногах у больного и спал. Когда Афер вошел в комнату, Тисхахар поднялся, поднял обе руки и сказал:

— Ужасный порошок помог, мой господин.

По дороге к крепости Афер размышлял, следует ли спросить у Тисхахара, когда точно наступило улучшение, но решил не делать этого.

Никиас разговаривал с Гамалиэлем во внутреннем дворе крепости. Спутники Никиаса готовили лошадей и повозки.

— Как дела? — спросил он Афера.

Афер набрал побольше воздуха и решился:

— Скажи царю, что этот человек праведник. Никакой не бунтовщик. Не выступает ни против царя, ни против Рима. Если Ирод хочет кого-нибудь казнить, то пусть лучше казнит своих священников.

Он немного удивился, когда Гамалиэль улыбнулся и кивнул.

Никиас ухмыльнулся.

— Мне кажется, это решило бы больше проблем, чем их у нас имеется.