Потом она наблюдала за подробностями битвы, которая продолжалась до утра. Решающими, как оказалось, были трупы животных, нагроможденные перед воротами, сделавшие невозможной вылазку превосходящих сил Бельхадада. Другие говорили, что главную роль сыграли змеи и скорпионы, а также содержимое туалетов.

— Неизвестно, чем бы все закончилось, — сказал Луциус Постумус, — если бы в нужный момент Руфус не спровоцировал беспорядок и недоверие.

Но Клеопатра подумала, что главным могло быть и падение со стены Афера и Бельхадада, и проникновение группы Афера через забытый, закрытый несколько десятилетий назад вход, и память Перперны, который вспомнил именно этот вход. А возможно, все вместе.

Но эти мысли пришли к ней позже. Тогда речь шла о выживании. Выжить было трудно, по крайней мере вначале. Может быть, это длилось не так уж долго. Но для Клеопатры прошла целая вечность, пока после падения Афера и Бельхадада сражение на башне не закончилось. Дрались еще более десятка воинов, после того как пали князь и Гарун. А после этого… после этого наступила долгая ночь, во время которой отбивались постоянные атаки на стену.

В какой-то момент перед ней оказался Деметрий с залитыми кровью глазами и мутным взглядом. Меч, который он держал в руках, был обагрен кровью от самой рукоятки.

— Приди в себя! Все кончено! Ты слышишь?

Постепенно его взгляд прояснился. У нее было чувство, что он очнулся от долгого кошмарного сна или вышел из непонятного для нее оцепенения.

— Кончено? — спросил он слабым голосом, пытаясь задержать взгляд на ее лице. Но взгляд беспомощно соскользнул вниз по ее фигуре к отражению ближайшего факела в луже крови, к концу его меча.

— Кончено, Деметрий. Если ты Деметрий.

Он улыбнулся, но даже улыбка ненадолго задержалась на его лице, исчезнув в душной ночи.

— Ты слышишь меня, Деметрий?

Он покачал головой.

— Когда-то был торговец по имени Деметрий. Теперь убийца. Поцелуй меня.

Потом он пошатнулся и уронил меч. Она подхватила его, еле удержав от падения. Его голова лежала на ее правом плече. Она подумала, что ей станет плохо от вида израненного тела, от запаха крови, вытекавшей из небольших ран, от забрызганного кровью лица. В этот момент этот чужой в общем-то человек, торговец, чужеземец, начал приходить в себя, и, прежде чем она успела что-либо сообразить, он поднял голову и нашел губами ее губы. На его губах был вкус крови, страсти и силы, не отталкивающий, не чужой, а очень знакомый. Ей показалось, что она уже однажды держала его тело в своих руках или хотела держать. Они долго целовались, пока кто-то не толкнул их.

— В сторонку. Это, конечно, приятно. Но сейчас есть более важные вещи.

Колумеллу сняли с креста и уложили на быстро принесенные куски ткани и накидки рядом с другими ранеными. Почти все, кто участвовал в бою на башне, были ранены. Легкораненые помогали промывать раны тяжелораненым и перевязывать их. А те, кто чудом остался цел и невредим, сначала сбросили через бруствер все трупы, а потом снова взялись за оружие. Погребальные костры и жертвы богам отложили на завтра. Сейчас предстояло решать более срочные дела.

Подразделение каппадокийских лучников заняло часть башни, обращенную к долине. Вместе с воинами, уже находившимися на стене и с внутренней ее стороны, в Ао Хидисе, они отражали контратаки людей Бельхадада. Хикар и его люди, оставшиеся в живых, проникли в долину, чтобы продолжать сражаться и поднимать других на восстание. Клеопатра заметила также, что со стены исчезли бородатые римляне. Она содрогнулась при мысли о тайных нападениях в темноте и почувствовала острую боль в затылке.

Руфус лежал недалеко от Колумеллы. Сначала его посчитали мертвым и хотели выбросить через бруствер. Потом кто-то из воинов заметил, что центурион дышит, хотя и очень слабо. Рана, нанесенная ему Перперной, была глубока, и он потерял много крови.

Клеопатра встала перед ним на колени. Руфус открыл глаза.

— Цветок Канопоса, — прошептал он.

— Молчи. Ты слишком слаб. — Она обмыла его лицо и попыталась оторвать его правую руку от пропитанного засохшей кровью куска ткани, покрывавшего его грудь и живот.

— Не надо. Как закончился бой?

Она посмотрела в ночь. Были слышны крики и звон оружия.

— Он еще продолжается.

— Мы… — Он застонал, потрогал рукой живот и отдернул ее. — Мы победим?

— Все зависит от того, кто для тебя «мы», — с неприязнью сказал Деметрий. До этого он помогал перевязывать раненых в десяти шагах от них, а теперь незаметно подошел к Клеопатре. Она посмотрела на него и увидела на его лице выражение угрюмого отвращения, с которым он рассматривал Руфуса.

— Он может говорить? — Голос Колумеллы был твердым, но чувствовалось, что он с трудом превозмогает боль. — Тогда положите его рядом со мной, или наоборот, и оставьте нас одних.

— Прежде чем он умрет, я хотел бы узнать, почему он убил моих друзей и ограбил меня.

— Деметрий, — перебил его Колумелла, — есть вещи поважнее. Принесите центуриона ко мне.

К ним подошел лекарь, заботившийся о тяжелораненых. Он наклонился над Руфусом, который с усилием что-то прошептал.

— Этого человека нельзя передвигать, — сказал лекарь. — Ему недолго осталось жить.

— Тогда перенесите меня к нему. — В голосе Колумеллы прозвучала злость. — И все уйдите.

— Кто ты такой, чтобы здесь приказывать? — спросил лекарь.

— Колумелла. Он представляет прокуратора и императора, — пояснил центурион, который в данный момент командовал на башне. — Сделайте, что он сказал.

Два человека схватили одеяло, на котором лежал Руфус, и, не очень-то стараясь быть осторожными, перенесли его к Колумелле.

Лекарь почесал затылок и тихо вздохнул. Потом он обратился к Клеопатре.

— Здравствуй… княгиня, — сказал он. — Я Элеазар. Помнишь меня? Афер был моим другом. По пути сюда мы говорили о тебе.

— Обсудим это на обратном пути, Элеазар. — Клеопатра тяжело вздохнула. — Здесь достаточно других дел. И у меня разрывается сердце от крови и ужаса.

— Ты права. И я нужен им, — врач кивнул в сторону раненых и, устало улыбнувшись, пошел к ступеням, ведущим к спуску на стену.

Постепенно оказали помощь всем раненым, которых еще можно было спасти. Немногочисленные лекари и санитары последовали за удаляющимся боем, шум которого становился все слабее, уходя от городской стены вглубь долины. На башне остались только раненые и несколько часовых.

Деметрий достал кожаную флягу.

— Вода с вином, — сказал он. — После всей этой крови. Выпей, Цветок Канопоса.

Клеопатра прополоскала рот и выпила медленными глотками. Она вернула ему флягу и посмотрела на него. В неясном свете факелов он выглядел не таким, как раньше. И все же таким. «Тот же самый Деметрий, — подумала она, — и я та же самая Клеопатра, только в другой жизни».

— Откуда ты это знаешь? — спросила она.

— Было одно письмо, которое я не должен был читать.

— Что за письмо?

— Глаука написала из Адена своему брату в Египет, попросив его разузнать о тебе. Он послал ответ в Леуке Коме, а Руфус перехватил письмо.

Она повернулась и посмотрела туда, где лежали Колумелла и Руфус. Их разговор был уже закончен. Колумелла, лежа на спине, смотрел в ночное небо, а лицо Руфуса кто-то накрыл платком.

— Его мы уже не спросим, почему он так поступил, — с грустью сказала Клеопатра. — И Глауку… — Она пожала плечами. — Несмотря на все, что он сделал, я не могу его ненавидеть. Но мне бы очень хотелось узнать, что за этим стоит.

Деметрий взял ее за руку и кивнул головой в сторону запада.

— Пойдем, посмотрим на пустыню. Она так же убийственна, как и эти запутанные планы, но немного яснее.

Он подвел ее к брустверу. Их плечи соприкасались. Опершись на камни, Деметрий крепко держал ее руку в своей.

Перед ними в призрачном свете неполной луны простирались серо-коричневые застывшие барханы, а белые шатры на возвышенности выглядели как паруса кораблей. «Кораблей, — подумала она, — которые подняты огромной волной и сейчас рухнут в долину и разобьются. Если я наклонюсь, я увижу обломки. Трупы слонов. И… Афера».

Помолчав немного, она спросила:

— И что было в письме?

— Ничего особенного. Кое-что о княгине Клеопатре и ее спутницах, Таис и Арсиное, о саде наслаждений в Канопосе и о небольшом дворце в Александрии.

Она тихо вздохнула.

— Иногда приходится солгать, чтобы приблизиться к истине.

— К истине?

— А разве осуществление собственных желаний не является таким же истинным, как и препятствия, которые приходится при этом преодолевать?

— Я не знаю, что по этому поводу сказал бы Сократ, но аплодисменты софистов ты бы заслужила.

Она искоса взглянула на него.

— Ты рассердился? Тебе кажется, что я высказалась об истине не так, как ее обычно понимают?

— Да нет. Что касается тебя и твоих желаний, твоего родства с великой Клеопатрой, то мне вполне понятно. Но ты могла бы избавить нас от многих ненужных усилий, если бы раньше рассказала кое-что из того, что ты знаешь. Об Ао Хидисе, например.

— Я немногое могла бы рассказать. — Она тихо засмеялась. — Но если ты рассержен, мне нужно постараться тебя успокоить.

Деметрий кивнул.

— Я что-нибудь придумаю. Когда все здесь закончится. И если мы останемся живы.

Через три часа после восхода солнца закончились бои. У Клеопатры не было желания смотреть на результаты кровопролитного сражения.

— Первая группа будет составлена уже сегодня, — сказал Элеазар. Врач работал до изнеможения, но, к удивлению многих, не был рад приказу присоединиться к тем, кто должен отправиться домой в ближайшие часы. — Еще так много работы… Но когда приказывают высокие господа, нужно подчиняться.

— Кто приказал? — спросила Клеопатра, вглядываясь через плечо Элеазара в долину и пытаясь глазами отыскать Деметрия.

— Колумелла. Кто же еще? А Никиас не возражал.

— Я думаю, ему нужен самый лучший врач.

Элеазар протер глаза.

— Может быть, есть врачи получше, чем я. Тогда пусть возьмет другого. А если я самый лучший, то мне нужно остаться здесь. Но что наши мысли против приказов? — он поднял руки и опустил их. Это было жестом бессилия.

Вышла первая колонна, состоявшая из раненых и тех, кто ухаживал за ними. Ее сопровождал конвой, который также должен был прикрывать обоз с добычей — первую часть сокровищ, награбленных Бельхададом и его предками в последние десятилетия. Ценности погрузили на оставшихся верблюдов и повозки, запряженные быками.

От воинов, которые обеспечивали прикрытие, Клеопатра слышала жуткие рассказы о боях в долине и совершенно неправдоподобные истории о горах монет и драгоценных камней, которые они должны были охранять.

Она хотела остаться. Нужно было еще кое-что выяснить. Но Деметрий позаботился о том, чтобы она отправилась с первой группой.

— Что тебе еще нужно в долине? — спросил он. — Пересчитать трупы? Посмотреть, как сносят крепость Бельхадада?

— Где-то там должна быть статуя, на цоколе которой высечена надпись. Статуя бога.

— Бога? Какого бога?

— Анубиса.

— Я ее разрушил. Цоколь тоже, чтобы заложить вход…

— Что? — У нее перехватило дыхание. — Как? — В голосе звучала безнадежность.

— Бельхадад говорил, что Руфус пытался рассмотреть цоколь снизу. Что он хотел там увидеть?

— Потом. Я расскажу тебе позже.

Элеазар предложил остановиться на постоялом дворе, который принадлежал эллинизированному вавилонянину. Он находился на окраине Гадары, в Десятиградье. Там, говорил лекарь, есть вкусная еда, роскошные бани, просторные покои, аркады и внутренние дворы, в которых журчали фонтаны, цвели ароматные цветы, а при луне пели прекрасные птицы. Решили, что Клеопатра будет ждать его там. Его и всех остальных, кто выжил. А прежде чем они придут, она хотела написать письмо.

Когда они тронулись в путь, она не знала, кто выжил. Она хотела это выяснить и в то же время боялась услышать имена тех, кто больше никогда не вернется.

Чего ей не хотелось особенно, так это видеть разрушения. Ей рассказали, что слоны несли на себе сосуды с нефтью и смолой. И верблюды тоже. Теперь воинам приказали эти сосуды открыть, собрать в кучу мертвых животных и людей, деревянные части ворот и все, что могло гореть, и поджечь. Стена и башня должны были быть разрушены. А также крепость в долине. Хикар с частью людей останется там, в маленькой незащищенной долине, как союзник Рима и друг набатеев, которые об этом еще не знают. Жители Ао Хидиса будут отданы в рабство.

Все это — пожар, разрушения, порабощение — было уже позади нее. Поскольку все животные использовались для перевозки раненых и добычи, она шла пешком, вместе с Элеазаром, иногда рядом с паланкином, сооруженным для Колумеллы, который несли несколько сильных мужчин. Еще ночью эти воины сражались на стороне Бельхадада, и на их плечах были кровавые полосы.

Хозяина постоялого двора звали Аристид. Он был в полтора раза выше обычного человека и в два раза толще.

— Остро приправленные колбасы из ослиного мяса, — перечислял он, — жирные барашки, жаренные на вертеле, вкуснейшая рыба из наших рек и прудов, поросята для тех, кому вера не запрещает есть свинину, крупная и мелкая птица, запеченная в корочке из меда и сезама, свежее молоко, вино из Сирии и с островов Эллады. К тому же пение соловьев. И, если ты пожелаешь, услуги крепкого раба-банщика, у которого нежные пальцы и хорошие мази.

Клеопатра осмотрела просторное помещение, куда ее привел хозяин. Окно, выходившее во второй из двух внутренних дворов, можно было закрыть рамкой, обтянутой тонкой кожей. Выглянув в него, она увидела цветы и фонтаны. В комнате находилось широкое ложе с подушками и одеялами, на котором не было насекомых, крепкий стол, кувшин, тазик и две лампы.

— О повелитель всей этой роскоши, — шутливо произнесла Клеопатра. — Вероятно, по пути в Иерусалим мне придется попрошайничать, но против этого я не могу устоять.

Аристид широко улыбнулся.

— Попрошайничать? Кто говорит о том, чтобы попрошайничать! Ты подруга Элеазара, знания которого спасли мою дочь и улучшили мое пищеварение. Для друзей моих друзей цены гораздо ниже. А если ты не в состоянии больше платить… — Он пожал плечами. — Всегда есть какая-то работа. Например, на кухне. И конечно, есть мужчины, которые готовы платить за другие услуги.

— Я подумаю об этом.

Но когда Аристид ушел, она отмела эту мысль в сторону. Не здесь, не сейчас. Нет. Пока есть другие возможности.

После долгих месяцев, проведенных на кораблях, в жалких арабских гостиницах, в пустыне, на верблюдах и, наконец, в Ао Хидисе («Баню Клавдии Прокулы я предала бы богам забвения», — подумала она), Клеопатра насладилась хорошей просторной баней с бассейнами горячей, чуть теплой и холодной воды. Перед этим ее оттерли, помыли, а после сделали массаж с благовонными мазями. У раба-банщика были тонкие опытные пальцы. И он доставил ей ни с чем не сравнимое удовольствие, усердно массируя ее уставшее тело.

Какое счастье — лежать перед заходом солнца в мягкой постели под аркадами внутреннего двора, есть мелкую жареную дичь, свежие фрукты, хороший ароматный хлеб, пить вкусное вино и не вспоминать об Ао Хидисе!

Но конечно же, она сразу стала думать о разрушенном городе-оазисе. Услышав тихие шаги, Клеопатра встрепенулась. В сумерках она разглядела приближающегося воина с кривым кинжалом.

Но это оказался Элеазар, который в полдень ушел дальше с Колумеллой. Он притронулся к плечу женщины, забрал у нее чашу и осушил ее. После этого он вздохнул и сел на край ее постели.

— Как ты оказался здесь? — спросила она. — Я думала, что ты должен сопровождать Колумеллу до Иерусалима.

— Я тоже так думал. — Элеазар улыбнулся. — Но случилось по-другому. Господа из Гадары решили оказать услугу своему дорогому другу, благородному римлянину. И чтобы он рассказал об этом народу, сенату и императору, они осыпали его подарками, предоставили ему повозку на рессорах, лошадей, врачей и массажистов. И во всей этой суете никто, конечно, не обратил внимания на врача-еврея, оказавшегося лишним.

— Добро пожаловать, ты, лишний. Хочешь есть?

Элеазар кивнул.

— Аристид уже знает, что у меня ужасно бурчит желудок. Разреши, я сначала помоюсь, а потом предстану перед твоими очами.

Ни о каком насилии или шантаже не могло быть и речи. Элеазар был чрезвычайно приятным собеседником, образованным, обладавшим богатым опытом. В течение последующих дней они обнаружили, что у них много общих, хотя и мимолетных, знакомых. Конечно же, они говорили и об Афере, о гибели которого искренно сожалели.

— Мне хотелось бы, чтобы он нашел себя на каком-нибудь другом поприще, — сказала как-то Клеопатра. — Я думаю, он мог бы стать хорошим отцом семейства.

Уголки рта Элеазара опустились.

— Ты настраиваешь меня на скептический лад. Он никогда особенно не думал о детях.

— У некоторых мужчин это отношение меняется, как только у них появляются собственные дети.

— Кроме того, у него не было подходящей женщины. Но он бы ее, вероятно, нашел. Где-нибудь в другом месте. — Из его уст вырвалось что-то среднее между смехом и вздохом. — Но не среди моих соотечественниц.

Клеопатра смотрела на него через колеблющееся пламя масляной лампы.

— А ты не любишь своих соотечественников?

Щеки Элеазара покраснели.

— Это не так. Я думаю, у Афера был трезвый взгляд на вещи. И острый ум. Он однажды сказал: «Среди вас есть прекрасные люди, но есть и бестии, как и везде. Не страшно даже, что вы возомнили себя избранными. Когда-нибудь вы поймете, что и другие, которых вы считаете неизбранными, — нормальные, полноценные люди. И тогда вам удастся заткнуть пасть вашим мрачным проповедникам и заставить толкователей священного писания по-настоящему зарабатывать себе на жизнь, вместо того чтобы раскладывать слова на знаки и переосмысливать эти знаки». Что-то в этом роде. Вообще, у него была одна женщина, которую он полюбил. Но у них ничего не вышло.

— Почему? Ваши люди этого не допустили?

— Она воздержалась… от всего этого. А потом она встретилась с этим бродячим проповедником обновленной веры, Йегошуа, и вышла за него замуж. Ее зовут Мириам. Красивая, умная женщина.

— Йегошуа?

— Ты говоришь так, будто ты его встречала.

— Да. Я думаю, он был праведником. Добрый человек. Они распяли его на кресте.

— Ах! — Элеазар был поражен. — Афер хорошо о нем отзывался. Когда это произошло?

— В тот день, когда я с Колумеллой покинула Иерусалим. — Она рассказала о том, что знала, и поняла, что хотела бы знать больше.

— Проклятые мракобесы, — пробурчал Элеазар. — А если бы Пилат приложил усилия… Но теперь все уже бесполезно. Давай лучше вернемся к Аферу. Мы говорили о том, что желали бы ему другого конца.

— Чего бы ты желал?

— Он нашел хороший конец. Один из тех, о которых он думал. В расцвете сил, не от болезни. В борьбе против сильного врага. Прекрасная смерть для воина. Я бы только хотел, чтобы его смерть была воспринята более достойно.

— Разве это не так?

Элеазар хмыкнул.

— Неизвестная война в пустыне, о которой никто не будет говорить, о которой никто не узнает? И доблестный воин, опутанный интригами, которые сплел Рим? Скажи, ты тоскуешь о нем?

Клеопатра прислушалась к своему сердцу, прежде чем ответить.

— Как о человеке — да. Но не как о мужчине. Нам обоим было хорошо. Но все прошло. И продолжения не было бы. А почему ты спрашиваешь?

Элеазар наклонился вперед и положил кончики пальцев своей правой руки на ее плечо. На ее взгляд, это было удивительно скромное прикосновение.

— Ты умна, образованна и обладаешь жизненным опытом, — произнес он вполголоса. — И без сомнения, ты самая красивая женщина между Геркулесовыми столпами и Вавилоном. Но если ты тоскуешь по Аферу, то я вряд ли имею право тебя утешить. Нет, я был бы недостоин этого.

Клеопатра рассмеялась, соскользнула с постели, обхватила его лицо руками и поцеловала в губы.

— Красивые слова. Речь, которая подразумевает опровержение. — Она отпустила его и встала на колени.

Элеазар с трудом сдерживал лукавую улыбку.

— Можно, правда, попробовать, — сказал он. — Я жду твоего большого «но».

— Маленького, друг мой. Мне не нужно утешение. И я жду человека, который, я надеюсь, все-таки даст мне его.

— Кто же он? Кто осчастливит и утешит тебя? Смею ли я спросить?

— Деметрий. Ты его видел на башне.

Элеазар кивнул.

— Я так и подумал. Княгиня, я не останусь у тебя надолго. Возможно, меня ищет кое-кто из римлян.

— Куда ты поедешь?

— Я еще не знаю. Может быть, в Александрию.

— Возле Коптоса, далеко на юге, — сказала она, — если все сложится, как я хочу, у меня будет гостеприимный дом. Если когда-нибудь твой путь приведет тебя туда…

— Как я могу отказаться от такого приглашения?

Через три дня приехал Деметрий. С ним был Рави, который каким-то образом пережил резню и хаос той ночи, а также Нубо, Перперна и Мелеагр.

— А где Леонид? — спросила Клеопатра, хотя уже предвидела, какой получит ответ.

— Он доблестно сражался, как спартанец, носивший много лет назад это имя. Он принял достойную смерть. И мы в его честь воздали хвалу всем богам, в которых он не верил, — ответил Мелеагр.

Деметрий осмотрелся в большой пивной, где они все еще стояли и разговаривали. Он обратился к Аристиду.

— Предоставь моим товарищам комнаты, — попросил он. — Отдельные или совместные — как они захотят. Свои желания я выскажу позже.

— У тебя есть желания? — спросила Клеопатра. С легким недоумением она обнаружила, что ее сердце бьется сильнее, чем обычно. Потом она решила, что все-таки это приятно.

Деметрий наклонился над тяжелой дорожной сумкой.

— У меня есть желания, княгиня.

— Цветок Канопоса. — Она улыбнулась.

— Могу я в дальнейшем называть тебя княгиней?

— Как ты пожелаешь.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Твою коллекцию бюстов поэтов? Ах, ах, ах! Этим ты меня хочешь приманить?

Он рассмеялся.

— Их я не стал тащить через пустыню. Нет, кое-что другое. Но не здесь.

— Пойдем.

Она пошла впереди, вверх по лестнице, наслаждаясь тем, что его взгляды догоняли ее быстрее, чем он сам, и привела его в свою комнату.

— Здесь лучше, чем в некоторых гостиницах, — сказал он, быстро оглядевшись вокруг. — Княгиня, вооружайся.

— Я безоружна, — смеясь, ответила она.

— Надеюсь. — Он усмехнулся. Но не обнял ее, а достал из дорожной сумки маленький мешочек, развязал его и высыпал содержимое на стол: монеты, золотые слитки, драгоценные камни.

— Это в три раза больше того, что мы потеряли. Мы все, вместе взятые, — уточнил он. — И у остальных есть кое-что, — он потрогал свой пояс, будто подтверждая свои слова.

— Распределение добычи?

— Можно сказать и так. — Он положил руки на ее плечи. — После того как уехал Колумелла, всем распоряжался Никиас. Он не римлянин, как ты знаешь. Так что он не так принципиален при дележе трофеев. Ссор не было. Если тебя это успокаивает.

Она кивнула, но ничего не ответила, только пристально посмотрела на него.

— Твои глаза светятся, — пробормотал он. — Сегодня утром я помылся. А сейчас я опять грязный после путешествия.

Она рассмеялась.

— Чистых мужчин здесь полно. Но я ждала грязного Деметрия.

— Ждала? А я собирался тебя… завоевывать.

Она покачала головой и расстегнула его пояс.

— Одурманить?

Она схватила нижний край его хитона. Деметрий поднял руки, чтобы она могла снять одежду через его голову.

— Подкупить?

Она раздела его.

Деметрий сбросил с ног сандалии.

— Пыль, — заметила она, — только пыль, никакой грязи. — Она стала снимать хитон и почувствовала мягкую ткань на своей голове и его руки, обнимавшие ее талию.

— Освободить? — Он встал на колени и посмотрел на нее снизу вверх. — Как освобождают… Ах, какой от тебя аромат. От тебя и от твоих джунглей, — он засунул руку между ее бедер и зарылся лицом в ее густых волосах.

— Неправильно. — Она поставила левую ногу на спинку кровати. — Умиротворить. Вот так будет правильно. Но я сама собиралась тебя умиротворить. Иди ко мне, — она медленно опустилась на постель.

В последующие дни они старались сопоставить отдельные детали загадки. Деметрий сумел выведать у сопротивлявшегося Луциуса Постумуса кое-какую скудную информацию, подробности сложного замысла. Маловато, чтобы предпринять какие-то действия и послать доклад в Рим, но все-таки вполне достаточно, чтобы немного яснее понять, частью какой игры все они оказались. Некоторые подробности сообщили Нубо и Перперна. В итоге полной картины так и не получилось, но все-таки им удалось с помощью догадок представить себе что-то более-менее правдоподобное.

Марк Валерий Руфус был доверенным лицом всемогущего Сейана. Одним из многих. Были и другие, например те послы, которые посетили отца Нубо и попросили его предоставить воинов, которые поздней осенью должны были отправиться в северную Ливию и там, в случае необходимости, нейтрализовать римские войска. Имелось в виду, если они воспротивятся полной передаче власти Сейану. Подобное, видимо, было предусмотрено и в Ао Хидисе. В начале осады Руфус должен был позаботиться о том, чтобы возникла неразбериха. И в конце концов власть должна была перейти к Хикару, который заключил бы мир с осаждавшими. А позже предполагалось задействовать римские соединения в Сирии и Палестине. На воспоминания Перперны и ударный отряд Афера никто не рассчитывал. Но делались скидки и на возможность неудачи. В этом случае Руфус и его люди действовали бы как истинные римляне и способствовали победе осаждающих. А поздней осенью были бы использованы другие возможности, если бы ослабленный, но все еще достаточно сильный Хикар выступил против войск, верных императору.

— Он хорошо перестраховался, — сказал Мелеагр.

— Кто? Руфус? — Перперна, на удивление молчаливый в этот раз, поднял голову.

— Да нет. Сейан. В любом случае вопрос с Ао Хидисом решен. А если что-то и просочится, Сейан может сказать: «Чего вы хотите? Мы устранили опасность. Все остальное наглая клевета».

— Мухтар был своего рода страховкой, — продолжил Деметрий. — Он родственник Бельхадада, не так ли? Сначала Мухтар по настоянию своего отца должен был ввести Руфуса в Ао Хидис и поручиться за него. Позже, если что-либо пошло бы не так, его, как родственника Бельхадада, сделали бы новым князем вместо Хикара. Очень хитро.

— А все эти козни в Адене? — спросила Клеопатра. — Все только для того, чтобы быстрее добраться до цели?

Деметрий наморщил лоб.

— Я не знаю. Предполагаю, что он получил приказы. Может быть, слишком поздно. Он рассчитал, что вовремя попадет в Ао Хидис только на лучших беговых верблюдах. Но у него не было достаточно денег, чтобы купить их. Значит… Об этом можно только догадываться, но, я думаю, так могло быть. Значит, он позаботился о том, чтобы мой караван отправился как можно быстрее.

— Как? — Нубо покачал головой. — Как он мог это сделать?

— Он представлял там Рим, не так ли? У него были воины и влияние. И за то время, которое Руфус провел в Адене, он наверняка мог услышать о многом, что можно было использовать для шантажа. Может быть, он и не шантажировал, а просто угрожал римским оружием. Он нажал на Хархаира, чтобы тот сначала отказал мне, а потом любезно согласился продать свой товар. Руфус также позаботился о том, чтобы я был счастлив и не задавал лишних вопросов. Он нанял пару бандитов, которые напали на меня, а сам оказался поблизости со своими людьми, чтобы тут же спасти незадачливого торговца. В любом случае мне пришлось бы взять его с собой. Все слишком запутано, но если человек начинает подобные игры… Возможно, он сказал Мухтару: «Играй на моей стороне, иначе мои тридцать шесть человек навестят следующей ночью твой склад и все там перебьют». Мухтар, на которого умирающий отец и без того возложил обязанность возместить долги в Ао Хидисе, согласился на это. Вынужден был согласиться. Зная, как он любил чужеземцев, можно представить, что это не было для него большим удовольствием. Так был организован караван. Мы тронулись в путь, и при первой же возможности Руфус бросил всех, кто не на его стороне, в подземелье, продал караван и все товары, купил быстрых верблюдов — и вперед, на север.

— А Прексасп? И девушка? — спросил Мелеагр.

— Они просто гуляли ночью. Девушка была не только нема, но и глуха. Поэтому слушать рассказы Перперны ей не было смысла.

— Ха! — сказал старик. — Еще раз ха! Продолжай!

— Я думаю, Прексаспу было приятно с ней. Или ему надоела болтовня Перперны…

— И еще раз ха!

— Так как почти все завороженно слушали твой рассказ, Руфус и Мухтар воспользовались этим, чтобы выйти из долины и еще раз обсудить детали. Точно распределить, кто что должен делать, когда будет наилучшая возможность осуществить задуманное. Прексасп и персиянка случайно проходили мимо, и пришлось заставить их замолчать.

— А последующие захваты пленников? Ты, Рави, Глаука, после этого Колумелла и я? — спросила Клеопатра.

— Трудно сказать. — Деметрий как будто не решался говорить, и у Клеопатры создалось впечатление, что он раздумывал, что он может сказать, а что нет. Она спрашивала себя, действительно ли он знает все.

— Трудно сказать, — повторил он. — С Колумеллой все ясно. Заполучить командира противника… Это само собой разумеется. Человека, с которым можно вести переговоры, через которого, если все обернется по-другому, легче наладить контакты с Римом. Руфус, вероятно, не рассчитывал, что Бельхадад будет так обращаться с Колумеллой, но… Ну да ладно. Глауку Дидхама взял по ошибке. Я с неохотой это говорю, княгиня, но, вероятно, Руфус сказал арабу, чтобы тот взял самую красивую женщину из группы. Для Руфуса это была Клеопатра, а для Дидхамы самая молодая, Глаука. Рави? Я не знаю. Возможно, потому, что он из Индии, чужеземец. Поэтому и представляет интерес. Или потому, что он в своей пивной многое мог слышать. А меня, я думаю, он захватил потому, что я сотрудник разведывательной сети торговцев с дальними странами.

Мелеагр оказался единственным, кто счел нужным высказаться по этому поводу.

— Я уже давно это подозревал, господин… А Прексасп?

— Он один знал об этом. Но я не думаю, что Руфус догадался, что Прексасп в курсе моих дел.

— А не может ли быть, — спросила Клеопатра, — что одной из его целей было в ходе операции раскрыть… людей, которые работают на другие тайные службы римлян? Которые могли бы что-то предпринять против Сейана? Раскрыть и устранить?

— Включая таинственную четвертую службу? Возможно. — Деметрий поморщился. — Все очень запутано. И так закручено, что при любом исходе Сейан выиграл бы. А… — Он вдруг рассмеялся. — Еще две вещи. Во-первых, все было, видимо, направлено на то, чтобы предотвратить союз между Бельхададом и парфянами. Во всем Ао Хидисе не нашлось ни одного парфянина. А второе касается тебя, Перперна.

Старик закрыл глаза.

— Меня там тоже нет.

— Ты размахивал своим острым клинком и случайно, в суете, попал в Руфуса. Так это выглядело. А на самом деле? Может, ты решил отомстить за караван, за убитых, за ограбление? Или… ты уже раньше обдумал то, о чем мы сейчас говорим?

Перперна медленно открыл глаза и выпрямился.

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Я вам, кажется, рассказывал о времени, проведенном мною в стране Азир?

— Положи мне все это на живот, — попросила Клеопатра, когда Деметрий в сладком изнеможении сидел на краю ее постели и сквозь пальцы опускал монеты в сумку.

— Все? Но… оно же холодное.

— Ничего страшного. Жара, знаешь ли…

— Еще и какая! Трудно с ней бороться.

— Страдаешь? — Клеопатра засмеялась. — Умиротворен?

— Да… — Деметрий высыпал содержимое мешочка на живот Клеопатры. Она наслаждалась тяжестью драгоценностей. Большинство из них скатились влево и вправо на простыню.

— Тут есть еще кое-что, — сказал он.

— Что же это?

Он наклонился к своей одежде, которая лежала на полу.

— Перперна говорит, что он когда-то слышал, как ты с Руфусом или еще с кем-то разговаривала о статуе и перстне. Статую Анубиса я разрушил. Этот перстень, — произнес он, подняв его вверх, так что он засверкал в свете лампы золотым и зеленоватым цветами, — Перперна, еще не будучи рабом, снял с руки одного араба вместе с пальцем. Он говорит, что если перстень понравится княгине, то пусть она его возьмет. За то, что она ему обещала. Что ты ему обещала?

— Что он, если я получу назад мое имение, сможет провести там свои последние дни. Покажи.

Он протянул ей перстень. Она поднесла его к свету и почувствовала, как ее сердце учащенно забилось.

— Может быть, — сказала она. — Чтобы это узнать, я должна его разрушить.

— Перперна говорит, что если его обломки сделают тебя счастливой, он будет доволен.

— Умиротворен?

— Этого он не сказал. Я думаю, для этого он слишком стар.

— А ты не боишься старости?

— Это будет зависеть от обстоятельств. И от того, кто будет рядом. Так что это за перстень?

— Если это он, — почти прошептала она, — то на внутренней стороне вправленного в него камня есть чертеж. Он подскажет мне, как попасть к древним каменоломням севернее Береники. Там есть изумруды.

Деметрий молчал. Потом он, как ей показалось, почти благоговейно сказал:

— Изумруды Птолемеев… И они действительно принадлежат тебе?

— Мой нос не похож на нос моей бабушки, но вообще-то да. — Она колебалась. Медлила. Взвешивала. Потом решилась.

— Я должна тебе еще кое-что сказать. Если… — Она остановилась.

— Если что?

— Торговец и разведчик Деметрий… Будет ли он и дальше торговать и заниматься разведкой? Или он сможет заняться поиском изумрудов, если это тот перстень? Искать изумруды, а при случае заниматься умиротворением?

— Есть обязательства, от которых можно отказаться. Я все время путешествовал и подолгу не был дома. Почему не продолжить? — Он начал сгребать монеты, камни и золотые слитки в сумку. — Этим предметам я могу найти лучшее применение. А почему ты спрашиваешь?

— Никакого брака, — шутливо заявила она. — Только умиротворение, пока оно будет длиться?

— Почему никакого брака? — Он наклонился, и она почувствовала кончик его языка на своем пупке. — Браки могут быть расторгнуты, когда умиротворение больше не действует.

Она дотронулась до его головы, взъерошила пальцами его волосы.

— Тогда не будет никаких тайн, не правда ли?

— Какие тайны, княгиня цветов Канопоса?

— На столе лежит папирус, — сказала она. — Не поднимай голову. Пусть он лежит там, где лежит. Хорошо. Я написала длинное письмо. И сделала копию. Письмо должно скоро попасть в Рим.

Деметрий поднял голову и посмотрел на нее.

— Руфус, — пояснила она, — был человеком Сейана. Ты разведчик торговцев с дальними странами. Колумелла и Афер работали на императора и на легионы.

Деметрий кивнул.

— Я должен на тебя смотреть, когда ты говоришь важные вещи. И мои пальцы, прежде всего вот этот, не должны отвлекать меня.

— Не должны? Нет, не должны. О чем я хочу сказать…

— … кроме умиротворения…

— То, что ты сейчас услышишь, ты не должен никому рассказывать. Могу я рассчитывать на твое молчание?

— А зачем болтать? — он улыбнулся. — Для губ и языка есть лучшее применение.

— Нет… Посмотри на меня. Речь идет о четвертой тайной службе.

— Шпионы Ливии Августы? — он выпрямился.

С сожалением она почувствовала, что его внимание полностью переключилось на ее откровения.

— Ливия была олицетворением порока и корысти. Кто должен был унаследовать и преобразовать эту сеть пауков-убийц, как не добродетель?

У Деметрия отвисла челюсть.

— Ты имеешь в виду?..

Клеопатра рассмеялась.

— У тебя потрясающе глупый вид. Я люблю тебя. Разбуди свой палец, тогда я буду говорить дальше.

— Слушаю и повинуюсь, княгиня.

— Хорошо. Когда Ливия Августа отправилась к богам, в Риме остались тысячи глаз и ушей, которые не знали, за кем им теперь следить, и тысячи языков, которые не знали, кому им теперь доносить. Так как порок умер, они обратились к добродетели. И добродетель взяла их под свое крыло, продолжая использовать их возможности. Использовать по-новому.

— Я тебя правильно понимаю?

— Антония, младшая дочь Марка Антония… Моя приемная тетя, если так можно выразиться. Она стала наследницей Ливии. Чего никто не знает и не должен знать, слышишь?

Он кивнул.

— В этой сети порочные люди. Добродетель использует порок, чтобы поощрять добродетель. Она воспитывала меня, пока я не сбежала, потому что добродетель меня душила. Но я ей благодарна. В определенной мере. И поэтому я все эти годы сообщала ей обо всем, что считала важным.

— И об определенных пальцах?

Она рассмеялась.

— Это бы ее не испугало. Ей это было безразлично, пока пальцы не рылись в государственных делах. Папирус на столе предназначен для Антонии. О том, что ты сказал и я подумала… Понимаешь? Этого недостаточно для римского судьи, для сената, для императора. Но Антония знает многое, и, может быть, то, что я ей написала, она сумеет сопоставить с другими вещами. Я также рассчитываю на ее помощь в возврате моей собственности, если Пилат не в состоянии этого сделать.

* * *

Арсиноя и Таис заботились об имении на окраине Коптоса, которое давало хорошие доходы. Там бывали высшие чины окружной администрации, командиры фивского легиона, деловые люди, поэты, музыканты.

Нубо отправился мириться со своим отцом или лишить его власти.

— Отцы, — говорил он на прощанье, — менее предсказуемы, чем матери. И кроме того, надоедливы. Разве не у всех нас трудности с нашими отцами? У тебя, Клеопатра? У тебя, Деметрий? У Мухтара, которого коршуны разрывают на части на том свете? Разве проповедник Йегошуа не умер только из-за своего отца, или ради него, или по его приказу? А Афер, после всего что ты рассказала. Отцы… Сначала они необходимы, а потом становятся надоедливыми. Ладно, посмотрим.

Перперна присматривал за домом в Коптосе. Мелеагр руководил рабочими во вновь открытых каменоломнях, где добывали изумруды. Иногда туда приезжали Клеопатра и Деметрий, чтобы проконтролировать ход работ.

Через несколько месяцев после возобновления добычи изумрудов они, как и вся империя, узнали, что в Риме пал всемогущий Сейан. Говорили, что Антония передала императору сведения, которые решили его участь. На семнадцатом году своего правления, в теплый октябрьский день, Тиберий, сын Ливии Августы, приемный сын и наследник Августа, покинул остров Капри и отправился в Рим. Несколько дней спустя прокуратор и преторианец Сейан был смещен и вскоре после этого казнен.