На втором этаже располагалось пятнадцать комнат. Каждая была рассчитана на троих постояльцев. Или на шестерых, если они не очень требовательно относились к быту. Постояльцам предоставлялись спальные маты, подушки, одеяла, бочка, на которой можно было сидеть, кувшин с водой и тазик для умывания. Когда Деметрий послал своих людей к Рави, он попросил их заказать две комнаты. Но так как, кроме них и негра с выкрашенными в рыжий цвет волосами, в гостинице никто не проживал, индиец предложил им пять комнат по цене двух.

Умываясь, Деметрий раздумывал над положением хозяина. В первый раз он останавливался в гостинице Рави лет десять или одиннадцать назад, когда возвращался из Индии. Упадок Адена начался уже тогда, хотя казалось, что не все еще потеряно: в обеих гаванях качались на волнах многочисленные корабли, приходили и уходили караваны, в гостиницах не хватало мест для гостей. Местные власти надеялись когда-нибудь преодолеть последствия опустошения, вызванного вторжением римлян.

Через пять лет после смерти Клеопатры, последней правительницы из рода Птолемеев, после включения Египта в состав Римской империи, Август приказал прокуратору Александрии послать войско в Аравию, чтобы, как он выразился, приобрести богатых друзей или уничтожить богатых врагов. Элий Галл проник в древнее царство сабатеев, но вынужден был прекратить осаду их столицы Мариабы. Тридцать лет спустя римляне из своих портов на Красном море послали флот в Аден, чтобы свергнуть господство тамошних торговых магнатов и открыть римским торговцам доступ на рынки Аравии и Индии.

Правитель расположенной дальше на восток Каны принял разрушение Адена как подарок судьбы и предоставил иностранным торговцам определенные льготы: невысокую пошлину (всего лишь пять процентов стоимости товара) и помощь своих воинов, которые насколько могли обеспечивали безопасность караванных путей внутри страны. Караваны шли из Каны через Мариабу на север, в страну набатеев, и дальше в порт Газа. Некоторые торговцы плыли на кораблях в Аден, а оттуда в Красное море, потому что их целью был Египет. Для всех остальных длинный караванный путь был приятнее, чем плаванье в один из египетских портов, Беренику или Миос Хормос, откуда караваны везли товары до Нила, где их перегружали на речные суда. В Адене можно было лишь набрать воды и устранить мелкие неполадки. От былого великолепия ничего не осталось.

Деметрий подумал, что бессмысленно проливать слезы о прошлом и рассуждать, что могло произойти, если бы правитель и торговцы Адена в свое время договорились с Римом.

Его первый приезд в Аден был случайным. Торговец, помощником которого он тогда был, не захотел ждать караван, так как тот должен был выйти из Каны не ранее, чем через двадцать дней. Поэтому они отправились на корабле дальше, на запад, чтобы набрать в Адене воды и, может быть, прикупить еще какой-нибудь товар. Потом Красное море и Береника. Два дня и две ночи в Адене…

Торговец Николаос иногда брал своего молодого помощника на переговоры с партнерами. Так он познакомил его с Хархаиром и другими. Это днем. А вечер и ночь Деметрий проводил в общении с хозяином гостиницы Рави, обсуждая с индийцем ситуацию, сложившуюся на его родине, и искал образы индийских богов, греческих растений и арабских девушек под зеркальной поверхностью налитого в чашу вина. Но чаши быстро осушались, поверхность исчезала, и не оставалось ничего, кроме пустоты. Тогда они их наполняли, создавая новую зеркальную поверхность, и погружались в недоступную пониманию мистику. Или бессмыслицу, если это не одно и то же. Правда, перед попыткой заняться таинственными опытами Деметрий предавался поиску несколько иных загадок с одной из девушек Рави, после встреч с которыми остается только горькая сладость и сильная усталость.

Второй раз он приезжал в Аден пять лет назад. Тогда Деметрия привели сюда слухи о том, что в землях, лежащих за Аденом, нашли или вырастили новый сорт мирры, который якобы был лучше, чем обычный арабский, и не уступал по качеству более дорогому эритрейскому. Скорее всего, эти слухи были отчаянной попыткой аденцев возродить торговлю. Мирра оказалась не лучше и не хуже, чем обычные арабские сорта. Тогда он на три ночи остановился у Рави и заключил небольшие сделки с Хархаиром и другими торговцами. Он попал в благоприятный для торговли момент и загрузил корабль маслом, платками, мазями и пряностями.

И вот он приехал в третий раз. Возможно, в последний. Если все так плохо, как сказал Рави, то в будущем не стоит ездить в Аден. Он задавал себе вопрос, стоило ли римлянам держать свой гарнизон в этом городе, городе живых мертвецов, как назвал его Рави. Для чего они это делали?

Гостиница уже опустела, когда Деметрий, приведя себя в порядок и облачившись в чистую одежду, спустился на первый этаж. Очевидно, индиец тоже решил не пропускать редкое представление и вместе с Прексаспом и остальными ушел на противоположный берег. Деметрий подумал, что он напрасно так долго занимался своей внешностью. Из-за этого он, наверное, уже кое-что пропустил. Когда за час до захода солнца он пошел по косе на север, туда, где должны были состояться гонки, то увидел довольно большое скопление народа.

Соревнования еще не начались. Здесь присутствовали все влиятельные люди города: Хархаир, Мухтар, Башама, Илацар и другие крупные торговцы, которые были в состоянии пережить упадок Адена, потому что имели представительства в Кане и Мариабе. Рядом с Рави стоял его повар Ашока. Широко улыбнувшись, он поприветствовал Деметрия. Прексасп взял с собой глухонемую персиянку. Микинес и Леонид стояли возле повозки, где разливали вино, а Мелеагр, отчаянно жестикулируя и гримасничая, разговаривал с огромным Нубо. Чернокожий великан теперь был одет в светло-зеленый хитон, гармонировавший с его рыжими волосами.

Большинство людей расположились у стартовой линии, где должны были начаться и закончиться гонки. Беговая дорожка представляла собой размеченный овал, по которому носильщики паланкинов должны были пробежать пятьсот шагов, что по оценке Деметрия равнялось приблизительно трем стадиям. Немного, сказал он себе, но если учесть, что песок вдали от береговой кромки очень рыхлый, то это убийственное расстояние.

Носильщики паланкинов пока отдыхали. Между ними и громко беседующими зрителями стояли столы, возле которых можно было заключать пари.

Деметрий приблизился к торговым магнатам. Хархаир первым увидел его и махнул ему. Он крепко пожал руку грека.

— Деметрий Преждевременный, — сказал он, — добро пожаловать. Что привело тебя сюда через столько лет?

— Надежда на милость твоей улыбки, властелин, и на выгодные сделки.

Хархаир кивнул.

— Я так и подумал. Но ты же знаешь, что милость моей улыбки тем больше, чем выгоднее сделки для меня и чем убыточнее они для тебя.

Как и остальные, Хархаир был в широкой белой накидке. Голову украшал закрепленный красивыми шнурами головной платок. Покрывало, которое при необходимости могло защитить от ветра, песка и слишком яркого солнца, было поднято за углы, пропущенные сквозь петли шнуров. Деметрий посмотрел на его неприкрытое лицо: поредевшие брови, острый орлиный нос, седая борода, морщины. Взгляд Хархаира был по-прежнему настороженным и недоверчивым, но его пальцы, крепкая хватка которых не ослабела, выглядели как кожа и кости.

«Может быть, власть и богатство у него и остались, — подумал Деметрий, — но парки собираются оборвать нить его жизни. Богатый, могущественный, а потом мертвый».

Вслух он сказал:

— Без сомнения, нам снова удастся найти равновесие между твоим страданием и моим наслаждением.

Мухтар хмыкнул:

— Здесь никто не собирается помогать чужеземцу, подобному тебе, получить хотя бы малую толику наслаждения.

Деметрий заметил на лицах Хархаира и Башамы легкую тень неодобрения.

— Мне кажется, — совершенно спокойно произнес он, — что твой благородный отец сделал три ошибки, которые, однако, нисколько не омрачают добрую память о нем.

Башама отвернулся, чтобы взять у слуги чашу с фруктовым соком. Он поднял ее, прищурил глаз и сказал:

— Просвети нас, Деметрий. Мухтар, я имею в виду отца, он обладал хорошими качествами. Его достоинства были многочисленны, как песчинки на морском берегу. Но ему были свойственны и недостатки, которых, если черпать их бадьей, хватило было, чтобы осушить море.

Мухтар перебил его:

— Что расширило бы морской берег и безмерно увеличило бы количество песчинок его мудрости. Но давайте прекратим расчеты подобного рода.

— Которые ты в любом случае не смог бы провести, — невозмутимо продолжил Башама. — Какие три ошибки ты заметил? — вновь обратился он к Деметрию.

— Во-первых, отец Мухтара взял свою мудрость с собой для умиротворения богинь подземного царства, вместо того чтобы оставить ее сыну. Во-вторых, он, как и многие другие, пренебрег тем, чтобы в свое время позаботиться о чужеземцах, которые могли бы находить здесь достаточно наслаждения и поэтому не испытывали бы необходимости часто устраивать походы сюда на военных кораблях. И наконец, он забыл предупредить о последствиях этого своего сына.

Хархаир издал хриплый звук, который не выражал ни удовольствия, ни возмущения. Он смотрел на паланкины. Среди носильщиков были и римские воины. Без оружия и доспехов, они отличались от других красными хитонами и сандалиями, шнурки которых были обвязаны вокруг икр.

— Давайте не будем ворошить прошлое, — сказал Хархаир. — Поговорим лучше о гонках. Неужели они думают, что смогут так же быстро пронести паланкин, как наши слуги, которые ничем иным не занимаются? Ты собираешься заключать пари на исход гонок?

— Как может отважиться на это чужеземец, не знающий преимуществ отдельных носильщиков?

Башама тихо рассмеялся.

— Мы можем дать тебе совет. Тебя не удивит, если мы посоветуем тебе противоположное тому, что считаем разумным?

— Иное поразило бы меня, и я не поверил бы своим ушам. — Обращаясь к Хархаиру, Деметрий сказал: — А с другой стороны, тебе выгоднее дать мне хороший совет, чтобы радость легкого выигрыша сделала из меня круглого дурака, с которого ты бы мог завтра живьем содрать шкуру, когда мы будем торговаться.

Хархаир одернул накидку, будто хотел прогнать назойливых мух.

— Ты не получишь от меня совета, Деметрий. Пути вниз, в подземное царство, или вверх, к богам, каждый должен выбирать сам. Только утраты по собственной вине приносят настоящую боль, только самостоятельно завоеванный приз вводит в достаточное заблуждение.

Мухтар криво усмехнулся. С нескрываемой ненавистью он сказал:

— Иногда чужеземец, который осмеливается критиковать наше прошлое, слишком труслив, чтобы принимать решения в настоящем.

Деметрий кивнул.

— Ты прав, о достойнейший. Но уже случалось, что в конце смелого решения не оставалось ничего, кроме миски нищего.

— Нищего? — Араб поискал кого-то глазами. Потом он поднял правую руку и указал на кучку мужчин в потрепанной одежде, стоявших у края беговой дорожки. — Там стоит один такой. Из-за своей дерзости он превратился из раба в нищего. А через два дня он потеряет голову и будет в том состоянии, в котором я желал бы видеть тебя.

Башама прикоснулся рукой к левому плечу Деметрия, тихо вздохнул и отошел к группе хорошо одетых людей. Хархаир повернул голову, укоризненно посмотрел на Мухтара и поучительно произнес:

— Отвращение к империи можно понять, но оно становится глупостью, если мешает деловому партнерству и незаслуженно обижает гостей.

— Я ставлю сто драхм. — Деметрий ущипнул себя за правое ухо и подумал, не совершает ли он глупой ошибки только лишь из-за неприязни к сыну человека, с которым он имел деловые отношения. — Что поставишь ты?

— Нищенствующего раба. — Мухтар хмыкнул. — Если ты поставишь на римлян.

— Дай мне немного подумать.

Мухтар пожал плечами. Хархаир смотрел перед собой неподвижным взглядом.

Все носильщики паланкинов были сильными мужчинами. Семь из восьми команд принадлежали богатым купцам, в том числе Хархаиру, Башаме и Мухтару. Возле длинного стола, где заключались пари, Деметрий узнал, что все хозяева поставили на своих людей. Римляне были первыми претендентами на последнее место.

— Тебе хочется, чтобы я был настолько легкомысленным?

Араб провел пальцем по испещренному письменами папирусу.

— Люди Башамы котируются выше всех… две драхмы против одной, если они победят. Римляне, сейчас посмотрим… девятнадцать против одной.

— Кто-нибудь знает, кто сидит в паланкинах?

— Женщины, — Мухтар прищелкнул языком, — молодые и самые легкие. После гонки они выйдут из паланкинов, и если в паланкине, который одержит победу, окажется ребенок, то победа будет присуждена тому, кто пришел вторым.

— Я еще не решил. — Деметрий поднял руку и пошел дальше.

Он подумал, что мог бы позволить себе проиграть несколько монет. Но с другой стороны, он очень хотел увидеть в роли проигравшего Мухтара. Некоторое время Деметрий раздумывал, не зная, что делать. Потом он обратился к человеку, который тихо переговаривался с римлянами, стоявшими возле паланкина.

— Назови мне свое имя, друг мой, — сказал он на латинском языке.

— Марк Валерий Руфус, — римлянин внимательно посмотрел на него. — Почему ты хочешь это знать? И кто ты?

— Я Деметрий, торговец и римский гражданин. Только что возле стола я услышал, что никто из местных не хочет ставить на вас.

— Возможно, их ошибка заключается в том, что они делают ставки, руководствуясь неприязнью к нам и предпочитая не замечать нашу подготовленность.

На вид мужчине было лет тридцать. Судя по произношению, он происходил из высших кругов. Взгляд его темно-серых глаз был острым.

— Я не знаю, к какому из многочисленных родов Валериев ты принадлежишь…

— Разве это имеет значение? — Римлянин поднял брови. — И что тебе нужно от меня?

— Я хочу поставить на твоих людей. Даже если я буду единственным, кроме тебя.

— Ну и что?

— Насколько хороши твои люди?

— Они достаточно хороши. И сильны. Римляне. Не вспомогательные войска.

— Почему вы решили выставить себя на посмешище?

Неожиданно Руфус наклонился и шепнул ему на ухо:

— Этого я тебе не скажу. Ты можешь нас предать.

— Я хочу на вас поставить. Почему же я должен вас предавать?

— Ну хорошо. Мы уходим. Оставляем Аден через несколько дней. Это наш прощальный жест. Надеюсь, мы победим.

Деметрий посмотрел на четверых мужчин и кивнул.

— Благодарю тебя за откровенность. Ты не возражаешь, если я с ними побеседую?

Римлянин пожал плечами.

— Ради бога.

— Послушайте, друзья, — обратился к ним Деметрий. — Вы прожили здесь долгое время. И вы наверняка знаете некоторых высокомерных местных, которые считают, что все граждане и воины империи слабы на ноги, не так ли?

Два воина никак не отреагировали, один улыбнулся, четвертый сказал:

— Во всяком случае, мы плохо умеем убегать.

Все четверо были широкоплечими мужчинами с крепкими мускулами. Деметрий вспомнил все эти истории про марш-броски с поклажей, которые он слышал. Потом он прикинул размер жалованья легионеров. Обычно рядовой воин получал одну сестерцию в день. Но эти опытные воины здесь, на чужбине, наверное, получали больше. Сколько же? Деметрий подумал, что, вероятно, раза в четыре больше. Четыре сестерции соответствовали одному серебряному динарию или половине драхмы. Сколько им предложить?

Наконец он решился и сказал:

— Я поставил на вас сто драхм. Если вы выиграете, я получу тысячу девятьсот. Скажем так: тысяча вам.

Теперь все четверо широко улыбнулись.

— А как быть с ним? — спросил один, указывая на Марка Валерия Руфуса, который, без сомнения, все слышал и смотрел перед собой подчеркнуто равнодушным взглядом.

— Если вы хотите взять его в долю… — Деметрий поднял брови. — Я надеюсь, женщина в вашем паланкине не слишком тяжела.

— Мы тоже надеемся, — засмеялся другой римлянин.

В это время из паланкина послышался чрезвычайно приятный звук — что-то среднее между хихиканьем и воркованьем. Деметрий улыбнулся.

— Вечером я угощаю вас вином в трактире Рави. Если вам это по вкусу.

— Мы будем стараться изо всех сил. Спасибо, господин.

Деметрий еще раз посмотрел на паланкин. Он был скромный, без украшений, с занавесками из легкого материала. Другие паланкины выглядели массивнее и роскошнее. И тяжелее.

Он пошел назад к длинному столу и у одного из букмекеров поставил сто драхм на победу римлян.

После этого он снова подошел к Мухтару и сказал:

— Сделаем так, как ты предложил.

Мухтар провел языком по нижней губе.

— Я только что предложил еще одно пари, Хархаиру. Если ты проиграешь, он не будет заключать с тобой никаких сделок.

Лицо старого торговца оставалось бесстрастным. Он равнодушно произнес:

— Одно пари ничем не хуже другого.

— А если я выиграю? — спросил Деметрий.

— Мухтар отдаст мне трех превосходных жеребцов.

Деметрий решил больше не думать о сопернике. Отец Мухтара был жестким человеком и, конечно, не питал симпатий к торговцам из империи, были они римлянами или нет. Это, однако, не мешало ему соблюдать общепринятые нормы вежливости по отношению к потенциальным деловым партнерам. Но сын, судя по отношению к нему Башамы и Хархаира, снискал себе дурную славу. А три жеребца? Бессмысленно высокая ставка для такого пари.

С чашей, наполненной вином, фруктовым соком и водой в равных частях, Деметрий отправился на поиски своих людей. Он нашел их и Рави с северной стороны от беговой дорожки, на старте которой наконец начали выстраиваться носильщики. Прислонившись к забору, они пили и разглядывали нескольких верблюдов, которые, повернув назад головы, с высокомерным видом, не торопясь двигали своими челюстями. Казалось, животные пережевывали какие-то философские идеи, которые следовало основательно взвесить, прежде чем их обнародовать.

— Не правда ли, они очень похожи на некоторых местных торговых магнатов? — спросил Рави, когда Деметрий подошел к нему.

— Не только на них. Они напоминают собрание верховных жрецов бога песка, обсуждающих вопрос, как сделать его детей съедобными. — Деметрий поднял чашу, жестом показав, будто чокается с верблюдами, и выпил.

— Если я правильно понял, господин, ты сделал ставку, — сказал Микинес. — На кого?

— Я надеюсь, на победителя.

Рави рассмеялся.

— На это все надеются. Давайте спросим оракула бога песка?

— А как?

Рави посмотрел на верблюдов, которые спокойно продолжали жевать. Время от времени одно из животных издавало булькающие звуки.

— Первые восемь справа, — показал рукой Рави. — Будем считать, что это восемь команд. Первый — это люди Хархаира, второй… — Он назвал имена владельцев. Восьмой верблюд представлял римлян. Потом он наклонился и набрал пригоршню песка.

— Сейчас я начну забрасывать этих верховных жрецов бога песком. Может быть, тогда они сойдут с места. Предсказание будет звучать так: «Выиграет тот паланкин, чей верблюд ближе всех подойдет к нам».

— Согласны?

Никто не возражал. Все улыбались и смотрели, как Рави швырял песок в верблюдов. Некоторые из них, не выдержав столь неуважительного отношения, действительно задвигались — одни пошли в сторону, другие назад. Только один приблизился к забору, будто хотел сказать: «Побольше бы этого вкусного песка!»

— Номер восемь, — подвел итог Микинес. — Я надеюсь, господин, ты поставил на римлян.

— Уже около трехсот лет это довольно надежная ставка, — сказал Леонид. — Я только не знаю, как у них обстоят дела с паланкинами.

— Сейчас начнется. — Прексасп указал в сторону беговой дорожки.

Восемь команд стояли на старте. Деметрий заметил, что приблизительно через сто шагов дорожка сужалась настолько, что только три команды могли бежать параллельно, не задевая друг друга.

— Вон тот даст знак. — Рави указал на огромного мужчину, который только что разговаривал возле стола с желающими заключить пари, а теперь подошел к носильщикам, поднявшись на песчаный холм с южной стороны беговой дорожки. В правой руке мужчина держал кожаный кнут, конец которого был отшлифован песком.

Носильщики, стоявшие возле своих паланкинов, обменивались насмешками и издевками. Все были готовы к состязанию.

— Прекрасное место здесь, наверху. — Деметрий огляделся. — Все хорошо видно, и нет толпы. — Обратившись к Прексаспу, который стоял рядом с персиянкой, делая знаки обеими руками, он спросил: — А таким способом можно подбадривать, кричать?

Прексасп показал ему язык.

Мужчина на старте что-то крикнул. Потом он поднял кнут и щелкнул.

— Паланкины на плечи, — пробормотал Рави.

— Ты тоже что-нибудь поставил?

Рави покачал головой.

— Это настолько глупо, что я решил удовольствоваться созерцанием.

— Кто же это выдумал?

— Я думаю, Башама. Поутру, после того как прокутил всю ночь. Не думаю, чтобы гонки подобного рода проводились где-либо еще.

— Можно было бы провести их в Риме, — сказал Деметрий.

Потом он замолчал, потому что кнут щелкнул во второй раз. Носильщики наклонились немного вперед, держа на плечах свои паланкины. Некоторые приподняли одну ногу, другие опустились на колено.

Прозвучал третий щелчок кнута. Восемь команд пришли в движение, и зрители принялись улюлюкать и хлопать в ладоши. Деметрий не мог похвастаться знанием южноарабского языка. Он не понимал ни слова в неразберихе криков и воплей. Он заметил, что Рави время от времени то улыбался, то качал головой, будто предвидел, чем закончатся гонки.

Раскачиваясь, восемь паланкинов приближались к песчаной возвышенности, на которой стояли Рави и остальные. Деметрий видел ноги носильщиков, их напряженные мускулы, плечи, согнувшиеся под несущими штангами, искаженные от усилий лица. И паланкины — разукрашенные, с парчовыми занавесками и вычурными надстройками в виде носа боевого корабля.

Большинство носильщиков были рабами владельцев паланкинов. Одиннадцать из тридцати двух мужчин — чернокожие. Вероятно, рабам в случае победы пообещали вознаграждение. При другом исходе — удары кнутом.

Деметрий не имел ни малейшего представления, кто бежал рядом с рабами — свободные или, по меньшей мере, слуги — и что было предложено им в качестве вознаграждения. Но прежде чем гонка дошла до середины дистанции, он уже знал, что выиграет. Четверо римлян несли самый скромный и, как он догадывался, самый легкий паланкин. Штанги паланкина плотно лежали на их плечах на кожаных подушечках. Мужчины были почти одинакового роста и бежали рысцой. Тот, который бежал слева впереди, отбивал такт. Перед поворотной точкой дистанции их опередили две команды, но все хорошо видели, что соперники легионеров борются из последних сил и в их беге нет ритма.

После поворота произошла небольшая заминка, которая, однако, не повлияла на исход гонки. Римляне обогнали обе бегущие впереди команды и, непрерывно увеличивая отрыв, без труда достигли финиша.

Рави похлопал Деметрия по спине.

— Ты поставил на них, не так ли? Поздравляю. Не выкупишь ли ты мой трактир за счет своего выигрыша?

— Ты шутишь?

Рави покачал головой и вполне серьезно спросил:

— Когда ты собираешься уезжать? Предупреди меня, чтобы я успел упаковать вещи.

Не было никакого шума, никакого чрезмерного ликования. Благородные торговые магнаты, чувствуя себя оскорбленными, быстро удалились. Остались только некоторые простые аденцы, чтобы допить напитки, утешить проигравших и выразить римлянам что-то наподобие дружеской поддержки и презрительного уважения.

Деметрий подошел к римлянам, которые все еще стояли вокруг закрытого паланкина, и похлопал их по плечам.

— Итак, империя вновь спасена настоящими мужчинами, — торжественно произнес он. — А теперь я с удовольствием посмотрел бы на вашу драгоценную ношу.

— С этим придется еще подождать, — Руфус прикоснулся к его плечу. — Сейчас главный букмекер откроет занавески, чтобы посмотреть, не сидит ли там легкий как перышко карлик.

— Это значит, что сейчас я не смогу получить свой выигрыш, не так ли?

Руфус улыбнулся.

— Успокойся. Я знаю, что в паланкине сидит не карлик и что скоро ты насладишься выигрышем. Но пока мы здесь стоим, я хотел бы спросить тебя кое о чем другом.

— О чем же?

Римлянин почесал затылок.

— Я не знаю, откуда идут эти слухи, но говорят, будто ты собираешься приобрести здесь товар и организовать караван в Газу.

— Это правда. Если, конечно, дела не пойдут так плохо, что товаров хватит всего лишь на один корабль. Тогда придется отправляться морем.

— Я желаю тебе блестящих сделок. Мы получили приказ не ехать сразу назад в Египет, а сначала временно перейти в распоряжение прокуратора в Кесарии.

Деметрий задумался.

— Это Понтий Пилат, не так ли? Вызывающий раздражение в Иудее?

— Как всегда. Только теперь еще больше, — Руфус слегка усмехнулся. — Большим караваном путешествовать лучше. Мы бы с удовольствием присоединились.

— Караван с римскими воинами не порадует пустынных разбойников. Я ничего не имею против.

В это время кто-то негромко откашлялся за спиной Деметрия. Торговец обернулся и увидел старого однорукого раба.

— Мухтар, по кишкам которого, по-видимому, ползают жгучие черви, передал мне, что я теперь принадлежу тебе. — Он смотрел на Деметрия как-то странно. В его взгляде смешались облегчение, озабоченность, покорность, неприятие. А может, еще какие-либо движения души отражались на этом темном, как пергамент, лице?

Деметрий не счел нужным выражать какие-либо эмоции.

— Опитер Перперна? — спросил он. — Я надеюсь, ты сможешь ехать верхом. Караван становится все больше.

— Возможно, он станет еще больше.

К ним подошел Мелеагр вместе с рыжеволосым Нубо.

— Это почему же?

Чернокожий застенчиво улыбнулся.

— Для меня было бы большой честью и удовольствием, — вежливо начал он, — навязать вашей достойнейшей компании свое недостойное общество.

— Еще один? — Деметрий рассмеялся. — Ради бога. Если, конечно, мне не придется чистить всех лошадей и верблюдов. Или покупать их.

Тем временем к паланкину подошел букмекер. Он отодвинул в сторону занавески, заглянул внутрь, выпрямился и сказал:

— Все в порядке. Вы выиграли.

Из паланкина вышла женщина. На вид ей было лет двадцать пять. У нее были аккуратно уложенные черные волосы и блестящие черные глаза, сверкавшие так, что Деметрий сначала не видел ничего другого, кроме этих глаз. Только после того как она пару раз моргнула, он заметил, как солнечные лучи отблескивали в ее волосах красноватым цветом, а из глаз сыпались зеленые искорки.

— О Деметрий, — сказала она голосом, который отозвался в его ушах суровостью и от которого у него по спине побежали мурашки. — Прежде чем ты заберешь свой выигрыш, подумай, не смогли бы к твоему каравану присоединиться княгиня из рода Птолемеев и ее спутницы.

Руфус громко рассмеялся, и Деметрий, неожиданно смутившись, подумал, что у него, в отличие от центуриона, в этот момент было довольно глупое выражение лица.