На зеленой, в акациях, Нахичеванской улице живет сорокалетний человек, Исай Баул. Мальчуганы, играющие целые дни на бульваре, знают: Баул - пилот первого класса, он - командир части и служит на аэродроме, за густыми садами и желтыми от подсолнухов огородами Богатырской улицы. Уличные мальчуганы знают свое небо над Нахичеванской гораздо лучше взрослых. Мамы обычно говорят:
«Вот аэроплан пролетел…»
А мальчишки поясняют, что это промчался «К-5» или «У-2» и что один держит направление на Харьков, другой - на Минеральные воды. Возвращаясь с аэродрома домой, Баул всегда видит около себя ватагу мальчуганов. Они кричат ему вдогонку: «Командир, командир!» Однажды Баул обернулся и спросил:
«Что?»
«Вы командир над самолетами, правда?» - почтительно проговорил один из мальчуганов.
С той поры Баул запомнил его. Мальчик был худ, в запыленной одежде, лицо - в царапинах, в глазах - усмешка, губы вымазаны не то в шелковице, не то в чернилах - такие ребята обычно бывают самыми озорными и любознательными. Когда Баул выходил из дому, мальчик кричал:
«Добрый день, товарищ командир!»
Когда пилот возвращался домой, мальчик спрашивал:
«Скажите, пожалуйста, сегодня была лётная погода?»
Баул к нему привык. Худой и пыльный мальчуган гордился своим знакомством с пилотом. Гордиться было чем: все незрелое население Нахичеванской улицы видело, как командир, постоянно отвечавший на приветствия своего маленького товарища, заговаривал с ним порой, точно это взрослый человек. Затягивая, сколько удавалось, беседу с командиром-летчиком, мальчуган счастливо подмигивал ребятам: «Видали? А я что говорил? Вот и смотрите сами».
Гуляла ли по городу зима, шел ли дождь или ярилось лето - мальчик был всегда на своем посту. Заживали его старые царапины, но появлялись в других местах новые; а запылен он бывал даже зимой. Обстоятельство это несколько удивляло Баула, и он прозвал мальчика Пылеедом.
«Как летали, товарищ командир? Болтанки не было? Ветер попутный?»
- Все в порядке, Пылеед», - отвечал Баул.
Знакомство укреплялось, и Пылеед уже врал, что командир обещал взять его с собой в полет и показать ему мертвые петли, штопоры, иммельманы и бочки.
Все на свете знал этот худой, как бамбук, мальчишка! Его спросили: а куда он полетит с командиром? И он тут же соврал, что в Чечню, и еще соврал, что пилот обещал сделать один штопор и две мертвые петли.
«А про иммельманы и бочки он не сказал сколько», - для достоверности добавил Пылеед.
Его постигла в один день неудача, и неудача полная, оттого что он опозорился именно в такое время, когда на Нахичеванской улице собрались ребята отовсюду: с улицы Энгельса, Шаумяна и даже далекого Восточного проспекта. В день, когда мальчишки с других улиц должны были тоже убедиться в дружбе Пылееда с Баулом, которого маленький товарищ командира-летчика собирался спросить об очень важном,- именно в этот день Баул долго не показывался. В ожидании Пылеед жевал сладкий цвет акаций. Огорченный тем, что Баула все нет и мальчики начинают расходиться, Пылеед не заметил озабоченности и грусти на его лице, когда он возвратился в этот день с аэродрома часа на два позже обычного.
Баул шел к дому медленно, не отвечая на приветствия мальчуганов.
Прилетев перед вечером из Грозного, он поставил свой «К-5» в ангар и прошел в канцелярию. По дороге начальник штаба завел разговор о бензине. Командиру подсунули ведомости, рапорта, папки с «личными делами». Баул случайно заглянул и в свое «личное дело» и с огорчением почесал затылок.
Начальник управления писал, что Баул - старый и опытный пилот, прекрасно знает материальную часть самолетов и моторов, которые состоят на вооружении его отряда. Начальник дальше писал о высоком общем развитии командира, отмечал его общительность и то, что командир в свободные часы охотно делится с младшими своими знаниями и опытом.
«За девятнадцать лет - ни одной аварии. Отличный пилот!» - с явным удовольствием писал начальник.
Баул читал приятные строки: «…в воздухе спокоен и выдержан, владеет техникой слепого полета, авторитетен среди летчиков и как командир и как пилот…»
«Отличная память, - продолжала расточать похвалы канцелярская бумага, - хорошо помнит все мелочи технической и хозяйственной части отряда…
И только в конце характеристики начальник выразил недовольство, что Баул чересчур увлекается личными полетами; это дурно влияет на работу аппарата отряда. Приходят в запущенное состояние бухгалтерия и статистика…
Последние слова командир прочел первыми. Они испортили ему настроение. Он думал с неудовольствием о том, что придется отменить свой завтрашний полет. Командир собирался сделать полет на выдержку и наметил маршрут.
- Отменяется, стало быть, - проговорил он тихо. - Придется мне завтра заняться двойной итальянской…
Будто нарочно, все спрашивали, куда он завтра полетит. Командир хлопал рукой по бумагам и отвечал:
- Никуда! Завтра у меня бухгалтерия.
Дорога домой не показалась ему на этот раз приятной. Он равнодушно оглядывал огороды с желтыми шляпами подсолнухов и тропинки, усыпанные белым и желтым цветом акаций.
Около своего дома Баул, как всегда, заметил Пылееда. Мальчик с восторгом прокричал: «Добрый вечер, товарищ командир!» Ватага ребят все еще была многочисленной.
- Товарищ командир, вот мальчики хотят узнать…- произнес Пылеед, подойдя вплотную к Баулу.
- Чего тебе, оголец? - проворчал пилот.
- Они спрашивают, почему вы, - уже менее уверенно продолжал Пылеед, - мальчики спрашивают, почему вы никогда не опуститесь на самолете около дома, вот здесь?
Баул постучал себя пальцем по лбу.
- У тебя все дома? - спросил он раздраженно. - Ты какую-то чепуху несешь. Ступай…
- Позвольте, пожалуйста, - не унимался Пылеед. - А почему нельзя? На автожире ведь можно, верно?
- Ну ладно, иди, - отстранил его Баул и взялся за дверную ручку парадного входа.
Пылеед печально приумолк; он испуганно посматривал на ватагу ребят, увидел злорадные лица и, желая хоть как-нибудь исправить дело, задал еще один вопрос:
- А завтра вы куда летите, товарищ командир?
- Никуда, - ответил Баул. - Завтра у меня двойная итальянская.
- Я знаю! - обрадовался Пылеед. - Двойная итальянская - это мертвая петля, верно?
Вот дурень! - засмеялся пилот. - Это же бухгалтерия. Чудак, там летит только одна чернильница, да и то, если бросают ее кому-нибудь в голову…
Пылеед остался у закрытой двери. Он был посрамлен в глазах целой толпы. Хуже всего, что сегодня здесь были и чужие… и откуда - с Восточного проспекта!