Когда случается трагедия, время, точно в насмешку, начинает тащиться со скоростью черепахи, и на этом фоне каждое действие кажется обведенным красной краской. Вчера поделилось на две части: день, когда я играла роль доброй, сильной и заботливой тетушки, и ночь, которая принесла с собой кошмар и плач Лайонела из-за стенки. Утром, стоя над раковиной, полной посуды, я не смогла поднять руки, чтобы ее вымыть, настолько измотанной себя чувствовала, но запросто нашла силы сесть в машину и уехать из дома. Зачем? Хватило бы звонка. В любое другое время, но не сегодня и не мне.

Дверь домика Шона — моя персональная черная дыра. Хочется войти и затеряться. Я стою около нее совсем как у раковины и не стучу, но на этот раз не из-за усталости, а потому что она дарит чувство комфорта. Однако мое присутствие не могло остаться незамеченным.

— Заходи. — Шон как всегда лаконичен. Совершенно не хочется разговаривать, только остаться в этом доме ради удивительно явственного чувства защищенности. — Ты мне звонила позавчера.

Я звонила, чтобы проверить, жив ли ты. Со мной ли ты.

— Ты приедешь на похороны Керри? — спрашиваю я. — В Ньюкасл.

— Да, — без запинки отвечает Картер. Все, я спросила, что хотела. Но уезжать так не хочется…

— Сколько тебе было, когда умерла твоя мать?

— Не надо гребаных параллелей и психоанализа. Я такой, какой есть и был таким всегда.

— Да. Ее смерть на тебя совершенно никак не повлияла, ты ведь рассказываешь о том, что и как случилось каждому встречному.

— Не драматизируй, — ухмыляется Шон. — Я вообще не склонен к общению с полузнакомыми людьми.

— Картер! — ору я на него. — Керри умерла меньше сорока восьми часов назад. Засунь свои принципы о неразглашении личного в задницу и скажи мне, что нужно сделать с тремя детьми, чтобы они не превратились в таких же аморальных ублюдков, как ты!

— Ну-ну, не льсти выводку Керри. У нее IQ едва за сотню переваливал, и, боюсь, папаша не сильно поправил положение.

Хочется ему врезать. Допустим, Керри не была гением, но как он смеет ее оскорблять?!

Слава Богу, Картер и сам это понимает, потому что продолжает свою мысль.

— Когда это случилось, мне было десять. А до шести я не разговаривал ни с кем, кроме матери. — У меня помимо воли отвисает челюсть. — А чему, собственно, ты удивляешься?

Сама сотню раз называла меня аутистом? — пожимает он плечами. — Не так весело, когда все взаправду, верно?

— Это же… страшный диагноз. Но ты ведешь себя как… обычный подонок.

— Мой случай определенно не самый тяжелый, и, к вопросу о подонке, за свое отношение к людям я не чувствую ни малейшей вины, а это уже не очень нормально. Тебе стоит порадоваться, можешь быть спокойна за крошек семейства Прескотт, пока вместо того, чтобы поедать домашние деликатесы, они не считают зубочистки. Но если хочешь, чтобы у детей все сложилось хорошо, начни с их отца, ему стоит вытереть сопли.

— Ты за это не простил своего отца? — пытаюсь я проявить проницательность, но выходит не очень:

— Нечего прощать. Мы просто не были нужны друг другу. Так случается, — совершенно спокойно говорит Картер, словно о посторонних людях рассказывает.

— Нет, так не случается. Он был тебе нужен хотя бы когда умерла мать.

— Возможно. Но именно в тот миг двое сыновей только и делали, что мешали ему предаваться собственному горю. О, Джоанна, он так страдал, что знакомые толпами ходили утешать. Выпроваживали нас подальше и приводили его в чувства. Как только ни пытались: брошюры, общества утраты, гипнозы, медикаменты — все перепробовали. Да, конечно, отец потом раскаивался, на языке мозоль натер, извиняясь за свое пренебрежительное отношение, но к чему мне были его слова? Я просто знал, что на этого человека нельзя положиться. — И звучит так, будто у Картера нигде даже не екает при этих словах. — Ну, Конелл, моя семейная история тебе помогла?

— Нет, — качаю я головой. — Но ты можешь.

Картер вопросительно выгибает бровь.

— Ты можешь заставить меня забыть.

Я сокращаю между нами расстояние, медленно и опасливо тянусь к его губам, но он отстраняется.

— Адресом ошиблась, — язвительно сообщает Картер. — Меня, помнится, тебе было недостаточно, а Ашера — в самый раз. Хватит устраивать американские горки. Либо ты перевозишь вещи, въезжаешь и остаешься здесь, либо ищешь утешение в другом месте. Все поняла?

— С твоей стороны это бесчеловечно! — обиженно выпаливаю я.

— Уж с человечностью точно мимо.

Вот так, ничуть не любезно, мне указывают на выход.

Мне всегда казалось, что Керри рассказывала мне все, она была не из тех, кто любит скрываться. Но когда я пришла на ее похороны, выяснила, что не знаю даже половины ее знакомых. Я старательно вглядывалась в лица, пытаясь их вспомнить, но тщетно.

Присутствующие, однако, отвечали мне тем же. Естественно, рядом с Лайонелом стоит какая-то неизвестно откуда взявшаяся женщина… Наверное, спасло ситуацию лишь то, как тепло меня встретили родители Керри. Кстати, Шон с Селией присутствовали на церемонии. Я не знаю, откуда сестра Ашера узнала о месте и времени похорон, но приехала.

Все остальное, что я помню — даже не умиротворение на лице Керри и не изящную косу, в которую заплели ее волосы, а беспрестанный и надрывный плач Лайонела. Думала, что и сама буду реветь, но, видимо, меня так бесила его неспособность взять себя в руки, что я не проронила ни слезинки. Послушавшись Шона, я не стала брать детей. Это было самым мудрым поступком за всю мою жизнь. Я бы не хотела видеть своего отца в таком состоянии. Чем позже малыши поймут, что их папа никакой не герой — тем лучше. Со мной это случилось в двадцать шесть, и я ни капельки не жалею о безоблачном детстве.

После того, как все речи были сказаны, а приглашенные разъехались, я отвезла Лайонела в их с Керри дом и заставила собирать вещи. Я не отпущу детей до тех пор, пока не буду уверена, что горюющий папочка не оставит шрамов в их маленьких сердечках! А еще мы заехали в аптеку за успокоительным для Лайонела и снотворным для меня. Так было правильно.

А теперь я устраиваю Марион в ясли, записываю Джулиана в Сиднейскую летнюю школу, а для Кики нахожу няню. Лайонел же мотается между Сиднеем и Ньюкаслом. Устает, но притворяется, что все в норме. А я упорно игнорирую его синяки под глазами. Мы только за закрытыми дверями становимся собой. Я, например, достаю из-под подушки нашу с Керри фотографию и долго смотрю на нее. Это лучшая, самая бесподобная работа Пани. Ну или наша с Керри, как знать. Может быть идеальной ее сделали наши улыбки?

Время медленно-медленно ползет вперед. И то, что настает пора экзаменов — настоящее облегчение. Работать совершенно не хочется. Я делаю ровно достаточно, и у Картера есть все причины обвинять меня снова. Но если он хоть что-нибудь скажет, я его пошлю. Вместе с Бабочками, вместе со всем миром. Мне даже хочется это сделать, чтобы наказать себя за неправильную расстановку приоритетов. Безумно хочется закончить с экзаменами побыстрее и уйти в отпуск. Но, совершенно внезапно, когда на одном из них я вижу перед собой васильковые глазки Ребекки Йол, и эти прелестные розовые губки, которые несут полную чушь, во рту вдруг становится горько от желчи, а в душе поднимается прежде дремавшая кровожадность.

— Прости, что? — раздраженно переспрашиваю я в ответ на ее последнее утверждение. Она теряет дар речи, но мне и ни к чему этот повтор. Смерть Керри доказала мне лишь одно: если ты что-то давно мечтал сделать, нужно торопиться, а я мечтаю устроить экзекуцию Ребекке Йол, чем не отличный повод? — Какой бред! — С силой ударяю стопкой бумаги по столу. — А ничего, что это противоречит самой архитектуре компьютера…

Вскакиваю со стула, срываю с себя жакет, иду к доске, хватаю маркер и пускаюсь в настолько масштабные и глубокие объяснения, что студенты смотрят на меня как на сумасшедшую. А я не могу остановиться: пишу, пишу, пишу…

— Вы что, серьезно ничего из этого не знаете? — возмущенно спрашиваю я. — Я сейчас сюда ректора приглашу, и стопку документов на отчисление велю принести! — Маркер с грохотом приземляется на место. — Ты хоть что-нибудь поняла? — рычу я на Йол.

— Да, — шепчет она.

— Что ты поняла?! — С силой ударяю ладонями по столешнице. Девчонка уже сидит на самом краешке стула, еще миллиметр, и она рухнет на пол, но, видимо, ей нормально, главное — от меня подальше. — Ты ничего не поняла! И никогда не поймешь! Убирайся, к черту!

Она рваными спешными движениями собирает свои листы и конспекты и, собравшись с мужеством, все-таки почти шепотом спрашивает:

— Мне на пересдачу?

— Тебе удовлетворительно! — рявкаю я.

— Но я же…

— Ты не при чем! Просто видеть твои абсолютно пустые оленьи глазенки еще раз я просто не в состоянии. — После этого я не выдерживаю и буквально падаю на стул, закрывая лицо руками.

А Йол вскакивает и вылетает из аудитории, плевав на то, что сумка осталась здесь. Остальных я принимаю в состоянии полного анабиоза. И ни одной пересдачи не назначаю. Я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.

Но возмездие — штука такая, что ждать себя не заставляет. На следующий день сижу себе на кафедре, бумаги заполняю, как вдруг входит Картер.

— Что за шизофрения с Йол, которую весь университет обсуждает?

— Понятия не имею, о чем ты, — говорю я, продолжая вписывать цифры в графу.

— Доводишь студентов до того, что они часами рыдают в туалете?

— Я никого не довожу, просто она дура.

— Каддини сообщил, что ты расписала им на доске устройство регистровой памяти компьютера. Удивительно, с чего это Йол его не знает?

— Мне тоже удивительно, — бормочу я и ставлю дату не на той строчке. Ох, лучше бы Картер убрался. Будто не понимает, что это он со своей не застегивающейся ширинкой виноват.

— Рад, что хоть кто-то в этом университете умный. В следующий раз решишь потерроризировать кого-нибудь своим интеллектом, начни с меня. Посмотрим, может я тоже поплачу. От умиления, например. Но к вопросу о том, кто чего не знает и не успевает. Как поживают коды для Такаши?

— Прекрасно поживают.

— Давай сюда.

Достаю сумку, но флэшку найти не могу, бросаю ее на стол, чтобы лучше видеть содержимое, но вдруг из кармашка выкатывается пузырек со снотворным. Я его таскаю с собой, чтобы дети не вздумали отравиться.

— Отвратительная идея, — сообщает Картер, подхватывая мои таблетки. Он встряхивает пузырек и обнаруживает, что осталось там совсем не много.

— Отдай немедленно.

— Спать надоело?

— Как раз наоборот, — почти бросаюсь на Шона я. — Все пьют снотворное, и ты тоже.

— Но не лошадиными дозами. Кстати, побочных эффекты: панкреатит, частичная потеря зрения…

Огибаю стол и, наконец, выхватываю пузырек.

— Не будь идиоткой. Вышвырни эту дрянь. Ты и без нее справишься, — тихо говорит мне Шон. — Есть более оригинальные способы испортить здоровье.

Мы смотрим друг другу точно в глаза, и это настолько больно, что, кажется, мои сейчас начнут кровоточить. Я думала о его словах. О том, чтобы вернуться к прошлому, вернуться к Шону, но это серьезный шаг, к тому же, есть еще Лайонел и дети.

Меня спасает секретарша, который возвращается на кафедру. С хлопком двери я отмираю и возвращаюсь к поискам флэшки. А снотворное… выбрасываю.

Честно говоря, я думала, что Шон уже ушел, но, видимо, это секретарша забежала на пару минут и снова хлопнула дверью, так как из-за спины я снова слышу голос Картера:

— Есть хочешь?

Мне странно это слышать. Я смотрю на него и понимаю, что мне представился прекрасный шанс отвлечься от забот и провести несколько минуток своего грустного времени в самом желанном обществе не свете. А Картер… он предлагает это не чтобы поиздеваться, просто… понимает, наверное.

— Да, — отвечаю я тихо.

Сидеть в кафе напротив Шона немножко странно. Мы молчим, и хотя тишина кажется уютной, слов тоже хочется.

— Я не желаю вести пары у Ребекки Йол, — говорю я. — Если моя выходка позволит в следующем семестре избежать назначения на ее группу, я буду только рада.

— Уверяю тебя, в университете таких девочек, как она, человек десять наберется.

— Да, но остальных я не знаю в лицо… и другие части тела, и это меня устраивает.

Картер усмехается, и чтобы не улыбнуться в ответ, я начинаю потягивать из трубочки молочный коктейль. Ну, вы же понимаете, раз я отказалась от снотворного, кофеин мне противопоказан.

— Советую, очень советую тебе это пережить. Она всего лишь первая из встреченных тобой проблем подобного рода.

Нет, Картер, она всего лишь первая из твоих «студенток после меня», о которой я знаю. Вот что меня бесит. А еще у меня есть официальный повод ее третировать, и не делай вид, что ты из мантры о трех обезьянах: слеп, глух и нем, да и в принципе идиот. Снова сую в рот трубочку, дабы заткнуть его хоть чем-нибудь и не высказать все, что думаю.

— Может быть, когда после смерти Керри пройдет время. Когда станет легче, я и смогу…

— Джоанна, легче не станет. Так случилось. И, больше скажу, случится еще не раз. Те, кто нам дорог, оставляют отпечаток, это естественно.

— Тогда зачем мы вообще привязываемся к людям? Зачем доверяем им, если они все равно уходят, причиняя боль? — Дьявол, я не могу поверить, что задала этот вопрос Шону Картеру.

— А ты бы предпочла не знать Керри? — спрашивает он.

— Стыдно признаться, но такая мысль меня посещала, — шепотом признаюсь я и отползаю подальше, а затем и вовсе вжимаюсь в спинку стула.

— Нет, Конелл, ты не сможешь избегать контактов с людьми, страшась обжечься. Ты не из таких.

Меня его слова и радуют, и раздражают. Все, что содержит в себе фразу «ты не сможешь», — моя персональная красная тряпка. После подобных утверждений я каждый раз с удвоенным усердием бросаюсь отстаивать свою точку зрения.

— Ты… ты просто не понимаешь… Картер, знаешь, я никогда этого никому не рассказывала, но там ничего нет. Помнишь, у меня была клиническая смерть? Так вот, там ни света, ни туннелей, ни мертвых, ни живых, ни Бога, ни Дьявола, ни рая, ни ада, ни чистилища.

Это невозможно постичь, но факт. И Керри нет… Она ушла бесследно, не оставив ничего, кроме трех карапузов, убитого горем вдовца и… и меня. Шон, смерть это не переход в лучший мир, это конец всему. Она абсолютна и никоим образом не исправима.

Но вдруг Картер поднимается со стула так резко, что ножки неприятно скрипят о плитку пола, привлекая к нам внимание окружающих и недовольство официантов.

— Не рассказывала, и лучше б и дальше молчала, — рявкает Шон. А его глаза черны и холодны так, что кровь в жилах стынет. В этот момент в нем нет привлекательного ничего.

Совершенно. Жутко, совсем как раньше. Давно я его таким не видела. — Я ничего не хочу об этом знать, Конелл. Ясно?!

И он уходит. А я остаюсь наедине с букетом осуждающих взглядов. Ну еще бы!

Итак, я отказалась от сна. В смысле, от снотворного, конечно, но, собственно, таким образом я избавилась и от отдыха тоже. Тадам, в общем я больше не сплю. Пока Лайонел и дети наслаждаются покоем и умиротворением, я зависаю по ночам на портале бабочек и осуществляю мечту Каддини: мы переписываемся даже в четыре утра. Но еще это означает, что днем я напоминаю ходячее привидение. Сама не понимаю, как женщине с синяками под глазами точно от побоев безропотно выдают детей! Ах да, может всему виной то, что мне все еще высказывают свои сожаления по поводу несостоявшейся свадьбы. Наверное, они полагают, что я из-за Ашера убиваюсь. Или, может, люди таким образом пытаются подорвать мою женскую самооценку? О, ради Бога, если вы хотите со мной посоперничать, то возьмите понянчить денек-другой трех карапузов, а я на вас посмотрю. По выходным Лайонел возит детей в Ньюкасл навестить родителей Керри, а у меня праздник. Точнее, праздник у Шона, ведь в это время я пишу проекты для него. В общем, хотите посоперничать со мной как с женщиной или, может быть, у вас для этого недостаточно стальные яйца? Ха.

Каждую, буквально каждую ночь я просыпаюсь от одного и того же кошмара. Я снова и снова в морге, заплетаю волосы Керри в косу, но вдруг она открывает глаза, вскакивает и начинает на меня кричать, требует оставить ее волосы в покое, жалуется, что ей больно и страшно! А затем ее волосы и вовсе начинают кровоточить, я выкрикиваю ее имя и подпрыгиваю на кровати.

Просыпаюсь.

К Рождеству я готовлюсь основательно. Детям нужна радость в такое тяжелое время, им нужно забыть, всем нам не помешает, поэтому праздник задуман грандиозный. Мы с Мадлен целый день прыгаем вокруг плиты. В последнее время на Клеггов времени почти не оставалось, и сейчас поболтать с Мадлен за счастье. А все дело в том, что с Лайонелом у нас общих тем для разговора нет. Дети и Керри, вот и все. О первых мы вспоминаем частенько, но о Керри стараемся не говорить вовсе.

После того, как Мадлен уходит, а малыши накормлены и уложены спать, мы Лайонелом упаковываем и укладываем под елку рождественские подарки. Думала будет весело, такой шанс повспоминать детство и посмеяться, но отчего-то совсем не весело.

— Отличная была идея отдать Джулиана в летнюю школу, — начинает разговор Лайонел.

Как так получается, что с одним человеком в тишине невероятно комфортно, а другого хоть из комнаты выгоняй, лишь бы избавиться от неловкости?

— Джулиан умный парень, далеко пойдет. — И я не лукавлю, не делаю авансом. Голова у мальчика очень даже светлая, что бы там Картер ни говорил. — Меня беспокоит Марион.

— Да, она совсем позабытая.

Иронично, но так получилось, что о Джулиане и Кики мы заботимся больше. Старшенький достаточно взрослый и уже слишком многое понимает. Он единственный больше не спрашивает о маме, так как знает, что она не вернется. А Кики настолько мала, что с ней нужно постоянно заниматься. То буквы учить, то лечить, когда приболеет. А Марион сама по себе.

Несколько дней назад она рыдала навзрыд, потому что посадила огромное пятно на свое любимое платье, и мне пришлось взять малышку в ванную и показательно его отстирать, чтобы успокоилась. После этого она долго обнимала мои ноги и ходила хвостом до позднего вечера.

— Спасибо тебе, Джо, — вдруг улыбается Лайонел. А я лишь киваю в ответ.

— Иди спать, я доделаю, — говорю я.

— Да нет, тут осталось не так много. Вместе сделаем — быстрее разойдемся.

Делает вид, будто не в курсе, что я кричу? Ну-ну, плач Лайонела я слышала так отчетливо, будто он лежал рядом, естественно, и он не глухой. Что ж, мы продолжаем молчать и паковать подарки, обвязываем лентами, крепим бантики.

У меня в руках новая кукла для Марион. Она в роскошном блестящем платье, с волосами светлыми-светлыми, совсем как у самой малютки. Но я не знаю, поможет ли это вернуть веселый блеск ее глазкам. Куклы недостаточно… А чего будет достаточно? Я старательно хмурю брови, пытаясь придумать. Что можно сделать для впечатлительной маленькой девочки?

И вдруг мне в голову приходить совершенно безумная идея… Надо ее взять в офис бабочек и показать ей мультфильм на огромных экранах Шона. И Картера, разумеется, пригласить, он ведь очень понравился малышке, переживет уж как-нибудь. Подавлю на жалость, пошантажирую, и уступит — обязан! Уверена, Марион оценит. Ну и кто теперь здесь гений?

Джо, конечно. Помимо воли улыбаюсь и провожу ножницами по ленте, чтобы она завилась в красивые спиральки. Вот и готов самый роскошный розовый бант в мире. Марион обязательно понравится.

— Готово? — улыбается Лайонел.

— Угу, — киваю я, укладывая коробку на самую верхушку. — Ай да мы.

И вдруг Лайонел поворачивается ко мне и медленно начинает наклоняться. Что он делает?!

Вскидываю руки и прижимаю их к губам Лайонела.

— Ты чего творишь?! — возмущаюсь я.

— Черт, прости… просто я подумал… для детей теперь нет никого лучше, чем ты. Растишь их как своих. — Мое сердце сжимается от холода. А еще по-настоящему своих у меня быть не может. После того, что случилось с Керри, я не решусь на еще одну попытку. Так думала ли я о таком варианте? Совру, если скажу, что нет. Хочу ли я растить детей Керри? Да. Безумно. Но к ним в комплекте идет еще и Лайонел, и это меня не устраивает. — Может, мы могли бы…

— Я тебя поняла, — истерично кричу я. — Но как ты это себе представляешь?! Я люблю Керри, я люблю детей Керри. Но не тебя. Я не хочу с тобой жить. Долг и ответственность не сделают счастливее никого из нас. Я никогда не смогу прийти в твою постель и занять место Керри. Ты не плохой, но ты ее. И так будет для меня всегда.

— Ты права. Это всего лишь путь наименьшего сопротивления. Но я все равно предлагаю тебе подумать. Просто подумать. Ради детей, которых мы оба любим.

Лайонел определенно сошел с ума, предложив такое. Совершеннейшее безумие. Я не стану этого делать. Ни за что. Хватит с меня Брюсов с Ашерами. Ошибки созданы для того, чтобы учиться, вот я и буду. Правильно? Правильно. Прости, Керри.

Разумеется, Рождество испорчено. После неловкого разговора мы с Лайонелом старательно не встречаемся глазами. Хорошо, что нашу компанию разбавляют Роберт и Мадлен. Неловкость они чувствуют, но хоть причины не знают. В остальном, если не считать Лайонела, все идет очень даже неплохо, но вдруг, когда я начинаю собирать со стола грязные тарелки, Кики протягивает ко мне руки и кричит:

— Мама!

Все голоса разом замолкают, слышен только звук бьющейся посуды, а я пулей вылетаю из комнаты, запираюсь в ванной и начинаю рыдать. И как я могла подумать, что возмездие за Ребекку Йол меня уже настигло. Какая глупость! Черт возьми, Керри, как мы все до этого докатились? Твой муж предлагает мне жить с ними, а дети зовут мамой…

Ситуация стремительно выходит из-под контроля. И чтобы абстрагироваться я осуществляю свой старый план — беру Марион в офис Бабочек. День выходной, с остальными малышами посидит Лайонел. Старательно привожу себя в порядок, звоню Картеру и прошу его встретиться во мной в офисе минут через сорок, а трубку бросаю раньше, чем он сможет отказаться. Мне это необходимо.

Мы с Марион ждем в комнате отдыха. Она восхищенно смотрит на залив, а я переживаю и тереблю край юбки. Когда лифт открывается, сердце начинает колотиться. Только бы не ушел сразу. Наверное, мое состояние очень заметно: раскрасневшиеся щеки, частое дыхание… Даже думать не хочу о том, как он это интерпретирует. И сначала его глаза нахально изучают мое тело, но потом становятся злыми. Значит, обнаружил Марион.

— А ну стой где стоишь! — рявкаю я.

— Ты что задумала? — рычит он.

Марион подкрадывается ко мне ближе, не сводя с Шона глаз. Она кокетливо улыбается и одной рукой обхватывает мою ногу, при этом глаз смотрит только на него.

— Пытать меня решила? — фыркает Картер, глядя на ребенка с некоторым подобием интереса.

Ну еще бы, безраздельное внимание ребенка его забавляет. Это, наверное, хорошо.

— Пожалуйста, Шон. Ты ей очень нравишься. А малышке это нужно. Пожалуйста, ну пожаааалуйста. — Говоря это, я стараюсь скопировать взгляд Марион. У нее ведь отлично получается!

— Конелл, по-твоему я похож на человека, который облагодетельствует детишек?

— Ты похож на человека, который изредка облагодетельствует меня. И очень надеюсь, что у тебя подходящее настроение. — Я подхожу к нему ближе, сужая границы зоны комфорта.

Картеру могут не нравиться мои отчаянные попытки забыться в его объятиях, но игры — всегда пожалуйста. Он любит выигрывать, а я и не против. Сегодня. Хотя, может и вообще.

— И что же я, по-твоему, буду делать? — спрашивает Шон, совершенно отчетливо поддаваясь моим уговорам.

— Сидеть и смотреть фильм на супергигантском экране.

— Пойду принесу попкорн, заодно смирюсь с мыслью, что ты беспощадная стерва.

У меня расширяются глаза. Неужели так бывает?! Ох силы небесные! Он согласился. Я, конечно, не стала говорить Шону, что вместо фильма будет мультик. Кстати, я вообще не уверена, что Картеру мультики нравятся меньше фильмов, по-моему, искусство кинематографа вообще не по его части.

На диване, приволоченном из комнаты отдыха, мы сидим в таком порядке: Марион, Шон и я. Да-да, он в центре. Спросите, почему? А потому что нам обеим он очень нравится, и мне дали на этот день зеленый свет, причем настолько зеленый, что Марион ухитрилась удобно прильнуть к Шону и не получить за это по шапке. Ну почему, почему черт его дери, все это не может быть правдой? Вздохнув, следую ее примеру, ведь можно и помечтать… Залезаю с ногами на диван и кладу голову на плечо Шону, а его пальцы приподнимают край моей юбки и начинают ласкать кожу… Корзинка попкорна внезапно оказывается очень в тему, Марион за ней ничего не увидит, а я сама ни за что не стану останавливать Картера. Я тону в запахах и ощущениях, вот бы так жить, вот бы всегда так было. Из состояния истинного блаженства меня вырывает вопрос Марион:

— А почему телевизор такой странный. Из нескольких частей? — Здесь составной экран, совсем как и у суперкомпьютера.

— Потому что намного круче, когда все работает правильно и слаженно, — буднично отвечает ей Шон. — Но так умеют только машины.

Да-да, а в жизни мы теряем матерей и подруг, остаемся горкой осколков у алтаря и только делаем вид, что так и было задумано. В программировании есть понятие костыля — это то, что можно быстренько вставить, чтобы заработало, и за что можно классно получить по шапке, если забыть вовремя убрать. Но, смешно ведь, в жизни все то же самое. Снотворное и антидепрессанты, вечер просмотров мультика в компании Шона, переезд детей Керри в Сидней… Закрыть проблему без костылей в жизни не просто сложно, это практически невозможно. Мы слабые, слабее собственного мозга, который понимает, что владеющее им тело вытворяет нечто запредельно глупое, а ведь он у нас работает всего-то на десять процентов…

Но этот новенький, сверкающий костыль того стоит. Марион счастлива. Я не имею представления, чем Шон ее так покорил, может быть он в принципе нравится маленьким глупеньким блондинкам. А уж я-то в каком восторге…

Марион уже давно спит, а попкорн закончился, но мы с Картером все еще сидим на диване и смотрим глупый мультик.

— Неудивительно, что дети такие странные. Это похоже на тяжелую наркоманию, — тихо сообщают мне. Я усмехаюсь, глядя на подпрыгивающее до небес нечто.

— Считается, что это весело. Дети должны быть веселыми. — В ответ лишь фырканье.

Чтобы проверить, не разбудили ли мы Марион, я чуть вытягиваю шею и смотрю на ее спящее личико, на пушистые волосы, так хочется их поправить…

— Вставай, — вдруг заявляет Картер и ведет меня в коридор. — Когда они уедут?

— Я еще не знаю…

— Точно, — ядовито перебивает он. — Некорректный вопрос. Они вообще уедут?

— Я люблю этих детей. Я не хочу оставлять их в такое трудное время. Вот и все.

— Все?!

— Да, все.

— Конелл, они уже два месяца у тебя живут, тебе так нравится играть в их мамочку или что? Может, ты собираешься занять место умершей подруги? Как удобно, полностью укомплектованная, благоустроенная семья. Ты этого хочешь? Заметь, все к тому идет! — рычит он. — Очнись, смерть не сделала Керри святой. Нет человека, который хотел бы, чтобы близкие люди взяли и заняли вакантное место, будто его и не было вовсе. Думаешь, она хотела бы, что ее детишки звали тебя мамой, а муж имел в ее постели на ее простынях.

— ЗАТКНИСЬ! — кричу я. — Этого не будет никогда!

— Тогда не давай им такого повода. Ты эгоистично наслаждаешься моментом.

— Это не счастье, это…

— А что же еще? Ты боишься изменить свою жизнь, Конелл, а вот взять написанный Керри код и навернуть собственный интефейс — запросто! Там все уже есть, и даже если не заработает, ты не при чем, ведь ты же не она и не можешь быть в этом виновата.

По моему лицу текут слезы, они утопают в уголках губ.

— И что ты предлагаешь, просто выгнать их?!

— Я предлагаю тебе перестать сходить с ума от миллиарда просчитываемых вариантов.

Семья Прескотт — не твоя проблема. Это она завела семью, она родила трех детей, уверенная, что Лайонел справится с ними, даже если ее не станет. Почему ты веришь в Керри и ее родных меньше? Они не беспомощные и не бесполезные, а значит дело в тебе. В моменты сильных стрессов все мы делаем именно то, что хотим. Ты приехала ко мне, ты хотела этого, а теперь снова вошла в свое безопасное русло.

— Я…

— Слушай и не перебивай! Знаешь, у меня есть очень чудесное правило, которое упрощает все на свете: есть только два слова «я хочу». Не «я хочу, но», а просто «я хочу». Скажем, например, я хочу тебя. Не я хочу тебя, но ты как всегда решила заняться полнейшей хренью.

Только я хочу тебя. И знаешь, что это значит? Я тебя получу и это не обсуждается, потому что «но» в моей формулировке было опущено. Это у тебя тысяча вариантов, у меня один, а значит это у тебя нет шансов, а не у меня.

Его слова настолько прекрасные, что я не помня себя бросаюсь к нему на шею, целую его губы. Может быть, если бы я и в прошлый раз проявила больше твердости, он бы уступил, в конце концов если уж я кого и знаю, так это Шона. Стягиваю с него пиджак и расстегиваю пуговицы рубашки, а он сквозь атлас блузки гладит мою грудь. Я распластана по круглой стене, защищающей суперкомпьютер от мифического взрыва, прижата к ней телом Шона и схожу с ума от восторга и удовольствия. Но внезапно Картер замирает, а я поворачиваю голову и вижу удивленную Марион.

— Иди спать, ребенок, — шипит Шон и притягивает меня ближе, будто она сейчас бросится и начнет нас растаскивать в разные стороны.

— А что вы делаете? — вместо этого спрашивает малышка.

Смачно выругавшись и приведя в шок нас обеих, Картер поднимает с пола пиджак, а затем направляется к лифту. И все-таки он не выносит женщин до восемнадцати.

Тем же вечером я стучусь в спальню Лайонела.

— Я должна задать вопрос.

— Я слушаю, — говорит он, стягивая с носа очки и опуская книгу.

— Эм, я думаю, все в порядке. И…

— Я понял, — сглотнув, говорит он.

— Да. Прости. Школа Джулиана оплачена до конца лета, ему не повредит, так что…

— В конце лета и уедем.

— Хорошо. Прости еще раз.

— Все в порядке.

Это не слишком долго, но и не мало, правильно? У нас еще есть время.