Разумеется, папку я вытащила из бардачка уже на следующий день рано утром. Проследила в окошко за тем, чтобы Сергей уехал и поскакала по лестнице вниз к машине. Пока Алеша жевал свою кашу, я вчитывалась в тайную жизнь Петра и все удивлялась.

О том, куда деть эту папку потом, я как-то не думала. Только перед самым приездом Сергея сунула ее в боковой кармашек старого чемодана, который если куда и полетит, то только на помойку. Вариант мне показался идеальным: и данные под рукой, и в чемодан никто не полезет. Ага, совсем- совсем никто, кроме одного доморощенного террориста. Алексей вытащил папку на следующий день, причем прямо перед Сергеем. Благо, тот в своей жизни стольких папок навидался, что не придал значения.

Если бы не это, меня бы ждала хорошая выволочка, и, решив не рисковать семейным счастьем, я на следующий день поехала в общежитие прятать папку в старой, бесхозной комнате. Там могли появиться мама или Илона, но кому, в самом деле, понадобится лезть на пыльную антресоль?

Не знаю, как мама и Лона договорились об оплате коммуналки, но я в этом не участвовала. Они приезжали за квитанциями и, должно быть, появлялись на собраниях, но я об этом не знала и не хотела знать. Я ушла и закрыла дверь в прошлое. Как причудлива судьба, заставившая меня спрятать залог своего благополучия именно в этом месте.

Едва взглянув на дом, в котором прожила большую часть жизни, я почувствовала, как меня туда затягивает. Не в хорошем смысле. Воспоминания были так свежи и неприятны, будто я только утром покинула старую, неотапливаемую комнатушку с покрытыми плесенью обоями. Потребовалось собрать волю в кулак, чтобы переступить порог и подняться на второй этаж.

Комната еще больше обветшала: пол просел, дверь разбухла от сырости и еле открылась, а на одном из грязных стекол появилась трещина. Мальчишки засадили мячом или перекосило само здание? От одной лишь мысли, что не сойдись я с Сергеем, Лона жила бы именно здесь, меня передернуло. Не желая задерживаться в старой комнате дольше необходимого, подошла к накренившемуся шкафу, привстала на цыпочки, пошарила рукой по антресоли и, не обнаружив ничего стоящего, сунула папку между пакетами с нашими старыми вещами. Я очень хотела никого не встретить. Увидят из окна? Пусть. Будут гадать о цели визита? Прекрасно, пусть! Но вот общаться с этими людьми я не желала. Да и порядком растеряла навык.

Однако только закрыла дверь на ключ, как обнаружила в коридоре Маню. Женщина стояла около двери своей комнаты с сигаретой в руке и явно поджидала меня. Она и раньше напоминала скелет, а теперь и вовсе превратилась в анатомическое пособие.

— Класс, — прокомментировала она, окинув взглядом мой далеко не лучший, но добротный наряд.

Сергей всегда говорил, что признак хорошей жизни — дорогая и неброская одежда. Я старалась этому правилу следовать. Но если большинство обитателей общежития подметили бы только количество дыр и катышков на одежде, то Маня всегда отличалась завидной наблюдательностью. Впрочем, я тоже. Скользнув взглядом по женщине, я с трудом подавила удивление. На дворе двадцать первый век, где она нашла сигарету без фильтра?

— Слышала, у тебя сын, — без обиняков сообщила Маня. — Поздравляю. Не придется переживать, что дочка блядью вырастет. А парень… парням все можно. — Маня улыбнулась, и вокруг ее глаз собрались почти старческие морщины. Интересно, сколько ей лет? Я никогда не спрашивала.

— И это твое благословение?

— А тебе нужно благословение? У тебя на пальце кольцо с бриллиантом. Мое благословение простое: не просри мужика, который его подарил.

Внезапно мне стало не по себе. Некогда мои соседи продолжали зимовать в промерзших квартирах и принимать ставки на то, кто первым ладно в больницу с пневмонией.

— Как вы тут?

— Нормально, — каркнула Маня. — Помолился и спать. Проснулся — крыша на месте. Помогло, значит.

Она попыталась усмехнуться, но вместо этого закашлялась. Надрывно так. И до мокроты.

— Что с тобой?

Клянусь, я хотела подойти к ней, но не смогла. Знаете, в жизни каждого человека наступает момент, когда он теряет о себе последние иллюзии и перестает пытаться казаться лучше, чем есть на самом деле. Познав и приняв себя, я вынуждена была смириться с горькой правдой: я брезговала бедностью и бедняками. Это меня не красит, но что толку врать? Манька мне почти нравилась, но коснуться ее костей и дряблой кожи я не смогла.

Тем более жутко стало, когда она легко и просто ответила:

— Рак легких.

Не знаю, что меня шокировало больше: эта новость или то, как Маня об этом заявила.

— Приятно, что хоть один человек этого не ожидал, — вдруг хмыкнула она по-доброму.

Будь на месте Мани кто-то другой, я бы, наверное, сначала выразила сочувствие. Хотя бы попыталась, но в общежитии не нужно думать о нормах этикета. В двери здесь входит первым тот, кто успел, руку не подает никто — опасно, а о том, что во время еды принято пользоваться ножом, никто даже не задумывается.

— У врача была? — спросила я. — Что говорят?

— Что у меня ни вшей, ни сифилиса, — хмыкнула Маня. — Когда достояла в очереди к онкологу, лечить уже было нечего. Два месяца осталось.

Когда мать бросила на с Поной, помню, Маня обозвала ее проституткой. Она многих обзывала проститутками, но мне все равно стало легче. Это был знак какого-никакого сочувствия. А еще она никогда не выгоняла нас из ванной, терпеливо дожидаясь очереди. Редкость.

Неожиданно мне стало за Маню так горько. Ей было не место в общежитии, что за злой рок витал над этой женщиной всю жизнь? Хоть бы кусочек справедливости для нее выбить. И, черт возьми, муж входил в правительство Петербурга, я могла это сделать.

Вернувшись домой, я решила поговорить с Сергеем, и он отреагировал положительно. Политику было выгодно заботиться о бедняках, причем чем показательней, тем лучше. Он обещал попытаться выбить для Мани деньги, ну а дальше перешел к своей любимой части:

— Но ты должна написать о ней статью, — потребовал взамен.

— Хочешь лучей славы, Сергей? — кисло поинтересовалась я, хоть и не собиралась сопротивляться, уже все для себя решив.

— Хочу, чтобы ты занялась тем, к чему у тебя несомненный талант.

— Ох, если выбирать профессию по такому принципу, то у нас проблемы. Тебе придется бросить политику и податься в специалисты по лести!

— Политики льстят друг другу даже больше, чем люди искусства, — не согласился Новийский. — Ну так что? — не дал он мне соскочить с крючка.

— Я напишу статью, — согласилась я. — Но никаких газет и редакторов. А то пока я бодаюсь с этими товарищами, Маня умрет.

Новийский помрачнел.

— Интернет, ты о таком слышал? Если договориться с админами больших групп в соцсетеях. — Я потерла пальцы друг о друга, намекая на, скажем там, аванс. — Можно привлечь внимание куда проще. И, конечно, дальше раскрутить блог с этой историей. Ты сам говорил, люди любят восстанавливать мнимую справедливость.

— Ты так сексуально планируешь захват виртуального мира, что я просто не могу подобрать контраргументы, — улыбнулся Сергей, дьявольски сверкая глазами.

Что ж, возбуждаться от амбиций друг друга не так уж плохо. А какие маленькие слабости делают приятнее вашу жизнь?

На статью ушло больше времени, чем я думала. Нужно было спешить, учитывая, как мало времени осталось Мане, но наличие на руках маленького ребенка не способствовало. Собирать материалы, приглядывая за Алексеем, оказалось сущей пыткой, а отсутствие опыта и, разумеется, уверенности в результате, вызывало нервный тик. Я лезла в словарь по поводу и без, потом находила тысячи противоречивых примеров и списков ошибок для новичков. К концу второй недели я начала сомневаться в своей способности складывать слова в предложения… и обратилась за помощью к человеку, который давно этого ждал. Сергей ничего не говорил, но я прожила с ним под одной крышей более двух лет и все повадки успела выучить назубок. Будучи повернутым на статейках о себе в прессе, Новийский замечательно разбирался в нюансах эпистолярного жанра, равно как и в пиаре. Он помог мне перестроить каркас (ну да, как всегда, под финал пришлось начать с начала) и подчеркнуть социальную направленность. А еще, что не менее важно, взял три дня в счет отпуска, чтобы избавить меня от Алексея.

— Ряд статей? — возмущалась я. — Ха. У меня времени два месяца, но на возню с первым опусом я убила три недели. И ты еще говоришь о попытке устроиться в газету.

От разочарования я выпила дорогущее вино, как воду.

— Это твоя первая статья за долгие годы, — скромно напомнил Новийский.

— А ты все ждешь чудес.

Промилле в крови явно не хватило, и я наполнила бокал снова.

— Тут дело не в первой и не в последней статье. Времени нет, а я плетусь со скоростью инвалида. Самонадеянная, высокомерная, и вообще… Слов не хватает, чтобы описать себя любимую!

— Хватит жаловаться, — улыбнулся Сергей. — Как не стыдно заниматься самокопанием при ребенке?

— Сначала я при ребенке две недели чертыхалась, теперь перешла к алкоголизму, а ты переживаешь из-за нытья? — спросила я кисло и отхлебнула вина.

— Пить и ругаться он научится в любом случае, а вот рефлексировать по поводу и без — не обязательно. Если, конечно, не насмотрится на дурной пример, — с намеком ответил Новийский. — Понятно, что тебе непросто. Декрет выбил тебя из колеи, но это временно. Традиционный период адаптации составляет три недели, так что я тебя поздравляю, все почти позади. Не растеряй достигнутое.

— Оч-чень смешно! — огрызнулась.

— Смотри, Алексей, мама говорит «р-р-р-р»! — усмехнулся Новийский.

— Вопрос из любопытства: с тебя убудет, если назовешь ребенка не полным именем?

— Еще скажи тебя называть «Сафри».

— Ну, другие зовут, — пожала я плечами. Кличка как кличка, есть куда хуже.

— Сафри — это что-то маленькое, злобное и колкое. Не лучшие качества для жены. Подпитывать их я не собираюсь.

Он так широко улыбнулся, что я и сама хмыкнула.

— Пойду поработаю, — сказала. Посмотрела на бутылку, и решила, что ее общество будет очень даже кстати.

Однако результат того стоил. При скромной помощи Сергея администрация раскошелилась на местечко для Мани в онкологическом центре. Мою статью опубликовали на следующий день, появились первые заинтересованные. Затем Сергей упомянул мое маленькое расследование в одном из интервью, и следящих глаз стало больше.

За следующие две недели я опубликовала интервью с Маней об онкоцентре, ее краткую биографию и даже несколько фото общежития с кратким описанием отношения служб к подобным местам. Разослала их, опять же, по сети за определенные деньги под видом журналистского расследования. И если до этого результаты были ожидаемы, то после мне на почту посыпались письма. Одни — с описаниями подобных ситуаций и просьбами не обойти вниманием и их, а другие — с оскорблениями. То, как жила я сама, очень быстро раскопали и не преминули использовать против меня. Мол, выбралась из общежития, уехала, а теперь корчит из себя святую сочувствующую.

Узнав об этом, Сергей строго-настрого запретил мне комментировать подобные высказывания. Любой человек, высказывающий свое мнение публично, априори становится уязвим. Но те, кто привлекает к себе внимание с помощью результатов чужой деятельности нуждается в ответе. Без диалога они бессильны. Иными словами, если ты дал алкоголику бутылку, то не плачь потом, что он не завязал со своим пагубным пристрастием.

Маня сдавала быстро, ей дали единовременную ударную дозу химиотерапии, но это болезнь не замедлило. От продолжения она отказалась, а соблазнять ее лишними неделями мучений я не стала. Люди не готовы терпеть мучения ради одних лишь мучений. У Маньки ведь никого не осталось. Несколько лет назад последний из ее родственников — брат — умер от цирроза печени. Судите или нет, но в тот день общежитие вздохнуло с облегчением.

Вместо химиотерапии мы устроили девичник. Я пригласила Лону и сняла столик в дорогом ресторане. Перед этим мы ненадолго забежали в магазин и купили для Мани мундштук и платье по моде двадцатых, под стать. Дешевое, блестящее. Оно выглядело ужасно, тем более на костлявом теле женщины, но я не стала предлагать запустить руку в бездонный кошелек Новийского. Маня никогда ничего не просила. Гордо сжимая зубы, она была готова умереть в одиночестве в общежитии. Предложение обрядиться в тряпки подороже ее бы обидело.

Я боялась, что в ресторане будет неловко, но оказалось совсем не так. Маня принесла с собой старые черно-белые фотографии, и, взглянув на них, я обомлела. В юности эта женщина была очень красива. Я бы даже сказала, в ней чувствовалась порода. Грива темных кудрей, черные высокие брови, вызов в глазах. В годы, воспоминания о которых мы держали в руках, Маня играла на сцене. Она охотно рассказала нам об учебе в театральном, об актерской братии, о закулисье. У нее получалось очень увлекательно, и мы обе заслушались.

— Но, если ты была хорошей актрисой, как вышло, что вернулась в общежитие? — не сдержавшись, задала я вопрос.

— Как и все женщины, — легко ответила она. — Я забеременела от режиссера. Он был женат, и меня вышвырнули из труппы. Беременная актриска с запятнанной репутацией оказалась никому не нужна. Девчонку родила, отдала в приют.

— И где она? — сглотнув, спросила Лона.

— Не знаю. Не искала, — снисходительно взглянула на нее Маня. — Хотела, но к чему заставлять ее стыдиться матери?

— Это неправильно! — запальчиво возразила Лона. — Мать есть мать.

— Цветочек, твоя мамаша просто непутевая, а мой отец пил. Брат — не только пил, но и распускал руки. Как бы я стала ее защищать? — Маня подняла свои тонкие руки-палочки, показывая нам. Раньше она была полнее, но особой физической силой не отличалась и тогда. — Я решила, что лучше пусть мою дочь недолюбят, чем покалечат. Она родилась хорошенькой, у нее были неплохие шансы попасть в семью. Большего я ей дать не могла.

Я бы с этим поспорила, но у каждого своя философия. Лона раздраженно пыхтела рядом.

— Твоя сестра вот дала деру из общежития, и я уж думала, никогда больше ее не увижу. Разве что в газете. Глазам не поверила, когда заметила ее в коридоре.

От этого разговора я напряглась. И не зря.

— Да, я все хотела спросить, — нахмурившись, повернулась ко мне сестра.

— А зачем ты приходила в общежитие?

— Документ потеряла, решила проверить в комнате, — соврала я, не моргнув глазом. Версию готовила заранее, потому что знала: вопрос о том, как мы встретились с Маней, обязательно всплывет.

Лона мне поверила и сразу потеряла интерес, но сердце все равно застучало в ушах. Ей нельзя было знать правду.

Очень редко бывает так, что в катастрофе виноват только случай. Если кружка падает со стола, значит ты поставил ее на край. Если обжегся о раскаленную сковороду, значит, не потрудился проверить, хорошо ли взял прихватку. Во всем и всегда виноваты мы сами.

Мне стоило сделать иначе очень и очень многое, но я так и не поняла, в каком именно месте допустила главный просчет. То ли когда влезла в романтические дела сестры, то ли когда для самоуспокоения решила попросить Ваньку посодействовать в поисках информации, то ли когда не приняла никаких мер, эту самую информацию получив. Сергей бы сказал, что вся моя беда в неуверенности в себе, но сама я думаю, что в перфекционизме. Мне всегда кажется, что сделано слишком мало, плохо и неправильно. А другим непонятно, зачем я вообще все это затеяла. Одно знаю наверняка: каждый человек должен для себя решить, кем он является. Сергеем Новийским, помогающим лишь тем, кто об этом прямо попросит; или Ульяной Сафроновой, от которой не избавишься.

Да, я навязчива. Не со всеми, конечно, только с близкими, но все же. Я заставляю сестру жить в своей квартире, таскаю домашние супчики парням, поссорившимся с отцами, я не могу успокоиться, пока не развожу родных с недостойными людьми. А, главное, я уверена, что без меня им никак. И, конечно, ошибаюсь.

В тот страшный день сестра пришла ко мне в районе девяти часов вечера. Сергей задерживался на работе, я была одна, скучала. Подумала, что Лона соскучилась по племяннику и обрадовалась ее обществу. Только когда Лона полезла в сумку и достала из нее ту самую папку, я поняла, что натворила, и потеряла способность дышать. Я сохранила информацию о Петре только на случай экстренного вывода сестры из состояния острого помешательства на объекте страсти. Я собиралась показать Лоне папку только в том случае, если она сойдется с Петром снова, но план провалился. Благородный порыв превратился в предательство.

— Ты сказала, что потеряла какой-то документ, возможно, в общежитии, — начала Лона сбивчиво. — Но в последний раз мы убирались там с мамой, и я… я решила помочь. Сегодня после работы заехала за квитанциями и решила заодно проверить… Как думаешь, что я нашла? — потребовала она.

У меня в висках застучало.

— То, что я пыталась тебе сказать на протяжении долгих месяцев, — ответила, мигом выстроив оборону.

Я понимала, что сестре стоит посочувствовать, пожалеть, ведь она узнала об изменах человека, которого любила. Но как? Наружу вдруг полезла обида за то, что мое мнение опять не учли и опять незаслуженно. Я ведь знала, что Петр ублюдок с того самого дня, как его увидела! Тем не менее, Сергей это игнорировал, Илона это игнорировала, и иногда у меня создавалось впечатление, что это не они спятили, а я. Это у меня паранойя, шизофрения и все прочее!

— То есть ты все это время знала? — спросила она так, будто я скрывала тайну ее рождения!

— Нет, это я получила уже после вашего разрыва. Но я догадывалась, что с Петром что-то не так. И потому обратилась к Ваньке…

— Должно быть, вы с ним отлично надо мной посмеялись! — резко перебила сестра. — Посмеялись и забыли, а правду спрятали на антресоли в общежитии. Почему, кстати, не здесь? Что, Сергей не одобряет твое копание в жизнях других людей?

— А ты готова меня слушать? Или снова скажешь сидеть молча, раз моя жизнь устроилась? — припомнила я ей пару оброненных фраз. — Извини, один раз тебя уже накачали наркотиками, я решила перестраховаться. А то, знаешь, в синяках ты, а разгребать — мне.

— Я тебя об этом не просила, — жестко отбрила она. — Я тебя вообще ни о чем не просила. И я съеду из твоей квартиры завтра же! Раскапывать информацию о моих друзьях у меня за спиной… Это слишком!

Я не сдержалась и закатила глаза, чем еще сильнее разозлила сестру. У нее даром что пар из ушей не пошел. Впрочем, со мной творилось то же самое.

— А знаешь, давай! — рявкнула я. — Мне все советуют отпустить тебя и позволить повзрослеть. Ну. кроме мамы, конечно, ей бы и самой нянька не помешала. Сергей так и вовсе считает, что вся ответственность за то, что могло случиться с тобой во время романа с Петром, полностью на тебе. Ты читала, да? Конечно, читала. Он любит распускать руки и групповой секс. И ты еще спрашиваешь, почему я лезу не в свои дела? Ну, прости. Вот такая бракованная у меня забота.

— Это не забота, а высокомерие. Ты так поступаешь, потому что считаешь меня ни на что не способной. Не бил он меня. Не. Бил! Мы так играли, но о чем я? Такой зануде, как ты, не понять. Просто прими как факт, что мне не нравятся мужчины, готовые проводить вечера за рассуждениями о полотнах Пикассо. Наверное, Сергей хороший муж и отец, но я бы с таким умерла со скуки. И все же не навязываю тебе свою точку зрения. Почему ты считаешь, что имеешь на это право?

— Действительно! Дело именно в этом. Хотя, постой, может, еще имеет некоторое значение то, что Сергей мне не врет и не изменяет?

— Это ты так думаешь! А потом найдешь на чердаке папку, — привела она железобетонный аргумент.

— И все бы ничего, но я месяцами пыталась тебя предостеречь, а ты велела мне не упоминать имя Петра.

— И ты пошла к Ивану Гордееву, чтобы он узнал, с кем спит Петр, когда он не со мной. Знаешь, это было очень больно. Двойной удар. Я доверяла тебе и Ване, а вы меня обманули. — Лона стерла со щек злые слезы. — Знаешь, с меня хватит. Я устала от того, что ко мне относятся как к маленькой, бессловесной девочке. Вы все ответите за то, что водили меня за нос!

По решимости на лице сестры я поняла, что грядет взрыв, и пора принимать меры.

— Верни папку, — потребовала.

— Нет, — отрубила сестра и развернулась к выходу.

— Не делай глупостей! — рявкнула я и бросилась следом. — Ванька пошел на подлог из-за этой информации. Ты можешь навредить ему. Отдай!

Я попыталась ухватить краешек папки, но Лона ее вырвала с такой силой, что сломала мне ноготь. Она обернулась, и вдруг на знакомом с детства лице я увидела совершенно безумные, чужие глаза.

— Какая досада, что на этот раз ты не все предусмотрела, да? Жаль, что в этом мире нет людей, готовых прощать ошибки.

Она выскочила за порог, а я поняла, что все испортила. Заложенный в моей сестре инстинкт саморазрушения сработал, как часы. Толька на этот раз под угрозой оказались и другие. За Ваньку стало по-настоящему страшно. Что-то мне подсказывало, что, если фотографии всплывут, ему не поздоровится.

Я бросилась к календарю и пальцем прочертила по цифрам даты. Выходило, что по дикой и страшной случайности именно в тот день Петр был в Петербурге. И не нужно было семи пядей по лбу, чтобы догадаться, зачем Лоне понадобилась папка. Она отправилась к нему. И было уже достаточно поздно, чтобы дом терпимости заработал…

Тогда-то мне и стало по-настоящему страшно. Обида на весь мир могла толкнуть сестру на полное безумство.

Я схватилась за телефон, позвонила Сергею вкратце обрисовала ситуацию. Мне нужно было оставить с ним Алешку. Сын, тем временем, ревел, реагируя на мой невроз, но старалась не поддаваться инстинктам. Раз папа не хочет помогать маме, пусть сидит с ребенком! Недолго думая, я следующим я набрала Ваньку.

Приехав, муж попытался выяснить, что происходит, но я знала: стоит рассказать, и он не выпустит меня из дома. Лона ему до лампочки, но мое благополучие — совсем другое дело. Я приложила все силы, чтобы уйти от расспросов, но. если бы не Ванька, не вышла бы за порог. Закралось подозрение, что Сергей прекрасно знал, куда я собралась. И только необходимость торопиться не позволила мне устроить разборки прямо на месте.

Когда пришел Ванька, я упихивала в сумку деньги и диктофон, не зная, что может понадобиться.

— Гордеев, — донесся до меня изменившийся голос мужа. — Головой отвечаешь. Что случится…

В этот момент он замолчал, и я мысленно его поблагодарила. Сергей Новийский не опускался до угроз, он вообще был самым цивилизованным человеком из всех, кого я знала. И я не хотела, чтобы это изменилось.

— Я понял. Уж поверь, со мной с Саф ничего не случится. Лучше бы не за нее боялся, — огрызнулся в ответ Ванька.

Едва я оказалась у двери, он настойчиво подтолкнул меня в спину, не став терять ни минуты. Выходя, я бросила через плечо взгляд на мужа. Это был последний раз, когда я посмотрела на мужа сквозь розовые очки.