Пролог

ОТ АВТОРА

Все герои и события книги вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми случайны. И тем, кому мои вдохновения опять спать по ночам не дают, облегчаю работу: книга написана по мотивам биографии Жаклин Ли Бувье Кеннеди Онассис. Кроме нее у меня музы не было.

Эта история не о нас, разве что чуть-чуть. Но только потому, что иных уз я не знаю и по-другому чувствовать не умею.

Моей сверкающей Брошке.

«Жена члена Законодательного собрания была уличена в скандальной связи с другим мужчиной», — кричат заголовки газет, пока на документах о моем разводе сохнут чернила. К несчастью, сохнут они недостаточно быстро.

В последние месяцы кажется, что если стряхнуть всю грязь, вылитую на меня таблоидами, то от прежней Ульяны Сафроновой останется не больше половины. Иногда ужасно хочется так и поступить: эгоистично обелить свое имя, рассказав людям правду об этой истории, но, боюсь, не поверят. Все уже давно забыли, кто настоящая и единственная жертва. Да и нужна ли людям честность, пока есть сенсация? Меня называют меркантильной, охотно забывая о том, что я рассталась с мужчиной на самом пике его успеха, к которому мы шли, между прочим, бок о бок. Как они ухитряются это сочетать в своей голове? Без понятия. Но более чем уверена, что реши я указать на этот маленький нюанс, мой слабый писк потонет в дружном хоре громогласных заголовков.

Я утешаю себя тем, что перед самыми близкими и важными людьми я невиновна, а общественное мнение — не более чем химера: сегодня оно одно, а завтра прямо противоположное. Надеваю эту мысль, как броню, поднимаясь с кровати по утрам. Просто меня заставили выбирать сторону, и я не стала делать вид, что чаши весов в равновесии. И это было правильно. Я все старалась делать правильно и вовремя, но… влюбилась. И теперь уже никто не поверит, что я и не хотела сделать кому-либо больно. Что ж, судите. Вот я здесь такая, и ничего уже не исправить.

***

Несколько месяцев назад

— А ну покажи, — велел Сан Саныч, вынуждая Ивана отнять лед от подбитого в ходе спарринга глаза. — Вот ведь ты хорош! — И от досады языком цокнул почти виновато.

Ваня попытался грозно на него зыркнуть, но с начавшей наплывать бровью, да еще сидя на неудобной, слишком низкой, лавке это получилось не слишком эффектно, и он решил спустить сенсею — как называли Сан Саныча в зале — ядовитую ремарку.

— Знаешь, что самое пакостное? — фыркнул он, отбросив завернутый в полотенце пакетик со льдом, пользы от которого не наблюдалось. —

Сегодня Новийский делает заявление для прессы. Выдвигает свою кандидатуру на выборы. Понимаешь, да? Камеры, репортеры, и начальник службы безопасности с фингалом в пол-лица на экране крупным планом. Лучшей антирекламы бизнесу не придумать, — улыбнулся он мрачновато, уже представляя, что ему на это скажет Зоя вместе с которой они поднимали охранное агентство. На

кампанию Новийского возлагали большие надежды благодаря широкой огласке мероприятия, но фингал сводил ожидания на «нет».

Сан Саныч расхохотался и закинул на плечо полотенце.

— А нечего было витать в облаках на спарринге, — с ухмылкой озвучил он прописную истину. — Если предстоит такое ответственное событие, можно и пропустить денек тренировок. А теперь мало того, что тебе разукрасили смазливую мордашку, так еще нервничать в пробках придется.

— Да тут рукой подать, — отмахнулся Иван. О собственной смазливости даже не спорил — давно научился пропускать мимо ушей любые комментарии о своей внешности: и хорошие, и не очень. — И потом, перед подобными встрясками разогнать кровь не мешает.

Но настроение этот разговор немного испортил. Сан Саныч тоже что-то почувствовал и задумчиво потер подбородок, что Ваньку совсем не порадовало. Недомолвки старого друга всегда оборачивались грядущими неприятностями. Нюх у него был на такие вещи. Но только пострадавший открыл рот для вопроса, как послышались голоса: это прибывали новые ребята — галдели,

спорили, шутливо перебрасывались шапками. Ваня с Сан Санычем оба были ранними пташками: утро, как правило, принадлежало только им. Какой-то быстро заканчивающийся час, но он был неприкосновенен. Оба мужчины его берегли и нежно любили. Сенсей был тем единственным, кто до сих пор порой клал Ваньку на лопатки, и потому тот каждое утро задавался вопросом: победит на этот раз или нет? Считал день удачным, если это случалось, а всю дорогу до работы самодовольно ухмылялся. Ему это было нужно. Несмотря на то, что юнцом его уже было не назвать, огонь в крови так и требовал подпитки. Потому Ваня каждый день с трудом отдирал голову от подушки в пять утра, выпивал чашку горького черного кофе, брал костюм и туфли, забрасывал их в машину, а сам натягивал спортивный костюм и ехал в тренажерный зал, чтобы снова попытаться сделать свой день чуточку лучше еще на старте.

Отвернувшись от галдящих новоприбывших, Ваня все-таки потребовал от Сан Саныча:

— Давай выкладывай.

Тот посмотрел на него и усмехнулся.

— Экий прозорливый. Я вот подумал: если Новийский баллотируется в Госдуму, то как же Ульянка? Тоже переберется в Москву?

Ваня сжал зубы.

— Ничего об этом не знаю, — ответил резковато.

— А может, так будет правильно? — мягко поинтересовался Сан Саныч. — После всего, что случилось, ей пора жить дальше, своей жизнью. — Заметив, как сжались в кулаки руки парня, добавил: — Не горячись. Ты и сам понимаешь, что я прав.

— Я с тобой не согласен, — тем не менее, отозвался Ваня и поднялся с лавки. — Пойми, я ведь там тоже был! Много раз думал, что нужно было запереть ее в машине, не пускать, но ведь это Ульяна. Она бы скорее через багажник вылезла, чем просидела на месте десять минут.

— О да, Ульянка такая, — улыбнулся сенсей. — Кстати, передавай ей привет от меня. Можешь крепко поцеловать даже.

Но Ваня шутку не оценил, молча кивнув, подхватил свои вещи и направился в душ.

Утром у него было дурное предчувствие. Говорят, интуиция — женская стезя, но Ваня своим ощущениям верил, помня о том, что дыма без огня не бывает. Если птицы поют, значит, рядом с ними опасности нет, если паутина сорвана, то до тебя этой тропой уже кто-то прошел. Именно из таких вещей произрастают необъяснимые ощущения, и никак иначе. Научился замечать — получай в придачу интуицию. Он привык доверять таким вещам, хотя не все мог объяснить логически, не напрягаясь. Знал, что если расстарается, сумеет, но какой был в этом толк, если даже Сан Саныч заподозрил неладное?

— Вот это ты молодец, — фыркнула Зоя, стоило Ивану выйти из машины и продемонстрировать ей подбитый глаз.

Признаться, реакция напарницы по бизнесу пугала его даже больше отзывов прессы. И неспроста. Учитывая подбитый глаз на главном рекламном лице их охранного агентства, ситуацию уже было не спасти ни безупречным костюмом, ни начищенными до блеска туфлями, ни идеально уложенными волосами. Потому, Ваня театрально раскинул руки и повернулся вокруг себя, нагло улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Нравлюсь? — прошептал проникновенно. — Скажи, хорош, а?

«Вот ведь ты хорош!» — пронеслись в мозгу слова Сан Саныча, и ведь даже не поспоришь.

— Не паясничай, — осадила его Зоя, не оценив шутки. — Начальник охраны предвыборной кампании с подбитым глазом! Уму непостижимо! Раз головы на плечах не имеешь, спрячься в чулане. Я сама расставлю ребят и встречу Новийского и его женушку. Аты попытайся не попадать в объективы. Иначе я тебе двину по второму глазу. Репутацию еще больше это нам не испортит, а мне будет приятно. Можно даже сделать это на камеру, чтобы знали: у одного человека в нашем агентстве все же есть яйца. Авось, спасемся.

С этими словами она резко развернулась и ушла. А Ваня усмехнулся. Из службы в войсках Зоя вынесла просто удивительный навык: осаживать любого, кто не по ней. Иногда даже брали сомнения, что она женщина. И все-таки, полностью проигнорировав грозные выпады напарницы, Иван отправился проверять расстановку своих людей и, рискуя уже не вторым глазом, а как минимум жизнью, внес в план некоторые изменения. Обязанности распределял он объективно лучше, но сегодня уже один раз облажался, и в глазах Зои это вполне тянуло на лишение привилегий в лице признания превосходства напарника. К счастью, ей было не до того: судя по всему, ее здорово муштровали какие-то большие шишки, вынуждая представить полный план охраны мероприятия. Ванька ей искренне посочувствовал: обычно такими вещами занимался он, с детства привычный давать отчеты о проделанной работе, а вот напарнице подобного воспитания не хватало. Ну что ж, она сама так решила, и Иван теперь чуточку злорадствовал.

По громкой связи новость о прибытии главных персон мероприятия звучала так: «Новийский с супругой прибыли». Даже сухой тон Зои не смог скрыть предвзятости, прозвучавшей в формулировке. Ваня давно смирился с тем, что его напарница терпеть не могла Ульяну — одного из самых старых его друзей. Это было незаслуженно, но парень перед этим был бессилен. Во время старого конфликта она поддержала сторону человека, которого знала и любила, но она видела лишь верхушку айсберга. Любой, кто стал бы свидетелем полной картинки, не осудил бы Ульяну. С другой стороны, вступаться за нее не имело смысла: даже если бы Зоя решилась выказать «супруге Новийского» хоть малейшее неуважение, пожалела бы мигом. Эта девушка, ко всеобщему ужасу, обладала бритвенно-острым языком, злить ее лишний раз не стоило. Да и могло ли быть иначе, если Ванька еще помнил, откуда начинала свой взлет эта девчонка, а теперь жена без пяти минут члена Законодательного собрания. Такая не каждого подпустит на расстояние обиды.

Выглянув из окна в коридоре, Иван увидел, как Новийский расшаркивается перед каким-то высокопоставленным лицом. Говорили на редкость душевно: хлопали друг друга по плечу и улыбались. Никаких сомнений в том, что новоявленный кандидат выиграет выборы, не было. Все это понимали, уж больно выгоден такой персонаж верхам. Молодой, симпатичный — видный, в общем. И их с Ульяной история была просто сказочной, особенно после легкой журналистской ретуши. Они вполне могли бы поставить Москву на колени, никто и не сомневался. Вот только кому из них была нужна столица на самом деле: обоим или только одному?

— Ваня? — эхом прокатилось по пустынному помещению. Пресс-конференция должна была состояться на первом этаже, но, подгоняемый нежеланием встречаться с представителями СМИ, Иван забрался на второй этаж и теперь осматривал периметр то из окна, то с балкона. Надеялся никого не встретить, несмотря на то, что остановился прямо напротив дверей уборных. — Что с твоим лицом? Надеюсь, это не мегера постаралась? — спросила Ульяна, подходя ближе и цокая каблуками бирюзовых туфель по плитке.

— Эта мегера куда охотнее откликается на Зою, — отшутился он, осознавая тщетность попыток разнять женщин. — И нет. Сан Саныч постарался.

— Значит, тебя побил мужик с гусарскими усами. И не стыдно? — пошутила она и плюхнула сумку на подоконник.

Ваня на всякий случай осмотрелся, но все было спокойно, а Новийский продолжал обмен любезностями, не обращая внимания на ожидающих представителей прессы.

— Он, кстати, привет тебе передавал, — ответил Ваня и хотел ответить на шутку про усы, но заметил, что, доставая вещи из сумки, Ульяна прятала лицо. Высокая прическа не позволяла закрыться волосами, и она отворачивалась слишком сильно.

— Саф, — позвал он ее по старому прозвищу, мгновенно растеряв шутливый настрой. — Ты в порядке?

— Нашла, — отозвалась она, преувеличенно бодро. — Сейчас твои боевые травмы загримируем.

На вопрос не ответила, но это было и не нужно. Стоило ей провернуться, как Ваня разглядел красноту вокруг глаз. Плакала.

— Тональник? — Он не стал настаивать на своем. По крайней мере, до момента окончания пресс-конференции сердить ее еще больше не стоило. — Ты серьезно? Давай без этого, я при исполнении и не могу отвлекаться.

Правила игры охотно переняли:

— О бога ради, это же пара минут! И не тональник, а консилер. Он справляется куда лучше, плюс, у меня хорошая палитра. Отек, конечно, не скрыть, но хоть с расстояния не будет заметно. Навряд ли тебя будут снимать крупным планом. А попытаются — отворачивайся.

Она крутила в руках какую-то коробочку и кисточку, а это означало, что с рельсов уже не сойти. Решение принято, сопротивление бесполезно.

— Ты правда собираешься меня… накрасить? — сделал Иван слабую попытку вырваться из лап фанатичного гримера, но, разумеется, тщетно. — А если на твоего мужа нападут какие-нибудь монстры, пока ты упражняешься в визаже?

— Гордеев, когда ты вот так жеманишься, куда больше напоминаешь девицу. Я, конечно, понимаю, что фингал в пол-лица придает мужественности, но это Сергей баллотируется в Думу, а не ты — в неудачники года, — закатила она глаза. Туше. Спорить с ней действительно не стоило.

Иван кисло улыбнулся и оба, не сговариваясь, посмотрели в окно, где журналисты уже дожидались сенсации. Надо было убираться. Разговор затягивался, а жена кандидата, активно общающаяся с другим мужчиной или, упаси боже, касающаяся его лица, это определенно из разряда «хот».

— Раз мы в России, здесь просто обязан быть темный, пыльный коридор, заваленный сломанной мебелью, — подсказала Ульяна и огляделась.

— Давай за мной. Я здесь все изучил, — усмехнулся Ванька.

Стул ужасно скрипел и шатался, но бывали времена, когда Иван рисковал и большим, нежели сохранность пятой точки. Далеко не с первой попытки обнаружив приблизительный центр масс видавшего виды предмета мебели, парень приготовился страдать. В его понимании, это было лучшее слово для описания процесса, при котором мужчине замазывают масштабный синяк всякими женскими штучками. Декорации, кстати, соответствовали кошмарности ситуации: мигающая тусклая лампа, нагромождение сломанных стульев из зала, доски, щепки, и все покрыто толстым слоем пыли, который не мог не перекочевать на безупречный костюм.

— Голову подними, — велела Ульяна и тронула пальцами припухлость на его брови.

— Ауч.

— Терпи! — потребовала, и Ваня помимо воли улыбнулся.

Щеки коснулась холодная, жесткая кисточка с какой-то липкой массой. Несколько минут Уля пыталась справиться с синевой с помощью инструментов, но потом сдалась: отложила их в сторону и стала терзать кожу пальцами. Растирала краску так рьяно и активно, что Ваня усмехнулся. Навряд ли даже Сан Саныч с Зоей пощадили бы его меньше, чем маленькая и хрупкая Сафри.

— Что? — спросила она, заметив, как смешливо кривятся губы Вани.

— Если не умеришь пыл, ты мне голову открутишь.

— Слышал поговорку о красоте, которая требует жертв? — не стала она сочувствовать.

Ваня весело взглянул на нее, вспоминая, какой впервые встретил Ульяну Сафронову, подстриженную чуть не под мальчика, худенькую, в лучшем случае миловидную помощницу отца. Метр с кепкой в ярко-красных туфлях, вытянутых на коленях брюках, с вызовом в глазах. Ее все звали Сафри, и Сафри она была. Дерзкая, колючая, озлобленная девочка из низов в панцире из цинизма, под которым скрывалась редкостная наивность и доброта. Возраст и опыт все поправили: скрасили неровности, заставили отрастить настоящие зубы и почти непрошибаемую броню, научили надевать темно-зеленое платье, сумасшедшие дизайнерские туфли и выходить на поклон публике с красными от слез глазами ради мужа, который, по мнению Ваньки, этого не заслуживал. Да, оболочка изменилась, обстоятельства, внешность, но из-под всего благоразумия пробивалась все еще Сафри — та самая, которая могла залезть в любой пыльный угол и замазать Ивану Гордееву синяк. Так было раньше, так было и сейчас. Не без горечи он подумал, что сам изменился куда больше. И, в отличие от Ульяны, не внешне.

Объективно говоря, она похорошела. Отрастила волосы до плеч, научилась одеваться так, чтобы подчеркивать то невидимое нечто, данное ей природой и выделявшее из толпы, но то была чужая кожа. И Ванька скучал по настоящей Ульяне. Не сдерживающей шаг при ходьбе, не оглядывающейся в поисках объективов, не фильтрующей колкости, коими раньше виртуозно осыпала окружающих. Был в ней особый шарм, который теперь спрятан макияжем и укладкой, замаскирован до неузнаваемости — точно по этикету. Она шла в уборную, чтобы скрыть под своим волшебным консилером не синяк Ивана, а свои красные глаза; и парень не мог не заметить, что в палитре осталось не так много краски. На этой мысли он отклонился от рук Сафри. Какая разница, синяк у него на глазу или нет? Разве он станет хуже защищать людей, раз участвует в настоящих спаррингах и поддерживает себя в форме? Все хотят, чтобы и охранник был хороший, и на костюме ни пылинки. Подобное лицемерие всегда вставало Ваньке поперек горла.

Его попытка уклониться породила странную неловкость, и Ульяна замерла с занесенной рукой и непониманием в глазах. Тонкие пальцы застыли в воздухе, будто она сделала паузу в мелодии, а не в искусстве макияжа. Ваня взглянул на нее мрачно, исподлобья, и внезапно с языка сам скатился вопрос, который давно не давал покоя:

— И ты уедешь? — прозвучало холодно и жестко.

Она не стала делать вид, что не поняла смысла, но было почти слышно, как с лязгом опустилась решетка, запирая где-то вдали приветливую и отзывчивую Ульяну.

— Об этом рано говорить, — обрубила, однозначно давая понять, что не его это дело.

— Какого лешего, Саф? Тут твоя семья, друзья… Лона, в конце концов. Ты нужна им.

А еще почему-то она была нужна ему. Как друг, разумеется, старый друг, с которым связывает великое множество мелочей, который заскакивает на чай и рассказывает смешные истории о том, что творится в его жизни — жизни, которая на твою совсем не похожа.

— У Новийского же карьера на первом месте, причем не твоя! Чем ты собираешься заниматься в новом городе и окружении?

Она отступила на шаг и внимательно на него посмотрела, будто пыталась разглядеть все причины столь странного поведения.

— Я могла бы начать и закончить тем, что это тебя не касается, но из уважения не стану, — четко проговорила Ульяна, явно намереваясь не допустить кривотолков.

— Мне приятно, что по мне будут скучать, однако я замужем, и это правильный вариант…

— Ты поэтому плакала? От осознания правильности решения все бросить и рвануть за мужем, которому плевать на твою жизнь? В Москву? — не сдержался Иван. — Не ожидал, что ты начнешь мне врать, Саф. Зачем? Лучше бы сказала, что меня это не касается, я бы сразу все понял.

— Все сложнее, чем я могу объяснить даже себе! — всплеснула она руками. — Просто забудь.

Чувствуя себя идиотом, Иван поднес руку, чтобы потереть лицо, но наткнулся на инородную липкую массу и скривился. Замазала-таки синяк, спрятала. И что толку? Будто от этого меньше болело.

***

Вопреки ожиданиям, скомканному началу и прочим неприятностям, пресс- конференция шла гладко. Никаких эксцессов, связанных с нарушением порядка, не было зафиксировано, СМИ воздержались от провокационных вопросов, Новийский ответил на все легко и непринужденно, а Ульяна стояла сбоку и улыбалась. Если бы не утренний разговор, Ваня бы даже поверил в ее искренность.

Единственный если не конфуз, то забавный инцидент произошел под конец, когда Новийского уже расспрашивали в частном порядке для какого-то издания. Журналистка, бравшая интервью у новоявленного кандидата, стрельнула взглядом в Ивана раз, затем второй и вдруг начала приглядываться получше: заприметила припухлость над глазом. В ответ парень тоже прищурился, повернул лицо другой стороной и вопросительно приподнял здоровую бровь. Он пытался казаться непроницаемым, но все равно опасался, что вышло как издевка, а этого они с Зоей себе позволить не могли. К счастью, обратив внимание на странности в поведении окружающих, Новийский осекся и замолк. Все тут же сделали вид, что ничего происходит. После этого журналистка больше не отвлекалась от объекта разговора, что всем было только на руку.

— Передай там… благодарности, — с трудом выдавила Зоя, стреляя глазами в машину Новийского, куда садилась Ульяна. — О-очень профессионально замаскировала синяк, — добавила с намеком, и для уверенности, что напарник понял, о чем речь, закончила мысль прямым текстом: — Мне даже стало интересно, откуда такие умения.

Задавался ли Иван этим вопросом? Разумеется. Но в чем парень не сомневался, так это в любви Новийского к жене. Говорят, одно другого не отменяет, но не тот был человек. По части отношений с женщинами он был редкостно здоров на голову. Отец Ивана не забывал это подчеркивать, отчего парень любил этого политика еще меньше.

Распрощавшись с напарницей и пообещав показать ей почерневший синяк на следующий день, Иван распустил людей, все проверил еще раз и уже сел в машину, собираясь уехать, как вдруг дверь открылась, а на соседнее кресло плюхнулась Ульяна.

— Ты ведь подбросишь меня? — начала она, нервно теребя пуговицы. Ее трясло так, будто кто-то слишком много раз повернул заводной ключик. — Просто там Сергей… он решил пообедать с людьми из министерства, а я не стала составлять им компанию. Они будут разговаривать о делах, я ни к чему и…

— Уля, — прервал ее Иван. — Конечно подвезу. Ты только скажи куда.

Она вдруг резко обернулась, глаза у нее блестели сильнее обычного.

— Да какая разница?! — воскликнула она. — Хоть куда-нибудь! — Губы задрожали, а из глаз выкатились первые слезинки.

Молча выругавшись, Иван включил зажигание и утопил педаль газа в пол. Только это не помогло, и пассажирка все равно расплакалась. Она старалась делать это негромко и прятала лицо, но скрыть эмоции не могла, равно как и успокоиться. Прикинув, сколько лет назад он в последний раз подвозил плачущую девушку, Ванька с чистой совестью посчитал себя старым. Он уже забыл, что правильно делать и говорить в таких случаях. В последнее время не находил ни одной красавицы, которая могла бы заинтересовать настолько, чтобы дошло до стадии слез и взаимных претензий. Было несколько встреч, обязательно заканчивавшихся в постели, но дальше по кругу, с новой пассией. Никак иначе.

— Ты мне расскажешь, в чем дело? Новийский ведь… не жесток с тобой? — подобрать нужные слова оказалось очень сложно, особенно когда внутри все сжималось от одной лишь мысли, что предположение могло оказаться верным.

— Боже мой, конечно, нет. Просто… — Ульяна всхлипнула, а затем сделала несколько глубоких вдохов в попытке успокоиться и уже почти нормально закончила: — Вчера мы решили, что единственный выход из нашей ситуации — развод.

Ваня не мог объяснить, что именно его так шокировало в этой новости, ведь люди расходятся сплошь и рядом, но Сергей и Уля казалось такой гармоничной парой. Ивана, порой, даже пугало то, насколько грамотным получился их альянс. Новийский был прирожденным политиком, причем любимцем народа, и ему очень помогало то, что его жена была «из простых». Ульяна всячески ратовала за людей. Ее остросоциальные статьи и выступления пользовались бешеной популярностью. И хотя большинство людей в верхах относились к ее деятельности с пренебрежением, простому народу было донельзя приятно видеть, что супруга такого видного человека целиком и полностью на их стороне. Было так на самом деле или нет, никогда не узнать, но неугомонная энергия Сафри совершенно точно помогла не одной дюжине человек. Переселение из аварийного жилья, новенькие детские площадки, сбор средств для замены коммуникаций… Будучи прекрасно подкованной по части психологии, она вертела голосами избирателей в угоду мужу, без нее Новийский потерял бы очень много. А это значило…

— Но только после выборов, не так ли? — усмехнулся Иван. — Будете доигрывать свои партии до конца.

— Вань, ну конечно, после. — Она обернулась к нему. Глаза были все еще красными, а нос — чуть припухшим, но слезы прекратились. — Ты можешь сколько угодно не любить Сергея, но человек он хороший, прими этот факт головой, если нутром не можешь. Лучшего кандидата не будет, и я искреннее желаю, чтобы он добился своего. Дело не в нем, ты сегодня сам озвучил причины, по которым я не могу быть с ним и дальше. Если думаешь, что это спешно принятое решение, то ошибаешься. Мы ругались и спорили несколько месяцев, но вчера это достигло апогея, он задел мою сестру, и… я сорвалась, наговорила лишнего. Так давно обо всем этом думала и молчала, что… честно, Вань, я была просто отвратительна. Но мне почти не стыдно, не понимаю, как он мог не догадываться о том, что я чувствую, — всхлипнула снова и зажала рот ладошкой.

— Извини. Мне жаль, что у вас все так вышло, правда. Но я согласен с тобой: есть вещи поважнее карьеры.

Помолчав секунд с десять и успокоившись, Ульяна заговорила вновь:

— Знаешь, я буду очень благодарна, если мы с тобой просто напьемся, а потом ты не будешь припоминать мне этот день при случае.

Не сдержавшись, Ванька рассмеялся и, притормозив у выезда на проспект, притянул Улю к себе на плечо.

— По части напиться, Саф, ты по адресу.

Поскольку рисковать карьерой Новийского, появляясь в общественных местах, Ульяна отказалась, пришлось искать более уединенное место, и Ваня предложил поехать к нему. Воспринято было с энтузиазмом. Поскольку с отцом отношения не клеились, Иван некоторое время обитал в съемных квартирах, игнорируя предложения пожить в семейном гнездышке, а не так давно обзавелся собственной недвижимостью. Однако просчитался с новосельем. Сначала думал то одно доделать, то другое. В конце концов, пока тянул, у него побывали практически все знакомые, по очереди. Чего уж тут было показывать? Пожалуй, кроме Ульяны набралось бы не более трех человек, кто еще не переступал порог новенькой холостяцкой берлоги. Теперь Ваня спешил уменьшить и эту цифру.

— Прошу, — шутливо склонился хозяин, открывая дверь перед гостьей.

— Иван Гордеев взял ипотеку, — смеялась Ульяна, ступая внутрь его жилища. — И почему этого нет на первых полосах газет? Пожалуй, я исправлю. — А затем огляделась по сторонам и воскликнула: — Вау! А ведь ради этого стоило брать ипотеку. Только не говори мне, что ты сам все это сделал?

— Нет, — весело ответил он. — Мне повезло с прошлыми хозяевами.

Ваня не стал выпендриваться и обставлять помещения как отец — в хром и стекло, вынуждая каждого подумать, что в этом месте обитает крупный бизнесмен, или как Новийский — обивать все деревом, превращая квартиру в святилище аристократа: он сделал ставку на функциональность и уют. Можно было приобрести что-нибудь попроще, обойтись собственными средствами, тем более у него не было намерения задерживаться в этой квартире дольше необходимого, но привычка жить хорошо дала о себе знать и заставила пренебречь жесткой экономией. А еще Ваня строгоследовал правилу: дом должен быть местом, куда хочется возвращаться. Судя по интересу, с которым Ульяна оглядывалась по сторонам, она была солидарна.

— Ну, — улыбнулась она, закончив осмотр в коридоре — ровно в том месте, откуда начали. — Иди сюда, я буду тебя поздравлять.

Скорее всего, не знай Ваня о крушении брака Новийского и Ульяны, все было бы иначе, но с тех пор, как признание достигло ушей, что-то изменилось, и теплота дружеских объятий трансформировалась во что-то иное. Иван был рад этому разводу. Будто несмотря на терзавшее дурное предчувствие, все разрешилось более чем благополучно. И это было ужасно эгоистично, порождало чувство вины, так как проблема исчезла только для него — постороннего человека. Умом он понимал, с чем Сафри придется столкнуться, но, невзирая на доводы логики, чувствовал иначе. А ведь приятного было мало. Если бы муж Ульяны выиграл выборы, газеты бы не оставили ее в покое долгие месяцы, а крыть было нечем. В России каждая женщина, имевшая неосторожность выйти замуж, чтобы не подвергаться осуждению, должна следовать примеру жен декабристов. Никаких собственных устремлений, никакого мнения, всегда только «да, виновата» и в пол глаза. Едва ли нашлось бы с десяток людей, кто бы понял, почему Ульяна отказалась идти проторенной дорожкой и покидать Петербург. И она это знала. За мужество и способность не бежать от проблем, захотелось лишь крепче обнять эту женщину, но Ваня понял ошибочность порыва и отступил на шаг.

— Недавно мне подарили отличный коллекционный бренди. Откупорим? — предложил он.

— Валяй, — отозвалась Ульяна.

Едва на столе появились стаканы и криво нарезанная колбаса — оба повеселели и начали перекидываться смешными историями из жизни. Только о личном не говорили, что являлось лучшим доказательством того, насколько не клеилось у обоих.

Пить Ульяна так и не научилась. Сильно кривилась, зажимала рот ладонью и смеялась громче обычного. Но если к третьему тосту весело обсуждали отца Ивана, то после пятого настроение пошло на спад и в голову полезли тревожные мысли, которые обычно держатся за семью печатями, легко открывающимися при помощи алкоголя.

— Ты ведь понимаешь, что все хорошо будет? — Ваня знал, что говорит что-то не то, но не смог вовремя остановиться.

— Конечно, понимаю, — спокойно ответила Ульяна, не став строить дурочку. — Я точно справлюсь. Просто иногда мне безумно хочется, чтобы все было попроще, чтобы стен, которые нужно раскрошить, чтобы добраться до чего-то легкого и светлого, было меньше. — Она сухо улыбнулась и сделала очередной большой глоток виски.

— Ты не одинока, — напомнил Ваня.

— Ты говоришь как герой американского сериала, который трогает другого за плечо и, проникновенно заглядывая в глаза, уверяет, что все будет хорошо и что людям больше делать нечего, кроме как поддерживать друзей.

— Вот это новость! В данный момент я сижу и пью с тобой виски. Это, конечно, совсем неплохо, но, думаешь, не мог бы найти более интересное занятие? — усмехнулся Иван. — Разве в твоей извращенной системе ценностей это ничего не значит?

— В моей извращенной системе ценностей это значит "спасибо тебе огромное", — неожиданно мягко улыбнулась Ульяна, заканчивая полусерьезный разговор.

Повисла непродолжительная пауза.

— Ты никуда не спешишь? — спросил Ваня.

— О нет, — замахала она руками. — Сегодня я отказываюсь ото всех своих социальных ролей и обязательств. Я просто пью виски в хорошей компании.

— Тогда предлагаю для продолжения вечера перебраться в комнату на удобный, располагающий к бессмысленной лени диван и выбрать музыку, а я пока смою эту гадость, — указал парень на свой глаз.

Он довольно долго пробыл в ванной, пытаясь смыть с кожи липкую краску, а затем, сдавшись, просто стер ее полотенцем, оставив на нем жирный, бежевый след. Решил, что лишняя стирка предпочтительнее одиночества гостьи.

Тем не менее Ульяна не скучала. Со стаканом наперевес она крутила в руках коробочку с диском и подпевала стереосистеме. Причем так увлеклась, что даже не сразу заметила Ивана, а когда увидела, подпрыгнула от неожиданности.

— Ты меня напугал, — выдохнула.

— У тебя хороший слух, — улыбнулся Иван.

— Я знаю, — кивнула.

— Интересно, что нужно сказать, чтобы тебя смутить?

Она обернулась, будто намереваясь ответить на шутку, но для того, чтобы вырвалось откровение, оказалось маловато алкоголя.

— Ты не представляешь, как давно я не слушала ничего подобного, — вместо этого подняла диск Ульяна и показала ему. — У нас только классика, и, кажется, я соскучилась по нормальной, современной музыке. Но не по такой! — тут же ткнула пальцем в динамик, откуда лился неразбавленный альтернативный рок, изобилующий дисторшнами.

— Ну давай тогда обратимся к компромиссу. Рок, классический. Великолепные 60-е,

— и подвинул ближе нужную стопку дисков.

— Отлично, — согласилась Ульяна.

— AC/DC? — предложил Ваня, выуживая нужный диск из стопки.

— Am Dm и утиная походка? Умоляю, что за примитив?! — издевательски закатила она глаза. [Am Dm — базовые аккорды, которые может сыграть даже начинающий гитарист, а утиную походку загуглите — это забавная отличительная черта гитариста группы].

— Pink Floyd? О нет, дай я угадаю за тебя. Тоскливые, однотипные соло. — Диск полетел на диван. — Deep Purple? Только Smoke on the water, а остальное не качает. — Второй диск присоединился к первому. — Постой-постой, я знаю, что ты просто обязана одобрить.

На то, как он перебирал диски, она смотрела со скептичной улыбкой, но только дело дошло до Aerosmith, выражение ее лица изменилось на удивленное.

— Dream on, — пропел Ваня, помахивая диском.

Дело было в смысле. Иван готов был под присягой заявить — за всю жизнь не встретил человека, который бы мечтал так же красиво, как Ульяна Сафронова. Ее уверенность в том, что завтра будет лучше, чем вчера, заражала окружающих, буквально подчиняла всех этой идее. Эта девушка не просто представляла себе лучшую жизнь в отдаленном будущем, но совершенно отчетливо знала, как таковой добиться. И не останавливалась на достигнутом: добившись своего, она тут же делала следующий шаг к новой цели. И горела — горела своей верой в лучшее будущее, вдохновляя других. Не было в Ульяне ничего мелкого или даже половинчатого, наверное, за это провидение было к ней щедрее, чем к остальным.

Ваня этим восхищался. И тем, как она стояла посреди его комнаты и подпевала Стивену Тайлеру, пока весь ее мир рушился. Было понятно, что завтра она встанет разбитой, с адским похмельем и, возможно, пожалеет себя, но затем обязательно поднимется на ноги снова и будет улыбаться, мечтать и уверенно шагать вперед.

Все получилось внезапно, как-то само собой, естественно: вот он стоял на расстоянии трех шагов, а через мгновение уже обхватывал лицо и целовал губы. Бокал вылетел из ее пальцев и разбился о паркет, расплескивая по нему остатки виски. Это отрезвило, и Ваня ее отпустил, но было уже поздно. В глазах застыл немой вопрос пополам с предвкушением. Алкоголь таки сделал свое дело, сорвав тормоза, и Ваня с Ульяной бросились друг к другу, жадно сцепились. Голод вырвался наружу, толкая на поступки, о которых невозможно было не сожалеть впоследствии. Даже если разум пытался совладать со страстью, градус повышался слишком быстро, снова и снова одерживая победу.

Понимая, что рискует оставить синяки на коже Ульяны, которая все еще является женой другого, Ваня не без труда оторвал губы от ее шеи и заглянул в глаза. Изменившееся выражение в них сбивало с толку, будто здесь, сейчас он держал в объятиях незнакомку. И отчего-то мысль о том, что в ее жизни было множество всего неизведанного, такого, до чего можно добираться, снимая пласт за пластом, казалась невероятно привлекательной. Вся она была будто шкатулкой с бессчетным количеством доньев.

— Сделай это, — прошептала Ульяна, лишь оправдывая свою непредсказуемость.

Ваня знал, что она сама бы не решилась на первый шаг, но сопротивляться ему не сможет. Забавно, он и сам не понимал, что подтолкнуло, но на анализ подсознания не было сил. Вырвалось ли старое желание или новый виток начался с нуля — имело ли это значение, если от одежды нетерпеливо избавлялись, по минимуму, на инстинктах, а еще опыте, дарованном не друг другом?

В одном из стоявших ящиков стенки была припрятана упаковка презервативов, и поскольку кровать казалась ужасно далекой, Ваня просто задрал платье, подхватил Ульяну на руки, под коленями, и прижал к стене. Из груди рвалось что- то больше похожее на хриплые крики, чем на обычные стоны, но ни о красоте, ни о романтике не шло и речи. Нечего было украшать. Каждое движение ощущалось болезненно-остро, заставляя содрогаться всем телом. И быстро пришедшая разрядка была такой же: опустошающей, но не приносящей облегчение, будто неправильность происходящего трансформировалась из этики в физику. И, в то же время, он никогда не испытывал ничего подобного. Даже глаза повлажнели от слез. Колени подогнулись, и они с Ульяной оказались на полу.

Каждая взрывная волна оставляет после себя разве что груду обломков, и Ваня понимал, что этот неуправляемый поток, судя по всему, уничтожил все прежние отношения, что подтвердилось даже быстрее, чем парень рассчитывал.

— Мне нужно уходить. Немедленно, — сказала Ульяна, поднимаясь на ноги и собирая свои вещи по комнате.

— Не хочешь поговорить? — переспросил он, не сумев скрыть раздражение. Реакция последовала незамедлительно:

— А о чем тут говорить? — тут же показала зубы Саф. — Не помню, чтобы мы с тобой жаждали разговоров до, а тогда они были куда уместнее. Хочешь помочь — вызови такси.

Она только платье оправила, не стала натягивать колготки, даже белье при нем надевать постеснялась, будто это было еще интимнее. Может, и было. Ваня понятия не имел.

— И куда ты поедешь? К мужу? — спросил он, не сдерживая издевки.

— Нет, к маме, — отрезала и покинула комнату.

Когда Иван немного привел себя в порядок и вышел в коридор следом за ней, Ульяна уже натягивала пальто.

— Слушай, останься. Или ты думаешь, что мы наделаем что-нибудь худшее?

— Ты это серьезно? — спросила она насмешливо, даже обернулась. — Мы с тобой переспали, сняли напряжение, перепихнулись… как это еще называют, если разово и без последствий? Можешь подсказать, по этой части ты у нас мастер. — Иван сжал зубы до скрипа, даже побитый глаз отозвался болью. — Тошно ли мне от самой себя? Да, тошно. Фактически, в грязи извалялась. Алкоголь, развод и все прочее меня не оправдывает, просто так поступать было нельзя. Но пока об этом никто не знает, последствия минимальны и только на моей совести. — Она коротко и затравленно взглянула на Ивана и продолжила: — Но, если я здесь останусь, я не знаю, что будет. Я вообще не понимаю, как и почему мы до этого дошли. Если у тебя есть ответ, давай!

— У меня его нет.

Он правда не знал, что на него нашло. Утром вставал с постели в полной уверенности, что Сафри ему друг и не более, но вечерние поступки свидетельствовали об обратном.

— А я бы дорого заплатила, чтобы разобраться.

Бросив на него последний недобрый взгляд, она дернула ручку двери и переступила порог, а Иван схватился за голову.

 

Часть 1. Николай

Глава 1

Сафри

N лет назад… хм, нет, N — мало, возьмем М © из анекдота про учителя математики

Можно было бы рассказать мою историю с самого начала. С того момента, когда однажды красивая молодая блондинка с двумя дочерями на руках появилась на пороге Петербургского общежития, потратив все средства на расположенные друг напротив друга торцевые комнаты. Но не прижилась, а стала изгоем даже для местной публики, поскольку не вписывалась. Да, можно было бы, но глупо приплетать маму и наше с Илоной неблагополучное детство. Это ни при чем. Пожалуй, отправной точкой перемен стоит считать день, когда мы с сестрой поняли, что настал момент ломать дрова по-взрослому. И на старте череды безумств сестра дала мне сто очков форы.

Вроде бы, ничего не предвещало беды, стоял непогожий осенний петербургский вечер, но я вошла в комнату и еще не успела снять пальто, как Лона громко и нервно выпалила, что выходит замуж. Она стояла такая красивая, сияющая, в нарядном платье, видимо, надетом не случайно, а по просьбе новоиспеченного жениха, и мяла в руках подол. Волновалась, зная, что я не люблю Романа, но все равно спешила сообщить первой именно мне — самому близкому человеку на планете.

Оттого было вдвойне стыдно, что я за нее не порадовалась. Напротив, у меня потемнело в глазах и закончился воздух, как это бывает при панических атаках. Я ничего подобного раньше не испытывала и была уверена, что мой организм просто не в состоянии подвести меня столь глупым и девчачьим образом. Но факты были на лицо, и, игнорируя нараставший звон в ушах, я честно попыталась пересилить себя и сказать то, что полагается. Вышло просто ужасно:

— Поздравляю. Так неожиданно!

Красивое личико сестры сразу померкло, а меж светлых бровей залегла морщинка.

— Мы уже год встречаемся, и все еще неожиданно? — попыталась она надавить.

И зря. Потому что стоило мне оказаться на территории царства по имени «Логика», как я тут же взялась ковать железо, пока горячо. И аргументы посыпались пулеметной очередью:

— Я говорю о том, что ты работаешь на почте. Выдаешь посылки с «AliExpress» за девять тысяч в месяц, Л он. Правда, собираешься на эти деньги устроить праздник, а потом содержать семью?

Я делала только хуже, но не могла замолчать. Сматывала с шеи шарф и убирала на полку дрожащими руками, лишь бы не смотреть на сестру. Мне было больно видеть ее разочарование, но эта идея с замужеством тянула на сумасшествие, и я считала своей обязанностью спустить Лонку на грешную землю. Отложить это глупое решение, а лучше вовсе отменить.

— Я, вообще-то, собираюсь жить не одна, — слабо попыталась она защититься.

Ах, точно, и как это я забыла? Хотя, с чего бы не забыть? Ее избранником был парень со смазливым личиком из семьи с крепким средним достатком. Этим его достоинства, на мой взгляд, ограничивались. Романа устраивало обеспеченное родителями теплое местечко, равно как и то, что на работе его… недолюбливали. Он был уверен, что ему упадет в руки само, раз он такой безупречный. Что ж, с Л оной сработало, хотя меня коробило от одной лишь мысли доверить ему сестру.

Откуда я столько знала о женихе? Стыдно признаться, но как-то раз Лона решила познакомить меня с другом Романа, аргументировав это тем, что если к двадцати пяти годам я не найду себе кавалера по душе, то не обрету счастье в лице второй половины уже никогда: с таким-то характером. Возможно, она была права, но на «свидание» я согласилась не поэтому. И вместо того, чтобы томно вздыхать и хлопать ресничками, провела время с умом: на все лады расспрашивая парня о Романе. Надо ли говорить, что второго ужина не состоялось, а незадачливый кавалер, встретив меня однажды в метро, побледнел и сел в другой вагон? Я не расстроилась. Либо парень был достаточно глуп, чтобы не суметь перевести тему, либо я была настолько ему интересна, что говорить ни о чем другом он не хотел. В любом случае, вариант был отстойный.

Ну и правильно пишут газеты, скажете вы, еще бы! Какая черствая и прагматичная особа. Но, поверьте, я была бы счастлива, если бы такая оценка оказалась правдой, я сама раньше так думала… до поры.

— Так, — продолжила я деловито, отметая малейшие мысли о том, что веду себя неэтично. — Если ты действительно серьезно настроена, то завтра мы пойдем в отдел кадров к нам, в «ГорЭншуранс», и спросим, есть ли место в курьерской службе. Беготни, конечно, много, а зарплаты не астрономические, но намного приличнее, чем на почте. А еще там замечательный коллектив и перспектива карьерного роста имеется.

Тогда я не задумывалась о причине, по которой предложила именно этот вариант, но, если разобраться, разрешалось все очень просто: я до ужаса боялась одиночества. Настолько сильно и отчаянно, что готова была скорее привязать к себе сестру узами трудового договора, нежели отпустить из своей жизни вовсе. Ведь она не первая решила меня бросить.

Мать повторно вышла замуж, когда мне исполнилось семнадцать, а Илоне — четырнадцать, и уехала, оставив нас в тех самых обшарпанных комнатах общежития — единственном доме, который мы знали. Не нужно ее винить, то был брак по расчету. Красивая, моложавая, лишенная амбиций женщина из бедняков и весьма поганого нрава мужчина, готовый платить за некоторые ее прихоти — не тот альянс, который есть смысл обсуждать. Разумеется, новоиспеченный супруг не желал видеть под своей крышей лишних сожительниц. В общем, она уехала, переложив на меня заботу о сестре. И я почувствовала себя брошенной, не нужной, лишенной чего-то важного. Я так хотела выбраться из этого ненавистного общежития, из жизни, которой стыдилась. Но вместо этого нас покидала мама, и это словно ставило на крест на моем будущем. Тот самый человек, который должен был защищать, оберегать, помогать, тянуть… просто собрал свои вещи и исчез. Всю ночь меня трясло, как в лихорадке, от нервов. А на следующий день мама появилась на пороге с кастрюлей голубцов и принялась меня лечить. Как выяснилось, она и не думала уходить надолго, бросать или начинать новую жизнь. Со временем я поняла, что первопричиной этого ухода явился стыд. Она всю жизнь проработала на заводе сортировщиком пластиковых контейнеров за копейки. Не могла себя пересилить и подняться хоть капельку выше, а ведь мы росли, начинали понимать, что к чему. К тому же, я, в отличие от сестры, была не сдержана на язык. Да вы уже сами должны были это понять.

Однако, как бы я ни утешала себя логикой, разум есть разум, а страх иррационален, и с тех пор он поселился во мне, заставляя делать глупости. Потому, когда вдруг Лона, как мама, собралась проделать точно такой же фокус… я отреагировала слишком импульсивно. Остаться в этом богом забытом месте наедине с ненавистью наших соседей — людей, общества которых я стыдилась всю свою жизнь — было выше моих сил. Я три года откладывала с каждой зарплаты все, что могла, лишь бы поскорее перебраться в более приличное место

— Лона же нашла быстрый и проверенный способ упорхнуть, бросив меня с этими попытками. Будто предавала.

Я так утонула в своих мыслях, что не заметила, как грустно сгорбилась сестра. Только ее слова вывели меня из транса:

— Знаешь, Уля, иногда любить тебя очень сложно.

Я запомнила ее слова на долгие годы.

***

В те времена, когда я работала в «ГорЭншуранс» курьером, это здание являлось своего рода венцом архитектурного ансамбля всего бизнес-островка. Вместе с остальными строениями оно представляло собой вершину пирамиды, расположенной на небольшом возвышении. Смотрелось величественно и гармонично. Конструктивизм: стекло и бетон, устремленные на много метров вверх. Впоследствии, конечно, нашлись умники, которые попытались испортить впечатление от района, и настроили всякой конкурентной ерунды из разряда «у меня длиннее», «у меня оригинальнее», «у меня дороже», но только испортили вид, потому что «ГорЭншуранс» был своего рода архитектурным золотым сечением. А как говорили мне мудрые люди, победить можно что угодно, но только не вкус.

Владелец зданию соответствовал. Николай Гордеев — незабвенный учредитель одной из крупнейших российских страховых компаний — считался человеком специфическим. С подчиненными он общался очень мало — тем сильнее обрастал сплетнями его образ. Замкнутый, занятой мужчина, он пролетал сквозь вертушки при входе не задерживаясь, и горе тому охраннику, который вовремя не нажал кнопку разблокировки турникета, или сотруднику, не успевшему убраться с пути. Я ни разу не видела, чтобы Гордеев кричал, но резко брошенного «вы отнимаете мое время» было достаточно, чтобы почувствовать свое место. Он обладал магическим голосом и выразительной мимикой, не оставлявшей сомнений в настрое этого человека. Возможно, именно врожденному актерскому мастерству он был обязан своим успехом, ведь когда человек достигает определенного социального порога, каждый его жест и взгляд начинает рассматриваться под микроскопом; в этом вопросе Николай Давыдович был всегда на высоте. Гордеев не щадил ни себя, ни окружающих. При том, что он приходил на работу всегда идеально наглаженным и причесанным, по вечерам дверь кабинета закрывал уже без галстука и пиджака, с закатанными рукавами мятой рубашки, с растрепанными волосами и пыльными следами на носах туфель. Глядя на это, одни поговаривали, что он пашет и в хвост, и в гриву, а другие лишь фыркали: интрижка. Но равнодушных не было. И это при том, что в жизни самого Николая Гордеева нашлось бы не больше дюжины людей, с мнением которых он считался.

Я немного нервничала, шагая в тот день на работу с Поной на прицепе, но виду не подавала. Решительно вколачивала каблуки скучных сапог в асфальт, грея руки в карманах пальто. Напуганная грядущими переменами сестра семенила рядом. Она молчала с тех самых пор, как мы спустились в метро, и я была этому только рада: не хотела, чтобы она догадалась, как плохо и беспокойно мне спалось. К счастью, сестре было не до меня. Утром она очень переживала, уверяла, что я затеяла глупость, что ее ни в коем случае не возьмут в страховую компанию из-за отсутствия высшего образования, но без напоминаний взяла на почте отгул, тщательно оделась и причесалась. Я расценила это как добрый знак. Было понятно, что работа на почте ей не нравится, но мягкий нрав и дурной родительский пример не давали искры, чтобы загорелось. К счастью, я ей расслабляться не позволяла.

Пронизывающий ветер, верный спутник магистрали рядом с «ГорЭншуранс» не пощадил сборов сестры, и, приближаясь к зданию, она не знала, за что хвататься: то ли за волосы, то ли за юбку, то ли за ворот пальто. И пока Лоне выписывали разовый пропуск на посещение отдела кадров, она спешно распутывала пальцами колтуны, озираясь по сторонам, будто боясь быть застуканной на месте преступления. Увы, но так влияло воспитание матери: всегда держи лицо, даже если карты плохие. Лона впитывала все эти заветы за двоих, пока я лишь отмахивалась. И сложно сказать, кто из нас с Лоной был прав в обычной жизни, но в тот день — ни одна. Наряжаться, как выяснилось, следовало не ей.

Хорошо хоть, прежде, чем занести кулак для стука в дверь кабинета Николая Гордеева, я спешно расчесала пальцами волосы.

Нам в тот день не слишком везло.

— Девушка, у нас сейчас нет вакансий курьера. Вы где-то видели объявление? — не терпящим возражений тоном поинтересовалась начальница отдела кадров, грозно ударяя стопкой документов по столу, дабы выровнять листы по высоте. Она относилась к той странной категории застегнутых на все пуговицы женщин, которые носят очки с цепочками и платья в стиле Мэри Поп пине. — Или, по-вашему, я должна, как волшебник, вытащить из воздуха готовую ставку курьера по одному лишь желанию?

Лона, однако, так легко не сдалась, за что я ее мысленно похвалила:

— Что, совсем никаких вакансий? — спросила она с надеждой. — Может быть, есть какая-то другая должность? Моя специальность — экономика. В экономическом отделе помощник не нужен? В бухгалтерии, может быть…

— Эту должность еще в прошлом году упразднили. Сами понимаете: кризис, — отрезала женщина и, коротко взглянув на Лону, уже с сочувствием, к которому та легко располагала людей, продолжила: — Девушка, во всей компании сейчас только одна вакансия: личного помощника Николая Давыдовича. — Она указала наверх — туда, где располагался кабинет Большого Босса. — Но там, разумеется, нужен диплом об окончании ВУЗа и очень неплохие рекомендации с прошлого места работы.

С этими словами, начальница отдела кадров ткнула ручкой в корочку диплома Лоны, словно намекая, что не тот формат, и сверкнула глазами поверх прямоугольных очков, в уверенности, что после такого мы точно сдадимся. Но она не учла, что серая мышка, приклеившаяся к дверному косяку, именно в этом месте подаст голос:

— А кто проводит собеседования? — задумчиво спросила я.

Женщина смерила меня неодобрительным, оценивающим взглядом, чуть задержавшись на примятых шапкой волосах, но ответила вполне миролюбиво:

— Гордеев лично.

После этого она опустилась на стул и притянула к себе документы, явно намекая на то, что причин задерживать ее и дальше у нас быть не должно. Это было правдой: мне уже нужно было попасть в другое место.

— Войдите, — услышала я недовольное бурчание и не преминула воспользоваться приглашением.

— Николай Давыдович… — начала решительно, не намереваясь откладывать разговор.

— Так точно, — перебил он меня, не поднимая глаз, и указал ручкой в кресло. — Ждите.

Он что-то читал, ни на секунду не переставая теребить в руках колпачок. Успокоился только после того, как отломал у него язычок, на котором значилось название одной из наших клиентских компаний, куда я частенько доставляла те или иные документы, но головы так и не поднял.

Разумеется, это был мой первый визит в офис Гордеева, и от скуки я решила осмотреться. Выполненный в серо-голубых тонах, кабинет указывал на то, что владелец не постеснялся воспользоваться некоторыми шаблонами офисных решений, а еще испытывал проблемы с гневом (и то, и другое, кстати, было правдой). Спокойных оттенков ламинат на полу, темная, весьма строгая мебель с минимумом полок для документов в тон (все лишнее — в приемной), стены, оштукатуренные так, чтобы создавался легкий эффект трещин; несколько выбивался лишь островок для приема особо важных посетителей, а еще потолок: многоуровневый, очень сложный; в нем, подобно звездам, располагались встроенные лампочки. Из последнего я сделала вывод, что владелец предпочитал обдумывать сложные моменты, откинувшись в кресле и глядя вверх. Кабинет шел полукругом, к чему призывала архитектура фасада, но все окна, занимавшие пространство от пола до потолка, были неожиданно заставлены комнатными растениями. Остальное в кабинете было более ли менее ожидаемо, но цветочные горшки разных форм и мастей — совсем не вписывались. Тем не менее каждый цветок казался удивительно ухоженным. Так и зачесался язык спросить, не сам ли Гордеев следит за оранжереей — туг, пожалуй, снимешь галстук в два счета.

— Какой у вас вопрос? — спросил владелец, так и не оторвавшись от бумаг, но устав от моего беспардонного разглядывая помещения.

— Я слышала, что вам нужен личный помощник. Хотела бы претендовать на эту должность.

После этого Гордеев как-то странно загнул край документов и вперил в меня взгляд, явно намереваясь изучить повнимательнее. Мы застыли друг против друга, будто перед решающим броском: мужчина на пятом десятке и девочка вдвое младше. Что он хотел увидеть во мне? Не знаю, но точно не то, что видел. В моей внешности не было ничего выдающегося и, как и многие люди, недостаточно одаренные физически, я предпочитала компенсировать это «богатым внутренним миром», за который цеплялась обеими руками, боясь не удержаться и утонуть в заурядной серой массе. Комплекс, скажете вы, и я не стану поправлять, да и как может быть иначе, если вокруг только и разговоров, что о сексе да физической красоте? В школе говорили: палка, ни кожи, ни рожи, первый детский… Оставалось лишь смириться и сделать ставку на то, что скрывалось под невзрачной оболочкой. На это ли смотрел Гордеев? Не представляю, но, к его чести, по одежде судить он не стал.

— Ваша специальность? — спросил он негромко, предпочитая вербальный допрос изучению бумажек.

— Журналист, — ответила горделиво.

— Так значит, это вы портите жизнь нашей семьи долгие годы? — без тени веселья спросил он, явно намереваясь повергнуть меня в ступор.

— Нужно ответить «да» или «нет», чтобы получить эту работу? — выдала я далеко не самый остроумный из ответов, но так как целью вопроса было проверить кандидата на стрессоустойчивость, тест я прошла, и взгляд Гордеева стал более заинтересованным. В тот момент я даже заподозрила в этом человеке чувство юмора — никогда не заблуждалась сильнее.

А Николай Давыдович откинулся на спинку кресла и на некоторое время замолчал, продолжая меня изучать. Как оказалось, неспроста.

— Я вас видел, вы, кажется, у нас уже давно работаете, — его наблюдательности я обрадовалась, почти загордилась, но рано: — Это означает, что образование у вас не ахти. Вечернее, или заочное, или вы пропускали занятия, были небрежны… — покрутив, многострадальную ручку, владелец «ГорЭншуранс» вздохнул: — Но даже если так, вы уже имеете некоторое представление о работе компании, а здесь это не лишнее. Множество выпускников престижных ВУЗов провалились на должности моего помощника с треском именно по причине незнания инфраструктуры.

— Я не буду возражать против испытательного срока, если зарплата не будет ниже, чем у курьера, — осмелилась я попытать счастье.

И немедленно пожалела. Не потому что продешевила: просто ставить условия человеку, который привык все решать самостоятельно, не очень умно. Николай Гордеев был выдающимся юристом: тем, кто «рвал арбитраж». Так про него говорила моя подруга Рита — весьма циничного нрава особа, которую впечатлить непросто. От себя могу добавить, что она была права на сто процентов. Люди поумнее предпочитали с «ГорЭншуранс» дружить, а нарывавшиеся, обычно, загадочным образом теряли поддержку в верхах. С кем именно был знаком Гордеев, я не знала, да и его методы ведения бизнеса не одобряла, но меня никто и не спрашивал. Если Николаю Давыдовичу что-то не нравилось, он это игнорировал, а если не удавалось игнорировать, делал все, чтобы «никто не тратил его время попусту». Он был помешан на минутках. На каждой крупице, что уносила с собой потенциальную силу и величие компании.

— Вы все печетесь о зарплате, но был бы толк, так денег не жалко, — презрительно скривил он губы, обнаруживая тем самым полное отсутствие у себя финансовых проблем. — Я могу потратить на ваше обучение неделю, месяц, год, но оправдаете ли вы ожидания? — задумчиво спросил он и поднялся из кресла, откидывая полы пиджака. — Я вижу перед собой эдакую девушку из гетто.

— При этих словах я покраснела. — Это хорошо, — тут же заметил Гордеев, выразительно взмахнув рукой, будто отрезая мое смущение. — Таким людям есть куда стремиться, в отличие от остальных. Присутствует стимул, который невозможно обеспечить иными средами. Тем не менее недостаток образования может мешать, и серьезно.

— Я не подведу. Послушайте, я работаю на вас уже три года, и никто не жаловался. В этом году я получила диплом, могу претендовать на лучшую должность, нежели курьерская работа. Дайте мне шанс, — попросила, сжимая ладони на коленях.

Не обратив на слова никакого внимания, Гордеев подошел к окну, и я испытала острое чувство дежавю. Такие кадры можно увидеть в фильмах: мужчина, в костюме, на фоне мрачноватого утреннего городского пейзажа. Три ноты, по которым безошибочно узнается симфония успеха. Не думала, что такое зрелище можно увидеть и в жизни тоже. В смысле, я действительно мечтала оказаться в кабинете на последнем этаже, приблизиться к сильным мира сего, но не ожидала, что люди действительно думают, стоя у окна и глядя вниз, на человеческий поток, направление которого задают сами.

— Сейчас я озвучу вам условия, которые не могут быть оспорены. Вы либо соглашаетесь на них, либо выходите из кабинета и не возвращаетесь сюда снова,

— внезапно бросил он через плечо, не оборачиваясь. — Вам устанавливается испытательный срок длиной в один месяц. Его отработать придется в любом случае — уйти раньше вы не сможете, но будут и слезы, и попытки собрать свои вещи, даже крики на меня, если позволит воспитание. К своему неудовольствию, я проходил и это. Если по итогам этого времени вы меня не устроите — просто молча уйдете без вопросов. В противном случае, я заставлю вас пройти весь путь до звания хорошего личного ассистента. Шантажом, — усмехнулся и пояснил: — Ни в одно приличное место не устроитесь, если решите отсюда уйти, потратив мое время впустую. В утешение скажу две вещи: по итогам испытательного срока вас ждет хорошая зарплата и… я таких, как вы уже видел предостаточно. Вы не особенная, мое отношение к вам не особенное. Все эти горе-помощники допускали ошибки, приходили и уходили, ломались, кричали, рыдали, увольнялись. Пару раз я жалел о том, что не отсеял кандидатов еще на собеседовании, пару раз жалел, что не сумел вынудить работать на себя и дальше. Но, поверьте, ко всем я относился так же, как и к вам: у меня никогда не было времени щадить чьи-то чувства. Сразу предупреждаю, что буду безжалостен, но пока вы здесь, за той, — указал он в сторону приемную, — стенкой, у вас всегда есть шанс исправить свои ошибки. Исправили — молодец, а второго варианта в «ГорЭншуранс» быть не может.

Гордеев замолчал, и я поняла, что все это время таращилась ему в спину, затаив дыхание. Наслаждаться произведенным эффектом он, однако, не стал, и уже совершенно спокойно продолжил:

— Если испугались — уходите. Если нет — завтра жду вас с комплектом документов из отдела кадров.

— Я не испугалась, — выдала я уверенно.

Речь его была как пугающей, так и вдохновляющей, она меня буквально окрылила. Наверное, помимо желания выбраться из низов, к моему решению остаться добавилась острейшая необходимость быть нужной и важной — то, чего мне остро не хватало. Та самая девочка, наделенная не более чем весьма недурственным интеллектом, что раньше считалось чуть ли не зазорным, внезапно отрастила крылья и почувствовала себя почти счастливой.

 

Глава 2

Я не помню точно, приняла ли слова Гордеева за чистую монету, однако, положившись на поговорку о том, что не так страшен черт, как его малюют, отправилась в отдел кадров. Решающим фактором, конечно, выступала Лона и необходимость привязать ее к себе как можно прочнее. Но кроме того я испытывала чистый восторг от мысли поработать в поднебесной, почувствовать себя частью чего-то большого и мощного. Из низов курьерской службы это было невозможно. Я не стыдилась своей работы. Напротив, всегда с гордостью называла себя курьером «ГорЭншуранс», но порой чувствовала себя невидимкой. При существующей в этом подразделении текучке кадров, меня знало в лицо считанное число людей. Кроме Риты, Иришки и Егора, никто бы не заметил моего исчезновения. Я прибегала после учебы или, как правильно заметил Гордеев, вместо учебы, перехватывала в бухгалтерии чай с конфетой, забирала комплект документов и исчезала в метро. А дальше то в суд, то в банк, то в клиентские компании. Не жаловалась на работу, мне нравилось не сидеть на месте, быть полезной… Но этого было мало. К чему мне синица в руках, когда небо кишит величественными журавлями?

Знаете, чем отличается алчность от жадности? Жадный человек пытается удержать то, что имеет, а алчный — дотянуться до большего. Неумеренный в своих желаниях, раз за разом ты отодвигаешь свой предел, пока не понимаешь, что под угрозой что-то внутри тебя, что-то очень важное. Позволишь ли ты себе шагнуть за грань? Мой муж ответил на этот вопрос положительно, а я — нет, и в этом заключалась основная разница между нами. Это и разрушило наш брак. Хотя когда-то я восхищалась этим качеством Сергея, надеялась однажды стать такой же

— целеустремленной, несгибаемой, независимой. Это позволило бы выбраться из топи, в которую забросила меня злодейка судьба.

Секретарем Гордеева работала девица по имени Катерина. И я не случайно назвала ее именно так. Она на самом деле была не Катя, не Екатерина, а именно Катерина. Есть такая категория людей, которые слишком самобытны, чтобы откликаться на общепринятые версии имен. Полноватая, с шоколадными волосами и множеством браслетов на руке, она обладала весьма полезным для женщины качеством: неопределенным возрастом. Ей с равным успехом можно было дать как двадцать пять, так и тридцать пять. Истина же, как обычно, находилась посередине. К моему появлению она отнеслась с равнодушием человека, который уверен, что надолго ты не задержишься, рассказала о себе коротко и заученно — лишь самое необходимое — и сообщила, что мне следует сразу пройти в кабинет Гордеева. Тот меня ждал с самого утра.

Если коротко, то мой первый рабочий день в качестве помощника Николая Давыдовича можно было сравнить с высадкой на новую планету. Я не знала ни правил, ни языка, ни схем общения, ни способов наверстать упущенное. Несмотря на это, Гордеев потратил свое утро, чтобы ввести меня в курс дела. Его слова не были пустой болтовней, но перечнем обязанностей с названиями компаний, адресами, именами и должностями. Мне было велено выучить все наизусть и ни в коем случае не путать. Список дел и встреч для Николая Давыдовича составляла верная Катерина, а потому ее надлежало слушаться, отношения не портить (очевидно, прецеденты бывали, во что я легко поверила уже после пятиминутного знакомства с соседкой по приемной). Особняком, что лишь подчеркивало значимость, стоял поиск и проверка материалов для слушаний по делам, которые брал на себя Гордеев. В эпоху правления Youtube это не составляло труда, лишь отнимало много времени. Теперь уже — моего. Гордеев полагал, что в качестве прецедента идет каждое необдуманно брошенное слово, оставалось его найти. В этом месте я немного насторожилась, так как не имела юридического образования и не знала, что является важным для суда. Немного успокаивал факт, что большей частью эта работа была связана именно с поиском, а не обработкой материалов, а также то, что в настоящий момент не велось ни одного громкого процесса, и, ради примера, начальник велел забрать комплект по одному из дел у юристов, таким образом дав возможность поучиться.

Когда меня выпустили из кабинета начальника, Катерина завязывала яркий платок на ручку сумки и, без труда определив, насколько я дезориентирована, выразила сочувствие так, как умела:

— Пойдем-ка на обед.

Внизу многоэтажного здания «ГорЭншуранс» имелся буфет, рассчитанный на тугие кошельки не обитателей здания, но клиентов. Это было весьма аскетичное заведение с единственным изыском: в виде цен. Объяснялось легко: первый и подвальный этажи компании были оборудованы для проведения конференций и симпозиумов: причем пользовались популярностью. А как известно, участники данных встреч чаще задумывались о новых контактах, нежели о стоимости блюд. Я же, обладая иными приоритетами, полагала, что если подкрепиться вместо парочки бутербродов из буфета их денежным эквивалентом в виде непосредственно пачки купюр, то останешься куда более сытым. Гордеев это понимал не хуже и, оставив арендаторам выбор в виде «раскошеливайся или голодай», для сотрудников организовал купонные системы в нескольких близлежащих кафе, где, благодаря этому, можно было поесть по сходной цене, чем мы с удовольствием пользовались.

— Выглядишь паршиво, но сколько я помню личных помощников Гордеева, все они казались актерами фильма про зомби, — не преминула подколоть меня Рита, помахивая бургером. Она не врала: меня действительно немного потряхивало от серьезности должности, на которую я заступила.

Рита и Ирина — две самые классные девушки во всем «ГорЭншуранс». Бухгалтерия, пятый этаж. В общении с ними имелся всего один подвох: в отчетный период подходить к обеим было опасно. Хотя, возможно, это характерная черта любого человека, который рискует потерять между двумя сметами несколько миллионов и получить за это соответствующий штраф. Уверена, вы бы тоже нервничали.

Не так давно к нашей обеденной компании примкнул еще Егор. IT, шестой этаж. Причина появления этого парня попервоначалу оставалось для нас загадкой, потому что он жил в реальности из проводов и бинарных сигналов. Однако мы сложили факты: за день до его появления весь офис остался без интернета. Оставалось посочувствовать незавидной участи отвергнутого. Конфликт уже давно себя исчерпал, но новый член коллектива у нас прижился. Думаю, ему льстила компания сразу трех девушек. Какой еще худенький фрик в очках может похвастаться таким количеством подружек?

— Зато я не закапала кофту горчицей, — ответила я в тон Ритке. — Кстати, где моя сестра? Не видели ее?

— С самого утра с документами где-то бегает, — отозвалась Иришка. — Спорю, даже не присела.

— А у тебя есть сестра? — удивился Егор — единственный, кто еще не видел Лону.

— Ay меня тот же вопрос, между прочим, — хмьжнула Рита. — Вы точно сестры, Саф? Она такой одуванчик — не пойму, как выжила у тебя под боком.

Однажды, пока в общежитии активно обсуждался отъезд матери, тощая Аля — соседка, жившая через две комнаты — внезапно прониклась ко мне сочувствием и разговорилась. Оказалось, обитатели двора чудес бездоказательно, но коллективно полагали, что у нас с Илоной разные отцы. Аля поведала, что когда мама только появилась среди этих людей, у нее на пальце еще оставался выгоревший ободок обручального кольца, но это означало лишь то, что она состояла с кем-то в браке. Вероятнее всего, Дмитрием, раз мы с Илоной Дмитриевны, но это все равно странно, ведь мы совсем разные. По законам генетики, шанс, что мне достанутся все доминантные признаки, а сестре — рецессивные просто смехотворен, и я давно для себя решила, что история нечиста. Спросить бы маму, но это бесполезно: я еще помню, как она плакала после наших детских попыток разузнать об отце. Случись с ним трагедия, она бы не скрывала. Героическая гибель не навредит сознанию ни одного ребенка, а вот понимание, что поганец предпочел своим детям других и, может, даже не родных — определенно. И все-таки у меня была другая теория: изменил не он, а она, и по светленькой, хрупкой Лоне этого было невозможно не понять. При таком раскладе справедливо, что я предпочитала держать домысли при себе.

Но даже если бы я получила подтверждение догадкам, это бы ничего не изменило. Не обязательно быть зачатыми в одной и той же кровати, чтобы считать друг друга родными. Любить Лону меньше я бы не стала никогда. У всех нас есть внутренние демоны, но, в отличие от других, с ее чудищами я выросла и подружилась. Как тут расстанешься?

— Значит, не такой уж одуванчик, как думаешь? — не без гордости ответила я, заслужив одобрительный кивок.

Но тут же, словно опровергая мои слова, в кафе влетела Лона, и то, что было у нее на голове напоминало именно пух. Не сговариваясь, мы с Риткой переглянулись и начали хохотать. Еще до того, как моя сестра, и без того чувствовавшая себя не слишком комфортно в новой компании, подошла к столику. Разумеется, она обиделась и не смолчала:

— Уля, это как минимум невежливо, — отчеканила она, встряхивая волосами и смиряя меня гневным взглядом. — У меня нет расчески, потому что и без нее тяжело носить все это. — Она плюхнула на стул кипу документов, как очень даже весомое доказательство своих слов. Будто после трех лет работы в курьерской службе я бы ей не поверила.

— Ну прости, мы… — начала я, однако была совершенно бесцеремонно перебита.

— Давай я помогу, — подхватился Егор.

Спотыкаясь об оба стула: свой и соседний — стал помогать моей сестре с верхней одеждой. Даже попытался справиться со взбесившимися волосами, которые от трения о синтетическую ткань эффектного ярко-алого пальто, наэлектризовались угрожающе потянулись к окружающим.

— Вот это да, — прошептала Иришка, и в ее голосе я уловила легкий оттенок зависти. Мы справедливо полагали, что Егор — ее поклонник, однако стоило появиться на горизонте моей сестре, как прежняя дама сердца была позабыта и позаброшена. Тут любая девушка расстроится.

Лона, тем временем, вынырнула из рукавов пальто, рассыпалась в благодарностях, а затем попыталась пригладить волосы. Однако обедавшая за соседним столиком Катерина, протянула ей расческу и безапелляционным тоном скомандовала идти в уборную, дабы не трясти волосами над тарелками посетителей. А я внезапно почувствовала себя невероятно, неприлично счастливой, именно здесь и сейчас, в окружении людей, которые были мне небезразличны.

***

— Не представляю, как ты решилась работать на самого Гордеева, — вздохнула Иришка, заправляя за ухо прядь рыжих, уложенных «романтичными локонами» волос и не переставая помешивать свой малиновый смузи. Она относилась к разряду девушек, которые засаживают мягкими игрушками все свободные горизонтальные поверхности и не жалеют времени, вытирая под ними пыль. До того дня, когда я впервые увидела эту, как правило, миловидную, курносую девочку с детским голоском во время баланса, никак не могла понять, каким судьбами ее занесло с бухгалтерию. Но оказалось, что Рита с ее циничнопрагматичным взглядом на жизнь, в моменты стресса куда миролюбивее. — Я бы упала в обморок раньше, чем успела стукнуть в дверь, — тараща глаза для пущей убедительности, проговорила Иришка.

— Не нахожу в нем ничего особо страшного, — пожала я плечами.

— Это до первого косяка с твоей стороны, — насмешливо отозвалась Катерина, не без интереса подслушивавшая наш разговор. — Как только это случится, он тебя прожует с потрохами, а потом выплюнет обратно в приемную и заставит все переделывать. Горе тебе, если к утру правильный вариант так и не увидит свет.

— Зачем ты ее стращаешь? — насупилась Лона.

— А я не стращаю, — искренне возмутилась Катерина, и, схватив кофе, уселась за наш столик, где, прямо скажем, было уже тесновато. — Двигайся, олененок, — велела она Лоне, тесня ту бедром и легко награждая, с барской руки, новенькой кличкой. — Меня не меньше Давыдовича достала эта вереница бестолковых, застегнутых на всех пуговицы Гарри Поттеров.

— Гарри Поттеров? — удивилась я.

— Да, как и все, из-за декретов Гордеев предпочитает мальчиков. Но они такие смешные: в жилеточках, очочках, галстуках, ботинках-оксфордах… И все так услужливо поддакивают, влажными глазами в душу заглядывают — фу! А ты хоть забавная. Поэтому если готова слушать — давай. — Под пристальным взглядом секретаря Гордеева я лишь кивнула, а Катерина поспешила продолжить: — Давыдович — мужик хороший, не жадный до хорошего отношения, но сначала надо заслужить. Ему тебя не жалко. Поэтому, научишься себя не щадить и выполнять поручения без нытья — сработаетесь. Будешь ходить в дамках, верховодить как королевна — все пути откроются: а нет, так он тебя без сожалений выкинет и примется за следующую жертву. Но прожевать и выплюнуть — обязательно, в любом случае. Это как ритуал посвящения, — кровожадно хмыкнула Катерина.

— Спасибо, — потрясенно ответила, не зная, что еще добавить. Постараюсь? Всегда готов? Это, пожалуй, из того же разряда, что влажные глазки Гарри Поттеров. Ну я и замолчала. Была уверена, что Катерина подлиз и хвастунов под боком не потерпит.

Я приглядываясь к секретарше повнимательнее: сама она, видно, давно преодолела трудности становления помощником Гордеева. Эта женщина — уж никак не девушка — сидела напротив меня буквально лучилась спокойствием и уверенностью. Я захотела стать такой же. Обрести эту ненатужную внутреннюю веру в себя и свое будущее. Мне казалось, что я готова к любым испытанием, лишь бы стать такой же.

— Как бы то ни было, Саф, тебе очень повезло, — вдруг активно закивала Иришка.

— Там же Ванька.

Катерина после этих слов высокомерно-снисходительно хмыкнула. Лона вопросительно на меня посмотрела, а я лишь пожала плечами.

— Ну же, думай, — начала она подзуживать, но мне это ни о чем не говорило.

— Завязывай, я все равно не в курсе, — закатила я глаза.

— Она до сих пор не знает? — воскликнула Иришка, тараща на меня огромные глазища. — Боже мой, — и рассмеялась. — Ну, Сафри, белой завистью завидую. Тебя ждет просто незабываемое знакомство!

— Понеслось, — простонал Егор. — Я пошел отсюда.

— Правильное решение. Если боишься девчачьих разговорчиков, нечего с нами тусоваться, — весело фыркнула я ему в спину. — Поблажек не делаем!

Ритка рассмеялась, но Иришку, как скорый поезд, было уже не сбить с намеченного курса легким отступлением от темы.

— Ванька! Ты ничего не слышала о Ваньке? Да не может быть! Сын Гордеева — это общественное достояние всей женской части «ГорЭншуранс», — начала она, пока Егор уносил ноги. — Он прекрасно об этом знает, — и, сложив руки рупором, крикнула Егору вдогонку. — И ничуть не смущается-а-а.

То, с какой скоростью парень удирал, сделало бы честь любому чемпиону кросса наций. Даже Лона, которая вечно боялась кого-нибудь обидеть неуместным весельем, хохотала над героическим бегством буквально до слез. До самого конца обеда мы подобно клубку ядовитых змеюк обсуждали парней: кому больше нравятся обаятельные скромняги, а кому— истинные жеребцы. И было так легко и спокойно, что я напрочь позабыла об эффектном сыне начальника. Быть может, я решила, что Иришка преувеличила, вот только ошиблась.

Есть категория женщин, на которых не нужно смотреть дважды, чтобы с уверенностью утверждать: перед тобой стерва. Стоило мне переступить порог кабинета, как я поняла, что направят меня именно к ней: доморощенному Церберу юридического отдела.

— Забрать у нас начатое дело? — ядовито усмехнулось это существо. — То есть просто взять, и отдать все наработки по открытому процессу?

Знакомьтесь, юристы, 10 этаж. Будучи курьером, я не поднималась выше шестого. И, кажется, это меня провидение берегло. Сейчас я коротко поясню структуру компании «ГорЭншуранс». Как я уже говорила, первый и подвальный этажи сдавались под конференционные помещения, там же находился пост охраны, уборщики, будка дежурного электрика и курьерский «штаб». На втором этаже располагались страховые агенты для физических лиц, на третьем — агенты, ответственные за юридические лица. Далее следовали кадровики, бухгалтера, экономисты, IT, маркетологи, специалисты по связям с общественностью и прочие специализированные отделы. Предпоследний — одиннадцатый этаж занимали директора в разных областях и особо крупные начальники. Последний был отдан Гордееву лично. Там находился его первый заместитель, помещения для встреч, конференц-зал, приемная, сам кабинет, конечно… в общем, почти персональные покои. Но не в этом дело. Надеюсь, вы заметили, что юристы находились прямо под руководящим составом? Как это часто бывает, начальник выстроил иерархию сообразно их значению в собственных глазах. Вот обласканные правовики и зазнавались пуще прочих.

— Да, именно так велел поступить Николай Давыдович, — ответила я с нажимом, решив делать хорошую мину при плохой игре.

А эта женщина с выпрямленными волосами, блестящими, как глянец, оперлась о стол и наклонилась ближе к нему, каким-то неведомым образом демонстрируя мне собственное превосходство, несмотря на то, что я стояла, возвышаясь над ней.

— Читайте по моим губам, — усмехнулась она кривовато. Не знаю, как мужчинам, а мне смотреть на рот этой особы совсем не хотелось: все казалось, что по бледным- бледным, почти бесцветным губам потечет яд. — Нет.

И после этого я вскипела:

— Простите, но вы кое-что пропустили.

— И что же? — Она попыталась выглядеть безразлично, но озадачилась. Ей и в голову не пришло, что я собиралась всего лишь поставить ее на место. Холеная, обласканная вниманием правовичка никак не могла уложить в голове, что после смены диспозиций в компании вынуждена слушать девчонку в пиджаке с вытертыми локтями.

— На вашем месте я бы выразилась так: простите, но нет, Ульяна Дмитриевна, — отчеканила я, лишив нахалку дара речи. Последним обстоятельством было грех не воспользоваться. — Потому что сейчас я поднимусь в приемную и расскажу Николаю Давыдовичу о том, что он вынужден будет потратить свое время на звонок Катерине, которая свяжет его с вами, а затем снова отвлечется, чтобы передать указание лично. Честно? Я бы советовала вам еще раз подумать, потому как если Гордеев расстроится и сделает мне выговор за проволочку, покрывать вас я не стану и определенно сообщу, кто тому причина. Может быть, конечно, его гнев вас и не затронет, но как быть с моим, если вдруг я приживусь там? — указала я наверх. — Думаете, забуду? — и, бросив взгляд на именную табличку на столе, добавила: — Олеся Александровна.

Папку я после этого, разумеется, получила, но не простую, а самую толстую и тяжелую. И разбираясь в хитросплетениях дел и подставных компаний, которые решили нагреть страховщиков на хорошую сумму, чуть не сломала голову. А ведь это было моей обязанностью. Даже подумать о том, чтобы переступить порог кабинета Гордеева неподготовленной было страшно. И то, что у Катерины не умолкая звонил телефон, совсем не помогало. Пришлось воспользоваться плеером, но отчетливые биты ужасно отвлекали, а ничего нейтрального не нашлось. В попытке вычленить все составляющие аферы, я сидела с закрытыми глазами, и когда из уха внезапно вытащили наушник — аж подпрыгнула. Как оказалось, рядом стояла Катерина и держала в руках текстовыделитель.

— По-моему, розовый тебе будет в самый раз. Как думаешь? — насмешливо спросила она.

— Розовый? — поинтересовалась я, кисло посматривая на внезапный и весьма специфический презент.

Не дождавшись, чтобы я одобрила выбор, секретарша Гордеева положила на стол маркер и отправилась на свое место.

— Поверь, если ты возьмешь в его руки, ничего не случится. Даже еж растопыривает колючки только в случае опасности, а уж молодой девушке это не к лицу и подавно. Ксерокс, кстати, там, — указала она в угол за дверью кабинета Гордеева. — Пользуйся на здоровье.

С текстовыделителем, пусть и розовым, дело пошло быстрее, но не слишком; к концу рабочего дня я не успела разобрать всю эту кипу документов — оттого провожала спину начальника затравленным взглядом. Он мне ничего не сказал, даже не попрощался, что я сочла недобрым знаком. И все же сдаваться было рано. Памятуя о словах Катерины, я порадовалась, что не получила нагоняй, и решила задержаться из желания проявить себя. Увы, к моменту, когда я закончила разбор материалов, метро уже не работало, и пришлось остаться ночевать в офисе. Зато уже утром у начальника на столе лежал обработанный (как мне казалось), разрисованный розовым отчет.

Клянусь, я спустилась в бухгалтерию не более чем на двадцать минут, учитывая бессонную ночь в офисе, это сущий пустяк, но, когда поднялась в приемную снова, меня уже ждали. Дверь кабинета Гордеева была открыта, приказ зайти внутрь помещения прогремел на весь этаж. Я не понимала, честно, искренне не понимала, что сделала не так, даже если бы к виску приставили дуло пистолета, не сообразила.

— Во-первых, вы заставили меня ждать! — рявкнул Гордеев. — И это последнее предупреждение, Ульяна Дмитриевна.

— Но я… — начала без доли раскаяния в голосе, потому что обвинять меня в необходимости позавтракать после проведенной в офисе ночи неэтично.

— Во-вторых, никогда меня не перебивайте! С воспитанием у вас сложности, я в курсе, но неужели дослушать собеседника прежде чем вставить свое — не общепринятая норма?! — повысил он голос, заставив меня обиженно заткнуться.

— И, в-третьих, что это за сырье? Вы, вообще, в курсе, что значит обработка материала или вас на журналистике ничему не учили?

Удостоверившись, что в речи Николая Давыдовича образовалась пауза, я начала о своем:

— Если я что-то сделала не так, прошу прощения, но не ожидаете же вы, что я с первого раза могу понять, как правильно работать с…

— Нет, конечно, но чем чепухой заниматься всю ночь, надо было зайти и спросить!

— голос достиг небывалых высот. Затем Гордеев схватил с кипы бумаг диск и угрожающе им потряс. — Что это?!

— Запись телефонных звонков клиента в нашу поддержку, — ответила я в уверенности, что меня проверяют на знание материала, но все было сложнее.

— А как вы думаете, судья станет слушать запись? Или, может, я буду тыкать по секундам на кнопку стоп плеера, представляя улики в суде? Как вы вообще себе это представляете? — продолжал негодовать Гордеев. — Нужна распечатка! Переделать все, причем срочно!

Покидая кабинет, я была в бешенстве. Сразу захотелось собрать вещи. Все как обещали. Жалость к себе почти взяла верх, хотя, по факту, я лишилась всего лишь одной ночи сна в своей постели — ничего не значащей крупицы комфорта, и не получила медаль. Думала, что являюсь более крепким орешком, а оказалось, что Гордеев был прав: стоило мне столкнуться с первым же препятствием, как решимость пошатнулась. Только желание доказать, что я лучше большинства (а мне необходимо было стать лучше, чтобы чего-то добиться в жизни) помогло взять себя в руки.

Спустя много времени я поняла, что при первой встрече он говорил о ломающихся людях именно для того, чтобы взять меня на слабо. Раскусил с одного взгляда и заставил действовать выгодным ему образом. Но к моменту прозрения я уже не могла злиться на этого человека — слишком многим была обязана.

 

Глава 3

В жизни каждого уважающего себя человека просто обязан быть родственник, которого избегаешь всеми силами. У меня это мама. Нет, она не плохая, отношения у нас тоже нормальные, но этой женщине удалось невозможное: вырастить ребенка с ценностями, диаметрально противоположными собственным — и отсюда все проблемы. Кажется, мы спорили с тех пор, как я начала говорить. Сначала я спрашивала, почему у нас нет папы, почему мы живем в таком гадком месте, почему она не хочет общаться с другими мамами… Но пока это было по незнанию, у меня имелось хоть какое-то оправдание, а вот за следующий этап взросления стыдно по-настоящему.

Где-то в средней школе мое недоумение превратилось в стыд. Лет в двенадцать, когда у подростков начинается период разделения на группы, я стала осознавать, кто мы и где наше с мамой и Л оной место. Меня не травили только из-за отсутствия стимула: за годы учебы я примелькалась и перестала быть интересной. Девочка- невидимка в темной одежде, с плохим почерком и всегда выполненным домашним заданием. Отвергнутая всеми. Было ли больно? Достаточно, чтобы обрасти панцирем. К несчастью, я применяла его не по назначению: не один раз неоднозначно демонстрировала маме свое отношение к нашему образу жизни, а она, не умея защищаться, чувствовала себя виноватой. Постоянно.

Признаться, к моменту маминого замужества я уже понимала, насколько мерзко себя вела. Она любила нас, очень любила, как мне столько времени не приходило в голову, что это уже очень много? На месте матери я бы молчать не стала: осадила, чтобы было неповадно. Отчего этого не сделала она? Почему позволила заправлять девчонке?

Справедливости ради надо отметить, что отмщение не заставило себя ждать. Начиная с моих девятнадцати лет, с каждым уходившим годом мама смотрела на меня со все большей жалостью. Она не видела иного способа выбиться в люди, кроме замужества. Ей и в голову не приходило, что одиночество было моим собственным выбором. А я, дожив до без малого двадцати четырех лет так и не встретила принца, который бы удовлетворял взыскательным требованиям. Иногда она теряла самообладание и начинала меня пилить: ну почему ты такая разборчивая, не может быть, чтобы тебе никто не нравился, иногда следует снизить планку, ты умрешь в одиночестве, а когда твой труп найдут, кошки уже обглодают твое лицо (ладно-ладно, это из Секса в большом городе, мама не умела думать в таком кошмарном ключе, но именно так я мысленно заканчивала ее монологи). К несчастью, ее слова не сильно разнились с правдой. Я категорически отказывалась рассматривать парней сразу под несколькими углами в попытке хоть с одного ракурса приблизиться к идеалу.

В общем, как вы уже поняли, при всем том, что мы с мамой испытывали нежную привязанность друг к другу, наши разговоры чаще всего выглядели примерно так:

«Ульяна, как ты поживаешь?»

«Хорошо, мам, я стала личным помощником Николая Гордеева».

«Надо же! А сколько ему лет?»

«За пятьдесят!»

«Он для тебя слишком старый».

Из толкового словаря русского языка: тупик — безвыходное положение, а также вообще то, что не имеет перспективы дальнейшего развития. Короче, мирного урегулирования конфликта «личностный рост vs жажда служения мужчине» не существовало.

Я не преувеличиваю: именно с такого милого обмена новостями начался наш день большого шопинга, причиной которого стал аванс. Полученных денег было не так много, но поскольку Илона за неделю работы в курьерской службе заполучила дыру в сапогах, пришлось озадачиться покупкой новых. Мама тут же подхватилась и потащила нас в торговый центр, ссылаясь на большие распродажи. Я лишь покивала. Каждая трата сестры отдаляла тот день, когда она накопит необходимую сумму для организации свадьбы и уедет прочь — меня устраивало. Оставалось только вытерпеть расспросы о личной жизни.

И… благословенна будь эта идиотская свадьба: предстоящее замужество сестры окончательно вышвырнуло меня из поля родительского внимания. В итоге, пока мама с Илоной примеряли сапоги всех цветов и мастей, рассуждая о букетах и цвете скатертей на столах, я была предоставлена самой себе. Витала в облаках. Точнее где-то на двенадцатом этаже «ГорЭншуранс», где накануне произошел презабавный случай, заставивший меня пересмотреть свое мнение по поводу пазла по имени Николай Гордеев.

Почти с самого начала работы этот человек был ко мне строг до жестокости, и я подозревала, что, несмотря на предупреждения о том, что я не особенная и все личные помощники проходили через ад, меня все-таки пережевывали с большим чувством. Я получала по нагоняю каждый день: из-за неправильно подготовленных документов, не тех материалов, не вовремя отправленных писем, черт возьми, даже едва различимой капельке кофе, оставшейся на оригинальном документе! И я правда думала, что все, «уходя, гасите свет», но под вечер пятницы случилось нечто совершенно удивительное, из ряда вон.

Я принесла комплект документов, заранее готовясь уносить ноги, чтобы не голову, но на этот раз все было иначе. К моему появлению Николай Давыдович отнесся с философским спокойствием, не открыл папку, а лишь задумчиво стукнув пальцами по столу, вперил в меня взгляд и вдруг задумчиво протянул:

— Ульяна Дмитриевна Сафронова. — Он потер подбородок и откинулся на спинку кресла, дабы полюбоваться своим безупречным потолком. — Знаете, вам не стоит менять фамилию, — сообщил внезапно, доводя меня до абсолютного ступора.

— Что, простите? — Я даже позабыла, как недавно меня учили науке «не перебивай».

— Не меняйте фамилию, когда выйдете замуж. У вас замечательно русское имя, это такая редкость. Сейчас родители будто соревнование устраивают. Роберт, Селестина, Милена… Мы живем в стране, в которой есть определенная культура, традиции, история, в конце концов. Императоры, поднимаясь на престол, перенимали имена как национальное наследие, а нынешние детки для этого слишком круты. — Он помолчал, а я внезапно задалась вопросом: и как же это так случилось, что он у нас Николай Давыдович?!Лк не еврей ли, часом, маскирующийся? Сбрасывает национальность, как старую кожу? — Берегите свое имя. Оно сильное, — закончил Гордеев, не дав мне вдоволь порассуждать о некоторых национальных особенностях присутствующих, и отпустил пораньше.

Почти личный разговор заставил меня пересмотреть свое мнение об отношении начальника. Я вышла из кабинета в растерянности, и спустя два дня все еще не могла определиться со своими чувствами. Однозначным оказалось только одно: желание уволиться пошло на спад.

Из задумчивости меня вывела Лона, потребовав мнение о сапожках, которые сели по ноге так, будто были рождены для служения моей сестре. Они выглядела замечательно, и соответственно стоили, но меня смутило даже не это, а каблук, который для курьерской работы оказался явно высоковат. И я об этом, на свою голову, сказала. Как выяснилось, вопрос был дежурным, от меня ждали чего-то вроде «вау, бомба, бежим на кассу», и честное «не подходят» встало на пути у разогнавшегося состава. В итоге, на меня не преминули накинуться с обвинениями:

— Ты можешь просто порадоваться? Без вот этого всего, — возмутилась мама.

Она зачем-то покрутила пальцем, будто обозначая, какой ареол затрагивает мой пессимистичный подход к жизни. Ну а я, разумеется, в ответ тоже вскипела. Ну как же так? Неужели невозможно выразить вслух беспокойство без того, чтобы быть обвиненной в препятствовании?

— Да, экая я эгоистка. Волнуюсь, что Лона за день стопчет ноги или разобьется, пробегая по очередному эскалатору. Если вы уже все решили, зачем было спрашивать? Я стою, никому не мешаю и искренне верю, что вы обо мне помните. Не нужно это доказывать: я никуда не денусь, — не сдержавшись, фыркнула.

Мама уже открыла рот, чтобы ответить на мой выпад, но, пока мы не разругались в пух и прах, вмешалась сестра:

— Я очень ценю твое мнение. Спасибо огромное! — и начала стягивать сапоги. Неохотно — только из-за меня. — Между прочим, Уль, я думаю, тебе тоже нужна новая обувь, — продемонстрировала она истинно женское коварство. Оказывается, вытащить меня в магазин под невинным предлогом было частью хитрого замысла! — Помощник директора «ГорЭншуранс» не может разгуливать по приемной в туфлях с дырами на мысках.

Это имело смысл, но моя внутренняя скряга все равно взбунтовалась: какие туфли? Я хочу, чтобы у меня было жилище, куда не брезгуют ходить сантехники и электрики. До безобразия надоел скрип половиц из коридора, антисанитария, пьяные крики прямо за стенкой и опасный район, где по вечерам передвигаться по улицам можно только глубоко натянув капюшон куртки… По сравнению с этим туфли — сущий вздор.

— Давай же, Уля, — не сдавалась Илона. — Ты не приживешься на месте помощника Гордеева, если будешь пренебрежительно относиться к своему внешнему виду. Посмотри на него самого, на Катерину, если угодно. Вы теперь представляете компанию, и не какую-нибудь, а очень солидную!

Шах и мат. Она надавила на больное: я не соответствовала должности помощника Гордеева. Да, он понимал, кого берет на работу, но разве испытательный период не означал, что нужно убедить руководство в уместности моего пребывания на этой должности? Без старательности, понятное дело, никуда, но и внешний вид играл свою роль.

— Хорошо, — согласилась я неохотно и принялась осматриваться.

А дальше… не знаю, что на меня нашло, но я взяла с полки ярко-красные лодочки на высоченном каблуке и примерила. Ходить в них было ужасно неудобно, но теперь, когда в мои обязанности входило не бегать по всему городу, а красиво сидеть на стуле, я могла себе их позволить. Благодаря неудобной колодке они оказалось недорогими, что окончательно подвело черту под моим специфическим выбором.

Не понимаю, почему никто не отплатил мне сторицей и не сказал, что шансов убиться в таких туфлях у меня примерно в пять раз больше, чем у Илоны в любых сапогах? Тем более что до того момента я ни разу не вставала на высокие каблуки. Даже на выпускном, даже несмотря на 157 сантиметров роста.

Возможно, их честность спасла бы меня от одного из самых фееричных фиаско в жизни.

***

О своем выборе пришлось пожалеть уже на следующий день. Реакция Катерины была вполне предсказуема: только я начала доставать новенькие, блестящие туфли из коробки, как она вперила в меня взгляд и стала ждать. Стервятник почувствовал добычу. Она прилагала массу усилий, чтобы смолчать, но как только я нетвердо поднялась на ноги, чувствуя себя цыпленком с дрожащими лапками, как эта негодяйка расхохоталась в голос. А я, едва обратив внимание на этот печальный факт, с удивлением замерла на месте. В магазине все казалось как-то иначе, а тут знакомая мебель вдруг стала такой низенькой, пол — далеким. Впечатляло. Но ведь с этого все начинали. Чем я хуже?

Навеселившись вдоволь, Катерина посоветовала мне пройтись, чтобы почувствовать пол под ногами. И сочувствующе цокала языком каждый раз, когда я подворачивала ногу. Наконец, я плюхнулась на стол (благо с каблуками это было удобно) и сбросила свою красивую обновку.

В тот день мы прохлаждались, так как Гордеев завтракал с прокурором. Взаимоотношения, как сказала секретарша Николая Давыдовича, у мужчин напряженные, и ето-то из клиентов хорошо постарался, чтобы попасть к правильному проверяющему. Иными словами, завтрак обещал растянуться до обеда, и это стало для нас отрадой: появился шанс поболтать.

О личном Катерина распространяться не стала. Сказала, что живет неподалеку и всегда может дойти до офиса минут за десять — вот ведь как удобно. Я покивала не без ужаса. Подбирать квартиру из соображений пешей доступности работы? Мир сошел с ума. С другой стороны, это решало проблему страха перед вождением автомобиля, который Катерина даже не пыталась скрывать. Исходя из этих скупых сведений, я предположила, что моя соседка по приемной одинока. Но кошек тоже не держит: об этом свидетельствовал безукоризненный гардероб, обычно состоявший из темного, однотонного платья и ярких платков с цветочными узорами или под хохлому.

В числе прочего, Катерина объяснила мне на пальцах разницу между секретарем и личным помощником. В ее обязанности входил график встреч Гордеева, бюрократия, сортировка по срочности документов из разных отделов, ответы на многочисленные звонки. Проще говоря, секретарь являлся своего рода секьюрити, всячески ограждающим Николая Давыдовича от посягательств извне. Личный же помощник приравнивался к собственности, призванной повысить КПД работы начальника: он — то бишь я — готовил бумаги для слушаний, определял, на что стоит обратить внимание, устанавливал необходимые контакты, искал нестыковки, болтался рядом в качестве предмета мебели, запоминательного аппарата, шпиона и прочей утвари. Но, несмотря на некоторое очевидное сходство с рабством, плюсы в моей должности имелись, причем существенные: во-первых, я вынуждена была подчиняться только Гордееву и стояла выше большинства людей в «ГорЭншуранс», а, во-вторых, имела возможность учить менеджменту. Конечно, описания Катерины наших обязанностей были несколько утопичны, но суть передавали четко.

— Хочешь еще поупражняться в хождении на каблуках? — вдруг лукаво предложила Катерина, сменив тему. — Вот, дойди до кулера в конференц-зале и набери воды для кофемашины. Если вернешься без потерь, то будет тебе зачет!

Это было сказано в формате шутки, но я восприняла задание со всей серьезностью. В конце концов, я была заинтересована в освоении всего нового, и если среди прочего значилось хождение на каблуках, то так тому и быть! Сначала все шло очень достойно: я без приключений дошла до кулера, повозившись, нашла способ пристроить тару, чтобы не проливать через край, а затем направилась обратно. Под весом емкости с водой держать равновесие на тоненьких, неустойчивых шпильках оказалось намного сложнее, и я переступала очень медленно, стараясь ни в коем случае не подвернуть ногу и не расплескать воду.

За время моего отсутствия в приемной появился какой-то человек. Я смутно слышала их разговор с Катериной, а еще… смех. Если бы не последний, решила бы, что это начальник освободился пораньше, и уже готовится отчитать меня за отсутствие на рабочем месте, но ведь этот мужчина при мне даже ни разу не улыбнулся. И все же, несмотря на вполне резонные сомнения, заторопилась вернуться на свое место. Очень зря: спеша зайти в кабинет, в отсутствие свободных рук я толкнула дверь бедром, оступилась, сделала по инерции несколько шагов, покачнулась, и вода из емкости выплеснулась прямо на обернувшегося на грохот гостя. Ладно, мне тоже досталось, но все равно меньше, чем Ивану Гордееву.

Я сразу догадалась, кем был этот парень: из-за сходства с Николаем перепутать было невозможно. Он удивленно вытаращил на меня глаза, моргнул и, наконец, перевел взгляд на мокрую до нитки белую футболку, которая прилипла к телу и теперь отчаянно просвечивала. Мое лицо по цвету, должно быть, сравнялось со злосчастными туфлями! Нет, ну серьезно, мало того, что я ухитрилась облить водой сына начальника и секс-бомбу местного пошиба, так еще имела возможность любоваться его рельефным прессом. Вы вообще представляете более неловкое знакомство? Да такого не существует!

— Простите пожалуйста! — воскликнула я, убирая подальше опустевшую тару.

— Отставить панику! — потребовал Ваня, которого, сдается мне, ничуть не смущало то, что две помощницы начальника внезапно увидели его чуть ли не полуголым. — Отец будет только рад, если я перед встречей с ним переоденусь во что-то более приличное. У меня с собой, по счастливой случайности, запасная экипировка.

Он указал на спортивную сумку, которую оставил у дверей и которая удивительным образом не попалась мне под ноги, пока я феерически летела сквозь приемную, дабы устроить хаос локального разлива. Или облива? Неважно.

— Вот, — промямлила я, продавая ему рулон бумажных полотенец.

Ванька его забрал, оторвал парочку, прижал к груди, и весело начал, вынуждая меня оторвать взгляд от его груди:

— Вы, должно быть, новая рабыня отца? — спросил он, промакивая футболку полотенцем и усердно демонстрируя, что все в порядке. Наверное, он так и думал, но как будто переигрывал.

Не зная, как реагировать на заявление, я стояла столбом и думала, какие у него длинные ресницы… и глаза красивые, веселые. Ниже уровня шеи лучше было не смотреть, но взгляд сам собой примагничивался к мокрой ткани.

— Ульяна, — спохватилась и резко протянула руку.

— Ваня.

Его ладонь была холодной от воды, но я ухитрилась почувствовать эту легендарную искру, о которой грезит каждая начитавшаяся романов дурочка. В смысле меня не шарахнуло током, небеса не разверзлись, а колени не подкосились, вынуждая плюхнуться прямо на пол — в лужу — все дело оказалось в понимании. Передо мной стоял такой воспитанный, добрый и, в то же время, симпатичный парень, что становилось не по себе. Это было как сочетание несочетаемого. И, подстегиваемая привычным цинизмом, я тут же начала думать о том, что слишком мало его знаю, чтобы свидетельствовать под присягой об отсутствии недостатков. Может, у него хвост, или, скажем, раздутое до небес самомнение. Но как бы то ни было, сейчас передо мной стояло настоящее совершенство, и оно невозмутимо промакивало полотенцем кубики пресса на груди, будто его каждый день обливали водой с ног до головы. Я же пялилась во все глаза и не могла поверить, что не сплю.

— Классные туфли, кстати, — подняв взгляд от пола, улыбнулся мне Ванька.

А, может, он гей? Это бы объяснило и повальную любовь, и интерес к шмоткам, и лояльность ко мне.

— Да, они новые. И лучше держаться подальше, пока я не получу права на управление данным средством передвижения.

Ваня открыто и задорно рассмеялся, а я, не позволяя себе напридумывать лишнего, решила расспросить Катерину о швабре, но взглянула на нее и чуть не сгорела со стыда раз в сотый: серьезная и деловитая секретарша буквально покатывалась со смеху. И, в отличие от Ивана Гордеева, явно не из-за удачной шутки. Но это было еще не все: из коридора уже раздавался характерный стук набоек туфель, не предвещавший ничего хорошего.

— Николай Давыдович, — первой пискнула Катерина, пока я просто старалась уменьшиться, как Алиса в стране чудес.

Убьют. Прихлопнут на месте. Помните еще, что недавно меня жестко отчитали за крошечную капельку кофе на документе? Я боялась вообразить, что со мной сделают, раз я вылила на сына начальника целый литр воды! Ваня, конечно, выступать в таком виде в суде не собирался и даже воспаление легких не заработал, но уж больно непредсказуем его родитель.

В попытке упредить грозный рык путем чистосердечного признания, я развернулась и выдавила:

— Это сделала я, — и голову в плечи втянула.

Гордеев, однако, был удивительно спокоен. Он медленно осмотрел всех участников мизансцены, чуть задержавшись на сыне, и затем сосредоточил все внимание не мне:

— Ну еще бы. Я бы в жизни не подумал, что такой бедлам могла устроить Катерина, — ответил он, даже не моргнув. — Доброе утро, между прочим.

Секретарша позади все еще фыркала от смеха и не могла разговаривать связно, а Иван по-джентльменски уступил право слова мне — пришлось воспользоваться:

— Да не особо, как-то, — вздохнула я, намекая на случившееся.

И после этого уголок губ Гордеева дернулся вверх. Всего на несколько миллиметров, но я заметила.

— Сын, ты ведь не из сахара? — обратился он к Ване.

— Вроде, не был, — серьезно ответил тот.

— Значит, утро все-таки доброе, — опроверг мое утверждение Николай Давыдович и, наконец, двинулся вперед, старательно обходя лужи. — Ты ко мне? — поинтересовался у сына, будто тот мог прийти к кому-то другому.

— Ага, — ответил тот и направился к своей сумке.

Уже открыв дверь, начальник на прощание велел:

— Вытрите здесь, и быстро!

Только оба мужчины скрылись в кабинете, Катерина разразилась гомерическим хохотом. Она буквально лежала на столе и захлебывалась всхлипами. Я же нашла, наконец, швабру, и начала тереть пол с таким усердием, будто он символизировал мою загубленную репутацию.

Сосредоточенно возя щеткой по полу, я думала только о том, как просчиталась. Казалось, что, поглядев на кавалеров сестры и матери, на друзей Романа, я повидала все. Они были скользкие, пошлые, мелкие. Стоило отвернуться — начинали отпускать скабрезные комментарии, отчего казалось, что их головы забиты сексом пополам со скрипучим пенопластом. Думала, что обросла носорожьей кожей, но внезапно впервые встретила представителя противоположного пола, который не был мне противен, и теперь беспомощно смотрела на то, как растекалась лужей моя идеальная теория. Понимаю, прозвучит самонадеянно, но я захотела внимания Ивана Гордеева, и это дало мне слабую тень понимания мотивации сестры: да, мне Рома не нравился, но вдруг Лона чувствовала себя рядом с ним такой же… беспомощной и уязвимой?

Я старательно гнала от себя опасные мысли все два часа до обеда, но не могла перестать посматривать в сторону кабинета начальника, дожидаясь, когда Ваня его покинет. Хотела увидеть его еще разок и удостовериться, что мне он не причудился, но ровно в час дня Катерина плюхнула на стол мою сумку, чтобы поправить платок на ручке и велела мне переобуваться, да побыстрее. Покидая приемную, я напоследок меланхолично глянула на закрытую дверь, за которой глуховато звучали мужские голоса. Слов было не разобрать.

***

У Лоны был третий размер груди, а у меня — ни одного платья. И если вы не усмотрели связь между высказываниями, то плохо искали.

По случаю «согласия невероятной девушки» Роман пригласил нас всех отметить знаменательное событие — помолвку. То есть мы с Л оной против толпы друзей Романа. Ой, я что сказала «против»? Впрочем, так оно и было. Немного погодя, вы поймете почему.

Начну с того, что я всегда ненавидела клубы. Заочно, разумеется. Ну что мне было там делать, сами посудите? Я не умела двигаться в такт музыке, флиртовать и делать сел фи уточкой. Какой уж там клуб! Чуть было не отказалась от приглашения, но вспомнила, насколько опасны собачьи стаи (а пропитанная тестостероном и алкоголем толпа даже хуже), и согласилась из страха за Лону. И девчонок с работы позвала: Ритку и Иринку. Они не горели желанием утихомиривать юнцов, но я так умоляла, что они согласились при условии, что вся выпивка за счет жениха и невесты.

Клуб, как нам сказали, очень приличный, и наряд надлежало подобрать под стать. Однако, как ни удивительно, проблемы возникли не только у меня. Лона, также не бывавшая в клубах ранее, зачем-то соорудила на голове шиньон, который состарил ее лет на пять. Я пыталась отговорить сестру от роли пожилой дамы, но она и слушать не хотела. И хотя я та еще модная советчица, стоило бы прислушаться: благодаря весьма старомодному платью без рукавов, неуместно серьезной прическе и броскому макияжу, Лона превратилась в представительницу пятидесятых.

Моя ситуация была еще сложнее. Отчаявшись найти в гардеробе сестры платье, которое не висело бы на мне мешком, я встала на скрипучий стул и полезла на антресоль. В частично изъеденных молью пакетах (очередной привет от соседей) пылились наши старые вещи, в числе которых я обнаружила летнее кружевное платье Лоны, ношенное ею лет в тридцать-четырнадцать. Светло-цветочная вещица с оборками… и на мне. Однако, раз у сестры в шкафчике нашлись, ко всему прочему, почти целые ажурные колготки, мы пришли к выводу, что это лучшее решение из возможных. Кукольный стиль мне шел так же, как слону балетная пачка, но, когда я натянула ботинки с круглыми носами, не став затягивать шнуровку, мы обе сошли с ума и решили, что это даже стильно. В любом случае, выбор стоял между висящим как на вешалке малиновым недоразумением и колышущимися от каждого ветерка оборочками.

У дверей клуба, среди девиц в блестящих топах и держащихся на честном слове джинсах мы будто с Луны свалились. Увидев нас, Рита и Иришка схватились за животы. Однако порадовал Егор — которого я совсем не ожидала увидеть: едва взглянув на Лону, парень застыл с открытым ртом и вдруг начал мямлить комплименты, которые балансировали на грани с пошлостью. Он так часто опускал взгляд на ноги моей сестры, что я дернула Риту за локоть (как наиболее рациональную) и потребовала объяснить, как им вообще пришло в голову пригласить на помолвку моей сестры парня, который в нее влюбился? Ответ был просто шикарный: обязательный гость вечеринки — таксист-трезвенник, который будет развозить всех по домам.

После этой новости у меня случился легкий приступ паники. Конечно, в офисе «ГорЭншуранс» все понимали, что мы с Поной не богачки. Но с тех пор, как у мамы появился муж-спонсор, мы обзавелись некоторыми неплохими вещицами, потому ничто из нашего облика не могло подготовить друзей к виду нашего общежития. Оно представляло собой пятиэтажное здание с балконами в аварийном состоянии и влажными разводами на остатках облупившейся штукатурки. Даже купи мы дряхлую однушку- сталинку с подгнивающими деревянными перекрытиями в любом другом районе, это уже был бы огромный шаг вперед. На месте любого здравомыслящего человека я бы добровольно не сунулась в наши места: инстинкт самосохранения не позволил бы. Боюсь, узнай мои друзья-коллеги о том, как мы живем, они бы перестали с нами общаться (как было в школе), и я бы умерла со стыда. Нужно было это предотвратить. Неважно, как именно.

Очередь при входе двигалась так медленно, что под конец от холода у меня пощипывало ноги. Когда мы оказались внутри настроение было ровно настолько паршивым, чтобы пообщаться с женихом сестры. Знакомимся: Роман Холщев, двадцать четыре года, уложенные гелем волосы, кривоватая улыбка, репутация отвязного парня. Меня немножко коробило, что Лона купилась на эту блестящую стекляшку.

Увидев своего возлюбленного разливающим шампанское по бокалам друзей, моя сестра просияла и бросилась к нему на шею. Тот воспринял ее поведение как само собой разумеющееся. Парень, который нуждался во всеобщем почитании и обожании даже при том, что никем не являлся, нашел себе настолько ранимую, уязвимую и чувствительную подругу, что не устоял и решил поставить на ней клеймо собственности. Вот как я видела этот альянс. Он не уважал Лону, он просто любил, что при всевозможных достоинствах, моя сестра умела вовремя уйти на второй план и не считала это зазорным. Этот молодой человек мечтал стать великим через умаление других, ведь это исключало его личные старания. Ну, теперь-то вы понимаете, что с ним было не так?

На неприязнь Роман отвечал взаимностью. Едва увидев меня, фыркнул от смеха, но вслух лишь поинтересовался, буду ли я алкоголь. Отчего ж было не быть? Мне определенно требовалось запить официальную помолвку сестры с придурком. Раз так, Роман жестом велел присаживаться… прямо рядом с парнем, который некогда был назначен на роль моего бойфренда на вечер. Я очень напрягалась, силясь вспомнить его имя, но это оказалось слишком. Помнила только, что он мелкий и странно втягивает голову в плечи. На самом деле, в вечер помолвки он повел себя точно так же: когда я уселась рядом и дежурно улыбнулась, вместо того, чтобы поздороваться, посторонился (так и тянет сказать попятился, если это возможно в сидячем положении) и зарылся носом в воротник блестящей рубашки. Видимо, у него остались еще более приятные воспоминания о нашем свидании. Не став измываться над соседом по диванчику, я отвернулась и принялась болтать с Иришкой. А парня про себя прозвала Бесхребетным.

— Я предлагаю выпить за самую изумительную девушку, — отчаянно перекрикивал музыку Роман, беззастенчиво тиская за бок мою сестру. — Которая, наконец-таки стала моей. — И все-таки тост без «я» не обошелся, что вы, это было бы противоестественно.

Отовсюду зазвучали поздравления, а я слишком поспешила и закашлялась, захлебнувшись непривычными пузырьками. Было так неловко, ужасно не хотелось производить впечатление неумехи, но правда заключалась в том, я и впрямь нечасто пила алкоголь. Хорошую компанию я бы охотно поддержала, да только в школе меня не приглашали, а в университете все свободное время отнимала работы. Всякие дни рождения в «ГорЭншуранс» тоже проходили мимо меня, ведь даже если я попадала на торжества, то не могла пить: бегающий по городу пьяненький курьер — не лучшая реклама солидной фирме.

— Значит, вы все работаете в одном месте? — спросил Роман, поглядывая на нас странно.

— Так точно, — взял слово Егор, причем получилось у него как-то оскорбленно. Будучи весьма чутким по части разного рода нападок (проверено опытным путем), его собеседник не мог этого не заметить.

— А ты, значит, тоже из бухгалтерии? — не преминул уколоть он.

И пока Егор переваривал «оскорбление», дабы избежать взрыва, слово взяла я:

— В приличных компаниях, Ром, есть не только бухгалтерия, — не сдержалась я. — Егор работает в IT, Лона — в курьерах…

— А ты подопытная крыска начальника, — кивнул он. — Я уже в курсе.

Парни за столом заржали, а я попыталась проглотить рвущийся наружу злой ответ. Интересно, если бы подарила на свадьбу этого типа набор намордников, сестра бы сильно расстроилась? Вовремя взглянув на Лону, я заметила, как та ущипнула жениха за бок. Наверное, отнеслась бы с пониманием — решила.

— Прости, это шутка, — ничуть не раскаивающимся тоном поговорил Роман.

И пока я не вскипела, Рита поманила меня пальцем и шепнула:

— После этого ты просто обязана закончить испытательный период у Гордеева с блеском и тыкать говнюка в это мордой при каждой встрече.

Получив шикарный прохладный душ от подруги, я утешилась мыслью, что крыска

— это прекрасно. В тысячу раз лучше, чем тряпка. А именно тряпкой был Роман. Он меня ненавидел, потому что боялся, и это было понятно всем. Он каждый раз унижал меня, а потом якобы брал свои слова обратно, потому что для большего была кишка тонка.

Разумеется, после выпада атмосфера за столиком изменилась. Некоторое время Лона и ее Роман пытались исправить ситуацию, но мои встали горой если не за меня, то против жениха, а его друзья как были настроены враждебно, так и остались. И после пары тостов сладкая парочка ушла танцевать, а остальные окончательно раскололись на два лагеря, выбрав в качестве способа общения настороженные взгляды. В итоге, не ведая, что творится по другую сторону баррикад, мы хохотали над обитателями «ГорЭншуранс», особенно смакуя мой феерический полет сквозь приемную чуть ли не в объятия сына начальника и ничуть не скучая. Ну конечно я им все рассказала, это было куда предпочтительнее, чем если бы вдруг проговорилась Катерина. А так я доказывала, что все по-взрослому, что скрывать нечего, что мне наплевать. Это маскировало то, какой дурочкой я являлась на самом деле. Ведь мне не было плевать. Я все ждала и ждала нового появления Ваньки в приемной, посматривая то на часы, то на дверь.

Один Егор казался немножко грустным (судя по всему, из-за Поны), и, в порядке утешения, Иришка пригласила его потанцевать. Мы же с Риткой предпочли сменить компанию и перебрались поближе к бару, где некоторое время пили и безбожно сплетничали. Просидели вдвоем в баре не меньше получаса, прежде чем я заметила, что Лона пропала, и, памятуя о своих опасениях по части клубов, решила ее поискать.

К несчастью, вместо Лоны вперед замаячила спина Бесхребетного, который тоже кого-то потерял, но оказался удачливее, так как едва завернул за поворот, как донеслось:

— Ромыч, вот ты где!

Не знаю, что меня сподвигло на такой глупый поступок, но вместо того, чтобы развернуться и уйти, я нырнула за шторку, отгораживавшую помещения для персонала. Клянусь, я не собиралась подслушивать, я вообще думала только о том, что не хочу встречаться с этими двумя. И чуть не хлопнула себя по лбу, осознав, что оказалась в ловушке, поскольку, судя по шагам, парни приближались. Пришлось поплотнее задернуть шторку и затаиться.

— Уж было подумал, что тебя эта с*ка загрызла.

Я так и примерзла к месту, потому что без труда догадалась, о ком речь, и пальцы сами сжались на ткани, колыхнув ее. Мысленно отругала себя за несдержанность, но сплетники слишком увлеклись и ничего не заметили. Роман лишь расхохотался:

— Да ладно, она больше лает, чем кусается. Кстати, я глазам не поверил, когда увидел, что она притащилась сюда в полупрозрачном платье, — фыркнул он.

— Радуйся, что не голышом. А то вдруг решила бы, что таким образом привлечет твое внимание! — отозвался Бесхребетный.

— Ты это о чем? — насторожился Роман.

— Да когда мы ужинали, она говорила только о тебе. Даже не пыталась сделать вид, что ей интересно что-то еще. Она втрескалась, точно говорю!

В этот момент у меня чуть не подогнулись колени. Было ужасно обидно это слышать. Захотелось выпрыгнуть из укрытия и по-женски выцарапать обоим глаза.

— Ты издеваешься? — взвился Роман. — Я ж выблюю все шампанское. Меня от нее воротит даже на расстоянии.

— Так раскрой Илоне глаза! Нет ни одной девчонки, которая бы предпочла парню подругу или сестру. Гарантирую, даже если она поймает вас с этой… Ульяной, — выговорил не без труда, — на горячем, примет твою сторону и сведет нежеланные встречи к минимуму, — безмятежно продолжил Бесхребетный.

— Иди ты, — раздраженно отмахнулся Роман. — Обижать Лону я не буду!

— Ну как знаешь. В конце концов, тебе видней. Но я бы тебе не советовал позволять жене и дальше прыгать сквозь обручи сестры. Она слишком легко поддается внушению.

Признаться, после этой фразы я закусила губу до боли. Бесхребетный оказался не овцой, а хамелеоном: талантливым манипулятором, который легко разглядел слабые стороны Романа и надавил со всей силы. Его не интересовало благополучие друга, он хотел отомстить мне. Может, за пренебрежительное отношение, может, просто решил показать, каков на самом деле… но, между прочим, преуспел: я правда испугалась, что ему удастся настроить сестру против меня.

— А вообще, мои поздравления! Я очень рад за вас, приятель. Лона просто супер,

— непринужденно закончил он свою речь.

Было слышно, как парни хлопнули друг друга по плечам, а потом, громко топая, удалились. Я же в полной прострации выскользнула из-за шторки и направилась к выходу. Мне нужно было отдышаться и переварить услышанное. Глупо было слушать нарцисса Романа и его хитро… кхе… дружка, но если бы он был единственным. Я всеми силами гнала прочь мысль, что кроме мамы и сестры никому не нравилась, но не выходило. Рита, Иришка и Егор не считались: они не знали всей правды. Остальным же я была неинтересна вовсе. Нескладная, некрасивая девочка, слишком злобная, чтобы быть душой компании.

Той ночью я поклялась себе во что бы то ни стало развести сестру с этим чудовищем. Жадным, гадким, истекающим ненавистью. Это я должна была раскрыть глаза Лоне, я должна была показать, что за монстр пытался прибрать ее к рукам. Но только не той ночью, когда сил совсем не осталось.

Вызывать подозрения не хотелось, и, с полчаса помелькав перед глазами у всех подряд, я взяла свою куртку и вышла в город. Лона собиралась остаться ночевать у Романа, а я, как уже говорила, не хотела показывать коллегам, где живу. Вышла в ночь, чтобы поскорее выветрилась обида. Я всегда надеялась, что пусть природа не была ко мне особенно щедра, внутри таилось что-то стоящее. То, ради чего строило рассматривать. Я утешалась мыслью, что именно это случилось в день, когда Гордеев позволил мне попробовать свои силы в роли его помощника. Но, может быть, дело было не в том? Может, мне просто случайно повезло, а на самом деле я была не менее заурядной, нежели другие. И при всем том, что на старте мне досталось меньше, чем большинству, это значило одно: мне не на что надеяться. Волшебство рассчитано на тех, кто изначально обладает достаточным потенциалом, чтобы его притянуть. Машины дарят только богатым детишкам, а принцы оборачиваются вслед одним лишь принцессам. И в джипах на колесах с R-21 ездят отнюдь не простушки. Не Ульяны Сафроновы. Про таких же, как я, могут думать только одно: она мечтательница с недостижимыми целями, она завидует своей более красивой и покладистой сестрице.

Страх перед неопределенным будущим гнал меня по ночным улицам, заливая слезами лицо, а не до конца выветрившийся алкоголь не пускал в голову мысли о том, что кому-то может понадобиться такая непривлекательная, наивная дурочка в идиотском летнем платье. До утра я сидела на одной из автобусных остановок, а когда заработало метро — поехала домой.

***

С тех пор, как уехала мама, мы с Поной спали в разных комнатах. То были две маленькие зоны личного пространства, которые позволяли чувствовать себя людьми. Моя комната — та, что слева по коридору, была оборудована письменным столом с компьютером, старым скрипучим диваном, комодом и электрическим чайником. На полу лежал холодный, сыроватый ковер. Под ним в углу у промерзающей торцевой стены скапливалась плесень. У кого-то из соседей (очевидно, не одних) потекла батарея, и уже месяц единственным способом прогреть помещение являлся старенький маломощный обогреватель. Мы таскали его из одной комнаты в другую по расписанию. В прошлом году нам включили слабенькое отопление только к январским праздникамя; в этом, видимо, надеяться на лучшее не стоило.

Той ночью, следующей после помолвки, я спустила ноги со скрипучего дивана, нечаянно коснулась ворса пальцами и скривилась. Было ужасно холодно, и, прежде чем подняться, я завернулась в одеяло. Напялив лохматые тапки с помпонами (жизнерадостный новогодний подарок сестры), я отворила дверь и выбралась в коридор, подтягивая повыше свою импровизированную, почти королевскую мантию. Если бы даже краешек коснулся грязных досок общих помещений, я бы потом отстирывала пододеяльник, пока не содрала руки в кровь. Фыркая и кряхтя от неудобства, заперла комнату и направилась к двери напротив.

У Лоны было значительно теплее. Она спала, стянув с лопаток одеяло, но от скрипа несмазанных петель проснулась, приподнялась. Решила, что мы проспали на работу и начала ошалело оглядываться по сторонам в поисках часов. А я вместо ответа велела ей двигаться.

— Какая ты холодная, — охнула она, стоило мне прижаться к ней озябшими ногами. — Может, будем спать вместе, пока не включат отопление? — предложила сестра, натягивая одеяло прямо на мой замерзший нос.

— Лона, — позвала я, отбиваясь. — Скажи мне кое-что.

В темноте было плохо видно, но я разглядела беспокойство, появившееся на ее лице от серьезности моих слов. Было понятно по тону, что разговор предстоит непростой.

— Да? — подтолкнула она меня к продолжению.

— Никто ведь не разлучит нас?

Я понимала, как жалко это прозвучало, но ведь должны быть в нашей жизни люди, перед которыми не страшно обнажать душу. Невозможно не доверять никому. Всегда должен был близкий человек — тот, кто не желает тебе зла. В тот миг я бы поручилась за одну лишь сестру. Ну ладно, и маму тоже, просто она казалась очень уж далекой.

— О чем ты говоришь? — искреннее удивилась Лона.

— Я говорю о том, что ты выйдешь замуж и уедешь, а я останусь здесь она. Роман меня ненавидит, он не захочет, чтобы мы виделись. Ты ведь это понимаешь?

— Я прекрасно понимаю, чего ты боишься… — начала она и замолчала. — Нет, я никуда не исчезну. Ты же моя сестра, разве есть что-то важнее?

От ее слов защипало глаза, и я поспешила перевести тему, пока не разревелась прямо при Лоне.

— Но он попытается тебя переубедить, — обнаружила я причину своей паранойи.

— Уля, моя голова, может, и не такая умная, как у тебя, но ведь имеется, — вздохнула она так, словно догадывалась о моих опасениях, а затем протянула мне руку с оттопыренным мизинчиком. — Вместе навсегда? — пошутила она, как в детстве.

— Вместе навсегда, — поддержала я.

Может показаться, что это обычный разговор двух излишне наивных девочек, коих разбросано по миру миллионы. Заветы, клятвы… в наше время они почти утратили смысл. Но в четырнадцатом веке, когда Данте Алигьери писал свою Божественную комедию, он отдал клятвопреступникам самый страшный — девятый круг ада, где обитал первый из всех библейских предателей — Люцифер. Там не было места даже самоубийцам, и неспроста. И для нас с сестрой это обещание тоже не было пустословием. По крайней мере, мою жизнь оно определило. С тех пор Лона всегда занимала для меня первое место, как некий абсолют. Мы были неразлучны столько, сколько я себя помнила. Одна комната, одна кроватка, одна война на двоих. Война против враждебно настроенного мира. Разве могло быть иначе?

К сожалению, люди, которых мы осмеливались впускать в свои жизни, далеко не всегда это принимали.

 

Глава 4

Спустя три дня страданий на тему «меня обидел парень подруги», я все еще регулировала глубину депрессии с помощью шоколада, опытным путем проверяя теорию, что люди с повышенным содержанием сахара и холестерина в крови — самые счастливые.

Как-то так получилось, что на меня отовсюду сыпались маленькие, гаденькие неприятности, не дававшие продохнуть. Вероятно, пакостей приключалось не больше обычного, но, как и все обиженные девушки, я раздувала мух до слонов и списывала свое дурное настроение на не вовремя вступивший в свои права ПМС. Сетовала на судьбу, не сдерживаясь: на машину, утром забрызгавшую брюки, на царапину на новеньких красных туфлях, на начальника, который на этой неделе пугал сильнее обычного.

Как выяснилось, толстую папку мы отобрали у юристов не вовремя. Да, дело оказалось хитрым и путаным, но однозначно выигрышным для компании. Даже студент сумел бы однозначно доказать вину наших визави — не уровень Гордеева, в общем. Сложность состояла только в вычислении всех ниточек, которые следовало обрубить — никакой загадки по юридической части. Головоломка больше для меня, чем для Николая Давыдовича, и это было очень даже хорошо — отличный способ чему-либо научиться. Но, увы, поработать в спокойном, ровном темпе, как планировалось, нам не дали: на горизонте появилась настоящая Большая Проблема, и я опасалась, как бы не велели сдать папку Олесе Александровне обратно. Представляю, что бы она мне на это сказала…

Но отставим мое малодушие в сторону. Все было серьезно: Гордеева пытались загнать в угол, и, видимо, действовали умело. Нашли его «любимого» прокурора, замутили кашу с незаконным оформлением собственности, приобретенной компанией. Подробностей мне не сообщили, но вчера злой, как черт, начальник велел найти в шкафу самый приличный костюм и подготовиться для визита к важным людям. На попытки выяснить, что требуется от меня ответил: взять с собой глаза, уши и мозг. Обычно он так открыто не грубил, из чего я сделала вывод, что дело — труба.

С таким настроем вместо того, чтобы отправиться на обед и хихикать с друзьями, я решила перехватить порцию шоколада в автомате на первом этаже. Однако недоуменно застыла уже у лифтов, когда увидела, как Егор покупал Иришке дрянной кофе. А теперь еще раз, с розовым текстовыделителем: Егор покупал Иришке… дрянной кофе… перед обедом… и она не отмахивалась от странного презента зонтиком.

— Ну-ну, Саф, — услышала я насмешливый голос Риты за спиной. — Каждый старается в меру своих способностей!

Она выглядела в точности как всегда: поверх старомодных джинсов-клеш с завышенной талией и оранжевой короткой вязаной кофты было надето расстегнутое кожаное пальто до колен и неряшливо завязанный шарф. Ну хоть что-то в этой жизни не изменилось. Это чуть-чуть успокаивало.

— Я что-то пропустила? — уточнила.

— Всего лишь то, как после ночи в клубе Иришка и ее новоиспеченный бойфренд проснулись в одной постели у нее дома. Вчера и позавчера они не разговаривали, а сегодня пришли к выводу, что секс был не так уж и плох… и решили продлить его на пару раз.

— Постой секунду. — Я попыталась разложить все по полочкам. — Егор же уже две недели как сменил объект обожания. Да и Иришка воротила нос от нашего Казановы столько, сколько я их обоих помню!

— Ну так все логично, — усмехнулась Рита. — Только поклонник сделал финт ушами, как Ирка решила, что поклонник вполне себе ничего. А твоя сестра выходит замуж за полового отморозка. И что с такой возьмешь? Ирка и роднее, и доступнее,

— деловито закончила она.

Вслух я ничего не сказала, так как подруга бы не оценила, но мысленно поблагодарила за нелестную оценку Романа. Это было именно то, что доктор прописал. Иногда я начинала подозревать, что у истоков моей ненависти к жениху сестры стоял страх потери близкого человека. Но потом я каждый раз находила доказательство, что ее дружок действительно козел, и становилось легче.

— Ладно, мне пора. Пойду разнимать, пока они не решили снять номер и оставить меня на отчетности одну. — И, критически осмотрев меня, добавила: — А если ты будешь лопать столько шоколада, то перестанешь проходить в двери лифта и не сможешь работать на Гордеева.

— Ничего, с ростом 157 сантиметров всегда останется возможность вкатывать меня боком, — ничуть не обиделась и получила в награду веселый смешок.

Добыв из недр автомата очередной антидепрессант, я поднялась наверх, но только открыла рот, чтобы отправить туда дольку шоколада, как вдруг дверь кабинета начальника отворилась, оттуда вылезла его огнедышащая голова:

— Здесь? Отлично. Вставайте, нам пора.

Не без раздражения закрыв рот, поинтересовалась:

— А поесть можно?

— В машине поедите! — отбрил руководитель «ГорЭншуранс».

На этот раз шоколад был бессилен поднять мне настроение и, отправив в рот всего пару долек, я отложила его до лучших времен.

О пункте назначения Гордеев сказал так: едем ловить удачу. И как-то я поостереглась расспрашивать подробнее. В последнее время хорошее настроение залетало в нашу приемную редко и случайно, поэтому я понадеялась, что просто пойму, куда мы направляемся по ходу движения. Как ни удивительно, мне это удалось: мы приехали в департамент финансов, куда я периодически доставляла документы как курьер. Не скажу, что это было мое любимое место, но поскольку сотрудники всегда были безумно заняты, надолго меня не задерживали: забирали бумаги и тут же отпускали. А еще всегда подсказывали, к кому обратиться. Поверьте, это очень много. Бегать, как курица с отрубленной головой, не зная куда деть кипу документов — удовольствие ниже среднего, и случалось это чаще, чем может показаться.

Только машина остановилась около здания, как я схватилась за ручку двери. Но меня одернули, велев оставить на заднем сидении куртку. В тот момент я посчитала это маразмом, но, когда получше узнала, кому мы пришли нанести визит вежливости, передумала. Тогда этот человек работал заместителем директора департамента финансов. Специализировался на связях с вышестоящими и нравился им, как сверкающий пятак. Он носил текстурированные костюмы и насыщенных оттенков рубашки, нечасто улыбался и звался Сергеем Новинским. А еще пользовался особым уважением Николая Давыдовича при том, что годился ему в сыновья.

— Мы к Сергею Афанасьевичу, — Гордеев не спрашивал, а ставил его секретаршу перед фактом.

При том, что этот человек всячески защищал нас с Катериной, он недвусмысленно пренебрежительно относился к помощникам своих клиентов и партнеров. Они ему мешали, они тратили его время. Не обращая внимания на попытки препятствования, Николай Давыдович ворвался в кабинет прямо посреди какого-то важного телефонного разговора, и мой будущий муж — хотя тогда я даже его имени толком не знала — предупредительно вытянул в нашу сторону поднятый вверх указательный палец. На первый взгляд он мне показался неоправданно щуплым. Я ожидала увидеть кого-то вроде Гордеева: пышущего мощью мужчину на пятом- шестом десятке, но он был молод, а еще как-то по-юношески хрупок. Однако повел себя соответственно опасениям: в разговоре торопиться не стал — продолжил в том же темпе. Это мы ему помешали, не он нам. И, договорив, он не стал извиняться за ожидание. Тем не менее принял со всем возможным радушием, по этикету.

— Николай Давыдович, давненько не виделись, — улыбнулся он, отталкиваясь от стола, на который опирался во время разговора.

— Сергей Афанасьевич, — так любезно начал Гордеев, что я чуть не пошла мыть уши со скипидаром. Ни разу его таким не… слышала, подумала, что галлюцинирую. — Мы к вам по делу. Кстати, это моя помощница — Ульяна Сафронова.

Новийский дежурно улыбнулся и кивнул, а потом жестом пригласил присесть. Позвал секретаря, велел принести напитки. Вернувшись в кабинет, она даже взглядом нас не удостоила, явно намекая на отсутствие хороших манер… как у нас, так и у себя. Несколько следующих минут мужчины запивали новости делового мира каким-то странным чаем, а я как ни пыталась вникнуть в суть разговора, улавливала не более четверти.

— Ладно, давайте к делу, я вот по какому вопросу, — начал Гордеев, и Новийский опустил голову, как-то странно улыбаясь, будто заранее знал, о чем пойдет речь. — Слышали, разумеется, о том, что Шульцев ходатайствовал по поводу отчуждения земельного участка у компании «ГорЭншуранс».

— Все слышали, — мягко подметил Новийский.

Прозвучало это так, будто пару раз в неделю он и другие богачи собирались вместе, дабы покурить сигары и с неприкрытым злорадством обсудить неудачи друг друга. Кажется, Гордееву пришла в голову та же мысль, поскольку тактику он сменил:

— Смею напомнить, что это не первая его земельная махинация, насколько мне известно. Как бывший компаньон Шульцева, вы должны быть лучше осведомлены в этом вопросе. Я хочу, чтобы вы выступили за нас в суде.

Не знаю, что это было, но Гордеев вперил в Новийского испытующий взгляд и отставил чашку. Мужчина напротив так и сидел, задумчиво опустив голову. Молчание затягивалось, и я вдруг поняла, что для начальника ситуация сложилась очень нервная. Он просил бывшего друга своего недоброжелателя выступить в суде в пользу «ГорЭншуранс», и не знал, чем это обернется. Он даже не знал, примет ли его Новийский, поэтому появился без предупреждения и сделал все, чтобы секретарша не смогла доложить о визите заранее.

— Вы же понимаете, Николай Давыдович, что положение крайне… деликатное. Смею заметить, что не вы один владеете собственностью, купленной с подачи Шульцева. А пройдоха неустанно портит кровь каждому, кто осмеливается выступить против него. И это при том, что он еще ни разу не попался.

Я мысленно, и не без причины, окрестила Новийского трусом. Но начальник отнесся к заявлению спокойнее:

— Исключительно благодаря подобной репутации, между прочим, весьма бездоказательной, его до сих пор не поймали, — парировал Гордеев, несколько помрачнев. — Но не думаете же вы, что какой-то жулик может безнаказанно угрожать компании уровня «ГорЭншуранс»? Здесь недопустимы неудачи или компромиссы. Слишком самонадеянно.

Новийский задумчиво качнул головой, явно сомневаясь. И у него имелись на то основания. Шульцев был мягок и гладок настолько, что без труда втирался в доверие даже самых мнительных людей. Деятельный и активный, он перепробовал множество сфер деятельности, в каждой из которых находил союзников, а потом — способ на них заработать. Он профессионально подставлял своих прошлых приятелей в угоду тому, кто больше заплатит, при этом неведомым образом удерживаясь в рамках закона. Нетипичный для делового мира человек, особенно если учесть, что он ухитрился побывать другом таким мнительным личностям, как Николай Гордеей и Сергей Новийский.

— Если вы опасаетесь, что кто-то уличит нас с вами в излишней общительности, — вдруг сказал Гордеев, — не беспокойтесь. Мы легко можем поддерживать связь через мою помощницу, не так ли, Ульяна Дмитриевна?

Я закономерно удивилась специфичному решению, но согласно закивала под пристальным вниманием двух пар глаз. Отвернувшись, Новийский постучал пальцами по подлокотнику кресла и сказал:

— Знаете, Николай Давыдович, я подумывал его убрать. Из опасения, что весьма тесное знакомство с Шульцевым может негативно отразиться на моей политической карьере.

В тот миг я присмотрелась в Новийскому повнимательнее. Мне хотелось увидеть в нем хоть что-нибудь выдающее политика, но нет: выглядел он в точности как обычный начальник, разве что слишком молодой. Текли минуты, Новийский задумчиво водил пальцами по губам; никто не вмешивался. Внезапно он решительно опустил обе руки на подлокотники кресла, сразу став как-то больше и значительнее и твердо сказал:

— Я дам показания против Шульцева, но при одном условии.

Судя по виду начальник, на меньшее и не надеялся.

— Сразу после моих показаний вы, Николай Давыдович, как отличный юрист лично займетесь моим разводом. И не оставите моей супруге ни копейки заработанных мной денег!

А вот к этому Гордеев оказался не готов. Его вытянутое лицо я не забуду до конца жизни.

Думаю, вы спросите, как мне хватило ума после такого вот заявления выйти замуж за Сергея? Ну, скажу вам откровенно, в тот день он и меня не впечатлил. Совершенно.

Когда мы вернулись в «ГорЭншуранс», начальник все еще лютовал, а я мечтала о корвалоле. Поездку мне обеспечили адскую. То ли Новийский так повлиял, то ли эстон-мартин для приличной манеры вождения не покупают, но Гордеев ехал так, что мне захотелось выйти на каком-нибудь светофоре и добраться до офиса на метро.

И когда мы шли в приемную, я чувствовала себя героиней фильма «Дьявол носит Прада» в том моменте, когда ассистентка бежит за начальницей, записывая слова вплоть до междометий, а все вокруг прячутся, дабы миновать праведного гнева.

— С какой стати я теперь занимаются бракоразводными процессами? — громко возмущался Гордеев. — Он думает, что кроме него никто не может дать показаний в суде? Потомственный аристократишка, никогда не упустит своей выгоды!

Мы вошли в кабинет, и Николай Давыдович с такой силой дернул на себя ручку шкафа, что тот покачнулся.

— Найдите мне весь компромат на эту… Юлию Новийскую. С кем спит, куда спускает деньги, с кем пьет космополитен за завтраком, что нюхает и так далее.

— Я? — переспросила, опешив.

— Ну не я же! Вам работа нужна? Что-то я не заметил особенного рвения! По итогам вашего испытательного периода у меня должно быть полное досье на эту женщину. Если его не будет… — Он сделал многозначительную паузу, и я сглотнула ком в горле. — И, кстати, про текущие дела не забывайте!

Это было до обидного несправедливо, я даже пожалела, что вылила воду не на того Гордеева. Дела наваливались, я честно пыталась с ними разобраться, но количество свободного времени все сокращалось и сокращалось. Нет, глобальных проектов много не было, но в рамках одной лишь папки Олеси Александровны приходилось дозваниваться до целой кучи людей и находить видео. Некоторые оказались удалены, и пришлось воспользоваться помощью Егора. По блату, разумеется, ведь начальник не выделял мне в помощь консультанта из 1Т-отдепа.

— Катерина, звоните моему сыну. Пусть берет необходимые вещи и приезжает сюда. Стол его уже ждет не дождется. Он все говорит, что ему скучно копаться в бумажках, так вот пусть помогает Сафроновой рыть компромат, авось из двоих что путное получится. Покатался по Китаям, и будет. Пора за голову браться, а то слишком хорошо живет, — грозно закончил начальник и скрылся в кабинете, с чувством хлопнув напоследок дверью.

Это стало началом нашего более тесного знакомства с Иваном Гордеевым, а также взаимоотношениями в начальственной семейке. Николай Давыдович недолюбливал увлечения сына, причем неспроста. При всем том, что Ванька умел тратить деньги с чувством и вкусом, то были отцовские сбережения, и вполне справедливо, что родительское недовольство копилось, как газ в закрытом помещении, а затем — рвануло. Неожиданно было лишь то, что катализатором стал никто иной как Сергей Новийский, на первый взгляд не имеющий к Гордеевым никакого отношения. И все же факт оставался фактом: сын не оправдывал возложенных ожиданий, отец все еще надеялся это исправить, ибо вложено в него было немало.

Когда Ваньке исполнилось восемнадцать, он уехал учиться в Москву, в МГУ имени Ломоносова. И на какой бы вы думали поступил факультет? Ну конечно, государственного управления. Николай Давыдович меньшего бы не позволил! Однако вместо того, чтобы грызть гранит науки, разгильдяй закрывал сессии с горем пополам, а сам страдал разного рода экстремальной ерундой: осваивал искусство серфинга (не в Москве, разумеется) и рафтинга, гонял триатлоны, постигал боевые искусства… Закончив университет, с подачи (и блата) отца он поступил в аспирантуру, но диссертацию писал то ли в самолете между прыжками с парашютом, то ли в Китае, куда они с друзьями рванули на взятом напрокат джипе. Разумеется, научные достижения были скромнее.

По горячим следам стертых протекторов, явился тот самый ультиматум: если учиться не желаешь, то иди работай! Потому Ванька сменил наряд на официальный, а также обзавелся рабочим столом в кабинете справа от приемной, некогда спроектированном именно под него — под наследника «ГорЭншуранс». Так нас и свело на одном этаже. Будто мне было предначертано влюбиться в самого красивого мальчика из всех, кого я в жизни повстречала.

Если вы меня спросите, я долгие годы считала, что Иван Гордеев как ветряная оспа: один раз переболел, и до конца жизни свободен. Так бы я утверждала и дальше, если бы с меньшим размахом отметила свой собственный развод.

***

История супружества Новийских была странной. При том, что сам он являлся далеко не глупцом, в жены себе выбрал идиотку. И я не из ревности к бывшей, просто иначе не скажешь. Юлия была красивой блондинкой, способной вскружить голову, и многого от нее не требовалось: нужно было всего лишь поменьше думать о себе и чуточку помогать мужу, но разве она могла? Она отказывалась встречаться по вечерам с друзьями Сергея, оставляя его одного среди парочек, не желала портить безупречную фигуру рождением ребенка, тратила и тратила деньги, безостановочно чего-то требовала, уверенная, что такой красавице мир должен. Она так любила себя, что ни на кого другого не находила времени. Закономерно, что однажды, не выдержав, Новийский решил, что с такой женой он успеха не добьется. И решил сбросить балласт.

В тот момент, когда не слишком счастливый Ванька переступил порог приемной, я гуглила информацию о злосчастной Юлии, и, продолжая прятаться за монитором, постаралась сделать вид, что не заметила его появления. Мне было ужасно страшно почувствовать себя такой же дурой, как прошлый раз. Только когда Катерина вслух поприветствовала гостя, я якобы вздрогнула от неожиданности и подняла голову.

Глупо, конечно, но я понятия не имела, как вести себя в обществе этого парня. Он мне пугающе понравился еще при первой встрече, один раз даже (стыдно признаться!) приснился! И, может, было бы лучше, если бы мы больше не встречалось. Подождала бы я его и забыла… но Иван пришел, а вместе с ним — ощущение какой-то натянутой полноты. С Катериной, Гордеевым и всякими замами было скучно, но легко. Однако стоило Ваньке переступить порог, как мир заиграл новыми красками, и появились какие-то ожидания. И я ко всему этому не была привычна, даже готова не была. Свалившийся на меня клубок чувств всерьез дезориентировал, а ведь более неподходящего момента было не сыскать! Мне следовало доказать, что я заслуживаю места помощница Николая Давыдовича, о каких чувствах могла идти речь?

Но как было сопротивляться, если Ванька, весело подмигнул, чуть наклонился ко мне и негромко проговорил:

— Привет, девушка в красных туфлях.

Флирт ему давался без труда. Причем он готов был флиртовать со всеми подряд, так уж общался. Только, в отличие от других, я не могла не воспринимать это всерьез и не искать подтексты.

— Привет, — постаралась я проговорить ровно.

— Ты обедала? — спросил Ваня. — Зная отца, рискну предположить, что нет.

— Угадал, — снова односложно ответила.

— Николай Давыдович! — крикнул Ванька, не став озадачиваться даже открытием двери. — Мы с Ульяной сбегаем на обед, заодно все обсудим.

Он не спрашивал, а ставил в известность. Ответа, закономерно, тоже не получил. Но раз и возражений не поступило, парень открыл шкаф, безошибочно определил, которая из курток моя и помог одеться. От неловкости я старалась как можно быстрее избежать его полуобъятий, и, скупо поблагодарив, направилась к выходу.

По пути к кафе, пока ветер рвал полы одежды, мы держались за вороты и едва обменялись парой фраз, а вот там нас обоих внезапно прорвало. Едва, стянув верхнюю одежду, сели за столик, как Ванька заявил:

— Так, слушай сюда, во-первых, держи ухо востро с этим Новийским! Ему нельзя доверять, — безапелляционно велел.

— Знаешь, я догадалась, учитывая, что он вынудил твоего отца заняться его разводом, дабы оставить ни с чем жену, — съехидничала.

— Да, — проигнорировал мой сарказм Ваня. — Но, понимаешь, иногда кажется, что он вполне себе ничего. Знает куда нажать, чтобы понравиться, просто… осторожнее с ним. Этот человек никогда не упустит собственной выгоды и подставит кого угодно, лишь бы добиться желаемого. — Тут я, конечно, промолчала. Он беспокоился, это было приятно, но, в конце концов, я же не дура. С какой стати я бы доверилась Новийскому? — Теперь про его жену. Честно говоря, неплохо бы посмотреть на их брачный контракт, но, подозреваю, ищут они измену как фактор психологического давления, чтобы не устраивала громких сцен. У людей ее круга всегда находятся какие-нибудь скелеты в шкафу.

— У людей вашего круга, — коротко и сухо поправила я, подчеркивая, что из присутствующих лишь я одна не принадлежу к когорте избранных, скрывающих свои грязные делишки. Я же врала всего лишь о материальном достатке своей семьи. Это казалось сущей ерундой.

Как-то невесело хмыкнув, Ванька ототкнулся от края стола, и только тогда я сообразила, насколько мы сблизились во время разговора. Покраснела, наверное.

— Да, людьми нашего круга, — подтвердил он, глядя на меня с куда большим интересом, нежели в начале. — Это проблема? — спросил. — У нас будут проблемы?

— Ты спрашиваешь, стану ли я напирать на то, что ты сын моего босса? Мне нет до этого никакого дела.

По сути, я врала. Поначалу, пока мы не были близко знакомы, для меня он был именно золотым мальчиком, которого через пару лет ждало точно такое же будущее, как Сергея Новийского. Просто, как я тогда подумала, он менее благодарен за то, что ему досталось по праву рождения. Я не могла бы заблуждаться сильнее. Просто тогда у меня в голове не существовало никаких градаций. Мы жили плохо, они — хорошо. Разве этого мало? К чему капризы?

В общем, несмотря на гормональное расположение к этому парню, головой я встала на сторону его отца. Это, пожалуй, был поворотный момент: впервые мы с Гордеевым хоть как-то, хоть в чем-то оказались союзниками, а не нерадивой недоучкой с претензиями и ее придирчивым экзаменатором, а людьми со схожими взглядами и интересами. И с тех пор мне стало как-то легче смиряться с его требованиями и претензиями. Ведь он всего лишь пытался научить меня прикрывать его тылы так, чтобы это было эффективно. В его отношении действительно не было второго дна. Он хотел от меня только одной вещи: чтобы мое присутствие облегчило его работу. И мне эта мысль понравилась.

— Значит, мир? — отвлек меня от размышлений Ванька, протягивая руку.

Я пожала ее, не став раздумывать дважды. В конце концов, я ничего не имела против мира с сыном начальника. Но была какая-то своеобразная ирония в том, что нас с Иваном Гордеевым свел ближе человек, впоследствии ставший моим мужем.

 

Глава 5

Несмотря на первое впечатление, Новийский исключительно порадовал, когда без дополнительных вопросов согласился установить в телефон супруги приложение для слежки по GPS, а в качестве бонуса скопировал все данные из списка контактов. Ванька, правда был не в восторге: сказал, что неплохо бы иметь доступ к сообщениям и соцсетям, но я его урезонила. Разве того, что имелось, было недостаточно? Я еще, кажется, сказала, что не может быть Юлия Новийская такой дурой, чтобы переписываться в соцсетях с любовниками, а потом оставлять телефон в доступном для супруга месте, но с последним, вероятнее всего, ошиблась.

Наверняка вы видели репортажи, в которых светские львицы с обесцвеченными прядями, накладными ресницами и в мехах вышагивают от бедра между салонами красоты. Этот собирательный образ воплощала в себе женщина по имени Юлия Новийская. С лицом, застывшим в маске непоколебимой скуки она прилагала множество усилий, чтобы занять свои ничем не обремененные будни. И я могла это понять: если твоя единственная цель в жизни — быть красивой, то туг, пожалуй, взвоешь. Но отчего ж было не заняться хоть чем-то полезным? Почему единственное, что ее волновало в этой жизни — встречи с подружками и собственная персона? Почему при том, что они с Новийским подходили друг другу, как два сапога, Юлия считала это несущественным и не делала попыток сохранить брак, обеспечивавший все ее нужды? В общем, я это к тому, что ума у нее было явно не в избытке.

На контрасте особенно остро чувствовалось, как кипела моя собственная жизнь. Просыпаясь каждое утро, я мысленно выстраивала в голове последовательность необходимых действий, среди которых значились и такие банальности, как растолкать соню Лонку, пока соседи не заняли душ, так и необходимость перепроверить собственную информацию по делам Гордеева. И мне эта круговерть нравилась, в ней я чувствовала себя живой и нужной. События менялись так быстро и приятно, что ощущение причастности кружило голову, пьянило.

Где-то к середине третьей недели испытательного срока, я сидела в машине Ваньки около салона красоты, где проходила комплекс процедур неугодная жена будущего политика. Это был первый раз, когда мы решили пойти на некий контакт с окружением «жертвы», чтобы хоть что-то выяснить. Потому Ванька пошел к администратору салона разыгрывать безнадежно влюбленного поклонника красавицы и разведывать почву: как часто появляется, какие предпочитает процедуры… Разумеется, мое присутствие процессу бы только помешало, поэтому я занялась делом из папки Олеси Александровны, активно тратя мобильный трафик на телефоне. Гордеев отдал мне материалы на доработку, и я очень беспокоилась, что при всем том, что уже была назначена дата слушания, заданию был присвоен низший приоритет.

— Держи, — передал мне Ванька два стаканчика кофе, залезая внутрь салона авто.

— Ты мой герой, — простонала я, хватаясь коробку с теплыми стаканчиками. Даже ручку уронила — было не до нее. — Боги, это чудесно.

Захлопнув дверь, парень усмехнулся:

— Боги? Ты у нас язычница? — пошутил, забирая у меня

— Нет, просто единственный наделенный суперсилой человек, в которого я верю

— я сама.

Ванька рассмеялся, будто не поверив, а я пожала плечами и отвернулась, смутно подозревая, что не соврала ни словом. Разве что с суперсилой немного перегнула, но отчего бы не назвать ею мое ослиное упрямство, толкающее раз за разом вперед?

Отхлебнув кофе я, разумеется, обожгла язык и, дабы дать ему передышку обратилась к Ваньке: — Ну и?

— Мне охотно сообщили, что моя обожаемая зазноба делает себе мезотерапию — избавляется от целлюлита, — с иронией в голосе сообщил Ванька.

Ну а мне подумалось, что все логично. Еще бы администратор салона спустила счастливо замужней клиентке появление молодого и привлекательного воздыхателя. Я бы тоже попыталась его уверить в том, что овчинка выделки не стоит.

— Это… больше, чем я хотела бы знать, — ответила я сообщнику в тон. — Думаешь, удастся скомпрометировать ее этим в суде?

Переглянувшись, мы расхохотались. В последние дни между нами установились вполне комфортные, дружеские отношения. Я даже почти уверила себя, что это странное чувство, закручивающее в узел внутренности, в скором времени рассосется, что никакая это не влюбленность, что мой повышенный интерес к лежащим на руле мужским пальцам обусловлен чистой физиологией. Почему бы нет? Лона ведь хочет своего Романа, почему со мной такого случиться не может? Ну а раз мои чувства не взаимные, все это ненадолго. Занимательное вышло оправдание, но меня оно полностью устроило.

— Что это у тебя такое? — спросил Ваня, наблюдая, как я пыталась пристроить папку на тощих коленках.

— Очередное из заданий, — пожала плечами.

— Просто ты сидишь с этой папкой уже который день, помощь не нужна?

От удивления я испытующе уставилась на Ваньку и, неожиданно даже для себя, начала пересказывать ему детали дела. О том, как хозяева крупной фирмы решили разбить ее на много составляющих и продать своим же подставным людям, при этом стребовав с «ГорЭншуранс» страховку за развал вполне перспективного и жизнеспособного предприятия. Потом я начала перечислять всех братьев и деверей владельцев, названия компаний, каким образом на них вышли. По итогам пятнадцатиминутного знакомства с содержимым папки, Ванька поинтересовался, как у меня в такой маленькой голове все укладывалось. Он попытался повторить, но не запомнил вообще ничего, и я, засмеявшись, стала снова перечислять все эти компании, потому что было чисто интересно, с какого раза он запомнит.

Мы так увлеклись тренировкой его памяти, что я упустили момент, когда Юлия Новийская вышла из салона и направилась к своему такси. Я взглянула на телефон, и вдруг поняла, что она, наконец, заметила включенный GPS… и выключила его. Мы тревожно переглянулись, и бросились прочь из машины. В сумерках оказалось непросто разглядеть номер, но, когда авто с шашечками вырулило на проезжую часть, удалось. И пока Ванька ругался, соображая, что делать дальше, я набирала номер службы такси, чтобы выяснить, куда направилась Юлия Новийская.

— Алло, девушка, — начала я сбивчиво. — Только что от салона «Студия стиля» отъехало такси, клиентка забыла у нас вещи, вы не могли бы подсказать, куда они направляются? Мы пришлем доставкой.

— Доставкой? — переспросила недоверчиво диспетчер. Для нее подобные звонки явно были новостью.

— Да, для заведения нашего класса, — начала я надменно. — Это стандартная практика. Женщины то и дело что-нибудь забывают, не заставлять же их возвращаться по всем пробкам.

Мне явно не слишком поверили, но, поколебавшись, и все же не усмотрев особо изощренного коварства, неохотно сообщили адрес, по которому направилась клиентка. Однако диспетчер оказалась хитрее, чем мы думали, так как страховочный трос она себе оставила:

— Я предупрежу водителя и клиентку, чтобы дождались посылку.

А вот это было не в тему, но оставалось лишь прикусить губу и согласиться. Когда я обернулась, обнаружила, что Ванька, улыбаясь, разглядывает меня, оперевшись руками о крышу машины. И несмотря на прошлые заявления и рассуждения, мне не было все равно. Сердце билось часто неровно. Я стояла как вкопанная ровно до тех пор, пока Ванька не сказал:

— Отец будет полным кретином, если не возьмет тебя на работу!

— Ты полегче, теперь надо что-то ей привезти, а то…

— Мы привезем ей цветы, — вдруг нашел удивительное решение Ванька. — Они быстро поймут, что звонок был не из салона. Но охотно замнут скандал, если выяснится, что преследователь — тот самый ненормальный сталкер, который уже расспрашивал о Юлии администратора. Не станет же замужняя дама афишировать, что у нее появился поклонник. Это полезно для самооценки и вредно для репутации. Она точно ничего не расскажет.

Гениальности Ивана Гордеева не было предела, о чем я ему и сообщила. Дальше мы купили цветы, подъехали к кофейне, где Юлия встречалась с подругой. А потом я наблюдала из окна машины: как Ваня пытается обаять жену Новийского. И даже несколько разочаровалась: это не имело никакого отношения к флирту, которым парень охотно одаривал окружающих. Так искренне у него получалось, что мне пришлось отвернуться, дабы не влюбиться еще сильнее. В отличие от белобрысой женушки, у меня не было никакого иммунитета к чарам не в меру очаровательного сына начальника.

Если бы вы только знали, к каким последствиям привела эта маленькая ложь!

***

День начался совершенно безумно: с того, что мы с Лоной обе проспали. Собирались в спешке, пропустили завтрак, чуть не прошлись по головам у соседей, а в метро висели на поручнях, силясь отдышаться, но все равно опоздали на десять минут. Охранник, сжалившись, а больше по старой дружбе — ведь я три года таскала для его детей-школьников дармовые ручки из клиентских компаний — пропустил нас через вертушки без пропусков и пожелал удачи, а я чуть не ответила «Аминь». Как это в книгах пишут? «Мне за каждым кустом мерещилась грозная тень увольнения!»

Но полной неожиданностью стало то, что несмотря на опоздание, в приемной было не до меня. Никто не стоял на ушах, ревизоров не приходило, авралов на голову не сваливалось, но едва я открыла рот, чтобы поздороваться, как Катерина приложила палец к губам, потом указала на дверь Гордеева, а в довершение провела ребром ладони себе по шее. Намек был понят без дополнительных вопросов, и я мышью прокралась на свое место. Попыталась расспросить Катерину, но она раздраженно замахала руками: потом.

Через пять минут ситуация повторилась точь-в-точь, когда в приемную сунулся Ванька. Мы обе зашипели на него и велели убираться. Опешивший от такой «теплой» встречи парень моргнул и ретировался. Я же испытала странное, глупое чувство разочарования от невозможности с ним поболтать. Без ежедневных утренних пикировок день казался каким-то неполноценным.

Я попыталась отвлечься и поработать, но разве это было возможно, когда из кабинета начальника слышались приглушенные разговоры и даже смех. Так и тянуло приложить к двери ухо и подслушать. Ну а что? Катерина раньше никогда не заставляла меня помалкивать в тряпочку, дабы не навлечь гнев господень начальника.

«Горе ты луковое!» — сжалилось надо мной окошко скайпа после того, как я очередной раз наклонилась к двери в попытках расслышать хоть что-то. — «Там Новийский!»

Тут-то я и вспомнила о подаренном букетике. С какой стати я решила, что Юлия не знает Ваньку, если ее муж явно давно и не шапочно знаком с Гордеевым? Они вполне могли встречаться дома у кого-нибудь из общих знакомых, да или вообще за ужином. То, что она терпеть не могла званые вечера вовсе не означало, что не бывала на них вовсе. Внезапно мне стало страшно, что после наших проделок потенциальный свидетель откажется сотрудничать.

«Он был зол?» — спросила я Катерину.

«Он был до крайности любезен».

Любезность? Это хорошо или плохо? Сама я становилось любезной только в том случае крайней степени злости, а как это было с Новийским — кто ж его знает. В общем, рано, видно, я списала свое увольнение со счетов!

Просидев в ступоре над бумагами пару часов и окончательно возненавидев папку Олеси Александровны, я услышала, как голоса мужчин начали приближаться, становиться отчетливее. Моя судьба решалась в тот миг, и когда дверь открылась, я обернулась и взглянула на Гордеева. Думала, что-нибудь пойму по лицам, но мужчины выглядели удивительно спокойными. Вежливо попрощались, и я решила, будто меня их разговоры миновали. Однако, уже почти у самого выхода Новийский бросил на меня заинтересованный, веселый взгляд, и в голове мелькнула единственная мысль: «Ауч, будет больно!»

К счастью, больно не было. Едва гость ушел, как привычно невозмутимый начальник вызвал нас с Ванькой в кабинет, почти на ковер. Некоторое время он смотрел на нас почти строго, а потом не выдержал и… расхохотался. Казалось, это впечатлило даже его сына, потому что Ваня бросил на меня недоуменный взгляд и пожал плечами, явно недоумевая не меньше.

— Ну и что вы, олухи, вытворили? — начал Гордеев, отсмеявшись. — Весело было?

— Не понимаю, в чем проблема. Разве не на это рассчитывал Новийский? — невинно поинтересовался Иван. — По-моему, только неверность и может в достаточной мере смутить его жену, чтобы поменьше выступала в суде.

— Правильно, — прищурился, оценивающе оглядывая сына, Николай Давыдович.

— Нет детей, она его иждевенка, ни дня не работала, да еще изменяла. Этим можно оперировать.

— А она изменяла? — попыталась я воззвать к справедливости. — А даже если так, это сработает в суде?

— Поверьте мне, Новийский заинтересован в том, чтобы не пришлось доводить дело до суда, просто рассматривает все варианты. Но чтобы план сработал, нужно запугать его супругу, и вчера… — Он снова весело хмыкнул, а затем, словно смутившись, откашлялся. — Вы предоставили ему просто шикарную возможность. Когда жена вернулась с букетом, он устроил ей допрос с пристрастием. — Я честно попыталась представить Сергея в гневе, но тогда у меня не хватило ни знаний об этом человеке, ни воображения. — В ходе которого выяснилось, что букет подарил мой сын. Но, параллельно, всплыло немало интересного, и теперь у нас… — Гордеев стремительно вернулся к столу. — Название одного заведения, которое стоит проверить. Некоторое время назад Юлия, как выяснилось, начала тратить много времени на некоторых друзей, в числе которых есть один художник, открывший не без помощи Юлии собственный художественный салон… Проверьте его сегодня. Если все верно, то раз вчера она проговорилась, сегодня попытается предупредить дружка об опасности.

И только я успела поздравить себя с победой, Гордеев позвал обратно:

— Ульяна Дмитриевна, а как ваши успехи в других заданиях?

— Я почти закончила, — сбивчиво проговорила.

— Почти? — настрой начальника сменился в момент. — Вы в курсе, что мне обходимо некоторое время, чтобы проверить всю ту чушь, что вы понапишете?! Или, может, думаете, что все сделаете идеально?

— Н-нет, я…

— Чтобы папка была у меня к завтрашнему утру. Советую успеть!

Ну право слово, вы же не думали, что меня могли почти похвалить?

***

Это все было ужасно некстати, поскольку на этот раз, с художником предстояло общаться мне. Во-первых, о Ваньке могли предупредить, а, во-вторых, опять же сыграл фактор противоположности полов. К девушке должны были отнестись лучше. Только я в этом сомневалась, в конце концов, я не умела разговаривать, проникновенно заглядывая в глаза, да и вообще, если ему нравилась высокая, светловолосая красавица, что должна была сделать я — темненькая, заурядная коротышка, дабы заинтересовать мужчину-эстета?

— Это плохая идея.

Я повторила это раз в сотый. Припарковавшись около художественного салона друга Юлии Новийской, Ваня повернулся ко мне и еще раз попытался вразумить:

— Идея продумана замечательно. Ты зайдешь и попросишь позвонить — просто позвонить. Тебе показалось, что ты проколола шину, потому вышла из машины и случайно защелкнула внутренний замок, оставив внутри ключи и телефон. Позвонишь якобы мастеру — мне — и попросишь подождать в художественном салоне, пока приедет помощь, потому что на улице дождь. Зашла бы в кафе, но все банковские карты в сумке, а занимать столик просто так некомфортно. Будешь ждать, пока не придет Юлия, а потом попробуешь записать их разговор на диктофон. Номер моего телефона помнишь или записать, чтобы поглядела?

— Номер-то помню. Но что я буду делать в салоне?

— Разговаривать об искусстве, конечно, — всплеснул руками Ванька.

— По-твоему, я похожа на человека, который разбирается в живописи? — возмутилась я. — Да я наскальную от Ван Гога не отличу!

— Сафри, ты же девочка! К тому же совсем юная, — рассмеялся Ванька. — Ну сыграй ты разок под дурочку. Тебе будет достаточно внимательно слушать и смотреть собеседнику в глаза. Ты же умеешь нравиться людям, просто делай то, что всегда.

— С чего ты взял, что я нравлюсь людям? — искренне удивилась я. Никогда не думала, что услышу нечто подобное. — За этим к моей сестре.

— Лона? — улыбнулся он. — Так и думал, что ты ее вспомнишь. Она очень хорошенькая девушка, — признал Ванька, и я с трудом подавила вспышку ревности, и то лишь потому, что никогда не замечала между ними с Л оной близости. Разумеется, каждый, кто видел мою сестру, считал ее очень миловидной. К этому располагал и ее характер. Все было естественно. — Но это не Лона собрала за обедом компанию из разных отделов и, боже мой, даже расположила к себе мнительную Катерину. Ты ей нравишься. И, я подозреваю, ты нравишься отцу.

«А тебе? Тебе я нравлюсь?» — захотелось спросить, но я сдержалась, потому что знала ответ на этот вопрос. Я Ваньке нравилась, всегда нравилась, даже когда с раскаянием наблюдала, как по нему стекает вода — все равно нравилась. Но совсем не так, как того желала. Его ответ ничего бы мне не дал, и оттого я ответила:

— Спасибо, что так считаешь.

— Это абсолютная правда. Особенно с такими вот растрепанными волосами ты особенно очаровательна, — засмеялся он.

А вот это было лишнее, в его отношении скользнуло то, чего я боялась с самого начала: высокомерие популярного мальчика по отношению к девушке слабее него. Но, наверное, сетовать было глупо: я действительно была слабее, а он — популярнее. Тут не было еще одного варианта. Однако мне было неприятно, очень неприятно.

Оставив на заднем сидении куртку (как учил Николай Давыдович), я вышла из машины, подстегиваемая неприятной правдой. Ваня был ничуть не лучше других, просто он хорошо маскировался. Почему-то это открытие придало мне сил. Раз он все-таки не лучше других, то почему я должна быть хуже? И я ринулась доказывать самой себе, что да, могу! В тот день мне явно благоволила удача.

Художественный салон представлял собой именно то, что можно увидеть в американских фильмах, где есть открытие той или иной выставки, с одной лишь разницей: единственным его посетителем была я. Стоило войти, как звякнул колокольчик, а мужчина-метросексуал взглянул на меня над стеклами очков в роговой оправе и едва заметно вздохнул, безошибочно оценив тяжесть кошелька посетительницы. Однако от этого хозяин не стал менее вежлив, что в моих глазах добавило ему сотню очков. Он мягко и почти бесшумно подошел ко мне и поинтересовался целью визита, а я удивилась: вблизи художник напоминал представителя секс-меньшинств, в отличие от того же Новийского. Неужели Юлии это нравилось?

Включившись в игру, я пожаловалась ему на жизнь тяжелую, повторила состряпанную Ванькой легенду и попросила такую малость в беде, как телефон. Художник особым сочувствием не проникся, но в просьбе не отказал, а большего мне и не требовалось. И любезно, уже куда более охотно позволил полюбоваться шедеврами.

Очень скоро завязался диалог. Так и планировалось, ведь мы ждали прихода будущей бывшей жены политика. Новийский снова, даже без напоминания с нашей стороны, включил ее GPS, и она все еще не заметила. Поэтому мы точно знали, что Юлия еще не появлялась у художника и был смысл караулить сколько угодно. И поначалу я переживала о том, не будет ли мое затянувшееся пребывание в салоне выглядеть странно, но, как оказалось, творческий человек мог говорить о себе вечно.

— Понимаете, Ульяна, если талант у человека есть, это видно сразу, — вдохновенно вещал он. — Не бывает иначе. Некоторые годами рассказывают всевозможным пиар-агентам, что они такие замечательные, но, увы, непризнанные. Однако искусство нуждается в словах или подтверждениях! Не нужно заступаться за картину, понимаете? Она сама все скажет за себя.

Я, конечно, усердно кивала, а мысленно закатывала глаза. Эдак, получается, процесс обучения совершенно неважен. Если ты рожден гением математики, то с пеленок знаешь, что квадрат разности равен сумме квадратов минус удвоенное произведение. К чему тут какие-то доказательства? Наверное, мне было очень далеко до творчества, несмотря на образование в эпистолярной сфере. Этот человек отвергал трудолюбие как таковое.

— Я выставлялся в Нью-Йорке, понимаете? — продолжал вдохновенно мужчина.

— Было тяжело начинать все с нуля здесь, да еще на такой неплодородной почве!

— и театрально прикрыл глаза.

— Наверняка здесь сложнее, — посочувствовала я почти искренне, а сама мысленно съязвила: «уж наверняка, но что тогда было возвращаться?»

К счастью, именно в этот момент хлопнула дверь, и на пороге появилась наша цель.

— Юленька! Дорогая! — тут же подхватился художник. — Ох, простите.

«Юленька» окинула меня совершенно безразличным взглядом и сообщила, что она на пару минут, ей нужно спешить. Разумеется, мужчина повел ее в помещения для персонала, а я, словно разглядывая картины, подкралась поближе и включила диктофон, выданный мне Ванькой. В принципе, мой соучастник обещал, что прибор, которым меня снабдили суперчуткий, с подавлением шумов, а с помощью программы можно будет вытянуть звук на достаточный для восприятия уровень, но я все равно подошла почти к самой двери помещения для персонала, боясь рисковать. Ванька уверял меня, что создал прибор собственноручно, что он очень хорош в радиоэлектронике и так далее, но я все равно опасалась. Второй такой шанс нам бы не представился.

Разумеется, как в лучших законах жанра, дверь открылась совершенно внезапно, и меня застукали с поличным, пришлось сделать вид, что приехал мастер, и я хотела поблагодарить за гостеприимство перед уходом. К счастью, я на воровку не была похожа, Юлия меня никогда раньше не видела, а художник не походил на вышибалу, готового сносить с плеч головы. Однако уезжали мы с Ванькой очень быстро — опасались, что Юлия его увидит.

И все же, как бы то ни было, оставалось ждать. Даже без дополнительных обработок сигналов я слышала у дверей фразу: «если муж о нас узнает — мне конец». Ничего более обнадеживающего не следовало и ждать.

 

Глава 6

Не знаю, почему я рассчитывала, что в день окончания испытательного срока Гордеев вызовет меня с самого утра и сообщит о решении, но прогадала: вместо этого в конференц-зале собрался совет директоров, и начальник пропал с концами. У меня же в процессе было только одно задание: дело Шульцева. Папку Олеси Александровны я сдала сразу по требованию начальства, и так и не получила ответной информации. Данные о Юлии Новинской и ее романе (который полностью подтвердился по факту расшифровки записи), были также переданы Гордееву для принятия решения. И о них тоже не поступило вестей. Оставалось одно: позвонить Новийскому и узнать, не передумал ли он выступить за нас в суде. Этим я и занялась, вот только секретарша Сергея наотрез отказалась меня соединять… раз пять за утро. Отговорки находились разные и очень уважительные, но список был настолько полон, что я подозревала в ее отношении месть за прошлый визит. В общем, врала она плохо. Если уж на то пошло, Катерина дала бы ей сто очков форы. Но бесило меня даже не это! Присмотритесь: в последний день моего испытательного срока все задания, кроме одного, были выполнены, а новых не поступало, и связаться с Новийским я не могла. То есть все это смахивало на заговор перед увольнением! Или на последнюю из проверок.

После обеда, во время которого меня старались игнорировать даже более тщательно, чем Иришку в отчетный период, я, не выдержав, схватила с вешалки пальто и сообщила ошалевшей Катерине, что направляюсь к Новийскому. Да, я сомневалась, что у меня выйдет проделать тот же трюк, что и у начальника, а именно прорваться сквозь голкипера команды противника и не получить за это по шапке, но разве попытка сохранить работу того не стоила?

Вспоминая деньки курьерской службы, по эскалатору я пробежалась, запрыгнула в вагон метро после того, как загорелся запрещающий сигнал, пролетела по подземке даже не глядя на таблички выходов прямо к зданию департамента финансов. Зная меня в лицо, охранник и не подумал озадачиться целью визита. Это сыграло на руку, так как я влетела в приемную на манер Гордеева, собираясь высказать секретарю все, что думаю, и заставить ее меня пропустить… но той не было на месте. Поэтому я просто постучала в дверь кабинета Новийского и вошла, не дожидаясь разрешения.

Картина, которую я там застала, надолго въелась в память: Сергей Афанасьевич прижимал к себе какую-то белобрысую девицу, причем явно не жену. Несколько секунд я соображала, не находя слов, а они, смущенно откашлявшись, отошли друг от друга не безопасное расстояние.

— Простите, вашей помощницы не было, и я… — начала я сбивчиво, решив, что это единственный приемлемый вариант приветствия в нашем случае.

— Заходите, — велел Сергей. — Но в следующий раз не мешает дождаться разрешения.

И вот мне снова указали на невоспитанность. Только на этот раз после того, как я поймала своего «учителя» на измене жене. Диссонанс был настолько явный, что даже сам Новийский мрачно на меня взглянул, не решаясь развить тему. Ну а мне это было только на руку.

— Простите, — ответила я без толики раскаяния, и Новийский нахмурился еще больше. Должно быть, слишком отчетливо прозвучало осуждение. С другой стороны, как было не ершиться, если он даже не удосужился застегнуть еще парочку пуговиц на рубашке. Благо хоть его подружка мне бюст не демонстрировала — вместо этого повернулась спиной. — Я целый день не могу до вас дозвониться, пришлось приехать. Секретарь не соединяет, ссылаясь на занятость, а… начальник, — не решилась я назвать Гордеева по имени при посторонних, ведь мало ли чьей она шпионской может оказаться, — велел получить ваше решение после той информации, которую мы вам предоставили.

— Ульяна Дмитриевна. — А вот это обескураживало почище зажиманий в кабинете! Он же запомнил имя какой-то рядовой и временной помощницы своего знакомого с первого раза. — Я не бросаю слов на ветер. Вы свою часть обязательств выполнили, теперь дело за вашим боссом, его выход. Если он готов выполнить свою часть договоренностей, то и я готов к сотрудничеству, не сомневайтесь.

Вот только я ему не верила. Не после того, как он собрался развестись с женой, чтобы… чтобы что? Спать прямо в кабинете с этой тоненькой блондинкой? Разве это честно, что мы собирались оперировать супружеской неверностью женщины, если ее супруг был ничуть не лучше? Как я уже говорила, Сергей и Юлия казались созданными друг для друга. Он зарабатывал деньги, она — тратила, он изменял на работе, она — в кругу друзей. Они оба думали исключительно о том, что было интересно именно им. Так только ли Юлия была виновата в разрушении брака?

Я вдруг поняла, что все это время смотрела в спину девушке слишком красноречиво, чтобы это не сочли невежливым. Спохватилась, опустила глаза.

— У вас что-то еще?

— Да, можно ли получить номер вашего мобильного? Раз уж меня выбрали контактным лицом, неплохо бы иметь возможность связаться без тысячи отговорок.

Я понимала, что если сегодня мой последний день работы, то просьба излишня, но еще казалось, что таким образом я закреплю свое положение. Если у меня есть и то, и это, и просто вязанка достоинств (красные туфли — в авангарде!), то меня всенепременно возьмут. И, чуть успокоившись этой мыслью, добавила:

— Можете, кстати, сообщить секретарю, что если она в день будет использовать две-три отговорки из бесконечного списка, то ей будут верить больше, врываться в ваш кабинет с претензиями — реже, а народная любовь так и вовсе зашкалит.

Новийский впервые за весь мой визит улыбнулся и протянул визитную карточку:

— Вот мой личный номер. — И. дождавшись, когда я подойду, добавил: — И, кстати, мой секретарь передает, что если ваш босс перестанет врываться сюда так же, как вы сегодня, то вас тоже будут любить больше, а соединять — чаще.

Помню, как мы тогда переглянулись, и я увидела в глазах Сергея что-то дьявольское. Интерес? Возможно, он и был. В конце концов, как вы догадываетесь, при склонности к длинноногим блондинкам, он меня выбрал отнюдь не за внешность. Но даже если я почувствовала отголосок первой симпатии в тот день, Новийского я по достоинству не оценила. Будь постарше, возможно, могла бы, но, во-первых, в тот день он изменял жене, а, во-вторых, у меня был Ванька. Его я встретила первым, в него и влюбилась. В такого блестящего, эгоистичного и совершенно не представляющего, чего он хочет от этой жизни.

Справедливости ради замечу, что с возрастом и опытом Иван Гордеев изменился. Стал настоящим другом мне, крепким плечом, на которое можно опереться, но сначала он моей преданности не заслуживал. Совсем не заслуживал. А я, по неопытности и не замечала, насколько он равнодушен по отношению к людям. Поняла, когда было уже поздно… и только в тот миг, впервые, я сумела разглядеть Сергея Новийского.

В «ГорЭншуранс» меня не хватились, задание не придумали, а начальник все еще продолжал обсуждать архиважные вопросы страхования. Пострадав от никомуненужности, плюнув и сдавшись на милость злодейке-судьбе (а какой был выбор? Воевать-то не с кем), я направилась в бухгалтерию пить кофе с девчонками, велев Катерине в случае появления Гордеева позвонить.

Под конец пятничного рабочего дня бухгалтерия все еще напоминала проходной двор, но если начальница еще пыталась работать с «проходимцами» из других отделов, то мои подружки уже попали под власть распрямляющих извилины выходных и обсуждали планы на предстоящие два дня. Пенять на них за это было бесполезно. Иришка с Егором собирались в Петергоф, а поскольку мы понимали, что идея принадлежит не парню, отговаривать было бесполезно. Снег с дождем и грязь в качестве аргументов не котировались. Нашу Ирку было проще убить, чем свернуть с намеченного маршрута. Рита же, как истинный интроверт запаслась списком фильмов и попкорном для микроволновки. Я же понятия не имела, чем займусь: все зависело от окончания сегодняшнего дня, и все это понимали. В качестве поддержки предложили вне зависимости от решения начальника закончить вечер в баре, только в одном случае — с минусом, а в другом — с плюсом. Я не стала разочаровывать и говорить, что есть еще третий вариант, при котором про меня просто забывают…

Примерно за полчаса до окончания рабочего дня мой невроз перетек в гнев, и я, не усидев на месте, поднялась в приемную. Катерина клятвенно заверила меня, что Гордеев все еще в конференц-зале, и я тотчас похоронила мечты о баре. Выпивка и хорошая компания — прекрасно, но не когда ты понятия не имеешь, выйдешь ли на работу в понедельник. Не дождись я окончания совещания, решив узнать вердикт в понедельник, по факту, умерла бы от неопределенности. Но, судя по всему, не одна я имела планы на вечер пятницы, потому как Николай Давыдович вышел из конференц-зала в семнадцать пятьдесят и, ни на кого не глядя, направился в кабинет. Выглядел он больным. Тормошить его в таком состоянии казалось кощунственным, но когда я увидела, что он собирает бумаги в портфель, жалость испарилась бесследно.

— Николай Давыдович, — ворвалась я уже во второй кабинет за день.

— У вас что-то важное? — спросил он сипло. Очевидно, его связкам совещание далось непросто.

— Я была у Новийского, и он сказал, что как только вы выполните свою часть сделки касательно развода, он готов дать показания за нас в суде.

— Замечательно, — ответил он, даже глаза не поднимая. — Что-то еще?

— Сегодня последний день моего испытательного срока. Я бы хотела узнать ваше решение, — выпалила я на одном дыхании.

А вот после этого Гордеев стукнул пачкой листов бумаги по столу, отложил ту на край стола и с плохо скрытым раздражением уставится прямо на меня:

— Ульяна Дмитриевна, я только что начал сомневаться в том, что мы с вами сработаемся! — почти рявкнул. — Разве я похож на человека, который допускает двусмысленности? Соберись я вас уволить, не стал бы малодушно помалкивать.

— Но вы и подтверждения не дали! — возмутилась я. Между прочим, абсолютно справедливо!

— А вы, наверное, ждете похвалы за старательность! — съязвил он. — Чем вас не устраивает финансовая компенсация?

— Что?

— Если я доволен, я плачу вам деньги, а если недоволен — увольняю и перестаю платить. Неужели это непонятно? У меня нет времени петь дифирамбы сотрудникам за то, что они выполняют свою работу.

— То есть я… нанята? — переспросила я негромко, почти оцепенев от мысли, что у меня все получилось.

— Вы приняты, наняты, утверждены в должности, закреплены в звании… называйте как угодно, но я жду вас в офисе в понедельник в девять ноль-ноль. И не вздумайте опоздать.

И, наверное, это было самоубийственно, но я решила спросить:

— Это означает, что с папкой Олеси Александровны тоже все в порядке?

— Ульяна Дмитриевна, я так устал отвечать на дурацкие вопросы, что готов вас уволить, лишь бы попасть домой и провести спокойный, одинокий вечер! — рявкнул и тут же закашлялся Гордеев.

Но из-за внезапно отпустившего эмоционального напряжения, я просто не могла замолчать:

— Вам стоит попить теплое молоко с растопленным маслом. — И, наткнувшись на свирепый взгляд, не без труда закончила: — Это… смягчает горло.

Помолчав пару секунд, начальник вдруг спросил нечто совсем уж неожиданное:

— Вы пьете?

— В каком смысле? Я не пила сегодня ничего крепче кофе, — поговорила сбивчиво, уверившись, что мне странное поведение списали на опьянение.

Фыркнув, начальник полез в стол и достал оттуда какую-то бутылку. Я понятия не имела, что в ней, но выглядело слишком прилично, чтобы быть дешевым.

— Вот. Это вам. Если вы согласны оставить меня в покое, то идите и выпейте его с сестрой, друзьями из бухгалтерии, и этим очкастым IT-шником, и Катерину заберите, и сына моего тоже! Вы все свободны, отмечайте или нет, делайте что хотите, только оставьте меня до понедельника в покое!

Ну как тут было не согласиться и не взять элитный коньяк (а это был именно он). Увы, посмеивающаяся над диалогом, которому стала свидетелем, Катерина сразу отказалась от алкоголя и приятной компании. Однако с удовольствием согласилась уйти на пять минут раньше. Дабы не растерять и остальных бойцов невидимого фронта, я бросилась в кабинет Ваньки, но он, увы, уже ушел. Оставалось лишь собраться и спуститься вниз — к друзьям. Вот уж кто ни за что бы не отказался от выпивки! К моей радости, рядом с девчонками и Егором в фойе стояла запыхавшаяся и растрепанная от ветров метро Лона. И все уже улыбались, будто знали. Наверное, по мне было видно. А уж когда я потрясла трофейной бутылью, ребята громко заулюлюкали.

Махнув на прощание, Катерина прошла мимо, а я посмотрела ей вслед и вдруг заметила Ваньку. Он стоял возле вертушек и болтал с охранником. В пальто и кашне — явно собирался уходить. От радости инстинкт самосохранения окончательно отказал, и я побежала к нему, чтобы предложить присоединиться к нашей компании. Отказ стал полной неожиданностью:

— Я не могу сегодня, — виновато улыбнулся он. — Прости.

— Но это же день моего утверждения в роли помощника твоего отца! — удивилась я.

Казалось, более обоснованной причины не существовало, не было ничего важнее. Во всяком случае, для меня и друзей, которые весь этот месяц всячески поддерживали мои попытки. Ванька, он ведь тоже помог! Если бы не он, я бы ни за что не сумела выяснить, где и с кем водит шашни Юлия Новийская. К сожалению, его «важнее» уже стояло за моей спиной, кривя в усмешке бледные губы.

Олеся Александровна из юридического отдела — дама с толстой папкой, тонкой талией и ужасающими темно-фиолетовыми ногтями, которые просто обязаны были избороздить спину Ивана Гордеева той же ночью. Он позвал ее на свидание в день, когда решалась моя судьба как помощника его отца. Ванька даже не подумал потратить свое время на нас — маленьких людей, с которыми обедал уже две недели кряду. Тут был бессилен даже элитный коньяк: у сына начальника имелось нечто покруче алкоголя. А то, что с этой стервой было круто — не нуждалось в подтверждениях.

Наверное, это жалко, но я смотрела им вслед. Как Ваня открывал правовичке дверь при входе, а затем вел к заранее подогнанной ко входу машины — не желал, чтобы дама мокла под дождем на парковке. Так по-джентльменски, что просто… фу! А эта стерва, забираясь в салон, будто случайно сверкнула длинными, почти голыми ногами в разрезе пальто.

Вот так я осталась в компании друзей, самых близких и верных, но настроение оказалось испорчено невосстановимо. Все стены лжи, которые я возводила, убеждая себя, что Ванька мне безразличен, пали. А затем еще раз, когда Ритка, обняв меня, во всеуслышание объявила:

— Не переживай, Саф, через пару недель снова станет общественным.

И вдруг стало так зверски обидно! Вот зачем было говорить об этом при всех?

— Пойду возьму в кулере стаканчики, — сказала я вместо ответа.

Мне было ужасно стыдно, что я не сумела скрыть от друзей свою глупую влюбленность, но еще худшим оказалось осознание, что все о ней знали, и уже давно. Никто не удивился словам Риты, даже Егор, знакомый с психологией так же хорошо, как моя мама с операционной системой Андроид. То есть обсуждали, вслух и не раз. Противно.

— Десяти хватит, — остановила меня Лона, и только тогда я поняла, что на автолпилоте надергала слишком много стаканов. — Уль. — После этих слов я обернулась к ней, ожидая услышать очередное утешение, и что все наши друзья — полные придурки, но вместо этого сестра расплылась в широкой улыбке и раскинула руки: — Уль, я тебя поздравляю.

С присущей ей легкостью и весельем, Лона напомнила мне о том, насколько прекрасный сегодня день. Несмотря ни на что — чуть ли не лучший в жизни. И за это я крепко-крепко сжала ее в объятиях. Мы даже смешно потоптались на месте, хоть с разницей в росте это было и неудобно.

— Ну а теперь мы идем пить коньяк Гордеева, — потрясла я стаканами.

— Саф, это Хеннеси! — подсказала Иришка. — После сегодняшнего дня ты обязана всем рассказывать, что пила настоящий, дорогущий, чтоб его, Хеннеси. Веха!

— Я не поняла: виновнице торжества кто-нибудь нальет? — возмутилась я, не в силах найти веселый и искрений ответ.

— Егор, — скомандовали девчонки.

Но, как выяснилось, Ритка открывает коньяк лучше. Почему мы его решили открыть прямо в фойе, объяснить было невозможно, но, когда дошло до тоста, выяснилось, что косые взгляды снующего мимо начальственного состава к веселью не располагают, и мы вышли из здания, разместились под козырьком, чуть сбоку от входа. И всем сразу стало не до нас: погода стояла просто ужасная, с неба лились потоки снега с дождем, а пеший ход до парковки никто не отменял. Тут, пожалуй, не станешь сетовать на не в меру веселую молодую, чуть пьяненькую компанию.

С козырька вода шла чуть ли не потоком, а за ним творился настоящий ад, но мы пили дорогой коньяк из пластиковых стаканов и чувствовали себя восхитительно живыми. Да, я была одинока, казалось, что сердце разбито… Но все это казалось таким игрушечным в сравнении с ощущением, будто долгое время стоял перед вратами, за которыми таилась магия, и вдруг они раскрылись, позволяя присоединиться к миру, полному ярких красок и возможностей. Так оно, кстати, и было. В отличии от не взаимной, эфемерной влюбленности, почва под ногами стала тверже всерьез, и откуда-то взялся воздух.

Да и друзья здорово помогали. В конце концов, любим мы гормонами, а вот дружим — головой. Найти человека, который примет тебя со всеми твоими тараканами, будучи в твердой памяти и незамутненном эндорфинами рассудке, куда приятнее. Нельзя задружить только от одиночества, но можно оказаться в одной постели, как Иришка и Егор. Нельзя задружить из-за общего задания по работе, как мы с Иваном. Настоящая дружба — пить коньяк, пока в твой капюшон льется вода и хохотать над нелепостями друг друга, и чтобы ничего из этого не было в тягость. Помнить, что твой человек где-то есть, всегда, а не только когда удобно. Сама не ведая, в тот вечер я была одним из самых богатых людей на планете: со мной были люди, безусловно мной дорожившие. В тот вечер я в это верила.

 

Часть 2. Лона — Глава 1

Следующий месяц для меня прошел как в тумане. Когда Гордеев сказал, что после прохождения испытательного периода станет сложнее, я подумала, что это ерунда, но, оказалось, начальник не умеет преувеличивать. Испытательный срок был цветочками, а вот потом все стало серьезно. Мне, как в сверхсекретной организации, повысили уровень допуска, и теперь я знакомилось с партнерами Гордеева, углубленно изучала рабочий процесс и устройство суда изнутри, у меня даже было право принимать вместо Гордеева некоторые документы, лишь бы главный не отвлекался. А потом я приходила домой и падала. Не интересовали ни разговоры, ни домашние дела: я падала и засыпала.

Основные события месяца, которые некогда казались ужасно важными, на этот раз пролетали мимо моих трудовых будней кометами: Ванька расстался со своей Олесей Александровной даже раньше, чем предсказывала Рита — спустя неделю; Иришка с Егором тоже разбежались, причем очень некрасиво: некоторое время они даже не разговаривали; Новийский залег на дно, занятый разработкой тактики развода; Лона с Романом активно обсуждали дату свадьбы, но никак не могли прийти к единому мнению на этот счет. Посмотрели мы с Риткой на это и порадовались, что у нас с ней было по одной новости: она разбила мобильный, и теперь ходила с неубиваемой нокией, место которой было как минимум в мавзолее, а у меня сломался обогреватель, и так как отопление до сих пор не включили, мой нос превратился в огромный красный шнобель с неиссякаемым потоком соплей.

— Шла бы ты домой. Жутко выглядишь.

Катерина прицельно бросила в меня новенькой упаковкой бумажных носовых платков, и я подумала, что люблю эту женщину. У меня закончились чистые платки, потому что прошлые не высохли из-за отсутствия отопления и сломанного обогревателя. Нет, я понимала, что можно и не париться — завтра опять стирать придется, но противно же. Да и не раз бывало, что из-за попыток высушить белье вся комната отсыревала, и дышать становилось тяжело, как астматику.

Кстати о «домой». Не хотелось разочаровывать Катерину, но у меня было больше шансов вылечиться за рабочим столом, нежели дома. И не так давно я схитрила: когда Лона осталась ночевать у своего Романа, я решила расположиться на диванчике в приемной. Впервые за долгое время проспала всю ночь, не просыпаясь. А вчера я в очередной раз звонила в ЖКХ и ругалась, но мне ответили, что не могут включить отопление, потому что у кого-то из соседей все еще течет труба, запчасти они не покупают, а ходить по десять раз в один и тот же дом сантехник не намерен. Ну что тут было сказать? Я попросила у мамы на новый год новый обогреватель, а в ответ получила тираду о том, что я девушка, и она уже купила мне красивый свитер. Я, в свою очередь, выразила надежду, что он еще и теплый, потому что собираюсь в нем спать. И обе непонятые и разочарованные друг другом мы повесили трубки.

Тем временем, для покупки нового жилья мне не хватало пятисот тысяч и закралась малодушная мысль: раз Лона выходит замуж и уезжает, может, лучше нацелиться на комнату? Опыт жизни с соседями уже имеется. А потом я вспомнила о потенциальных оргиях за стенкой и отсутствии личного пространства, и поняла, что путь наименьшего сопротивления не для меня. Это не улучшило бы мое качество жизни: шило на мыло.

Тогда у меня в голове родилась новая идея, и я открыла окошко excel, чтобы посчитать деньги и определиться с вариантами. Мне было страшно — даже очень страшно делать то, что задумывалось, но лучшего варианта в моей ситуации не существовало.

После того, как Катерина ушла домой тем вечером, я постучала в дверь кабинета начальника, чтобы осуществить задуманное. Он был так занят, что я почти растеряла всю собранную по крупицам решимость, но он задал вопрос, что мне нужно, и пришлось отвечать.

— Николай Давыдович, — проговорила я «в нос», после чего начальник поднял голову и скривился.

— Вы всегда так долго болеете? — поинтересовался.

— Нам все еще не дали отопление.

Я понимала, что придется пройти акт унижения от начала и до конца, а потому решила ничего не скрывать. Это был тот самый редкий случай, когда честность могла сыграть на руку.

— Сходите в ЖКХ, — легко отсоветовал начальник.

— Пять раз ходила, но у нас очень старые батареи, и соседи не имеют возможности их починить. Если включат отопление, то случится потоп. — После этого Гордеев взглянул на меня куда пристальнее и даже откинулся на спинку кресла. — Я все это говорю не для этого, чтобы пожалели или что-то в этом духе. Я со смежным вопросом. Дело в том, что мой переезд — вопрос времени. Я уже давно коплю деньги и имею на руках некоторую сумму, но даже с учетом того, что мне удастся продать комнаты, где мы живем сейчас, на студию-малометражку не хватает примерно полмиллиона. Насколько я знаю, некоторые компании предоставляют кредит своим сотрудникам для приобретения жилья под процент меньший, чем банки, и решила уточнить, является ли «ГорЭншуранс» одной из них.

Сказав все это, я мысленно погладила себя по голове. Прозвучало спокойно и сдержанно, но внутри, конечно, я чувствовала совсем другое. Злость, обида и непонимание причин, по которым никто из моих близких не делал попыток улучшить уровень нашей жизни, я унесла бы в могилу. Меня просто дико раздражало, что я одна копила деньги, боролась с соседями и органами власти, а теперь еще просила у начальника милостыню. Никто меня в этом не поддерживал, ни единая душа! Как могли мама с Поной просто полагаться на мужчин, забывая о том, что есть только один человек на свете, который не бросит тебя никогда и ни при каких обстоятельствах, и это ты сам? Как могли они верить чужакам больше, чем самим себе? Или мне…

— Что ж, — Гордеев поднялся из-за стола и взялся за щипчики, которыми удалял сухие или больные листочки растений. — Была пара случаев, когда я давал кредит сотрудникам под символический процент, — не стал он скрывать. — Но как физическое лицо. От компании же есть несколько иное предложение.

— Я слушаю, — кивнула в образовавшейся паузе.

Но ответ меня разочаровал.

— Долевое строительство. Часть жилого комплекса, где живет Катерина, все еще не достроена. Работы планируется закончить к апрелю. Сотрудникам мы предоставляем скидки и, конечно же, рассрочку платежа при условии, что первый взнос будет сделан в этом месяце.

— Новостройка? — спросила я без энтузиазма, не представляя, каким чудом сумею вытянуть отделку.

Я рассчитывала на куда более скромное жилье. Крошечная студия на окраине города — то, что меня устроило бы и финансово, и по качеству. Да, добираться сложно, но это хоть не разваливающаяся сталинка, о которой я думала изначально.

— Я не думала о новостройках.

— Ульяна Дмитриевна, а вы подумайте, — нагло заявил Гордеев, откладывая пыточный инструмент и переходя к подвязке веточек. — Более выгодного предложения вы не найдете во всем Петербурге. «ГорЭншуранс» всегда заботился о своих сотрудниках и качестве их жизни. Вот почему мы пришли к идее постройки недорогого жилья. И многие этим предложением воспользовались.

— Допустим, мне хватит на первый взнос, но не последующие. Я очень сомневаюсь, что успею продать комнаты в общежитии, учитывая, в каком состоянии здание. Плюс, новостройка это еще дороже, чем обычная квартира, откуда мне взять такие средства? Мне не успеть накопить за полгода нужную сумму даже с учетом рассрочки платежа.

У меня включился режим паники. Я рассчитывала, что мне отдадут деньги, ведь для такого человека, как Гордеев, это капля в море, но оказалось, что мне и в этом не повезло. Даже глаза защипало от сдерживаемых слез. Ну не смогла я оценить по достоинству его предложение жить полгода впроголодь в неотапливаемом помещении! Да и Лона кашляла так, что я начинала опасаться, как бы она не оказалась в больнице с воспалением легких. Все было против. Буквально все.

— Давайте так, — словно почувствовав мой страх, чуть смягчился начальник. — Вы придете ко мне с ответом дня через три. А в случае согласия, если на второй и последующие взносы денег хватать не будет, я дам вам заем. Только не лейте здесь слезы, ради бога!

Не лейте слезы?! Я зло уставилась на начальника, а он — на меня. Хлюпнула носом, он закатил глаза.

— Зачем вам эта оранжерея? — задала я нахальный вопрос. Состояние было подходящим.

— Чтобы меньше орать на помощников. Расслабляет, — ответил он так сладко, что я сразу поняла, кому призвана спасти нервы эта плантация. — И, раз уж вы здесь, наберите мне пару бутылей для полива. Желательно, чтобы вода была комнатной температуры.

Так и жили…

В тот вечер мне требовалось все продумать и оценить больше, чем когда-либо, и я готовилась засесть за ноутбук. Оценивать риски. Еще прорабатывала в голове варианты. Нужно было сходить к маме домой на чай, чтобы поговорить о продаже комнат. Телефонные разговоры с ней заканчивались плохо в ста процентах случаев: она полагала, что общение посредством телефона — выражение неуважения. Таким образом я демонстрирую нежелание ее видеть. То есть чтобы рассчитывать на успех, следовало купить упаковку зефира и ехать к ней в ближайшую же субботу. Я была уверена, что мама позволит мне продать комнаты при условии, что я возьму с собой Илону, а я и не думала сопротивляться. Куда ж сестру-то девать? Другое дело, что я не собиралась отдавать новое жилье в собственность ни одной из них, а вот этот вопрос был уже тонким. Максимум, на который я бы пошла — совместное владение. Ну а что? Никто не помогал мне копить деньги. Даже продукты покупали с Поной вскладчину. И все же надеялась, что мне не придется поднимать этот вопрос вовсе.

Следующим пунктом программы значился визит к скрытной Катерине. Надо было как-то уломать ее пригласить меня в гости, чтобы я полюбовалась жилым комплексом, построенным Гордеевым. Да, я верила, что он большой молодец и все такое, но вкладываться в кота в мешке не собиралась. Немножко претила мысль откровенничать с соседкой по приемной, ведь она меня взаимной любезностью не баловала, но стоило ли потакать капризам в таком вопросе?

Домой я направлялась в боевом настроении. Перепрыгивая через лужи, дошла до подъезда, коленом прижала дверь и нажала на кодовую комбинацию, которую невозможно было не вычислить — столь ярко сверкали правильные кнопки на фоне остальных — заржавевших. Мы жили на третьем этаже, ровно на уровне фонаря, который светил мне в окно целыми ночами. Со временем притерпелось, но поначалу, когда мама только уехала, а я перебралась в ее комнату, долгое время плохо спала и радовалась перегоравшим лампам.

Я поднялась на наш этаж и, мстительно топая по скрипучим половицам (ведь и соседи не старались ходить потише), дошла до нашего тупика, а там застыла. Из моей комнаты слышались веселые голоса: женский и мужской. Раздражение буквально накрыло. Нет, понятно, что Роман к нам приходил, но Лона пригласила его в мою комнату! Это было верхом наглости. Психанув, я вставила ключ в замок и попыталась повернуть, но дверь даже не была заперта. У меня, кажется, чуть- чуть сорвало тормоза в тот момент, поскольку я ворвалась в комнату ураганом и собралась уже отчитать непутевую сестрицу по полной, но обнаружила, как сильно ошиблась и замерла истуканом.

— Привет, — сказал мне Ванька, улыбаясь.

— Ч-что ты тут делаешь? — воскликнула.

Сначала даже стыда не было — только гнев и недоумение. Почувствовав мое взвинченное состояние, сестра поспешила вмешаться:

— Чувствуешь, как тепло стало? Ваня починил нам обогреватель, я его пою чаем.

Тепло было, но не внутри. Я, кажется, вымерзла от зрелища сидящего на продавленном диване Ивана Гордеева. Он узнал, где мы жили! Разве существовало что-то ужаснее?!

— Я вспомнила, что Ваня разбирается в электрических приборах и попросила его помочь, — тон сестры стал более настороженным. Она пыталась воззвать к здравому смыслу и отсрочить безобразную сцену, которая с каждой секундой становилась все неотвратимее.

— Чай, значит, — сказала я.

— Да, чай. Присаживайся, я и на тебя поставила, — указала сестра на электрический чайник на письменном столе, который практически полностью занимал пузатый ламповый монитор.

— Лона, на пару слов, — не выдержала я.

Уводя ее в другую комнату, я наткнулась на задумчивый взгляд Ваньки. Догадался ли он, что меня так смутило? Не знаю, но мне было все равно. Дело было сделано, ситуация стать еще хуже не могла. Из-за Олеси Александровны мы отдалились: я посчитала правильным подержать дистанцию и перегореть в одиночестве, а потом перевести зарождавшуюся дружбу в несколько натянутые приятельские отношения. Несмотря на то, что Ванька не перестал присоединяться к нам за обедом, я его как часть компании не воспринимала. Он так себя поставил, он так захотел, вторых шансов я ему давать не собиралась.

— Зачем ты его притащила? — рявкнула я на Лону, едва та успела захлопнуть дверь.

— Потому что ты отказывалась покупать обогреватель или нести этот в ремонт! Ты сказала, что есть план, но нужно поэкономить! — взорвалась в ответ сестра. — Поэтому я стала искать способ починить обогреватель, не потратив ни копейки! И все равно осталась виноватой! Ты вообще соображаешь, что ты делаешь? Ты скоро окажешься в больнице с гайморитом, а я — с воспалением легких. И мы обе потратим кучу денег на антибиотики! Думаешь, это лучше, чем привести сюда парня, к которому ты неравнодушна? — Клянусь, я едва удержалась оттого, чтобы ее не придушить. — Если ты думаешь, что я не понимаю, как паршиво мы живем — ошибаешься. Но иногда приходится плевать на гордость и выбирать из двух зол меньшее, Уля!

Выдав эту речь, она резко втянула ртом холодный воздух и закашлялась. Она теперь постоянно кашляла.

— Нет такой ситуации, когда можно было бы плюнуть на гордость, — и все-таки возразила я.

Вот чем мы отличались. Если бы я знала, что Лона приведет сюда Ивана, предпочла бы отдать деньги мастеру. Ведь мы могли, черт возьми, позволить себе ремонт обогревателя! А теперь парень, в которого я влюбилась, думал иначе. Сестра попросила подачку, он ей это позволил. По-моему, для Ваньки вообще было в порядке вещей милостиво раздаривать себя людям. Он не видел в этом ничего особенного. Такой хороший и прекрасный, что на всех хватит. Вот только это все доказывало его неуважительное отношение к окружающих. С самого начала он относился ко мне в лучшем случае снисходительно, будто мне нечего было ему предложить. Как ни удивительно, ошибался.

— Знаешь, — вдруг сказала Лона. — С меня хватит. Рома давно предлагал мне переехать к нему, и я принимаю предложение.

Бросив в меня этой тяжеловесной новостью, она бросилась к шкафу и вытащила оттуда старую спортивную сумку со сломанной молнией.

— Ты не всерьез. — Да, она меня напугала.

— Нет, я устала щадить твои чувства! Мне здесь холодно, плохо, и… и я скучаю по мужчине, которого люблю. А после того, как ты наорала на меня за попытку сделать дом, который ненавидишь, хоть чуточку уютнее… — Она сделала паузу и выдохнула. — Уля, смирись, не все обладают такой решимостью, чтобы день за днем ненавидеть в своей жизни все-все, как это делаешь ты. Нужно что-то любить. Мне нужно!

— Я люблю тебя, — сказала. — Вот почему ты нужна мне здесь!

Но вышло вовсе не трогательно, а обвиняюще. К тому сестра и прицепилась:

— Да, я знаю. Но ответь честно: не вырасти мы с тобой под одной крышей, какова вероятность, что ты бы захотела со мной общаться? Уля, ты ведь не уважаешь ни меня, ни мои решения. Все оспариваешь. Я так больше не могу, я устала. Думаю, нам обеим нужно остыть и переварить последние события. Порознь. Я уеду завтра, Рома меня заберет. Ну а пока я все еще здесь, мы вместе пойдем в комнату напротив и выпьем по чашке чая с Ваней. Он нам очень помог, гостеприимство — меньшее, чего он заслуживает.

С последним спорить не стоило.

***

Ванька не стал меня мучить: когда мы с Поной зашли в комнату, он ждал нас уже в пальто. Этот вариант устроил всех, даже сестру, которая дежурно попыталась уговорить его остаться. Вот только зачем ему было оставаться? Полюбоваться убогостью нашего жилища? Или моей вызванной смущением агрессией? Все было предопределено. И только он переступил порог комнаты, как Лона повернулась ко мне в ожидании возражений, но во мне вдруг взыграла гордость, и я не сказала ей ни слова. Вообще не собиралась больше разговаривать с сестрой.

Она обещала, что Роман нас не разлучит, но уезжала, оставляя в одиночестве еще до свадьбы. В моих глазах этому прощения не было. Однажды мама на полставки меня уже не устроила, с чего было мириться с сестрой? Они меня бросили. Эта обида попала на удивительно благодатную почву детского страха, и за ночь окрепла и обросла шипами. В голове засела дурная мысль: больше мне не в кого верить и не на что надеяться. Теперь осталась только я сама и мои силы.

Гордеев обещал мне кредит только при условии, что стены покупаются у него, я решила не мудрить. Все равно полгода — не срок для продажи комнат, тем более таких, какими владели мы. А я намеревалась свалить из общежития максимально быстро. Так быстро, как вообще сумею. Вот и стала действовать в этом направлении.

Как ни удивительно, Катерина впустила меня в святая святых— свою обитель, без возражений. То ли догадалась, то ли Гордеев предупредил — он ведь тот еще хитрец, но вечером она не стала переспрашивать меня дважды, а просто позвала идти с ней. Вот так я выяснила опытным путем, что от ее дома до «ГорЭншуранс» действительно всего десять минут пешком. Зданий, строительством которых занимался Гордеев, было всего шесть. Четыре уже были сданы и заселены, в их окнах уже тепло и весело горели огоньки. Пятое здание было не заселено, над шестым все еще высился строительный кран, намекая на то, что днем обитатели окрестностей немножко слишком нервные из-за грохота.

Моя соседка по приемной жила в двухкомнатной квартирке. У нее было чисто и аккуратно, а еще отделано и обставлено с тем шиком, который доступен только одинокой женщине, влюбленной в саму себя. Спальный гарнитур, кухня с винными бутылками на отдельной полке, ванная комната, вмещавшая даже гладильную доску, и утепленная лоджия, венцом которой выступало кресло с недвусмысленно наброшенным поверх уютным пледом и томиком Анны Ахматовой. Мне даже не пришлось представлять, как Катерина по вечерам запивает стихи вином, кутаясь в пушистый плюш. Но когда я примерила это жилище на себя, поняла, что не приживусь, и мысленно начала переделывать его на свой вкус, отчего пришла в ступор. По всему выходило, что я действительно собралась въехать в жилище сродни Катерининому.

Визит не затянулся. Меня напоили чаем с печеньем, рассказали короткую историю переселения, легко обходя все неприятные моменты, связанные со сложностями отделки, представив все чем-то вроде взмаха волшебной палочки, а потом деликатно выставили за дверь.

Направляясь тем вечером домой, я оглядывалась по сторонам, уже представляя себя живущей в этом районе. Высокие дома, шумные лифты, запруда машин при недостатке парковочных мест и голосистые перфораторы. Это были спутники людей, которые жили на другом уровне, имели иные проблемы. И я хотела именно такие. Я даже мысленно вложила в свою руку шпатель со штукатуркой, благословляя на затяжной ремонт.

Если бы не мама и необходимость получения ее согласия, я бы тотчас бросилась к Гордееву и прокричала слова согласия на ипотечное рабство, но, учитывая ситуацию с Поной, справедливо опасалась родительского отказа. Точнее, ультиматума по типу «не соглашусь, пока не помиритесь»! Я, конечно, маме ничего не сказала, но с Поной они жили душа в душу и созванивались каждый день. Она не могла не знать. А мы не помирились, и не из-за сестры. Когда мы случайно встретились с сестрой на следующий день у выхода, я демонстративно прошла мимо, вызвав у Катерины молчаливое недоумение и недвусмысленно показав Лоне, что не собираюсь благословлять ее выбор.

В общем, уверив себя в эксцентричности мамы, в субботу утром я направилась в магазин за самым вкусным тортом, потому что… не могла больше. В последние дни дома я только и слышала, что крики вечно ругающихся соседей. Поскольку количество алкогольно зависимых мужчин в нашем общежитии зашкаливало, стычки происходили постоянно. Казалось, еще чуть-чуть, и в таком обществе я сама дойду до бутылки. Хотя, нет, как же? У меня была отличная компания: сестра ведь оставила мне заместителя — полностью рабочий обогреватель! Слушая арии разгневанных жен, я костерила Лонку последними словами, но все-таки в тепле. И, пусть и против воли, вспоминала Ивана Гордеева не без благодарности.

В районе, где жила мама, было два недостатка: собственно, мама и отчим. А, в остальном, все прекрасно. Обычные, непримечательные пятиэтажки, коих по всей России тысячи. Как это говорится? 3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12. Звоня в домофон, я жалела, что не прихватила бутылочку вина на случай совсем неудачного течения беседы. Было бы очень в духе какого-нибудь фильма возвращаться в свое безрадостное будущее с бутылкой вина в руках и грустной миной на лице.

Переступая порог маминого нового дома, я чувствовала себя самозванкой. Этому способствовало отношение и отчима, который неодобрительно относился к нашим визитам, и мамино, поскольку она из-за этого чувствовала себя виноватой, причем перед всеми сразу.

— Проходи, — щебетала мама, поглядывая через плечо на красноречиво закрытую дверь, из-за которой доносились крики комментатора хоккейного матча. — Давай сразу на кухню.

Да, на кухню нам было можно, но в две из трех комнат квартиры я не заходила никогда вообще. Да, они жили вдвоем в трехкомнатной квартире при том, что мы с Поной ютились в общежитии, а дочь отчима и его бывшая жена делили однушку где-то на отшибе. Честно говоря, я этого не понимала, но и не жаловалась. Я всегда мечтала о собственном жилье, а не статусе приживалки.

— Мам, — начала я, разрезая торт. — Помнишь, мы говорили о продаже комнат.

— Ульяна, давай поговорим об этом ближе к делу, — отмахнулась она. Это было ожидаемо: маме всегда было сложно принимать настолько ответственные решения.

— Ближе некуда, — отрезала я, не давая ей возможности придумать новую отговорку. — В понедельник я иду к… застройщику и сделаю первый взнос за однокомнатную квартиру в строящемся доме.

Хорошо, я ей приврала, потому что у меня не было такой суммы на руках, и без согласия мамы на продажу, не имело смысла что-либо затевать, но ей об этом знать не следовало. Я никогда не обсуждала с ней свои материальные возможности. Она утратила это право, став женой человека, который обеспечивал ее, но не нас. И я давно уже отказывалась брать их деньги, именно потому, что не хотела отвечать любезностью и рассказывать о своих возможностях, которые уже нельзя было назвать мизерными: в конце концов, я затевала покупку недвижимости.

— Ты хорошо подумала? — спросила мама испуганно.

В ответ я многозначительно хлюпнула носом, заставив ее покраснеть. Еще бы, она сидела здесь в тепле и уюте целых трех комнат, в то время как я едва начала поправляться после месячного отсутствия отопления.

— Ты можешь продать свою комнату, — милостиво сказала мама, шокируя меня до глубины души.

— Что? — ошарашенно спросила я. — Зачем ты хочешь оставить вторую?

— Вторая комната принадлежит твоей сестре.

Наверное, это было справедливо, но такое решение губило все мои расчеты, обрекало на вечную ипотеку, или вообще ставило под вопрос осуществимость затеи. Показалось, что все достигнутое было напрасно, и горечь выплеснулась через край очень злыми словами.

— Ах вот оно что, то есть мне тоже можно не пускать Лону на порог квартиры? — поинтересовалась я желчно. — Или, может, тоже держать тебя на кухне, изредка позволяя посетить туалет?

— Ульяна! — воскликнула она, но я не собиралась давать ей возможность продолжать читать мне нотации.

— Да нет, правда. Спасибо хоть за это, могла бы и столько не дать. — С этими словами я издевательски поклонилась, а потом вылетела в коридор, напялила куртку и вылетела за дверь.

Со временем я поняла, что рациональное зерно в поступке мамы имелось: им с Л оной был необходим запасной аэродром. Если ты приходишь в дом человека, которому всем обязана, будь готова собрать вещи в любой момент. Вот почему я была против жизни под теплым крылышком мужчины… но мне было непонятно: почему они верили своим хахалям, а мне — нет. Неужели полагали, что я бы выставила их вернее? Почему нужно было защищаться и от меня тоже?

Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы примириться со сложившейся ситуацией. Все же это был первый раз, когда я осталась совсем одна, без малейшей поддержки или доверия семьи.

 

Глава 2

Маме не удалось меня остановить, и уже в среду следующей недели я отправилась в банк, чтобы «избавиться от денег». Отдавала все, что накопила за годы. Разве что последнюю пачку макарон не положила сверху. В остальном надеялась только на кредит Гордеева. Продать комнату было невозможно почти, а продать ее без отопления — невозможно совсем, поэтому показывать ее кому-либо было бесполезно, а надеяться на скорое избавление от недвижимости — тем более. Существовал только один вариант: дать соседям нужную сумму для починки труб, но сантехник ради одного стояка бы к нам не пошел, а у меня не было средств, чтобы снабдить отоплением весь дом. В общем, решила я отдать за будущую квартиру все до копейки, а потом с самой честной миной жаловаться начальнику на отсутствие заначки.

Я знала, что это важно, так как недавно Николай Давыдович отколол презабавнейшую шутку: велел мне подумать о получении водительских прав. Представив, во что это обойдется, я расхохоталась. Звонко так, весело — прямо при нем. Он юмора не оценил, пришлось сказать, что покупку машины мне в ближайшие годы не потянуть, потому и учиться толку никакого. А начальник закончил поливать очередной свой цветочек и выдал многозначительное «хм».

Сегодня на работу я уехала на такси — испугалась идти с полной сумкой денег по своему дурному району. Был вариант перевести сумму со счета на счет, но из-за пятипроцентной комиссии меня задушила жаба. Теперь же, отдав все накопления кассиру, я чувствовала себя почти счастливой и свободной, как птица. Все-таки в нашей стране деньги — груз. Не знаешь, что с ними сделать: то ли перевести в валюту, то ли положить в банк под процент, чтобы не потерять все нажитое непосильным трудом при очередном дефолте.

Сюрприз поджидал меня только один: вернувшись в «ГорЭншуранс», я обнаружила раздраженного начальника, который просматривал папку Олеси Александровны и вдруг вспомнил о прецедентном деле пятилетней давности. Отчего-то Гордеев был в дурном расположении духа и огрызался чаще обычного. В ультимативной форме велел найти мне старые документы по тому процессу, без них не возвращаться, раз уж я посмела задержаться с обеда. Забавно, что задержалась я, отдавая через банк деньги самому Николаю Давыдовичу, но причину уважительной не сочли. И следующие полдня напоминали концентрированную катастрофу. Оказалось, что вместе с очередным временным помощником начальника пропали и запрошенные данные. Сколько мы с Егором ни искали старый компьютер, некогда обитавший в приемной — на нашли. Для меня, к сожалению, как для своей, расстарались и поставили монстра получше, а куда делся прошлый ПК — не знал уже никто.

Мне было очень страшно идти к Гордееву с такими новостями, но куда было деваться. И примерно за два часа до конца рабочего дня я с понурым видом выслушала громкие обвинения в полной некомпетентности, угрозы увольнения, а затем «выяснила», что помимо электронного документооборота существует еще бумажный, и в подвале есть архив дел. При слове подвал воображение тут же подрисовало декорации из общежития, а еще парочку крыс. Пришлось приложить усилия, чтобы не только выкинуть их из головы, но еще убедить себя, что в «ГорЭншуранс» не может быть никакой сырости или антисанитарии. К счастью, так и было.

Архив располагался напротив поста наблюдения охраны, и открыли мне без вопросов, но на этом приятные новости закончились. Количество полок, где располагались папки с документами, тянулись на метры. Такое в американских фильмах, разве что, можно увидеть. Охранник, по старой памяти сжалившись надо мной, предложил крутить лампочку в свисающий с потолка патрон, и я охотно согласилась. Право, представила уже, как буду ковыряться в документах, зажав в зубах фонарик — то еще удовольствие.

Я мужественно искала стеллаж, подписанный фамилией начальника, однако, когда увидела количество пылящейся на нем макулатуры, с грустью посмотрела на телефон. На часах было шестнадцать пятьдесят… До начала рабочего дня оставалось чуть меньше пятнадцати часов. За это время следовало изучить все документы.

Единственная лампочка, которой меня обеспечили, висела над свободным пространством у входа, и я, подумав, приволокла под нее стоящий около стены стол, чтобы было удобнее вытаскивать коробки. Я знала, что дело было давним, но в системе расстановки коробок пришлось разбираться. Потратив на ковыряние в документах не меньше часа, я обнаружила приблизительное время, когда случился прецедент. Но у меня на подходе было восемь наиболее подходящих по датам коробок и, видимо, вся ночь. Оставалось надеяться, что ни Гордеев, ни сортировщики бумаг ничего не напутали.

Тяжело вздохнув, я начала вчитываться в дела. Получалось не быстро, и когда примерно на третьей коробке внезапно открылась дверь и на пороге появился Ванька, я не стала отказываться от символического, как мне показалось, предложения помощи. Предпочла даже позабыть об Оксане Александровне и обогревателе, лишь бы выбраться отсюда поскорее. Даже подумала, что если меня избавят от ночи наедине с одними лишь пыльными бумагами, это своего рода искупление грехов выйдет. Живя в общежитии, я не считала себя нежным цветочком, но также и от помощи не отказывалась. Жизнь и не такому научит. В общем:

— Это тебе, — сказала я Ваньке, плюхая перед ним четвертую коробку.

— Не поднимай такую тяжесть, — раздраженно ответил он и сорвал крышку, поднимая в воздух столб пыли. — Я сам, — голос прозвучал приглушенно от сдерживаемого кашля. Но разве пристало настоящему мужчине прочищать при даме дыхательные пути. Да предпочтительнее задохнуться!

— Какими судьбами? — решила задать вопрос, чтобы не показаться совсем уж невежливой. Хоть тут решила проявить гостеприимство.

— Отец так громко бушевал, что я подумал: помощь не помешает, — соврал он с честным видом, а затем закатил глаза. — И извиниться за вторжение к вам домой. Следовало предупредить тебя.

И все-таки это было искупление грехов. Что ж, способ он выбрал достойный, а главное действенный. Пристать с извинениями к человеку, когда он не может убежать, куда более эффективная тактика, чем обыкновенное преследование.

— Это Лоне следовало предупредить, — миролюбиво ответила я.

Бесспорно, он не был виноват, и я это понимала. Причиной моей вспышки была не злость, а банальный стыд. И раздражение, что сестра полагала, будто все сделала правильно.

— Да, и с тех пор вы не разговариваете, а на обед в привычной компании ходите по очереди, — подколол парень.

— Так совпало, — сухо парировала, причем не соврала. Например, этот обед я провела в банке, а за день до того сестра не успела развести документы к обеду и не пришла. Спорю, она меня избегать не собиралась.

— Значит, у нас все нормально? — издевательски уточнил Ванька.

— Более чем, — по возможности беззаботно сказала я, про себя фыркнув.

А он, выходит, чувствовал мое отношение, но не разобрался в причинах. Я была несколько враждебно настроена по отношению к Ваньке уже достаточно давно, другое дело, что занятый своими делами он мог этого не заметить. А уж когда я чуть не выставила его из собственного дома пинками… тут, пожалуй, антипатия станет очевидной, как бельмо на глазу!

— Что ж, — попытался закинул еще одну удочку Ванька. — Я рад, что у нас все прекрасно и не о чем переживать.

— Вне всяческих сомнений, — кивнула.

— Хорошо.

— Хорошо.

Это звучало так абсурдно, что я не улыбнулась только усилием воли. Не хотела, чтобы он заподозрил в моем отношении насмешку.

— Саф, — вдруг позвал меня Ванька. — Знаешь, у меня никогда не было ни братьев, ни сестер, но я всегда хотел, чтобы рядом был человек, который поймет причины моего поведения, протеста. А у вас такая сильная связь. Нечасто встретишь, и…

Тут я не выдержала и зашипела:

— Она уехала, Ваня, какая теперь уже связь? Мать уехала, оставила нас, Лона уехала, оставила меня. У нас в семье принято сваливать и делать вид, что проблем не существует. Я так не умею. У меня проблема: меня бросила сестра, мать меня никогда не поддержит, а живем мы в помойной дыре. Я не стану делать вид, что так и должно быть. У тебя одни проблемы, у меня — другие, у всех они есть, просто разные. Поэтому мы друг другу советами помочь не сможем.

Я действительно не понимала Ивана, а он — меня. При том, что перед ним была четкая, проторенная дорожка к успеху, он мечтал о свободе. Я же, наоборот, была свободна в своем выборе, как птица, если, конечно, учесть, что по праву рождения мне возможностей не досталось вовсе. И, поначалу казалось, что нам бы поменяться местами, и все были бы счастливы. Но, разумеется, в каждой жизни были свои подводные камни. Жить в кандалах из отцовской воли не менее сложно, чем в отсутствие денег.

Примерно сорок минут еще мы копались в документах в полной тишине. При том, что Гордеев сказал мне имена, я на его память полагаться не стала и пыталась вчитываться в дела. Ванька занимался тем же, но у него получалось чуть медленнее из-за отсутствия опыта разбора юридических документов. Мы поторчали часов до десяти, ничего не находили. Когда перед нами стояла уже последняя коробка, мы обреченно переглянулись. Да, понимали, что больше нигде злосчастная папка быть не должна, и все же было ужасно страшно подумать, что произошла путаница с годами и придется перерыть все остальные коробки на полке.

Вытаскивая папки из коробки по одной, мы не без ужаса в глазах переглядывались. Каждый новый комплект документов будто не приближал нас к цели, а отдалял от нее. Я уже готова была хвататься за голову, когда нужные бумаги попались Ваньке. Казалось бы, дело сделано, но стресс оказался силен и мы, вцепившись в папку, начали читать. Разобраться оказалось попросту невозможно, но остановиться — тоже никак.

— Черт возьми, мы ее нашли, — озвучил Ваня общие мысли. — Даже не верится.

Глядя на груду как попало разбросанных бумаг, я тоже не особенно верила. В ней можно было запросто пропустить нужные документы, и вряд ли мы вернулись бы именно к ним, скорее всего, решили бы расширить область поиска на другие года. Мы с Ванькой переглянулись и внезапно заулыбались, видимо, от нервов.

— Это надо отметить, — объявил Ванька, хватая меня за руку. — Пошли.

— А как же… — указала я на разбросанные бумаги.

— Завтра соберем. Мы выполнили задание, и теперь это нужно отметить. Отец так рвал и метал, что я правда подумал: уволит! Не помешает выпить и успокоить нервы.

***

Он притащил меня в какой-то бар поблизости от работы. Я в нем никогда не была, хотя несколько раз присоединялась к компании Ритки и Иришки, которые не упускали случая повеселиться, если на то была достойная причина. Как, например, коньяк по случаю утверждения меня в должности помощника Гордеева. Отмечали от рождения племянников до покупок машин, от сдачи квартального отчета до годовщины работы. И мне нравилось, что в жизни находилось место для праздника. Их веселье казалось… уместным. Этот же опыт посещения заведения вдвоем с человеком, который, несмотря ни на что, нравится, был в новинку.

Бар, куда привел меня Ванька, был темным, но стойка красиво подсвечивалась огоньками, так и приманивая взгляд. И все то время, что Ванька заказывал напитки, я смотрела, как свет очерчивает его широкие плечи. Было красиво и чуточку грустно. Я на мгновение позволила себе представить, что мы пришли сюда как пара, а не как коллеги, только что выполнившие трудное задание. Интересно, куда он повел Олесю Александровну? Думается мне, не в бар. Меньше, чем дорогой ресторан, она бы не оценила. Хотя, может и не оценила, с учетом того, как быстро они с Ванькой разбежались.

Он вернулся к нашему столику быстро и, не став заморачиваться долгими обдумываниями тоста, повторил то, что уже было звучало сегодня:

— За то, что у нас все отлично, — и поднял свою стопку в воздух.

— Нормально, — поправила я, запомнившая разговор от и до.

— Хорошо, — решил он оставить последнее слово за собой.

Усмехнувшись и не став спорить, я выпила мартини залпом и только потом поняла, что, вероятно, не следовало бы. Но Ванька прикончил свой ром так же, а еще перевернул стопку вверх дном, как в фильмах иногда можно увидеть, и это придало мне чуточку уверенности. То есть мы пришли не выпить, а напиться. Что ж, это открывало некоторые весьма забавные перспективы.

— Ну, — начал он, пригвождая меня взглядом к месту, а в глазах его плясал дьявольский огонек, который в те времена сводил меня с ума. — Значит, Лона выходит замуж и Лона переехала к жениху.

— Она тебе о нем рассказывала? — После совместных поисков папки я чувствовала себя куда более мирно настроенной по отношению к Ивану и даже готова была на некоторую откровенность. В конце концов, самый страшный мой секрет он уже узнал.

— Немножко. И, как я понял, тебе ее избранник не нравится.

— Нечему там нравится, — фыркнула я. — Он, вроде бы, симпатичный, думаю, он нравится Лоне внешне, но он такой надменный и эгоистичный, он унижает других людей и считает, что имеет на это право, потому что он…

Взглянув на Ваньку, я как-то примолкла, потому что чуть было не сказала «красавчик», а ведь сидящий передо мной парень обладал куда более броской внешностью, которой пользовался, не стесняясь. Так стоило ли обсуждать при нем похожий случай? Тем более, что я успела выяснить: Иван Гордеев и сам далеко не ангел.

— Потому что он красавчик, — закончил Иван и хмыкнул. — Ты любишь вешать ярлыки и общаться с людьми сообразно им.

— Я не вешаю ярлыки, — возмутилась.

Но, конечно, вешала.

— Ты выгнала меня из своего дома, потому что думала, что и я на вас ярлык повешу.

— А тебе, конечно, все равно, как мы живем.

— Мне все равно.

— Если бы тебе было все равно, ты бы не начал этот разговор, — парировала я ловко, ткнув ему в грудь пальцем и, видимо, немало этим позабавив.

После этого Ванька присвистнул, усмехнулся и откинулся на спинку стула, все еще сверкая глазами. Сдается мне, беседа доставляла ему удовольствие.

— Да, мне не все равно. Мне не все равно, что ты к этому так относишься. Тебе кажется это клеймом, не так ли. Друзья ничего не знают, с сестрой поругалась, потому что она привела меня к вам домой. Тебе не кажется это… ненормальным.

— Здорово выкрутился, — сощурилась я как кошка.

Отсмеявшись, Ванька направился в бар за добавкой выпивки, коснувшись моего плеча, что окончательно дезориентировало. Я снова уставилась ему в спину, но внезапно он обернулся и подмигнул мне. Как знал, что буду смотреть. Я смутилась, но лишь махнула ему рукой, обозначая приветливое равнодушие. Он вернулся с подносом, на котором стояли два мартини и две стопочки рома.

— Предлагаешь продолжить в том же ключе? — указала я на свой бокал.

— Полагаю, что если мы расширим ассортимент, то разговаривать мне будет не с кем.

— Я крепче, чем ты думаешь, — отмахнулась.

— Не сомневаюсь, — кивнул он и, подмигнув, продолжил: — Но не по части выпивки.

Мы встретились глазами, и будто невидимая, гипнотическая ниточка протянулась, как вдруг Ванька моргнул, разрывая ее, улыбнулся и уселся на стул. А я попыталась унять участившееся сердцебиение. Это было очень странное чувство, куда более волнующее, чем глупая безответная влюбленность, давно уже погасшая. В его поведении мне почудилось большее. Возможно, знак.

— Знаешь, это… диссонанс, — продолжила я прошлую тему. — Я, может, и маленькая, но в этом общежитии, с теми возможностями, в которых я родилась, мне тесно. Однажды я вырвусь на волю из клетки.

— И ты думаешь, что на этом клетки закончатся? — мрачно усмехнулся Иван.

— Определенно нет, но ведь ничто не мешает выбрать ту, которая по душе лично мне, — пожала я плечами.

— И какая она?

Вопрос меня удивил настолько, что я вгляделась в лицо Ваньки. Но он был серьезен, ничуть не издевался. Даже казался… заинтересованным? Смотрел на меня блестящими глазами, но уже без улыбки, касался пальцами стекла стопки, но не собирался пить, судя по всему. Как говорится, превратился в слух.

И тут я задумалась.

— Ну, я бы определенно много и успешно работала. Само собой, иначе жить скучно. Жила бы в многоквартирном доме, дралась с соседями за парковочные места, любила бы приглашать в гости, особенно сестру. Только без ее этого Романа. Квартиру бы обставлять роскошно не стала, но у меня было бы много шкафов, чтобы ничего нигде не валялось и, возможно, теплый пол. Я бы предпочла иметь окна на юг, чтобы было много света и тепла. Да, возможно, я была бы замужем, но уж точно не за квартирой, как мама, а за мужчиной, который бы меня ценил. Такой, какая есть. Он бы никогда даже не заикнулся о том, чтобы я сделала пластику груди. — В этом месте Ванька рассмеялся. — По утрам мы бы готовили друг другу какую-нибудь глупую, натуральную еду и обменивались контейнерами, а потом расходились на работу. Он был бы каким-нибудь занудным начальником и получил вдвое больше меня, а я бы говорила, что это лишь потому, что я ему помогаю… — Глядя на странное выражение лица собеседника, я спохватилась: — Вань, ты что, правда слушаешь этот бред? Я же на ходу сочиняю.

После этого я рассмеялась, а парень лишь улыбнулся и ответил:

— Зато у тебя получается здорово и складно. На мою мечту совсем не похоже.

— А ты бы хотел исколесить все горы, покорить Эверест и попасть в книгу рекордов Гиннеса?

— Возможно, — скупо ответил он.

— Я тебя… я тебя чем-то расстроила?

— Разве что тем, что, в отличие от меня, четко представляешь, чего хочешь.

Он выглядел по-настоящему грустным, и отчего-то совсем по-новому на меня смотрел. Я не понимала этого, ведь, казалось, совершенно ничего не изменилось. Я все еще была той же самой задиристой Сафри, продолбившей десять этажей вверх из курьерской службы прямо в приемную Николая Давыдовича.

— Срочно допивай свой ром, — потребовала у парня. — Я принесу еще сама.

И он покорно одну за одной опрокинул обе рюмки, а потом перевернул их совсем как первую.

Когда стопок стало восемь, а я перешла на ром, последние остатки печали испарились бесследно. Ванька отчего-то разоткровенничался и рассказал мне о своем детстве. О том, что сдержанный отец в отсутствие матери пытался с малолетства привить ребенку «правильные» взгляды на жизнь, от чего, видимо, и пошло отторжение. От него требовались постоянные успехи в учебе, спорте, общении. Но, несмотря на то, что Ивану все это давалось без особенных проблем, он не желал приобщаться к семейному страховому бизнесу. Хотелось большего, хотелось самостоятельности. Он ненавидел политиков вроде Новийского, застегнутых на все пуговицы и переживающих о желтой прессе, совещания по процентным ставкам и сухость — неизменную спутницу этого мира. Думаю, это произросло из отношений с отцом — далеко не самым сердечным человеком, но копаться в причинах — дело неблагодарное. Иван Гордеев не желал «править» в «ГорЭншуранс», а его отец всячески пытался нацепить на наследника сбрую.

— Тебе бы летчиком стать, — подшучивала я, когда мы выходили в холодный ночной воздух. — Любишь высоту, адреналин и красивых девушек. Точно летчиком.

— Летчики — тоже каста, Саф, — отвечал он. — Они ничуть не лучше отца и его друзей, только чуть в другой плоскости существуют.

Голос Ваньки звучал приглушенно, потому что тот прятал нос в вороте куртки.

— Кем же ты хочешь стать, когда вырастешь? — рассмеялась я от несуразности ситуации, ведь к двадцати пяти годам можно было уже и определиться.

— А черт меня знает, — фыркнул он, однако. — Я об этом мало думал, раньше полагал, что отец прав. А когда уехал… вот тогда понял, что жизнь не ограничивается стенами «ГорЭншуранс». Может, я вообще музыкантом бы стал. Я классно играю на гитаре.

— Да? — заулыбалась я.

— Да, — хитро ответил он. — Я тебе как-нибудь сыграю, если очень попросишь.

— Ты говорил об этом Николаю Давыдовичу?

— Нет, — хмыкнул Иван. — Но у него нюх, как у гончей. Он чует, — сделал парень страшную гримасу.

Странно было бы, если бы не почувствовал, учитывая, что Ванька исколесил половину Азии. Но даже несмотря на алкоголь, об этом я предпочла промолчать. И именно в затягивающейся паузе я увидела прямо перед нами выходящего из очередного заведения Бесхребетного. Вдруг стало так чертовски тошно, ведь я уже почти забыла тот их разговор с Романом. Не знаю, что мне вздумалось доказать, может, я все-таки слишком много выпила, но я схватила Ваньку за плечо и зашипела:

— Поцелуй меня, быстро!

Он слегка опешил, не спеша выполнять сказанное.

— Я серьезно!

И стрельнула глазами в сторону компании Бесхребетного. Парни меня еще не увидели.

— Бывший? — тут же прозрел мой собутыльник.

— Вроде того, — отмахнулась. Объясняться времени не было, а солгать Ваньке в глаза оказалось сложно, хоть это и выставило бы меня чуть более роковой, чем я являлась на самом деле. — Ну так что, поцелуешь?

— Ну, держись.

Держаться стоило. Он еще не коснулся моих губ, а я уже передумала, потому что понимала: я слишком неопытна в этом вопросе, чтобы не разочаровать. Да и представляя себе поцелуи Ваньки, я думала не о пьяной прогулке по улице и притворстве с целью что-то кому-то доказать. И тем не менее не отстранилась. Я просто не смогла. Соблазн взял верх, и я, широко распахнув глаза, наблюдала, как приближается его лицо к моему. Видимо, Ванька и сам понимал, насколько странным является для меня все происходящее, он коснулся моих губ осторожно, медленно, и я запоздало приоткрыла рот, с трудом вспоминая, что со мной уже происходило нечто подобное. Хороша ли была я? Не знаю, когда-то давно меня этот вопрос не волновал вовсе, не то что теперь. Я со второй попытки опасливо закрыла глаза и сделала ход со своей стороны: коснулась его губ языком. Это было слишком дерзко, однако после такого Ванька перестал осторожничать, и поцелуй превратился в настоящий. Секундное привыкание, а затем я подхватила заданный ритм движений и наклонов головы. Ощущений было масса, сначала мною владело любопытство, но в какой-то момент разум все-таки поплыл, и реальность завертелась, и я перестала осознавать, что все это игра на публику. Я стояла на цыпочках, обвив руками шею парня, в которого была влюблена, и наслаждалась его прикосновениями. Мне все казалось реальным. Мне казалось, что этот вечер изменил что-то и для Ваньки тоже, сделал нас ближе. Я хотела, чтобы это было правдой. Я хотела продолжения.

И было так жарко на промозглой улице в кольце рук Ваньки. Спорю, компания Бесхребетного уже давно прошла мимо. Возможно эти парни были так заняты собой, что даже не заметили меня, но это утратило первостепенную важность, поскольку попытка доказать собственную значимость внезапно подарила мне то, о чем я и мечтать не осмеливалась.

Ванька оторвался первым.

— Вау. Думаешь, поверят? — спросил он с улыбкой.

— Обязательно!

Даже я поверила, хотя не поручилась бы, что права в своей вере.

— Тебя проводить домой?

— О, нет, — отмахнулась я. — Я лучше заночую в «ГорЭншуранс». Метро уже закрылось.

Внезапно накатила неловкость.

— Я провожу тебя до дверей и поеду, если не возражаешь.

Закрывшись в приемной «ГорЭншуранс», я не могла отдышаться, улыбалась как дурочка и то и дело трогала пальцами губы. Ни о каком сне не могло быть и речи. Да, в ту ночь я окончательно, по уши влюбилась в парня, который был вежлив даже после восьми стопок рома…

 

Глава 3

Я все утро настраивала себя на то, что сделаю вид холодный и неприступный. В точности как положено разумной девушке, не питающей иллюзий по поводу давешнего поцелуя. Однако в попытке не сорваться и не побежать в кабинет Ваньки с извинениями и объяснениями оказалось невероятно сложно. Я понимала, что для него рядовой поцелуй значил ничуть не больше того же флирта, улыбок и прочих жестов внимания, коими он легко одаривал знакомых девиц, но мне все равно было сложно усмирить бушевавший внутри ураган. Ведь что-то случилось, изменилось. Я это почувствовала, а будучи по натуре деятельной непоседой, едва могла усидеть на месте. Мне всегда было проще расставить точки над «ё», а ожидание и неизвестность быстро вводили в состоянии апатии.

Так и сидела в нерешительности, пока в районе десяти часов Ванька не прошел мимо меня в кабинет отца, подмигнув. Я не поняла, что это значило, лишь закусила губу и накрутила громкость на плеере, чтобы вытеснить громкими голосами те, что кричали в голове, требуя разъяснений. Надеялась, что это поможет сосредоточиться вернее, ведь у меня, как обычно, была уйма заданий, а связанных с душевным состоянием поблажек трудовой договор не предусматривал.

В последние недели Николай Давыдович все чаще таскал сына вместе с собой по всем совещаниям, закрывался в кабинете и что-то объяснял. На Ивана он времени не жалел, и потому скидывал на меня кучу обязанностей, чтобы высвободить время. Дошло до того, что случались конфузы: не особенно представляя, насколько далеко распространяются мои полномочия, я пару раз принимала документы, которые Гордеев должен был получать только в руки. Переняв замашки Катерины, я без труда отваживала визитеров от кабинета начальника, даже если они имели прямо противоположные указания. Начальник, к счастью, относился к подобным промахам снисходительно, в отличие от моментов, когда я беспокоила его «ерундой». Последнее, к слову, случалось куда чаще.

Занятые теориями мирового господа Гордеевы не вышли из кабинета до самого обеда. Всеми силами стараясь не расстраиваться, я, при поддержке Катерины, спустилась вниз, чтобы присоединиться к привычной компании. Теперь, особенно с появлением Ивана, соседка по приемной стала охотнее пересаживаться за наш столик, по чуть-чуть очеловечиваясь и спускаясь со своих высот на грешную землю.

На этот раз мне не везло: в фойе стояла сестра. Она разговаривала с Егором и явно дожидалась возможности отправиться на обед, пока Рита и Иришка, как два стервятника, наблюдали со стороны. Когда я подошла ближе, Лона бросила на меня полный надежды взгляд, и я едва успела остановить порыв спасти ее из лап словоохотливого! Т-шника, а затем рассказать ей, что со мной приключалось за последние дни. Но горечь взяла верх. Прошло слишком мало времени. Комната сестры, прежде казавшаяся мне более уютной, чем собственная, превратилась в чужое, запустевшее, недружелюбное помещение, бывать в котором совсем не хотелось. Без разбросанных тюбиков с косметикой и яркого пальто в шкафу, без вечно брошенных прямо на ходу тапок и сверкающей бижутерии. Из моей жизни исчезла теплота, и все внутри вымерзло. Мне сделали больно, и я захотела ответить тем же.

— Спорю, он рассказывает о своих проводочках, — кисло сказала Иришка, не отрывая от моей сестры недоброго взгляда. Как ни крути, а Егора она клеймила своей собственностью и несмотря на разрыв отдавать не желала. — Как ей удается слушать все это с таким спокойным видом?

— Тебе не кажется, что пора бы уже помириться? — поинтересовалась я у девушки.

— А тебе с сестрой? — поинтересовалась она весьма безжалостно. — Раньше расставались с трудом, а теперь?

Она была права, конечно, но довод в споре выбрала безобразный.

— Именно поэтому у меня есть причины на нее злиться, а у тебя какие? Он тебе не изменял, не оскорблял, проявлял внимание. Если ты заранее знала, что вы друг другу не подходите, а это бесспорно, к чему обиды?

Попыхтев от раздражения, Иришка снова посмотрела на Лону и Егора, и остальные последовали ее примеру. Сестра все еще продолжала кивать и улыбаться в ответ на слова парня, а он заливался соловьем, разглагольствуя на темы ей неинтересные. Зная Лону, я была уверена, что она попыталась бы поддержать разговор и об адронном коллайдере, поскольку была одержима идеей нравиться всем окружающим. Но Егор этого не понимал. Видимо, думал, что, наконец, нашел идеального собеседника.

— На обед идете, или беседами насытитесь? — поинтересовалась Рита.

Спасенная Лона тут же уцепилась за эту идею, вежливо улыбнулась, поблагодарила Егорку за занимательный рассказ, а потом шустро-шустро направилась к нам. Не сдержавшись, я хмыкнула и тут же себя отругала: если человек обижен, он должен сохранять вид оскорбленного достоинства. Никаких смешков, никаких эмоций! Но губы так и плясали, норовя сложиться в улыбку и заставляя меня сожалеть о своем поведении еще сильнее.

— Гордеев вчера был в бешенстве. Спустился в бухгалтерию и давай устраивать нашей начальнице разнос, — кисло сообщила Иришка, толкая выходную дверь. — Должно быть, у тебя стальные нервы. Я бы работать на такого человека не смогла.

Я с ней была полностью согласна: не смогла бы. Они с моим начальником оба отличались удивительной неуступчивостью. Потому, боюсь, если бы возник спор, живым из него вышел бы только один.

— Кстати, а почему тебя полдня не было на месте? Ни на обеде, ни после? — тем временем продолжала Иришка.

— Гордеев сослал меня в бумажный архив искать старые папки, — ответила я, почти не согрешив против правды.

И я уже думала: миновало. Иришка понимающе покивала и потеряла ко мне интерес, но вмешался куда более бесхитростный, а оттого опасный Егор:

— Странно, я видел, как ты выходила из здания за пять минут до обеда.

Он так простодушно уничтожил мое алиби, что даже рассердиться не удалось. Но был и плюс: я сама хотела, чтобы парня простили и приняли назад в нашу тесную, дружескую компашку. И раз он разболтал мой расчудесный секрет, Иришка смилостивилась моментально!

— Я ходила по делам, а потом сразу спустилась в архив, — ответила кротко. Но потом решила сменить тактику на нападение и пресечь дальнейшие расспросы: — Так пойдет?

Суеверие, возможно, но мне не хотелось говорить о покупке квартиры, потому как все было слишком зыбко. Казалось, это как со снами: озвучишь — не сбудется. Хотелось подержаться руками за бесценные, едва тронутые штукатуркой стены, а уж потом только говорить, что они есть. Со вчерашними пыльными архивами я даже полюбоваться окнами не успела. Те, что принадлежали моей будущей лучшей в мире квартирке располагались на втором этаже и выходили во двор. И я уже тогда представляла, как соседи будут мешать спать хлопками дверей своих авто.

— Неспроста Сафри темнит, как думаешь? — ткнула Иришку Рита. — Срочно нужно выведать все подробности.

— Я расскажу, когда придет время. Хорошо? Страшно сглазить, — урезонила, не став скрывать причину молчания.

Но только мы сели за столик и заказали бизнес-ланч, как дверь открылась, впуская Ивана Гордеева. И у меня снова екнуло сердце. Забывшись, я залюбовалась тем, как он снимал куртку, стягивал шарф и направлялся к нашему столику. Ванька был так чертовски хорош (как всегда, но после поцелуя — особенно), что оторваться было сложно. Я едва заставила себя нейтрально улыбнуться и отвернуться. Но это не помогло: я слишком отчетливо ощущала его присутствие.

— Ну как, после вчерашнего голова не болит? — спросил он, присаживаясь рядом, да так близко, что коснулся меня бедром. Забывшись, я повернулась и невольно взглянула на губы, которые недавно так сладко целовали мои и вспоминались всю ночь.

— Нет, благодарю, — ответила я, может быть, излишне сухо. — А ты как? — не придумала ничего другого.

— Увы, но я к алкоголю привычный, — подмигнул он мне снова.

Я попробовала порыться в голове в поисках каких-нибудь еще слов, но ничего не обнаружила. Я только чувствовала его тепло, слишком близкое к моему, и наслаждалась непривычным состоянием подвешенное™. А еще испытывала жгучий стыд за то, насколько хорошо мне было.

К несчастью, наш разговор расслышали, грамотно расшифровали и спустили меня на грешную землю:

— Это после пыльного архива у тебя голова болит, Саф? — уточнила Рита издевательски. — Не слишком ли много секретов у тебя появилось?

В любой другой день укол достиг бы цели, но прогрессирующая дезориентация, причина которой сидела справа от меня, не позволила ответить в том же ключе. Только холодный душ в виде обиженного взгляд аЛоны отрезвил: сестра полагала, что я должна была поделиться с ней всеми тайнами, невзирая на обиды и катаклизмы. А опущенные уголки ее губ свидетельствовали, что прощения мне не видать еще очень и очень долго. Что ж, я извинений и не ждала — сама не находила сил на них.

— Секретов? — переспросил Ванька.

— Она куда-то бегала в обеденный перерыв, — тут же поведала Иришка. — Надеюсь, вы выпивали не в обед?

— А если бы так, ты бы на нас нажаловалась? — поддел ее Ванька, добивая хитрой, кривоватой улыбкой. Иришка на удивление растерялась и даже как-то засопела. — Не отвечай, это шутка, — усмехнулся он, наслаждаясь эффектом.

— Давай, Саф, помогать тебе никто не собирается. Осталось честно рассказать, пока мы не додумали что-нибудь совсем уж страшное, — поднажала Рита.

— Если все сорвется, я не буду с вами разговаривать год. — В этом месте не вовремя включились полученные знания в области юриспруденции, и вердикт был изменен. — Минимум полгода. От полугода до года, в общем.

— Не сорвется, — мягко сказал Ванька, игнорируя мой невроз. И, наверное, не услышь я это и не взгляни на него, ни за что бы не призналась, но внезапно открыла рот, и правда как-то сама оттуда выкатилась.

— Я сделала взнос в долевое строительство, — сказала. Ну а потом… меня будто прорвало: — Я говорила с Николаем Давыдовичем, и он сказал, что есть такая возможность, особенно выгодно для сотрудников. Понимаете? У меня будет собственное жилье!

— Саф, — решительно перебила меня Рита, подняв бокал. — Я официально поздравляю тебя от лица всех жителей планеты! Это успех.

Выдохнув, наконец, я сделала глоток кофе и только потом сообразила, что это не полноценный тост, не алкоголь. Состояние было странное, даже голова от волнения закружилась.

— Ты же такая маленькая, — услышала я тихий голос Ваньки. — Неужели ничего не боишься?

Я бы хотела сказать, что после этих слов утонула в его глазах, и все такое, но вместо этого услышала, как резко отодвинулся стул Лоны. Сестра встала и направилась в уборную. Она выглядела очень расстроенной. И я ее прекрасно понимала. Ей стало не к кому возвращаться. Последний человек, который ее ждал, в надежном месте, просто взял и ушел. Теперь она была обязана меня понять: наша жизнь менялась, а перемены, как известно, зачастую болезненны.

— Саф, — отвлекла меня от переживаний Ритка. — Говоришь, голова не болит? Значит, будет! Мы просто обязаны обмыть твое приобретение.

***

Мама и Лона всегда были не разлей вода. Созванивались каждый день, планы строили, впечатлениями делились, мой дурной нрав обсуждали. Спорю, после новости о том, что я собралась уехать, Лона позвонила матери в слезах и попросила помощи в тяжком деле примирения со строптивой сестрицей. Видимо, так они и дошли до идеи устроить знакомство семьями. Роман и его родители и наша крайне недружная семейка.

Услышав предложение встретиться, я фыркнула от удивления. Потому что мысли полезли в голову совсем уж дурацкие. Отчим никогда не старался ради нас принарядиться, и каждый раз, когда мы приходили в гости, он появлялся из комнаты в растянутой майке, почесывая пузо. Когда-то я видела его и одетым: до их с мамой свадьбы, пожалуй, но с тех пор прошло столько лет, что образ окончательно стерся из памяти Должно быть, приди я на встречу, таращилась бы на него весь вечер, задаваясь вопросом: а не надел ли он любимую, едва не рассыпающуюся майку под рубашку?

Мероприятие планировалось весьма помпезное. Родители Романа решили произвести впечатление, полагаю, чтобы доказать свое превосходство над простоватыми родственниками невесты, и пригласили нас в «очень приличный ресторан». Именно так выразилась мама в телефонном разговоре со мной. И первой моей реакцией было решительное «нет». Я не желала знакомиться с родными Романа — я даже со своими не находила общий язык. Но знала, что мне бы этого не простили, и спустя час уговоров пообещала прийти.

К счастью, мне представился повод не явиться: Гордеев потребовал, чтобы именно тем субботним вечером я приехала к нему домой для «обсуждения деловых вопросов». Размытая формулировка намекала на бизнес столь же скользкий, и когда я увидела в роскошной гостиной начальника Сергея Новийского, все встало на свои места.

Если на этот раз, вне офиса, он и был одет более фривольно, выражалось это лишь в шейном платке вместо галстука. Этого мне оказалось мало и, дабы снизить градус снобизма, я оторвала взгляд от текстурированного клетчатого пиджака, и уставилась на его ноги в поисках типичных, плебейских черных носков. А обнаружила домашние, пушистые тапки, что меня полностью удовлетворило. Захотелось даже спросить, насколько сильно Сергей Афанасьевич переживал из-за столь вопиющего несоответствия запланированному образу. А еще было очень интересно: было ли смешно Гордееву снабжать высокого гостя таким своеобразным предметом гардероба.

Вытряхнув из головы неуместные мысли, я поприветствовала Сергея и уселась на диван. Николай Давыдович был чем-то занят, и требовалось его дождаться. Вдвоем. Я с надеждой посмотрела на дверь, мечтая, чтобы в проеме появился Ванька, но чуда не случилось.

— Я смотрю, вас балуют, — весьма дружелюбно заговорил со мной Новийский, немного разряжая обстановку. Я вежливо улыбнулась, не совсем понимая, что он имеет в виду. Однако для особо одаренных не преминули пояснить: — Я имею в виду, что другие помощники Гордеева при наших встречах не присутствовали.

— Эм… — на мгновение потерялась я с ответом, почувствовав себя глупенькой маленькой девочкой рядом со взрослым дядей, который только что сказал ей, кем лучше стать в жизни. — Спасибо.

Я не была уверена, что в таких случаях благодарят, но ничего более путного в голову не пришло, и мы продолжили сидеть в неловком молчании. Ожидая Гордеева, каждый занимался тем, что придумал: Новийский рассматривал книжную полку, я непроизвольно терзала кутикулы пальцев.

— Вы смотрели фильм «Черный лебедь»? — повернулся ко мне Сергей снова.

— Пару лет назад, — призналась, с трудом припомнив сюжет, состоявший, преимущественно, из борьбы героини с самой собой.

— Там девушка тоже сдирала с себя кожу и кончила плохо, — сообщил он буднично, а меня аж передернуло.

— Но все-таки историй о том, как плохо кончают изменщики, в разы больше, — не выдержав, ответила едко.

Новийский, явно не ожидавший наезда со стороны какой-то мелкой профурсетки, замер с открытым ртом, а я тут же пожалела о своих словах. Спасло меня только появление хозяина дома. Сергей переключился на более воспитанного собеседника, а я покраснела и уставилась на темный экран телефона. Было ужасно стыдно за свой детский порыв, но… я и была ребенком. Пыжилась в попытке доказать, что уже взрослая и серьезная, а на деле все портила и срывала. Забегая вперед, скажу, что именно Сергей Новийский научил меня гасить эти души порывы. Как знать, возможно, в тот вечер он уже мысленно меня перевоспитывал, а я и не знала.

Оказалось, целью вечера было обсудить все важные пункты документов о разводе. Новийский хотел закрыть этот вопрос как можно быстрее. После обвинения в трате средств на любовника, Юлия здорово перепугалась освещения своего поступка в прессе и отказалась от притязаний на совместное имущество и тихий разрыв отношений без огласки. А Сергей, не будучи дураком, понимал, что как только ее шок пройдет, желание вернуть себе шикарную жизнь возьмет верх. Ситуации могло помочь только быстрое урегулирование вопроса.

В ходе разговора Гордеев стал выяснять, что из недвижимости было нажито вскладчину, но Новийский его быстро осадил, сказав, что вся собственность оформлена на родителей Сергея, чтобы в случае чего она наследовалась, а не делилась пополам. Начальник лишь кивнул и сказал, что это «облегчает дело», а я, шокированная прагматичностью Новийского, задалась вопросом: с таким подходом не был ли обречен его брак с самого начала? Не странно ли это: создавать семью, заранее просчитывая варианты ее распада?

На таком фоне мне вдруг подумалось, что наша чокнутая и честная до зубного скрежета семейка еще ничего! Отчим терпеть не мог нас с Поной, я не одобряла конформистскую позицию мамы и не скрывала, а та считала, что у меня ничего не выйдет, сестра же понятия не имела, на кого из нас с матерью смотреть, а потому получала шишки ото всех сразу. Да, все это было, но мы не составляли контракты, не страховали отношения, а, в случае неурядиц, разгребались по-своему, без помощи закона. И, вероятнее всего, были куда счастливее!

В какой-то момент Гордеев попросил меня помочь с чаем, и там завязался один из тех забавных и откровенных разговоров, которые я за время работы в должности помощника большого босса успела полюбить.

— Поняли, зачем я вас пригласил? — поинтересовался Николай Давыдович.

— Нет, — честно призналась.

— Сергей Новийский — один из самых хорошо воспитанных людей из всех моих знакомых. Учитесь, — посоветовал, а я чуть не скрипнула зубами от досады. Но спорить было бесполезно: Новийский мог бы потребовать, чтобы начальник выставил меня вон, но не стал этого делать. Что-то в этом было. — Заметил, что вы его не жалуете.

Не несколько мгновений я задумалась: говорить или нет? Но решила, что не стану выгораживать Новийского перед человеком, которому обязана большим. К тому же, Гордеев не стал бы устраивать истерику праведного гнева, а полная информация в нашем деле лишней никогда не являлась.

— Он изменяет жене, — сказала я. — Я нечаянно застала его в кабинете с какой-то женщиной. А оперируем мы теми же самыми действиями, но в другую сторону.

— Вам ли не знать, Ульяна Дмитриевна, что истина на стороне денег? — ничуть не удивился Николай Давыдович. Я на него уставилась во все глаза: Гордеев оправдывал измену финансовыми возможностями. Такое я слышала впервые. Чаще это звучало как «с жиру бесится» и несло негативный окрас, а тут… — Никогда не делайте выводов, не зная ситуации. Это сбережет нервы и время. В первую очередь, вам. — Вглядевшись в мое лицо, Гордеев вдруг усмехнулся: — Или можете и впредь слушать анархичные речи моего сына и ненавидеть всех подобных Сергею людей. Проблема в этом? Он уже высказал вам свою позицию, не так ли? Только вы не забывайте, что, в отличие от вас, Иван получал по щелчку все и всегда. Это моя ошибка как отца: мне было проще от него откупиться, чем уделить столько внимания, сколько требует ребенок. Теперь я пожинаю плоды. И он будет. И вы будете, если не переборете в себе этот комплекс маленького, обиженного миром человека. У Новийского полно недостатков, но для вас должно быть значимо другое: он из той редкой когорты людей, которые чураются общения с нижестоящими. Прирожденный демократ. В вашем положении такими знакомствами не разбрасываются.

Да уж, Гордеев мои чувства не щадил, но был справедлив, а это стоило ценить. Поскольку все прошлые советы начальника оказывались дельными, я решила попытаться прислушаться и на этот раз тоже.

Следующий час, что мы просидели втроем, я старалась не только слушать, но и наблюдать за мужчинами. Они вели себя ровно и спокойно, несмотря на щекотливость ситуации и темы для обсуждений. Казалось, обсуждали сугубо деловые проблемы: никто бы не догадался по их виду об обратном. Наверное, немаловажной деталью являлось то, что собеседники были лишены неловких, выражающих неуверенность жестов, что характерно для актеров, медийных лиц… или же политиков. Это было общим, но некоторые вещи и разнились: например, Гордеев говорил отрывисто, короткими предложениями, а Новийский — мягко, гладко и без заиканий, которые можно зачастую услышать и во время университетских докладов, и с экранов телевизоров. Внезапно мне очень захотелось научиться вести себя с тем же достоинством, и я, пожалуй, впервые в жизни попыталась сложить руки на коленях и оставить в покое. Оказалось, что это очень сложно, а ведь существовала еще грамотная речь, мимика, умение вести беседу.

И я вдруг поняла, сколько усилий вложил Новийский в выбранный образ. Он не смог исправить только одно: поведение жены. Оно портило все. Дело было не в изменах, не в трате средств, не в чем-то еще. Юлия просто не соответствовала безупречному политику. Именно это понимание примирило меня с образом жизни и поведением Сергея, даже если это значило обжимания на рабочем месте с посторонними девицами.

По итогам вечера, мы собирались вместе и выходили с Новийским вместе. Он предложил подвезти, а я попыталась отказаться. Думала, что это жест вежливости такой, но в ответ получила весьма категоричное заявление о том, что девушке в одиночестве разгуливать ночью по городу не пристало, и брать такой груз на совесть Сергей Афанасьевич отказывается. Согласилась я скорее из мести: решила, что пусть пеняет на себя, раз упрямый. В наш район въезжать на такой роскошной машине было почти самоубийственно. Как ни удивительно, я не стеснялась показать свой дом Новийскому, ибо мы были настолько не ровней, что даже пытаться выглядеть лучше не стоило. И совсем не волновало, что он обо мне подумает. Не друг, не приятель, мне от него ничего не было нужно, оттого и мнение обесценивалось.

Мы ехали в молчании довольно долго, прежде чем Новийский завел весьма занимательный разговор:

— Как вам удалось настолько понравиться Гордееву? — поинтересовался Сергей тогда еще Афанасьевич.

— Ну, захват «ГорЭншуранс» я начала с охранников, курьеров, бухгалтеров и IT-шников, а закончила секретарем и родным сыном начальника… выбора не осталось, — отшутилась. Не понимала, что он рассчитывал услышать, но серьезные рассуждения о добросовестной работе точно не годились.

Новийский, однако, заинтересованно взглянул на меня и кивнул, признавая существование такого метода.

— Возможно, это единственный способ вписаться в его окружение, — признал Сергей. — Знаете, я видел не одного и не двух его помощников. По рассказам может показаться, что это не так, но все они были толковыми ребятами. Сдается мне, что главной их ошибкой оказывалось именно неумение просить и принимать помощь.

— Розовый текстовыделитель, — брякнула я вслух.

Помощь или нет, но вместе с канцелярской принадлежностью в первый день работы Катерина протянула мне оливковую ветвь мира. И я ее взяла. Неужели это было своего рода испытанием?

Заметив вопросительный взгляд Новийского, я попыталась пояснить:

— Это было первое, чем мне помогла Катерина… ну, секретарь Гордеева. Она дала мне розовый текстовыделитель, а я его взяла.

— Если человек не противится помощи извне, то можно идти к нему с вопросами в ответ. Это правило работы в команде, — кивнул он, признавая мою правоту.

— Как у вас с Гордеевым. Он пришел к вам с просьбой, и вы воспользовались ситуацией.

— Верно.

Внезапный удар по педали тормоза был настолько резок, что сработали ремни безопасности, не давая нам удариться о приборную панель. Отдышавшись и откинув волосы с глаз я обнаружила, что опасности не было, а мы просто стоим на светофоре. Первыми.

— Простите, — выдохнул Новийский. — Я всегда был аховым водителем. Отец раньше потешался надо мной: говорил, что я либо дослужусь до личного шофера, либо разобьюсь.

Попытка пошутить выглядела весьма неуклюже, но отчего-то не стала помогать Новийскому скрасить неловкость:

— Надеюсь… он у вас есть.

— Да, есть, — мрачно взглянув на меня, сообщил Новийский. — Но я бы советовал вам избавиться от столь вопиющей прямолинейности, — сообщил он буднично.

— Меня не учили следить за языком — тут вы правы, — пожала я тогда плечами в полной уверенности, что навык витиеватых разговоров мне в жизни никогда не пригодится.

Его полуулыбка, вежливая, но нечастая гостья на лице, прокатилась по губам и исчезла, оставляя за собой ровную линию, и я очень удивилась. Новийского действительно не раздражали мои ответы, хотя любой другой бы на его месте уже высадил попутчицу на ближайшей остановке. Сергей тронулся на зеленый, а я украдкой наблюдала за ним, поражаясь. Меня даже пугало то, насколько он был в ладу с самим собой. Это казалось ненормальным: Катерина, и та, порой, выходила из себя, а Новийский — нет. С другой стороны, может, дело было во мне? В глупенькой девчонке, ни на что не способной повлиять? К тому же, меня его реплики тоже отчего-то не трогали. Мы вели какие-то странные беседы, будучи абсолютно не заинтересованы друг в друге, и это поражало. Знаете, есть нечто мистическое в том, что ты встречаешь человека, который тебя совершенно не задевает. Ну что могло нас связывать? Да я бы в жизни не подумала в тот день, что однажды смогу стать супругой такого человека. Он мне даже теоретически не нравился.

Несмотря на просьбу высадить меня на остановке, Новийский на свой страх и риск въехал в наш дурной район. Ничего по поводу общежития не сказал, подметил только, что повезти меня было правильным решением. Я же сделала все возможное, чтобы побыстрее его выпроводить. Такую машину от злости могли поцарапать, но еще хуже — меня могли увидеть из окон соседи. Меня… и мужчину!

Не помню, чтобы когда-нибудь так спешила скрыться за дверями своей комнаты, но замерла, едва ступив за пределы лестничной клетки, так как разглядела в конце коридора тонкий силуэт. Сначала не поняла, что происходит, но потом осознала, что это Лона сидит под дверью. Я отправила ей смс о том, что на работе проблемы и в кафе я не приду, но никак не ожидала, что в ответ сестра явится лично. Однако ее тушь размазана, от помады остался один лишь яркий ободок, а на нижней губе остался яркий след от укуса зубов. Выплакалась, значит, и пришла рассказать о том, как я ее разочаровала.

— Я думала, что ты примиришься, — начала Лона в точности по плану. — Думала, что тебе не хватит духу устраивать мне то же, что и маме. Думала, что я и мои желания хоть что-то для тебя значат. — Внезапно сестра так резко вскочила на ноги, что я даже отступила на шаг от неожиданности. — Думала, что ты больше меня уважаешь, Ульяна! — уже на повышенных тонах. — Но ты всячески демонстрируешь нежелание иметь дел со своей семьей. Ты не пришла сегодня. Надеюсь, на этот раз ты правда работала, а не выпивала с Иваном Гордеевым или кем-нибудь еще из тех людей, которые достаточно хороши для тебя, в отличие от

нас.

Очень злы были ее слова, но оттого менее справедливыми не становились.

— Я работала, — ответила я резко, не соглашаясь с обвинениями.

— Да, я знаю. Ты такая занятая, боже упаси найти времечко на такую глупость, как знакомство с родителями Ромы. Для меня это было важно! Ты можешь это понять? Как отвратительно ты себя ведешь с тех пор, как я объявила о своем намерении выйти замуж… будто преступницей заделалась. Представляешь, как неловко мне было объяснять, что наша драгоценная старшенькая слишком занятая бизнес- вумен, чтобы выкроить один вечер и побыть с семьей?

Я лишь надеялась, что она при этом не сдерживала слезы. Плакать при сватьях и Романе — слишком много чести!

— Они же, вроде как, сами работают и прекрасно понимают, как это важно. Что тут объяснять?

— Да, конечно. Вот только все пришли, кроме занятой тебя. И пустой набор тарелок-вилок-ложек немым укором резал глаз весь вечер. Признай это: ты прячешься за своей работой, стараешься соответствовать окружающим. Говорить как они, вести себя как они. Будто мы хуже… Ты от стыда не пришла. Могла бы отпроситься у Гордеева, но решила, что мы того не стоим, что работа важнее. Что ты и твои желания важнее. Не уверена, что хочу с тобой такой общаться дальше, Уля. До свидания.

Она была права, бесспорно права. Но я не понимала этого. Не осознавала, что без своеобразного участия мамы и сестры я бы никогда не сумела отрастить крылья. Одобрение или нет, но в нашей семье, в отличие от тех же Гордеевых, никто не смел друг другу указывать. Возможно, никто, кроме меня.

 

Глава 4

В нашем общежитии было некое негласное правило, которому следовали неукоснительно: каждому, кто делал оттуда ноги, устраивали тропу позора. Соседи будто чуяли, когда и кто уедет, они выходили из своих комнат, становились у дверей и, глядя с лютой ненавистью на счастливчика и заставляли его почувствовать себя последним человеком из живущих. Я навсегда запомнила, как «провожали» мать. Я тогда этого не понимала, но одно лишь то, что стояла и смотрела тоже сделало меня участником тропы позора наряду с остальными. А ведь ее уход, пожалуй, был и без того худшим из всех.

Мою мать считали в общежитии кем-то вроде проститутки. Слишком красивая для такого места, слишком притягательная для мужчин, слишком часто меняющая кавалеров в поисках лучшей жизни. Она не просто взяла и вышла замуж — сначала постоянно с кем-то встречалась. А поздние возвращения в таком месте как на ладони. Скрип половиц пусть и привычен, но значит слишком многое, чтобы не подглядеть в замочную скважину. Мама не раз и не два кралась по коридору, боясь очередного витка обсуждений, и именно поэтому получала их в избытке. Она всегда слишком зависела от мнения людей, которых не стоило слушать.

Затем из нашей семьи ее судьбу повторила Лона. До того дня, когда она вышла из комнаты с сумкой в руках, все прощали мою сестру за покладистый нрав, но стоило расправить крылья и сделать первый взмах, как мираж доброго отношения испарился. Я слышала смешки и неразборчивый гул голосов соседей, но не вышла из комнаты на шум. Памятуя о том, как это было с мамой, поняла, что не хочу усугублять и без того премерзкий момент. Я не хотела чувствовать связь с этими людьми, но все же невольно вздрогнула, когда услышала громкое: «вот проститутка. Яблочко от яблоньки». Черт возьми, да я сама иногда думала похожим образом. Выражения другие, но смысл… Я осуждала отношения Поны и ее решение уйти к любимому, я была ничуть не лучше гадких соседей.

Однако, вы не поверите, после того вечера с Гордеевым и Новийским, я чуть не повторила судьбу остальных женщин семьи Сафроновых. Чудом отделалась легким испугом!

То было воскресное утро, когда я, вдоволь нагревшись под одеялом не без скромной помощи отремонтированного обогревателя, вылезла на отсыревшую кухню. Хотела пожарить себе омлет на завтрак, но увидела там окутанную клубами сигаретного дыма Маню.

Маня была в общежитии человеком особенным. Не глупая, не порочная женщина, почти выбравшаяся из низов своими силами, но все-таки не удержавшаяся на плаву и опустившаяся на самое дно. Поговаривают, что она выучилась на актрису и даже подавала надежды, но что-то сделала не так, и ее закопали. Пятнадцать лет спустя Маня напоминала обтянутый кожей скелет, на вид ей можно было дать пятьдесят при том, что едва перевалило за сорок, она всегда носила один и тот же красный, выцветший халат советских времен и безостановочно курила. Ах да, еще к ее имени никак не пристыковывалось типичное слово «тетя», равно как и обращение «вы». Просто Маня. Все так звали.

— Доброе утро, Маня, — сказала я, не без труда отводя взгляд от торчащей из разреза халата костлявой коленки женщины. Она часто ставила одну ногу на лодыжку другой, и при общей худобе сильно напоминала цаплю.

Соседка даже не пошевелилась, так и осталась стоять и пялиться на улицу сквозь замызганное окно.

— Хорошо погуляла вчера? — поинтересовалась она вместо приветствия, а у меня чуть сковорода из рук не вылетела.

Она видела, видела, как около подъезда парковался внедорожник Сергея Новийского! А кто еще видел? Сколько человек скажут, что на этот раз я покатилась по скользкой, наклонной дорожке без возможности затормозить до того, как плюхнусь в постель мужчины, у которого есть собственное жилье?

— Я работала, — ответила, старательно скрывая страх.

Тут его чувствуют на каком-то животном уровне, а затем набрасываются подобно своре собак, идущих по адреналиновому следу. Это ложь, что эволюция избавила нас от некоторых инстинктов: она их трансформировала. Притупляет их лишь одно: абсолютное насыщение, из которого произрастает воспитанность, манеры, уверенность в себе и все прочее. Между голодным и сытым животным тоже огромная разница.

— И твоя мать постоянно… работала, — ответила Маня со смешком и глубоко затянулась.

— Шла бы ты курить в другое место, — буркнула я раздраженно, плюхнула сковороду на плиту и вылила на нее яично-молочную массу.

— Думаешь, я тебя травлю больше, чем напичканные химикатами офисные здания? — и, легко переключившись, продолжила старый разговор: — Всегда знала, что у тебя мозгов хватит продаться дороже, чем мамке, несмотря на ее завлекательные… глазки. Не будь дурой, не упускай свой шанс.

— Что? — переспросила я, огорошенная таким советом.

— Ты можешь без конца карабкаться наверх и так далее, но то, что для тебя предел мечтаний, для мужика, который водит корабль вместо машины — карманные расходы. И если он готов потратить такую малость на подружку, с чего отказываться?

В тот момент я изо всех сил старалась мысленно уговорить омлет пожариться побыстрее, потому что разговор очень смущал. Никогда не рассматривала отношения именно с такой позиции. Да, отчим всегда строил из себя Великого Благодетеля, который позволял нам пользоваться толикой его «несметных» богатств, но разве не все мужчины были таковы? Что ж, Новийский мне таким не казался. Да, развод он решил устроить грязный, но до того разве не позволял Юлии резвиться в своей набитой золотом пещере? Сомневаюсь, что он жалел денег на свою нечестивую женушку. И одно то, что он подвез меня — постороннего человека — домой, пожертвовав личным временем, уже говорило в его пользу.

Но это было для меня слишком. Воспитанная в осознании, что любые отношения с мужчинами заслуживают всяческого порицания, я стыдилась даже своей детской влюбленности в Ивана. И отчасти по этой причине совсем за него не боролась, прикрываясь удобной, белоснежной дружбой и его интересом к женщинам совершенно другого типа. А что до поцелуя… я предпочитала запихивать мысли о нем как можно дальше, тем более что значил он нечто особенное только для вашей покорной. По крайней мере, эта версия казалась самой правдоподобной.

Иногда получается, что вне зависимости от наших стараний хороший план берет и катится в тартарары. Этому нет резонных причин, без толку искать виноватых, но все старания оказываются бесполезны. Наверное, никто и никогда не определит, откуда Шульцев узнал о договоренности между нами и Новийским, но однажды утром, когда Гордеев уже собирался уходить по своим важным юридическим делам, в приемной раздался звонок, и я даже сквозь наушники, в которых вместо привычного и любимого рока нынче звучала ненавязчивая классика, услышала, насколько странным тоном отвечает Катерина.

Занимавшая должность секретаря Гордеева уже много лет, она всегда вела себя несколько свысока, как хозяйка положения, а тут скупо и прямолинейно солгала, что начальника нет на месте, и появится он только во второй половине дня. Положив трубку, Катерина откашлялась, пригладила волосы, встала с места, одернула юбку, подошла к открытой двери и объявила, что только что звонил Шульцев и что-то сказал про «общих друзей».

Все хорошее настроение начальника слетело с него, как ненужная шелуха. Ничего не сказав, он вылетел из приемной, даже не взяв верхнюю одежду, и направился по коридору с таким видом, что люди бросились прочь, как тараканы на свету. Напоследок уже от лифтов Гордеев позвал меня по имели и велел немедленно связаться с Новийским. Это был последний раз, когда горе-политик ответил на мой звонок по этому номеру. После он просто… исчез.

Несколько следующих дней мы все просидели будто на иголках в ожидании страшного, а потом… потом все-таки грянуло. Воспользовавшись сложной семейной ситуацией Сергея, Шульцев добрался до Юлии и убедил ее дать несколько разгромных интервью, благо, пока в газетах. С тех пор каждый мой день начинался с того, что я заходила в кабинет Гордеева и зачитывала ему вслух все, что таблоиды понаписали о Новийском. За каждую пропущенную заметку я получала дисциплинарное взыскание в виде увеличения продолжительности рабочего дня, отчего мечтала уволиться на целых N часов в день дольше.

А Новийский молчал, никто не знал, где его искать. Ни заявлений для прессы, ни ответов на звонки: ни по личному номеру, ни через секретаря. Конечно, я понимала, что в такой ситуации не до обязательств перед кем бы то ни было, но Гордеев не соглашался. Он требовал, чтобы я достучалась до Сергея, а остальное не имело значения. Делайте свою работу, Ульяна Дмитриевна! Будто моими обязанности было вытаскивать на свет божий всех затаившихся родственников и знакомых руководства «ГорЭншуранс»! В итоге, больше всего я жалела, что мы с Ванькой не подумали приставить приложение для слежки в телефон самого Новийского, а то бы я уже легко поймала его за руку и хорошенько стукнула.

— Под угрозой весь процесс с участием Шульцева. Может, «ГорЭншуранс» и проживет без кусочка собственности, но я без головы — точно нет, — бурчала я недовольно, хоть и понимала, что Катерине до моих проблем никакого дела.

— Что ты там бормочешь? — растерянно отозвалась секретарша.

— А где Ванька? Может, у него идеи будут, как поймать неуловимого политика? — решила я поискать другие уши, а еще дополнительные мозги, которые порой работали на редкость оригинально.

— Ой, — скривилась Катерина, демонстрируя, что идея мне в голову пришла дурацкая. — Кто-то из его друзей из армии вернулся, и Гордеев разрешил ему взять парочку отгулов. — А затем она кисло посмотрела на дверь и вдруг сказала.

— За шесть лет работы на этом месте у меня было их всего три. Три! — выплюнула она.

— Что ты пытаешься сказать? — кисло спросила я, мысленно ухмыляясь. В конце концов, не тягаться же нам — простым смертным — с самим Иваном свет Гордеевым ака сыном Великого, Ужасного и Возлагающего на новое поколение огромные надежды.

— Что он жаловаться на Ваньку горазд, однако раздолбайству потворствует, — огрызнулась она совсем не тихо.

— Ты не в духе, — подметила я, опасливо стрельнув глазами в сторону двери начальника.

— Племянница в больнице. Акробатику осваивала — руку сломала, — призналась Катерина, удивляя меня необычной откровенностью. Я даже пару раз удивленно моргнула, подумав, что секретарша не осознает, перед кем открывает, так сказать, душу. — Мне бы не помешал отгул, чтобы принести ей гору мандаринов и пару новеньких мягких игрушек, но ведь нет — не отпустили. Новийский-Новийский- Новийский, больше никто не имеет значения. Будто если достаточно долго сидеть, мы его высидим!

Вот и выяснилась причина необыкновенной раздражительности.

— Наверное, все дело в мужской солидарности, — продолжала бунтовать Катерина. — Женские проблемы никого не волнуют, а как в запой с друзьями от жизни нескладной — пожалуйста.

— Думаешь, быть мужчиной лучше? — поинтересовалась я насмешливо.

— Нет, конечно. Им же приходится носить кальсоны! — на полном серьезе фыркнула она.

Я буквально покатилась со смеху. До того дня я ни разу не видела, чтобы Катерина сердилась, а оказалось, что у нее получается очень даже забавно. Однако мое мнение не все разделяли: внезапно нависший над столом Николай Давыдович казался очень недовольным.

— Вы совершенно правы, дорогие дамы, — произнес он ледяным тоном. — Ульяна Дмитриевна, поезжайте и найдите моего сына.

Не без труда я проглотила вопрос: «как вы себе это представляете?» А ведь он был бы абсолютно справедлив, потому что я ничего не знала о друзьях Ивана Гордеева, к которым его «отпустили». Меня с ними не спешили знакомить, номеров не давали, да я вообще ничего о них не слышала. А учитывая, что трубку Ванька не брал, я понятия не имела, как узнать, с кем именно он на короткой ноге. В тот день, пожалуй, впервые осознала, насколько плохо знала этого парня при том, что по работе мы с ним общались довольно тесно. А ведь он побывал у меня дома, в святая святых, куда никому не было доступа. Стало так обидно, что выяснить о нем хоть что-то превратилось в потребность!

Пришлось немало потрудиться, чтобы выяснить через соцсети, кто из друзей Ивана вернулся, а потом еще больше времени потребовалось, чтобы найти среди кучи «остроумных» способов заполнить поле «телефон» хоть один реальный номер, по которому можно позвонить и задать вопрос. В итоге, через пятьдесят рук и еще большее количество объяснений на тему «я не телефонная террористка, которая лезет в чужие дела», я обнаружила, что компания друзей Ивана собралась у какого-то Сан Саныча.

Ехать было далеко, а на улице стояла удивительно мерзкая погода, и тогда я решила, что с меня довольно. Взяла такси и выставила начальнику счет. В конце концов, я собиралась искать его сына, отпущенного его усилиями, по его требованию… и в свое рабочее время, которое можно было потратить с большей пользой.

***

По адресу, который мне дали, как выяснилось, располагалась не шикарная квартира, в которой устроили оргию, а спортзал. Я совершенно не ожидала, несмотря на то, что впервые в жизни встретила Ивана Гордеева одетым в спортивный костюм. До последнего не верила и, входя в двери, чувствовала себя жестоко обманутой.

Этот визит, однако, стал моментом моего триумфа. Будучи по природе далеко не самой привлекательной девушкой, я не привыкла к повышенному вниманию, однако при полном отсутствии женской составляющей коллектива, сейчас удостоилась взглядов двадцати пяти пар мужских глаз. Даже боксеры на ринге прервались, чтобы поглазеть на удивительную гостью. Это было на удивление неприятно.

— Простите, эээ… — начала я неловко, чувствуя себя полной дурой. — Я ищу Ивана Гордеева.

Надеяться на то, что все здесь знали друг друга поименно, было бы смешно, однако попытаться выяснить хоть что-то стоило. Едва переступив порог спортзала, я решила, что ошиблась адресом или что кто-то решил разыграть слишком назойливую, лезущую не в свои дела девушку, но оказалось, что Сан Саныч, которого парень на ринге любовно назвал сенсеем, обитает именно тут. Мой внутренний скептик, конечно попытался возразить: мало на свете Сан Санычей, но градус недоверия все-таки пошел на спад. И, напоследок невольно окинув спортзал взглядом, направилась к двери, за которой, если верить парню на ринге, притаился тот, кого я опосредованно искала.

Ожидания Сан Саныч оправдывал в полной мере. Не знаю, как должны выглядеть владельцы спортзала-тире-духовные наставники, но этот обладал невысоким ростом, едва заметным под одеждой брюшком, добродушным выражением лица и самыми шикарными усами из всех мной виденных ранее. Гусарские, с улыбчиво загнутыми вверх кончиками. И глаза у него были такие хитрые-хитрые, очень веселые. Это все так подкупало, что мне сразу же захотелось с ним подружиться… а потом обсудить его с Ванькой.

— Добрый день, красавица, — своеобразно обратился ко мне сенсей. Скрытый смысл в его словах я искать не стала, но обычно раздражающая меня фамильярность была приятна. — Чем обязан?

— Вы Сан Саныч? — спросила. И, получив утвердительный кивал, продолжила: — Может, я не права, но мне сказали, что вы знаете, где Иван Гордеев.

Я надеялась, что не придется рассказывать долгую историю о том, как я это выяснила. И еще мне было очень странно называть при нем Ваньку по полному имени. Казалось, что раз он сам Сан Саныч, да еще и сенсей, то и у подопечных должны быть какие-то забавные клички.

— А ты, наверное, Ульяна, — погрозил он мне пальцем, щурясь лукаво. — Пройдоха о тебе рассказывал.

— Ваня? — удивилась я искренне, не без удовольствия смакуя кличку. Ему очень шло! — Рассказывал обо мне?

— Конечно. Ты ему нравишься.

Это обескураживало, но было так приятно, что я не сдержала довольную улыбку. В конце концов, мы с Гордеевым-младшим стояли на пороге каких-то совершенно новых отношений, которые пока невозможно было идентифицировать. Если бы весы качнулись хоть в какую-нибудь сторону, можно было бы уже о чем-то говорить, но после поцелуя мы остановились ровно посередине чего-то неизведанного, и я не знала, чего ожидать.

— Не веришь? — тем временем, заметил мои колебания Сан Саныч. — Нравишься-нравишься. Он мне обычно ни о ком не рассказывает, — подмигнул Сан Саныч. — А о тебе — постоянно.

— Что ж, спасибо, наверное, — пожала я плечами.

— Проходи давай, — толкнул он дверь, пропуская меня в помещения для персонала.

В первой из маленьких, как кладовая, комнат, было что-то вроде склада. Гантели валялись вперемешку с разодранными перчатками, в углу жалко ютилась старая боксерская груша, вокруг которого стопками лежали блины разного веса — большинство со сколами. Все это оборудование было покрыто пылью. И все это каким-то неведомым образом очень шло мужчине с гусарскими усами. Во всяком случае, больше вылизанного спортзала за дверью.

— Проходи скорее, — отвлек меня Сан Саныч и толкнул пошире вторую дверь.

За последней обнаружилось еще более скромных размеров помещение, в котором теснилось человек восемь парней вокруг накрытого низенького стола. Все они сидели на чем придется. Старый диван, накрытый бордовым пледом, сплетенном на манер дачного ковра вместил в себя сразу четырех человек, один из которых восседал на спинке, дабы не мешаться. Остальным же молодым людям — в том числе Ваньке — повезло меньше. Они оккупировали груду мешков с песком, шар (из разряда тех, на которых девчонки выполняют пошловатую аэробику), стопке блинов и старом скрипучем табурете. Для Сан Саныча, по-видимому, приготовили королевское местечко на полуотломанном подлокотнике дивана.

— Привет, Саф, — салютовал мне стопкой слишком веселый, чтобы быть трезвым, сын начальника. — Дай угадаю: тебя послал отец!

— Да. Но только потому что ты пьянчуга, — ответила я в тон.

— А ты присоединяйся, — легко пригласил он меня задержаться в их тесной, мужской компании. — Парни, это Сафри. Она работает на моего отца, и он ее не заслуживает.

После такого заявления я поняла: после восьми стопок рома Иван Гордеев был куда трезвее, и вечер обещал множество интересных открытий.

— Ульяна, — поправила я и, визуально оценив общий уровень спирта в организмах собравшихся, решила, что везти Ивана Гордеева на работу как минимум неразумно.

— Очень приятно, — сказал самый коротко стриженный парень — очевидно, тот самый вернувшийся из армии — и откопав откуда-то жестяную кружку, плюхнул ее на стол. — Присаживайся. Я Эдик.

Сан Саныч многозначительно хмыкнул и выжидательно посмотрел на меня. Проверял: соглашусь или нет. А я отказываться не стала: кивнула, и мне без возражений плеснули в кружку водки.

— Присаживайся, — по-хозяйски пригласил меня Сан Саныч, но единственное свободное место принадлежало ему, и я растерялась. По-видимому, следовало сбегать в соседнюю запыленную комнаты и найти там еще реквизит. — Здесь восемь крепких, хорошо воспитанных парней, и любой будет счастлив подержать на коленях миловидную девицу, — решил за меня проблему Сан Саныч, весело подмигивая и вгоняя в краску.

Смущенная, я посмотрела на парней, которые вовсе не выглядели обескураженными идеей, а потом поступила единственным возможным образом. Даже если бы я не была по уши влюблена в Ивана Гордеева, я бы никогда не выбрала незнакомого потенциального извращенца в качестве живого и дышащего стула. Спустя полминуты неуклюжей возни я уже сидела в углу, на коленях у Ваньки с кружкой водки в руках и думала только об одном: докатилась. Это ж как меня занесло в такую специфическую компанию? Куча пьяных парней, выпивка и заводила с гусарскими усами!

Но, несмотря на очевидную странность ситуации, я сидела на коленях у самого потрясающего парня на свете и млела. Стоило прижаться плечом к груди Ваньки, как гормоны победили разум, и я почувствовала себя пьяной, не успев пригубить алкоголь. В попытке устроиться поудобнее на худых, отчего-то скользких коленках, я поерзала, и почувствовала, как твердо легла на талию рука, придвигая ближе. Мгновение я сидела в позе девицы викторианской эпохи: сложив руки на коленях, неестественно выпрямив спину, и ощущая себя зажатой недотрогой. Даром что водка не вписывалась. Заметив мою неловкость, Ваня повернулся, и я выпалила первое, что пришло в голову:

— Тебе не тяжело?

Он лишь рассмеялся и зачем-то щелкнул меня по носу. Покровительственный жест привлек к себе внимание окружающих, и Сан Саныч погрозил Ваньке пальцем. Дескать, не смущай девушку.

Далее был тост за женскую часть компании, без которой всегда плохо, а потом от меня, наконец, отстали, и вернулись к обсуждению армейских будней. Учитывая, что я не имела служивших знакомых, оставалось только удивляться. Создавалось впечатление, что в страшном и ужасном кошмаре всех парней младше двадцати семи не так уж плохо: никто не собирал на скорость автоматы и не воевал с дедовщиной. Вместо этого будущие счастливые обладатели военного билета строили командирам дачи и писали сайты. И, кажется, из всех собравшихся я была единственным человеком, которого это удивляло. После трех порций обжигающей внутренности смелости я все же осмелилась задать вслух вопрос: с каких пор в армии все так странно? Разумеется, изрядно повеселила окружающих. Парни начали наперебой приводить мне примеры того, что это теперь норма. А я так увлеклась, что положила руку Ваньке на плечо, и не стала убирать, когда заметила. Он и подавно не возражал.

Один раз за вечер Николай Давыдович изволил справиться моими успехами в деле поимки блудного сына, но тот не позволил ответить на звонок: выхватил телефон и перевел его в беззвучный режим. Пригрозил утопить, если буду порываться работать. Я не стала сильно возмущаться, учитывая, что шел седьмой час, и официально я имела право поумерить свои трудовые порывы. Тем более, что я могла бы сказать начальнику? Что мы с его сыном настолько пьяны, что поостережемся попадаться ему на глаза до завтра?

Мы покинули спортзал Сан Саныча в десять часов вечера. Пьяные и очень веселые. Некоторые парни, в том числе соскучившийся по цивилизации недавний армеец, решили воспользоваться благами большого города и туго набитого кошелька и разорились на такси. Я, разумеется, нацелилась на метро, ибо не имела достаточного количества средств. Однако возвращение затягивалось, потому что Ванька не желал идти домой. И вместо того, чтобы набираться сил перед новым трудовым днем, мы стояли на лестнице, спускающейся в метро, и спорили.

— Ты должен вернуться. Отец будет беспокоиться, — умоляла я, отчего-то поправляя нелепо торчащий из-под ванькиной куртки шарф.

— Сказала девушка, которая разорвала отношения со всеми своими родственниками, — отвечал он, ничуть не мешая моим попыткам придать ему более приличный вид.

— Не сравнивай, — отрубила. — Что бы ты сказал, если бы Николай Давы… — в этом месте я сбилась. — Да-вы-до-вич, — с горем пополам выговорила по слогам,

— уехал и оставил тебя одного?

— Скатертью дорожка, — легко парировал Ванька, спускаясь на ступеньку ниже и почти уравнивая наши лица. — Ты видела Сан Саныча?

— Он замечательный, — выпалила, не покривив душой.

— Вот именно. С ним всегда легко. А как вернешься домой, так начинается: что ты весь день делал, чего добился, почему совсем не думаешь о своем будущем, — очень достоверно спародировал он жесткий тон отца, и я вдруг осознала, насколько похожи их голоса.

— Мне не кажется это таким уж ужасным, — пробубнила я и ядовито продолжила:

— Давай поменяемся родителями. Моя мама позволила бы тебе гулять все ночи напролет с любой Олес… этой юристкой, в общем…

— Может, пригласишь меня? — перебил он неожиданно, и я замолчала.

Несколько секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Признаться, не поняла смысла его заявления. Но расшифровка загадочных намеков отступила на второй план, потому что внезапно мне ужасно захотелось продолжить этот вечер. Поболтать, посидеть на коленях… можно даже не целоваться. В конце концов, у нас дома была замечательная колода карт, и я бы с удовольствием посмотрела, как Иван Гордеев пытается сжульничать, нетрезво светя картами при каждом удобном случае. Это было бы волшебно. Однако я вспомнила слова Мани, тропу позора, и все настроение как-то…

— Прости, — ответила тихо.

— Я понял, — кивнул он и попытался развернуться.

— Да ничего ты не понял! — рявкнула я и дернула его за рукав куртки. Да так, что мы оба пошатнулись и вцепились друг к друга, дабы не упасть. — Ты думаешь, это просто две поганые, хлипкие комнаты без отопления, но это куда больше. Тебя третирует отец, а меня — соседи. Они выклюют мне мозг, если увидят с каким- нибудь парнем или…

— И тебя так волнует их мнение, что ты готова всю жизнь блюсти целибат? — кажется, он думал, что я тут же брошусь опровергать его заявление, но я не смогла.

Ужасно неприятно это признавать, но, по всему, он угадал. Я слишком зависела от мнения посторонних людей, которых даже не уважала. Как сестра. Как мать.

— С чего ты взял, что я… — попыталась защититься, но не нашла подходящего слова.

— С того, что ты не умеешь целоваться, — легко решил он за меня проблему.

Наверное, мне не стоило об этом думать, но вдруг стало так обидно, что ему не понравилось. Обидно, что он заметил. Да просто обидно. А учитывая, что я была нетрезва — просто до слез.

— Ну, спасибо, — зло проговорила и попыталась обойти, но он меня остановил.

— Я не собирался тебя обижать или сердить, — заплетающимся языком возразил он и пригладил пальцем мою бровь. — Просто это так абсурдно. Ты всегда за логику, но стоит пересечь границу общежития — прячешься. Что же там такого?

Внезапно он наклонился и коротко поцеловал меня в щеку.

— Если вдруг решишь, что мнение соседей для тебя не важнее, дай знать.

Он ушел, а я ошалело заморгала, пытаясь понять, что же только что произошло.

 

Глава 5

Гордеев был зол, но не ругался. Как человек адекватный, он понимал, что дотащить Ваньку силком мне бы не удалось, а шантажировать было нечем. Разумеется, немножко побурчал для профилактики, но на том и заглохло. Или мне казалось все это несущественным по сравнению с заявлением, которым закончились алкогольные посиделки Сан Саныча.

Думала, что уснуть мне не удастся, но опьянение сделало свое дело, и утром я даже чуточку пожалела, что не выкроила времени на обдумывание ситуации. Почему же я так легко принимала решения о трудоустройстве и прочем, но туго соображала, стоило оказаться на территории отношений? Разве это нормально? Наверное, все родительское кокетство и обаяние досталось Лоне, а я… я была просто я. Неказистая коротышка с торчащими в разные стороны волосами, курчавящимися от влажности. Нечему в ней было понравиться такому парню, как Иван Гордеев. Потому я всеми силами попыталась списать странное заявление на последствия этанолового отравления и успокоиться. Получалось плохо. Еще хуже становилось от мысли, что теперь все стало каким-то неясным, двусмысленным. А я терпеть не могла неопределенности, и оттого сделала то единственное, что прекрасно умела еще со школьных лет: постаралась стать невидимкой. Понимала, что оттягиваю неизбежный разговор о случившемся, но пряталась за бесконечными делами Николая Давыдовича, а выходя из приемной сначала несколько раз оглядывала коридор, после чего пулей мчалась к лифтам, рискуя разбиться в своих неудобных красных шпильках.

«Канцелярская крыса», — не единожды бормотала себе под нос. — «Ну как можно быть такой трусихой?»

И тем более смешными казались слова, сказанные мне Ванькой:

«Ты же такая маленькая. Неужели ничего не боишься?»

А я боялась. До дрожи и ужаса. Ваньки и той власти, которую он имел над моим сердцем. И еще понимания: обладай я волей избавиться от трепета, слабости в коленях и предвкушения, которое создавало в животе ощущение невесомости, я бы не согласилась. Потому что в моей маленькой, скучной и тесной, как коробочка, жизни еще не случилось ничего настолько таинственного и увлекательного. Это хотелось сохранить. Я не думала, что парень, запросто связывавшийся с правовичками с десятого этажа, мог бережно отнестись к моим по-детски хрупким чувствам. Казалось, голова и сердце окончательно рассорились и тянули меня в разные стороны.

Запоздало-юношескими переживаниями круг проблем не ограничивался: у ожидания была еще одна сторона. Если поначалу мы расценивали молчание Сергея Новийского, как взятую паузу, то теперь забеспокоились всерьез. Гордеев ходил мрачнее тучи, вызывая ассоциации с графом Дракулой, Катерина с видом штатного Нострадамуса по пять раз в день повторяла фразу «что-то грядет», а в начале каждого моего разговора с друзьями после дежурного вопроса о делах шло: «Новийский не объявился»? «ГорЭншуранс» был солидарен: «ГорЭншуранс» дружно клял пропавшего политика.

За десять дней отсутствия Сергея Новийского я окончательно убедилась в том, что еще чуть-чуть, и народная молва поставит этого человека в один ряд с национальными предателями. То, с какой злостью разносили его жизнь окружающие, заставляло сомневаться в их душевном благополучии. Я никак не могла понять: уж если у меня в жизни все далеко не радужно, что должно было случиться с интернет-комментаторами, дабы настолько их озлобить? Один раз, в порядке отвлечения, я задала Катерине дурацкий риторический вопрос: не страдает ли Новийский мазохизмом, раз молча терпит такое. В ответ получила весьма загадочное утверждение: он самый здравомыслящий мужчина из всех, кто ей встречался. Не герой, но нигде не пропадет.

После ее речи я вернулась к своему занятию: продолжила читать комментарии и поражаться выдержке человека, решимость которого не могли сломать даже самые злые языки. Пожалуй, я бы подобрала Сергею другое определение: он кремень. В его ситуации молчание едва ли можно было счесть золотом, но тем не менее он выжидал.

Пожалуй, сложившаяся ситуация волновала меня слишком сильно. Мне всю жизнь казалось, что деньги есть некая гарантия безопасности, что если за душой имеются какие-то сбережения, то ничего страшного случиться не может. Тем ужаснее было наблюдать за тем, как волею какого-то ублюдка рушилось все, чего Новийский достигал годами. Благо, все его феерическое падение заняло не так много времени: какие-то жалкие две недели. И закончилось все… мягко говоря, неожиданно.

Сергей Афанасьевич Новийский объявился не в газетах, департаменте или даже не в «ГорЭншуранс». Он выступил по центральному телевидению с заявлением, что снимает свою кандидатуру с ближайших выборов и отказывается от должности заместителя директора департамента.

На следующий день в квартиру подруги Юлии, где временно проживала жена Новийского, ворвался отряд спецназа с обыском, и она оказалась в камере. Ей предъявили обвинения в мошенничестве в особо крупном размере из-за махинаций с произведениями искусства, и все выплаченные в ходе развода деньги ушли на выкуп. Ее любовника-соучастника, занимавшегося, помимо прочего, подделкой шедевров — посадили.

И правда: Сергей отличался удивительным здравомыслием и умением решать вопросы с максимальной пользой для себя. Поверьте, даже увольнение и временное затишье не стало для него препятствием. И черт меня раздери, если я понимаю, как у него это получалось!

***

Мой день рождения приходится на период корпоративов, и в тот год он точь-в-точь совпал с празднованием в «ГорЭншуранс». Сначала я отмечать не собиралась, потому что благодаря купленным подаркам лишилась остатков заначки, но потом поняла, что рискую сгореть со стыда, объясняясь. Друзья бы потребовали отметить событие, и вышло бы, в итоге, еще дороже. Забегая вперед, скажу, что о своем решении я ни разу не пожалела, но обо всем по порядку.

Выходя в тот день из лифта на начальственном этаже, я все еще переживала о пустом холодильнике, но стоило толкнуть дверь приемной, как все эти мысли вылетели из головы.

Первым я увидела Ваньку с бутылкой шампанского, затем — Лонку с хлопушкой, ну и, наконец, всех остальных людей, недружно выкрикивавших поздравления. Я не успела опомниться, как мне вручили бокал, осыпали конфетти и начали по очереди обнимать-целовать. Причем среди собравшихся были не только друзья. Поздравить меня с двадцатичетырехлетием пришли даже те, с кем я была лишь шапочно знакома по работе. В приемную набилось человек двадцать как минимум. И они все подходили, желали счастья и успеха, а я все пропускала мимо ушей, лишь кивала, и искала за чужими спинами Лону. Мне было ужасно приятно, что несмотря на размолвку и мое отвратительное поведение, сестра не стала искать себе оправданий и решилась меня поздравить. Я бы на ее месте так не смогла.

Щедро раздаривая улыбки окружающим девицам (а нас было большинство), Ванька мастерски откупорил бутылку и начал разливать шипучую золотистую жидкость… разумеется, с меня. Только прежде расцеловал в обе щеки, заставив раскраснеться от удовольствия. К счастью, Иришка оттеснила Ваньку так быстро, что даже не рефлексию времени не осталось.

Вообще вся вакханалия длилась недолго: не будучи начинающими самоубийцами, ребята поспешили покинуть приемную до прихода начальника, предоставив имениннице прекрасную возможность уничтожить доказательства существования вечеринки самостоятельно. Помочь вызвались лишь два человека: Ванька и Катерина. И пока секретарша подметала конфетти, нам оставалось заняться бокалами.

Вот как мы оказались в женском туалете в компании двух десятков бокалов и одного полотенца. Честно говоря, я думала, что Ванька туда за мной не пойдет, но просчиталась. Да уж, права была Иришка, сказав, что Иван Гордеев не из тех, кто смущается понапрасну.

— Тебя кто-нибудь уже поздравил или мы первые? — завел Гордеев-младший вполне нейтральный разговор, и я с радостью ухватилась за возможность избежать неловкого молчания.

— Отчим в районе полуночи написал смс. Он всегда спешит отделаться побыстрее,

— отмахнулась я, передавая вымытый бокал.

— Какой он? — спросил вдруг Ванька.

— Отчим? — удивилась я.

— Да, ты о нем не рассказывала.

— Ну, Вань, это не странно, — хмыкнула я. — Он у нас с Поной как Дед мороз. Где-то есть, но встретить его можно только раз в год. А еще он низенький, полный, и у него очень блестящая лысина.

От такого сравнения Ванька рассмеялся:

— Под твое описание подходит две трети мужчин за сорок… — и, подумав, добавил: — пять.

— Вот почему меня не очень пугает перспектива остаться старой девой, — пошутила я, и тут же пожалела, ведь именно в этом меня упрекнули: в страхе перед отношениями по каким-то странным соображениям. В попытке не дать этой теме развиться в полноценный спор, я попыталась свернуть в другую сторону. — Останусь одна, куплю небольшую квартирку, завалю ее темными платьями и яркими платками. А потом буду все выходные тратить на чтение Ахматовой, напыщенно поправляя очки на носу и кутаясь в яркий плед ручной работы.

— Катерина не старая дева, — улыбнулся Ванька, безошибочно распознав образ.

— Два года назад развелась, и да, купила квартирку, тонну темных платьев с яркими платками и стала зачитываться трагичной поэзией. Ей это к лицу — не спорю, а вот тебе не пойдет.

— Это еще почему? — возмутилась.

Надо признать, Катерина являлась очень вдохновляющим персонажем. Раз увидишь — навсегда запомнишь. И чуточку, совсем немножко, ей хотелось подражать. Только не в чтении Ахматовой. И не в пессимистичном настрое, конечно.

— Ты не самодостаточная, тебе быстро это надоест. Ты все время куда-то бежишь, с кем-то болтаешь или воюешь. Единственный раз, когда ты осталась одна, закончился ссорой с сестрой. Разве это не показательно? Если очень постараться, можно и погасить твою жажду деятельности, но это твоя отличительная черта. Положительная, к тому же. Стоит ли ею жертвовать?

Задумавшись, я вынуждена была согласиться с его правотой. Стоило бы выпрыгивать из штанов в попытке сбежать из общежития, чтобы потом полжизни меланхолично зачитываться поэзией, сидя на диване?

— Твоя взяла, — кивнула я шутливо.

— Да ты что! — сверкнул улыбкой Ванька. — На моей памяти мы уступила впервые.

— И после такой реакции больше не буду.

— Ах, прости, — поклонился он, не забывая ловко тереть полотенцем очередной бокал.

— Кстати, у тебя отлично получается, — указала я на полотенце. — Раз быть летчиком ты не хочешь, может, барменом? — продолжила я наш прошлый разговор.

— Вряд ли, — разочарованно цокнул он языком. — Меня, как ты знаешь, нельзя оставлять наедине с сотней бутылок.

Посмеиваясь, я выключила воду и взяла в руки первую партию бокалов, чтобы унести их в конференц-зал. Минут пять мы упаковывали бокалы, натыкаясь на пальцы друг друга и едва перекидываясь фразами. Откровение вырвалось настолько неожиданно, что я сама не поняла, как это случилось:

— Я не хочу быть одна всю жизнь, — сказала я вдруг. — Но причины должны быть правильными. Риск должен быть оправдан.

— Риск? — удивленно переспросил Ванька.

— Любые отношения есть риск, — ответила я уверенно. — Например, мама всегда будто на стуле стоит с накинутой на шею веревкой. Приходишь к ней в гости: не шуми и в комнату не заходи — вдруг отчиму не понравится. Лона не лучше: бесприданница, которая собралась жить с полным придурком, да еще на территории свекрови. Очень редко бывает, что в отношениях участвуют лишь двое. Обычно все точно так же, как у Чуковского: а за ними раки на хромой собаке, волки на кобыле, львы в автомобиле, зайчики в трамвайчике, жаба на метле… — Ванька хмыкнул, и я поняла, что цитирование затянулось. — А у нас всех столько недостатков, на которые можно надавить. Хочется, чтобы уж если рядом был человек, то он не стал пользоваться возможностью унизить.

— Двадцатичетырехлетняя идеалистка. Редкое зрелище! — рассмеялся Ванька.

После его слов откровенничать, разумеется, расхотелось, и, велев ему поставить коробки на полку, я вернулась к приемную. А поскольку там было чисто и опрятно, как всегда, вдруг подумалось, что праздник мне лишь померещился.

***

Корпоратив проходил в том же ресторане, что и год назад, и два года назад, и три года назад, оттого в «ГорЭншуранс» ходил слушок, что Николай Давыдович сторонник партии консерваторов. Заявление было ничем не подкреплено, но благодаря знакомству с Новийским я теперь приглядываясь к Гордееву внимательнее в поисках доказательств. Мне отчего-то было очень интересно, за которую из партий болеет начальник.

Столики были рассчитаны на четверых человек — этим ресторан выгодно отличался от других, где для удобства персонала мебель расставлялась в ряды. Кто-то скажет, что подобная компоновка гостей ограничивает круг общения, но мы не соглашались, предпочитая ходить друг к другу «в гости». На этот раз уселись за один столик с Поной, Ритой и Иришкой, не подумав о том, кто будет разливать вино. Затем промах первой, сестра, разумеется, попыталась совершить акт самопожертвования и отдать свое место Егору, но Ритка ее опередила: со вздохом взялась за бутылку, по-своему решив алкогольный вопрос. Я не возражала, поскольку собиралась сделать свой первый шаг на пути к примирению. После того вечера, когда Лона пришла в общежитие, меня загрызла совесть. Не заслуживала сестра того презрения, коим я ее раз за разом обдавала.

Демонстрировать нежности на публике я не хотела, но нашла под столом ее ладошку и сжала, надеясь таким образом запустить процесс примирения. Она бы обязательно поняла. Сестра такие вещи чувствовала куда тоньше. Легкая улыбка на губах Лоны подсказала мне, что движемся мы верным курсом.

— Господи, мне кажется, я вижу ее платье насквозь, — услышала я привычно осуждающее от Иришки и обернулась, но не поняла, в чем дело. — Да и по возрасту она подходит скорее Ваньке.

Последнее замечание сузило круг поиска, и я повнимательнее изучила начальственный столик. Рядом с Николаем Давыдовичем сидела крошечная брюнетка в серебристом платье, переливы на котором едва скрывали прозрачную ткань в стратегически важных местах.

— Это если ей есть восемнадцать, что сомнительно, — как обычно, предположила Рита худший из возможных вариантов.

— Давайте честно, девочки, будь мы такими красотками, тоже бы спали с большими боссами, а не пахали на них, — завистливо вздохнула Иришка.

— Вряд ли, — не согласилась я. — А как же самоуважение?

— Алло, Саф, она же так и лучится гордостью и презрением к нам — мелким трудяжка. Себя она точно в обижу не даст, — ядовито осадила меня Рита.

Покопавшись в системе нравственно-моральных ценностей, я пришла к выводу, что не променяла бы даже свои почти отсутствующие перспективы на ноги от ушей.

— Если вы продолжите так пялиться, она подавится, — вмешалась нас Лона. — А вообще, вы не думали, каково Ваньке, когда его отец приводит домой вот таких девушек?

Мы дружно на нее уставились. Уж точно не думали!

— Я хочу сказать… Они же живут вместе.

— Лона, мы поняли, — поспешила Ритка, пока не последовали подробности.

— Ему нужна собственная квартира, — тут же подхватила Иришка. — Большой мальчик, а все еще живет с папой.

— Он же едва в Петербург вернулся, — на этот раз выступила защитницей я. — Как достоят жилой комплекс — будет и жилье.

— Я тоже хочу папу, который построит под меня жилой комплекс, — кисло сказала Ритка. — Но, вообще, Гордеев странный. С одного взгляда видно, что по его сыну ученая степень не плачет. А он все «диссертация, диссертация». Зациклился и гнет свое. Отпустил бы сына в свободное плавание — толку бы было больше. Самодур.

Я взглянула на Ваньку, сидевшего рядом с отцом и его пассией и обожглась ревностью, потому что он разговаривал с какой-то девушкой. Выходит, несмотря на все попытки сопротивления, я считала чуточку Ивана Гордеева своим… Боже мой, Ваньку и своим. Вот уж у кого ума не было! Тряхнув головой, отвернулась. Попыталась отвлечься.

Как только начались танцы, Егор направился к нашему столику, и Лона воровато огляделась. То ли думала, куда бы спрятаться, то ли просто пыталась стать незаметнее. Она явно не желала танцевать с нашим общим другом. И, демонстрируя несвойственную мне жертвенность, бросилась наперерез.

— Пойдем потанцуем, — предложила, постаравшись не думать о том, что два таких не в меру талантливых, опытных танцора отдавят друг другу все ноги.

Он растерянно взглянул на мою сестру, но отказаться посчитал невежливым. Клянусь, лучше бы отказался. Под действием алкоголя и разочарования в Иване Гордееве, я завела откровенный разговор из разряда тех, от которых всех тянет удавиться.

— Ну и что ты делаешь? — поинтересовалась жестко. — С Лоной. Что ты делаешь с моей сестрой?

— Н-ничего, — запнувшись, ответил Егор.

— Она выходит замуж! А ты к ней подкатываешь. Думаешь, ей комфортно? Или, может, все равно?

После этих слов я ойкнула, так как Егор наступил мне на ногу и извинился. Придираться не стала: мои танцевальные навыки вполне могли обеспечить ответную любезность. Неуклюже потоптавшись на месте в поисках ритма, мы все-таки продолжили и танец, и разговор:

— Но она никогда не просила меня уйти. Мне всегда казалось, что ей моя компания приятна, — ответил он пристыженно. — И ее жених… ты же терпеть его не можешь! Почему защищаешь?

— Я не его защищаю — только сестру, Егор, — попыталась я достучаться. — Если выбирать из вас с Романом, то ты, бесспорно, более толковый и порядочный парень, но твое отношение к Лоне ничуть не лучше. Ты ей нравишься, она внимательно относится к тому, чем ты занят и что делаешь, но достаточно ли этого? Лона нравится тебе внешне, по характеру, но как же остальное? Ты хоть раз спрашивал, чего она хочет и что ей интересно? По выходным она печет кексы, очень вкусные, любит новые рецепты разыскивать. И порой вяжет крючком игрушки. Иногда даже на продажу. А в детстве она принесла домой щенка, но ее заставили его вернуть. Она поплакала три ночи, и до сих пор мечтает о точно такой же собаке. Ты это знал?

Я заметила, как мы остановились посреди танцпола — только когда кто-то из парочек толкнул меня во время немыслимых па, посторонилась, увлекая горе- партнера в сторону. А Егор смотрел на меня во все глаза, будто я ему тайну сотворения мира открыла.

— Все сложнее, чем тебе кажется. Она не напористая, но и не пустышка, которой нет дела. Ей есть что предложить помимо кивков головы на каждое замечание. Не смей ее унижать и использовать. Для этого есть Роман! Ну что? — не выдержала я его несчастных глазок.

— Я об этом не думал. Мне просто нравится с ней общаться.

Я понимала Егора, но, в то же время, Лона заслуживала поддержки. Пожалуй, неправильно было решать такие вопросы за нее, вот только она бы никогда не нашла сил на разговор по душам. Дело во мне: выросшая со старшей сестрой, готовой повоевать за что угодно, Лонка не научилась стоять на своем. Мы слишком долго компенсировали друг друга, чтобы легко перестроиться на другую манеру общения. В отсутствие сестры мое упрямство доходило до абсурда, а она без меня полностью положилась на Романа. Потому что раньше она делала меня мягче, и я ее — независимее.

Пока мы с Егором танцевали, Лона успела собраться и уже стояла у столика с сумкой в руках.

— Куда ты собралась? — удивилась я, а сестра лишь показала на выход. Мол, давай выйдем. Там тише.

— Уля, — начала она, когда мы вышли в фойе. — Давай отметим твой день рождения в конце недели. Пойдем к маме, попьем чай. Я пришла сюда только из-за тебя, но мне так не нравится. — Она взяла меня за руку. — Это все же не твой праздник. Хочется тихо и уютно посидеть. А тут шумно, все отвлекают. Егор… — Она запнулась и сменила тему. — Мне позвонил Рома. — Я попыталась не скривиться. — У них тоже корпоратив, они пригласили меня отметить и с ними. Не вижу причин отказываться.

Ладно, это я легко понимала. И за день рождения не обижалась, а конце концов сама пришла лишь бы от трат на праздник отделаться. Тем временем, сестра полезла в сумочку и достала оттуда маленькую коробочку с лентой.

— Вот, это тебе, — улыбнулась она. — Недорогие, но тебе должны подойти. Это… это сережки с аквамарином, — нервно выдала сестра.

— В разведку с тобой никак, — ответила я и, от неловкости меняя тему, уточнила:

— Тебя Рома заберет?

— Женя, — ответила она легко. Я кивнула, но ничего не поняла. Понятия не имела, кто это. — Рома попросил его меня забрать, поскольку он живет поблизости и поехал переодеваться после работы.

Скомканно попрощавшись, мы разошлись в разные стороны. Но вместо того, чтобы вернуться в зал, я не удержалась и сорвала ленточку. Серьги были прекрасны.

Когда мне было десять, мама настояла, чтобы я проколола уши. Я сопротивлялась. Не потому, что не хотела, просто я постоянно с ней спорила. Сама мама носила большие серьги с яркими камушками и никогда не пропускала выставок самоцветов. Ей очень шло, а вот себя я в таких не представляла. Потребовала, чтобы только гвоздики, как у сверстниц. Маме, помню, это не понравилось, но она согласилась, тем более что при короткой стрижке, которую я отказывалась менять, смотрелось красиво. Они чуть блестели, но не привлекали особого внимания — как я и хотела. Но в самой глубине души, я очень гордилась своими гвоздиками. Они были моими любимыми сережками. Я их даже почти никогда не снимала… то тех пор, пока Лона не подарила мне изящные зеленоватые камушки в хитро изогнутой оправе.

Они мне понравились с первого взгляда. И пусть не очень шел к моему наряду, я все равно вставила серьги в уши. Они смотрелись. Не повторяли цвет глаз и волос, просто подходили мне. Как Лоне удавалось чувствовать такие вещи, я никогда не понимала, но все, что она выбирала для меня, становилось абсолютно «моим». В этом я усматривала особенный нежный смысл. А еще никому бы не призналась, что думала о таких вещах.

— Красиво. Это Лона постаралась? — услышала я голос Ваньки и смутилась, ведь он застал меня прямо перед зеркалом.

— Да.

Я отошла в сторону и сделала вид, что мне совершенно все равно, как я выгляжу.

— А я не смог придумать, что тебе подарить, — признался он. — Додумался только до коллективного поздравления.

— Ты и не обязан, — пожала я плечами.

— Да нет, — задумчиво протянул он. — Просто я побоялся, что тебе не понравится.

— Здорово я тебя запугала, — хмыкнула, весьма довольная собой.

Мне было приятно уже то, что он обо мне думал. И то, что не решился «отделаться» бессмысленной безделушкой, подкупало. Примерно об этом я говорила Егору. Он бы, наверное, на месте Ваньки вручил Лоне робота собственного производства, а потом полчаса рассказывал, что тот умеет.

Подумав о сестре, я ощутила неясное беспокойство, не покидавшее меня с тех самых пор, как она уехала. Что-то казалось неправильным. Рома позвал ее на корпоратив, куда ее отвезет какой-то Женя, при том, что он рядом живет… Может, это и было нормой их отношений, но отдавало нелепицей. Обычно, когда представляешь невесту на работе, ее привозишь сам — не просишь друга.

— Что такое? — заметил мое беспокойство Ваня.

— Женя, — выдавила я.

— Ну, знаешь, при таких обстоятельствах мое имя еще не забывали, — пошутил он.

— Да ну тебя, — отмахнулась. — Что еще за Женя такой?

И только тогда меня осенило.

— Это ж Бесхребетный! — воскликнула я.

— Я надеюсь, это фамилия, а не кличка, — очень по-мужски отреагировал Ванька.

— Этот гад украл Лону! Поехали!

— Куда? Ты можешь хоть что-нибудь объяснить?

Я подняла на него глаза и с заминкой ответила: — Нет.

 

Глава 6

Какое счастье, что Ванька не сомневался в моей нормальности. Будучи уже к тому времени неплохими напарниками-шпионами, мы заказали такси, запрыгнули туда и только потом начали выяснять, где может находиться моя сестра. Водитель был недоволен проволочкой, но Ванька без труда подправил ему настроение с помощью парочки купюр.

Сначала мы позвонили Роману и выяснили, где проходит корпоратив и появились ли на нем Лона с «Женей». Разумеется, пришлось прибегнуть к хитрости и сказать, что сестра забыла телефон, и интересуюсь я исключительно по этой причине. В пользу нашей версии говорило то, что Лона не брала трубку. Оказалось, что Рома действительно звонил моей сестре и предлагал приехать, но пока никто не объявился. Я не так много времени провела у зеркала, а собиралась еще быстрее, такси тоже пришлось ждать всего ничего, но учитывая, что все мы были в центре, Бесхребетный мог успеть довезти Лону до пункта назначения дважды.

— Ты уже успел напиться? — поинтересовалась у Ваньки, оценив на глаз степень его трезвости.

— Обижаешь, Саф, — ответил он, закрыл глаза и попытался достать пальцем нос, но промахнулся. — Это только потому, что мы поворачивали, — мигом нашелся.

— Ага, — раздраженно ответила.

— Не переживай, найдем мы их, — без тени сомнений уверил меня Ванька.

— Он подонок. Нет, честно, даже хуже этого Романа. Тот хоть дурак, этот же — хитрый, — нервно сказала я, пыталась расцепить руки, которые сами тянулись друг к другу, стоило отвлечься. — Черный лебедь, — пробормотала я зачем-то.

— Черный лебедь? — расслышал и переспросил Ванька.

— Если я не перестану отрывать ковырять ногти — закончу как героиня фильма. Она воткнула себе в живот нож, — завернула патетично.

— Жизнеутверждающе, — уверил меня Ванька и взял за руку, легко решая вопрос шаловливых пальчиков. — Даже если этот Бесхребетный настолько плох, как ты думаешь, мы вовремя спохватились, и уже в пути.

— Он был сволочью со мной. А Лона ему нравится. Лона всем нравится. Вот что меня пугает.

Не став уточнять, что я имела в виду, Ванька мрачно кивнул и отвернулся. Мы так и ехали, не расцепляя рук. Больше не разговаривали. Вылетая из машины, Ванька чуть не бросил купюру мимо окна, опять же финансово побуждая водителя такси нас дождаться. За неимением других вариантов, мы бросились к ресторанчику, где праздновали новый год коллеги Романа. Однако пускать чужих никто не желал, и пришлось потратить целых три минуты на то, чтобы дозвониться до бестолкового жениха сестры. И вышел он к нам с таким видом, будто одолжение делал.

— Ваня-Рома-Рома-Ваня, разберитесь там, кто вы есть, — не удержалась я от шпильки, и, не дав им даже рукопожатиями обменяться, приступила к главному. — Они не объявились?

— Нет, — отчеканил Роман, полностью уверенный, что моя паника беспочвенна. — Давай сюда телефон, я передам, когда приедут.

— А нет! — возмутилась я. — Только в руки.

Отчего-то после этих слов Роман повернулся и изучающе уставился на Ваньку. Причем так, будто пытался поставить в соответствие мне. Маленькой, жалкой, злобной стерве — он ведь именно это он думал обо мне. Ванька это тоже понял, поскольку вопросительно взглянул на меня. Ситуация получалась безобразная. В первую очередь неловко было перед Ванькой. До того я всегда оказывалась в его глазах кем-то очень важным. Центром маленькой компашки друзей или успешной помощницей отца. Тут — прямо противоположное мнение.

— Звони своему другу, — потребовала я, прерывая неприятный обмен взглядов.

— С какой стати?

— Не хочешь выяснить, куда он увез твою невесту?

— А я ему доверяю.

После этого вмешался Ванька. Он скрестив руки на груди и выдал:

— Ты, парень, видимо, плохо знаешь Ульяну. Я бы рекомендовал тебе, парень, ее слушать: по-твоему все равно не выйдет.

Они стояли в одинаковых позах, сверля друг друга недоброжелательными взглядами, предоставляя мне прекрасную возможность для сравнения. Одного из них я с ходу невзлюбила, от второго — потеряла голову. Выходит, они должны были отличаться как небо и земля, но, при этом, были почти одного роста и даже не сильно разнились телосложением. Разумеется, Роман не тратил столько времени на спортзалы, но тоже, казалось, держал себя в форме. Видимо, внешность была совсем ни при чем. Различала лишь манера держаться… Один с первой минуты позиционировал меня как врага, другой — как друга. И на то, и на другое я ответила взаимностью.

Авторитета Ивана Гордеева, в итоге, оказалось достаточно, чтобы сломить сопротивление строптивого женишка. Спеша помочь сестре, я не стала анализировать случившееся: не было ни времени, ни сил. В ходе разговора Ваньки с Ромой выяснилось, что идея забрать Лону с корпоратива принадлежала не ему, а именно Бесхребетному. Сам предложил, сам устроил, сам пропал. И двадцатитрехлетнюю бестолочь по имени Роман Щеглов это ничуть не насторожило.

Пока Рома пытался дозвониться до друга, я стояла у него над душой, подобно стервятнику и не реагировала на попытки прогнать. С третьего раза Бесхребетный взял трубку, и только тогда я сообразила, что кое-кто слишком языкастый и показала на губы, на себя… а потом провела пальцем по шее. Роман истолковал мои жесты верно, но отнесся со спокойствием удава. По его мнению, единственное оружие в лице симпатии Лоны перекочевало к нему, и в чем-то это было правдой. Несмотря на опасения, будущий зять по телефону обо мне не упомянул: видно, не хотел сообщать другу о давлении со стороны. В тот момент я всерьез усомнилась, что Лона значит для него больше, чем предмет мебели.

Я очень надеялась расслышать в телефонном разговоре как можно больше, но ничего подобного: слова Бесхребетного тонули в каком-то шуме. И, как мне показалось, не дорожном. Абонент находился не в машине, а скорее… в толпе? Где же они находились? Это казалось полнейшим абсурдом.

— Они скоро будут, — самодовольно сообщил Роман, засовывая телефон в карман.

— То есть скоро? Мы выехали намного позже них! Куда твой дружок увез мою сестру?

Роман пожевал губами, явно не желая отвечать на поставленный вопрос. Но снова вмешался Ванька, и жертва двойного прессинга нехотя процедила, что потерявшаяся парочка в клубе неподалеку. Я очень удивилась: никак не могла понять, зачем Лоне и Бесхребетному понадобилось заскочить в клуб, если рядом ресторан, в котором тоже веселье, да при том оплачено… Наверное, это выглядело и глупо, и жалко, но я как последняя дура задала этот вопрос вслух. И ответила совсем не Роман…

— Саф, — осторожно начал Ванька, и взял меня за локоть, чтобы предотвратить дальнейшую бурную реакцию. — В барах клубов продают наркотики. Видимо, ребята решили, что тут… скучновато.

Наверное, следующие мои действия напоминали одну из сцен какого-нибудь фильма-боевика. Ну, знаете, где герой под влиянием чувств подпрыгивает, чтобы наподдать обидчику, а время замедляется, и он барахтается в воздухе, бестолково шевеля конечностями, как издыхающее насекомое… И обязательно есть еще один герой, который холоден, расчетлив и благоразумен. Он хватает ярого защитника… чего-либо поперек талии, не позволяя совершить непоправимое. Убийство, например.

В нашем случае вмешательство Ваньки было очень кстати, поскольку несмотря на выдающиеся способности к офисным разборкам, в честном бою мне бы чертова Романа ни за что не победить. Наверное, не среагируй вовремя Гордеев, я бы стала прыгать вокруг жениха сестры мартышкой, смешно колотя его в грудь крошечными кулачками и попискивая от злости на частоте чуть меньшей, чем ультразвук. Так что скрутить меня и засунуть подмышку со стороны сопровождающего было чем-то вроде спасения репутации. Хотя я все равно не оценила. И Роман воспользовался случаем проявить себя с лучшей стороны и сбежал.

Когда мы вылетели из ресторана, я все еще костерила Гордеева на пару с Романом, Бесхребетным и доброй половиной мужской составляющей человечества. Кажется, ругалась очень грязно, но не особо переживала по этому поводу: к неоспоримым достоинствам Ваньки относилось то, что он никогда не напоминал мне о том, как безобразно я вела себя в некоторых ситуациях. В отличие от того же Новийского, который любил акцентировать внимание не моих промахах. Все во имя образования!

Я думала, что придется расспрашивать таксиста о близлежащих клубах, но, как оказалось, со мной был гуру ночных развлечений. Ванька быстро назвал мне три адреса, а потом, сделав поправку на маршрут Бесхребетного (который ехал, если верить Роману, тем же путем, что и мы), выдал наиболее вероятный вариант. И не прогадал.

Моя сестра относилась к редкой категории людей, которые всегда берут трубку. Это пошло, опять же, из детства: с тех пор, как у нас появились телефоны, мы часто созванивались, например, когда подходили по темноте к общежитию. А если кто-то из нас не слышал звонок, это было весомым поводом для скандала. Вариант, что Лона не расслышала мобильный за грохотом музыки, исключался. В этом вопросе она была очень внимательна. Но не сегодня, и это меня пугало не меньше новости о наркотиках.

Мы ворвались в клуб ураганом. Растолкав локтями конвульсивно дергавшихся под психоделическую музыку людей, устремились к бару в поисках Бесхребетного. Только он словно в воду канул. Найти его в толпе не было никаких шансов, и мы приняли решение разделиться. В конце концов, придурок нас волновал в последнюю очередь.

Найти Лону было сложно, но все же удалось: она сидела на диванчике, тяжело откинувшись на спинку и закрыв глаза. Обнимающая коленки объемная юбка и кружевная блузка (я такую не помнила. Подарок Романа?), несколько выбившихся из прически прядей и то, как сиротливо лежал в раскрытой бледной ладошке длинный ремешок сумочки лишь подчеркивало врожденную хрупкость сестры. Казалось, щелкни по Лонке пальцами — рассыплется. Она вся была белая-белая

— в лице ни кровинки. Не помню, чтобы до того момента мне становилось так страшно. Стресс-тесты на работе к такому не готовили. Я хотела подойти к ней, встряхнуть, разбудить… но телом завладело оцепенение. Если она так бледна, то вдруг не дышит? И вместо того, чтобы помочь сестре, я схватилась за телефон и начала вызванивать Ваньку.

Найти Лону было сложно, но все же удалось: она сидела на диванчике, тяжело откинувшись на спинку и закрыв глаза. Обнимающая коленки объемная юбка и кружевная блузка (я такую не помнила. Подарок Романа?), несколько выбившихся из прически прядей и то, как сиротливо лежал в раскрытой бледной ладошке длинный ремешок сумочки лишь подчеркивало врожденную хрупкость сестры. Казалось, щелкни по Лонке пальцами — рассыплется. Она вся была белая-белая

— в лице ни кровинки. Не помню, чтобы до того момента мне становилось так страшно. Стресс-тесты на работе к такому не готовили. Я хотела подойти к ней, встряхнуть, разбудить… но телом завладело оцепенение. Если она так бледна, то вдруг не дышит? И вместо того, чтобы помочь сестре, я схватилась за телефон и начала вызванивать Ваньку.

Звонка он ждал и нашел нас быстро, а потом выругался так, как я еще от него не слышала. В отличие от меня, ему хватило смелости встряхнуть Лону. И даже дать ей оплеуху. В ответ сестра лишь слабо что-то промычала, хотя в той ситуации одно это успокаивало. Врать не могу, я поняла, что происходит, но должна была услышать. Обязана!

— Ваня, что с ней? — с трудом выговорила.

— Передоз, — ответил он сухо, безжалостно подтверждая догадку.

— Ее накачали. Она не сама, Лона не может. Она водку-то ни разу не пробовала…

— Ну конечно ее накачали, — куда мягче ответил Ванька, передавая мне сумку сестры.

Он уже стал поднимать Лону, когда на ступеньках у диванчика объявился Бесхребетный. И первым его заметил Ванька: сестра тут же была кулем свалена на диван, а затем — я и глазом моргнуть не успела — как «Женя» уже висел перед нами, вздернутый за грудки.

— Чем ее накачал? — рявкнул Гордеев-младший. Да так хорошо и грозно у него вышло, что я отступила на шаг,

— Да ничего такого. Подмешал немножко экстази, чтобы расслабилась. А то вечно такая серьезная, зажатая, — залопотал он, а я вдруг подумала, что без Ваньки бы точно не справилась. Даже расплакаться от бессилия захотелось.

— Теперь больше нравится? Что ты с ней такой делать собирался? Отвечай! — Ванька так подтянул Бесхребетного, что ответ прозвучал едва слышно, очень сипло:

— Ничего, клянусь. Она же девушка друга.

— Значит, накачивать девушек друзей можно? Ты хоть в больницу ее отвезти собирался? Или кишка тонка сказать, что именно ты тот ублюдок, который чуть не убил девчонку?! — заорал ему в лицо Ванька, а потом швырнул на пол.

Ровно в тот момент мое оцепенение спало, и присела рядом с хрипящим, задыхающимся «Женей».

— Я заставлю ее заявить на тебя, — прошипела, наклоняясь как можно ближе. — Я привлеку начальника, чтобы дело не закрыли твои мама с папой.

Дьявол, да я бы самого Новийского из норы выкопала и выяснила, как правильно провернуть трюк с выламывающей дверь командой спецназа.

— Ты сядешь за хранение и умышленное причинение вреда здоровью. Если очень повезет — то и за распространение. Понял? — сладко спросила я, а затем еще ближе наклонилась и прошептала в самое ухо. — Я, может, и маленькая, и страшненькая, но, как ты сам смел заметить, с’ка. И за то, что ты сделал с моей сестрой — я тебя уничтожу.

Я не знала, откуда взялись такие слова, но по глазам увидела: он поверил. В отличие от глупца Романа, Бесхребетный поверил, что я готова ради своей сестры на страшные безумства. Он даже перестал хрипеть. Просто смотрел на меня глазами животного, которого загнали в угол, и хищником была я… Ощущение было непривычным и малоприятным, но он причинил вред Лоне. Такое не прощают.

— Саф, идем, — позвал меня Ванька, заставляя опомниться.

Он был прав: Лоне был необходим врач.

***

Роман Щеглов и Илона Сафронова познакомились благодаря тому, что наплевательски относились к учебе. Она училась в колледже при его университете, и свел их вместе не сданный зачет: искали вместе преподавателя для пересдачи, а тот не жаждал попадаться нерадивым студентам. Разумеется, моя сестра показала себя с лучшей стороны, доверив симпатичному незнакомцу руководство в деле поимки «неуловимого мстителя». Раз встретились, два встретились… а на третий Роман пригласил Илону в кафе. С тех пор зачет им стал неважен.

Полагаю, в моей сестре Роман нашел то, что давно искал: девушку, которая признает его безусловным авторитетом. А Лона с детства была очень покладистой, неконфликтной. Она ходила по улицам держась за мамину руку, а если той не было рядом — за мою. Лет до шестнадцати она была тем самым раздражающим водителей пешеходом, который до последнего мнется у перехода, не решаясь ступить на проезжую часть и тормозя весь поток. Ей всегда была нужна твердая рука, ниточка, которая не дает потеряться в жизни. Поэтому она доверяла мне, доверяла Роме, доверяла Бесхребетному, а еще терпеливо сносила то, что ей не нравилось. Даже на общежитие не жаловалась, а ведь любить в нем было, прямо скажем, нечего.

Я верю, что люди делятся на руководителей, исполнителей и тех, кто посерединке. И ни одна из этих категорий не хуже… Умом понимаю, но как, черт возьми, можно было пойти с непонятным «Женей» в клуб и взять у него коктейль? Зачем? Побоялась отказать?

Сидя в коридоре больницы в ожидании пробуждения сестры, я прокручивала в голове, что сказать сестре, когда очнется. Да ей передоз райским наслаждение покажется!

— Тебе не обязательно здесь оставаться, — сказала я, чуть повернув голову в сторону сидевшего рядом Ваньки.

— Уже прогоняешь? — поинтересовался он.

— Нет, но…

Внезапно я взглянула на него совершенно иначе. При всем том, что он был своим в доску парнем в любой компании, веяло от Ивана Гордеева каким-то непонятным одиночеством. Он был со всеми, но и ни с кем тоже. Как в тот вечер, когда отказался пить с нами коньяк. Вроде, друг, но не всегда. Наверное, такими и вырастают недолюбленные дети. Ведь Николай Давыдович сказал мне, что вместо того, чтобы заниматься сыном, предпочитал от него откупаться. Вот и вышло: вроде, у парня все есть, а не счастлив он.

Из своеобразного транса меня вывело появление мамы. Встревоженная звонком, она быстро шла по коридору. Широкая, длинная яркая юбка при каждом шаге аж взметалась в воздух, а с одного плеча съехал платок. Даже несмотря на то, что ее волосы растрепались, а глаза горели беспокойством, она выглядела слишком эффектно, чтобы кто-нибудь заподозрил нас с ней в родстве.

— Как Лона? — спросила мама, резко останавливаясь напротив.

Мы тоже дружно поднялись со своих стульев.

— Спит. Приходила в себя, но потом снова заснула, — отрапортовала я.

Чуть успокоившись, мама кивнула, а затем переключилась на Ваньку. Оценивающе оглядела его, заставив меня неловко заерзать, и порывисто протянула руку для пожатия:

— Валентина, — представилась.

— Ваня, — скромно представился мой спутник, осторожно сжав ее ладонь.

Мама начала на автомате приглаживать волосы, как всегда делала в присутствии заинтересовавших ее мужчин, а я разозлилась. Было очень глупо раздражаться из-за того, что мама вела себя как обычно, но меня в тот момент бесило все. Недовольно поджав губы, я послала ей убийственный взгляд, оставшийся, тем не менее, незамеченным.

Клянусь, я совсем не собиралась знакомить Ваньку с матерью. К чему? Я торжественно обещала себе сделать этого парня в своем жизни никем. Просто одним из лиц. Может, более симпатичным, чем другие, но тем не менее.

— И вы..? Простите, дочь со мной не очень откровенна, я ничего о вас не слышала.

Этим извиняющимся тоном мама буквально пристрелила меня. А что, я была обязана отчитываться перед ней обо всех своих знакомствах?

— Ничего, — бросив на меня веселый взгляд, ответил Ванька. — Мы, вроде как, друзья.

— Мы работаем вместе, — поправила я, не спустив излишнюю фамильярность. — Он сын моего начальника. Коллега.

— Правда? — Насмешливый тон парня ни от кого не укрылся.

— В любом случае, — пресекая мой ответ, вмешалась мама. — Я очень рада познакомиться. Счастлива, что Уле есть на кого положиться в работе.

Я чуть в голос не застонала. Зачем она это сказала? Вот зачем? Стало так ужасно неловко! Особенно после поцелуя, особенно после того, как я намеренно и так глупо подчеркнула, что мы только коллеги.

— Я знала, что тебе пойдет.

Мама тронула одну из моих сережек, а я невольно отстранилась. И когда она поздравила меня с днем рождения в пятый раз, лишь сухо улыбнулась. Наконец, бросив попытки потрогать дочь, подольститься или вытянуть хоть что-нибудь, мама скрылась в палате, а мы с Ванькой так и остались стоять двумя истуканами, приходя в себя после столь специфического знакомства. Я все еще заламывала пальцы за спиной, когда Ванька повернулся и ехидно спросил:

— Коллега?

— Коллега, — эхом повторила.

— Я только что притащил твою сестру в больницу на руках при том, что она мне совершенно чужой человек. Но я коллега, а друг — Егор, которого ты, при всей его навязчивой влюбленности в твою сестру, ни о чем не просишь.

А он хорошо аргументировал! Складно.

— В отличие от тебя, он не… устрашающий.

Вот после этого на меня вытаращили глаза всерьез.

— То есть я теперь еще и устрашающий?! — возмутился Ванька.

— Это комплимент, — попыталась я оправдаться. — Егор хлипкий, ниже тебя ростом. Ой, да забудь.

Он, вроде, пожал плечами, демонстрируя согласие, а потом как выдаст:

— И, ко всему, ты обо мне не рассказывала, а я о тебе Сан Санычу рассказал.

Ну конечно не рассказывала. Вот еще! Теперь, когда мама узнала о Ваньке, меня ожидал допрос с пристрастием: он ведь стал первым молодым человеком, с которым она меня застукала с поличным. Мама не знала, как и с кем я общаюсь. Почти все нашли разговоры не доходили до обмена новостями, застревая на отметке идеологических споров. Теперь следовало разработать стратегию, рассказать ей о девчонках с работы, о Егоре и других знакомых парнях. Лишь бы она не поняла, сколько на самом деле для меня значил Ванька.

Сложно объяснить, почему я настолько стыдилась признать перед окружающими, что мне нравился Иван Гордеев, и все же я готова была врать и отпираться до последнего. Наверное, казалось стыдным, что такая непримечательная девочка может влюбиться в красавчика, хотя эволюционная теория сообщала, что такова абсолютная норма человеческого поведения. И все же…

— Я это сказал не для того, чтобы ты устыдилась, — неправильно истолковал он мое молчание.

— Мне не стыдно, — пожала плечами.

— Нет? А зря! — тут же отбрил он. — Мы же отличная команда, а твоя мама об этом не знает.

— Моей маме интересны только одно: выйду ли я удачно замуж. Так что ты, вообще, зря под руку подвернулся. Надо было бежать, пока предлагали.

Он рассмеялся, а мне стало ужасно неловко. Я ведь прогоняла его уже второй раз, и это после всего, что он сделала для Лоны.

— Вообще-то, я не хочу, чтобы ты уходил, — исправилась неуклюже.

— Да? — улыбнулся он в ответ. — Рад слышать.

— И за Лону спасибо.

— Любой бы поступил так же.

— «Любой» ее накачал, — поправила я.

— Ну, раз уж ты меня не прогоняешь… Я видел внизу кофейный автомат.

Автомат был из разряда самых простых, такие варят ужасный кофе. Выбирая напитки, мы шутливо ставили на то, выживем ли после него. Ванька рассказывал мне о кофемашине отца, которая, по мнению начальника, варила напиток богов. А вот мой приятель, не будучи большим знатоком, не понимал, есть ли разница между пойлом из автомата и тем, которое смаковал его отец. Увлекшись рассказом о бытовой технике Гордеевых, я не убавила количество сахара. Чертыхнулась и расстроилась, но Ванька лишь фыркнул и сказал, что все вздор. Стоило автомату выдать дымящуюся чашку, как Гордеев-младший вылил содержимое в стоявший рядом цветочный горшок. А затем сам вставил новую монету в автомат и задал правильные настройки.

Отчего-то это стало последней каплей, и совершенно внезапно я начала реветь. Несколько мгновений я ловила ртом воздух, тщетно пытаясь сдержаться, но это оказалось сильнее. Поток слез нахлынул в один миг— не предотвратишь. Автомат еще не успел налить кофе, а я уже рыдала на груди у Ваньки, как маленькая. И понимала, что никому другому эти слезы не доверила бы. Несколькими этажами выше находились мама и Лона. Они считали меня сильной, во всяком случае более сильной, чем они сами. Им нельзя было видеть меня такой. Да и чем они могли помочь? Я не верила, что помогут. А Ванька выручил. С сестрой помог, кофе сварил мне правильный взамен испорченного. Знаете, до этого момента я никогда не позволяла себе подобных излишеств. Никто мне их не позволял. И, вроде, подумать так: какой-то дешевый кофе из автомата, но для меня он оказался слишком.

Кажется, об этом я и говорила. О том, как здорово иметь еще одну чашечку кофе. Не переслащенного, а нормального, хоть и по меркам автомата. Чепухе моей Ванька не мешал, просто гладил по голове и ждал, когда отпустит. Ведь дело было не в кофе. Пострадал мой самый близкий человек… и на волне страха от мысли потерять в своей жизни хоть кого-то, я сделала огромнейшую глупость, поцеловав Ивана Гордеева.

Я не знаю, как так получилось. Не знаю, зачем он мне это позволил. Я никогда об этом не спрашивала. Может, не решился оттолкнуть в такой момент или подумал, что я со своим чуть ли не диаметрально противоположным подходом к жизни что-то ему разъясню. Но в одном точно уверена: не будь того дня, мы так и топтались бы между дружбой и не дружбой, не зная куда качнуться. Что ж любые отношения таковы, что один из партнеров всегда влюблен больше другого. И, пожалуй, как друзья мы были в разы лучше, чем как пара. У меня не было романтического опыта вовсе, у него… ну, романтического тоже не было — в отличие от эротического. Вместе набивали шишки, причем очень даже эффективно! Но это потом.

А тогда просто стояли и целовались. Мне казалось, что очень даже неплохо, что бы там Ванька ни говорил. Получалось не страстно, но оно и понятно: разве можно вдохновенно лобызать еще не до конца успокоившуюся после рыданий девушку? Но все равно это было очень приятно. Спокойно так, будто я оказалась в полной безопасности. Нравилось думать, что Ванька всегда будет рядом, чтобы поддержать и успокоить, чтобы найти пропавшую папку… или попавшую Лону. Мне с ним было правильно.

На словах мы ни о чем не договаривались, просто провели всю ночь вместе с Л оной в больнице за разговорами. Почему-то о жилье много говорили. Ванька подтвердил, что отец собирался закончить строительство комплекса к его приезду, но не срослось со сроками. Было много сложностей, дело затянулось на целых полтора года. То есть мы собирались стать соседями. Это окончательно нас сблизило и заставило разрабатывать какие-то общие планы.

Мое воспаленное гормонами воображение легко нарисовало, как мы вместе таскаем мешки со шпатлевкой и упаковки плитки. Еще представлялся двуспальный надувной матрац поверх свеженького ламината, на котором можно вместе поваляться…

Теперь я точно знаю, что начинать отношения сразу с обустройства жилья — заведомо проигрышное дело.

 

Глава 7

Лона вернулась домой. На некоторое время, без расторжения помолвки, но все же. Уговаривали ее общими силами: даже мама была против молчаливого принятия ситуации, в которой сестра оказалась игрушкой двух распоясавшихся мальчиков. Врачи не выписали ей больничный, не дали оправиться от случившегося, но Лоне это было нужно. Всегда веселая и открытая, на этот раз она замкнулась в себе, будто пытаясь определить, что ей делать дальше.

Я втайне надеялась, что ее решением будет бросить Романа, но, как вы понимаете, сама подала дурной пример, начав встречаться с Ванькой. Вроде как, уж если и эта крепость пала, то тушите свет.

Когда выписывали Лону, Ваня вез нас всех в обед на машине домой. И терпеливо отвечал на разного рода каверзные вопросы:

— Я так и не поняла: как вы догадались, что с Илоной что-то случилось? — удивлялась мама.

— Это Ульяна, — просто ответил Ванька. — По-моему, тот парень, с которым Лона села в машину давно не внушал ей доверия.

— Ей никто не внушает доверия, — пожаловалась мама.

Я уже открыла рот, чтобы поинтересоваться, так ли возмущает ее это после случившегося, но вмешалась Лонка.

— Она доверяет Ване, — осадила она маму. — Разве не видишь? Кстати, ребят, вы теперь что, встречаетесь? — спросила она совсем не в своей манере, что меня и насторожило.

— Мы встречаемся? — поинтересовалась я у Ваньки, все еще не уверенная, куда отнести наши поцелуи.

— Я думал, что да, — ответил он насмешливо. — А ты?

— Он думал, что да, — повторила я для сестры. — Я, вроде, тоже.

Отвечая на шутку, Лона засмеялась, но прозвучало фальшиво. Ее мир рушился на глазах, и мне было совестно за то, как сильно билось сердце от мысли, что каким-то неведомым образом нас с Иваном Гордеевым все же свело на одной дорожке.

— А ты говорила «коллеги», — пробурчала мама.

Я обернулась со своего переднего сидения, чтобы шикнуть на маму, но передумала, когда заметила, что улыбка сестры стала намного более искренней.

Дома она расспросила меня в деталях: как, когда, почему, а, главное, не страшно ли мне начинать отношения с парнем, который вовсе мне не ровня. И я ответила, что нет. Потому что вытекало все из дружбы или тесного приятельства, а в таких отношениях неравенство становится менее очевидным. Да и Ванька так себя не вел. Может, он и сорил деньгами где-то, но никогда напоказ передо мной. Но Лона об этом не знала. Перед ней в полной мере расцветал еще худший мезальянс, чем в их с Романом случае. С той лишь разницей, что я не собиралась замуж. Вот только это перед сестрой от этого легче не стало. Я не была больше несчастной старой девой, которая зудит и ждет ее у окошка, я бегала на свидания самым классным парнем из всех наших знакомых. Это меняло все.

Отношения у нас с Ванькой складывались странные, но чудесные. Не было ни букетов из роз, ни свиданий на крышах. Но мы постоянно где-то гуляли вместе, ходили на концерты начинающих групп, на бесплатные выставки современного искусства, часто сидели в кафе с его или моими друзьями, один раз вообще на гонках оказались… Но почти не оставались одни. Жизнь вокруг казалась бешеным потоком, смывающим и перемешивающим все дни и события в кучу. Было безумно весело и очень странно. Из нормальных отношений у нас были, казалось, только жаркие поцелуи в машине. Ко мне не шли из-за Поны, к нему — из-за отца, и пусть я и гнала мысль о том, что Ванька банально не хочет меня как девушку, та стучалась, и стучалась в голове, не давая покоя.

С другой стороны, стоило так подумать, как находили доказательства обратного. Спустя две недели после начала встреч, в тот день, когда Николай Давыдович улетел в командировку в Москву, Ванька пригласил меня к ним домой. Сказал, что, наконец, сыграет мне на гитаре и покажет свою комнату. Звучало очень подростково, но являлось новым и для него, и для меня. Это как-то сглаживало ситуацию.

Квартира, в которой я уже бывала, в отсутствие начальника казалась совершенно иной. Ванька в куртке, зимних кроссовках и джинсах смотрелся здесь как инородное существо. В владелец такого помещения обязан носить такой дурацкий бардовый халат с золотыми вензелями, такой еще в фильмах можно увидеть. И, желательно, выглядеть как граф Дракула. Иначе все мимо. Гордеев-старший, не будучи современным воплощением Влада Цепеша, тем не менее, вписывался, а вот его сын — ничуть.

— Добро пожаловать в наш музей! — восклицал Ванька желчно, как попало скидывая обувь у входа.

— Я здесь уже была, — напомнила я в который раз.

— Да, я помню, — отмахнулся Ванька.

— И вышла живой, — не преминула подколоть.

— А вот это уже странно.

Он был на взводе больше, чем обычно, из чего я сделала вывод, что перед отъездом отец здорово потрепал ему нервы. Я не один раз слышала, как Гордеев отчитывал сына за отсутствие академического интереса, но на этот раз, видно, переусердствовал.

— Иди сюда, — прервал Ванька мои размышления, сгребая подмышку. — Вот она святая святых. Комната. Если что, я специально не слишком прибирался, чтобы ты не имела на мой счет иллюзий.

— Это означает, что в углу я найду гору носков? — усмехнулась я.

— Нет. Но что-то вроде.

Только после столь своеобразного вступления мне распахнули дверь и пропустили вперед. И было все не так плохо. На кровать было неряшливо наброшено одеяло, подушка валялась где-то в центре. Будто сначала Ванька собирался прибраться, а потом передумал производить положительное впечатление и оставил как есть. Стол был завален дисками, а в самом центре комнаты, на проходе стоял усилитель и валялась электрогитара с процессором. На спинку стула рядом была брошена серая майка. В целом, было очень мило и светло, в отличие от остальной квартиры. Видно, что на этой территории Николай Давыдович не обитает. Может, оно и плохо, но с тех пор с моем сознании квартира Гордеевых разделилась на две совершенно не связанные между собой части.

— Присаживайся, — сказал Ванька, жестом предлагая мне выбрать кровать или стул. Видно было, что ему несколько не по себе.

— Ты сюда гостей не приводишь? — без труда догадалась я, выбрав все-таки кровать, ибо стул был занят майкой.

— Нет, — ответил он прямо. — Не хочу знакомить с отцом друзей. Они друг другу взаимно не понравятся. Да и как-то смысла нет сюда тащить посторонних. Все равно скоро съеду.

— Ждешь этот день?

— С нетерпением.

Не желая продолжать грустную тему, я предложила Ваньке сыграть мне на гитаре. Решение устроило всех, и, стоило прозвучать первым нотам, стало значительно веселее.

— Знаешь, что это? — спросил Ванька, перекрикивая усилитель и закономерно сбиваясь с ритма.

— Нет.

Я сама удивилась тому, насколько плохо было слышно мой ответ.

— Glasgow Kiss Джона Петруччи, — самодовольно крикнул Ванька.

Подтянувшись повыше на кровати, я приготовилась слушать. У него получалось очень неплохо. Не нужно было хорошо разбираться в технике, чтобы понять: Ванька играет часто. И это легко объяснялось: если я дома предпочитала болтать с Лоной, сидеть в интернете или прибираться, то Гордеев-младший, очевидно, занимал свободные часы музыкой. При том, что он не был обременен ни готовкой, ни другими домашними делами, это являлось альтернативой общению с отцом. Где-то к середине композиции гитаре начал вторить стук по батареям. Ванька его тоже услышал, но и не подумал убавить громкость.

— Они придут, — предупредила я, поскольку знала об этой стороне жизни куда больше.

— Разумеется, придут, — весело ответил Ванька.

Я даже расхохоталась, а он подмигнул и снова уставился на гриф. Признаться, однотипная мажорная гармония бесконечно длинного творения Петруччи к концу мне надоела. И когда претендент на должность великого исполнителя спросил, понравилось ли мне, я честно ответила, что он — да, а мелодия — нет. Ваньку это более-менее устроило, и он с довольным видом плюхнулся на кровать рядом со мной, достал с полки вазочку с конфетами и пристроил рядом. Угощал гостью.

После этого я даже фыркнула: у него была свеженькая собственная комната с огромной кроватью, электрогитарой, всевозможными электронными девайсами и даже припрятанными от отца конфетами! Так светло, уютно и комфортно, что впервые захотелось стукнуть его за извечное недовольство жизнью. Или укусить. Больно так. Порыв был очень силен, но совесть позволила лишь щелкнуть его по носу.

— Ауч, за что? — возмутился Ванька.

— За нытье! — пояснила я охотно. — Сидишь тут как собака на сене и жалуешься, что все не так. Да бы я закрылась на замок и не выходила отсюда неделю, — мечтательно произнесла. — При условии неисчерпаемости конфет, конечно.

Ванька улыбнулся.

— Хочешь ключик? — спросил, растягиваясь на кровати на боку во весь рост. — Отец и не заметит моего отсутствия. И работать можно будет круглосуточно.

От интимности положения — мы вместе на одной кровати — я чуть не спустила Ваньке его ядовитую реплику. Но, видимо, все равно с отпором достаточно затормозила, чтобы это заметили. Его губы искривились в хитрой, самодовольной улыбке. В этом он был на своей территории и чувствовал себя вполне комфортно. А меня его поведение сбивало с толку: я никак не могла увязать в голове парня, который уезжал в машине с шикарной Олесей Александровной, а потом приводил домой меня. Не один раз я уже открывала рот, чтобы задать вопрос: почему, как так получилось, что мы вместе? Но только подумала, что настал тот момент, когда мне хватит смелости озвучить непростой вопрос, как Ванька потянулся и коснулся моих губ. Мысли тут же разлетелись в разные стороны.

Подхватив за затылок, он осторожно уложил меня на спину, оторвался, обвел пальцами скулу и снова поцеловал. Ощущение тяжести чужого тела на своем оказалось дезориентирующе приятным. И внезапно из ниоткуда взялся страх потеряться в ощущениях, забыться. То ли врожденное, то ли взлелеянное образом жизни недоверие вступило с схватку с желанием, раз за разом проигрывая под напором мужских губ. Пока, поддавшись панике, я не попыталась оттолкнуть Ваньку и отвернуться.

— Что случилось? — шепнул он, будто почувствовав состояние, и провел носом по шее. Кожа снова покрылась мурашками.

— Я не знаю, — ответила.

А раз не знала, то и ничего не добилась — все продолжилось. И я лишь попыталась зажмуриться покрепче и унять нарастающую панику.

Да, мне было не по себе: я оказалась наедине с Ванькой в пустой квартире. Казалось бы, если не подозревала о том, что за этим последует, то либо врешь, либо сама виновата. Что ж, это так: доведись мне выбирать парня, с которым я готова была переспать впервые, то никого, кроме Ваньки, не существовало в целом мире, но… Но все отравляла разница в опыте и образе жизни. Совершенно не хотелось снова услышать, что я не умею целоваться или что-то в этом роде. Я оставалась девственницей до двадцати четырех лет, это говорило не в мою пользу совершенно. Подчеркивало все недостатки: от простоватой наружности до упрямого неприятия реальности, в которой мы с сестрой существовали до сих пор. Но о некоторых вещах нельзя говорить вслух, вот просто нельзя, и все. Я и не говорила. Признаться, мне потребовалось очень много времени, чтобы примирить в голове девчонку Сафри и женщину, скрытую глубоко под этой оболочкой. Причем переступая через многие и многие комплексы, взращенные во мне матерью и общежитием.

Каждый раз, забываясь в руках Ваньки, я чувствовала какой-то внутренний излом, будто что-то предавала… И от того, что мне было хорошо, становилось еще паршивее. Почему мы все: и мама, и Лона, и я, хотели мужчин не своего круга? Мне это казалось чем-то испорченным, неправильным. Неужели не существовало простого симпатичного парня, который бы меня устроил? В конце концов, в университете было достаточно умных, перспективных ровесников, рядом с которыми я не чувствовала себя Золушкой, но пробить броню удалось только одному человеку: который обладал даже тем, чего не желал.

Это в его руках я таяла и неумело, осторожно ласкала пальцами мягкую кожу под футболкой, прямо над поясом брюк — на большее не осмеливалась, пусть и хотелось. К счастью, Ванька был не менее осторожен со мной. Но все же мы оба понимали. Что при наличии достаточного количества времени, это могло вылиться во что-то совсем уж неожиданное… если бы нас не прервал дверной звонок.

Отпусти пришедший звонок быстрее, может, Ванька бы и не пошел, но настойчивая трель заставила. И как только он, чертыхнувшись, ушел, я вскочила и начала поправлять одежду. И вовсе не потому, что явиться мог Николай Давыдович. Просто дважды в одну реку не входят, а момент был упущен. Пусть что-то внутри ныло и протестовало против такого решения, я позвонила себе лишь коснуться губ, а потом поднялась. Удивительно, но ноги были будто ватные, плохо слушались. Будто я не целовалась, а пила шампанское.

Внезапный гость в проявлении чувств был несдержан. Не достучавшись до Ваньки, сосед решил порадовать того визитом и теперь красочно живописал, как ему осточертели выходки шумной молодежи. Пожалуй, он несколько припозднился с обвинениями, но мне не знать, как сложно вытащить из-под дивана тапку, когда та жизненно необходима.

Что ответил соседу Ванька, я так и не расслышала, но скоро дверь хлопнула, а мой недавний растлитель появился на пороге и даже не удивился, увидев меня стоящей посреди комнаты.

— Сбегаешь? — спросил он насмешливо, но без тени обиды.

Я почувствовала облегчение от того, что не придется объясняться.

— Ага.

— Ну беги. Или тебя проводить? — спросил еще веселее.

— Не надо.

Я понимала, что это удивительно глупо, ведь в метро Ванька приставать ко мне не стал бы, но восстановить зону личного пространства, в которой образовалась не слишком маленькая брешь, было необходимо. Одной, разумеется.

— Тогда до завтра, — попрощался он и чмокнул меня в щеку.

***

Первое время на работе я внимательнее обычного присматривалась к Гордееву. Ждала, что он каким-нибудь образом выдал знание о том, что я встречалась с его сыном. В конце концов, офис об этом знал, и уши у начальника имелись. Но он ни словом, ни намеком не попытаться выразить свое отношение к происходящему. Я нравилась ему как личный помощник, в этом мы общий язык нашли, но будучи девушкой Ивана я волновалась совсем о другом. Недаром же полным полном примеров конфликтных отношений между избранниками детей и родителями.

Кстати об этом. Поговорив с Лоной, я выяснила, что она не явилась исключением. Да, сестра была очень дружелюбной, хозяйственной и даже домовитой девушкой — ее личностные качества устроили бы кого угодно. Но еще Островский усмотрел драму в слове «бесприданница» и вывел из него полноценную пьесу без счастливого конца. Так и здесь. При всей готовности Лоны идти на любые компромиссы ради семейного счастья и возлюбленным, она бы не смогла угодить априори. А зная Романа я предполагала, что сестру не один и не два раза тыкали носом в то, какой ей следовало быть благодарной. Она, конечно, о подобном не говорила — наблюдая ситуацию изнутри, такое сложно заметить сразу, — но домой вернулась куда более дерганой. Оттого еще сильнее радовало, что Лона не рвалась обратно.

На выходных приходил Роман. Меня до разговора не допустили. И я бы охотно подслушала под дверью, но уж очень людно было в коридоре. Плевать бы на соседей — пусть любуются моим недостойным поведением, мне не жалко, но они бы рассказали Лоне, а та обиделась. Пришлось сидеть в комнате, кусая губы. Не знаю, как я выдержала эти сорок минут, но только хлопнула дверь напротив — вскочила с дивана и пошла вразумлять сестру. Я была почти уверена, что увижу Лонку в куртке и с сумкой в руках, но ситуация оказалась из разряда ни нашим, ни вашим: она была в домашнем халате и целовала Рому на прощание. Надо ли говорить, что мы с будущим зятем обменялись далекими от симпатии взглядами, когда он уходил. Я хотела узреть на его щеке алый след пощечины, а он собирался увезти свою принцессу домой к злобной свекрови. В общем, Лона в очередной раз отделалась, казалось бы, невозможным компромиссом. И на мой вопрос о планах, ответила, что точно не знает, но с ЗАГСом повременит: сначала дождется, чтобы Роман сделал определенные выводы о своих друзьях. В качестве поощрения такого взвешенного решения я отменила прогулку с Ванькой, сгоняла за чипсами и заставила сестру смотреть глупый фильм. Кажется, она была только «за».

— Мне сложно, — сказала вдруг Лона, прерывая речь актера. — Я думала, будет проще его ненавидеть за случившееся, и я понимаю, что, наверное, так правильно, ведь он не понял… Но это не он сделал. Разве он мог такое предвидеть? Или ответственен за поступок друга?

— Он относится к тебе плохо, Лона, — резко ответила я.

— А кто относится хорошо? Кроме тебя. Уль, ну кто? Егор? — Она усмехнулась. — Мне кажется, если бы меня заменили картонной копией — ну, знаешь, как эти макеты ДПС-ников по обочинам дороги, — он бы и не заметил! В одной из компаний, куда я ношу документы, есть парень, он всегда угощает меня конфетами. Недавно одна из его коллег сказала, что неправильно флиртовать с молодым человеком, у которого дома беременная подружка. Думаю, на таком фоне мой Рома вовсе не плох.

— Я не спорю. Но, Лона, тебе не сорок лет, чтобы бросаться в первые серьезные отношения с головой! Еще найдется человек, который будет достаточно тебя уважать, чтобы не приходилось ничем жертвовать…

— Уля, — перебила она. — Ты слишком переживаешь по поводу уважения. Оно никогда не берется по щелчку из ниоткуда. Уважаем мы исключительно тех, кто что-то нам доказал. И Рома начнет меня уважать как свою жену, просто ему на это нужно время.

— Отчим маму не уважает, — заметила я. — А ведь семь лет вместе.

— Не сравнивай меня с мамой, — удивительно резко ответила Лона. — Мне тоже не нравится, как к ней и к нам относится дядя Боря, но с чего ты взяла, что у меня будет так же? Потому что я встречаюсь с парнем, к которому можно переехать? Прости, но чем же так сильно отличается от него Иван Гордеев?

— Тем, что я не собираюсь за него замуж.

Это было правдой. Я не представляла себя рядом с Ванькой через, скажем, пять лет. Учитывая ту борьбу характеров, которая завязалась между ним и его отцом, сложно было даже представить, куда качнутся весы его жизни. Никто не знал, хватит ли Ваньке духу сказать Николаю Давыдовичу решительное «нет» и выбрать собственную дорожку, фактически отказавшись от фамилии. Мне иногда казалось, что и комната в доме отца, и кабинет на последнем этаже «ГорЭншуранс», и даже маленькая, дерзкая Сафри — все это было для Ивана Гордеева не более чем перевалочным пунктом. Так на что было рассчитывать? И стоило ли сожалеть, что не сложилось?

Жалею ли я, что по итогам всей этой странной истории чудесным образом оказалась женой Сергея Новийского? Никогда. Ни единого раза. Благодаря мужу я обрела что-то такое, чего не мог мне дать Ванька и за миллион лет

— некую ровную, внутреннюю уверенность, которая позволяет ступать по жизни, не оглядываясь. Вот только не сделала ли я того же для Ивана Гордеева? Что-то мне подсказывает, что такое возможно. Разве существовала иная причина, по которой он мог бы обратить на меня внимание? Клянусь, изначально и я не видела в Сергее потенциального партнера, но ведь вспоминала о нем. Он чуть ли не с первой встречи занял у меня в мозгу местечко, и прочно обосновался там. И я начала интересоваться политикой, читать о нем комментарии в сети. То, что началось не с яркой вспышки страсти, оказалось, дало куда более прочные и крепкие корни. Вот почему так больно, что закончилось все плохо…

Ну а пока мы с Поной сидели на диване, недовольно пыхтя и не зная, что делать со своими жизнями и запутавшись в неправильных мужчинах. И зачем-то убеждали друг друга, что имеем право на свои точки зрения. Если бы вы знали, насколько нелепым и неактуальным оказалось все это через какие-то полтора года, то определенно оценили бы иронию. Однако в тот день все казалось ужасно важным, нужным и неоспоримым. И хотелось одобрения самых близких людей. Ни одна бы не уступила, потому что подспудно понимала, что ошиблась в своем выборе и боялась сдать оборонные позиции, упрямо и нелепо настаивая на своем. Что ж, в семье Сафроновых все-таки имелась общая фамильная черта — неумение признавать неправоту.

 

Глава 8

Где-то ближе к февралю передо мной встал выбор, который, наверное, дается раз в жизни: присоединиться к начальнику и Новийскому в деле подготовки к слушанию или поехать бездельничать на турбазу близ горнолыжной трассы с Ванькой, Поной, чертовым Романом и парочкой друзей моего бойфренда. Гордеев или Гордеев. С одной стороны, было совестно оставлять Николая Давыдовича в такой ответственный момент, с другой, засидевшись в Петербурге, Ванька очень хотел поехать с друзьями покататься. Наверное, его можно было понять. После поездки по Китаю засесть на долгие месяцы в кабинете… Это лишь в пословице легко отказываться от журавля в небе.

— Николай Давыдович, — позвала я его по имени, решившись на откровенный разговор. — Я не смогу прийти к вам в выходные. Но если бы было можно перенести встречу с Сергеем Афанасьевичем на будний день, я бы с удовольствием поприсутствовала.

Гордеев вскинул на меня глаза и прищурился.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался.

— Нет. Просто мы с Иваном и его друзьями едем кататься на лыжах. — И, ненавидя себя за трусость, попыталась оправдаться: — Места еще с декабря забронированы.

Выражение лица начальника не изменилось, он лишь сцепил руки в замок и пожал плечами.

— Что ж, поезжайте, — сказал.

Вот и все. Отчего я ждала иного. Мне казалось, чистосердечное признание об отношениях с его сыном заслуживает хоть какого-то комментария, но он не отреагировал. Я не могла поверить, что его не волновали мои отношения с Иваном.

— Что-то еще? — поинтересовался Гордеев, раздраженный моим бестолковым стоянием в кабинете. — Вас еще куда-нибудь отпустить?

— Да нет, — отмахнулась я. — То есть вы знали, но ничего не сказали? И не злитесь? Не возмущены?

Новийский говорил, что человек я излишне прямолинейный, но разве не проще спросить, чем мучиться догадками?

— Ас чего бы? — насмешливо поинтересовался начальник. — Впервые за долгое время сын сидит за стенкой, а не пытается сломать себе шею, за каким-то лешим покоряя Эверест. Я знаю, где его искать, я знаю, что вы за ним присмотрите, ибо иначе будете уволены тот же час. Да вы меня, Ульяна Дмитриевна, осчастливили!

Звучало это издевательски, но смысл имело, поэтому, удовольствовавшись объяснением, я просто кивнула:

— Значит, мир, — сделала вывод.

— Идите, — настойчиво повторил Гордеев, недвусмысленно намекая на небезграничность своего терпения и расположения.

Уже вечером, лежа в постели, я поняла, что даже если начальник не признавал это в открытую, он считал меня положительным моментом в жизни сына. Удивительно, но получить такого рода одобрение было очень приятно. И это как будто еще больше обесценивало отношения сестры: почему же ее, такую милую, добрую, хорошую и неконфликтную, не принимали родители Романа? Неужто их устраивал глотающий мет отпрыск и не устраивала правильная и верная невестка? Я более чем уверена, что прими Щегловы Лонку как положено, ее благодарности не было бы предела. А вон оно как получалось. Видимо, розовые очки и разные приоритеты играли свою роль. Если упростить все до ноликов и единичек, получалось, что родители Романа считали сына молодцом-так- держать, а Гордеев все время пытался выбить из своего отпрыска дурь. Хотя, как по мне, им бы поменяться местами!

***

Знаете этот популярный идиотский мем, часто встречавшийся раньше в сети: жизнь меня к такому не готовила? Так вот меня жизнь не готовила к лыжной трассе в компании длинноногих друзей Ивана Гордеева. Мы с Лоной обе не стояли на лыжах со школы, и катались одинаково плохо. Да и, давайте начистоту, не отличались большой любовью к спорту в принципе. Обычно это не смущало, однако на этот раз перед нами раскинулась двадцатикилометровая трасса, а сопровождающие уже давно маячили на горизонте маленькими темными точками.

Нет, они не гады и не негодяи, просто после третьего примятого попой сугроба я настояла на том, чтобы ребята ехали вперед. Мол, мы с сестрой вместе, не заблудимся. Они помялись, но согласились. Ну кому интересно топтаться на месте, пока мы коллекционируем все неровности лыжни?

— Думаешь, мы когда-нибудь доберемся до турбазы? — жалобно поинтересовалась Лона, повисая на палках и пытаясь расцепить перекрестившиеся лыжи. Пару раз покачнулась, но удержала равновесие, что уже являлось успехом.

— Ну, у нас есть сегодняшний вечер, ночь и даже полдня завтра, — «утешила» я сестру. — В крайнем случае, можно снять лыжи и шлепать в одних лишь ботинках.

— Хочешь снять сейчас? — с надеждой спросила Лона.

— Помнится, ты была всеми руками и ногами за эту поездку, — напомнила я.

— Это означает, что у меня не очень умные руки и ноги и слушать их не стоило, — пробурчала Лона и сосредоточенно наклонилась вперед, явно выражая намерение двигаться дальше.

Поковыляли. Я честно пыталась заставить лыжи ехать, но они то прилипали, то разъезжались, то, наоборот, съезжались. В общем, угрожали жизни всеми силами.

— Надо чем-то заняться, — сделала я вывод, в очередной раз бестолково топчась на месте, чтобы поймать ногами лыжню.

Проезжавший мимо мужчина с завидной легкостью переступил через препятствие в виде моей загораживающей тропинку ноги и коньковым ходом двинулся дальше. Даже не обернулся.

— Может, у него реактивный двигатель в одном месте? — задалась резонным вопросом вслух, провожая попутчика взглядом. — Короче, надо заняться спортом. Но только не травмоопасным.

— Тогда твой вариант — йога, — пропыхтела Лона и сменила тему: — Кстати, как у вас с Ванькой дела?

За прошедшие дни сестра осознала то, что мы есть и никуда друг от друга не денемся. Собственно, я тоже смирилась с присутствием Романа и уже знакомой ситуацией «ни вашим, ни нашим». Пока жила со мной — и на том спасибо.

— Хорошо, — буркнула я.

Тема была неловкая. Особенно с тех пор, как стало известно количество спален в домике на турбазе. Вряд ли кто-то ожидал, что мы разместимся в одной комнате с Лоной, верно? Даже уточнение подобного вопроса могло обернуться здоровым непониманием со стороны парней… ну и не обсуждали. Это значило, что нам с Ванькой было уготовано остаться наедине с кроватью. Впервые с визита к нему домой.

— Забудь о том, что я про него говорила, — отвлекла меня от панических размышлений сестра. — Он правда хороший парень. — Мы тут немножко пообщались на работе по поводу Жени и клуба, и Ваня… он молодец. Взял у врачей бумаги с результатом токсикологического анализа крови. В общем, я все-таки подала заявление в полицию.

Окончательно запыхавшись, сестра умолкла, а я тихонько вздохнула. Вот она сила мужского авторитета: все мои попытки заставить Лону воздать Бесхребетному по заслугам оказались тщетными. Тогда мы с Ванькой и разработали план: он узнал у отца, что нужно для возбуждения уголовного дела и толкнул речь перед Лоной, а я собрала необходимые документы. И как только сестра не подумала, что подобную информацию могут отдать только в руки родственников? Было немножко обидно, и развивать тему я не стала.

Пыхтя кряхтя и страдая, мы добрались до домика поздно вечером. В деле открытия выпивки нас дожидаться не стали, и когда мы вошли в домик, обнаружили шестерых очень веселых парней. Пожалуй, я бы по этому поводу съязвила, но торчавшие в разные стороны, примятые лыжной шапкой волосы Ваньки выглядели так трогательно, что свели мое раздражение на ноль. И вообще, в черной водолазке он выглядел настолько неприлично классно, что мне сразу вспомнилась комнатка, в которой мы предположительно собирались провести ночь… Даже щеки заалели от этой мысли. Внезапно подумалось, что стоит выпить чуть больше рома и разобраться со всеми интимными вопросами без привычных загонов. Так я и решила поступить.

Алкоголь, как всегда, сгладил неоднородности компании, сделав даже незнакомцев «своими». А еще работал в точности как я рассчитывала. Мне не только Ванька казался еще лучше, чем был: на какое-то короткое мгновение показалось даже, что Лонкин жених не совсем кретин. Но потом он ляпнул очередную гадость, и приступ помешательства прошел. Признаться, из того вечера я мало что помню. То ли рома было много, то ли я, занятая своими переживания, не обращала особого внимания на происходящее. Да и кому до этого дело, если на кону стояло нечто куда более интересное? Дверь комнатки, выходившая прямо в общее помещение, где был накрыт наш стол, приманивала мой взгляд целый вечер. Я честно старалась не пялиться, но уж Ванька должен был заметить.

Когда мы расходились, я не сумела как следует пожелать спокойной ночи остальным. Волнение пробилось сквозь туманную дымку, и на мгновение мне показалось, что рома не хватило. Но глядя на очерченную светом фигуру Ваньки в дверном проеме, почувствовала, что это и неважно. Я могла бы позволить этому парню все.

Кажется, я сама это начала. Едва закрылась дверь, шагнула и обвила Ванькину шею руками, наконец запустила пальцы в жесткие, взъерошенные волосы. Притянула ближе для поцелуя, прижалась всем телом.

— Ты очень пьяная, — сказал он негромко и чуть насмешливо.

— Я не буду тебя обвинять в том, что ты мной воспользовался, — попыталась успокоить, взяв тот же тон.

— А ты уверена, что я собираюсь тобой воспользоваться?

— Лучшего случая не предвидится, — пошутила, подавляя нарастающую панику.

Он меня целовать собирался? Или наполеоновские планы строила лишь я одна? К счастью, Ванька оправдывал ожидания. Он поцеловал меня внезапно и без лишней осторожности. Мир закружился, будто я оказалась на карусели. А страх, раньше бывший неизменным спутником близости, испарился. И, окрыленная своей храбростью, я осмелилась на то, о чем давно мечтала: стянула с Ваньки водолазку.

Только в тот момент, подняв взгляд от его груди к лицу, я почувствовала, что наши отношения стали настоящими. Вышли на новый уровень откровенности. И я говорю не об обнажении, по крайней мере не физическом. О тех, стенах, которые мы создаем, как нам кажется, для комфорта, не понимая, что уюта за каменной кладкой не бывает. Внезапно я поняла, что попытки соответствовать чьим-то стандартам не сделают меня счастливой. Что петля из чужого внимания, сдавливавшего мое горло всю жизнь, начала ослабевать, стоило позволить себе не оглядываться по сторонам. Мы, наконец, остались вдвоем, в темной комнате, куда не проникал осуждающий шепот людей. И уже не проник бы, если бы я не позволила.

Я провела кончиками пальцев по его теплой коже и потянула к кровати. Ванька не сопротивлялся, но пока просто наблюдал. Пытался понять, как далеко я была намерена зайти. Я же стянула кофту, села на кровать и потянула его на себя.

Несколько секунд Ванька стоял надо мной, коленями на матрасе, и смотрел в глаза. Я просто чертовски хотела его в этот момент, наверное, не отпустила даже прояви он глупое благородством и попытайся уйти. Лампу мы не включали, и в неверном свете, льющемся через окно, я видела лишь очертания широких плеч, мускулы рук. Долгожданный поцелуй оказался именно таким сладким, как представлялось. Некоторое время мы сплетались языками, а потом Ванька стал целовать шею, и я, к своему стыду, выгнулась навстречу.

Подхватив под лопатки, он рывком поднял меня с кровати, усаживая на колени и взялся за крючки бюстгальтера. Страх и неловкость заставили меня спрятать лицо в изгибе мужской шеи, но ненадолго. Когда с плеч соскользнули бретели, я не выдержалась и выпрямилась. Так ужасно захотелось увидеть подтверждение тому, что я не выдумала ответное желание, что все взаправду.

А Ванька смотрел, не просто скользнув взглядом, а изучающе.

— Красиво, — хрипловато сказал, обводя пальцами мою грудь.

— Красиво? — удивилась я.

Ванька не ответил, а я задумалась. Для меня, как для девушки, по понятным причинам не существовало такого понятия, как красивая грудь. Что это значило? Какие у красоты были критерии? Я знала только то, что она маловата. Об остальном рассуждать не взялась бы в жизни. Это казалось каким-то… диким. Наверное, кто-то из девчонок с детства разглядывает себя в зеркале и в одежде, и без. Думаете, я бы стала заниматься таким в общежитии? Искать в своем лице и теле плюсы? О нет. Я давно и объективно решила, что себе не нравлюсь, временные помутнения на тему «а вдруг все не так плохо?» приравнивались к системным сбоям и тщательно игнорировались впоследствии.

Но Ванька, похоже, только что сказал, что у меня красивая грудь. А затем наклонился для поцелуя. И вот тогда мир сошел с ума. Это того стоило, всего стоило. Было не сдержать рвущиеся наружу стоны. Я потерялась в ощущениях и даже знать не хотела, что именно делал со мной Ванька или как этому научился. Он каким-то образом завел меня за ту черту, после которой пропали все возражения.

Такого своеобразного согласия оказалось достаточно, чтобы Ванька отбросил остатки осторожности, и обхватил ладонями мои ягодицы, прижимая к себе все сильнее. В изобилии новых ощущений не за что было даже зацепиться, и я все глубже тонула вместе с ним, держась только за сильные, горячие плечи. Я почти струсила, когда Ванька коснулся низа моего живота, но он что-то сказал, и стало спокойнее.

Читая описания в женских романах, я иногда поражалась. Герои в один момент теряли разум и становились подобиями движимых инстинктами животных. Я не понимала этого, никогда ничего подобного не чувствовала и вовсе не желала испытать. Каждая женщина, хоть и подспудно, не может сразу довериться мужчине. Он сильнее, он может причинить вред. Как Бесхребетный Лоне. Я боялась в этом признаться даже себе, но не верила, что он бы ничего не сделал моей сестре. Ведь если девушка в отключке, то она не вспомнит о случившемся, психологической травмы тоже нет. И ничего не докажешь. Страшно представить, что бы могло случиться, не приди мы вовремя.

Оттого, пусть диалога как такового и не получалось, пара Ванькиных фраз вместо эталонных, шаблонных рычаний героя-альфа-самца (как нам часто преподносится в литературе) доказывала его нормальность и человечность. Он был все еще со мной, все тот же очаровательный, чувствительный парень. Вот почему я сдалась. Это было не веление рома и не момент слабости, а сознательный выбор. Я была уверена, что не пожалею.

И да, в первый раз было больно. Очень. Никакого «минутку подождали, и все прошло». Нет — до слез на глазах. Отвечающая за самопожертвование часть меня лишь утешилась мыслью, что Ваньке было хорошо, а еще отсутствием сожалений. Не склонная завышать ожидания в принципе, я порадовалась тому, что пусть близость оказалась совсем не такой, как представлялась, психологически я не испытала дискомфорта. Но разум еще долго противился повторению. Что ж, пожалуй, последнее было огромной глупостью.

***

Проснулась я от криков из соседней комнаты Сначала никак не могла понять, что происходит. На моей талии лежала тяжелая рука, одежды не оказалось, а голова побаливала. Ночные события вспомнились довольно быстро, объяснив мое местонахождение и состояние, а вот логичная причина для скандала между Поной и Романом не подбиралась. Я была уверена, что ругались именно они, так как один из голосов был женским, в домике из девушек — только мы с сестрой, а та вряд ли поругалась бы с посторонним человеком.

— Ваня, — позвала я, даже не рассчитывая незаметно высвободиться из объятий. — Надо вставать.

Он промычал что-то в ответ, но глаз не открыл. Посчитав, что раз так, то пощады не положено, я с трудом сбросила его руку и сползла с кровати. Кое-как напялила одежду, внимательно прислушиваясь к крикам в попытке разобрать слова — ничего не вышло.

Когда я уже взялась за ручку двери, наконец, проснулся Ванька. Приподнялся на кровати спросил, что происходит. Он выглядел таким растрепанным и сонным, что захотелось тут же забраться к нему в кровать снова. И не вставать еще неделю, чтобы просто пообниматься. У него это отлично получалось.

— Мне кажется или это Лона? — спросил он после нового громкого вопля.

— Не знал, что она умеет так кричать.

— Вот именно! — подтвердила я. — Сбегаю узнать, что там у них творится.

— И зачем-то глупо добавила: — Не уходи.

И выскочила за дверь в носках, как была. За ночь помещение сильно остыло, и я тотчас пожалела о своей опрометчивости, но не стала возвращаться. Решив, что вежливость в такой ситуации не оценят, я для порядка стукнула в дверь и тут же распахнула ее настежь. К счастью, пусть ругающаяся парочка и выглядела по-утреннему растрепанной, оба были одеты.

— Это она тебя надоумила, да? — мигом отреагировал на появление гостей Роман, некрасиво тыча пальцем в мою сторону.

— Ты знаешь, нет! — рявкнула Лона. — Я не такая уж дура, чтобы не знать, что накачивать людей наркотиками — дело подсудное.

— Серьезно? Ты пиццу заказать сама не можешь, а тут…

— А тут вот смогла, представь себе! — всплеснула руками Лона.

— Забери заявление. Неужели тебе не стыдно калечить человеку жизнь?

— Я очень старалась не открывать рот, потому что сестра и без меня неплохо справлялась. Но в этом месте потребовалась вся выдержка, чтобы не высказаться. — Женек хотел повеселиться, ничего плохого не случилось…

— Благодаря Уле и Ване! Но все-таки веселиться за мой счет не очень правильно, не думаешь? Или любой из твоих знакомых может воспользоваться мной по дружбе?

Звучало, конечно, дико, но разве выглядело лучше?

— Ты перегибаешь!

— Нет. Это Женя перегнул. И он за это ответит. Не надо говорить, что я эгоистка. Он может точно то же самое делать с другими девушками, и у тех не будет старшей сестры, которая видит подобных людей насквозь. Я поступаю честно и по совести!

Роман сжал зубы и зло выдохнул сквозь них. Звук получился свистящим.

— Твоя сестра не успокоится, пока не разрушит наши отношения, да? Не ври, что это все не ее работа. А ты и рада. Позволяешь! Хочешь остаться карманной собачкой у ног злобной мегеры, Лона, — пожалуйста. Но, ей богу, ты заслуживаешь большего, чем жить под чужую диктовку.

Поняв, что сестра в шоке, и ответить на такой выпад ей нечем, я решила взять удар на себя.

— То есть делать все, что говоришь ты, лучше? Или, может, более достойно молча сносить проделки твоих безмозглых приятелей? Я действую в ее лучших интересах!

Он резко повернулся и подошел ко мне. Уже хотел что-то сказать, но скользнул взглядом по шее и презрительный хмыкнул:

— Ты бы спрятала засос на шее. Хотя… — Он оглядел меня с головы до ног. — Не стоит. Это же твой звездный час. Когда в следующий раз такое будет.

Он уходил очень довольный собой, пока я стояла столбом, борясь с желанием прикрыть шею.

— Уля, не слушай, — устало проговорила Лона, усаживаясь на кровать.

Я постаралась сделать вид, что ядовитые семена не долетели до благодатной почвы, и попыталась сменить тему:

— Что это было?

— Это утром позвонил… — Она замялась, будто никак не могла подобрать подходящее обзывательство.

— Бесхребетный, — подсказала я.

— Он самый, — с благодарностью кивнула сестра. — И давай кричать, что я… — Она поморщилась, решив, очевидно, что не станет пересказывать все, что лилось из динамика. — В общем, нажаловался Роме и попросил, чтобы тот заставил меня забрать заявление. — После этого на ее лице появилась упрямая решимость. — Но я этого делать не буду!

— Правильно. — мягко сказала я. — Он сам виноват.

— Он сам виноват, — эхом повторила сестра, будто саму себя убеждая.

— Лона, слушай, — тут же поспешила я поддержать ее уверенность. — Ты говорила абсолютно правильно. Если его не наказать, потом могут пострадать другие. Нельзя, чтобы он думал, что имеет право безнаказанно обижать девушек. И мы с Ваней сразу предупредили его. что заявление будет. Он знал. Это просто спектакль, не сдавайся!

Сестра кивнула уже более уверенно и вдруг хитро улыбнулась:

— А засос очень заметный.

— Да ну тебя, — смутилась я.

К Ваньке в кровать я не вернулась. Может, и к лучшему. Боялась, что он начнет расспрашивать меня о том, понравилось ли. И как тут объяснить, что да, но к повторению не готова? Плюс, тема для меня была неловкой. То, что я решилась дойти до конца, вовсе не означало позабытые комплексы. Да. с некоторых пор больше внимания придавала своему внешнему виду: чуть тщательнее подбирала одежду, чуть ярче красила глаза и губы (все из-за Ваньки, конечно), но тем не менее оставалась неказистой Сафри. Роман был прав. Никакой засос на шее не мог этого исправить. Разве что на полпроцента приподнять самооценку.

В общем, скандал между сестрой и ее женихом в некотором роде спас меня от лишней откровенности. День после отъезда Романа получился смазанным: испорченное настроение заставило уехать пораньше, а Лона потом всю дорогу до дома извинялась перед Ванькой. Он дежурно повторял, что это не ее вина, что все понимает, но под конец сжимал руль до побелевших костяшек пальцев. В какой-то момент я даже подумала сочувственно погладить его по плечу, но сестра бы тогда поняла, а этого не хотелось.

Когда мы припарковались около общежития, Лона поспешила выйти и взять сумки из багажника, но Ванька на секунду придержал меня.

— Ты не жалеешь? — спросил он негромко.

— Нет, — уверенно мотнула я головой. — Давай потом об этом поговорим.

— Хорошо, — улыбнулся и толкнул дверь.

Я же, помню, взглянула на его спину и живо представила, каким он был ночью. Горячим, обнаженным и моим. Не в состоянии совладать с откровенностью, подсовываемой мне разумом, я вылетела из автомобиля пулей и постаралась как можно скорее доставить сумки домой, напоить Ваньку чаем и спровадить. Мне требовалось немножко одиночества и привычности, чтобы ощутить себя… собой. Да, как ни абсурдно, казалось, что прошедшая ночь как-то меня изменила, что теперь жизнь станет совсем другой…

Я взяла телефон в руки, набрала номер начальника и попыталась окунуться в рутину так, как могла. Гордеев моему звонку ничуть не удивился, сообщил, что они с Новийским обговорили основные моменты предстоящего процесса и успешно согласовали моменты, которые следовало подчеркнуть на слушании. Пройти должно было гладко: проблемы могли бы возникнуть только в случае, если бы Сергей искал в деле собственную выгоду, а он справедливо жаждал мести, что значило объединение с нами. Слушая указания начальника для себя (ну а как без этого), я все ждала момента, чтобы спросить о разводе Новийских. Оказалось, все уже решилось, но прошло очень тихо, без огласки в прессе. Должно быть, за такое заплатили немало.

 

Глава 9

Заседание проводили в просторном зале, чтобы обеспечить места прессе. Тем не менее впустили представителей лишь трех изданий, велев остальным дожидаться за дверью. Людей собралось удивительно много, но отчетливо запомнились мне только две вещи: то, что Шульцев оказался совсем не таким, как я его представляла, и то, что Новийский пришел с зонтом-тростью и двумя стаканчиками кофе из маккафе. Подошел, уселся рядом со мной на стул. Должно быть, так он выражал готовность к сотрудничеству с Гордеевым. Во всяком случае, не верю, что я была единственным знакомым ему человеком среди присутствующих.

— Доброе утро, — сказал, стуча зонтом по полу, чтобы стряхнуть капли. — Давно не виделись, Ульяна Дмитриевна.

— Доброе, — кивнула я.

Я с таким интересом рассматривала его мокрый зонт, что не сразу заметила протянутый кофе.

— Это… мне? — удивилась я, подняв руку, но не решаясь взяться за стаканчик.

— Если откажетесь, предложу Николаю Давыдовичу, но дамы, как известно вперед. Одному пить кофе среди вас было бы неуютно, а в машине не рискнул. Вы, думаю, помните, какой из меня аховый водитель. Таким нужны обе руки на руле, — отшутился Новийский, пристраивая зонт между впереди стоящим стульями. Я поспешила забрать оба стакана, чтобы не мешались.

— Спасибо, Сергей Афанасьевич, — поблагодарила, здраво рассудив, что Гордееву в тот момент было не до кофе.

— Не за что. Погода на удивление мерзкая. Днем дождь, ночью — снег. От февраля одно название.

Я понятия не имела, что на это ответить, поэтому промолчала и огляделась в поисках Шульцева. Признаться, мое воображение так ярко рисовало этого человека, что и в голову не приходило вбить его имя в гугл и посмотреть на картинку. Я думала, что он должен быть невысоким, полноватым, с острым носом обязательно. Крыса, как она есть. Но интуиция жестоко ошиблась: я не нашла ни единого подходящего под описание человека. Решив, что проще спросить и получить порцию колкостей, чем гадать, кто есть враг, я наклонилась к Новийскому и тихонько спросила:

— Который из них Шульцев?

Сергей удивленно повернулся ко мне, и я отодвинулась, поскольку лица оказались слишком близко.

— Думаю, Гордееву лучше не знать, что вы об этом спрашивали, — чуть улыбнувшись, произнес он.

— Вы правы. Ну так который?

Новийский кивнул, наклонился ко мне ближе и, прикрыв рот рукой, шепнул:

— Тот, что рядом с прокурором.

Не без труда вспомнив, как выглядел прокурор, я поискала глазами Шульцева и даже моргнула. Он оказался совершенно не таким, как я думала. Худой мужчина с приятным лицом и умными, честными глазами, ростом, пожалуй, ниже 170 см, в ладно сидящем костюме. Если что и выдавало в нем подлеца, то это маленькие, жидкие усики.

— Никогда бы не подумала, — пробормотала и, видимо, слишком громко.

— Да? — развеселился Новийский. — А каким вы его представляли?

— Ну… — замялась я, живо представив лицо Питера Петтигрю из фильмов о Гарри Поттере. — Не кем-то вроде вас, — ответила уклончиво.

Сергей негромко рассмеялся, привлекая излишнее внимание. Это было совсем не к месту. Суд, проблемы, и смеющийся Новийский, который обычно был, прямо скажем, мрачноват.

— Вроде меня, значит, — пробормотал он. — Поверьте, Ульяна Дмитриевна, это даже лестное сравнение, — начал он. — Михаил Шульцев умеет производить правильное впечатление даже несмотря на вполне определенную репутацию. Все попадаются, решив, что не может он быть таким негодяем, как рисуют окружающие. Этот человек обладает исключительным даром внушения. Хотел бы я с ним конкурировать.

— Жалеете об отсутствии навыков подлеца? — возмутилась я.

— Вы зря обо мне столь положительного мнения, — усмехнулся Новийский, открыто признавая, что и ему некоторые вольности не чужды.

Что ж, возможно в его словах была доля правды, учитывая, как именно он разводился с женой. Но разве могла адекватно рассуждать я — неприметная девочка из низов, с которой он сидел на соседнем стуле на глазах у представителей СМИ. Поверьте, после слов людей, подобных Лонкиному Роману, такое впечатляет особенно сильно.

Не доверяя оценочному суждению Сергея о себе, я придирчиво оглядела его в поисках признаков зарождающегося негодяйства. Но обнаружила лишь то, что тот немало потрудился над обликом. Одежду выбрал не слишком строгую: вязаный блейзер, текстурированные брюки и коричневые туфли. На шее — шарф, рядом зонт-трость. Среди присутствующих он выделялся, будто подчеркивая, что единственный пришел по собственному разумению и ничуть не был задет проделками насолившего всем Шульцева.

— Я вас не поздравила, — спохватилась я, а Новийский удивленно приподнял брови. — С разводом. Николай Давыдович сказал, что вы развелись.

— Верно, — кивнул он. — Спасибо.

Он отреагировал так, будто я влезла не на свою территорию, и крутившийся на языке вопрос о том, почему он ушел со своей должности и чем собирается теперь заняться, решила придержать.

Судья явилась с десятиминутным опозданием, и Новийский, как свидетель, вынужден был покинуть зал. Напоследок велел мне избегать журналистов. Я удивилась, подумала, что это лишнее, и только потом поняла, насколько он был прав.

Ориентироваться в терминах оказалось сложнее, чем я думала. Да и с самим делом была знакома постольку-поскольку (таким ответственным заданием начальник занимался сам). Выслушивая кучу разных пунктов из гражданского и земельного кодексов, доказательства законности и незаконности сделки и так далее, я чувствовала себя самым лишним человеком в зале. Юристы подготовились так скрупулезно, что спустя пару часов судья предоставила нам возможность отдохнуть и выпить кофе. Но только добропорядочные граждане начали вставать со своих мест, как на них толпой бросились репортеры. Даже меня пытались допросить. Все же личный помощник начальника «ГорЭншуранс» — фигура не совсем бесполезная.

— Думала, вас вызовут быстрее, — сказала Новийскому, одной из первых прорвавшись сквозь толпу жаждущих сенсации журналистов и увидев его скучающим в коридоре.

— Думаю, мной займутся сразу после перерыва, — пожал он плечами.

— Сергей! — услышала я незнакомый голос за спиной. Обернулась убедиться, что догадка верна: такой тенор мог принадлежать только Шульцеву. — Рад встрече. Как давно мы не виделись?

— Месяцев восемь, Михаил, — ответил тот не менее любезно и без заминки пожал протянутую руку.

— А кажется, что намного дольше.

Полюбовавшись на этого мужчину вблизи, я поняла, зачем ему усики: это было единственное в лице, что хоть сколько-нибудь выдавало мужчину. От тонких, четко очерченных губ до больших глаз в обрамлении густых ресниц

— все могло принадлежать женщине, и, не сдержавшись, я окинула взглядом его субтильную, но все же мужскую фигуру.

— Сожалею по поводу Юлии, какой красивой вы были парой! Жаль, что она связалась не стой компанией.

— С кем не бывает, — иронично подметил Новийский, впервые выказывая истинное отношение.

Шульцев вполне натурально рассмеялся и перевел взгляд на меня.

— Представишь нас? — спросил.

— Конечно, — неохотно ответил Сергей. — Ульяна Дмитриевна, личный помощник Гордеева. Михаил Шульцев. — Его должность опустил, ибо достойных дел не нашел.

Собеседник Новийского будто просканировал меня взглядом в попытке определить степень полезности, но кроме уверений в приятности знакомства ничего не сказал.

— Значит, Гордеев. Неожиданный выбор, — вернулся он к разговору с Новийским и вдруг выдал нечто совсем уж из ряда вон: — Для политической карьеры ничуть не выгодное соседство, но несколько дельных советов о том, как запрятать за решетку неугодную супругу, такой человек дать может. Верно?

Не сумев побороть шок, я стрельнула глазами в Новийского. Такая мысль мне в голову не приходила. А ведь это не противоречило фактам. Могли они задумать и такое. Очень даже!

— Не буду врать, что не понимаю, о чем ты, — спокойно ответил Сергей.

— Честность всегда была твоим лучшим и худшим качеством одновременно, — пожал плечами Шульцев. — Что ж, красивые женщины зачастую глупы и сами роют себе могилу. Рад, что ты так легко и удачно избавился от тяжкого бремени неудачного супружества.

— Благодарю, Михаил. Кажется, к тебе спешат репортеры.

Полагаю, журналисты мечтали поймать двух мужчин за склокой, но Сергей очень вовремя улизнул, утянув в сторону и меня тоже.

— Я понимаю, что лезу не в свои дела, но это правда? — не сумела я удержать вопрос, семеня следом. — Про помощь Николая Давыдовича. Ответьте, я должна такие вещи знать, чтобы быть на будущее готовой.

Не уверена, что хотела в чем-то обвинить обоих мужчин, но получилось именно так. Поэтому, опасаясь попасться в объективы ругающимся с какой- то пигалицей, Новийский открыл одну из дверей и вытолкал меня на пустую лестничную клетку. Заглянув в его лицо, я поняла, что правду говорят: молчание — золото.

— Уверен, что следующего раза не будет. И это был план «Б».

О, речи о моем слишком хорошем мнении о Сергее начинали обретать смысл.

— Но это хоть было правдой? Или мы помогли вам посадить женщину, виноватую разве что в супружеской измене?

— А я-то думал, что спрятался от репортеров, — огрызнулся он.

Ну так и получил соответственно:

— Зря думали. Я закончила факультет журналистики.

— Так что ж вы тогда призвание гробите? У вас отлично получается совать нос не в свои дела, — отбрил он, но ответить времени не дал: — Мой развод связан исключительно с тем, что Юлия спуталась не с теми людьми. Ей казалось, что будет забавно проучить меня за «охлаждение в отношениях», завязав роман с непризнанным гением холста и масла. Тот же, не будучи дураком, стал вить из нее веревки, вытягивая средства для своей галереи и… другого бизнеса. А еще он здраво рассудил, что ради сокрытия правды о досуге благоверной я готов буду платить некоторым людям из инстанций, дабы удержать их на расстоянии от его махинаций. Запахло шантажом. Будь дело только в интрижке на стороне, я бы закрыл на это глаза. Сам не лучше, не так ли? — желчно поинтересовался, а я из самоубийственного упрямства отчетливо закивала. Ну а что? Факты налицо. К счастью, еще больше раздраконить Новийского не удалось: — Проще говоря, я принял меры, чтобы не вляпаться по уши в такую грязь. Надеюсь, у вас больше нет ко мне вопросов?

Вопросов не было. Пусть я вела себя как полная идиотка, сказать было нечего. Хуже: у меня на неделю пропало желание раскрывать рот. Ни за что бы не призналась вслух, но зря я выжала из Сергея это признание.

Он ушел, а я стояла, оглушенная новостями, и не могла переварить услышанное. В моем мирке, вращавшемся вокруг идеи выезда из общежития и расторжения помолвки сестры, Новийские попросту не умещались. У меня будто размерности не хватало на принятие или осуждение таких решений. Внезапно захотелось полностью отказаться от общения с подобными им людьми, лишь бы не втягиваться в странный, путаный мир интриг, где каждое действие рассматривается под разными углами.

Правильно выстроенные и грамотно поданные показания Новийского произвели должный эффект. Было принято решение о переносе слушания для сбора новых улик по делу. Все вышло именно так, как рассчитывал начальник, и порадоваться бы, но я с досадой цокнула языком. Это означало еще раз встретиться в скором времени с Сергеем, а мне было так стыдно за свое поведение, что хоть… извиняйся.

***

— Ты видишь этот потолок? — спросила я, вытягивая вверх руку.

— М? — недоуменно протянул Ванька.

— Безупречно ровный пласт, за который я должна твоему отцу два миллиона рублей и много лет молчаливого рабства.

Второго марта, в день сдачи новостройки жильцам, мы с Иваном Гордеевым лежали в куртках поверх клеенки прямо на полу и таращились в лишенный изъянов потолок единственной комнаты моего жилища. Переступая порог новой квартиры, я надеялась испытать радость или облегчение, ведь теперь у меня было что-то свое, но вместо этого пришло опустошение. Приобретение квартиры обернулось новыми хлопотами, а ведь с момента вступления с должность помощника Гордеева я, порой, едва находила силы доползти до кровати. А тут еще ремонт, временно не работающий лифт (подъем стройматериалов по лестнице), найм рабочих, проверка за ними каждой плиточки… Подумав обо всем этом, я обошла помещения, полюбовалась видом из окна и плюхнулась на пол, вынудив Ваньку последовать собственному примеру. Решила дать обоим хоть минутку отдыха. Заранее.

— Пожалуй, поздравлять тебя с этим было бы странно, — заметил Ванька, повернув ко мне голову.

— А Ритка вот поздравила.

Я задумалась, стоит ли продолжать, но настроение для провокации было, и потому выдала все как есть:

— Поздравила с тем, что под старость лет у меня, наконец, появилось место, где можно безнаказанно разбрасывать презервативы на случай острой необходимости. Без угрозы попасться.

Ванька улыбнулся.

— Моя голубая мечта, — отшутился. — Можем начать прямо сейчас.

Как известно, в каждой шутке лишь доля шутки. Продолжения того, что случилось в домике на турбазе, не было, и разговор об этом не заходил. Казалось совершенно естественным, что все станет лучше, естественнее, гармоничнее после переезда. Мы же собирались жить в соседних подъездах. И вот, это становилось правдой, все более жаркие объятия в машине обретали новый смысл, но я чувствовала, что что-то не так. Иногда мне хотелось спросить у Ваньки, если все так сложно, куда же он водил своих подружек по типу Олеси Александровны? Неужели в отель, как каких-нибудь проституток? Никогда ничего подобного не додумывала и не озвучивала, потому что от одних лишь предположений начинало тошнить. И накатывало разочарование, даже отчаяние какое-то.

— Начинай, — велела, подстегиваемая неожиданно нахлынувшей обидой. Ванька приподнялся на локте, с удивлением глядя на меня.

— На бетоне? Ты серьезно?

— А что тебя смущает?

Смущало его то, что мы не выдержали и пяти минут. Было дико холодно, а утром я заметила в зеркале сбегающую по позвоночнику ниточку из синяков и обозвала себя идиоткой.

Но дело было не только в этом: я все больше убеждалась, что близость нас не скрепляла, а разделяла. Все же Ванька то ли не хотел меня, то ли думал, что я не хочу. А я не знала точно, что за отношения у парней с сексом. Случался ли у них от этой мысли тот же внутренний раскол, что и у меня? И если да, сколько лет назад такой шикарный парень, как Иван Гордеев с ним сталкивался?

Лона говорила, что я слишком помешана на уважении, и Ванька совершенно точно меня уважал, но, может, она была права? Может, именно это губило желание? Может, притащи он меня силком в чертов отель (да хоть обманом), не давай мне выбор в любом вопросе, было бы проще и однозначнее? Я бы, к примеру, приняла его лидерство и успокоилась… а то получалось, будто уздечка у меня, но как с ее помощью править — я не в курсе. Бесспорно, наши отношения с самого начала являлись моей инициативой, и с тех самых пор я определяла их ход и направление. Казалось, скажи я Ваньке уйти, он бы просто кивнул. Я ему нравилась, но и только. Иногда этого было достаточно, а порой — до слез обидно. И не на что было жаловаться. Он проводил со мной много времени, охотно представлял друзьям, помогал Лоне. Его вообще не в чем было упрекнуть. Со стороны он был самым безупречным бойфрендом на свете, а внутренне… да только девушка говорит о чутье на что-то нехорошее, у нее сочувственно спрашивают: «у тебя ПМС?» В моменты слабости внутри просыпался гаденький голосок, который так и повторял: «зажралась ты, Сафри, ну что тебе еще нужно? Дикой и бешеной страсти, что ли? А сама-то выдержишь?» Это язвительное нечто, я предпочитала называть совестью и даже не думала спорить с мерзавкой.

И правильно. Дело оказалось совсем не во мне. Глупо было ждать излишней чуткости от человека, у которого в руках спички и канистра с керосином.

Судный день начался очень мило и невинно: с поздравления с восьмым марта. Море цветов, кружек и канцелярских принадлежностей обрели своих хозяек в лице очаровательных сотрудниц «ГорЭншуранс». Гордеев торжественно пообещал всех отпустить на полчаса (расщедрился, ага) раньше, а затем все разошлись по своим рабочим местам делать вид, что после пары бокалов шампанского вполне могут успешно справляться со своими должностными обязанностями.

На выходные у нас с Ванькой были огромные планы, припорошенные строительной пылью. Следовало купить и перевезти плитку, которую я выбрала в каталоге Леруа Мерлен пару дней назад, и вручить аванс бригаде, обещавшей заняться отделкой. Но все пошло не так.

Когда Гордеев вызвал сына в кабинет, никто не обратил на это внимания. Мы с Катериной еще пожелали ему выбраться живым… и думали, что это очень забавная шутка, а вышло наоборот. Спустя пятнадцать минут спокойствия в приемную из-за закрытой двери до нас начали доноситься первые слова, сказанные на повышенных тонах. Работа, само собой, оказалась задвинута в дальний ящик, мы прислушались, но еще некоторое время не могли разобрать сути. А затем отчетливо прозвучало:

— Думаешь, что все тебе будет преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой? С одним высшим образованием, без кандидатской степени ты даже здесь — в «ГорЭншуранс» — всегда будешь на вторых ролях! Я не отдам бразды правления мальчишке, который не желает палец о палец ударить ради достойного образования. У тебя есть все, надо только взять. Но ты даже на это не способен.

Катерина схватилась за клавиатуру и набрала мне в скайпе:

«Даже не вздумай сунуться!»

Сначала предупреждение показалось излишним, но скоро стало еще жарче, а желание совершить ритуальное самопожертвование — сильнее.

— Да я никогда и не хотел твой «ГорЭншуранс»! Просиживать штаны, взирая на мир свысока и упиваясь своим величием — не то, чем я хочу заниматься в жизни…

После ответа Ваньки реально стало дурно. Да, я знала, что Гордеев на него давил, но не ожидала, что довел до такого.

— …хоть сам знаешь… заниматься? — донеслись обрывки ответа начальника, угрожающе сбавившего тон. — Мальчишка! — рявкнул он после, да так, что даже Катерина подпрыгнула. — Знаешь только как тратить деньги и развлекаться! Даже не можешь признать, какой ты на самом деле слабак!

— Слабак? — рявкнул в ответ Ванька. — Слабак, раз не желаю бросаться с головой в профессию, которая мне старательно навязывается, но до конца дней будет неинтересна? Ничего более скучного, чем гребаный менеджмент просто не существует. Да меня с детства тошнило от твоих ставков по процентам и льстивых улыбок инвесторам. Видимо, для тебя слабость — не прогнуться под наипростейшие, наиудобнейшие обстоятельства, которым был бы рад, в свое время, ты!

— А знаешь, с меня хватит. Как угодно рви задницу, но дописывай чертовы три статьи, плати за экспресс-публикацию, договаривайся с рецензентами и издательствами, мне плевать. Но если ты просрешь и аспирантуру…

— … даже не сомне…

— Легко плеваться и отказываться от того… трудом. Вместо того, чтобы благодарить… брезгливо задираешь нос… ни дня в жизни самостоятельно не крутился… просто дурак, который уверен, что все и всегда у него будет. Посмотрим, как ты запоешь, когда у тебя не останется ничего из этого. Приползешь обратно и будешь умолять вернуть тебе привычное паразитическое существование на всем готовеньком…

— Отлично! Вот, забирай все, что твое, — пауза. — И вот. Хочешь разденусь и оставлю здесь одежду? Или до такой мелочности не опустимся? Знаешь, с меня хватит. Теперь, когда ты решил пожертвовать мне квартирку, я по гроб жизни буду обязан кланяться в ножки и молчать в тряпочку? Да подавись ты ею! Зае’**о слушать о том, что раз ты мне что-то там когда-то дал, то я дерьмо на ботинках, которое только должно-должно- должно. Найди или заделай себе нового наследника для облагодетельствования и впаривай ему сраный «ГорЭншурас». А про меня забудь!

Дверь распахнулась так, что, я думала, сорвет с пола ограничитель и снесет меня вместе со стулом. Даже не заметил этого. Ванька пронесся по приемной ураганом и бросился в сторону лифтов. Я рванула следом, но из- за дурацких красных туфель опоздала — двери уже закрылись, и пришлось ждать следующий. Догнать Ваньку мне удалось только на улице, где он притормозил, чтобы поджечь сигарету. Из-за возвышения, на котором, как вы помните, находился «ГорЭншуранс». всегда было ветрено, и я в легком пиджачке продрогла в момент. Но отчасти это было к лучшему: искра зажигалки никак не желала разгораться в пламя и занимать табак.

— Не стать тебе курильщиком — смирись, — сказала я громко, чтобы Ванька точно расслышал.

Он обернулся на голос, а мне внезапно подумалось, что сигарета ему не шла до нелепости.

— Где взял? — спросила, подходя ближе.

— У охранника, — сознался Ванька, пристыженно вытащил сигарету изо рта и вышвырнул. Зажигалку мне протянул: — Держи, возвращаться будешь — отдашь.

— А ты? — спросила, подавляя панику.

Окинув взглядом «ГорЭншуранс» снизу вверх, Ванька удивительно спокойно ответил:

— Никогда. Ни сюда, ни к отцу. Хватит с меня этого дерьма.

— Куда пойдешь?

— К Сан Санычу, — легко ответил он. — В спортзале запросто можно провести парочку ночей, а там что-нибудь придумаю.

— Зачем к Сан Санычу? — нахмурилась я. — Я могу сбегать за ключами от квартиры. Да и общежитие… — начала решительно.

— Саф, — улыбнулся Ванька и обхватил руками мое лицо. — Это не твоя проблема. Из всего, что наговорил отец, верно только одно: однажды мне придется повзрослеть и научиться отвечать за себя. Так почему бы не сегодня?

Только меня это чуточку напугало. Если он бросал всю свою прошлую жизнь, с чего было оставлять рядом меня? От мысли, что он уйдет, даже слезы навернулись.

— Мне безумно жаль, что вы с Катериной это услышали, — негромко проговорил Ванька, заглядывая точно в глаза. — Но правда в том, что однажды это все равно бы случилось. Подобные склоки у нас с отцом скорее правило, чем исключение. Разница лишь в том, что мне никогда не хватало духу сказать все до конца и закрыть дверь. Он всю жизнь внушал мне, что я слабак, который испугается первых же трудностей, с которыми столкнется. И я верил. Он дерьмовый отец, но отец. Родителей слушаешь, даже если того не хочешь. Но глядя на тебя я каждый раз думаю: если Саф может, то с чего не суметь мне?

Такое откровение шокировало, а еще ответило на мой главный вопрос: почему среди всех прелестниц, готовых на что угодно, Иван Гордеев выбрал меня. Им двигала не любовь и даже не симпатия, а восхищение. Я была человеком, который вдохновил Ваньку на разрыв главных отношений в его жизни.

— Ты вложил в понятие «гордиев узел» новый смысл. Достижение, — отшутилась я, не зная, что еще сказать.

Ванька расхохотался и, не став устраивать долгих прощаний, крепко поцеловал меня и ушел. В сторону метро.

Спустя время, вспоминая этот миг, я все поражалась: они терпели друг друга двадцать пять лет, и за полчаса решили, что больше не желают. Взаимное разочарование достигло точки невозврата, и от тандема Гордеевых, от которого все ждали блистательного будущего, остались одни обломки не оправдавшихся ожиданий. Может, в тот день Николай Давыдович еще и верил, что сын «приползет» обратно, но этого не произошло. И спустя год от темных волос начальника осталось одно воспоминание. Седина, при нашей первой встрече на зависть едва тронувшая виски, распространилась на всю голову, прибавив обладателю лет десять. Я не верила в такие совпадения.

Сколько помню Николая Давыдовича, он всегда был недоволен безответственностью сына и неумением принимать важные решения. Иронично, что именно тот миг, когда Ванька продемонстрировал характер, его отца это сломало. Но Николай Давыдович так и не понял, что случилось: он не признал своих заблуждений и не раскаялся.

Я никогда не узнала, что именно стало последней каплей и вынудило Ивана сказать отцу твердое «нет», но что-то было. Для взрыва нужна взрывчатка, тем более для такого, какой пошатнул «ГорЭншуранс». И все же, ко всеобщему изумлению, Иван Гордеев оказался абсолютно прав: на месте обломков прежней жизни выросло нечто куда лучшее. Из взбалмошного мальчишки без определенной цели в жизни он превратился в мужчину, которому не страшно доверить самое дорогое. Одного жаль: независимость досталась ему ценой спокойствия других людей.

 

Глава 10

С уходом Ваньки над «ГорЭншуранс» воцарилась звенящая, нервная тишина. То ли охранник пустил слушок, то ли кто увидел нас из окна и все понял, но новость разнеслась по этажам со скоростью инфекции, и все смолкло на насколько дней. Людям требовалось время на осмысление произошедшего: маленькое государство лишилось своего кронпринца. А народ любил его, ждал, поддерживал. Так выглядел траур. Никто всерьез не верил, что у Гордеева-младшего хватит пороха послать отца, но это случилось, причем совершенно неожиданно.

Спустя три дня молчания в отсутствии изменения ситуации, меня начали осторожно расспрашивать. До того историю из первых уст знала только Лона, а остальные ребята молча переглядывались, будто боялись, что сорвусь и впаду в истерику. Но, на самом деле, мне не казалось решение Ивана такой уж трагедией. Куда больше пугало, что он обрезал ниточку, соединявшую его с последним из живущих родственников.

Получив свою порцию сведений, Рита, Иришка и Егор в один голос посоветовали мне поговорить с Ванькой и убедить его вернуться. Действительно, в наш век сожалений об утраченных возможностях, кто же бросает блестящее будущее ради едва-едва просматриваемой цели? Да, Ваньке следовало отдать должное, он сделал то, на что решились бы единицы: променял стабильность на один лишь фантом настоящего счастья. И преуспел ведь, чертяка! В жизни бы не поверила, что так бывает. Да никто бы не поверил.

Кроме меня Ваньку поддержала одна лишь Лонка. Она вообще приняла новости очень близко к сердцу. Даже всплакнула. Больше всего ее расстроило, что Иван с Николаем Давыдовичем так ругались не один и не два раза, а постоянно. Наверное, нам всем следовало об этом догадаться раньше, но я лишь насмешливо обвиняла Ваньку в нытье. Мне и в голову не приходило, что это лишь верхушка айсберга. Обычно на публике Гордеевы вели себя весьма типично для отца и сына. Смущало только абсолютное неуважение интересов друг друга. Никто не подозревал о той ненависти, которая росла и крепла в их душах. Вы бы слышали, как горько и надорванно звучали их слова тогда, в кабинете. Вроде, подумаешь, повздорили, с кем не бывает? Мы с мамой тоже все время цапались, но в нашей семье никто не имел целью унизить, оскорбить, ударить по самому больному. На какой-то миг я даже подумала, что не смогу после этого работать на Гордеева.

Слушая советы друзей, я кивала, обещала поговорить с Ванькой, и они мне верили, потому что не обращали внимания на Лону. Она видела, что я лгу, глядя прямо в глаза. И не осуждала. Даже наоборот, будто боялась, что я поддамся, а потом кивнула каким-то своим мыслям и перевела тему на Николая Давыдовича. У нее вышло очень естественно, и все с готовностью стали жалеть бедного пострадавшего начальника, оставив нас с Ванькой в покое.

Сколько прошло с тех пор лет? Шесть? Вроде бы, шесть. Так вот уже шесть лет я по утрам занимаюсь йогой, стабильно отвечая на вопрос: как мне удается заставлять себя вставать в такую рань? Ответ прост: через адские муки. Но речь сейчас о том, откуда пошла такая традиция.

Ванька действительно поселился при спортзале Сан Саныча, и я повадилась приходить туда по утрам. Да-да, подкармливала, как сердобольная мамаша. Забавляла этим и его, и Сан Саныча, но переживала не за сытость, а за общее состояние. И искала повод чаще видеться. На то, увы, имелись причины.

Казалось, Ванька решил себя за что-то наказать. Каждое утро они с сенсеем устраивали совершенно безумные бои, от которых сердце замирало. Я приносила еду, садилась на лавочку и с затаенным ужасом ждала, что один из мужчин убьет другого. Они дрались так яростно, что смотреть было больно. Тело Ваньки покрылось синяками и царапинами, и я мазала их гелем, чтобы заживить хоть чуточку быстрее. Гордеев-младший не сопротивлялся, но и не поощрял. Он хотел страдать, он считал, что этого заслуживает. Но почему? До поры я этого не понимала.

Были у его жажды саморазрушения и другие проявления: упрямый отказ жить у меня в сравнительно нормальных условиях, практический полный игнор мобильного телефона, а еще склонность к пустому самопожертвованию. Он с готовностью хватался за любую работу. Проводил мне в квартире свет, присматривая за рабочими, отделывавшими мне ванную, убеждал Лону не сдаваться под напором Романа и Бесхребетного и не забирать заявление из полиции, натаскал мне полквартиры материалов… Помогал, помогал и помогал. И успешно уходил от разговоров.

Устав от попыток Ваньки самоубиться на ринге с помощью Сан Саныча, я, вспомнив совет сестры, приобщилась к занятиям йогов, которые проходили по утрам при том же спортзале, в пристройке с торца. Так я была, вроде, рядом, приглядывала, но не видела самое тяжелое. С тех пор, как Ванька ушел, он стал мне даже как-то ближе и роднее. То, что он сказал про меня, в некотором роде тронуло. Даже если рассчитывала на другое, это было приятно. А еще налагало на меня определенную ответственность за его благополучие.

Прошла неделя, за ней — вторая. Однажды вечером Гордеев дождался ухода Катерины и попросил меня задержаться. Не нужно было провидческого дара, чтобы догадаться, о ком пойдет речь.

— Как там мой сын? — спросил он без предисловий, казалось, невозмутимо ощипывая очередное из своих растений.

Я вдруг с горечью подумала, что о них он заботился больше, чем о Ваньке. Те находили силы благодарно тянуться вверх после всей заботы, а вот сын пробиться сквозь отцовское равнодушие не смог. Сдается мне, именно железная воля Николая Гордеева все это время не давала Ваньке задуматься о том, чего он хотел от жизни. Пришлось действовать по порядку: вычеркнуть отвлекающий фактор и только после этого двигаться дальше.

— Нормально. У него все есть. Подрабатывает в спортзале, ребят тренирует.

Несмотря ни на что, Гордеев заслуживал новостей. Не думаю, что Николай Давыдович хоть раз набирал Ванькин номер с момента разлада — не из того он теста, но даже если бы попытался, ничего бы не добился. Ванька бы попросту отбил звонок. И обоим было бы неприятно, для обоих стало бы испытанием, а я и так знала: начальник пожалеет о том, что слишком пережал. Отец ведь.

— Приглядывайте за ним, — неожиданно сказал он.

Отчаяние этих слов потрясло меня до глубины души:

— Думаете, он не вернется?

— Почти уверен.

— Но вы же…

— Как я уже говорил, — перебил он меня. — Из меня паршивый отец. И надо быть полным кретином, чтобы верить, что это изменится. Иван не полный кретин, как считаете?

— Нет, конечно, — подтвердила я.

— Ну вот и славно.

Оправив пиджак, он уселся за стул и демонстративно уставился в экран. Делал вид, что ничуть не взволнован. Мне оставалось только развернуться и уйти. Но с тех пор я знала, что склонность к самоистязанию у них семейная.

Несмотря на громкие обещания, один раз Ванька в «ГорЭншуранс» вернулся. Но не ради разговора с отцом и или шумного прощания с коллегами.

Мы встретились с ним в фойе, случайно. Я бегала по делам, пришла позже окончания обеденного перерыва и застала его у лифтов. На календаре было шестое апреля, как сейчас помню. Цифра врезалась в память навсегда…

— Ваня? — спросила я, коснувшись его плеча.

Он резко обернулся и как-то странно нахмурился, будто не ожидал или не хотел меня видеть.

— Ты зачем здесь? — постаралась я перебить неприятные мысли.

— Трофейный мяч оставил, решил забрать, — сказал, и я ему поверила. А вот излишние подробности следующих слов насторожили: — Это от ребят из Китая, приятное воспоминание. Есть и другие вещи, но с ними отец пусть делает, что вздумается. А мяч жалко.

Причин врать, казалось, у него не было, но все-таки чувство неправильности не покидало.

— Поняла, — кивнула я и нервно сцепила руки за спиной, решив не капать на мозги на манер подружки из злых постов, разбросанных по всему интернету.

Наконец, приехал лифт, и мы шагнули внутрь пустой кабины. Неловкость наэлектризовала помещение. На одном из этажей мы остановились, и я уже успела испытать облегчение от мысли, что к нам присоединится третий пассажир. Но, видимо, вызвавший лифт нас не дождался, и Ванька просто нажал кнопку закрытия дверей, оставляя нас наедине вновь. Следовало о чем-нибудь заговорить, но в голову ничего не приходило, кроме закономерного вопроса: почему мне казалось, что надвигалась катастрофа? Светящаяся пятерка на табло этажей сменилась шестеркой, та — семеркой, а затем свет моргнул и погас. Лифт встал.

— Твою мать, — удивительно эмоционально отреагировал Ванька, и мой предохранитель тоже сорвало:

— Что происходит? — раздраженно поинтересовалась, не желая делать вид, что ничего не заметила.

Поморгала, чтобы побыстрее привыкнуть к темноте, но ничего не вышло.

— Должно быть, свет отключили.

— Спасибо, Шерлок, это и ежу понятно. Что происходит с тобой? Бесишься из-за того, что встал лифт? Серьезно?

Вопрос остался без ответа. Не дождавшись реакции, я фыркнула и достала телефон, чтобы набрать номер Егора. Решив возложить проблему вызволения нас из заточения на пусть и довольно хрупкие, но мужские плечи. С горечью само собой подумалось, что еще месяц назад, не застрянь Ванька вместе со мной, я бы звонила именно ему и не сомневалась в том, что он меня вытащит. А теперь опора под ногами, которой я раньше придавала столь малое значение, растаяла. Возвращаться к мысли, что ты опять наедине с собой и должен рассчитывать только на себя, оказалось болезненно.

Пока я рефлексировала, Егор сообщил, что обесточен не только лифт, но и все здание и остается, видимо, ждать починки сетей. Вздохнув, напоследок взглянула в мрачное лицо прислонившегося к стене Ивана в свете дисплея и убрала мобильный в карман.

— Проблемы с электричеством во всем здании, — попыталась передать слова Егора. — Придется…

— Я слышал, — перебил Ванька.

В тишине остановившихся механизмов был отчетливо слышен каждый шорох. Как Ванька потер шею, как я переступила с ноги на ногу. Очень неуютно. Пару минут мы стояли в молчании, занятые своими невеселыми мыслями. Только мне было чуть сложнее: я боялась не только своих, но и тех, что посетили его голову. Раньше Ванька при мне не ругался, только в чрезвычайных обстоятельствах, хоть и прекрасно знал, что девчонка Сафри — не нежный цветочек. Был ли этот лифт одной из больших проблем? В голову полезли совсем уж нехорошие мысли.

— Я за тебя переживаю, — первой пошла на мировую.

— А я за тебя, — ответил он хрипло и откашлялся. — Должен кое-что тебе сказать, но хотел… не так. Не в кабине лифта, в темноте, от безысходности.

Облегчение от того, что он заговорил, быстро сменилось пустотой осознания.

— Хочешь меня бросить? — не став медлить, перешла я к главному.

— Что? — удивился он. — Черт, после всего, через что ты помогла пройти… правда таким меня считаешь?

— Прости. Просто… мне все время казалось, что это как-то не всерьез у нас, что ли.

— Серьезнее у меня не бывало, — признался он без запинки. — Уж как умею.

Стало немножко теплее, и я попыталась вернуться к главному:

— Так что ты…

— Да, я…

Мы заговорили одновременно, и оба примолкли, позволяя высказаться другому.

— Я хотел сказать тебе, что… — Он вздохнул. — Решил добровольно пойти в армию. Теперь, когда я отказался от защиты диссертации, это хороший вариант. Так будет лучше, даст время на переосмысление ситуации…

Новость стала для меня полной неожиданностью, даже челюсть отвисла. Нет, я знала, что мужчины до двадцати семи лет являются военнообязанными, и все такое, но разве это имело хоть какое-то отношение к моему Ваньке?

— Прости конечно, может я идиотка, но разве в МГУ нет военной кафедры? — вытаращилась я в темноту в надежде углядеть хоть кусочек Ваньки.

— Поэтому я и сказал «добровольно», — подтвердил он напряженно.

Я всегда думала, что в армию идут после школы или после университета, а еще потому, что не сумели отмазаться. И тут вдруг заявление века…

— И ты придешь в военкомат, скажешь, что ты есть Бобчинский-Добчинский, хочешь служить и так далее? И тебя не отправят в психушку?

— Существует контракт, — сухо заметил Ванька. — Саф, я послал к черту отца, живу в подсобке при спортзале, предполагается, что должен профессионально управлять другими людьми, но ничто из этого не есть я! Да, это уже не подчинение отцу, но мне такого мало. Я всегда хотел чего- то… более острого. Я должен разобраться в том, что происходит со мной, что я буду делать в будущем. Мне нужен этот год контракта не переосмысление, на то, чтобы посмотреть, как живут другие люди.

Он умолк и шумно запыхтел, будто речь потребовала от него больших физических затрат.

— Какое переосмысление? Ты что несешь? — громко воскликнула я, будто он действительно провинился. Пришлось прицепиться к последним словам. — Там из парней последние мозги вышибают!

— Ты же слышала, что ребята рассказывали, — попытался он меня успокоить. — Ничего там не вышибают. К тому же, разве я похож на человека, которого просто поколотить в коридоре?

— Сейчас ты похож на человека, который отчаянно жаждет, чтобы его поколотили.

Ванька отлепился от стенки лифта, подошел ко мне и обнял за плечи.

— Саф, я не хлипкий мальчик, которому стоит бояться.

— Меня не это волнует, Ваня, — сказала почти с отчаянием. — Ты никогда не задумывался, чем меня зацепил?

— Скорее нет, у меня не так плохо с самооценкой, — весело ответил он, но я не нашла сил улыбнуться.

— Ты не жестокий, беспринципный придурок, не унижаешь людей и не трясешь перед ними тем, какой ты есть или кто ты есть. А мог бы, у тебя на это куда больше прав, чем у того же Романа, который так и поступает. Такое встречается редко, и я не хочу, чтобы это изменилось.

— Что за ерунда? — опешил он. — С чего бы этому измениться?

— Жестокость меняет людей. Мы выросли в жестокости, пойми. Я уже из пеленок вылезла циником, а Лонка пытается угодить всем и каждому. Это такой способ выжить. Ты — другой. Это очень приятно, понимаешь? А армия, несмотря ни на что, преимущественно, бессмысленный концентрат жестокости. Там учат подчиняться, не включая голову. Есть приказ — есть исполнение. Ты бежал от этого в случае с отцом, а все туда же. Ты заслуживаешь большего!

— Саф, это же всего на год, — усмехнулся он, щелкнув меня по носу. — Не навсегда. Понимаешь, пока что я не нашел ничего, за что хотел бы зацепиться. А это значит, что нужно увидеть больше.

И он, как ни удивительно, не прогадал. Из армии Ванька вернулся с уверенностью, что хочет профессионально защищать людей. Памятуя о том, как он повел себя в случае с Лоной и Бесхребетным, я даже не подумала поставить его выбор под сомнение. Ваньке это подходило. Пытливый ум, умение быстро ориентироваться в экстренных случаях, хорошее чутье на ситуацию — все это выдавало в нем хорошего защитника. А при навязанных отцом навыках управления очень скоро он стал управлять, а не подчиняться. Смешно, но кровь не водица. От чего бежал, к тому пришел. Только своей дорожкой.

Это я рассказываю лишь для того, чтобы подсластить пилюлю. В тот миг мне было на редкость паршиво и уж точно не до великодушного принятия ситуации как она есть. Ванька оставлял меня одну против все еще враждебно настроенного мира не только как парень, но и как хороший друг, который гнал прочь многие страхи. Но была внутри меня и другая, альтруистичная часть, которая протестовала: ему хуже, не будь эгоисткой. А я была. Именно эгоисткой, когда из глаз брызнули слезы и полились слова:

— Но я не хочу, чтобы ты уходил.

Когда-то давно Лона говорила мне, что сложно привыкнуть к первым отношениям, а потом это становится чем-то вроде наркотика. Речь не о сексе. Просто чувствовать заботу, поддержку и симпатию, отличную от родственной, как-то по-особенному приятно. Не объяснишь, но просто так есть. Раз себя ломаешь, перестраиваешься, и уже не возвращаешься назад. Так она объясняла мне в самом начале отношения с Романом, когда и речи не шло ни о какой любви. Но я не понимала, пока не застряла в лифте с Иваном Гордеевым и его режущим на живую признанием.

Утрата показалась такой острой и болезненной, что окончательно позабылась осторожность. Жадность вырвалась наружу, и захотелось успеть все-все. Я встала на цыпочки, дотянулась до его губ и целовала, целовала. Цеплялась, как утопающий за соломинку. Он ответил мне жарко и охотно, но не позволил избавиться от одежды, когда я потянула вверх его футболку. Наверное, если бы не Ванькино благоразумие, мы бы устроили «ГорЭншуранс» незабываемый денек.

— Подожди, — шептал мне в ухо Ванька. — Не здесь. Так нельзя.

А останавливаться не хотелось. Легендарный огонь, о котором грезит каждая девочка, охватил меня впервые, окончательно лишив сомнений. Я бы могла позволить ему что угодно, я хотела ему это позволить. Не разрешил Ванька, и это лишь сильнее подтверждало мои односторонние чувства.

Когда включили свет, лифт так тряхнуло, что мы разлетелись в разные стороны и с удивлением уставились друг на друга. До начальственного этажа не доехали совсем чуть, и когда распахнулись двери, Катерина удивленно уставилась на двоих сидящих на полу, взъерошенных молодых людей, явно застуканных почти на месте преступления. Благо, ей хватило такта никак не комментировать наш внешний вид.

— Живы? — спросила она.

— Как видишь, — кряхтя, поднялся Ванька, протянул мне руку, помогая встать и придерживая створку лифта, чтобы не закрылась. — Отец здесь?

— Да.

— Не говори, что я пришел, — попросил он. — Забежал забрать вещи.

— Как скажешь, — пожала она плечами.

А я развернулась и отправилась в женский туалет. Выплакаться. Ну не то, чтобы армия была трагедий, просто… просто все же новость оказалась слишком неожиданной, к такой я готова не была.

А еще с тех пор возненавидела лифты.

Глядя сваленные в углу пласты ламината, я начинала понимать, что Ванька принял решение уйти в армию давно и попытался привезти как можно больше материалов, пока это было возможно, чтобы мне таскать не пришлось. Свой автомобиль он оставил отцу, как и все, что посчитал не своим, поэтому теперь ради перевозок одалживал машины у друзей, но меня это не напрягало. Парни как-то легко к этому относились. Солидарность, видимо, играла свою роль.

Теперь странности в поведении Ваньки обретали смысл. Попытки обогнать время в процессе ремонта, спарринги с Сан Санычем, развивавшие боевой навык и закалявшие и без того сильное тоже. Внезапно мне захотелось поговорить об этом с сенсеем, высказать все, что накопилось. Я была более чем уверена, что у идеи с армией гусарские усы, и они заслуживали хорошей трепки. Но, помимо прочего, еще мне хотелось попросить у сенсея человека совета, как быть дальше. Или поплакать. Очевидно, с потолка взялась его специфическая клика.

Дабы выпустить пар, я с чувством пнула рядом упаковку плитки. Оказалось, что это очень больно, и я запрыгала на одной ноге, с чувством ругаясь. Именно этот момент выбрал Ванька, чтобы повернуть ключ 8 замке. Так он меня и застал: в позе цапли.

— Я ушиблась, — поспешила огрызнуться в ответ на его вопросительный взгляд.

— Я так и понял. Идешь?

Мы созвонились и договорились встретиться у меня в квартире, чтобы куда-то пойти, но о месте назначения я не имела ни малейшего представления.

— Только придется долго подниматься по лестнице, — предупредил. — Надеюсь, ударилась ты не сильно.

Вступление оказалось своеобразным, но я кивнула. К моему удивлению, идти оказалось выше, чем дальше: мы направились в подъезд соседнего недостроенного дома. Предупреждая беспокойство о безопасности Ванька уверил меня, что рабочие уже устанавливают двери в квартирах, то есть все почти готово и моей голове ничто не угрожает.

У него с собой был фонарик, при свете которого мы и поднимались наверх.

— Что будет, если нас поймают? — спросила я Ваньку.

— Никто нас не поймает, — отмахнулся тот.

— И ты думаешь, что отделался? Я ведь такая доверчивая! Хоть расскажи тогда, ради чего рискуем.

Поверженный моим нетерпением. Ванька вынужден был подчиниться:

— Какой у моего отца самый странный заскок? — спросил он.

— Растения? — предположила я наиболее очевидное.

— Именно. Одним из его требований при строительстве последнего дома из комплекса был зимний сад под крышей. Растений там пока нет. но сквозь стеклянные стены с высоты вид исключительный.

Звучало очень романтично, и риск я посчитала оправданным. К седьмому этажу ноги загудели, и пришлось взять передышку. Ванька даже пошутил о халтуре на йоге, за что получил ощутимый тычок под ребра. Когда мы добрались до будущей оранжереи, гордо именованной зимним садом, я дышала как марафонец после дистанции. Но стеклянные стены высотой в этаж того стоили.

Помещение оказалось большим, холодным и вопиюще пустым. Я не представляла, сколько цветочков нужно, чтобы заполнить столько пространства и предположила, что Николай Давыдович представлял это место чем-то вроде персонального чуда света.

— Там просвет в тучах и видно кусочек звездного неба, — ткнула я пальцем в стекло. Туда, где извечная питерская непогода дала сбой.

— Здорово, — улыбнулся Ванька и прижался губами к моему затылку.

Тем днем я много думала о его решении. Пришла к выводу, что если споры бесполезны, то выбора у меня нет: остается только ждать. В смысле, я понимала, что меня об этом не просили, но, казалось, конкурента Ваньке было попросту не отыскать. Я была настолько влюблена и ослеплена, что и мыслей ни о каком другом человек не допускала. Сомнение было всего одно: нужна ли моя навязчивая верность самому Ваньке? Получить ответ на поставленный вопрос было страшно. Уверяла себя, что это неважно, что ожидание и вынужденно одиночество выглядят одинаково, что это мой и только мой выбор…

— То, что было в лифте, еще в силе? — сбил с мысли Ванька, теснее прижимаясь к моей спине. Я даже уперлась ладонью в стекло, чтобы удержать равновесие.

— Да, — выдохнула.

Звучало очень романтично, и риск я посчитала оправданным. К седьмому этажу ноги загудели, и пришлось взять передышку. Ванька даже пошутил о халтуре на йоге, за что получил ощутимый тычок под ребра. Когда мы добрались до будущей оранжереи, гордо именованной зимним садом, я дышала как марафонец после дистанции. Но стеклянные стены высотой в этаж того стоили.

Помещение оказалось большим, холодным и вопиюще пустым. Я не представляла, сколько цветочков нужно, чтобы заполнить такое пространствло и предположила, что Николай Давыдович представлял это место чем-то вроде персонального чуда света.

— Там просвет в тучах и видно кусочек звездного неба, — ткнула я пальцем в стекло. Туда, где извечная питерская непогода дала сбой.

— Здорово, — улыбнулся Ванька и прижался губами к моему затылку.

Тем днем я много думала о его решении. Пришла к выводу, что если споры бесполезны, то выбора у меня нет: остается только ждать. В смысле, я понимала, что меня об этом не просили, но, казалось, конкурента Ваньке было попросту не отыскать. Я была настолько влюблена и ослеплена, что и мыслей ни о каком другом человеке не допускала. Сомнение было всего одно: нужна ли моя навязчивая верность самому Ваньке? Получить ответ на поставленный вопрос было страшно. Уверяла себя, что это неважно, что ожидание и вынужденное одиночество выглядят одинаково, что это мой и только мой выбор…

— То, что было в лифте, еще в силе? — сбил с мысли Ванька, теснее прижимаясь к моей спине. Я даже уперлась ладонью в стекло, чтобы удержать равновесие.

— Да, — выдохнула.

Он расстегнул мою куртку и стащил на пол, свою сбросил следом, а затем скользнул ладонью по спине, до пояса брюк… провел по голой коже под тканью, вдоль кромки. В окне, как в зеркале, я поймала свое отражение и поразилась отчетливо написанному на лице предвкушению. Стягивая одежду, он целовал мою шею, и я кусала губы от нетерпения Мне хотелось целовать его тоже. Хотелось вытащить из лифта пожар и перенести сюда, под самую крышу Не желая больше односторонних ласк, вывернулась в его руках и обняла за шею сама

Помню, как по одной пуговице расстегивала рубашку Ваньки и целовала кожу миллиметр за миллиметром, помню, как долго он ласкал языком мои ключицы, растягивая ворот блузки. Помню, как это оказалось слишком, и остатки одежды были сброшены в мгновение

Шершавый пол обжигал стопы холодом недолго: Ванька схватил меня на руки, заставляя обвить ногами талию и прижал к одной из несущих кирпичных колонн между окнами. От холода по коже побежали мурашки, но скоро стало так жарко, что это перестало иметь значение

Во второй раз не делал скидки на неопытность или возможную боль. Ее и не оказалось. Когда это стало очевидным, мы оба будто сошли с ума. Не знаю, так сработало ожидание расставания, наверное, но было чертовски хорошо. Ведь всем известен феномен последнего раза, который делает острее все чувства Но тем не менее я никак не ожидала приближения волны горячего удовольствия. Выдох удивления замер на губах, сама собой изогнулась в Ванькиных руках спина, а затем раздался хриплый крик Он не мог принадлежать мне Скажи кто-нибудь хоть сутки назад, что такое возможно, я бы лишь рассмеялась Серьезно? Маленькая Сафри, засос на шее которой повергал людей в недоумение? Да не в этой жизни Сквозь темную дымку удовольствия я увидела, искаженное от наслаждения лицо Ивана Гордеева и затаила дыхание, боясь спугнуть этот момент Кто бы мог подумать, что под конец мы вырвем у вселенной пару крупиц времени, чтобы испытать все

 

Глава 11

Ванька уезжал в субботу, поездом. Поэтому ребята из «ГорЭншуранс» устроили в пятницу прощальную вечеринку, не скрываясь даже от начальника. Я ждала, что Гордеев вызовет меня в кабинет и велит пойти отговорить сына от опрометчивого поступка, но ничего не произошло. А сама я… я была Ваньке девушкой, моей ролью было поддерживать.

Проводы получились очень масштабными и веселыми. Обитатели «ГорЭншуранс» на кровно заработанные сняли на вечер бар и… лимит на выпивку. Наиболее популярными занятиями, в итоге, оказались игра в дартс (особо приглянувшаяся Ваньке) и битье посуды. Не веселилась только я: нечего было отмечать. Ну и, может, Катерина, которой радость вообще была не к лицу.

— Знаешь, а мне Гордеева жалко, — сообщила она, вертя в руках бокал с вином и не спуская глаз с веселящейся толпы. — Он даже не рассматривал вариант, при котором дело его жизни отойдет кому-то, кроме сына.

— Живи мы родительскими мечтами, я бы уже давно и прочно исполняла роль степфордской женушки при первом попавшемся обладателе У-хромосомы, — парировала. — Да, они позволили нам прийти в этот мир, но разве это дает им право распоряжаться нами как марионетками?

В этот момент Иришка попала в десятку, завизжала от восторга и бросилась обниматься с Ванькой. Памятуя о том, что он был, есть и будет чуточку общественным всегда, я попыталась засунуть ревность подальше. Помогло то, что он бросил на меня извиняющийся взгляд и беспомощно пожал плечами.

— Твоя правда, — заявила Катерина. Помолчав, решила все же продолжить разговор: — Ждать будешь?

Я аж фыркнула:

— Не думаю, что со своими черепашьими темпами найду кого-нибудь за жалкие двенадцать месяцев, даже если попытаюсь.

На поиски первой любви мне потребовалось ровно двадцать четыре года. Я могла бы написать книгу с названием «Теория обстоятельного подхода».

— Ну, значит к понедельнику принесу тебе вдовью вуаль. Ты же нынче все время на мели, а для траура нужен особенный наряд.

Улыбаться в ответ на ее заявление совсем не хотелось. Секретарша же, явно исчерпав ресурс болтливости, соскочила со стула, намереваясь найти другую компанию. Но сделала два шага и обернулась. Задумчиво посмотрела на меня с пару секунд, а потом вздохнула и сказала:

— Саф, я из добрых побуждений, но… можно дать тебе совет? Если ты решишь, то непременно дождешься, в этом сомнений нет. Только этот вопрос будто опошляет тебя. Ты же как старая кошелка: верная, порядочная, принципиальная. Думаешь, в наш век двадцатилетки могут оценить такие качества по достоинству? Наш Ванька, конечно, большой молодец, но найти приключения на задницу для него важнее. При всей большой любви к этому парню сомневаюсь, что он заслуживает твоей преданности.

Я прокручивала ее слова в голове всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Мои очки были недостаточно розовыми, чтобы не признать правоту Катерины Но это же не отменяло моей старомодной верности, порядочности и принципиальности, которые не позволяли просто отречься от Ваньки Как знать, что там ждет впереди Да, три месяца отношений против года ожиданий — не лучший результат, но чем черт не шутит Только было бы ужасно обидно, если бы вернувшись он решил, что я ему не нужна.

Встав с дивана, я подошла к окну и попыталась найти глазами просвет в пасмурном небе. Как в тот день, когда мы с Ванькой отправились в будущий зимний сад под крышей. Но пятнышко надежды на этот раз пряталось Мироздание не собиралось подсказывать мне как поступить.

***

Поскольку понятия «Ванька» и «вечеринка» были неразделимы, мы, компашкой из «ГорЭншуранс», вместе с друзьями Гордеева-младшего притащили на перрон две бутылки шампанского и пластиковые стаканчики. Ванька красовался новой почти- лысиной, которая ему совсем не шла Мне хотелось расстегнуть его куртку, обнять за талию и не отпускать, но зрители смущали Да-да, я относилась к категории тех самых консерваторов, которые косо смотрят на целующиеся на каждом шагу парочки Ладно прощальный поцелуй на перроне, но не час же обниматься на глазах у знакомых..

— Ты, главное, не дрейфь, — услышала я. — Сейчас везде коннект нормальный Саф тебе в случае острой необходимости устроит секс по скайпу.

Спорю, если бы кто-нибудь додумался сфотографировать меня в тот момент, я бы без грима прошла кастинг на роль сеньора-помидора в экранизации «Чиполино» Родари

— Полно вам издеваться, — мягко отругал друзей Ванька, подтаскивая меня к себе обнимая Защитный жест понравился, а вот отбрила бы я дерзкий выпад, спорю, получше Гордеева-младшего Но что толку сожалеть об упущенных возможностях?

Попытавшись представить себя в роли суперсексуального лекарства от целибата, я аж вздрогнула. После такого, пожалуй, повезет, если отделаешься легким испугом!

— Даже не вздумай просить о таком, — шепнула я Ваньке — Целее будем Он многозначительно хмыкнул.

— Погодите, сейчас, — крикнул Эдик — тот, кто уже вернулся из армии и, подозреваю, явился идейным вдохновителем нашего Ивана Он начал активно искать что-то в телефоне, по-моему, тыкая в экран без всякой системы. — Я столько времени хранил это, чтобы передать эстафету., да где же, блин?! — выругался, засунул в зубы сигарету и сосредоточился еще сильнее. — Вот! Нашел!

И тут заиграло «Прощание славянки».

— Еее! — одобрительно протянул один и парней и хлопнул Эдика по руке.

Все девчонки сделали вид: что понимают сакральный смысл происходящего, но было не смешно. Есть некоторые дамы, полагающие, что армия делает из парней настоящих мужчин, но мы к числу таковых не относились. Лона так и вовсе хмурилась.

— Обещай там в пекло не лезть, ладно? — негромко попросила я Ваньку, пристав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха. — И вообще, не нарывайся. С Сан Санычем драться — это одно, а тут мало ли кто отмороженный на всю голову попадется.

— Обещаю, — шепнул он в ответ, но мне показалось, что прозвучало как отмазка.

Он начинал новую жизнь, в которой никто не указ. До обещаний ли ему было? Новые люди, новые дела, новые умения. Вот чего он искал, уходя от привычного уклада. Ему не нужны были старые рамки, в которых он и так провел всю жизнь. И я решила, что это последнее, о чем его попрошу.

Ждать Ваньку или не ждать? Передо мной такой выбор не стоял. Я даже не представляла, где искать еще одного достойного парня. Но вынуждать Ваньку об этом думать не собиралась. И не заводила, соответственно, разговор. Нужен новый старт без старых связей — пожалуйста. А мне и в привычном платье неплохо.

Теперь вы, конечно, скажете: фу, столько громких слов, а сама взяла и выскочила за другого мужчину, пока бедняга Ванька мужественно трудился на благо государства Не делайте поспешных выводов Вы ничего не знаете о том, что случилось на самом деле Да, мы не остались вместе, но не вина моя вина и не вина Сергея., я боюсь, что это даже не Ванькина, хотя, порой, мне нравится так думать. Осудить человека проще, чем принять обстоятельства Последнее требует мужества, коим обладают единицы. Кстати, некоторые из наших знакомых тоже пытались поделить между нами ответственность за случившееся, обсудить или даже плюнуть со своей колокольни. Но, вы знаете, мы с Ванькой могли бы друг друга винить, прекратить общение, но предпочли все забыть и остаться друзьями Разве это не показательно? Разве это не наше дело? О нет, мы же в России! Здесь всем и до всего есть дело!

Когда прозвучал приказ забираться в вагоны, Ванька не стал устраивать долгие проводы Он одним глотком допил шампанское, спешно сунул кому-то стаканчик, коротко меня поцеловал и отправился вместе с другими ребятами к проводнику. А я почувствовала себя брошенной. Да, не все встречи и расставания проходят так, как хочется, но в тот раз, когда все зыбкость и хрупкость отношений чувствовала особенно остро, его внимание мне бы помогло. Может, даже что-то изменило в будущем. Но о чем сокрушаться, если все сложилось наилучшим, по-моему, образом? Тогда мне хватило внимания драгоценной Лоны, которая крепко обняла меня за плечи и шепнула что-то утешающее Если говорить словами Катерины, именно сестра была той двадцати леткой, способной увидеть и оценить мою старомодность. Пока Ванька дарил мне просветы в мрачном небе Петербурга, Лона разгоняла тучи, делая мир светлее день за днем. Долгие годы моя уверенность питалась ровным светом ее любви и веры в лучшее.

Поезд отходил, а дурашливые друзья Ваньки еще долго бежали за вагоном, врубив на полную громкость «Прощание славянки», пока новоиспеченный призывник махал им из окна и крутил пальцем у виска

Было очень сложно смириться с уходом Ваньки Иногда начинало казаться, что я его придумала Делала странные вещи: иногда заглядывала в его кабинет в «ГорЭншуранс» продолжала по утрам посещать занятия йоги и видеться с Сан Санычем, переписывалась в соцсетях с Эдиком и остальными Ванькиными друзьями Один раз решила посмотреть на дверь квартиры, которую Гордеев готовил для сына, но поднялась на лестничную клетку именно в тот момент, когда риелтор провожала потенциальных будущих жильцов Это стало шоком: Ванька не успел уехать, а Николай Давыдович уже сделал вид, будто сына никогда не существовало Весь следующий день я отвечала начальнику односложно И долго потом присматривалась, чтобы убедиться в его равнодушии Не вышло

После второго слушания по делу Шульцева, в результате которого земельный участок оставили за компанией, но наложили на Гордеева нехилый штраф за найм недобросовестных проверяющих, начальник отколол нечто совсем уж из ряда вон Зная, что сестры дома нет (та решила провести выходные на даче у Романа), я задержалась допоздна Николай Давыдович — тоже В районе девяти часов вечера он вывалился из кабинета и поинтересовался, почему я все еще в офисе Нам с детства втемяшивают, что энтузиазм — дело наказуемое, но все же обескуражило Чуть меньше, чем приказ следовать за ним, сдобренный закатыванием рукавов рубашки

Но войдя в двери начальственного кабинета, я глазам своим не поверила на столе красноречиво стояли две стопки и бутылка рома

— Выпейте со мной, — велел начальник

— А это… — попыталась я усомниться

— Я довел своего ребенка до того, что он послал меня к черту и ушел в армию, — напомнил Гордеев

— О, — выдала я зачем-то. — Ну, повод точно достойный

Начальник воспринял мои слова как согласие и взялся за бутылку, от взгляда на которую мне пришлось сглотнуть ком в горле Стало вдруг любопытно: любовь к рому являлась фамильной особенностью Гордеевых или нет? Помнится, его предпочитали пираты — те еще авантюристы Без сомнения, Ваньке он подходил, но как быть с Николаем Давыдовичем'?

— А вы всегда мечтали об этом? — осмелев, спросила, обведя рукой кабинет.

— Всегда, — ответил он коротко. — Деньги — залог если не счастья, то стабильности. Думаю, вам это объяснять не нужно.

Дав волю воображению, я попыталась представить, кем была мать Ваньки. Чтобы перебить такие гены, должно быть, она выступала в цирке как акробат. И без страховки! Примечательно, что мы никогда о ней не говорили ни с начальником, ни с его сыном.

— За победу над Шульцевым, — добил меня тостом Николай Давыдович. — Чтоб теперь уголовники засунули его как можно дальше.

— Я думала, будем пить за Ивана, — сухо подметила.

— И за что же? — фыркнул Гордеев.

— Чтоб ему в этих мотострелковых голову не отстрелили, — проворчала.

— Мотострелковые, значит, — раздраженно повторил за мной начальник. — Ни рыба, ни мясо. Повезет, если стрелять научат да на местности ориентироваться. Дурак.

Он опрокинул в рот стопку и стукнул ею по столу, а я невольно вспомнила, как Ванька в наш первый вечер баре переворачивал стопку за стопкой, выстраивая их с рядок. Должно быть персонал здорово повеселился, собирая потом посуду. Пришлось тряхнуть головой, чтобы выбросить из головы счастливые картинки. Рядом с Гордеевым они казались совершенно неуместными.

Я тоже глотнула рома, но всю стопку, конечно, не осилила.

— Он мне пишет пока, — сказала начальнику. — Все у него нормально. Отправляются пока под Архангельск.

Сказав это, Ванька попросил меня слать ему зимой фотографии снега. Полагал, что будет скучать в южных краях по промозглой Питерской погоде.

— Еще? — предложил Николай Давыдович, поднимая бутыль. А заявление проигнорировал.

— У меня осталось.

Гордеев налил себе новую стопку и, пожевав губами, заговорил снова:

— Я уже советовал получить права, помните? — спросил он. — Чем раньше сделаете, тем лучше. Это хорошая инвестиция, поскольку с увеличением стажа уменьшается размер требуемых выплат. Насильно не заставлю, конечно, но откажетесь и потеряете очки.

— Да, помню, но ситуация не изменилась: я все еще на мели. С продажей комнаты трудности, да и практически все деньги уходят на ремонт… я не могу позволить себе обучение, не то что машину.

— Ситуация изменилась, — опроверг Николай Давыдович. — Зайдите на сайт, купите купон, это значительно удешевит обучение. А что до машины, то у нас на парковке стоит одна бесхозная

Я поморщилась, не понимая, о чем речь, но пристальный, удавий взгляд Гордеева дал подсказку, и как-то мне поплохело. Делая ноги из «ГорЭншуранс», Ванька швырнул отцу ключи от своей машины и больше за ней не возвращался. С тех пор она ржавела на парковке перед офисом

— Нет, это слишком! — пропищала я

Очень некстати вспомнились слова Ваньки о том, что отцу необходимо кого-то облагодетельствовать и получать в ответ невиданную благодарность. Не могу сказать, что я никогда не завидовала его возможностям, но в эту шкуру влезать отказывалась Ну ведь дико…

— Представители компании, Ульяна Дмитриевна, должны быть ее лицом, а не… другими местами Личный помощник, бегающий с документами по метро, как курьер, это, конечно, романтика юности, но хоть права получите. А то может оказаться так, что мне понадобится посадить за руль вас, но… ой.

— Катерина же..

— Катерина секретарь, — осадил он меня еще на подлете.

Дело было не только в этом Через некоторое время я узнала, что развод Катерины, о котором мне как-то рассказал Ванька, был очень неприятным. Вскоре после свадьбы муж секретарши Гордеева начал выпивать, и остановить его не удавалось. Закончилось тем, что однажды он приехал за Катериной нетрезвый, усадил в машину, но увез недалеко. Была авария. Кто-то из второго автомобиля погиб, мужа осудили на несколько лет в колонии, а сама секретарша развелась и стала избегать и машин, и мужчин Вот уж сколько людей, столько и судеб

В общем, я это к тому, что для отсутствия водительских прав нужны были железобетонные аргументы и паршивое прошлое, коим я, к счастью, не обладала

Пришлось кивнуть, завести в экселевском файле с названием «долги» еще один столбец и задуматься, кто даст обладателю обширной и незавершенной кредитной истории еще один заем Выбор пал на отчима Ну а что, семья есть семья! С него и без того спрос невелик.

Честно говоря, я ждала, что после того, как Ванька отправится по месту распределения, мы потеряем связь, но этого не случилось, и целый год мы довольно много времени проводили в сети. Я дежурно отшучивалась, что Ванька не умеет считать деньги, а он утверждал, что именно на общение с близкими тратиться готов Именно так выразился: «на общение с близкими». Мне формулировка не понравилась, но что толку было спорить? Близкий человек лучше, чем ничего.

Таковых «близких», насколько я знаю, было двое: я и Сан Саныч Про второго никто ничего не знал, поэтому, прознав о наших бесконечных разговорах по сети, друзья в скором времени дали мне оригинальное, но очень злое прозвище «вдова на привязи». Вдовой меня окрестила, как помните, Катерина, а вот уздечку нацепила не менее острая на язык Рита. Они подразумевали что-то шуточное и вполне невинное, но получилось очень точно и обидно. Потому что я ужасно скучала, но чувствовала себя ненужной. Эдакая собачонка, бегающая за хозяином.

А Иван Гордеев был счастлив. Он своего добился: делал, что хотел, жил, как хотел. Отрастил себе крылья. Его не смущали придирки командиров, ошибки на службе, и скучал он только по своим друзьям. Каждый думал, что Ванька сломается при первых трудностях, а оказалось все наоборот. Его веселые и задорные рассказы об армейской жизни выворачивали мне душу. Но как от этого было отказаться? В череде похожих как капельки воды будней эти веселые переписки казались радостью.

Теперь-то я умная и знаю, что такие отношения обречены на провал, но тогда… быть бы умной тогда. Или Лонка бы, что ли, подсказала. Хотя, о чем я? Сестра верила в принцев до последнего. В моего, в своего. В ее ли характере было рвать ниточки вовремя?

Не знаю, как ей хватило мужества не забрать заявление из полиции, но, к стыду Романа, тот под напором невесты сдался первым. Не знаю, что сказал моей сестре Ванька, наверное, надавил на чувство ответственности перед будущими жертвами Бесхребетного, но она уперлась. Даже на миллиметр не сдвинулась. В итоге, пусть я и обещала обидчику сестры несколько веселых лет за решеткой, отделался он штрафом. Но крупным! Бесхребетный не простил Роману такого предательства, и их история закончилась. Больше он никого не беспокоил, и я немножко успокоилась за себя и за Лону. При всей чванливости, женишок был слишком бесхитростен и управляем, чтобы представлять серьезную опасность для моей сестры.

Под напором начальника мне все же пришлось пойти учиться на права. И следующие месяцы я не помню. Родилась я явно не водителем, оттого сил и энергии на обучение потратила прорву. Вкупе с длительным ремонтом и работой едва успевала спать. Некоторые особо злые языки говорили, что я уже тогда начала «мутить с Новийским», да черта с два! В таком ритме даже говорить о каких-то отношениях глупо. Семь месяцев я промучилась с инструктором и железным монстром, чтобы пересесть на машину Ваньки и понять, что водить так и не научилась Вот только тогда вспомнила и Новийского, и его экстренное торможение, над которым посмеялась. Послала Сергею, как говорится, лучи тепла в виде ментального извинения, но до большего не дошла. После силком вытянутого признания о роли начальника в судьбе Юлии Новийской я так и не наладила отношений с этим человеком. По работе нас с ним больше ничего не связывало, и мне какое-то время казалось, что так оно и останется.

Моя занятость вылилась в то, что сестра вернулась к старому образу жизни. В июне они с Романом поехали в отпуск в Турцию, а в июле Лона вернулась к нему домой. Зная, чем это чревато, я не стала спорить и портить отношения. Пришла познакомиться с новой семьей сестры, намеренно не скрывая настороженности и недвусмысленно выразив неодобрение пристрастием Романа к наркотикам. Получилось, что это не они принимают в свою семью девушку сомнительно достойную, а наоборот, Лона снисходит до какого-то неблагополучного парня. Это, как ни удивительно, заставило сватов задуматься и обеспечило должный градус смирения по отношению к сестре.

Я переехала сразу после Лоны. С помощью Сан Саныча и Егора (о ужас, я привела его в общежитие), перевезла вещи. Шкаф, стол, два табурета, старенький компьютер и электрический чайник. Остальное предпочла выбросить, рассудив, что лучше временно перекантоваться на надувной кровати, чем тащить в новую квартиру осточертевший продавленный диван. Разумеется, рассматривала это как меру временную, но очень скоро поняла, что была слишком хорошего мнения о своих финансовых возможностях

Комната общежития, в которой я прожила двадцать четыре с половиной года, без мебели выглядела совсем жутко Я даже засомневалась, что сумею ее продать когда-либо Не представляла, каким должен быть человек, отважившийся на покупку… такого Нуждающиеся в переклейке обои, подтеки и трещины на потолке, взбугрившийся пол, местами начавший прогнивать от сырости… Зрелище крайне удручающее, в общем И распрощаться бы с ним на век, но мне нужны были деньги за эти жуткие стены..

Перед тем, как вывозить последний чемодан, я попросила Лону прикрепить к моей спине распечатанный выставленный средний палец с надписью «утритесь» Должно быть, мою тропу позора в общежитии запомнили надолго Пытались приплести мать, дурное воспитание, раннюю самостоятельность… но, как ни удивительно, ничто из этого не тронуло Будто я сама не знала, что не обладаю манерами Новийского и вынуждена рвать глотки за право на капельку уважения к двум пигалицам

Эта эпопея с комнатой, признаться, тянулась еще долго Точнее, долго по моим меркам Риелтор же была в шоке, что удалось продать комнату в таком состоянии меньше, чем за год Это случилось в феврале, сразу после того, как землю укрыл снег, в общежитии, наконец, дали нормальное отопление, и там стало даже не тепло, а жарко Зима вообще выдалась насыщенной на события В декабре я закончила ремонт, приурочила ко дню рождения новоселье, взяла на себя роль устроителя новогоднего застолья, поссорилась с Лоной из-за того, что та решила праздновать с новыми родственниками, в феврале выяснила, что вечные жених с невестой собираются в ЗАГС, чтобы назначить свадьбу на ближайший срок — сентябрь Ну и да, продала комнату, вернула Гордееву половину суммы займа

Но, как вы, возможно, помните, со снегом, задержавшимся на улицах лишь к февралю, было связано еще одно событие. Следовало сдержать обещание и показать Ваньке укрытый белым ковром Петербург через окошко скайпа.

 

Эпилог

Дождавшись выходного дня, мы с Лоной подключили мне на телефон дополнительный пакет трафика и отправились в парк. Погода стояла просто волшебная: снег падал огромными хлопьями, оседая на волосах и одежде хрупкими кристалликами. Обычно мы с Ванькой не созванивались и обменивались фотографиями, но этот день должен был стать особенным, и я очень обрадовалась, что погода помогала нам сделать его таковым.

Некоторое время мы с Лоной делились новостями, перебивая друг друга, ведь одно дело писать, и совсем другое — переговорить, глядя в лицо. Даже пусть и на экране. Было так приятно просто слушать его голос, смех. И, конечно, немаловажную роль играло понимание, что он скоро уже вернется, осталось подождать совсем чуть-чуть. Было столько забот, что год пролетел одним днем, и я была так счастлива от мысли, что еще чуть-чуть, и мы встретимся вновь…

Наконец, наговорившись, мы перешли к основной цели визита в парк и показали Ваньке белые, укрытые белым ковром аллеи, еще не совсем утоптанные посетителями. Именно ради этого спешили с утра пораньше, пока Петербург не проснулся.

Ванька шутил, что если бы мог пролезть к нам через окошко, то именно так бы и поступил, но увы. Ему оставалось наслаждаться дождями и серыми пейзажами.

— Так возвращайся, — шутила я. — Тебе осталось совсем чуть. Учитывая непредсказуемость погоды в последние годы, снег может лежать до самого июля!

— Саф, — позвал он.

— А?

Но в этот момент Лона запрыгнула на бортик фонтана и, поскользнувшись, чуть не упала внутрь. Я бросилась к ней, чтобы поддержать. И совсем забыла про Ваньку. Несколько секунд ушло на то, чтобы помочь Лоне не разбить коленки, а потом пришлось вернуться к разговору.

— Прости, — извинилась я искренне. — Что ты начал говорить?

— Саф, — снова начал он как-то натянуто, и на этот раз проняло.

Я тут же вспомнила момент в лифте, когда он так же странно сообщал мне о своем намерении уйти в армию.

— Да? — спросила с замирающим сердцем.

— Я., слушай, меня повысили в звании. Предложили попробоваться в снайперах.

— Снайперах? — тупо переспросила я.

— Да, помнишь я говорил, что очень хорошо стреляю? — уточнил он.

Еще бы я не помнила! Это был особый предмет гордости Ивана Гордеева. Он рассказывал мне о том, что поражает цель с таких дистанций, о каких другие парни и не помышляли.

— Предложили задержаться здесь на год…

В последний момент не позволив себе тупо спросить, что он такое говорит, я постаралась досчитать до десяти и разобраться, что чувствую по этому поводу. Вывод получился такой: злое, острое разочарование Лестница приоритетов Ивана Гордеева, наконец, приобрела физическую форму и загорелась алым у меня перед глазами И Ульяна Сафронова была не на вершине, даже ни разу не близко. И я, кажется, устала смотреть на Ивана Гордеева со своей ступеньки и ждать, когда попаду в фокус внимания. Это пока ему было нечего делать, я имела значение, а теперь появились дела поважнее. И все стало очевидно.

Этот парень, с веселыми карими глазами и мальчишески обаятельной улыбкой был хорош для меня не больше, чем для всех остальных. Умом я всегда это понимала, но в день, когда выпал новый, свежий и прекрасный день, наконец, осознала в полной мере Да, я мало себя ценила, да всегда чувствовала, что наши отношения — не мечта Ивана Гордеева, но вдруг осознала, что больше я так не хочу! Если уж отдавать человеку силы, время, верность, то не за бесплотные ожидания внезапного прозрения. Выходит, права была Катерина.

— Я тебя понимаю, — кивнула я так спокойно, что мысленно себе зааплодировала.

— Но, наверное, мне стоит тебя предупредить, что, когда ты вернешься, между нами ничего не будет. Ты можешь рассчитывать только на дружбу, Ваня.

— Саф… — начал он растерянно.

Я даже знать не хотела, чего он ожидал после своего заявления. Ни предположений, ни домыслов не хотела. Я собиралась выбросить из своей жизни Ивана Гордеева

— Ты сам знаешь, как горько надеяться на человека, который не оправдывает ожиданий. Я с детства ненавидела сюрпризы, ты свой лимит исчерпал. Пока, Вань. Спишемся… как-нибудь.

Вот так я разорвала свою обидную вдовью уздечку и устремилась туда, где меня ждали — к Лоне, стоявшей под снегопадом на краю фонтана В общем, как я уже сказала, не знаю, на что Ванька рассчитывал… но точно не на то, что к его приезду я стану девушкой человека, которого он не переносил на дух.

конец первой части