ОТ АВТОРА

Все герои и события книги вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми случайны. И тем, кому мои вдохновения опять спать по ночам не дают, облегчаю работу: книга написана по мотивам биографии Жаклин Ли Бувье Кеннеди Онассис. Кроме нее у меня музы не было.

Эта история не о нас, разве что чуть-чуть. Но только потому, что иных уз я не знаю и по-другому чувствовать не умею.

Моей сверкающей Брошке.

«Жена члена Законодательного собрания была уличена в скандальной связи с другим мужчиной», — кричат заголовки газет, пока на документах о моем разводе сохнут чернила. К несчастью, сохнут они недостаточно быстро.

В последние месяцы кажется, что если стряхнуть всю грязь, вылитую на меня таблоидами, то от прежней Ульяны Сафроновой останется не больше половины. Иногда ужасно хочется так и поступить: эгоистично обелить свое имя, рассказав людям правду об этой истории, но, боюсь, не поверят. Все уже давно забыли, кто настоящая и единственная жертва. Да и нужна ли людям честность, пока есть сенсация? Меня называют меркантильной, охотно забывая о том, что я рассталась с мужчиной на самом пике его успеха, к которому мы шли, между прочим, бок о бок. Как они ухитряются это сочетать в своей голове? Без понятия. Но более чем уверена, что реши я указать на этот маленький нюанс, мой слабый писк потонет в дружном хоре громогласных заголовков.

Я утешаю себя тем, что перед самыми близкими и важными людьми я невиновна, а общественное мнение — не более чем химера: сегодня оно одно, а завтра прямо противоположное. Надеваю эту мысль, как броню, поднимаясь с кровати по утрам. Просто меня заставили выбирать сторону, и я не стала делать вид, что чаши весов в равновесии. И это было правильно. Я все старалась делать правильно и вовремя, но… влюбилась. И теперь уже никто не поверит, что я и не хотела сделать кому-либо больно. Что ж, судите. Вот я здесь такая, и ничего уже не исправить.

***

Несколько месяцев назад

— А ну покажи, — велел Сан Саныч, вынуждая Ивана отнять лед от подбитого в ходе спарринга глаза. — Вот ведь ты хорош! — И от досады языком цокнул почти виновато.

Ваня попытался грозно на него зыркнуть, но с начавшей наплывать бровью, да еще сидя на неудобной, слишком низкой, лавке это получилось не слишком эффектно, и он решил спустить сенсею — как называли Сан Саныча в зале — ядовитую ремарку.

— Знаешь, что самое пакостное? — фыркнул он, отбросив завернутый в полотенце пакетик со льдом, пользы от которого не наблюдалось. —

Сегодня Новийский делает заявление для прессы. Выдвигает свою кандидатуру на выборы. Понимаешь, да? Камеры, репортеры, и начальник службы безопасности с фингалом в пол-лица на экране крупным планом. Лучшей антирекламы бизнесу не придумать, — улыбнулся он мрачновато, уже представляя, что ему на это скажет Зоя вместе с которой они поднимали охранное агентство. На

кампанию Новийского возлагали большие надежды благодаря широкой огласке мероприятия, но фингал сводил ожидания на «нет».

Сан Саныч расхохотался и закинул на плечо полотенце.

— А нечего было витать в облаках на спарринге, — с ухмылкой озвучил он прописную истину. — Если предстоит такое ответственное событие, можно и пропустить денек тренировок. А теперь мало того, что тебе разукрасили смазливую мордашку, так еще нервничать в пробках придется.

— Да тут рукой подать, — отмахнулся Иван. О собственной смазливости даже не спорил — давно научился пропускать мимо ушей любые комментарии о своей внешности: и хорошие, и не очень. — И потом, перед подобными встрясками разогнать кровь не мешает.

Но настроение этот разговор немного испортил. Сан Саныч тоже что-то почувствовал и задумчиво потер подбородок, что Ваньку совсем не порадовало. Недомолвки старого друга всегда оборачивались грядущими неприятностями. Нюх у него был на такие вещи. Но только пострадавший открыл рот для вопроса, как послышались голоса: это прибывали новые ребята — галдели,

спорили, шутливо перебрасывались шапками. Ваня с Сан Санычем оба были ранними пташками: утро, как правило, принадлежало только им. Какой-то быстро заканчивающийся час, но он был неприкосновенен. Оба мужчины его берегли и нежно любили. Сенсей был тем единственным, кто до сих пор порой клал Ваньку на лопатки, и потому тот каждое утро задавался вопросом: победит на этот раз или нет? Считал день удачным, если это случалось, а всю дорогу до работы самодовольно ухмылялся. Ему это было нужно. Несмотря на то, что юнцом его уже было не назвать, огонь в крови так и требовал подпитки. Потому Ваня каждый день с трудом отдирал голову от подушки в пять утра, выпивал чашку горького черного кофе, брал костюм и туфли, забрасывал их в машину, а сам натягивал спортивный костюм и ехал в тренажерный зал, чтобы снова попытаться сделать свой день чуточку лучше еще на старте.

Отвернувшись от галдящих новоприбывших, Ваня все-таки потребовал от Сан Саныча:

— Давай выкладывай.

Тот посмотрел на него и усмехнулся.

— Экий прозорливый. Я вот подумал: если Новийский баллотируется в Госдуму, то как же Ульянка? Тоже переберется в Москву?

Ваня сжал зубы.

— Ничего об этом не знаю, — ответил резковато.

— А может, так будет правильно? — мягко поинтересовался Сан Саныч. — После всего, что случилось, ей пора жить дальше, своей жизнью. — Заметив, как сжались в кулаки руки парня, добавил: — Не горячись. Ты и сам понимаешь, что я прав.

— Я с тобой не согласен, — тем не менее, отозвался Ваня и поднялся с лавки. — Пойми, я ведь там тоже был! Много раз думал, что нужно было запереть ее в машине, не пускать, но ведь это Ульяна. Она бы скорее через багажник вылезла, чем просидела на месте десять минут.

— О да, Ульянка такая, — улыбнулся сенсей. — Кстати, передавай ей привет от меня. Можешь крепко поцеловать даже.

Но Ваня шутку не оценил, молча кивнув, подхватил свои вещи и направился в душ.

Утром у него было дурное предчувствие. Говорят, интуиция — женская стезя, но Ваня своим ощущениям верил, помня о том, что дыма без огня не бывает. Если птицы поют, значит, рядом с ними опасности нет, если паутина сорвана, то до тебя этой тропой уже кто-то прошел. Именно из таких вещей произрастают необъяснимые ощущения, и никак иначе. Научился замечать — получай в придачу интуицию. Он привык доверять таким вещам, хотя не все мог объяснить логически, не напрягаясь. Знал, что если расстарается, сумеет, но какой был в этом толк, если даже Сан Саныч заподозрил неладное?

— Вот это ты молодец, — фыркнула Зоя, стоило Ивану выйти из машины и продемонстрировать ей подбитый глаз.

Признаться, реакция напарницы по бизнесу пугала его даже больше отзывов прессы. И неспроста. Учитывая подбитый глаз на главном рекламном лице их охранного агентства, ситуацию уже было не спасти ни безупречным костюмом, ни начищенными до блеска туфлями, ни идеально уложенными волосами. Потому, Ваня театрально раскинул руки и повернулся вокруг себя, нагло улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Нравлюсь? — прошептал проникновенно. — Скажи, хорош, а?

«Вот ведь ты хорош!» — пронеслись в мозгу слова Сан Саныча, и ведь даже не поспоришь.

— Не паясничай, — осадила его Зоя, не оценив шутки. — Начальник охраны предвыборной кампании с подбитым глазом! Уму непостижимо! Раз головы на плечах не имеешь, спрячься в чулане. Я сама расставлю ребят и встречу Новийского и его женушку. Аты попытайся не попадать в объективы. Иначе я тебе двину по второму глазу. Репутацию еще больше это нам не испортит, а мне будет приятно. Можно даже сделать это на камеру, чтобы знали: у одного человека в нашем агентстве все же есть яйца. Авось, спасемся.

С этими словами она резко развернулась и ушла. А Ваня усмехнулся. Из службы в войсках Зоя вынесла просто удивительный навык: осаживать любого, кто не по ней. Иногда даже брали сомнения, что она женщина. И все-таки, полностью проигнорировав грозные выпады напарницы, Иван отправился проверять расстановку своих людей и, рискуя уже не вторым глазом, а как минимум жизнью, внес в план некоторые изменения. Обязанности распределял он объективно лучше, но сегодня уже один раз облажался, и в глазах Зои это вполне тянуло на лишение привилегий в лице признания превосходства напарника. К счастью, ей было не до того: судя по всему, ее здорово муштровали какие-то большие шишки, вынуждая представить полный план охраны мероприятия. Ванька ей искренне посочувствовал: обычно такими вещами занимался он, с детства привычный давать отчеты о проделанной работе, а вот напарнице подобного воспитания не хватало. Ну что ж, она сама так решила, и Иван теперь чуточку злорадствовал.

По громкой связи новость о прибытии главных персон мероприятия звучала так: «Новийский с супругой прибыли». Даже сухой тон Зои не смог скрыть предвзятости, прозвучавшей в формулировке. Ваня давно смирился с тем, что его напарница терпеть не могла Ульяну — одного из самых старых его друзей. Это было незаслуженно, но парень перед этим был бессилен. Во время старого конфликта она поддержала сторону человека, которого знала и любила, но она видела лишь верхушку айсберга. Любой, кто стал бы свидетелем полной картинки, не осудил бы Ульяну. С другой стороны, вступаться за нее не имело смысла: даже если бы Зоя решилась выказать «супруге Новийского» хоть малейшее неуважение, пожалела бы мигом. Эта девушка, ко всеобщему ужасу, обладала бритвенно-острым языком, злить ее лишний раз не стоило. Да и могло ли быть иначе, если Ванька еще помнил, откуда начинала свой взлет эта девчонка, а теперь жена без пяти минут члена Законодательного собрания. Такая не каждого подпустит на расстояние обиды.

Выглянув из окна в коридоре, Иван увидел, как Новийский расшаркивается перед каким-то высокопоставленным лицом. Говорили на редкость душевно: хлопали друг друга по плечу и улыбались. Никаких сомнений в том, что новоявленный кандидат выиграет выборы, не было. Все это понимали, уж больно выгоден такой персонаж верхам. Молодой, симпатичный — видный, в общем. И их с Ульяной история была просто сказочной, особенно после легкой журналистской ретуши. Они вполне могли бы поставить Москву на колени, никто и не сомневался. Вот только кому из них была нужна столица на самом деле: обоим или только одному?

— Ваня? — эхом прокатилось по пустынному помещению. Пресс-конференция должна была состояться на первом этаже, но, подгоняемый нежеланием встречаться с представителями СМИ, Иван забрался на второй этаж и теперь осматривал периметр то из окна, то с балкона. Надеялся никого не встретить, несмотря на то, что остановился прямо напротив дверей уборных. — Что с твоим лицом? Надеюсь, это не мегера постаралась? — спросила Ульяна, подходя ближе и цокая каблуками бирюзовых туфель по плитке.

— Эта мегера куда охотнее откликается на Зою, — отшутился он, осознавая тщетность попыток разнять женщин. — И нет. Сан Саныч постарался.

— Значит, тебя побил мужик с гусарскими усами. И не стыдно? — пошутила она и плюхнула сумку на подоконник.

Ваня на всякий случай осмотрелся, но все было спокойно, а Новийский продолжал обмен любезностями, не обращая внимания на ожидающих представителей прессы.

— Он, кстати, привет тебе передавал, — ответил Ваня и хотел ответить на шутку про усы, но заметил, что, доставая вещи из сумки, Ульяна прятала лицо. Высокая прическа не позволяла закрыться волосами, и она отворачивалась слишком сильно.

— Саф, — позвал он ее по старому прозвищу, мгновенно растеряв шутливый настрой. — Ты в порядке?

— Нашла, — отозвалась она, преувеличенно бодро. — Сейчас твои боевые травмы загримируем.

На вопрос не ответила, но это было и не нужно. Стоило ей провернуться, как Ваня разглядел красноту вокруг глаз. Плакала.

— Тональник? — Он не стал настаивать на своем. По крайней мере, до момента окончания пресс-конференции сердить ее еще больше не стоило. — Ты серьезно? Давай без этого, я при исполнении и не могу отвлекаться.

Правила игры охотно переняли:

— О бога ради, это же пара минут! И не тональник, а консилер. Он справляется куда лучше, плюс, у меня хорошая палитра. Отек, конечно, не скрыть, но хоть с расстояния не будет заметно. Навряд ли тебя будут снимать крупным планом. А попытаются — отворачивайся.

Она крутила в руках какую-то коробочку и кисточку, а это означало, что с рельсов уже не сойти. Решение принято, сопротивление бесполезно.

— Ты правда собираешься меня… накрасить? — сделал Иван слабую попытку вырваться из лап фанатичного гримера, но, разумеется, тщетно. — А если на твоего мужа нападут какие-нибудь монстры, пока ты упражняешься в визаже?

— Гордеев, когда ты вот так жеманишься, куда больше напоминаешь девицу. Я, конечно, понимаю, что фингал в пол-лица придает мужественности, но это Сергей баллотируется в Думу, а не ты — в неудачники года, — закатила она глаза. Туше. Спорить с ней действительно не стоило.

Иван кисло улыбнулся и оба, не сговариваясь, посмотрели в окно, где журналисты уже дожидались сенсации. Надо было убираться. Разговор затягивался, а жена кандидата, активно общающаяся с другим мужчиной или, упаси боже, касающаяся его лица, это определенно из разряда «хот».

— Раз мы в России, здесь просто обязан быть темный, пыльный коридор, заваленный сломанной мебелью, — подсказала Ульяна и огляделась.

— Давай за мной. Я здесь все изучил, — усмехнулся Ванька.

Стул ужасно скрипел и шатался, но бывали времена, когда Иван рисковал и большим, нежели сохранность пятой точки. Далеко не с первой попытки обнаружив приблизительный центр масс видавшего виды предмета мебели, парень приготовился страдать. В его понимании, это было лучшее слово для описания процесса, при котором мужчине замазывают масштабный синяк всякими женскими штучками. Декорации, кстати, соответствовали кошмарности ситуации: мигающая тусклая лампа, нагромождение сломанных стульев из зала, доски, щепки, и все покрыто толстым слоем пыли, который не мог не перекочевать на безупречный костюм.

— Голову подними, — велела Ульяна и тронула пальцами припухлость на его брови.

— Ауч.

— Терпи! — потребовала, и Ваня помимо воли улыбнулся.

Щеки коснулась холодная, жесткая кисточка с какой-то липкой массой. Несколько минут Уля пыталась справиться с синевой с помощью инструментов, но потом сдалась: отложила их в сторону и стала терзать кожу пальцами. Растирала краску так рьяно и активно, что Ваня усмехнулся. Навряд ли даже Сан Саныч с Зоей пощадили бы его меньше, чем маленькая и хрупкая Сафри.

— Что? — спросила она, заметив, как смешливо кривятся губы Вани.

— Если не умеришь пыл, ты мне голову открутишь.

— Слышал поговорку о красоте, которая требует жертв? — не стала она сочувствовать.

Ваня весело взглянул на нее, вспоминая, какой впервые встретил Ульяну Сафронову, подстриженную чуть не под мальчика, худенькую, в лучшем случае миловидную помощницу отца. Метр с кепкой в ярко-красных туфлях, вытянутых на коленях брюках, с вызовом в глазах. Ее все звали Сафри, и Сафри она была. Дерзкая, колючая, озлобленная девочка из низов в панцире из цинизма, под которым скрывалась редкостная наивность и доброта. Возраст и опыт все поправили: скрасили неровности, заставили отрастить настоящие зубы и почти непрошибаемую броню, научили надевать темно-зеленое платье, сумасшедшие дизайнерские туфли и выходить на поклон публике с красными от слез глазами ради мужа, который, по мнению Ваньки, этого не заслуживал. Да, оболочка изменилась, обстоятельства, внешность, но из-под всего благоразумия пробивалась все еще Сафри — та самая, которая могла залезть в любой пыльный угол и замазать Ивану Гордееву синяк. Так было раньше, так было и сейчас. Не без горечи он подумал, что сам изменился куда больше. И, в отличие от Ульяны, не внешне.

Объективно говоря, она похорошела. Отрастила волосы до плеч, научилась одеваться так, чтобы подчеркивать то невидимое нечто, данное ей природой и выделявшее из толпы, но то была чужая кожа. И Ванька скучал по настоящей Ульяне. Не сдерживающей шаг при ходьбе, не оглядывающейся в поисках объективов, не фильтрующей колкости, коими раньше виртуозно осыпала окружающих. Был в ней особый шарм, который теперь спрятан макияжем и укладкой, замаскирован до неузнаваемости — точно по этикету. Она шла в уборную, чтобы скрыть под своим волшебным консилером не синяк Ивана, а свои красные глаза; и парень не мог не заметить, что в палитре осталось не так много краски. На этой мысли он отклонился от рук Сафри. Какая разница, синяк у него на глазу или нет? Разве он станет хуже защищать людей, раз участвует в настоящих спаррингах и поддерживает себя в форме? Все хотят, чтобы и охранник был хороший, и на костюме ни пылинки. Подобное лицемерие всегда вставало Ваньке поперек горла.

Его попытка уклониться породила странную неловкость, и Ульяна замерла с занесенной рукой и непониманием в глазах. Тонкие пальцы застыли в воздухе, будто она сделала паузу в мелодии, а не в искусстве макияжа. Ваня взглянул на нее мрачно, исподлобья, и внезапно с языка сам скатился вопрос, который давно не давал покоя:

— И ты уедешь? — прозвучало холодно и жестко.

Она не стала делать вид, что не поняла смысла, но было почти слышно, как с лязгом опустилась решетка, запирая где-то вдали приветливую и отзывчивую Ульяну.

— Об этом рано говорить, — обрубила, однозначно давая понять, что не его это дело.

— Какого лешего, Саф? Тут твоя семья, друзья… Лона, в конце концов. Ты нужна им.

А еще почему-то она была нужна ему. Как друг, разумеется, старый друг, с которым связывает великое множество мелочей, который заскакивает на чай и рассказывает смешные истории о том, что творится в его жизни — жизни, которая на твою совсем не похожа.

— У Новийского же карьера на первом месте, причем не твоя! Чем ты собираешься заниматься в новом городе и окружении?

Она отступила на шаг и внимательно на него посмотрела, будто пыталась разглядеть все причины столь странного поведения.

— Я могла бы начать и закончить тем, что это тебя не касается, но из уважения не стану, — четко проговорила Ульяна, явно намереваясь не допустить кривотолков.

— Мне приятно, что по мне будут скучать, однако я замужем, и это правильный вариант…

— Ты поэтому плакала? От осознания правильности решения все бросить и рвануть за мужем, которому плевать на твою жизнь? В Москву? — не сдержался Иван. — Не ожидал, что ты начнешь мне врать, Саф. Зачем? Лучше бы сказала, что меня это не касается, я бы сразу все понял.

— Все сложнее, чем я могу объяснить даже себе! — всплеснула она руками. — Просто забудь.

Чувствуя себя идиотом, Иван поднес руку, чтобы потереть лицо, но наткнулся на инородную липкую массу и скривился. Замазала-таки синяк, спрятала. И что толку? Будто от этого меньше болело.

***

Вопреки ожиданиям, скомканному началу и прочим неприятностям, пресс- конференция шла гладко. Никаких эксцессов, связанных с нарушением порядка, не было зафиксировано, СМИ воздержались от провокационных вопросов, Новийский ответил на все легко и непринужденно, а Ульяна стояла сбоку и улыбалась. Если бы не утренний разговор, Ваня бы даже поверил в ее искренность.

Единственный если не конфуз, то забавный инцидент произошел под конец, когда Новийского уже расспрашивали в частном порядке для какого-то издания. Журналистка, бравшая интервью у новоявленного кандидата, стрельнула взглядом в Ивана раз, затем второй и вдруг начала приглядываться получше: заприметила припухлость над глазом. В ответ парень тоже прищурился, повернул лицо другой стороной и вопросительно приподнял здоровую бровь. Он пытался казаться непроницаемым, но все равно опасался, что вышло как издевка, а этого они с Зоей себе позволить не могли. К счастью, обратив внимание на странности в поведении окружающих, Новийский осекся и замолк. Все тут же сделали вид, что ничего происходит. После этого журналистка больше не отвлекалась от объекта разговора, что всем было только на руку.

— Передай там… благодарности, — с трудом выдавила Зоя, стреляя глазами в машину Новийского, куда садилась Ульяна. — О-очень профессионально замаскировала синяк, — добавила с намеком, и для уверенности, что напарник понял, о чем речь, закончила мысль прямым текстом: — Мне даже стало интересно, откуда такие умения.

Задавался ли Иван этим вопросом? Разумеется. Но в чем парень не сомневался, так это в любви Новийского к жене. Говорят, одно другого не отменяет, но не тот был человек. По части отношений с женщинами он был редкостно здоров на голову. Отец Ивана не забывал это подчеркивать, отчего парень любил этого политика еще меньше.

Распрощавшись с напарницей и пообещав показать ей почерневший синяк на следующий день, Иван распустил людей, все проверил еще раз и уже сел в машину, собираясь уехать, как вдруг дверь открылась, а на соседнее кресло плюхнулась Ульяна.

— Ты ведь подбросишь меня? — начала она, нервно теребя пуговицы. Ее трясло так, будто кто-то слишком много раз повернул заводной ключик. — Просто там Сергей… он решил пообедать с людьми из министерства, а я не стала составлять им компанию. Они будут разговаривать о делах, я ни к чему и…

— Уля, — прервал ее Иван. — Конечно подвезу. Ты только скажи куда.

Она вдруг резко обернулась, глаза у нее блестели сильнее обычного.

— Да какая разница?! — воскликнула она. — Хоть куда-нибудь! — Губы задрожали, а из глаз выкатились первые слезинки.

Молча выругавшись, Иван включил зажигание и утопил педаль газа в пол. Только это не помогло, и пассажирка все равно расплакалась. Она старалась делать это негромко и прятала лицо, но скрыть эмоции не могла, равно как и успокоиться. Прикинув, сколько лет назад он в последний раз подвозил плачущую девушку, Ванька с чистой совестью посчитал себя старым. Он уже забыл, что правильно делать и говорить в таких случаях. В последнее время не находил ни одной красавицы, которая могла бы заинтересовать настолько, чтобы дошло до стадии слез и взаимных претензий. Было несколько встреч, обязательно заканчивавшихся в постели, но дальше по кругу, с новой пассией. Никак иначе.

— Ты мне расскажешь, в чем дело? Новийский ведь… не жесток с тобой? — подобрать нужные слова оказалось очень сложно, особенно когда внутри все сжималось от одной лишь мысли, что предположение могло оказаться верным.

— Боже мой, конечно, нет. Просто… — Ульяна всхлипнула, а затем сделала несколько глубоких вдохов в попытке успокоиться и уже почти нормально закончила: — Вчера мы решили, что единственный выход из нашей ситуации — развод.

Ваня не мог объяснить, что именно его так шокировало в этой новости, ведь люди расходятся сплошь и рядом, но Сергей и Уля казалось такой гармоничной парой. Ивана, порой, даже пугало то, насколько грамотным получился их альянс. Новийский был прирожденным политиком, причем любимцем народа, и ему очень помогало то, что его жена была «из простых». Ульяна всячески ратовала за людей. Ее остросоциальные статьи и выступления пользовались бешеной популярностью. И хотя большинство людей в верхах относились к ее деятельности с пренебрежением, простому народу было донельзя приятно видеть, что супруга такого видного человека целиком и полностью на их стороне. Было так на самом деле или нет, никогда не узнать, но неугомонная энергия Сафри совершенно точно помогла не одной дюжине человек. Переселение из аварийного жилья, новенькие детские площадки, сбор средств для замены коммуникаций… Будучи прекрасно подкованной по части психологии, она вертела голосами избирателей в угоду мужу, без нее Новийский потерял бы очень много. А это значило…

— Но только после выборов, не так ли? — усмехнулся Иван. — Будете доигрывать свои партии до конца.

— Вань, ну конечно, после. — Она обернулась к нему. Глаза были все еще красными, а нос — чуть припухшим, но слезы прекратились. — Ты можешь сколько угодно не любить Сергея, но человек он хороший, прими этот факт головой, если нутром не можешь. Лучшего кандидата не будет, и я искреннее желаю, чтобы он добился своего. Дело не в нем, ты сегодня сам озвучил причины, по которым я не могу быть с ним и дальше. Если думаешь, что это спешно принятое решение, то ошибаешься. Мы ругались и спорили несколько месяцев, но вчера это достигло апогея, он задел мою сестру, и… я сорвалась, наговорила лишнего. Так давно обо всем этом думала и молчала, что… честно, Вань, я была просто отвратительна. Но мне почти не стыдно, не понимаю, как он мог не догадываться о том, что я чувствую, — всхлипнула снова и зажала рот ладошкой.

— Извини. Мне жаль, что у вас все так вышло, правда. Но я согласен с тобой: есть вещи поважнее карьеры.

Помолчав секунд с десять и успокоившись, Ульяна заговорила вновь:

— Знаешь, я буду очень благодарна, если мы с тобой просто напьемся, а потом ты не будешь припоминать мне этот день при случае.

Не сдержавшись, Ванька рассмеялся и, притормозив у выезда на проспект, притянул Улю к себе на плечо.

— По части напиться, Саф, ты по адресу.

Поскольку рисковать карьерой Новийского, появляясь в общественных местах, Ульяна отказалась, пришлось искать более уединенное место, и Ваня предложил поехать к нему. Воспринято было с энтузиазмом. Поскольку с отцом отношения не клеились, Иван некоторое время обитал в съемных квартирах, игнорируя предложения пожить в семейном гнездышке, а не так давно обзавелся собственной недвижимостью. Однако просчитался с новосельем. Сначала думал то одно доделать, то другое. В конце концов, пока тянул, у него побывали практически все знакомые, по очереди. Чего уж тут было показывать? Пожалуй, кроме Ульяны набралось бы не более трех человек, кто еще не переступал порог новенькой холостяцкой берлоги. Теперь Ваня спешил уменьшить и эту цифру.

— Прошу, — шутливо склонился хозяин, открывая дверь перед гостьей.

— Иван Гордеев взял ипотеку, — смеялась Ульяна, ступая внутрь его жилища. — И почему этого нет на первых полосах газет? Пожалуй, я исправлю. — А затем огляделась по сторонам и воскликнула: — Вау! А ведь ради этого стоило брать ипотеку. Только не говори мне, что ты сам все это сделал?

— Нет, — весело ответил он. — Мне повезло с прошлыми хозяевами.

Ваня не стал выпендриваться и обставлять помещения как отец — в хром и стекло, вынуждая каждого подумать, что в этом месте обитает крупный бизнесмен, или как Новийский — обивать все деревом, превращая квартиру в святилище аристократа: он сделал ставку на функциональность и уют. Можно было приобрести что-нибудь попроще, обойтись собственными средствами, тем более у него не было намерения задерживаться в этой квартире дольше необходимого, но привычка жить хорошо дала о себе знать и заставила пренебречь жесткой экономией. А еще Ваня строгоследовал правилу: дом должен быть местом, куда хочется возвращаться. Судя по интересу, с которым Ульяна оглядывалась по сторонам, она была солидарна.

— Ну, — улыбнулась она, закончив осмотр в коридоре — ровно в том месте, откуда начали. — Иди сюда, я буду тебя поздравлять.

Скорее всего, не знай Ваня о крушении брака Новийского и Ульяны, все было бы иначе, но с тех пор, как признание достигло ушей, что-то изменилось, и теплота дружеских объятий трансформировалась во что-то иное. Иван был рад этому разводу. Будто несмотря на терзавшее дурное предчувствие, все разрешилось более чем благополучно. И это было ужасно эгоистично, порождало чувство вины, так как проблема исчезла только для него — постороннего человека. Умом он понимал, с чем Сафри придется столкнуться, но, невзирая на доводы логики, чувствовал иначе. А ведь приятного было мало. Если бы муж Ульяны выиграл выборы, газеты бы не оставили ее в покое долгие месяцы, а крыть было нечем. В России каждая женщина, имевшая неосторожность выйти замуж, чтобы не подвергаться осуждению, должна следовать примеру жен декабристов. Никаких собственных устремлений, никакого мнения, всегда только «да, виновата» и в пол глаза. Едва ли нашлось бы с десяток людей, кто бы понял, почему Ульяна отказалась идти проторенной дорожкой и покидать Петербург. И она это знала. За мужество и способность не бежать от проблем, захотелось лишь крепче обнять эту женщину, но Ваня понял ошибочность порыва и отступил на шаг.

— Недавно мне подарили отличный коллекционный бренди. Откупорим? — предложил он.

— Валяй, — отозвалась Ульяна.

Едва на столе появились стаканы и криво нарезанная колбаса — оба повеселели и начали перекидываться смешными историями из жизни. Только о личном не говорили, что являлось лучшим доказательством того, насколько не клеилось у обоих.

Пить Ульяна так и не научилась. Сильно кривилась, зажимала рот ладонью и смеялась громче обычного. Но если к третьему тосту весело обсуждали отца Ивана, то после пятого настроение пошло на спад и в голову полезли тревожные мысли, которые обычно держатся за семью печатями, легко открывающимися при помощи алкоголя.

— Ты ведь понимаешь, что все хорошо будет? — Ваня знал, что говорит что-то не то, но не смог вовремя остановиться.

— Конечно, понимаю, — спокойно ответила Ульяна, не став строить дурочку. — Я точно справлюсь. Просто иногда мне безумно хочется, чтобы все было попроще, чтобы стен, которые нужно раскрошить, чтобы добраться до чего-то легкого и светлого, было меньше. — Она сухо улыбнулась и сделала очередной большой глоток виски.

— Ты не одинока, — напомнил Ваня.

— Ты говоришь как герой американского сериала, который трогает другого за плечо и, проникновенно заглядывая в глаза, уверяет, что все будет хорошо и что людям больше делать нечего, кроме как поддерживать друзей.

— Вот это новость! В данный момент я сижу и пью с тобой виски. Это, конечно, совсем неплохо, но, думаешь, не мог бы найти более интересное занятие? — усмехнулся Иван. — Разве в твоей извращенной системе ценностей это ничего не значит?

— В моей извращенной системе ценностей это значит "спасибо тебе огромное", — неожиданно мягко улыбнулась Ульяна, заканчивая полусерьезный разговор.

Повисла непродолжительная пауза.

— Ты никуда не спешишь? — спросил Ваня.

— О нет, — замахала она руками. — Сегодня я отказываюсь ото всех своих социальных ролей и обязательств. Я просто пью виски в хорошей компании.

— Тогда предлагаю для продолжения вечера перебраться в комнату на удобный, располагающий к бессмысленной лени диван и выбрать музыку, а я пока смою эту гадость, — указал парень на свой глаз.

Он довольно долго пробыл в ванной, пытаясь смыть с кожи липкую краску, а затем, сдавшись, просто стер ее полотенцем, оставив на нем жирный, бежевый след. Решил, что лишняя стирка предпочтительнее одиночества гостьи.

Тем не менее Ульяна не скучала. Со стаканом наперевес она крутила в руках коробочку с диском и подпевала стереосистеме. Причем так увлеклась, что даже не сразу заметила Ивана, а когда увидела, подпрыгнула от неожиданности.

— Ты меня напугал, — выдохнула.

— У тебя хороший слух, — улыбнулся Иван.

— Я знаю, — кивнула.

— Интересно, что нужно сказать, чтобы тебя смутить?

Она обернулась, будто намереваясь ответить на шутку, но для того, чтобы вырвалось откровение, оказалось маловато алкоголя.

— Ты не представляешь, как давно я не слушала ничего подобного, — вместо этого подняла диск Ульяна и показала ему. — У нас только классика, и, кажется, я соскучилась по нормальной, современной музыке. Но не по такой! — тут же ткнула пальцем в динамик, откуда лился неразбавленный альтернативный рок, изобилующий дисторшнами.

— Ну давай тогда обратимся к компромиссу. Рок, классический. Великолепные 60-е,

— и подвинул ближе нужную стопку дисков.

— Отлично, — согласилась Ульяна.

— AC/DC? — предложил Ваня, выуживая нужный диск из стопки.

— Am Dm и утиная походка? Умоляю, что за примитив?! — издевательски закатила она глаза. [Am Dm — базовые аккорды, которые может сыграть даже начинающий гитарист, а утиную походку загуглите — это забавная отличительная черта гитариста группы].

— Pink Floyd? О нет, дай я угадаю за тебя. Тоскливые, однотипные соло. — Диск полетел на диван. — Deep Purple? Только Smoke on the water, а остальное не качает. — Второй диск присоединился к первому. — Постой-постой, я знаю, что ты просто обязана одобрить.

На то, как он перебирал диски, она смотрела со скептичной улыбкой, но только дело дошло до Aerosmith, выражение ее лица изменилось на удивленное.

— Dream on, — пропел Ваня, помахивая диском.

Дело было в смысле. Иван готов был под присягой заявить — за всю жизнь не встретил человека, который бы мечтал так же красиво, как Ульяна Сафронова. Ее уверенность в том, что завтра будет лучше, чем вчера, заражала окружающих, буквально подчиняла всех этой идее. Эта девушка не просто представляла себе лучшую жизнь в отдаленном будущем, но совершенно отчетливо знала, как таковой добиться. И не останавливалась на достигнутом: добившись своего, она тут же делала следующий шаг к новой цели. И горела — горела своей верой в лучшее будущее, вдохновляя других. Не было в Ульяне ничего мелкого или даже половинчатого, наверное, за это провидение было к ней щедрее, чем к остальным.

Ваня этим восхищался. И тем, как она стояла посреди его комнаты и подпевала Стивену Тайлеру, пока весь ее мир рушился. Было понятно, что завтра она встанет разбитой, с адским похмельем и, возможно, пожалеет себя, но затем обязательно поднимется на ноги снова и будет улыбаться, мечтать и уверенно шагать вперед.

Все получилось внезапно, как-то само собой, естественно: вот он стоял на расстоянии трех шагов, а через мгновение уже обхватывал лицо и целовал губы. Бокал вылетел из ее пальцев и разбился о паркет, расплескивая по нему остатки виски. Это отрезвило, и Ваня ее отпустил, но было уже поздно. В глазах застыл немой вопрос пополам с предвкушением. Алкоголь таки сделал свое дело, сорвав тормоза, и Ваня с Ульяной бросились друг к другу, жадно сцепились. Голод вырвался наружу, толкая на поступки, о которых невозможно было не сожалеть впоследствии. Даже если разум пытался совладать со страстью, градус повышался слишком быстро, снова и снова одерживая победу.

Понимая, что рискует оставить синяки на коже Ульяны, которая все еще является женой другого, Ваня не без труда оторвал губы от ее шеи и заглянул в глаза. Изменившееся выражение в них сбивало с толку, будто здесь, сейчас он держал в объятиях незнакомку. И отчего-то мысль о том, что в ее жизни было множество всего неизведанного, такого, до чего можно добираться, снимая пласт за пластом, казалась невероятно привлекательной. Вся она была будто шкатулкой с бессчетным количеством доньев.

— Сделай это, — прошептала Ульяна, лишь оправдывая свою непредсказуемость.

Ваня знал, что она сама бы не решилась на первый шаг, но сопротивляться ему не сможет. Забавно, он и сам не понимал, что подтолкнуло, но на анализ подсознания не было сил. Вырвалось ли старое желание или новый виток начался с нуля — имело ли это значение, если от одежды нетерпеливо избавлялись, по минимуму, на инстинктах, а еще опыте, дарованном не друг другом?

В одном из стоявших ящиков стенки была припрятана упаковка презервативов, и поскольку кровать казалась ужасно далекой, Ваня просто задрал платье, подхватил Ульяну на руки, под коленями, и прижал к стене. Из груди рвалось что- то больше похожее на хриплые крики, чем на обычные стоны, но ни о красоте, ни о романтике не шло и речи. Нечего было украшать. Каждое движение ощущалось болезненно-остро, заставляя содрогаться всем телом. И быстро пришедшая разрядка была такой же: опустошающей, но не приносящей облегчение, будто неправильность происходящего трансформировалась из этики в физику. И, в то же время, он никогда не испытывал ничего подобного. Даже глаза повлажнели от слез. Колени подогнулись, и они с Ульяной оказались на полу.

Каждая взрывная волна оставляет после себя разве что груду обломков, и Ваня понимал, что этот неуправляемый поток, судя по всему, уничтожил все прежние отношения, что подтвердилось даже быстрее, чем парень рассчитывал.

— Мне нужно уходить. Немедленно, — сказала Ульяна, поднимаясь на ноги и собирая свои вещи по комнате.

— Не хочешь поговорить? — переспросил он, не сумев скрыть раздражение. Реакция последовала незамедлительно:

— А о чем тут говорить? — тут же показала зубы Саф. — Не помню, чтобы мы с тобой жаждали разговоров до, а тогда они были куда уместнее. Хочешь помочь — вызови такси.

Она только платье оправила, не стала натягивать колготки, даже белье при нем надевать постеснялась, будто это было еще интимнее. Может, и было. Ваня понятия не имел.

— И куда ты поедешь? К мужу? — спросил он, не сдерживая издевки.

— Нет, к маме, — отрезала и покинула комнату.

Когда Иван немного привел себя в порядок и вышел в коридор следом за ней, Ульяна уже натягивала пальто.

— Слушай, останься. Или ты думаешь, что мы наделаем что-нибудь худшее?

— Ты это серьезно? — спросила она насмешливо, даже обернулась. — Мы с тобой переспали, сняли напряжение, перепихнулись… как это еще называют, если разово и без последствий? Можешь подсказать, по этой части ты у нас мастер. — Иван сжал зубы до скрипа, даже побитый глаз отозвался болью. — Тошно ли мне от самой себя? Да, тошно. Фактически, в грязи извалялась. Алкоголь, развод и все прочее меня не оправдывает, просто так поступать было нельзя. Но пока об этом никто не знает, последствия минимальны и только на моей совести. — Она коротко и затравленно взглянула на Ивана и продолжила: — Но, если я здесь останусь, я не знаю, что будет. Я вообще не понимаю, как и почему мы до этого дошли. Если у тебя есть ответ, давай!

— У меня его нет.

Он правда не знал, что на него нашло. Утром вставал с постели в полной уверенности, что Сафри ему друг и не более, но вечерние поступки свидетельствовали об обратном.

— А я бы дорого заплатила, чтобы разобраться.

Бросив на него последний недобрый взгляд, она дернула ручку двери и переступила порог, а Иван схватился за голову.