Настоящее время
Я исходила всю свою комнату. Потом весь вестибюль. У меня безумно болит спина. Я не то что сидеть за ноутбуком, я даже думать не могу. Старые травмы иногда странно реагируют на психоз обладателя, и у меня сегодня именно такой день. Администратор посматривает на меня слишком уж часто, я ему не нравлюсь. Или ему не нравится, что я мельтешу перед глазами. С одной стороны, логично, с другой… ну ты, козел, сам напросился. Решительно направляюсь к нему.
— У вас есть кроссворд? — спрашиваю я.
— Откуда бы? — спрашивает он с видом чопорного английского дворецкого. Хочется дать ему щелбан, чтобы, наконец, растормошить!
— Не врите, вы администратор, у вас его не может не быть, вы ведь все одинаковые, давайте сюда кроссворд, — даже кулачком для большей верности ударяю. — Не бойтесь, мы с вами его отгадаем в два счета. У меня болит спина, и мне нужно отвлечься. А вы обязаны удовлетворять желания клиентов!
Он сдается и ныряет под стойку рецепшна. Да, с этим типом мы не станем лучшими друзьями. Пока он ищет кроссворд (то ли хорошо прячет его от посторонних глаз, то ли демонстрировать мне мою же правоту не спешит), я от боли чуть ли не тушканчиком вокруг стойки рецепшна прыгаю.
Игнорируя мое страдальческое выражение лица, администратор с важным видом относит от лица газету, обнаруживая то ли редкую форму дальнозоркости, то ли отсутствие подходящих очков, то ли просто важничает, но зачитывать вслух вопросы начинает. Половина кроссворда готова в два счета, но это не помогает. Я все еще хватаюсь на поясницу, топчусь на месте и гримасничаю. И тогда он с некоторой долей сочувствия спрашивает:
— Может быть, позвать врача?
— Лучше волшебника. У вас тут не пролетал один?
— Может быть, вам принять обезболивающее?
— Нет! — рявкаю я.
И пока не посоветовала администратору провалиться с его советами (кстати, дельными) в ад, выскакиваю из отеля. Может, мне полежать на песке? Иногда помогает. Но решить не успеваю — вижу вдали красную машину. Картер что ли? Не хочу с ним встречаться и признаваться в том, что мне плохо. Юркаю в отель, прячусь за каким-то идиотическим фикусом, для верности прикрываюсь модным журналом. Ай да молодец Джоанна, в номере ее, ха-ха, нет, а в холле искать никто не станет. Фикус мне кажется удивительно надежным прикрытием. Но Картер — хитрый гад, он топает прямо к администратору. А тот меня сдаст, точно сдаст. Сквозь листья вижу, как он указывает на соседствующий со мной фикус. И бежать некуда. Засада! А Картер уже топает прямо ко мне.
— Я не в настроении выслушивать колкости, — сообщаю я. — Так что тебе лучше свалить отсюда, Шон, — говорю я, закусывая губу и стараясь убрать болезненное выражение с лица. — Просто уходи.
А он поднимает бутылку шампанского, которую я даже и не заметила, так была занята собой. Странно, с чего бы ему понадобилось шампанское? Сегодня никакой не праздник.
— И что это?
— Отсутствие колкостей, — язвит он, но прежде чем я успеваю на это указать, добавляет: — Я закончил проект. Осталась работа параллельщиков. То есть твоя. В цене договоримся.
— Когда нужно закончить?
— Чем быстрее, тем лучше. В течение нескольких дней, но там не так много.
Как представлю, что мне придется сесть за компьютер и, страдая от боли, начать разбирать коды…
— Прости, Шон. Я не могу.
Это правда. Боль невероятная, она сводит меня с ума, я даже думать не могу. Черт, Шон, иди. Хоть раз в жизни сделай так, как я прошу! Но, разумеется, чудес не бывает!
— Я тебя предупреждал, не надо теперь говорить, что ты не в курсе, не можешь, забыла и так далее, — стремительно мрачнеет он.
— Нет. Шон, черт. — Я протягиваю руку, чтобы он помог мне встать. Сидеть я больше не в состоянии, а уходить он явно не собирается. — Я все прекрасно помню.
Он помогает мне встать, но это оказывается намного сложнее, чем я думала. Я даже разгибаюсь с трудом, и он мрачнеет.
— Что происходит?
— Мне больно. — Я кладу руку на поясницу и сутулю спину, потому что стоять ровно не могу. Тяжело дышу.
— Что ты делала?
— Ничего. Я проснулась, а спина болит. Не могу ни стоять, ни сидеть, ни лежать. Я целый день как бешеная нарезаю круги по отелю и срываюсь на персонале. Так что я не могу в ближайшее время сесть за коды. Поищи кого-нибудь другого.
Но Шон не был бы Шоном, если бы не придумал способ усадить меня за работу.
— Здесь есть массажист? В этом отеле он есть?
— Это не поможет.
— А бесцельное хождение поможет?
— Нет. Дело же не в этом. В психологии. Мне приснился дурной сон, и…
— Ты предлагаешь поискать тебе психиатра? Или оракула? Завязывай нести чушь. — И тянет меня к рецепшну. — Простите, сеньор, тут массажист есть? — спрашивает он у администратора. Тот становится ну просто сама любезность.
— Да, конечно, сэр.
Впервые я кому-то нравлюсь меньше, чем Шон Картер. До жути досадно. Хотя чему удивляться? Картер с виду воспитанный, а я уже несколько раз устраивала этому гаду с рецепшна прессинг в стиле злой ведьмы.
В общем, стараниями Шона и его кредитки, я оказываюсь на столе массажиста. Суровая дама с седым шиньоном на затылке с силой растирает, щипает и мнет мою спину. Это просто невыносимо. Я всхлипываю от каждого ее движения. Разумеется, ее это бесит, но я ничего не могу с собой поделать.
— Расслабьтесь.
— Я не могу! Мне больно! — Не думайте, что я не понимаю, насколько невыносима временами. Очень даже. Но это не означает, что я в состоянии перестать быть самой собой!
— Вам нужен курс массажа и постоянное наблюдение врача, — укоряет меня она.
— У меня уже есть одна мама. — Мда, сегодня я не в состоянии вести себя не как стерва. Однако в этой комнате внезапно обнаруживается не только дополнительная мама, но и дополнительная совесть. Хотя эта совесть предпочитает зваться гласом разума…
— Заткнись. Если ты сама себе помочь не в состоянии, другим не мешай, — резко говорит Шон. Угу, он сидит в кресле рядом. Настоял. Не знаю зачем. Но массажистка решила, что, чем выпроводить, проще его впустить и сделать вид, что больше здесь никого нет. Я ее понимаю. Сама бы поступила так же. Но, наверное, спорила бы с ним в несколько раз дольше.
— Сэр, вы обещали быть призраком, вы не забыли? — интересуется массажистка. Картер ее полностью игнорирует. Он ведь глас моей совести, собственная у него отсутствует напрочь!
— Почему ты сразу не обратилась к массажисту? Ты мучилась с самого утра и аж до трех часов дня!
— Массаж — временная мера. Причина в не этом. А нужно добираться именно до причин.
— Ага, причина в том, что твой организм намекает, будто ты идиотка и пора умнеть. Скажем, на массаж сходить. Конелл, мы живем в двадцать первом веке, сейчас существуют мириады возможностей облегчить себе жизнь. Есть такая штука, гугл называется. Стоит разок заглянуть, и понимаешь, что неразрешимых ситуаций не существует.
— Существуют! — Я почти подпрыгиваю на массажном столе, прижав к груди простыню. — Именно по этой гребаной причине я затрясла на Сицилии с тобой и Леклером.
После этих моих слов массажистка не выдерживает и с такой нажимает на мои лопатки, что меня аж впечатывает в стол. Больно, блин! Слышу, как Картер хмыкает.
— Сэр, ей нужно расслабиться, перепалки этому не способствуют, — восхитительно невозмутимо заявляется женщина. — Так что замолчите. Оба.
Неожиданно Шон встает и покидает кабинет. Ушел, гад, не выдержал! Лежу и злюсь. Отчего? Сама не знаю. А массажистка продолжает меня истязать. Однако вдруг дверь открывается, и возвращается Шон. С двумя фужерами и открытой бутылкой шампанского.
— Сэр, скажите, что вы не собрались поить мою пациентку… — мрачно говорит массажистка. Чувствую, если администратор недостаточно наобщался с Шоном, чтобы его возненавидеть, то эта дама близорукостью уже не страдает.
— Алкоголь, как вы наверняка знаете, расслабляет, мэм, — говорит он, наконец, массажистке. — Я заплачу еще за час, в течение оного ни слова не скажу. Но только при условии, что вы сами тоже заткнетесь.
Это ее здорово, спорю, разозлило. Мне даже извиниться хочется, но с какой стати? Это раньше за выходки Картера мне могло быть стыдно, а теперь он чужой человек. А толпы его тараканов ко мне вообще никакого отношения не имеют. Так что я просто сажусь, старательно прикрываясь простыней.
— За то, что я закончил проект.
— Ага, за то, что ты готов меня запихать в бетономешалку, лишь бы я смогла доделать оставшееся.
— Именно. — Если у него есть фильтр на ядовитые комментарии, мне пожалуйста, такой же! — А еще за то, что завтра мы с тобой летим в Рим к Манфреду Монацелли. Там он передаст мне Бабочек, а ты, наконец, начнешь работать. На меня. И официально.
Я стану Бабочкой?! Я не ожидала, что это будет завтра. И именно так. И вообще… это все так странно и неожиданно. У меня голова кружится от этих новостей, я так давно мечтала… чтобы переварить услышанное постепенно, я пытаюсь переключить внимание на другую часть сказанного.
— То есть завтра состоится последнее твое повышение в жизни? Ха. Это ужасно. Сколько тебе лет? Тридцать пять? Тридцать шесть? Что ты оставшуюся жизнь будешь делать?
— Поверь, я найду чем заняться. В крайнем случае, если совсем скучно станет, женюсь и буду всю жизнь разводиться, деля напополам накопленное имущество, вплоть до друзей и домашних животных, как Такаши.
Я заставляю себя рассмеяться над его словами. Но отчего-то меня вдруг охватывает злость и паника. Я вспоминаю слова Леклера о том, что он делал Карине предложение и… У меня в голове что-то словно перемыкает, хочется заплакать. Я совсем спятила что ли?! Так, мне ни в коем случае нельзя выказать перед ним подобную слабость, и я отшучиваюсь.
— Пфф, это не твое. Но если все же сделаешь такую глупость — скинь мне имейл своей молодой жены, я просто обязана передать ей собственные соболезнования. — Удивлена, что сумела произнести это просто предельно спокойно.
— Можешь же быть забавной, когда захочешь, — говорит Шон без тени улыбки и опрокидывает в рот шампанское. — Давай, Джо.
Я следую его примеру, но мозг под напором впечатлений просто плавится. Картер, тем временем, с нездоровым плотоядным интересом изучает мою шею. Нет, нет и нет. Мне с ним работать. Лишние сложности ни к чему. И скоро я вернусь в Штаты. Буду видеться с Шоном раз лет в пять по большим проектам. Решено.
— Так что там с Римом? — резко меняю я тему. — С чего ты взял, что Леклер меня отпустит?
— Это не твои проблемы. А теперь ложись, успокаивайся и дай человеку делать свою работу, чтобы потом ты могла делать свою.
Закатываю глаза, но делаю как он говорит. И комната погружается в молчание. Наконец, мне удается забыться, и я почти на седьмом небе от счастья. Еще пара минут, и я растекусь по массажному столу бесформенной массой облегчения. Но мне, как всегда, обломало кайф время, пары минут у меня вдруг не оказалось. Все закончилось. И пора возвращаться в суровую реальность. Я одеваюсь и иду в собственный номер за ноутбуком.
Мы сидим на диванчике в холле, потому что закрываться в своем номере с Шоном я наотрез отказываюсь по сотне тысяч причин. Картер меня коротко вводит в суть своего кода. А потом он заставляет меня писать, а сам, главное, смотрит. Вообще-то это здорово раздражает, не знаю, как он раньше терпел мое присутствие, сама я уже готова ему приплатить, чтобы убрался. Мне в таком режиме даже почти не думается. Начинаю откровенно оттягивать момент:
— Думала, у тебя будет больше кода.
— Прошлый параллельщик успел с остальной частью поработать.
— В смысле прошлый?
— В смысле тот, которого Леклер посадил.
— А когда это было?
— За пару дней до того, как Манфред полетел тебе в ножки кланяться.
— Аа, понятно.
— Так что оставшуюся часть защиты пишет пани. И пусть сама со всем этим и разбирается.
— Сопляк, — фыркаю я. Картер вопросительно поднимает бровь. — Ты свалил работу не на одну девушку, а на двух.
— Через двадцать четыре часа я буду твоим непосредственным начальником, так что ты поосторожнее.
— Господи, это и есть твоя эротическая фантазия?
— Что-то вроде, — отвечает он спокойно. — Моя фантазия — собрать команду, на которую я буду иметь возможность по-настоящему полагаться.
— И кто из Бабочек в нее входит?
— Из здешних только пани и Такаши.
— Так, я не поняла, то есть мне хочешь меня прикарманить при том, что не доверяешь?
— Прости и поправь меня, если я ошибаюсь, но ты царапнула по роже Монацелли, повернулась к нему задом, задрала нос и гордо шлепнулась им в дерьмо, которое для тебя заботливо приготовил Леклер. Так что ты не в команде. И не Бабочка пока.
Меня распирает от хохота, ничего не могу с этим поделать.
— Ты отвратительный. Ты это знаешь?
— Конечно. Ты собираешься работать?
К счастью, спасает меня Леклер. Его, разумеется, сильно раздражает наше с Шоном тесное соседство. Так что он абсолютно по-хамски усаживается напротив, но никого его присутствие не смущает. Я все еще делаю вид, что экран — все, что меня в этой жизни интересует. А Шон вообще счастлив.
— Леклер, тебя-то я и жду. — Эм, серьезно?
— Да неужели, — вяло отвечает прилизанный агент.
— Ага. Мы завтра с Конелл летим в Рим, — лениво тянет Картер. Наблюдаю краем за этой парочкой.
— С какой это радости? — фыркает агент. — Ваше общение итак непозволительно… близкое.
На этом мой запас молчания заканчивается, и я выдаю:
— Ну-ну, агент, ревность вас не красит.
— Там, видишь ли, Монацелли завтра мне Бабочек передает, — лениво продолжает Шон. А Леклер даром что не носом водить начинает. — И, в отличие от агентов, Конелл могла бы в нем поучаствовать и все тебе, к примеру, рассказать.
И хотя Леклер артачится, я чувствую, что он не в состоянии противостоять соблазну. Он поворачивается ко мне.
— То есть вы, доктор Конелл, действительно не верите в вину Картеру?
— Если в тюрьму теперь сажают за скотский характер, то я ставлю на то, что вы с ним отправитесь в колонию строгого режима, взявшись за руки.
— Класс, — фыркает Шон, а затем поднимается и, не дожидаясь положительного ответа Леклера, заявляет мне: — Я заеду за тобой завтра в семь утра.
За все то время, что мы с Шоном жили вместе, летали мы, наверное, всего пару раз. Но этот опыт просто незабываем. И потому уже в аэропорту я начинаю страстно жаждать его смерти.
— Не смей пить, — бурчу я, замечая, как он смотрит в сторону магазинов беспошлинной торговли.
— С чего бы это? — раздраженно спрашивает он. — Я же ни слова не сказал по поводу твоего очаровательного чтива. Каждый развлекается в меру своих способностей.
Смотрю на прихваченный журнал мод.
— В отличие от алкоголя это полезно.
— Чем? — иронично выгибает бровь Картер.
— Я выбираю себе прическу на следующий сезон, — брякаю я первое, что пришло в голову. Иногда мне кажется, что как минимум половину врожденного идиотизма я сохранила только с одной целью — позлить Шона. Но, кажется, даже он уже догадывается, что основная моя цель — не перекрасить планету в розовый, а достать его. Раньше получалось лучше. То ли я расслабилась, то ли Леклер обеспечил Картеру должную степень выносливости.
— Что тут выбирать? Перекрась волосы в свой цвет.
— Я знаю, что тебя раздражают блондинки, но…
— Меня не раздражают блондинки, меня раздражаешь блондинкой только ты, — сообщает мне Шон.
— ЧТО?! — восклицаю я так, что люди начинают разбегаться в разные стороны.
— Это твой способ повышения самооценки. Это глупо и нерезультативно.
Надо ли говорить, что к моменту посадки самолета я все еще злюсь, а Шон уже страдает от головной боли. Так что в такси до дома Манфреда мы молчим и пялимся в разные окошки машины.
Я чувствую себя стервой. Манфред меня приглашал к себе лично, я отказала ему из-за Шона, а теперь Картер ухитряется снимать сливки, и ведь не объяснишь, как так вышло! Встречает нас Монацелли лично, улыбается как-то и грустно, и удивленно, а потом ведет прямиком в кабинет. На его доме написано: шикааааарное семейное гнездышко. Повсюду ковры с ворсом до лодыжек, роскошные (как мне кажется) картины, даже скульптуры. Стены обиты деревянными панелями, портьеры из бархата, слуги снуют и непременно кланяются… в общем, глядя на все это, я не понимаю только одного: как так получилось, что Монцелли готов дело своей жизни так запросто передать Шону? Ведь он свой образ жизни любит. И сильно.
— Помнится, доктор Конелл, у вас сегодня день рождения, — огорошивает меня Манфред и наливает всем нам вино. Да, так и есть. На календаре ведь второе августа. Совпадение круче не придумаешь: и такой повод, и Рим… только вот… откуда Манфред это знает? Бросаю взгляд на Шона, но тот привычно невозмутим. Меня поздравляют, выпиваем, но во рту остается гадкий привкус, хотя, уверена, вино просто превосходное. В этом доме все экстра-класса. И снова я задаюсь вопросом, отчего Манфреда не устроило его текущее существование? Он, конечно, не молод, но и работенка у него не особо пыльная.
Сначала разговор идет о погоде и проекте. Все так чинно и солидно, будто не судьба этого мира вершится. Затем Шон рассказывает, что привлек к работе и меня. Манфреда эта тема, как выясняется, очень интересует. Почему они не говорят о передаче компании? Почему? Я думала, что оба понимают цель визита Картера.
— Как же тебе удалось уговорить строптивую леди присоединиться к нам? — вежливо улыбается Манфред. И вот тогда крокодильи челюсти смыкаются.
— Она присоединяется не к нам. Только ко мне. Ты знаешь, что это значит. И знаешь, зачем я приехал, — безжалостно сообщает Шон.
Вот и все. Шах и мат. И вдруг… на моих глазах… Монацелли старится лет на десять разом. Я в шоке. А я еще была уверена, что он передает Бабочек добровольно! Какого черта происходит? Куда меня опять несет кривая, а?! Мало Пентагона, так меня еще и в насильственную дележку Бабочек втравили! Перевожу взгляд с одного на другого. Самодовольно развалившийся в кресле Картер, сгорбившийся Манфред. Ну и я, непонятно что здесь забывшая. Мне хочется взвыть и залезть под стол.
Я могла бы предположить, что в происходящем замешан Пентагон, но просто не в состоянии логически связать все происходящее. Как? Что? Зачем? Мне хочется схватить Картера за грудки, вытащить его из комнаты и устроить допрос с пристрастием, но я вынуждена до скрипа сжать зубы и молчать. Молчать! Мои пальцы до боли впиваются в ручки кресла. Почему-то мне так страшно и холодно. Почему-то я чувствую, что грядет нечто по-настоящему страшное.
— Ах да, — глухо произносит Монацелли. — Конечно. Документы.
Монацелли идет к стеллажу с книгами и, прямо как в фильмах, часть из них открывается, чтобы обнаружить позади себя сейф.
— Твои юристы все проверили? — вытаскивая бумаги из ниши в стене, уточняет Монацелли.
— Разумеется, — кисло отвечает Картер.
Однако, Шон не оставляет без внимания ни одной буквы из переданных ему Манфредом документов. Не удивлюсь, если он весь текст наизусть выучить пытается. А затем он берет ручку и порывисто расписывается. Один, два, три раза. Без колебаний и сомнений. Монацелли, напротив, долго смотрит на бумаги. Кажется, он физически не в состоянии это сделать. Я уже морально готова к тому, что он разорвет документы и пошлет нас с Картером к черту. Ему явно расставаться с Бабочками невыносимо. Из-за Марко? Или нет? Если бы сын был здоров, думаю, Манфред ни минуты бы не раздумывал, оставил бы компанию сыну. Да, Шон, конечно, лучше, но учитывая, что у сеньора Хакера есть наследник, а организация, считай, семейная, передавать ее человеку постороннему нелогично. Тем более что Картер уничтожит имя Монацелли в принципе. Не специально, а просто потому что он такой. Манфред — человек, которому повезло… а счастливчиков забывают очень-очень быстро. Особенно в свете такого соседства. Шон влюблен в эту работу. Он ею живет и дышит. Он пожертвовал всем. Ни семьи, ни друзей, ни отношений. Только Бабочки. Мои глаза все шире и шире. Шон так поступает всегда и со всеми. Идет напролом. И неважно по кому идет.
И вдруг Манфред поднимает голову, гневно смотрит на Картера и буквально озвучивает мои мысли:
— Я ведь мечтал оставить компанию сыну. — И звучит это так горько!
— Марко психически нестабилен. И он не удержит Бабочек. Только я.
— Ты прав, — резко и обреченно выдыхает Монацелли. А затем он опускает свою перьевую ручку на лист бумаги. И тоже трижды расписывается, после чего резко отходит от стола, словно боится промедлить и осознать, что натворил. — Позову юристов.
По пути к двери Монацелли бросает на меня долгий взгляд. Может быть, только может быть, если бы не я, фигушки бы Манфред Шону Бабочек отдал. Но устраивать очередные склоки и разборки в присутствии постороннего человека, тем более женщины, тем более связанной с ФБР (а я даже мысли не допускаю, что на мне нет маячка) Монацелли просто не может. Так что я здесь совсем не ради подписания комплекта бумажек. Это просто хорошо просчитанная шахматная партия. Какой же Картер умничка, просто диву даешься. Использует все предоставленные возможности. И Леклера обхитрил, и Монацелли, и меня… всех. Вот же ублюдок. Мой взгляд он встречает на удивление спокойно. Ну правильно, разве я пострадала от его манипуляций? На что тебе, Конелл жаловаться? Ты тут просто мебель. К тому же Рим посмотришь в день-то рождения. В общем, вреда от его действий мне никакого, все очень даже благовидно. Только вот подтекст на удивление аморальный. И это меня расстраивает!
Монацелли возвращается с тремя седовласыми итальянцами. Они заверяют подписи и дают еще тучу документов. Для меня это странно. Компанию Манфреда не потрогать, не пощупать. Она не ограничена стенами. Что тут документировать? Тем не менее, к вопросу эти люди подходят крайне ответственно. Я их не менее полутора часов дожидаюсь.
Когда очередь, наконец, доходит до меня, я едва пробегаю контракт глазами. Уверена, если бы меня хотели обдурить, они бы это сделали, даже если бы я каждую букву изучила вдоль и поперек. На душе паршиво до невероятия. Но я ставлю подпись, и все — уберите, отпустите меня!
— Добро пожаловать, — грустно улыбается мне Манфред и протягивает руку для пожатия. — Мы немного разминулись, но я рад, что вы будете работать… на Шона. И оба выживете.
Он припоминает мне мои же слова, и при любых других обстоятельствах я бы смутилась, но в данный момент звучит все это так обреченно, что я просто выдавливаю свою лучшую улыбку, коротко пожимаю ледяные пальцы Монацелли и бросаю на Шона умоляющий взгляд. Пошли отсюда, Картер! Я больше не могу!
Как только мы выходим из дома Монацелли, я не выдерживаю и хватаю Шона за грудки.
— Ты грязный шантажист! — И больно тыкаю ему в грудь ногтем. Даже не морщится. — И я думала, что это будет торжественно, а прошло трагично! Ты использовал меня! Использовал Монацелли! Ты просто подо…
Внезапно он хватает меня за плечи и буквально отставляет в сторону, точно игрушку, а затем просто отворачивается и начинает ловить такси и велит ехать в ресторан. Это определенно самый странный день рождения из всех странных дней рождения, а их, поверьте, у меня было немало. Мы с Шоном в очаровательном Риме. Мой день рождения, и мы сидим на улице перед рестораном. Здесь просто восхитительно. Если бы только не гадкий привкус, который остался после Монацелли…
— Значит, Картер, тебя можно поздравить. Ты добился всего, к чему стремился.
— Нет, не всего, — отвечает он буднично и спокойно и разливает вино по бокалам. — И тебя я тоже поздравляю. Ты первая в истории Бабочка не Монацелли. Моя. — Эта мысль доходит до меня медленно, но все-таки растекается улыбкой по лицу. Я так погрузилась в свои проблемы, что пропустила момент, когда сбылась моя давняя мечта. — И еще я поздравляю тебя с днем рождения. Уверяю тебя, его отстойная часть подошла к концу.
— Если бы меня не было, он бы не подписал?
— Джоанна, я поздравил тебя с днем рождения.
— Я слышала, — отмахиваюсь я. — Но я растеряна и сбита с толку, для меня это слишком. Ты его шантажировал!
— Нет.
— Но…
Внезапно он резко наклоняется через стол и целует меня. Я невольно касаюсь пальцами его лица. Кожа под моими пальцами колючая, хотя утром он был гладко выбрит. Это ощущение окончательно отключает мой самоконтроль. В мой мозг словно вставляют гигабитное оптоволокно и начинают транслировать порноподборки. С моим непосредственным участием.
— Так что там про Монацелли? — издевательски спрашивает Картер, отрываясь от меня. И, кажется, это самое печальное событие моей жизни.
А? О чем это он? Монацелли? Ни разу не слышала.
— А теперь, наконец, тост. За то, что я теперь сеньор хакер. Ты — моя Бабочка. Ну и за твой день рождения вдогонку.
И мы выпиваем вино. Оно вкусное, местное. Но от одного взгляда на этикетку у меня внезапно начинают чесаться пустые карманы. Поднимаю глаза на Шона, он хмыкает, заметил мое замешательство. Хочется его стукнуть, только вдруг он спрашивает у меня нечто совершенно невероятное:
— Куда ты хочешь пойти? — перебивает меня Картер. — Рейс у нас утром, так что нужно решить, как провести ближайшие шестнадцать часов.
Шон спрашивает меня? То есть я могу решить, выбрать? Вот это новость… Я даже теряюсь с ответом.
— Только не в Ватикан, — добавляет Шон, не давая мне возможности впасть в окончательный ступор. — У меня с религией несколько отсутствующие отношения. Боюсь уснуть во время экскурсии.
— Хорошо. В Ватикан не пойдем. Но… я никогда не была в Риме и ничего про него не знаю, так что сам выбирай. Только Колизей покажи хоть что ли.
И, в общем-то, день получился замечательный. Мы прогулялись пешком до Колизея, я даже поела мороженое, любуясь красотами Европы, потом прокатились на речном трамвайчике по Тибру… Но когда я уже начала валиться с ног, вместо отеля Шон вдруг отвел меня… на вокзал Термини. И хотя он, вроде даже красивый и все такое, восторга я не испытала. И Шон со мной, уверена, солидарен. У него все способы перемещения людей на дальние расстояния, вызывают зубную боль. Так что мы здесь делаем? Я не поняла…
— Зачем мы пришли на вокзал, Шон? — спрашиваю я напряженно.
— За твоим подарком, — сухо отвечает он и смотрит на меня ну совсем прям не празднично.
Несколько мгновений я перебираю варианты дальнейшего развития событий, где меня высылают из Рима прочь. Или убивают и прячут труп, ведь тут столько людей, что и дела никому не будет. Они даже не заметят… А потом Шон вдруг срывается с места и начинает маневрировать в толпе с такой скоростью, что я едва поспеваю. Меня он не ждет. Так… куда мы идем? Начинаю следить за указателями. И в душу закрадывается смутное подозрение. Камеры. Хранения. Охренеть! Я даже спотыкаюсь и, по-хамски расталкивая людей, начинаю пробираться к Шону.
— Картер, ты уверен, что не пересмотрел слишком много гангстерских фильмов? — спрашиваю я, следуя за ним. Он что, ведет меня к уликам дела Пентагона? — Это так по-голливудски, что на тебя не похоже… — Я не могу спросить у него прямо, пока не уверена, что Леклер не услышит каждое мое слово.
Но Картер не отвечает. Он даже не смотрит на меня. Кажется, он то ли зол, то ли расстроен, то ли здорово опасается того, что будет дальше. И вдруг я понимаю, что виновен там Шон или нет, не уверена, что смогу его посадить. Прижимаю ко лбу ладонь. Наверное, я схожу с ума. Если он преступник, у меня нет выбора, мой отец в опасности. Прижимаю ладонь ко лбу, колени дрожат. А Шон действительно идет к камере хранения и разговаривает с работником вокзала по-итальянски. Стою как элемент декора и ни слова не понимаю, только дрожу… Картер, тем временем, расплачивается за несколько лет пользования ячейкой, а затем забирает ключ и открывает дверцу ящичка.
Я как-то ожидала, ну не знаю фейерверков, фанфар, воя мигалок, ну… чего-то существенного, а в темной нише лежит самая обыкновенная на вид толстенная папка и диск. Все. Шон забирает их, выходит из камер хранения в общий зал и плюхает содержимое ящичка мне в руки. Я под весом талмуда даром что не приседаю. Он ужасающе тяжелый. Держу его аж двумя руками, одной, думаю, не удержу. А Картер так ядовито-ядовито:
— С днем рождения, Джоанна!
И, бамц, разворачивается и уходит. У меня появляется смутное подозрение, что в этих документах доказательства причастности Картера, и он сейчас сядет на поезд, и ищи его. Но я… я не иду за ним. Дожидаюсь, пока он скроется из виду, сдерживая слезы. Кусаю до крови губу. Если он виноват, пусть, чтоб его, уходит. Пусть бежит. Я все равно отдам улики Леклеру! Даже если речь о Шоне. Просто я до рези в желудке не хочу, чтобы Картера взяли, чтобы его приговорили. Не знаю почему, но я не выдержу такого… Так что просто стою и даю ему удрать.
Спустя минут пять до меня доходит, что на вокзале столбом никто, кроме меня, не стоит. Это место полно движений, здесь нет ничего вечного. Все меняется ежесекундно, все торопятся сбежать. Это пункт бесконечных перемен, а потому он не бывает уютным. Здесь стоять неправильно. А я стою. И привлекаю непозволительно много внимания. Люди на меня оборачиваются. Навряд ли они выстраивают такую же мысленную цепочку, как моя, но уже на уровне подсознания понимают, что что-то тут не так. Девушка стоит столбом посреди зала, а при себе у нее только здоровенная папка и маленький рюкзачок.
Так что я заставляю свои дрожащие ноги двигаться. Иду по указателям в сторону зоны ожидания, там не будет нужно делать вид, что все в порядке. Там я смогу взглянуть на документы в папке. Боже, что же там такое? Чего может быть так много?
Дойдя до места, где несчастные путешественники вынуждены маяться в ожидании возможности свалить из Рима, я буквально падаю на сидение. Мои дрожащие колени уже итак выдержали больше, чем на их век отпущено. Сижу на своем местечке и как завороженная смотрю на картон, за которым спрятана ни много ни мало жизнь моего отца, а затем, наполнившись секундной решимостью, откидываю его в сторону. И самое первое, на что мои глаза натыкаются — имя Sean Karter. А за ним коды-коды-коды. И предназначение у них одно — взлом.
Я прижимаю руку к губам, но вырвавшийся из груди всхлип все равно слышен, и сидящие вокруг начинают подозрительно на меня коситься. Только после этого у меня начинает, наконец, работать голова. Не, ну серьезно. Картер бы никогда не стал играть в такие опасные игры… со мной. В конце концов, у нас никакой не мир, а перемирие. Временное. На взаимовыгодной основе. А тут уж какая выгода?
И я начинаю листать страницы. Да ладно, тут не на один Пентагон хватит, а минимум на двадцать… И тут я вижу следующее имя TkshMk. Открываю самый конец папки, причем так поспешно, что чуть не роняю ту на пол. А там фрагменты кода от Mz. И мне уже не надо листать остальное, чтобы знать, что там и Pany тоже найдется.
Начинаю вычитываться в коды и все больше уверяюсь, что это взломы, но разные. И разных людей. Это просто суперколлекция какого-то фанатика…
— Ну как тебе? — раздается прямо над моей головой голос Шона. Я даже пропустила, как он вернулся. — Держи. — И протягивает мне плеер для DVD-дисков. Это типа он так эксцентрично за ним ушел? Хочется на него наорать, но сердце слишком часто и радостно бьется, потому что мои подозрения не подтвердились.
— Это что, подстава такая? — спрашиваю я. — Алиби нет, но полный список черных делишек имеется…
— Помнишь, я говорил, что кое-кто знает как именно взламываю я? — У меня перехватывает дыхание, а Шон плюхается в кресло соседнее с моим.
— Ты не слишком много говоришь? Это может быть опасно…
Шон будто бы невзначай засовывает руку в карман и достает оттуда какую-то антенну. Ясно. Глушитель сигналов. Я обращаю внимания на то, что какой-то человек неподалеку от нас поднимает телефон все выше и выше, затем стучит им по ладони. Игрушка Картера явно работает. Я поворачиваюсь к Шону снова.
— Откуда у него подобные сведения?! — Понимаю, что если бы речь шла о проектах, все было бы логично, но тут… И вдруг вспоминаю, что Шон теперь открытыми кодами не промышляет в принципе. Он теперь поставляет только библиотеки. А я еще удивлялась…
— Не слышала о теориях заговоров, повсеместной слежке и прочей фигне, Джо? Так вот это доказательство, что все взаправду. Он следил за нами годами. Мы все это время жили буквально за стеклом, под постоянным наблюдением.
— Не может быть, вы все их разных стран, а он…
— А вот и не он! — раздраженно отмахивается Картер. — Есть человек куда как более влиятельный, но неизвестный. Некий Кристофер. Сначала они работали в паре с Монацелли, полагаю, он — один из основных наших заказчиков… но потом то ли пути их разошлись в разные стороны, то ли на почве небезызвестной истории разругались, но он нашел меня и передал мне все эти материалы вкупе с, фактически, признанием Манфреда.
— Стоп, так Пен… Вавилон — все-таки дело его рук?!
— Ну а чье ж еще? — раздраженно спрашивает Шон.
— Он же не программист…
— С этим талмудом, — ударяет Шон согнутым пальцем по папке. — Кто угодно программист.
— Нет, это не так! Он бы ничего не понял.
— Когда мы с тобой познакомились, ты тоже, с позволения сказать, программистом не являлась. Только претендовала на эту роль. И ничего не понимала, но научилась же.
— Но его-то ты не учил! — рявкаю я, не потому что он не прав, а потому что признать, что Манфред всех так уел, я просто не в состоянии! Признать, что он людей не подставил, а подставлял. Годами!
— Но у него есть куда как более талантливый сын!
— Но зачем, Картер, я не понимаю, зачем?!
— Затем. Манфред Монацелли зовет себя сеньором Хакером. И тем не менее никакого отношения к этой должности не имеет. Он всего лишь знает, с кем нужно выпить на вечере и кому в итоге позвонить. Никакой он не сеньор Хакер. Пиар-агент, не больше. Как ты думаешь, устраивает ли подобная роль человека вроде Манфреда Монацелли? Нет. Ему хочется запомниться. А что может быть знаменательнее, чем взятие… как его ты назвала? Вавилона? Он хороший стратег, он умеет управлять людьми, он умеет просчитывать варианты. Он сделал то, на что не решился бы больше никто из нас.
— Но письма! Он слал вам имейлы? Если он готовился ко взлому и только, то зачем такие сложности?
— Это был Марко, — отмахивается Шон.
— Марко?! А он тут при чем?
— Марко все знал. Или, ты думаешь, он наивно полагал, что папашка самообразованием на старости лет решил заняться? Разумеется, он помогал. А когда появились последствия — не выдержал и попал в психушку.
Повесить карты Пентагона в фамильный особняк. Шикарное завершение коллекции для истинного ценителя искусства. Как я и предполагала. Это был Монацелли. Сумасшедший псих.
— Но, погоди-ка, в твоем рассказе есть брешь… Если все так, как ты говоришь, то все равно никто об участии Монацелли не узнал бы. И отсутствие ваших алиби, и его вранье спецслужбам… Шон, тут явно что-то не так.
— Нет, ты не права. Это просто случай. Манфреду плевать, что будет с ним. Он бы все равно признался. Но есть еще Марко. Манфред пытался скрыть его участие в этом проекте, хотел передать бабочек сыну и во всем сознаться, чтобы весь мир узнал о его величии. Но наследник прессинга не выдержал, и план покатился к черту. Решив, что Манфред со своими глупостями не остановится, тем более в свете душевной болезни сына, Кристофер нашел меня и передал все имеющиеся сведения. Он не желал оставлять эту организацию за Монацелли и выбрал, кому она в итоге достанется. Не стану врать, я действительно выставил нашему сеньору ультиматум, в результате которого он отошел от дел. Так что Монацелли у нас как королева Британии. В принципе, ничто, кроме признания и поклонения ему не нужно, а я занимаюсь делами Бабочек. Но официальная передача компании и твое появление… у него не осталось сомнений, что случится дальше.
— Ты дал ему возможность бежать… — смотрю я на Шона огромными глазами.
— Он не побежит, к тому же Марко-фактор никто не отменял… Ты заботишься об отце, он — о сыне. Это так иронично.
Он подставил всех. Своих ребят. Своих Бабочек. Людей, которыми мы восхищались. Разрушил отношения, которыми мы восхищались, разрушил все, ради чего жили тысячи тысяч программистов во всем мире. Представить только, ты добиваешься мечты годами, а потом… такое.
— Мне надо выпить, — хрипло говорю я и встаю со стула.
После первой же стопки текилы на меня вдруг накатывает осознание, что я соучастница, и агентам то, что рассказал мне Шон говорить нельзя ни в коем случае.
На диске обнаруживается не видео, а диктофонная запись разговора Кристофера и Манфреда, где тот, фактически, признается в содеянном. Ну вот и все. Осталось придумать, откуда у меня эти сведения…
— Джоанна, я очень надеюсь, что ты не нашепчешь Леклеру, что я годами скрывал этим сведения, — говорит мне Картер.
— Сволочь! Ты еще и врать меня заставляешь! Как бы ты выкрутился без меня?! Да ты… ты… — продолжение фразы никак не находится, а потому я беру стопку водки Шона и выпиваю и ее тоже. — Без меня ты бы от Монацелли никак не избавился.
— Не преувеличивай собственное значение. Анонимку бы в ФБР послал в крайнем случае. Но это было бы не так результативно. Если ты это сделаешь сама, со всех сторон сплошные плюсы.
— Я тебя ненавижу, — бурчу я. — Ты мне еще текилы когда-нибудь нальешь?!
— Ты правда собралась текилу с водкой мешать? — уточняет Шон и берется за бутылку.
— У меня стресс, Картер! Наливай! Не будь еще большим козлом.
— Я спас твоего отца. Так что тебе не на что жаловаться.
— Это не отменяет того, что ты козел! К тому же корыстный, — отмахиваюсь я. Шон закатывает глаза, списав мои слова на опьянение. Может, так и есть. Ну и ладно выпиваю еще стопку. — А где теперь этот Кристофер и кто он вообще?
— Не знаю, Джо. Понятия не имею.
— Не пудри мне мозги, Картер! Это на тебя не похоже.
— Я бы с радостью его нашел, но он хитрая скотина.
— Ты тоже, так в чем проблема? Разве вы не спелись? — Шон благоразумно не отвечает на мои выпады. Видимо, слишком трезвый. Терпит. — Какими неприятностями этот тип грозит нам с тобой?
— Крупными, но тут уж ничего не поделать. Играем тем, что сдали. От него ни весточки уже несколько лет.
— То есть?!
— Кристофер — не твоя забота! С ним я буду разбираться в случае чего сам. Делай что говорю и не лезь, и все будет!
— Он правду знает! Что мы преступники… ик… соучастники. Что мы врем… — И снова икаю. Надо выпить еще!
— Договориться можно с кем угодно! — отмахивается Шон.
— Я понятия не имею, что со всем этим делать!
— Придумать правдоподобную историю.
— Я никогда не умела врать! — Кажется, я плачу. Да, черт их всех подери, стоит только вспомнить, чем закончился мой маленький обман с Киану… Нет, я ужасно вру, вообще не умею. А мне нужно придумать историю, заставить саму себя в нее поверить, и вообще…
Я выпиваю еще стопочку текилы, роняю голову на столик и… дальше я вообще ничего не помню.
Наутро я просыпаюсь в незнакомой кровати. Сначала даже не понимаю, что происходит, а потом доходит, что, видимо, либо я на кровать упала сама, либо меня не очень заботливо сюда сгрузили, так как обзор закрыт волосами. А вообще, я в каком-то номере отеля. И одна. Картера нет. Подпрыгиваю на кровати, сон забыт, адская головная боль — тоже. Не могу поверить, что я такая доверчивая дура! Да, верно, ни папки, ни диска! Вскакиваю, мир качается в разные стороны, падаю на колени, схватившись на виски. Мда, давно я не напивалась до такого состояния… Ползаю по номеру и ищу бумаги, вертикальное положение тело принимать отказывается. Но в помещении пусто. Только мой рюкзачок сиротливо стоит в углу. Пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, но в голове последние часов шесть-восемь отсутствуют напрочь. Смотрю на кровать, на подушке осталась примятость от головы Шона, но он ушел. Я должна вернуться на Сицилию, а то Леклер должным образом отрапортует полковнику, и все… Но билеты на самолет у Шона. Я даже не знаю во сколько рейс. Вечно я слишком полагаюсь на этого ублюдка! Если бы еще так не болела голова и можно было подумать… Так, тихо! Без паники! Деньги есть? Мобильник? Паспорт? Все ок. Едем в аэропорт!
Подхожу к зеркалу. Вид такой, словно у меня адское похмелье. Ну что ж, так и есть. Ладно, ничего не поделать. Причесываюсь, подкрашиваю губы и нетвердой походкой устремляюсь к двери. На рецепшне попрошу какую-нибудь таблетку. Берусь уже за ручку двери, но тут она открывается. И входит Шон. В руках у него кофе и портфель. Уверена, что папка и диск там.
— Куда ты собралась?!
— Куда ты это носил?!
— Не хотел оставлять ценные материалы под присмотром полутрупа.
— Куда ты это носил?!
Он с силой сжимает зубы, даже желваки на скулах появляются. Я не могу ему верить, не должна! Но какого же черта он выглядит так, словно я его в лучших чувствах оскорбила?!
— Тебе надо научиться доверять.
— Тебе? С чего бы мне тебе верить?
— С того, что я тебе помогаю.
— Ты помогаешь не только мне, но и себе. Так что давай не будем устраивать шоу на тему «ты теперь мне по гроб жизни обязана»!
— Я жил этим годами. Даже мечтал об этом дольше, чем ты. Я любил Бабочек. И хотел их как ничего в этой жизни. А теперь я доверил их судьбу тебе. Если ты чего-то там не поняла, поясню. Нет, ты мне ничего не должна, Конелл, но стоит тебе хоть шаг в неправильную сторону сделать, я не просто тебя закопаю, я уничтожу все, что тебе дорого.
Мы покидаем отель. Такси. Молчим. Аэропорт. Молчим. Самолет. Молчим. Другой аэропорт. Молчим. И всю дорогу до отеля. За мной он не идет, но из такси выходит и ударяет меня чертовым портфелем в грудь. Чтобы не потерять равновесие мне приходится отступить на шаг. Такси уезжает, а я прижимаю к себе портфель. Мне больно. Но большей частью не физически.