Погода задалась, и торжество по случаю юбилея Имоджин Андерсон было решено организовать в саду у дома. Об этом знал весь город, и весь город рассчитывал зайти ее поздравить. Я довольно долго пыталась свыкнуться с мыслью, что в этом месте празднование дня рождения миссис мэр приравнивается к народным гуляниям, но потом поняла, что люди просто не желают отказывать друг другу в празднике.

Я собиралась на мероприятие очень тщательно. После случая с Винсом Лайтом мне необходимо было предстать кем-то вроде ангела. Но белое платье — слишком очевидно, а черное я уже надевала… В итоге, длинное платье осталось одно: синее. Ходить по траве в нем адски сложно, а из-за длины необходимы каблуки, но разве не для таких случаев придуман спутник? В любом случае, времени на раздумья было мало.

Из-за того, что Вдову Клико Лео не нашел и притащил какую-то гадость, мы ее, конечно, приговорили, но решили «запить». Канадским виски Гастона, конечно. И, в отличие от шампанского, последний нам пришелся по душе. Настолько, что ушла вся бутылка. Опьянели все, и вечером — уже в спальне — мы с Гастоном так самозабвенно целовались, что заснули, переплетясь клубком. А сегодня Лео пришлось стащить с меня одеяло, чтобы поднять с кровати ради сборов на юбилей… А куратор работал. Несмотря на жаркий секс в машине, его приоритеты непоколебимы. Я даже начала сомневаться, был ли вчерашний день, не приснился ли…

Но когда Гастон открывает для меня дверь машины и подает руку, чтобы помочь выйти, его глаза горят, и я задерживаюсь рядом с ним чуть дольше необходимого. Просто потому, что это приятно. А еще тревожно. Раньше я всегда разыгрывала несуществующие чувства, а не скрывала настоящие. Если только отвращение к отъявленным мерзавцам, но это другое.

— Выглядишь великолепно, — тихо говорит Гастон мне на ухо. — Но к концу вечера от твоих туфель ничего не останется благодаря дизайнерским навыкам мисс Андерсон, которая предпочитает мостить тропинки галькой.

— Тогда держи меня крепче, чтобы я ходила на носочках, — шепчу в ответ, цепляя его за локоть.

Обменявшись улыбками, пока не видит Лео, мы продвигается вглубь дворика мэра, где уже яблоку не упасть. Пожалуй, если Андерсоны заказывали закуски и выпивку на всех этих людей, денег на реставрацию концертного зала и правда не найти…

Очевидно, Гастона одолевают те же мысли:

— Сегодня мы выпьем с мэром и договоримся о внесении пожертвования, чтобы возобновить работы и снять нас с крючка по имени Винс Лайт. А еще показать, насколько заинтересованы в плодотворном сотрудничестве, — голос куратора так и сочится ядом. А искорка предвкушения в глазах подсказывает, что не одна я соскучилась по решительным действиям.

— Кстати, я не спросила, откуда у тебя такие деньги?

— От комиссии, конечно, — удивленно отвечает он.

— И почему комиссия так щедро спонсирует эту операцию?

— Потому что…

Но затеять разговор на юбилее было глупой идеей.

— Мистер Сайтен! — восклицает судья Праер, столь не вовремя перебивая меня. Этот грузный мужчина без труда маневрирует в толпе, что при его габаритах кажется невероятным. И раскидывает руки в жесте, который я запомнила еще по первой встрече. Только на этот раз он правда обнимает куратора, а не просто изображает жреца, взывающего к богам. — Гастон, — повторяет он проникновенно, похлопывая того по плечу и прижимая к груди, для чего куратору приходится сложиться вдвое. Выглядит это до крайности нелепо. — Как я рад встрече. Леонард, — обращает он внимание на Лео. Но его лобызать не спешит. Только крепко пожимает руку. — Приятно вас снова видеть, молодой человек.

Судя по всему, Лео действительно добился того, на что рассчитывал Гастон — покровительственного отношения. Почувствовав на себе чужой взгляд, оглядываюсь по сторонам и замечаю, что на нас поглядывает Донна.

— И, конечно, обворожительная миссис Сайтен. Вы просто светитесь сегодня.

Судья целует мне ладошку, а я едва успеваю выдавить улыбку, так как слишком увлеклась разглядыванием его дочери.

— Слышал, вы уезжали, — начинает судья, снова переключаясь на Гастона.

Интересно, откуда он знает и это тоже?

— В Новом Орлеане возникли проблемы с одним из заказчиков. Настояли на моем личном присутствии.

— Вот вам и отпуск. Работа не отпускает, — фыркает судья. — Иногда мне кажется, что люди разучились отдыхать! Вот почему мы так любим охоту. Пара дней без мобильных телефонов и надоедливых окружающих возвращают желание жить.

— Полностью согласен, — улыбается Гастон.

— Я украду у вас Леонарда, если не возражаете, — говорит судья. — Подумал, его неплохо бы кое с кем познакомить.

— А мы пока поздравим миссис Андерсон.

Глядя на собравшихся публику, я понимаю, что с нарядом можно было не скромничать. Я оказалась чуть ли не единственной, чей наряд был подобран из соображений элегантнсти, а не стремления «показать себя». Как-то даже неверилось, что только вчера утром я видела присутствующих дам в булочной миссис Марвелл, одетых в разношенные футболки. Преображение радикальное.

— Какие все расфуфыренные… — говорю негромко. — Я чувствую себя вороной в царстве павлинов.

— Очень точное сравнение. Это не юбилей, а смотрины. На мужчинах костюмы за тысячи долларов, а украшения на дамах настоящие, — шепчет Гастон мне в ухо, отчего волосы щекочут шею. Я приглаживаю их ладонью, а он сдувает обратно, явно забавляясь, и продолжает. — Рубины, изумруды… бриллианты. Жители явно не бедствуют, хотя, если задуматься, с чего бы? Край-то почти отрезан от цивилизации. Работы здесь тоже не особо много…

— Жаль только, что это не предъявишь как улику, — вздыхаю.

— Не спеши. И да, меня тоже вдохновляет перспектива перебраться в Новый Орлеан, — подшучивает куратор.

Покраснев, отворачиваюсь в сторону, чтобы спрятать лицо, но маневр не проходит незамеченным, и Гастон тихо смеется.

— Это означает, что в авантюру, как я и предсказывал, втянуто немало людей.

— Плохо.

Поздравляющих было множество, поэтому пришлось дождаться своей очереди, что позволило хорошенько осмотреться. Шампанское лилось рекой, что грозило обернуться неприятностями, некоторые уже стали излишне эмоциональны, а так как обиды в таких маленьких городках всегда приобретают характер стихийного бедствия, то следовало готовиться к разборкам.

Харви и Имоджин были рады нас видеть, как мне показалось. Он поигрывал незажженной сигарой, а она казалась не такой колючей, как обычно, но оба поглядывали на Гастона с предвкушением. Очевидно, они думали, что процесс дарения рогов будет очень забавным. Кстати, мы с Лео решили не портить куратору сюрприз, и только после общения с мэром и его супругой я впервые усомнилась в правильности данного решения. Вот только идти на попятный было поздно. Точнее я хотела, но мэр предложил показать Гастону загородный клуб, что означало множество приготовлений, и разговор свернул не в то русло.

После недолгих обсуждений мы решили, что наилучшим вариантом будет поставить там жучок, а это значит — предупредить Лео. Я ушла к нему под видом поиска шампанского, а когда вернулась, обнаружила, что свято место пусто не бывает, и вокруг моего лжесупруга вьется Донна Праер.

— … спасибо, вы не представляете, как я ценю вашу помощь, — доносится сквозь музыку и шум голосов.

А ведь кое-кто притворялся перед городом и даже мной примерным семьянином. Что вообще происходит? Интересно даже, когда это Гастон успел ей напомогать? Пока мы с Лео были на стройке, или кое-кто только притворялся, что очень занят заданиями команды? Внезапно вспоминается даже та ночь, которую он просидел за ноутбуком из-за Ив, не поднимаясь в спальню… Внутри что-то больно кусается.

Ответа Гастона не слышно. Он разговаривает значительно тише и безэмоциональнее, чем Донна. Ни слова не разобрать. И поэтому я выхожу из тени прямо к ним и громко спрашиваю.

— Помощь в чем?

Мисс Праер вздрагивает и сразу как-то грустнеет. Явно рассчитывала поговорить без свидетелей, но не успела.

— Не так давно я изучал содержимое особняка и нашел там пару прожекторов. Подумал, что театральной студии они нужнее, чем чердаку, — отвечает Гастон с абсолютно честным видом. — Мэр Андерсон со мной согласился, и я передал те мисс Праер.

— Это невероятно мило с твоей стороны, — говорю, почти не скрывая иронии, и уголки губ Гастона дергаются вверх.

— Я думаю, мы можем попросить их обратно, если они нужны тебе, — откровенно издевается он, но пусть, ведь он будто и думать забыл о какой-то там Донне. Смотрит на меня и наслаждается произведенным эффектом.

— Я безумно рада, что ты у меня такой видный общественный деятель.

Только после этого я протягиваю ему бокал шампанского, а куратор благодарит меня с невозмутимым видом.

— Кстати, я еще хотела попросить… — кашлянув, говорит Донна.

Как же я надеялась, что она уйдет.

— Только не просите их вешать, я в этом не очень хорош, — насмешливо тянет куратор.

— О, нет-нет, конечно, — пропускает шутку та. — Вот в чем дело: мы стараемся, чтобы дети развивались… разносторонне, поэтому, может быть, вы проведете для них пару уроков скульптуры?

Не знаю, как я не поперхнулась на этих словах… Наверное, немножко помогло бесценное выражение полного замешательства на лице куратора.

— У меня есть предложение, — подаю голос, пока непривычный к мгновенному ориентированию в условиях угрозы жизни Гастон не ляпнул что-нибудь не то. — Может быть, Гастон согласится взять группу учеников… скажем, со следующего семестра. После Роджества.

Куратор цепляется за эту идею с огромным энтузиазмом, и мисс Праер, разумеется, определяет причину неправильно:

— Вот и замечательно. Тогда я начну опрашивать родителей. — Она старается не показать особой радости, но улыбка получается почти искренней.

Еще раз: эта женщина любит детей. И умеет с ними общаться. Ну почему она не могла быть просто созданием ада, которое легко ненавидеть? Я бы тогда угрызений совести не чувствовала….

— Кстати, я забрала из зала мелки той девочки — Одри, правильно? — пользуясь моментом, сообщаю.

— Одри, — кивает Донна.

— Я передам их через вас, если не возражаете.

— Конечно. Ну, мне пора.

Напоследок она натянуто улыбается и уходит походкой от бедра, ровно держа спину.

— Я спасла твою задницу, — напоминаю Гастону. — Но теперь мы должны закончить этот проект до Рождества.

— Или придется осваивать навыки скульптора, — вздыхает тот.

— Не берись ни на что серьезнее глиняных горшков. Донна будет счастлива даже горстке грязи из твоих рук, детям понравится, а ты и в этом ухитришься налажать.

— А вот я в тебя, между прочим, всегда верил, — укоряют меня.

— Ты не можешь ставить мне это в вину.

— Могу.

— Ты подарил ей прожектор.

— Не ревнуй.

— Два прожектора! Тайком!

— Не ревнуй! — повторяет он, улыбаясь.

Как я рада, что не предупредила Гастона о дарении рогов.

Признаться, я ждала момента, когда мэр прилюдно объявит о том, что мистер Сайтен получит назад свой охотничий трофей, но все равно не ожидала, что для этого глава города вскарабкается на сцену, потеснив приглашенную певицу. Подобрать челюсть мне удалось только после того, как микрофон яростно зафонил, оглушая присутствующих.

— Итак, кхе-кхе, — начинает Андерсон, обводя взглядом собравшихся. — Я безумно рад, что на юбилее собрались наши самые близкие друзья. — Удержаться от ухмылки очень сложно, но удается. Сотня самых-самых. Ну конечно. — Однако, как, наверное, уже все слышали, один из присутствующих гостей сделал моей супруге просто невероятный подарок. Подстреленного им лично… — Ну да, вот так и появляются слухи. Подмечаю, что Лео чуть перекашивает от обиды, ведь оленя подстрелил он. Навряд ли теперь об этом кто-нибудь вспомнит. — И сегодня мы в знак огромной благодарности вернем ему рога!

Не знаю, как я не складываюсь пополам от такой формулировки. Только многолетняя практика «держать лицо» при любых обстоятельствах помогает. Но не успеваю я порадоваться самоконтролю, как Гастон хватает меня за руку и тащит на сцену. В самом деле, не будет же он получать рога один. Это занятие требует поддержки партнера…

Гастон помогает мне взобраться на сцену по лестнице и, не расцепляя рук, ведет прямо к мэру. И опять мне кажется, что со стороны это должно выглядеть до тошноты мило. Думаю, люди люто ненавидят парочки, которые после многих лет вместе продолжают держаться за руки.

Куратору приходится сказать в микрофон несколько слов благодарности, прежде чем на сцену выходит помощник мэра, который с ощутимым усилием тащит ветвистые рога. Я мало знаю об оленях, поэтому на меня они производят огромное впечатление. Гастон перенимает подарок с присущей ему невозмутимостью. Будто ему каждый день при всем честном народе рога преподносят… Он перенимает трофей тепло благодарит мэра, а потом и вовсе поднимает над головой, как какой-нибудь рэслер на арене, взявший главный приз… Чуть ли не прозаично.

Рога было решено оставить в машине, но пока мы туда шли, обнаружили, что на деревянной доске, к которой они прибиты, выжжены надпись и дата.

«Мистеру Гастону Сайтену в подарок от мэра Андерсона и жителей города N».

— Это так мило, если учесть, что рога, в общем-то, не его, а Лео, — насмехаюсь я вслух по пути к парковке. — Удивительно, как некоторые люди ухитряются перевернуть все вверх дном! Даже мне обидно за парня.

— О, это настоящее умение, Тая, — авторитетно заявляет куратор. — Сделать так, чтобы за кучей условностей никто не вспомнил об истине.

— Слушай, то есть раз рога подписаны, то их даже не продать и не передарить?

— А ты уже планируешь избавиться от неугодного подарка? — ядовито интересуется куратор. — Тебя стоит держать подальше от разного рода коллекций ценных предметов, верно?

От интимности утверждения я краснею. С одной стороны, он прав, и мне не должно быть дела до его подарков, а с другой… мы на задании в качестве супругов, и я не позволю ему развешивать по спальне сомнительные предметы. Пусть лучше коллекционирует свои картины и пластинки.

— Это другое. Да и зачем тебе рога? Их сакральный смысл далеко не безупречен, а толку…

Занятые шутливой перепалкой, мы не сразу замечаем стоящую в стороне женщину. Только когда она начинает негромко смеяться, оборачиваемся.

— Простите, я не удержалась, — искренне просит миссис Марвелл, которая, очевидно, припозднилась, пропустив первую половину праздника. Она все еще стоит около своего неказистого, длинного старенького седана. Мне каждый раз кажется, что ей он не подходит, хотя, признаться, я вообще плохо представляю машину, которая бы подошла маленькой, деловитой булочнице. — Судя по тому, что у вас в руках рога, — уточняет она не без веселья. — То вы мистер Сайтен.

— Думаю, это проще вычислить по стоящей рядом миссис Сайтен, но сути это не меняет.

Они обмениваются суховатыми улыбками и пожимают друг другу руки, после чего Гастон перехватывает рога поудобнее, рискуя запачкать безупречный костюм.

— У очаровательной миссис Сайтен есть брат, насколько я знаю, а фамильное сходство не самый надежный аргумент, — легко парирует миссис Марвелл.

— Точно. Не то что рога, — словно невзначай бросает Гастон, а я, удивленно моргнув, поворачиваюсь к нему. С каких пор он забыл свой наказ нравиться каждой собаке этого города? На месте миссис Марвелл я бы сухо улыбнулась и уплыла в толпу, к тому же, это было бы очень в ее стиле… Тем не менее булочница лишь смеется.

— А судя по рассказам местных дам, вы просто святой. Рада, что это не так, а то ведь уже начала переживать, как бы такая интересная женщина, как миссис Сайтен не умерла со скуки. Что ж, была рада познакомиться, надеюсь, еще увидимся.

Только она скрывается в толпе гостей Имоджин Андерсон, как я чуть ли не накидываюсь на Гастона.

— Что это было? — спрашиваю возмущенно.

— Невинная шутка.

— Невинная? Ты накинулся на нее. А мне, между прочим, нравится миссис Марвелл.

— Ну естественно, — закатывает он глаза. — Тебе всегда нравятся неоднозначные личности. Я, например.

— Не льсти себе. Ты мне нравился далеко не всегда, — многозначительно приподнимаю брови, а куратор усмехается и плюхает рога на заднее сидение машины.

Еще в самом начале вечера я подумала, что быть с Гастоном в приятельских отношениях не так уж плохо, однако не ожидала, что перемирие продлится не дольше часа. С одной стороны, это грустно, а с другой… видимо, я люблю перепалки с этим человеком и совсем не переживаю. Не хочу, чтобы он разговаривал со мной, как с другими обитателями города: вежливо и чарующе.

Не желая и дальше поддерживать вид милующейся парочки, мы разошлись в разные стороны, чтобы пообщаться с гостями. Гастон теперь развлекает кого-то из помощников мэра продуманными до мелочей беседами, а я пристроилась к Кили и ее компании. Две замужние дамы, которых я порой вижу в лавке миссис Марвелл, похожи друг на друга, как капельки воды. С высокими прическами и продуманными макияжем, в платьях одно ярче другого и сверкающих бриллиантах. Я поначалу их не узнала. Если бы не видела рядом с ними рыженькую дочку мэра и утром, и сейчас — не догадалась бы.

— Кили мне сказала, что видела замечательную картину у вас в доме. Масло, верно? — спрашивает «бирюзовая» дама.

— Все правильно, — киваю, в тайне потешаясь над «замечательностью» шедевра, который на днях наша общая знакомая окрестила совсем иначе.

— Я являюсь распорядителем музея. Мы готовимся к обновлению экспозиции края, и если ваша живопись подойдет, я бы договорилась с мэром Андерсоном о ее выкупе. Что скажете? Можно будет взглянуть?

— Конечно, — охотно соглашаюсь.

— Это было бы просто здорово, — восклицает Кили, которая явно сама и явилась инициатором предложения. Возможно, до сих пор чувствует себя виноватой за пренебрежительную фразу, брошенную в мастерской. — Кстати, Тая, где вы научились так рисовать? Ведь не каждый архитектор пишет картины.

— Это… долгая история, — отмахиваюсь. Пожалуй, если я скажу, что встречалась с парнем, щелкавшим Моне с Мане с утра до вечера и без хлеба, это вызовет разве что недоумение из-за неудачной шутки.

— А история носила юбку или брюки? — кокетливо спрашивает «коралловая» дама.

— Брюки, — улыбаюсь, не без тепла вспоминая как снисходительно относился мастер фальшивых шедевров к моей живописи. Он мог бы стать великим сам, но признание требует времени, а деньги на наркотики были нужны уже сейчас.

— И загадочный мистер Сайтен об этих брюках знает? — В голосе «коралловой» дамы при упоминании Гастона слышится жаркое придыхание. Видимо, есть некая изюминка в том, что он не позволяет каждому встречному называть его по имени. Хотя поначалу на задании я принимала это за снобизм, хотя бы потому, что никто из обитателей штаба не зовет его иначе, нежели Гастон.

— У меня нет секретов от мужа, — отвечаю, спохватившись.

Хотела бы, но от такого, пожалуй, скроешь. Он же у нас милый только с посторонними.

— Может, оно и к лучшему, — внезапно отмечает Кили. — Есть в нем нечто жестокое.

Как по команде, все поворачиваемся в сторону Гастона. Не ожидала, что кто-то из обитателей городка разглядит за безупречным фасадом настоящую натуру куратора. Да, он бывает жесток. Обычно, на словах, но и те хлещут наотмашь. В толпе Гастона выделить просто: он выше всех присутствующих. Разговаривает, улыбается, в руках бокал с шампанским, с которым мой лжесупруг обращается настолько виртуозно, будто тот является продолжением его руки. В обществе он как рыба в воде.

И все же на практике Гастон не жестокий. Он не из тех, кто добивает рыб.

Извинившись перед собеседницами, ищу официанта, чтобы взять новый бокал с шампанским. Но не успеваю сделать и десятка шагов, как натыкаюсь на человека, которого никак не ожидала здесь увидеть. Даже при условии, что вход свободный, видеть на празднике убитую горем миссис Лайт странно. Только пришла она, судя по всему, не поздравлять миссис мэр и не развлекаться. Эта женщина стоит у меня на пути и смотрит с лютой ненавистью, а на щеках горят красные пятна. Не сразу понимаю, что происходит, но вдруг она замахивается, заставляя отшатнуться, и бросает мне в грудь смятый лист бумаги.

— Дрянь! Как ты смеешь угрожать после того горя, что уже причинила нашей семье?!

Она так кричит, что все вокруг оборачиваются. А я даже не наклоняюсь за листком бумаги — и так понятно: это мое письмо к Винсу Лайту, переданное через Мэгги. Об адвокатах. Вот только там никакие не угрозы. Я писала, что если они не прекратят, то и мы будем вынуждены защищаться. А теперь попробуйте рассказать об этом гостям мэра, которые вытягивают шеи в попытке услышать как можно больше. Оглядываясь по сторонам, вижу множество обращенных на нас взглядов, и еще пробирающихся ко мне Лео и Гастона.

— Не вздумай снова подойти к моему сыну, или я потребую запрета на приближении в суде. Гадкая совратительница!

Последние слова врезаются в меня с куда большей силой, чем было запланировано, потому что именно такая я и есть. Гадкая совратительница. Я причинила вред не только виноватым, но и другим. Те, кто потерял работу из-за моего вмешательства, например. В том, что мы делаем, не так много добра, как можно подумать…

— А в этом городе принято устраивать самосуд, как я посмотрю, — шелестит Гастон, вырывая меня из состояния странного оцепенения. В руках у куратора клочок бумаги, брошенный в меня оскорбленной матерью. Прочитанный. — Но как только зашла речь о защите гражданских прав и законных представителях, появились ложные публичные обвинения. — Миссис Лайт открывает рот, чтобы возразить, но Гастон ее легко перебивает, причем таким тоном, что у меня на коже появляются мурашки. — Вас мы уже послушали, а я не закончил! Насколько мне известно, ваш сын умолял Таю не обращаться к адвокатам и урегулировать все мирным путем, и она ответила, что если вы продолжите в том же духе, то мы будем вынуждены так поступить. Как видно, за ум вы не взялись. На что вы надеялись, приходя сюда? Какое отношение имеете к происшествию? Вы что-то видели на стройке или имеете доказательства вины моей жены? Или, может, вы пострадали? Думаю, дело в другом. Вы просто не можете простить себе, что не сумели собрать сумму, достаточную для поступления вашего отпрыска в колледж, что позволило бы работать в менее травмоопасном месте. И ищете на кого бы свалить вину.

— Да как вы смеете?! — ахает она.

— Оставьте нас в покое сейчас же! — велит Гастон, жестом веля Лео увести меня с праздника. — Или мы будем требовать компенсацию за публичное оскорбление!

По пути домой, я все еще слышу его слова. Но они были сказаны не ради меня, просто так было нужно. Сейчас, в свете цифр на приборной панели, профиль Гастона выглядит откровенно угрожающе. Он не сказал мне ни слова с тех пор, как сел в салон автомобиля, и я знала, что он зол. На меня.

Я видела, как кто-то выставил миссис Лайт с праздника, а затем закрыл ворота сада, отрезая путь простым смертным. И видела, как мэр пытался поговорить с Гастоном до отъезда, но я отвернулась, не желая слушать очередную попытку загладить вину и вытянуть из четы Сайтен денежки. Мне было не до того. Не покидало ощущение, что я снова все испортила, и ситуация вышла из-под контроля.

Глупая и смешная Элизабет Дженссен никогда меня не покинет. Она живет глубоко внутри, под множеством фальшивых личин, и все еще иногда прорывается на поверхность.

Когда машина останавливается, я затравленно поворачиваюсь к Гастону, и он отвечает мне настолько непроницаемым взглядом, что сердце на секунду замирает от страха.

— Лео, оставь нас.

— Гас, слушай… — кажется, пытается вступиться за меня тот.

— Иди в дом! — повторяет громче куратор.

Лео ничего не остается, кроме как подчиниться. И правильно. Я бы тоже сбежала. Впасть в немилость комиссии — это одно, но разочаровать Гастона и лишиться его поддержки… Это просто полный крах по всем фронтам.

Дождавшись, пока в гостиной загорится свет, куратор стремительно вылезает из машины и с намеком распахивает передо мной дверцу. Не в силах совладать с дрожащими руками, со второй попытки накидываю на плечи жакет и следую вглубь сада за Гастоном, и дальше — к озеру. Сегодня оно спокойное, ветер слабый. Словно в насмешку над бурей, которая едва улеглась несколько секунд назад.

— Я предупреждал тебя не связываться с Лайтами! — рычит Гастон, явно пытаясь взять себя в руки.

— Ты сказал не ходить к нему. А я надеялась, что он успокоит мать! И написала письмо!

— Успокоит мать? Она успокоится, только когда он на ноги встанет и запрыгает снова. Ничто другое не сработает! — рявкает он. — Она неправа, но это неважно, потому что двадцатипятилетний парень размером с маленький шкаф все еще ее ребенок. Она будет нас ненавидеть, будет вести себя, как идиотка, будет настраивать и агитировать против нас весь город. Просто потому что она мать! Это инстинкт.

Мне тяжело представить себя на месте матери. Потому что я совсем не такая, моя жизнь не такая, и мой опыт… Я не держала на руках маленький комочек, не баюкала его и не смотрела, как он рос и становился старше, наполняя невероятной гордостью. Я не мучилась мыслями, что найдется человек, которая погубит моего ребенка, в которого вложено столько любви и заботы… Но, может быть, Гастон прав. Я и сама лучше всех умею терять голову под влиянием эмоций. Например, виртуозно отметаю здравый смысл там, где дело касается даже детской, неоформившейся любви. Не факт, что я бы на нее месте не растерзала обидчиков зубами и когтями.

Вздрагиваю от одной лишь мысли о ребенке, а сердце болезненно сжимается. Это все не мое. Не мое, не мое, не мое!

Прячу глаза.

— Так, завтра мы с мэром договоримся о возобновлении работ, привлечем адвокатов и постараемся сделать так, чтобы все забыли о Винсенте Лайте. И ты тоже. Мы не были виноваты. Повтори.

— Я и не думала, что были!

— Повторяй, — прерывает он меня.

— Мы не были виноваты. Не были! Доволен?

— И мелодрам больше не будет. Тоже повторяй!

— Мелодрам больше не будет, — закатываю глаза.

— Теперь Висент Лайт и его матушка станут заботой адвокатов. Больше я о них слышать не должен. Ты поняла?

— Угу, — бормочу.

Удовлетворенный сговорчивостью, Гастон притягивает меня к своей груди, и я с облегчением обвиваю его руками. А ведь я действительно боялась, что он пошел топить меня в озере… Или что передумает по поводу нового Орлеана. Запрокинув голову, смотрю на его губы, но не решаюсь дотянуться. Пусть взрыв куратора был далеко не такой мощный, как представлялось сначала, я не на шутку испугалась.

— Думала, ты меня прибьешь, — говорю, всхлипнув.

— Иногда я тоже так думаю, — признает он.

Мы стоим на берегу еще минут двадцать в полном, но не тягостном молчании. Тем не менее, почему-то впервые за долгое время хочется плакать…