Я просыпаюсь резко, от громкого хлопка двери где-то в глубине дома.
— Это просто ветер, — тихо говорит Гастон, и моя кожа покрывается мурашками. Рано утром в тишине спальни мужской голос… что может быть приятнее? Каждый волосок на моем теле, кажется, так и тянется к чужому теплу за спиной.
— Да, — зачем-то отвечаю, скрывая смятение.
Гастон обнимает меня так сладко и ласково, что в наше общее счастливое будущее становится поверить все легче. Я закрываю глаза и представляю штаб Нового Орлеана. Наверное, там быть вместе нам никто не позволит — придется искать другое место для всех, и все же, как только я думаю о переезде, вспоминаю именно это здание. Оно наверняка не очень старое, но обладает весьма ярко выраженным характером. Я не один раз видела из окон, как туристы останавливались, чтобы его сфотографировать. Просто постройка, без опознавательных знаков, не представляющая культурной ценности для города. Но есть в нем что-то неуловимое, отличающее от других. Возможно, это Гастон, который уже давно стал кем-то вроде призрака места. Без него представить новоорлеанский штаб невозможно. И тем не менее, несмотря ни на что, мое воображение легко и непринужденно рисует мне секс на столе Гастона. В коричневом кабинете и почему-то под синеватой картиной, которую я отчаянно пытаюсь всучить мэру. Это не единственная странность: ведь мысль о постоянстве рядом с куратором, даже пусть в таком развратном ключе, наполняет тело неким теплым спокойствием.
— Расскажи мне о том, что нас ждет в Новом Орлеане, — прошу, пытаясь успокоить разыгравшееся воображение.
— Хорошо, — со смешком соглашается он, явно забавляясь моей обеспокоенностью совместным будущим. Прежде, чем начать рассказ, несколько раз проводит пальцами по моей коже, чертя какие-то одному ему ведомые символы. — Навряд ли будет просто. Тебе точно придется жить в собственной квартире, чтобы реже слышать придирки обитателей штаба. Они будут враждебны. Скажут, что ты наглая. Из зависти. — Не сдержавшись, усмехаюсь. — И не только потому я такой красивый или шикарный. — Смешок превращается в негромкий, но откровенный смех. — Просто я буду относиться к тебе по-особенному, заступаться. Перед ними и перед комиссией. Разумеется, и мне достанется тоже, но я начальник, и со временем им придется привыкнуть, а вот твоя биография будет испорчена непоправимо. Пока не сменятся все солистки, для которых ты станешь недостижимым кумиром: подружкой Гастона. Девушкой, которая настолько хороша в постели, что смогла захомутать главного.
— Серьезно?
— Нет, конечно. — Он в порядке успокоения целует меня висок. — Чтобы мне понравиться, выписывать акробатические номера в постели недостаточно.
— Я не об этом спрашивала. Ты сказал «недостижимым». То есть раньше такого не было?
— Неуклюжая попытка спросить, завязывал ли я раньше отношения с солистками прежде. Но пытать я тебя не буду: нет.
— То есть у нас все… взаправду? — спрашиваю тихо, не в состоянии поверить, что все это происходит со мной, под теми же самыми небесами, которые долгое время отнимали у меня счастье по кусочкам.
— Ну, сначала я буду приходить к тебе с клубникой, шампанским и цветами — как к любовнице. И не стану оставаться на ночь, а ты… ты будешь из-за этого злиться, но мне нравится, когда ты злишься. А потом еще больше тебя будет раздражать необходимость готовить мне завтрак, потому что я буду раз за разом критиковать твой кофе, пока не научишься делать его правильно. Помогать не стану, потому что с меня ужин, и только. Днем мы не будем видеться, чтобы не наскучить друг другу. Кроме редких выходных, конечно. Только после, по прошествии времени, порядочно надоев друг другу, съедемся и привыкнем настолько, чтобы было так же сложно расстаться, как с частью самого себя.
Мне вдвойне приятны его слова, так как в моей мечте о семейной жизни не так давно появилось лицо… Хоть я и не представляю, чтобы мы с Гастоном вальсировали вместе не кухне в попытке приготовить ужин после тяжелого трудового дня. Даже после нынешнего задания. Кстати, о нем:
— Гастон, почему ты выбрал на это задание именно меня?
Как и в любом другом случае, когда куратору не нравится вопрос, отвечает тот не сразу. Но все-таки пересиливает себя и не отделывается ядовитыми репликами, к которым я каждый раз морально готовлюсь, задавая ему вопрос.
— Потому что больше никого не хотел видеть рядом.
Несмотря на раннее пробуждение, я встаю даже позже положенного. И не из-за Гастона, в объятиях которого после утренних откровений твердо собралась умереть, а ввиду самочувствия. Как я уже говорила, у меня случаются дни, когда хочется зарыться носом в подушку и не вставать. Вообще. Никогда. Я более чем уверена, что ломота во всем теле — последствие операций. Не говорила бы так категорично, но после выпрямления ног метеозависимость проявилась особенно отчетливо.
— Я не могу сегодня работать, — объясняюсь с Лео, кутаясь в безразмерный махровый халат. — Заболела.
— И выглядишь неважно, — мрачно оглядывает он мое бледное лицо, даже не подвергая слова сомнению, к чему я была внутренне готова.
— Чувствую — еще хуже.
Сегодняшний день побил все рекорды паршивости. Обычно моя болезнь — слабость и тянущие боли, от которых хочется скулить в голос, но на этот раз прибавилась тошнота и странные приступы головокружения. Я спускалась по лестнице минут пять, опасаясь упасть. И кляла Лео за то, что он даже не подумал подняться и поинтересоваться, почему я не явилась к завтраку, как обычно. Видимо, он списал это на каприз… Он же обо мне всегда лучшего мнения.
— Слушай, может позвонить Гастону? Он тебя посмотрит…
— Позвонить?
— Он куда-то вышел, — пожимает плечами лжебрат, а у меня перед глазами сразу встают два прожектора Донны Праер, что бы это ни значило.
— Спасибо, не нужно. Скоро придет Мэгги, попрошу ее сходить в аптеку.
Лео смотрит на меня подозрительно, но не настаивает, потому что не видит смысла во лжи. А я попросту не хочу объяснять Гастону, что его стараниями мое тридцатилетнее тело рассыпается на части. Мне бы закутаться в плед и сидеть под ним весь день. И так я и поступлю, когда допью кофе, дурно сваренный даже по моим меркам. А еще когда двое соседских мальчишек уйдут с дорожки особняка. Пусть они нарушают границы частной собственности, мне совсем не хочется их пугать или гнать, ведь сквозь окна доносится веселый, заливистый смех. Они то забегают в сад, то с криками бросаются обратно. Будто не решаясь подойти ближе к овеянному легендами зданию. Да и не в этом суть. Просто игнорируя запреты родителей, эти малыши чувствуют себя особенно дерзкими и взрослыми, что в их возрасте очень важно. Минут пять еще посмотрю, а если не уйдут, сделаю вид, что пошла за газетой. Сами сбегут.
Едва успеваю об этом подумать, как на дорожке появляется Мэгги и шутливо разгоняет мальчишек. Те с визгами уносятся прочь, оставляя нас в царстве стерильной разумности снова.
— Я надеюсь, дети не сильно вас потревожили, а то знаете, какие у нас времена… Некоторые, чуть что, с ружьями к дверям кидаются… — лопочет Мэгги, ставя на стол сумку с покупками.
— Не переживайте, они очень славные, — отвечаю, оборачиваясь.
Она улыбается, но, едва завидев мое белое, как мел, лицо, охает:
— Тая, вы заболели?
— Небольшое недомогание, — отмахиваюсь. — Хотела попросить вас сходить за снотворным в аптеку. Надеюсь, посплю и полегчает.
— Никакой химии! Даже не думайте. Сейчас мы все вылечим, — уверенно сообщает Мэгги и, позабыв о провианте, кидается заваривать мне какой-то травяной сбор.
Я пытаюсь помочь, но она настойчиво отодвигает меня в сторону, а затем и вовсе велит идти в гостиную и ложиться на диван. Мне кажется странным лечить непонятно что, ведь о симптомах экономка не спрашивает, но разве с ней поспоришь? Она лишь раз за разом повторяет, что проделывала этот трюк со своими детьми, и оба живы-здоровы. Ее аргументация железобетонна. Приходится подчиниться воле Мэгги и успокоить себя тем, что раз ее ребята выжили, то и мне нечего бояться.
Отвар пахнет ужасно, но я старательно его пью, не морщась, чтобы не обижать Мэгги. Хочется как-то поддержать ее стремление забыть старые распри, тем более что Гастон считает проблему с Лайтами делом решенным. А Мэгги нам нужна, мне нужна. Я еще помню, как она в самом начале помогала нам освоиться среди местных специфических жителей.
— Погода меня не щадит, — вздыхаю в попытке завязать разговор. Передаю экономке кружку и снова откидываю голову на подушечку. — После прошлогодней операции… — И театрально обрываю речь.
Сочувствие, к которому взывали, не заставляет себя ждать.
— Ох, Тая, — прижимает она руки к груди. — А я так надеялась, что ребеночка ждете. И в глазах у нее такая грусть, будто она уверена, что у нас с Гастоном какие-то проблемы… — Наверное, не в свое дело лезу, но вот смотрю иногда на семейные пары и поражаюсь: не дает бог деток хорошим людям.
Ее слова вполне ожидаемы. Все в городе об этом думают: даже если она молода, то он — нет, так почему не позаботиться о детях? Или у них проблемы, или не так они счастливы, как пытаются показать? В этом нет ничего внезапного. И тем не менее слова экономки цепляются за что-то внутри. Наверное, ту странную тошноту неизвестного происхождения… и ставший тесным бюстгальтер. А ведь я еще удивлялась: пара сбоев в диете не дают такой мгновенный результат…
— Это мы… мы решили подождать, — зачем-то начинаю оправдываться, а перед глазами все аж расплывается. — Сначала ждали, а потом случилась авария, — вынуждаю губы произнести, хотя слушаются те очень плохо.
— Но ведь со здоровьем нет проблем, правда? — спрашивает она, с надеждой заглядывая в глаза будто в душу — в поисках секретов.
Видимо, да.
Несколько лет назад, после очередной операции, я обвинила Гастона в том, что мне с такими постоперационными повреждениями даже мечтать нельзя о «нормальной жизни». Это было брошено в сердцах, от злости, но он все понял и ровно сообщил мне, что пластическая хирургия не затрагивает репродуктивную систему, и если мне очень хочется испытать судьбу и терпение комиссии, то можно попытаться. С тех пор эта мысль засела занозой. Стучалась, стучалась, не давая покоя, а теперь…
Я не помню, чтобы хоть раз пропустила таблетку, но ни один из контрацептивов не дает стопроцентный результат. И мне вдруг становится страшно, что мое сегодняшнее особенно острое недомогание отнюдь не усиление старых симптомов. Возможно, мой организм так внезапно ослаб из-за вмешательства отнюдь не скальпеля.
Но самое жуткое, что в этом городе я не смогу узнать наверняка. Любое мое действие будет обсуждено и предано огласке. Тем более покупка теста на беременность. Мне так плохо, что впору лезть на стенку, но я поднимаюсь наверх, собираюсь и, наложив толстый слой румян, благодарю экономку за «волшебное снадобье», а затем вылетаю из дома, глубоко натянув капюшон. Я направляюсь на станцию, откуда отходят автобусы. Еду в аптеку. В другой город. Я не смогу мучиться в ожидании следующей подходящей возможности. Вот ведь удачно, что Гастон сегодня снова бродит по своим прожекторным делам.
Я не спала всю ночь: караулила, как бы Гастон не нашел новенький тест на беременность. Решила использовать его утром, чтобы сразу избавиться от улики. Не в урну же выбрасывать, в самом деле, где ее каждый может найти.
Наутро я еле дождалась, чтобы Гастон покинул спальню, заперлась в ванной и, подумав, включила душ. Как оказалось, это было самым удачным решением за всю жизнь, потому что только я увидела результат и схватилась за голову, как постучал куратор. Будто почувствовал, что я не стою под струями воды, а оторопело таращуюсь на дисплей, подтверждающий страшную и радостную догадку. Да, чувства на этот счет были очень неоднозначны. С одной стороны, мечта претворялась в жизнь, а с другой, в мой бесконечный список проблем добавлялась еще одна, причем самая существенная.
Мысли смешались, равно как и эмоции. К тому моменту, когда раздался стук в дверь, я могла с уверенностью сказать только одно: теперь все изменится. И Новый Орлеан — самым первым.
Да, наверное, не очень красиво не доверять мужчине, с которым собираешься строить совместное будущее, но с такой жизнью я и себе не верю! Какие дети, если ты понятия не имеешь, где окажешься завтра? И Гастон так и не поговорил с комиссией о моем переводе. Вступится ли теперь? Он сказал, что собирается начать с цветов и конфет — далеко не со смены подгузников. Я вообще не представляю его в роли папы! Он учил женщин ублажать мужчин — годами, делал из дурнушек королев красоты… То, что он впервые решился предложить женщине жить в одном городе (не квартире — городе), что хотел видеть ее рядом, вовсе не означает согласие разделить ответственность за новую жизнь. Об этом забывать нельзя. Мы не в браке, чтобы все поровну…
— Я скоро выйду! — кричу. — Что-то случилось?
— Нет. Просто ты долго.
— Все еще нездоровится. Решила погреться.
Мэгги, разумеется, поделилась с Гастоном опасениями по поводу моего здоровья, и раз вчера я, будучи не в форме, где-то «гуляла» до самого вечера в одиночестве, он теперь за мной следит. Я вижу эту настороженность в глазах и жестах. Появилась напряженность, которую, боюсь, он списывает на свои откровения. А ведь я вовсе не хотела, чтобы он закрылся. Мы немало времени убили на то, чтобы научиться просто разговаривать, ни в чем друг друга не обвиняя и не подозревая, и заново?
— Как выйдешь — спускайся, я хотел кое-что обсудить.
Это звучит жутковато, хотя ничего необычного. Гастон любит нагнать тумана, натянуть до предела нервы, и только потом рассказать, что к чему. Например, этот переезд в Мичиган… ну кому нужно было так долго скрывать от меня суть задания? Пустая театральщина.
Наконец, куратор покидает пост под дверью ванной комнаты, а я заставляю себя встать, раздеться и шагнуть под струи воды. Поскольку официально я уже долго там стою, приходится поспешить. Едва тронутое теплом, непрогретое тело запросто может меня раскрыть, поэтому не стоит допускать объятий. Гастон сразу заметит несоответствие. Он слишком давно варится в атмосфере притворства, и я не хочу быть еще одним человеком, предавшим его доверие. Пока не хочу, а потом… потом как получится. В конце концов, речь уже не только о моих желаниях.
Спустившись вниз, я обнаруживаю, что куратор чешет языками с экономкой. Она учит его своим целебным отварам, рецепты которых остались ей от бабушки. А мне картина видится иначе: по сборам трав Мэгги куратор пытается определить, чем я больна. Но только меня замечает, как переводит тему на целебный климат. Он так ловко сворачивает разговор о «бедняжке Тае», что встают дыбом волосы. Я почти вижу, как к экономке тянутся невидимые ниточки, за которые дергает наш ангелоликий и дьявольски хитрый куратор.
Ловко отвязавшись от словоохотливой Мэгги, Гастон шутливо (для нее) увлекает меня в кабинет, якобы чтобы побыть наедине с женой, а на самом деле для очередного допроса. Я не решилась оставить использованный тест в спальне, а положила в карман, намереваясь как можно быстрее выбросить, и теперь нервничаю вдвойне. Если Гастону придет в голову раздеть меня или хотя бы обнять, улика запросто может упасть на пол, и тогда… все.
— Лайтами вплотную занялись наши люди. Удивлюсь, если после письма юристов они еще раз отважатся даже взглянуть в твою сторону.
Я так отчетливо воображаю картину полного краха, что не сразу понимаю, о чем речь.
— А Мэгги?
— Ей придется это пережить. А если не сможет — дадим ей расчет, — резко и очень по-деловому отвечает куратор. — Далее: вчера мы завтракали с мэром, он передал мне приглашение на покер.
— Отлично.
Да, мне немножко стыдно за то, что я подозревала его в связи с Донной Праер, в то время, как он был с мэром, но тому причиной стали два прожектора, поэтому…
— И последнее: как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — киваю и тут же, по закону подлости, ощущаю приступ тошноты.
Токсикоз приходит не сразу, так значит я ухитрилась забеременеть еще на столе? Или нет? Или у меня какие-то отклонения? Страх сдавливает горло, но вариантов мало. К врачу идти нельзя. Запрос по медицинской страховке Таи Сайтен отследят в момент, а другой у меня не имеется… Взятка? Может, это было бы хорошим вариантом, но, опять же, нужно ехать в другой город, а из наличности у меня пара сотен и картина, с продажей которой не все гладко. Боже…
— Тогда ты не будешь против, если мы с тобой последим за доком, верно? IT сейчас вовсю проверяют расписание грузовых рейсов на ближайшие две недели.
— Отлично, конечно. А как? — отвечаю рассеянно.
— Будем сидеть в лодке и притворяться рыбаками. Если, конечно, ты не очень простужена.
Это определенно проверка на прочность… Ну почему ему необходимо тащить меня на середину озера?! Почему не…
— Лео будет наблюдать с суши. Он лучший сталкер из нас всех, — предвосхищает Гастон мой вопрос.
— Отлично, — повторяю снова и выдавливаю кислую улыбку.
— Рад, что тебе настолько нравится, — не удерживается от шпильки куратор.
— У тебя все? — спрашиваю, закатывая глаза.
— На текущий момент, — хитро отвечает он.
— Тогда я прогуляюсь. А завтра буду на стройке.
Не отрывая от меня глаз, Гастон, подходит ближе и целует, прижимаясь всем телом. Наверное, это очень заметно, но я обнимаю его лишь одной рукой: второй до боли сжимаю в кармане толстовки тест. Я собираюсь выбросить его около аптеки, где такой может оставить любая другая женщина. А еще я собираюсь выбросить противозачаточную таблетку. Гастон не должен заподозрить, что я перестала их пить… От панических мыслей насладиться поцелуем в полной мере не удается, и, слабо улыбнувшись на прощание, я быстро покидаю дом. Долой улики. Никто не узнает, что у меня появился самый важный в жизни секрет. Секрет, ради которого стоит рисковать.
* * *
Спустя два дня я так и не приняла решение, что именно мне делать со своим секретом, но вот радость и надежда… они росли и крепли. А еще медленно и мучительно, как кольца змеи, разворачивались планы. Я была готова бороться с кем угодно и чем угодно. Будь то Гастон или комиссия, или любой другой противник. Внезапно у меня в душе появилась прежде отсутствовавшая готовность идти до конца. Ведь пусть я ошиблась, пусть я расплачивалась за эту ошибку долгие годы, и была действительно виновата, то мой ребенок — нет. Его новая жизнь была чище первого снега и ярче солнца… В общем, я бы не сдалась. Если бы комиссия затребовала аборт, то опустилась бы до нашего уровня — убийства, и тогда я бы точно не оставила их репутацию чистенькой. Нашла способ огласки. А если бы эти чванливые серые кардиналы вздумали отдать ребенка в другую семью или приют, то переехала бы следом столько раз, сколько понадобится, чтобы быть рядом, пусть и незримо. Не оставила бы, о работе бы думать перестала, оказалась абсолютно бесполезной. Да и как можно услышав первый крик своего ребенка, просто сделать вид, что этого никогда не было? В общем, примерно это я собиралась им сказать, если бы решила остаться в команде. Спустя столько лет я нашла силы им возражать. Повзрослела.
Другим вариантом было сбежать. Не знаю, чего я ждала, но внезапно прошлые проблемы побега стали превращаться в возможности. В моей голове, конечно. Если мэр переправляет через границу товар, то что мешает переправиться через озеро мне? Если поймают — буду шпарить по-мексикански, так, что пока ищут переводчика — или убегу, или соблазню нужного человека. Уж хитрости, спустя столько лет, мне не занимать. Выдержу, вытерплю еще разок, а в Канаде комиссия надо мной уже не властна…
— Закончили! — слышу окрик бригадира, который с трудом пробивается сквозь ритмы Meet your master. На этот раз Лео сделал уступку на мой музыкальный вкус, потому что даже строители возмутились против Bombtrack его любимого RATM’а.
Стоило вспомнить моего лжебрата, как он появляется на горизонте, но так странно мнется, опасливо поглядывая, что приходится поинтересоваться причиной самостоятельно. Мне ведь теперь везде мерещатся тревожные звоночки…
— Слушай, я тут хотел… — неловко начинает он, заставляя меня напрячься. — Покататься на велосипеде. Так как, разрешишь?
Не выдержав, смеюсь в голос от облегчения. Может быть, задевая Лео, ведь раньше он так злился, стоило мне сесть за руль его машины, а теперь решился на просьбу…
— Извини, просто ты успел меня напугать. Бери, конечно.
Обычно мне совсем не нравится возвращаться в пустой дом, но сегодня это только в плюс. Есть возможность подумать, не отвлекаясь на снующих вокруг сожителей. Лео сейчас упражняется на велосипеде, Мэгги уже ушла, а Гастон… я понятия не имею, где он. Стараюсь думать об этом как можно меньше, но выходит не очень. Он предложил мне Новый Орлеан, сладкий и роскошный. Он предложил мне мечту,
Разработать план мирового господа в тишине и покое не удается, потому что на телефон приходит СМС с незнакомого номера. К счастью, адресат изволил подписаться в тексте.
«Миссис Сайтен, добрый вечер. Помните, вы обещали принести мелки для Одри? Она меня о них спрашивала. Завтра урок, может быть, найдете минутку? Донна Праер»
И дальше адрес.
Нахмурившись, смотрю на буквы. Послание очень странное. Да, я обещала прийти сама, но почему она попросила прийти меня? Обычно в таких случаях заходят сами… и укоризненно взирают. Так почему она всего лишь написала? Времени нет? Или, может быть, собирается о чем-то поговорить? Если последнее верно, то беседа меня ждет неприятная. Несколько минут стою и смотрю в пространство, собираясь с силами и осознавая, что если мне нужен был ответ на вопрос, можно ли доверять Гастону, то я могу легко это выяснить, а, значит, было бы малодушием прошляпить возможность.
Посмотрев, напоследок, на свой абсолютной плоский живот, решительно подхватываю ключи от машины Лео.
Гастон. Пока я болела, выяснила, что днем его дома не бывает. Но куда он уходит, так и не узнала. Спрашивать и обнаруживать ревность не хотелось, слежка казалась ниже моего достоинства, но теперь, когда мне пишет Донна… Черт, возможно, следовало быть бдительнее. Как бы я ни отрицала, он заставил меня поверить в Новый Орлеан. В противном случае не было бы так больно и не сосало под ложечкой от дурных предчувствий.
Заводя машину, я изо всех сил гоню прочь кусающихся злых монстров. Домыслы ни к чему, скоро все прояснится. Гастон… не могу сказать, что не верю ему, но как же сложен этот мужчина. Мысли об измене как просто измене не допускаю. Он может предпочесть мне безопасность, работу, команду… но не другую женщину! Это просто полный бред. Он спал с такими красавицами, что мне после всех операций до них как до Луны, и вдруг Донна. По меркам городка она видная девушка, но уж точно не Ив или другие солистки. Да та же Кили даст ей сто очков форы в плане лоска… Дочка мэра хоть и не гоняется за трендами, есть в ней что-то неброское, но самобытное. А Донна просто кукла, пытающаяся продаться подороже. Гастону интересна не она. Вне всяческих сомнений.
Не знаю, чего именно я ожидала от мисс Праер, но уж точно не того, что она до сих пор живет с отцом. Возможно, это последствия развода, однако поражает. Интересно, каково судье привечать у себя под крышей совершенно взрослую дочь? Либо у них безупречные отношения, либо он готов передать ее в руки кому угодно.
Сравнивая адрес в телефоне с табличкой на живой изгороди, я не сразу замечаю припаркованную у ворот машину, а, разглядев, резко бью по тормозам. Внедорожник Гастона аккуратно припаркован рядом с желтым минивэном, который принадлежит уж точно не судье. А третьей машины нет.
Они там вдвоем.
Минуту я сижу, сжимая в руках руль и пытаясь успокоить сердцебиение. Я знаю, что нельзя судить, не разобравшись. Напоминаю себе недавние разумные аргументы, но не сильно помогает. Перед глазами так и стоит тот день, когда Гастон предлагал мне переехать в Новый Орлеан. Его слова и откровения о себе, обманные расспросы о Сиэтле… И как мы пробирались домой, растрепанные, но счастливые. Все казалось таким реальным, обнадеживающим…
Забрав из консоли коробку с мелками, я делаю три глубоких вдоха, а затем толкаю дверь машины. Не трусить, не сбегать, а узнать факты, все взвесить и принять осознанное, взрослое решение. Не лезть в окно вслед за эмоциями, не поддаваться бездумным порывам, не придумывать правду, а выяснить… Игнорируя звонок, толкаю калитку и иду по дорожке прямо к крыльцу.
Дом передо мной большой и удивительно удачно спроектированный. Такой может позволить себе только очень состоятельный человек. Вроде судьи Праера. Темно-красный, с затемненными окнами во всю стену коттедж куда более современен, чем особняк, в котором поселились мы. Немножко угловатое строение, с резкими геометричными линиями и множественными уступами, но без перебора. Работавший специалист постарался на славу. Что ж, у судьи неожиданно хороший вкус. По прошлым встречам не подумала бы.
Мои попытки запомнить каждую деталь экстерьера приводят к тому, что я замечаю в окне едва уловимое движение и скрепя сердце подхожу ближе. Поскольку на улице до сих пор светло, разглядеть происходящее внутри не так просто, однако с каждым шагом уверенность крепнет, а две фигуры, почти слившиеся в страстном поцелуе, становятся все более и более отчетливыми. Мне бы уносить ноги сразу, как только я понимаю, как тесно мой лжесупруг и будущий всамделишный сожитель прижимает к груди чуть не извивающуюся от желания девушку, но я стою и смотрю. И внутри разверзается ад.
Некоторые время пытаюсь себя утешить мыслями о том, что Гастон не хочет Донну, не может хотеть. Но даже если так, от его нежелания мне легче не становится. А ведь так будет и дальше, это лишь первый случай из многих. Серые кардиналы не успокоятся, пока не подчинят куратора вновь, пока не вынудят Гастона действовать в интересах команды. Тем более что тот и сам не сопротивляется. Для него работа важнее даже собственных интересов. Так как доверить ребенка человеку, для которого принципы истерты под ноль долгими годами работы в чужой шкуре? Копы под прикрытием за пару лет переходят в другой лагерь, а Гастон разыгрывает загадочного и недосягаемого куратора без чувств и эмоций почти двадцать. Осталось ли от него прежнего хоть что-то? Или уже все заменилось ложными идеалами комиссии? Возможно, его Новый Орлеан за красивыми словами совсем не тот же, что мой?
Мне нужно бежать от него. Как только закончится это задание. Но сначала понять, что же происходит на самом деле. Выяснить раз и навсегда.
Я всю свою жизнь полагала, что должна отстаивать репутацию женщин на дорогах, поэтому старалась ездить быстро, но не нарушая правил и никому не мешая, быть вежливой, но только если это уместно. Иными словами, я изо всех сил пыталась никого не раздражать. И отдельным пунктом в списке необходимых к выполнению автомобилистом вещей значилась правильная парковка. Строго параллельная, с первого раза, в миллиметре от поребрика.
Я циклилась на этих условностях годами, но после сегодняшних событий как попало бросаю машину на нашей не изобилующей свободным местом подъездной дорожке. Затем влетаю в двери дома и, удостоверившись, что Лео где-то носит, устремляюсь прямиком в его комнату. За пистолетом.
В крови адреналина столько, что страх перед оружием практически не ощущается. Только злость.
— Ну давай же! Где ты его прячешь, придурок? — обращаюсь к отсутствующему Лео. — Я же знаю, что обладетели ПТСР без него не могут!
Слезы злости и обиды застилают обзор, но я стираю их и продолжаю копаться в вещах, даже не пытаясь скрыть следы обыска. В сторону подушка, матрац набок… Дотошный вояка обязательно заметит, что его имущество трогали посторонние. И мне начхать. Пока Гастон не скомандует «фас», Лео мне ничего не сделает, а тому точно плевать на то, насколько ровно я водружу на место башенку из однотонных футболок.
— Вот ведь псих, — выдыхаю, обнаруживая в одной из тумб начищенный до блеска магнум. Я всегда подозревала, что парень не в себе, но тащить на задание пистолет с повышенной огневой мощью? Кого это он собрался с одного выстрела без башки оставить?
Секундное колебание, и я хватаюсь за рукоять, а затем накручиваю глушитель. Я никого не собираюсь убивать, но Гастон должен поверить, что я выстрелю. Иначе никак не узнаю, что творится на этом чертовом задании на самом деле. Не могу больше терпеть ложь и отговорки. Не собираюсь лететь в пропасть лишь потому, что кое-кому это выгодно.
Проверяю, заряжен ли пистолет, а руки дрожат.
Так, спокойно! Лови дзен, Тая. Человек с оружием должен быть хладнокровен.
Хладнокровие… с ним точно не ко мне. Я же как порох: что случись — в момент взрываюсь. Увидела в окне, как Гастон целует Донну Праер, и, посмотрите, сжимаю в руках магнум, хотя клялась не притрагиваться к оружию. И я не знаю, что именно меня так разозлило. Да, Гастон говорил мне, что нам неинтересны ни судья, ни его дочь, и я собираюсь воспользоваться именно этой отговоркой, но гаденький голосок внутри подсказывает, что дело совсем не в этом. А еще он утверждает, что это знаю не только я.
Окончательно разозлившись, ударяю кулаком по стене в надежде прочистить голову. Боль отрезвляет, но не помогает. Я с чего-то вдруг решила, что Гастон не станет мной играть, что он не из тех, кто упивается властью над окружающими. Да, это так, но только пока речь не идет о работе и о команде. Цель для него превыше всего, вообще всего. И если он целует Донну Праер, значит так нужно. К сожалению, если он при этом целует и меня, так, видимо, тоже нужно. Разница только в одном: в отличие от Донны, мне по статусу положено знать о причинах его поступков… А я не знаю. И это может значить, что Гастон собирается меня «слить» ради общего блага. Не допущу этого! Не теперь.
Не делай поспешных выводов, Тая. Просто спроси. Как он может не ответить, если у тебя в руках магнум?
Задвинув ящик и еще раз полюбовавшить на перекуроченную спальню Лео, направляюсь на кухню. Там сажусь на стул и с нескольких попыток пристраиваю локоть на столешнице так, чтобы было удобнее направлять пистолет в дверной проем. Долго на весу игрушку Лео мне не продержать: слишком тяжелая.
Проходит всего несколько минут, прежде чем в окне показывается внедорожник Гастона, и я ищу внутри себя хотя бы отголоски спокойствия. Лжесупруг пытается объехать брошенную мной машину с одной стороны, затем — с другой, но я славно потрудилась — дорожка перегорожена наглухо. Ему ничего не остается, кроме как выйти из автомобиля и направиться в дом. Из окна Гастон кажется раздраженным. Странно, с чего бы это? Забавы не удались?
Козел!
— Тая, где ключи от машины? — кричит он с порога. — Я ее перепаркую.
— Они у меня, — отзываюсь настолько нейтрально, что готова сама себе вручать Оскар. — На кухне.
Гастон идет ко мне решительно, ни о чем не подозревая, но только показывается в проеме, как я снимаю пистолет с предохранителя, и в тишине это подобно раскату грома. Мой лжесупруг так резко останавливается, будто на невидимую стену наткнувшись. Но в его глазах я не вижу страха — только удивление и, возможно, понимание.
— Теплая встреча, — подмечает Гастон. — Чем обязан?
— Тем, что на этом задании нам не нужен судья Праер, но его дочь почему-то понадобилась тебе.
— Тая, опусти пистолет, — произносит он ровно, — и поговорим нормально.
— Мы с тобой все время говорим, и все время нормально, вот только не о том. Поэтому я решила перейти к более действенным методам. Выкладывай: что здесь происходит?
— Сначала опусти пистолет, — не отступает он.
— Нет! — гаркаю. — Ты задолбал, Гастон! Сколько можно врать?
— Это ты о постоянно меняющемся плане? — спрашивает он раздраженно. — Мне лестно думать, что ты полагаешь, будто я какой-то монстр или сверхчеловек, у которого все ходы просчитаны, но это не так. Видишь ли, после твоего финта с Винсом Лайтом нами заинтересовался судья, а кроме как через Донну к нему не подобраться.
— Что?! — От неожиданности чуть не роняю магнум на стол, а затем перехватываю поудобнее. Не хватало еще пристрелить Гастона случайно!
— Теперь мы можем поговорить без оружия? — раздраженно спрашивает он.
— Вот еще! Ты мне так ничего и не сказал.
— Первое, чему учат при обращении с оружием: не бери его в руки, если не выстрелишь, — напоминает он мне в полной уверенности, что прав.
Невольно, но задумываюсь над его словами. Да, именно это нам говорили учителя по стрельбе и именно поэтому я раньше никогда не угрожала человеку пистолетом. И еще три дня назад полностью согласилась бы с Гастоном и покаянно убрала палец со спускового крючка… но с тех пор обстоятельства изменились. У меня не было острой необходимости бороться, не за что было. А теперь появилось, и самое время начинать. Не за себя, так за нового человечка, которого больше некому отстаивать. За то единственное, что способно наполнить мою разрушенную жизнь смыслом и заставить свернуть горы. За нечаянно украденный кусочек единственного мужчины, которого я по-настоящему любила и на которого теперь направляю дуло пистолета. Я ни за что не откажусь от нашего ребенка. Как бы больно ни было выбирать, чаша весов точно не на стороне Гастона…
— Выстрелю, даже не сомневайся. В ногу или в плечо, но выстрелю не задумываясь. Если, конечно, не скажешь, что ты опять замышляешь.
По характерному наклону головы понимаю, что Гастона мои слова заинтересовали. Даже любопытно, какие он сделает для себя выводы.
— Сесть-то хоть можно?
— Не стесняйся.
Но если я думала, что он пристроится на стуле напротив, то просчиталась. Он обходит стол и усаживается рядом, а затем, шокируя меня, обхватывает дуло ладонью и заставляет положить пистолет. Сначала я пытаюсь сопротивляться, но понимаю, что ничем хорошим это не закончится и, пока не поздно, ставлю на предохранитель.
— Такая у нас работа, — говорит он, подтягивая мой стул вплотную к своему, заправляя прядь волос мне за ухо, а затем мягко, но весьма негуманно закрывая мне рот ладонью. — Я говорю, что никогда нельзя подставлять своих, что мы должны держаться друг за друга, что мы — одна семья… И самым первым это опровергаю, распределяя задания между исполнителями. Приходится. Да, любимчики идут на одни проекты, а те, кого мне не жалко — на совсем другие. Это не секрет ни для кого, кроме самих солистов, которые редко имеют возможность обменяться впечатлениями. Но вне зависимости от обстоятельств, я всегда пытаюсь защищать наших людей всеми силами. В том числе — не врать без весомых причин. На этом задании я тебе не врал. — Его слова оставляют внутри какой-то теплый след. Быть может потому, что, как я уже говорила, все мои проекты были сравнительно щадящими. Или потому, что он не утверждает, что не врал мне никогда (а только на нынешнем проекте), потому что это само по себе стало бы ложью. — Это я послал СМС, чтобы ты пришла и увидела меня и Донну Праер. Это было необязательно, за выполнение должностных обязанностей я оправдываться не собираюсь, но, надеюсь, мы оба понимаем, что далеко заступили за разрешенные уставом рамки. Я не нашел более честного способа сообщить тебе об изменениях в плане.
Он, наконец, убирает руку от моего рта и, удостоверившись, что не начну возмущаться, продолжает:
— А теперь о задании…