Север штата Мичиган

Как давно я перестала смотреться в зеркало? Как давно не ассоциирую ту, которую в нем вижу, с самой собой? Хочется думать, что последний год, но, скорее всего, это длится намного дольше.

Поспешно отворачиваюсь от зеркала бокового обзора и впиваюсь взглядом в дорогу. Стрелка часов едва переползла отметку двенадцать, и осеннее солнце держится высоко. Оно обливает лучами кроны деревьев, путаясь в ветвях и рассеиваясь вокруг золотистыми ореолами. Листва все еще такая густая, что свет через нее почти не проникает, и кажется, будто машина мчится по туннелю.

Я никогда раньше не бывала в Мичигане и не видела роскоши здешней природы, а ведь еще неделю назад кривилась при мысли, что, по-видимому, придется зимовать в одном из самых северных штатов Америки. Хотя, жаловаться было бы глупо. Мое новое назначение — огромная удача. Шанс, который выпадает не каждому. Ни зной, ни холод не заставят меня ныть или сетовать на выбор комиссии.

— Ты снова сняла кольца, — раздается в тишине салона.

Вздрогнув, отрываю взгляд от проносящихся за окном пейзажей и смотрю на свои ладони. В одной из них покоятся два золотых ободка. Помолвочное кольцо и обручальное. Натягиваю их на безымянный палец снова. Интересно, сколько грамм они весят? Почему кажется, что тонну?

— Чем быстрее привыкнешь — тем лучше, — не позволяет мне утонуть в собственных мыслях Лео.

— Сейчас двадцать первый век, не все носят кольца. Почему нельзя было ограничиться префиксом миссис? — задаю я вопрос, на который, разумеется, не получу ответа.

— Прости, — пожимает плечами Лео, даже не пытаясь изобразить раскаяние. Но заметив мою усмешку при последней мысли, раздраженно добавляет: — Слушай, Тай, не я это придумал.

Поспешно увожу тему в другое русло, пока в столь тесном пространстве не прозвучало имя человека, который настоял на соблюдении формальностей:

— Расскажи о проекте, — прошу, откидывая волосы с глаз.

Однако Лео не горит энтузиазмом, лишь скучающим тоном тянет нараспев:

— Мы едем в маленький провинциальный городок штата Мичиган, чтобы отреставрировать концертный зал. — И уже куда быстрее: — Это все, что мне известно.

— То есть? — переспрашиваю в недоумении. И уже с возмущением: — А как же подробности? Детали? Как мы будем координировать работы?

— С этим проблем не возникнет… Тая, ты снова теребишь кольца. Я понимаю, что непривычно, но, если Гастон это заметит, он тебя убьет.

Причем немедленно. И будет прав. Но все же Лео зря о Гастоне. Нет более простого и безотказного способа испортить мне настроение, нежели упомянуть имя этого человека всуе.

Вздохнув, от греха подальше прячу руки в карманы толстовки. Откуда только взялась привычка теребить пальцы? Я же столько усилий приложила, чтобы избавиться от жестов-манипуляторов… Или, может, я давно уже начала их использовать снова, просто рядом не было Лео, который бы на них указал? Нет, не может быть. Все дело в том, что я переживаю из-за прошлого провала. Целый год бездействия, ожидания. Я думала, что сойду с ума без работы, и вдруг новое задание. Если в Мичигане — пусть, лишь бы только не отсиживать попу на диване в ожидании страшного перевода в никуда.

Бросив очередной короткий взгляд на навигатор, я удостоверяюсь, что ехать еще около часа. Пусть эта дорога и сказочно красивая, я скоро сойду с ума. Пробовала спать — не вышло, разгадывать кроссворд — голова закружилась, и мы уже переслушали все радиостанции в поисках треков, которые бы устроили нас обоих. Выяснилось, что вкусы у нас с Лео диаметрально противоположные и безопаснее отключить аудио вовсе.

— Дай мне повести машину, — прошу у Лео.

— Нет, Тай, так не пойдет, — качает он головой. — Пока врачи не скажут, что ты полностью восстановилась после операции, я рисковать не стану. Что случись…

Он не договаривает, потому что мы оба знаем продолжение: голов нам не сносить. Вообще-то, мне уже месяцев пять назад разрешили управлять автомобилем, просто мы живем в мире, полном перестраховок. Кольца носим, машины не водим, пока не получим пятьдесят разрешений от всех возможных врачей…

— Ты, наверное, устала, — вдруг соображает Лео. — Сейчас, заедем в какое-нибудь придорожное кафе.

— Лео, так мы не доедем никогда! — стонаю в голос.

— Спешишь приступить к работе? — усмехается он.

— Мы уже пять часов в пути. И, в отличие от тебя, я только пейзажи разглядываю. Первые два часа они казались мне красивыми, а теперь уже — порядочно раздражают.

Лео смеется:

— Тем более надо сделать привал и размять ноги.

Через несколько минут мы останавливаемся на одной из полуобустроенных, даже не претендующих на современность, заправок. На пятачке рядом с ней видавшее виды кафе — обшарпанное приземистое одноэтажное здание, вытянутое и неказистое. Доверия оно не внушает, но до следующего места отдыха несколько миль, и глупо жаловаться.

То, что Лео был прав, я понимаю, едва выхожу из машины. Ноги отекли и отказываются подчиняться. Но меня торопят:

— Тая, надо идти. Здесь небезопасно.

Я поднимаю глаза на Лео и вижу перед собой совсем другого человека: вместо обычного, растрепанного соседского мальчика передо мной предстает собранный, немало дряни повидавший мужчина. И вот вам урок от Таи номер один: все совсем не то, чем кажется с первого взгляда. Суть — в деталях.

Не знаю, кто обставлял это кафе, но гением он явно не был. Интерьер выполнен в светлых тонах, однако грязные окна и обилие деревьев вокруг не позволяют свету проникать внутрь, отчего в помещении царит атмосфера вечного полумрака. Должно быть, некогда столики были белыми, но теперь исцарапаны, в зазубринах и несмываемых разноцветных пятнах. Но, хоть и трудно представить что-либо более неприглядное, чем грязный желтоватый пластик столешниц, оформителям этого места оно удалось: дешевый, блестящий черно-белый линолеум. В самой по себе шахматной клетке нет ничего плохого, но истертое, местами пузырящееся покрытие, щедро сдобренное отпечатками дамских каблуков, впечатление производит удручающее. Профессиональное, наверное, но мысленно я уже готова все здесь переделать.

— Я буду вафли с кленовым сиропом, — радостно объявляет Лео, плюхаясь за ближайший столик, отрывая меня от исследования интерьера и вынуждая последовать своему примеру.

— Ты что-то путаешь, их едят на завтрак, — подмечаю, усаживаясь рядом.

— А разница какая?

— Никакой. За исключением того, что в три часа дня они, вероятно, уже размокли и стали противными.

— Черт… — своеобразно признает он мою правоту. — А сама что будешь?

— Пожалуй, исполню давнюю мечту о бургере.

Лео тут же мрачнеет.

— Не думаю, что это хорошая идея, — неохотно произносит он.

Признаться, мной овладевает недоумение. То есть теперь одобрение на то, что мне можно есть дает… Лео? Мальчишка Лео?

— Прости?

— Тебе сделали операцию, рекомендовали воздерживаться от соленого и жирного. Не надо искушать судьбу.

— И? — спрашиваю раздраженно.

— Тая, ты обойдешься без бургера. И не заставляй меня это озвучивать.

— Не уж, давай! — настаиваю, подавляя нехорошие предчувствия.

Он молча барабанит пальцами по столу, глядя на меня исподлобья, и я впервые начинаю подозревать, что его волосы подстрижены короче, чем у других, не просто так. Под футболкой цвета хаки выпирают совсем не игрушечные мышцы, взгляд острый внимательный, следование приказам абсолютное. Военное прошлое? Этим он занимался до того, как объявился у меня на пороге три недели назад, сгреб в свои медвежьи объятия, а затем велел собираться? Или все было еще раньше и въелось под корку мозга еще глубже?

— В прошлый раз ты допустила ошибку, поэтому теперь мне поручено за тобой следить.

— И за моим рационом?

— Дьявол, Тая, на этом задании каждый твой шаг будет проверяться! — восклицает Лео. — Я просто пытаюсь свести риск к минимуму. Не есть бургеры, не снимать кольца. Такие вещи помогают… Слушай, это не личное. Просто второй шанс тебе дали только благодаря Гастону, он взял на себя полную ответственность, но его рядом нет, и это перепоручили мне.

— Не поняла, то есть ты собираешься докладывать Гастону обо всем, что я делаю? — уточняю, вмиг осипнув.

— Точно. И, если понадобится, не только Гастону. Ты уже однажды прокололась, а мне неприятности ни к чему!

— Пойду умоюсь, — выдавливаю улыбку и поднимаюсь с места.

Холодная вода стекает по моим пальцам, исчезая в сливе потрескавшейся раковины, и я представляю, что вместе с ней мое тело покидает гнев. Гастон. Человек, чувства к которому настолько двоякие, что можно сойти с ума.

Человек, который заступался за меня всегда, причем самым неожиданным образом из возможных. И когда я того вовсе не желала. Человек, который сделал меня такой, какая я есть, и какой я себе не нравлюсь. Мне нельзя об этом думать. Команда, значит, команда. Всего лишь час, и мы окажемся в богом забытой провинции штата Мичиган, где я смогу приступить к делам. Погрузиться в работу, ни о чем больше не думать. Я получу набор распоряжений от Гастона и забуду о нем на долгие месяцы. Как всегда.

Наконец убаюканная обидой, головной болью, мерным покачиванием амортизирующей системы и тихим шелестом колес, я просыпаюсь уже на подъезде к местечку, где мы намереваемся обосноваться.

Я с шестнадцати лет не жила в маленьких городках. Много переезжала, но всегда по дышащим мощью мегаполисам. Из Лос-Анжелеса в Чикаго, Финикс, Сиэтл и им подобные места. Потому вид проржавевшей, покосившейся таблички с названием приводит меня в некий трепет, заставив вспомнить о доме и родителях… и еще о фильмах ужасов. Чистенькие, пустынные улицы, аккуратные домики с подстриженными газонами за свежепокрашенными заборами. Привет из одноэтажной Америки.

Мы с Лео так и не заговорили, и теперь я отсчитываю минуты до того момента, когда смогу покинуть салон машины, внезапно ставший слишком тесным. Но не выпрыгиваю из автомобиля, стоит нам остановиться в пункте назначения. Не стоит показывать, насколько я недовольна сложившимися обстоятельствами.

Наш новый дом старый. Серый камень местами покрылся мхом — от влажности здешних мест. Перила и колонны террасы потускнели, пошли пятнами. И сад тоже в запущенном состоянии… но тропинка не заросла, и это лишь первый звоночек. Если присмотреться, то пятнистая крыша не выгорела, а всего лишь выложена черепицей разных оттенков. Занятное дизайнерское решение. Наигранно старый, ветхий особняк для архитектора-реставратора. Такой тонкий юмор приводит меня в восторг, и я начинаю жалеть, что такая забавная идея посетила не мою голову.

От размышлений отвлекает звук открываемого багажника. Лео к архитектурным шедеврам равнодушен. Он спешит укрыться за стенами. Слишком очевидно, что мое общество ему опостылело. Что ж, мы никогда не были друзьями, а теперь он и вовсе мой конвоир. Очередной, как ни печально.

Я могла бы рассказать о неправильных решениях больше, чем кто-либо. Вернее, об их последствиях.

Дверь распахивается еще до того, как я успеваю взяться за перила, и на пороге появляется поседевшая дородная женщина в фартуке. Экономка. Создается впечатление, будто я попала в прошлое. Этот дом, прислуга… Очевидно, что декорации выбирал отнюдь не Лео, а человек с безупречным вкусом и чутьем на ситуацию. Гастон, видно, вздумал проследить не только за мной, но и вообще за всем ходом проекта. Поэтому лично позаботился о приготовлениях. Значит, заставит меня вывернуться наизнанку, но выполнить работу идеально. Как в самом начале… Добро пожаловать в тест на профпригодность.

— Здравствуйте, миссис Сайтен, — улыбается женщина, протягивая мне обе руки. — Я Мэгги, ваша экономка.

— Мне очень приятно, Мэгги, — отвечаю ей как можно теплее и тоже протягиваю руку. Я должна подружиться с этой женщиной, сплетни никогда не бывают лишними, а кто их знает лучше прислуги? — Дом меня очаровал.

В этот миг рядом появляется Лео, несет с собой первую партию чемоданов. После произошедшей размолвки мне приходится сделать над собой усилие, чтобы представить его со все той же мягкой улыбкой:

— Это Лео. Мой брат, — говорю, указывая на парня, который красноречиво плюхает рядом со мной чемодан, намекая, что могла бы и помочь.

— Ох, как это здорово! Вы очень похожи.

Ну конечно! Разве что цветом волос, которые у Лео можно разглядеть только при наличии хорошей фантазии.

— Я ему помогу с вещами, а вы пока проходите в дом, миссис Сайтен, ни о чем не переживайте, — велит Мэгги, отступая в сторону и давая мне возможность увидеть убранство особняка изнутри.

Как я и предполагала, интерьер дома совершенно невообразимый. Темно-коричневый, натертый до блеска паркет, светлые стены, лестница с коваными перилами, огромная хрустальная люстра, повсюду полотна… Дорого, броско, с неоднозначным фасадом. От этой иронии губы сами собой изгибаются в улыбке.

Занятая своими мыслями, я начинаю осмотр помещений с гостиной, но только вхожу в двери — застываю столбом. Потому что обнаруживаю внутри аристократичного высокого блондина, который вписывается в интерьер до кончиков мизинцев.

Откуда здесь он?!

Вот моя единственная мысль. Самообладание изменяет, и я стою и осоловело таращу глаза на Гастона, которого ожидала увидеть здесь меньше, чем самого Иисуса. Но разгадать загадку появления лишних персонажей не успеваю, поскольку меня хватают в объятия и прижимают к себе.

Не в состоянии оправиться от шока даже под напором мужских губ, я из-под ресниц кошу глазами в дверной проем, где стоит растроганная теплой встречей экономка.

— Подыграй! — едва отрываясь, шипит Гастон.

Так, Тая! Действительно, возьми себя в руки! Это продлится секунд тридцать максимум, а потом отпустят. Я, усилием воли, закрываю глаза, и старательно изображаю поцелуй, как в учебнике: движения губ, наклоны головы. А еще вымерзаю изнутри от мысли, что это, судя по всему, далеко не последний раз проявления «пылких чувств» на публике.

— Простите нас. Мы увлеклись, — обаятельно улыбается Гастон Мэгги, с очевидным неудовольствием отрываясь от моих губ и демонстрируя ямочку на одной щеке. На второй у него нет… Господи, ну зачем я помню такие вещи?!

Вздохнув, выдавливаю улыбку и поворачиваюсь ко входу. Смущение даже разыгрывать не нужно. За свою реакцию на появление Гастона мне ужасно неловко. Он только что впервые видел воочию, как я к нему отношусь. Все эти годы я старательно прикрывалась стерильно равнодушным профессионализмом, не позволяя себе даже глаза закатывать, а тут все маски сорвало…

Мэгги уверяет нас, что все в порядке, что наше воссоединение просто чудо какое-то, поскольку нынче мало кто из супругов столь трогательно привязан друг к другу.

— Милая, ты уже познакомилась с Мэгги? Она будет приходить каждый день, помогать нам с этим огромным домом, — с плохо скрытым злорадством объявляет Гастон.

Если вы еще не поняли, его до крайности веселит то, что, благодаря постороннему человеку, нашей маленькой, тесной компашке придется придерживаться ролей не только за стенами дома. Это, поверьте, стократ сложнее. Никаких записей, оставленных мобильных телефонов, реквизита, ну и, конечно, фильтр на слова. Все наши терки должны остаться за пределами этого городка…

— Отличная идея! — восклицаю, явно переигрывая. — А то я даже успела испугаться, когда увидела особняк. Однако… дорогой, — произношу через силу, поскольку не имею представления о подставном имени Гастона. — Вкус тебе не изменил. Он великолепен!

— Спасибо, — улыбается он моей заминке по Фрейду, а уж никак не комплименту. Гастон о себе и без того высочайшего мнения: сколько ни добавляй, дальше просто некуда! — Надеюсь, вы нас извините, Тая устала, я провожу ее наверх и спущусь — помогу разобраться с вещами. А вы, Мэгги, покажите, пожалуйста, Лео его комнату.

Спальня расположена на втором этаже в конце коридора, и я добираюсь туда на ватных ногах, не обращая внимания на убранство. А затем и вовсе падаю в кресло. Гастон, напротив, садиться не спешит — возвышается надо мной, словно темный ангел возмездия.

Некоторое время мы устраиваем соревнование взглядов. Разумеется, я сдаюсь первой, наивно оправдывая себя тем, что долго с запрокинутой головой все равно не просидеть, а Гастон все равно отыграется. Так или иначе.

Да плевать. Только бы уехал! Должен. Ведь с таким количеством проектов, требующих внимания, он просто не может себе позволить роль страстно влюбленного муженька в Мичиганской глуши. Наверное, возникли проблемы, ведь Лео ничего не знает. Сейчас он расскажет нам о задании, продемонстрирует, что мистер Сайтен жив-здоров, и свалит в свой ненаглядный Новый Орлеан…

— Золотая малина была бы твоей, — иронично подмечает Гастон, окончательно сбрасывая маски.

От скучавшего супруга не остается и следа. Передо мной разгневанный начальник, который всего лишь слишком хорошо держит себя в руках, чтобы сорваться.

— В чем дело, Тая? Настолько удивлена меня видеть?

— Я рассчитывала на встречу в окошке вайбера — как всегда, поэтому — да, удивилась. На заметку: о таких кардинальных изменениях в правилах обычно предупреждают! Но ты велел Лео молчать.

— Это не имеет значения. Ты не должна была так реагировать ни при каких обстоятельствах! Это первое, чему вас учили. А если бы Мэгги осталась в комнате?

Серьезно? Поиграем в «что, если»?

— Гастон, не придумывай. Ты разработал план задолго до того, как я переступила порог, потому что прекрасно знал, как я себя поведу. Кстати, как тебя теперь зовут?

Он смотрит на меня светлыми до прозрачности, но абсолютно непроницаемыми глазами и говорит:

— Я не меняю имя.

Слава богу, мне больше не придется его звать «дорогим», «милым» или «любимым». Игра игрой, но это чересчур! Хотя, может, мне вообще не придется с ним общаться. Если, конечно, он уедет.

— Ты участвуешь в проекте? — спрашиваю, стараясь не выдать своего искреннего желания спровадить его отсюда как можно скорее.

— Да.

Так и тянет выругаться. Теперь понятно, благодаря чему комиссия допустила меня до задания. И вот что он им посулил: абсолютный и безграничный контроль над каждым действием неудачливой подопечной.

— Чтобы следить за мной? — уточняю желчно, уже готовясь высыпать ему на голову десять фунтов причин, по которым я хорошая…

Однако Гастон меня удивляет, впрочем, в этом нет ничего удивительного. Я никогда не угадываю его манеру поведения.

— Вообще-то, нет. Я не сомневаюсь, что с ролью ты справишься. Но комиссии об этом знать незачем.

Урок номер два: напор концентрированной истины может выбить почву из-под ног твоего собеседника.

Его появление в моей жизни началось с лязга металлических решеток, отдавшегося в теле ощутимой болью. На протяжении некоторого, к счастью, непродолжительного времени, он был для меня и самым ненавистным звуком в мире, и самым долгожданным. Он означал, что меня могли хотя бы на время выпустить из камеры… Но в тот день время прогулок еще не настало, и я решила, что снова схожу с ума. Даже не попробовала повернуться на звук.

Некоторое время назад меня перевели в отдельную камеру. Причин не называли, просто сослались на приказ начальства, и если сначала я обрадовалась избавлению от намеренной жестокости соседок, то затем поняла, что одной в заточении еще хуже. Молчание прессом сдавливало мой мозг, пустота заполнялась несуществующими звуками и голосами. Чтобы от них избавиться, приходилось мурлыкать под нос какое-то нелепые детские песенки.

Но, хоть я и отрицала существование визитеров до последнего, когда рядом с нарами замерли шаги, а в камере зазвучал мужской голос, стало очевидно, что это не иллюзия и не сон.

— Элизабет Кетрин Дженнсен?

Подскочив на кровати, я осмелилась поднять глаза на мужчину.

Он был красив, как ангел. Высокий, светловолосый, с безупречным, аристократичным лицом и умными светлыми глазами. Я приняла его за адвоката, но, конечно, не своего. У меня не могло быть такого дорогого защитника. А это значило, что он ошибся, обознался. Мало ли на свете Элизабет Дженнсен? Со мной ни единого раза в жизни не случалось и намека на подобное волшебство…

— Я вас не обижу, — наконец, добавил мужчина. Но поняв, что все эти слова для меня пустой звук, присел на корточки рядом, жадно (и неспроста) вглядываясь в лицо. — Меня зовут Гастон. Я хотел бы с вами кое-что обсудить.

Он говорил так мягко и уважительно, будто я не была преступницей. За долгие-долгие недели внезапный гость стал первым, кто общался со мной нормально: как с человеком, практически как с равной, практически как со своей. Потребовалось очень много времени, чтобы понять, что он просто нашел мое слабое место и надавил со всей силы. Девочка, которой нет прощения. Девочка, которая никому не нужна.

Элизабет Кетрин Дженнсен родилась в маленьком городишке в штате Вирджиния. Звезд с неба не хватала, считалась симпатичной девушкой, но ничем выдающимся не обладала. Учиться она не стремилась, рассчитывала на должность официантки в местной забегаловке и приличные чаевые, коими посетители охотно награждают не в меру кокетливых работниц. Но, к несчастью, с Бетси случилась та же беда, что и со многими шестнадцатилетними девушками по всему свету: она влюбилась в плохого парня. Это событие разукрасило ее жизнь яркими красками, а мир перевернулся, подчиняясь единственной цели: произвести на Рика впечатление. Поэтому Элизабет Кетрин Дженнсен ночи напролет гуляла в неподходящей компании, притворяясь веселой и доступной, а по утрам выслушивала арии разгневанной матери. Но это дурочку не волновало, в отличие от плохого парня Рика, который курил марихуану, носил кожаную куртку, смеялся, не вынимая из зуб сигарету, и предпочитал дрянное пиво любому напитку. Глупышку не смутило даже когда Рик с другом, накурившись травки, полезли в дом какой-то молодой семьи, якобы пребывавшей на курорте. Она искренне верила, что надо лишь чуть-чуть потерпеть, и объект грез обратит на нее внимание, и больше не придется делать неприятные, опасные вещи… А вот головой совсем не думала! Как выяснилось, пара уже вернулась, и, чтобы не попасться полиции на ограблении, или не получить пулю за вторжение на частную собственность, плохишу Рику «пришлось» пырнуть ножом хозяина дома. А затем и его беременную жену, которая спустя два дня скончалась в местном госпитале. Последнее Элизабет Кетрин Дженнсен узнала уже на суде, приговорившем ее к пожизненному заключению. Если бы не беременность женщины и не беспрецедентно жестокий случай в столь маленьком городке, возможно, суд не был бы так строг, но все случилось, как случилось. И трое беспечных подростков стали легендой криминальных хроник Вирджинии.

Вспоминая те события, я даже сейчас хочу плакать, а уж тогда, во времена знакомства с Гастоном, и вовсе находилась на самом дне самоуничижения — считала себя по-настоящему плохим человеком. Самым презираемым никем. Но Гастон отнесся ко мне с сочувствием, поманил надеждой на искупление грехов благими делами. Да во всем мире не существует лучшего способа завоевать человеческую привязанность!

Как выяснилось, Гастон не был адвокатом. И угадать его род деятельности не представлялось возможным практически никому.

На самом деле этот человек состоит на службе правительственных организаций по типу Бюро или ЦРУ (точно не скажу — такую информацию осужденной не доверят), но, в отличие от других, на него работают люди, преступившие закон. Зачем, спросите вы, верно? А все просто. Не стоит думать, что в фильмах показывают правду: службы никогда не станут заключать сделку с осужденным, вводить его в штат или давать доступ к своим данным. Но иногда, когда законные меры не работают, в игру вступает секретная команда Гастона, которая состоит именно из таких, как я. Под его началом есть как актеры-солисты, так и служебный персонал. Мы — вечные агенты под прикрытием, главной задачей которых является нахождение обличающих улик и обеспечение возможности их обнаружить. Полезно и действенно. Но нас не ценят, за нас не держатся. А, самое главное, если нас поймают — ни слову не поверят. Из этой петли нет выхода. Я не видела ни единого человека, которому удалось бы уволиться и вернуться к нормальной жизни. Все рано или поздно погибают на заданиях. Если преступил закон, ты больше не человек — расходный материал. Даже в колонию не вернуться, ведь ты знаешь грязный секрет государства, который не должен быть известен никому.

Как нетрудно догадаться, Элизабет Кетрин Дженнсен охотно стала частью команды. Они с Гастоном покинули тюрьму на рассвете того же дня. Официальной версией исчезновения узницы стала смерть от пневмонии, случившейся во время пребывания в холодной одиночной камере. Где-то даже, спорю, есть могила, подписанная ее именем. Вот только на ней никто не бывает. И о той девушке никто не плачет. Особенно я.