— …булочки миссис Марвелл просто великолепны. Тая, вы обязаны как-нибудь наведаться в ее лавочку и попробовать знаменитую сдобу. Прямо из печи, а запах… не передать словами. Заодно перезнакомитесь со всеми женщинами городка. Мы предпочитаем покупать хлеб для завтрака именно у миссис Марвелл. Конечно, я могла бы взять на вашу долю сама, но по уговору с мистером Сайтеном мой рабочий день начинается в десять утра — к тому времени булочки уже потеряют свою привлекательность.

Как и предполагалось, в лице скучающей экономки Гастон нашел редкий источник информации о местных нравах и обычаях. Я уже почти жалею, что не взяла какой-нибудь блокнот, чтобы все записать.

— Обязательно наведаюсь туда завтра же, — обещаю Мэгги как можно более искренне. И не кривлю душой — сплетни необходимы! — Но я хотела у вас спросить еще кое-что: где мне найти концертный зал?

— О, не переживайте. Здесь недалеко. Через квартал. Давайте я вам нарисую…

Мэгги, разумеется, одним лишь концертным залом не ограничивается, и я узнаю, что наш особняк расположен в старой части города, неподалеку от мэрии, костела и других построек конца девятнадцатого века. В те времена в городке обосновался некий аристократ, полюбивший местную природу, и вложил средства в строительство города. К сожалению, концертный зал пострадал от торнадо, и долгое время вопрос о том, стоит ли восстанавливать памятник архитектуры, не решался из-за нехватки финансов. Однако в прошлом году произошло частичное обрушение крыши, и проблема встала особенно остро. Но при том, что зал стоял без внимания почти десять лет, жители проявили удивительное единодушие, пожелав сохранить достопримечательность.

Когда Гастон появляется в кухне, Мэгги все еще трещит без умолку, выводя на бумаге карту домов и улиц. Разумеется, район, где располагается концертный зал, уже давно себя исчерпал, но общительную женщину это не останавливает. Едва завидев Гастона, я сразу отключаюсь от болтовни Мэгги и краем глаза наблюдаю за ним. Он движется по кухне практически бесшумно, заходит из-за спины. И, кажется, слегка улыбается, прекрасно понимая, как нервирует меня его близость.

— Спешишь приступить к работе, Тая? — спрашивает он, кладя руки на мои плечи и наклоняясь вперед, якобы чтобы рассмотреть лист бумаги со схемой города и обведенным в кружок концертным залом. — Может быть, начнем завтра, а сегодня просто прогуляемся по берегу? Ты же еще ничего не видела, а места здесь чудесные.

Его мягкие интонации более не способны меня обмануть. Предложение может выглядеть сколь угодно вежливым, но, по сути, является приказом. И спустя пару минут Гастон натягивает на меня свою бесформенную куртку, которая закрывает мне ноги аж до колен. Вещица теплая и уютная настолько, что хочется забыть о том, кому она принадлежит.

Мы выходим на улицу через полукруглую террасу дома. От ее ступеней убегает тропинка: через дворик при доме в пролесок. Картинка мрачноватая, но настолько живописная, что так и тянет примоститься где-нибудь рядом, взять карандаш и набросать эскиз.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гастон уже совсем другим тоном — деловым, но не забывает обхватить мою ладошку своей лапищей. Хочется обернуться, чтобы проверить, не смотрит ли Мэгги из окон.

— Хорошо. С тех пор, как я вернулась домой, проблем не было.

— Это замечательно. Я беспокоился.

— Позвонил бы и справился самочувствием, — отрезаю.

— В этом не было нужды, — в тон мне отвечает он. — А где нет нужды — там подозрения.

Он по-своему прав. Такой жизни не позавидуешь. Стоит появиться рядом с ним, и ты тут же оказываешься в лучах огромного прожектора комиссии. Поэтому мы позволяем себе всего несколько звонков в год — по мере необходимости. За исключением окончания заданий, конечно, но это не считается. И Гастон еще удивляется, что я странно отреагировала на его появление…

— До озера далеко? — спрашиваю, не видя смысла продолжать тему.

— Оно совсем рядом.

Его спокойствие вкупе с тишиной мест приносит странное умиротворение, и дальнейшие расспросы я откладываю на потом.

Оказывается, озеро расположено сразу за узкой полосой деревьев за нашим особняком, и я застываю. Несмотря на мрачноватую, в отсутствие солнца, картинку, пейзаж завораживает. Верхнее — самое северное из Великих озер раскинулось на многие мили — насколько хватает взгляда. Оно настолько огромно, что под действием пронизывающего ветра на его поверхности набегают бугорки, как волны в море. Для меня это оказывается настолько неожиданным открытием, что я подхожу к кромке берега и долгое время просто смотрю на разбивающуюся о песчаный берег воду, на белые пенные барашки вдалеке, на раскачивающиеся на поверхности листья. Вода такая чистая, что видно, как их тени скользят по неровному, песчаному дну.

Пока я изучаю красоты природы, зябко кутаясь в безразмерную куртку Гастона, тот отвязывает небольшую моторную лодку. У него так ловко получается, будто он всю жизнь только и делал, что вязал всевозможные рыбацкие узлы. Хотя, он и вязал… только не рыбацкие. Как ни странно, несмотря на внушительный рост и отсутствие опыта провинциальной жизни, смотрится он здесь на редкость органично. Темная куртка, потертые джинсы, свитер под горло. А ведь тот же год назад я и не подозревала, что он способен высунуть нос из облака выхлопных газов Нового Орлеана…

— Залезай, — велит мне Гастон, подавая руку.

Я осторожно ступаю с деревянного настила в раскачивающееся судно. Удержать равновесие оказывается отнюдь не просто, и, чтобы устоять, я цепляюсь за плечо своего спутника свободной рукой. От такой близости немного неловко, но, кажется, он даже не замечает. Все, что в рамках необходимости, — можно. Плавали, знаем.

— Мы находимся на полуострове. Девять миль до границы с Канадой, двадцать до противоположного берега, — сообщает Гастон подобно справочному попугаю. Осталось отгадать, что он имеет в виду на самом деле.

— Не самое узкое место, но можно преодолеть на лодке? — интересуюсь, опасливо. Один тест (на актерское мастерство) я уже провалила, теперь надо быть поаккуратнее.

— Именно, — отвечает Гастон.

Выдыхаем.

Он предлагает мне присесть, но, признаться, не очень хочется. Сидение наверняка не только холодное, но и мокрое. Угадав по кислому выражению лица мои мысли, Гастон усмехается, усаживается первым и заводит мотор.

— Надеюсь, ты не в Канаду собрался меня везти? — кричу, наклоняясь к нему в попытке перекрыть гул. На автомате пытаюсь спрятать в карманах руки, но обнаруживаю там вещи Гастона и, смутившись, вместо этого запихиваю ладони в противоположные рукава.

— Нет, — кричит Гастон прямо мне в ухо. — Мы поплывем на запад и обогнем полуостров.

— Далеко?

— Чуть меньше двадцати миль.

Признаться, перспектива не приводит в восторг. Погода для водных прогулок не слишком подходящая. Ветер, брызги, лодка и Гастон… Компания мечты. Мужества придает только одна мысль: затейщику специфического путешествия еще хуже, потому что придется управлять лодкой вне зависимости от степени обморожения. Но он не жалуется.

— Интересный здесь край, Тая, — снова кричит Гастон, вынуждая меня наклониться ближе. Его дыхание обжигает мне щеку, и я инстинктивно закрываю ту рукой, делая вид, что заправляю выбившиеся из хвоста волосы в капюшон. — Мечта любого мужчины: охота, рыбная ловля, туризм и, как ни странно, покер. Так и есть, кроме прочего, этот полуостров знаменит своим ежегодным турниром между крупными дельцами Америки и Канады. Несколько месяцев назад внушительными суммами выигрышей заинтересовались спецслужбы, и появилось подозрение, что на самом деле игра — лишь прикрытие для отмывания грязных денег.

— Контрабанда? — уточняю, припомнив слова про границу.

— Именно.

— То есть нужно найти доказательства, что покер — на самом деле и не покер вовсе? Твоя задача — попасть на турнир?

В ответ он кивает. Вот и определилась роль Гастона во всей этой операции. Не странно. В игорном бизнесе женщины неуместны. Красавица в мехах и бриллиантах, разгуливающая по казино с видом самоуверенный королевы, привлекает слишком много внимания. Естественно, под нее тут же начнут копать, а там… даже если и чисто, все равно не избежать подозрений. Вера в мужскую любовь к азартным играм куда выше. К тому же, готова спорить, что Гастон отлично играет в покер. Он тот еще хитрец.

— Но, как ты понимаешь, мэр никогда не пригласит человека, в котором не уверен, разве что супруга архитектора, взявшегося за реставрацию местной достопримечательности… Тем более если тот не будет против вложить в строительство определенную сумму, продемонстрировав свою заинтересованность в благосостоянии края.

Некоторое время я молчу, не зная, что сказать, а потом вспоминаю сбивчивую болтовню экономки:

— Мэгги говорит, что мэр уже порывался пригласить нас для знакомства. Собираешься попытаться с ним сблизиться?

— Наш особняк недвусмысленно намекает на платежеспособность арендатора, а так как мэр заинтересован в минимизации трат городского бюджета, полагаю, этот человек сам будет обхаживать нас и так, и эдак. Сделаем вид, что понемногу поддаемся. Не быстро. Поэтому, чем раньше начнем — тем лучше.

Гастон глушит мотор совершенно внезапно. Не около берега, а прямо посреди озера. И наступившая тишина заставляет меня поежиться.

— Вот это место, — указывает мой спутник на едва заметное строение на берегу и передает заранее припасенный бинокль. — Загородный клуб, в котором проходит покерный турнир.

— Для клуба слишком далеко от города, — подмечаю, рассматривая здание в окуляр. Оно обвито каким-то растением и почти сливается с деревьями. Если бы не бордовая черепица, его было бы невозможно заметить.

— Верно, — кивает Гастон. — Но туда и приглашаются единицы. Избранные. Попробуй запомнить, где мы.

Я честно пытаюсь, но на протяжении всех двадцати миль видела берег и кусты, и тут пейзаж ничем не отличается. Я понятия не имею, как Гастон ухитрился его заметить при такой скорости лодки.

— Каковы наши дальнейшие действия?

— Пока все идет по плану: ты начинаешь работу, мэр подбивает клинья под кошелек четы Сайтен.

— И кто же может себе позволить такие траты?

— Фанатичный скульптор, — скромно представляется мой благоверный.

— Скульптор, — повторяю эхом. Ну, можно сказать и так. Лепит он прекрасно. К несчастью, не из глины…

Кажется, эта фраза цепляет не только меня, поскольку Гастон уже смотрит в мое лицо, изучая каждую черточку на предмет безупречности. Напускное спокойствие слетает с его облика в момент, напоминая мне о причинах, по которым я не доверяю этому человеку. А, тем временем, он опускает взгляд ниже — на обтянутые, черными штанами ноги, армейские ботинки…

— Мне встать, чтобы тебе было удобнее изучать собственный… шедевр? Ну, теперь, когда ты обтесал все лишнее, он достаточно идеален?

— Да, — без стеснения отвечает Гастон.

— Невероятно. Ты хоть представляешь, как это отвратительно? — шиплю, не сдержавшись.

— С чего бы? — совершенно невозмутимо спрашивает он. — Из простушки с плохо прокрашенными волосами и пухлыми щечками ты превратилась в красавицу. Чем ты недовольна?

— Может, тем, что ты нашел эту простушку и, в угоду собственному вкусу, искромсал ее хирургическим ножом до неузнаваемости? Кстати, зачем? Гастон, ты не оставил от меня ничего. В этом лице и теле изменено вообще все. Даже костная структура!

— Я бы не решился на такие радикальные изменения, но ты засветилась, — говорит он жестко, без обиняков. — Когда ты бросилась под колеса машины, тебя запомнили все и каждый. Пришлось постараться сделать тебя совершенно неузнаваемой. Знаешь, Тая, ради других девочек-солисток я бы не стал выворачиваться наизнанку. Пусть списывают в обслугу, и все, но мне стало жалко потраченных сил. Я всегда верю в то, что делаю, и я сделал тебя. Это единственная причина, по которой ты все еще здесь.

Его слова вызывают двойственные чувства. Приятного в них мало, но такова моя зона комфорта: я привыкла, что Гастон по тем или иным причинам за меня заступается. Хороша такая своеобразная забота или нет, можно рассуждать вечность, но навряд ли меня бы стали слушать, даже если бы я вдруг решила озвучить свое мнение…

Сначала я этого не знала, но обещания, которые мне дал Гастон еще в камере, были несколько преждевременными. Как выяснилось, людей в команду принимал не он. Да, занимался отбором, но не утверждал. Этим и раньше, и сейчас, занималась комиссия. Не знаю, эти ли люди являлись инициатором создания команды Гастона, но они стоят выше спецслужб. Как будущей солистке, мне пришлось встретиться с ними лично. И тот день стал одним из худших за всю мою жизнь.

Их было четверо, и они втоптали меня в грязь по самые уши. Как я поняла уже позже, эти люди ожидали увидеть перед собой какую-нибудь королеву красоты, плеснувшую в лицо сопернице кислотой (у нас в команде таковых целый набор, и уж они содеянного не стесняются), а я оказалась просто симпатичной девчушкой из глубинки, сломленной и подавленной. Очень скучной. Так они и посчитали, сначала перечислив все недостатки, а затем и вовсе назвав «бесполезной». Как вещь, негодный материал. Но Гастон с ними не согласился, сказал, что знающие себе цену красавицы слишком строптивы и норовисты, что они подводят, а подправить внешность не составляет труда. Нужен лишь скальпель. Он обещал сам заняться моим обучением, эксперимента ради.

Обучение занято три очень болезненных года, затем наступили одиннадцать лет безупречной работы… и одна ошибка, в результате которой око комиссии обратилось на меня вновь. И не похоже, что меня оставят в покое… Я не вынесу постоянных проверок на прочность, я уже не горю желанием сделать мир лучше любой ценой и уже не считаю, что несу заслуженное наказание. Просто хочу исчезнуть и начать новую жизнь, в которой будет любящий мужчина и много детей. Не меньше трех! Но я всегда за стеклом, смотрю на свою мечту за чужими окнами и не имею возможности сама там оказаться. Не осталось сил притворяться, как раньше.

Комиссия дала мне последний шанс на реабилитацию, но я его рассматриваю исключительно как возможность сбежать.

— Что ж, с этим заданием мне все ясно, но что дальше? Я слышала, как ты сказал, что следующая операция навряд ли станет возможной. То есть еще одно задание, ну или два… а дальше во мне не останется надобности.

Не выдержав, я присаживаюсь на корточки рядом с Гастоном и беру его за руку.

— Помоги мне сбежать. Ты же можешь. Комиссия никогда не узнает, я уеду на край света, никогда никого не потревожу, даже не перейду улицу в неположенном месте. Никому не скажу, кем была… Я очень прошу! — Мне некого больше просить.

Он смотрит на меня своими светлыми глазами, а затем отвечает:

— То, что ты об этом думаешь — заметно. Забудь о побеге, Тая, или проблемы начнутся куда раньше.

Я до скрипа сжимаю зубы и резко отталкиваю его руку. Всегда полагала, что он не похож на представителей комиссии, иначе с чего бы ему носиться с преступниками? Но что я знаю об этом человеке? Решительно ничего.

— Я тебе не угрожаю, — заметив перемену в моем настроении, качает головой Гастон. — Просто я не знаю ни одного человека, которому удалось бы сбежать. У всех нас есть только это. — Он обводит рукой озеро, словно символ свободы. Поверьте, побывав в камере даже непродолжительное время, такие вещи начинаешь замечать. — И это лучше многих вариантов.

Если бы пятнадцать минут назад я не вернулась с жутковатой водной прогулки, где насквозь промокла, замерзла и наслушалась приятностей, навряд ли приняла бы волевое решение плеснуть себе в кофе ликер. Я не очень люблю такой напиток, но сейчас его согревающие свойства как нельзя кстати. Был вариант погреться в душе, но там, полагаю, сейчас Гастон, а караулить его под дверью нет никакого желания. Я понимаю, что придется делить с ним и кровать, и ванную комнату, но одно дело необходимость, и совсем другое — по собственному желанию.

Я стою с чашкой около окна и лениво потягиваю полуостывший напиток, наблюдая за двумя девушками, которые остановились якобы поговорить, но уж слишком часто поглядывают на окна дома. Простое любопытство или нет? Обе миловидные, причесаны и накрашены, одеты в стиле отчаянных домохозяек. Можно сказать, при полном параде, но скучны до зевоты. Даже мой пропахший дорожной пылью костюм, который кричит: «вертела я ваше мнение, красивой завтра побуду», говорит о владелице больше, чем наглаженные яркие плиссированные юбки.

Шаги за спиной заставляют вздрогнуть и обернуться. Видимо, это станет частым симптомом, поскольку я постоянно жду появления Гастона из-за угла. Он меня нервирует. Во времена обучения я уже жила с ним под одной крышей — в штабе в Новом Орлеане, но и десяток других девиц того же положения — тоже. А тут нас трое, и как-то не по себе.

Кстати, явился не Гастон. Топает, как слон, у нас Лео.

— Что там? — спрашивает он, выглядывая в окно. — Ах, первый дружеский визит Степфордских женушек, — хмыкает, а затем абсолютно по-мужски добавляет: — А они очень даже.

С недоумением оглядываюсь на коллегу. Серьезно? Ему по нраву подобные куклы?

— Эти дамочки уже минуты три тычут пальцем в дом и шушукаются. По-моему, они жуткие.

— Думаешь пальнуть серебром, если нарушат границы частной собственности?

Его слова напоминают мне о Рике, и я с трудом сохраняю невозмутимость. Но Лео не может знать. Мы не обсуждаем причины, по которым оказались в команде Гастона. Это полезно для психики. Насколько мне известно, отъявленных убийц-психопатов к нам не берут — только истекающих раскаянием соучастниц вроде меня, — но все равно комфортнее не знать, что Лео, скажем, похищал девиц для перепродажи в бордели третьего мира.

Знает только Гастон. И иногда я задаюсь вопросом: а так ли уж часто нашему координатору команды везет на Бетси Дженнсен? Разве может он знать, что направляется в камеру к безвольной неудачнице? Ориентируясь по сводкам СМИ, невозможно определить, психопат тебя поджидает по ту сторону решетки, или нет… Но он никогда об этом не говорит, я ни слова недовольства от него не слышала. Иногда создается впечатление, что он руководит осужденными играючи, будто именно в этом его призвание. Или, что еще более вероятно, он получает от своей работы удовольствие. Любит сложные задачи. Недаром ведь он так вцепился в меня. Я была самой некрасивой, неказистой и безграмотной из всех девочек-солисток, но, посмотрите, — именно меня он выбрал на роль своей жены.

— Тая, смирись, единственные монстры здесь — мы, — напоминает Лео о своем присутствии.

Надо сказать, что-то в его словах есть. Мы не замышляем зла, но приехали, чтобы вмешаться в уклад жизни местных жителей и перевернуть его вверх дном.

В этот момент, пока мы меланхолично молчим, раздается отчетливый хлопок двери, и по ступенькам крыльца спускается Гастон. В вязаной кофте, с зачесанными назад мокрыми волосами. Но это еще не все, дальше — больше: дамочки, едва завидев его, оживляются и начинают напропалую кокетничать. Причем ведут себя так, будто знакомы. С другой стороны, почему бы нет? Они вполне могли здесь бывать. Мы не знаем, чем занимался Гастон до нашего приезда.

Кажется, мне пора позабыть о своем недовольстве и допросить его с пристрастием.

— Что он делает? — спрашиваю у Лео, наблюдая, как гостьи смеются над шутками нашего босса.

— Флиртует с девицами. Видимо, его они не пугают, — посмеивается Лео.

Одна из девушек — брюнетка — вдруг ахает и тянется рукой к волосам Гастона, видимо, догадавшись, что для прогулок с мокрыми волосами погода неподходящая. Обалдеть мне муженек достался. Приехать не успела, а уже впору рога спиливать.

— Кхм, подержи-ка, — передаю Лео свою чашку и направляюсь к кофеварке с уже изрядно остывшими остатками кофе.

— Ты что задумала? — удивляется Лео.

— Пойду устрою сцену ревности, что ж еще?

— Ты серьезно? — Он аж прыскает от смеха, чуть не проливая мой кофе. Видимо, мысль о том, что я могу ревновать человека, от которого шарахаюсь, точно от чумы, кажется ему по-настоящему абсурдной.

— Ну, знаешь, Гастон сам в мужья напросился!

Последние слова заставляют Лео хохотать пуще прежнего. Что ж, рада, что хоть кто-то находит происходящее забавным.

— Не забудь расстегнуть пару пуговиц блузки, — кричит он напоследок.

Кстати, совет отличный! Посмотревшись в зеркало, я стягиваю толстовку и, вместо нее, накидываю на плечи куртку. Но на улице так ветрено, что, стоит выйти на крыльцо, как я начинаю жалеть об уютной толстовке. А, тем временем, завидев меня, гостьи удивленно замолкают. Одна из них — та, что трогала волосы Гастона — и вовсе в лице меняется. Значит, не показалось, эта пришла ради моего благоверного, а вторая — за компанию. Хм, иногда я забываю то, какое впечатление производит Гастон. А он не из тех, кого пропустишь на улице. Как ни стыдно признаваться, когда-то глупенькая и влюбчивая Бетси охотно поменяла злодея Рика на принца Гастона. И это длилось ровно до тех пор, пока она не узнала, что загадочный координатор сверхсекретных проектов совершенно осознанно обрек меня на участь Маты Хари, и пути назад уже нет…

Подойдя ближе, кладу руку на плечо своего муженька, а затем и вовсе сую ему в руки кофе и негромко говорю:

— Не простудись.

Он берет чашку так, будто полагает, что та горячая, но, обнаружив, что содержимое безнадежно остыло, а беспокойством о его здоровье и не пахнет, с трудом сдерживает улыбку.

— Познакомьтесь, дамы, это моя заботливая Тая.

Гениально, шпилька заметна только мне, но выходку не спустили, и это не может не восхищать.

— Тая, это Кили Андерсон, — сперва указывает он на рыженькую, которая подружка, и затем переходит к заинтересованной: — И Донна Праер.

Хороший знак. Любой другой на его месте начал бы представлять с последней, но поскольку мы имеем дело с человеком, который умеет кидаться подводными камнями, фокус на рыжую. Что же в ней такого? Девушки передо мной, как я уже говорила, очень похожи, и дело не только в манере одеваться и укладывать волосы. Они примерно одного социального статуса и достатка, одинаково себя держат. Приходится напрячь память, чтобы понять, в чем дело. Андерсон — довольно распространенная фамилия, но, кажется, именно за такой подписью шло предложение о строительстве, а это значит, что Кили — дочь мэра города.

Уверяя их в приятности знакомства, тоже протягиваю руку Кили первой. Донну оставим на десерт…

— Девушки были столь любезны, что нашли для нас Мэгги, милая.

После такого обращения у меня начинают болеть зубы. Может, это со мной расплатились за «дорогого»? Интересно, Гастону тоже ножом по сердцу подобные словечки?

— Она чудо, мои искренние вам благодарности! — восклицаю, старательно делая вид, что все в порядке.

— Не стоит, миссис Сайтен, — скупо говорит Донна.

— Зовите меня Таей, — прошу со всей возможной искренностью. — Может быть, зайдете в дом на чай? — предлагаю.

— Вы же только приехали, — напоминает Кили и едва заметно толкает подругу, пока та не успела согласиться. — Давайте в другой раз!

— Ну тогда увидимся, — улыбаюсь не без облегчения. В конце концов, я тоже не в восторге от мысли принимать нежданных гостей.

Кили подхватывает подругу под локоть и настойчиво тащит прочь. А она мне нравится. Тактичная, понимает уместность тех или иных действий. Мне это на руку: прежде чем любоваться флиртом девицы, положившей глаз на моего, вроде как, мужа, неплохо бы выяснить, почему он ей это позволяет. А он, поверьте, позволяет. В противном случае уже поставил бы на место.

— Прекрасное пойло, — фыркает Гастон, закрывая за нами дверь.

Не сдержавшись, усмехаюсь.

— Подумала, что тебя нужно спасать, а из подручных средств было только это. Но если тебе предстоит роль заправского жиголо, ты предупреди. Я стану устраивать громкие домашние сцены и краситься на манер жертвы домашнего насилия.

Гастон посмеивается и приглаживает растрепанные ветром волосы:

— Прости, но по роли я примерный семьянин, и тебе придется соответствовать. Относиться ласково, уважительно…

— На публике — сколько угодно, но за этими стенами…

— Чашка холодного кофе и вязанка колкостей. Я понял, — и, пока я не успела возразить: — Кстати, Кили Андерсон — младшая дочь мэра. Она не замужем, после колледжа по глупости вернулась сюда, да так и застряла, но ужасно скучает по цивилизации и немножко задирает нос над местной публикой. Держись к ней поближе. Она, полагаю, захочет подружиться.

— Сделаем, — пожимаю плечами. — А Донна кто?

— Дочь судьи. Пока у меня нет доказательств его причастности, но она тоже может быть полезна.

Ясно, Гастон не собирается обрубать интерес девушки. Пора готовиться к сплетням и колкостям местных жителей.

— Кстати, это тебе. Почитаешь на ночь.

Гастон протягивает мне толстенную папку с материалами по проекту. Обычно они вдвое тоньше, но, видимо, раз за дело взялся начальник, команда аналитиков вывернулась наизнанку. Там сидят толковые ребята, и важное они, обычно, не опускают, но здесь, видимо, раскопали все родословные до седьмого колена.

— Будут вопросы — не стесняйся. Ну или если вдруг понадобится краткий пересказ, — издевательски подмигивает, явно осознавая, что все написанное и за год не выучить, но я все равно его словам не поверю и буду упираться до последнего.

— Есть, босс, — ехидничаю, не сдержавшись, и ухожу.

Для архитектурного планирования мне выделили целую студию, оснащенную всем, что может пожелать душа. Там я и прячусь от навязчивого мужского надзора, а еще пытаюсь вникнуть в материалы по грядущему проекту. Они ужасно подробные. Так и подмывает, широко распахнув глаза и притворившись дурочкой, сообщить, что раз роль первой скрипки перешла к Гастону, а я — блестящая отвлекалочка при маэстро, то пусть он и отдувается. Но в моей жизни уже давно остался только один критерий для принятия решений: соображения безопасности.

Лезть в чужой дом — небезопасно, принимать сомнительные предложения — небезопасно… и верить шикарным блондинам — небезопасно. Тру глаза пальцами. Да, Гастон вытащил меня из тюрьмы, научил искусству быть женщиной, едва увидел мои рисунки — нашел мне учителя-архитектора, но, как только я начинала доверяться — отталкивал. Никогда не был груб, не превышал полномочий, но этого и не требовалось — он знает, как заставить человека действовать правильным образом и без этого. И теперь, спустя годы, стоит кому-то заикнуться о Гастоне, у меня сразу срабатывает стоп-кран: ему доверять нельзя, он может сделать больно.

А это значит, что придется штудировать огромную папку от корки до корки.

Оказывается, мэр города — Харви Андерсон — является крупным прохиндеем. Ему чуть за шестьдесят, но он вполне себе в форме. Энтузиазму, который проявляет этот мужчина, стоит только позавидовать. Харви Андерсон держит целую сеть охотничьих магазинов по всему Мичигану. В них продается очень-очень многое: от ружей, спиннингов и кемпинг-инвентаря до трофеев в виде меха и чучел… Иными словами, он выходец здешних мест до мозга костей, свое дело любит и сам никогда не откажется пострелять на досуге да промочить горло виски. Разумеется, с таким послужным списком он подозревается в браконьерстве: охоте в заповедниках и торговле мехом редких животных, которые добываются уж точно не на его подведомственных землях.

Крайне живой и общительный мужчина наладил великолепные отношениями с жителями Канады, и организовал для друзей еще одно очень мужское увлечение — покер. То, что под видом веселого времяпрепровождения «настоящих мужчин» скрывается нечто больше — не более чем слухи, но приведенные суммы выигрышей мэра впечатляют. Как и их стабильность. Доказательств нет, а руководствуясь одними лишь подозрениями, ордер не получить. Вот и прислали по душу мэра хитреца Гастона.

Кстати, что примечательно, лет десять назад — после смерти первой жены — Харви женился повторно, против обыкновения, не на какой-нибудь девчонке, а на женщине всего лет на пять его младше. Имоджин. Имя холодное, как и сама миссис мэр. Но я все это к тому, что именно второй брак вдохнул в Андерсона новую жизнь. А точнее, в его хитроумные махинации… Возможно, это неспроста. Судя по фото, новая супруга не из глупышек. Цепкий, взгляд не скрывает даже статика фотопленки.

Но, как бы то ни было, отношения в семье Андерсон отличные. Даже у Имоджин с дочерями мэра, которые у него от первого брака. Старшая из них — Пэтти — замужем за финансистом из Чикаго, ныне домохозяйка с дипломом магистра изящных искусств. А Кили, как и говорил Гастон, училась в Бостоне, на юриста, но вернулась домой к любимому папе под крылышко. Вроде и не собиралась задерживаться, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Интересно, что несколько лет назад у девушки случился бурный роман с помощником отца, но тот, разорвав помолвку, сделал ноги в более перспективные края, и теперь на личном фронте рыженькой штиль, разбавленный вялыми ухаживаниями начальника полиции. Такая вот Санта-Барбара.

Отложив в сторону наскучившую папку, подхожу к картине, которую заприметила, едва зашла в студию. Я уже видела ее раньше. Это картина Арчи — человека, который обучил меня ремеслу архитектора. За что Гастону стоит сказать безоговорочное спасибо, так это за знакомство с пожилым мужчиной, который всю жизнь грезил о холсте и масле, но не сумел написать ни одного шедевра. Честно? Картины у Арчи не очень и никакой ценности не представляют… но проектировал он как Бог. А еще он был одним из самых достойных людей из всех, кого я знала.

Арчи умер год назад. В тот день я была на задании и не смогла приехать на похороны. Наверное, никогда не прощу себе этого. Надо было вырваться любой ценой, но я не посмела ослушаться. А ведь этот человек был мне другом. Возможно, единственным за всю жизнь.

Между прочим, читая в толстенной папке историю четы Сайтен, я обнаружила там художника, познакомившего будущих супругов… И легенда стала как-то роднее, потому что в насквозь фальшивой истории внеземной любви липовых супругов появился родной и близкий Арчи — человек, который был дорог нам обоим.

На картине Арчи изображено вечное лето, маки, небо, солнце. Все выполнено настолько академически правильно, что даже взгляду не за что зацепиться. Видно, что мастер вложил в свое творение очень много сил, но… не в то. Иногда, если что-то не срослось, то можно перешагнуть и идти дальше, главное, чтобы картинка жила и дышала, заставляла чувствовать, рассказывала о чем-то своем, о чем-то важном… Арчи, видимо, не был с этим согласен. Возможно, именно поэтому он так хорошо и вдумчиво проектировал и плохо рисовал.

Но я рада видеть здесь эти маки. Они заставляют улыбаться, потому что иметь у себя кусочек друга безумно приятно.

На часах одиннадцать вечера, и я поднимаюсь вверх по лестнице. В доме темно и тихо, все уже разошлись по комнатам, и это немножко жутко. В промежутках между заданиями я всегда жила одна, но в маленькой квартирке, а не огромном пустынном доме… Поэтому, заметив свет под дверью нашей с Гастоном спальни, я испытываю двойственные чувства: вроде, и рада, что не останусь в одиночестве в незнакомом месте, а, с другой, Гастон уже лежит в нашей общей постели, и даже заикаться о том, чтобы спать на кушетке рядом, не стоит. Только проблемы себе наживать.

Решительно толкаю дверь, и тут же вижу Гастона без рубашки, читающего в кровати при свете ночника. От этой картинки становится чуточку больно… Я столько времени мечтаю, чтобы это стало правдой! О том, что войду в спальню, где меня будет ждать не чужой мужчина, не объект задания; но здесь и сейчас Гастон. С одной стороны, разница невелика — ведь не я его выбирала, — а, с другой, мы знакомы многие годы, и нас связывает куча личных вещей. Он как раз не чужой.

— Я видела картину Арчи, — говорю негромко, подходя к шкафу и доставая из него белье и банный халат. Я очень сомневалась, стоит ли брать последний — ведь он занимает в чемодане столько места, — но решилась, потому что в Мичигане, как известно, прохладно. А сейчас просто счастлива: не хотелось бы разгуливать перед Гастоном в заманчивых шелках… — Спасибо за нее.

— Не за что. У меня есть другие — эту можешь оставить себе, — отвечает он ровно. — Подумал, ты оценишь картину больше, чем парень, который собирается закрыть ею трещину в стене, — бормочет.

Губы сами собой растягиваются в улыбке.

— Ну, если уж совсем честно, — усмехаюсь, поддавшись порыву. — Мало кто оценил бы работы Арчи.

— Есть такое, — кивает Гастон. — Но мне показалось, что обсуждать это на похоронах, не скрываясь, не слишком этично. Поэтому, пока он приценивался, я просто снял картину со стены и унес в машину. Никто не возразил.

Я бы с удовольствием посмотрела на самоубийцу, рискнувшего помешать Гастону. Так или иначе, безобидным мой босс не выглядит. Роста в нем сильно за шесть футов [под два метра], такому много претензий не предъявишь… Интересно, сам-то он это понимает?

Я ухожу в ванную комнату, не переставая посмеиваться, потому что перед глазами так и стоит картинка, как щуплый владелец потрескавшихся стен пытается отобрать у Гастона единственный способ придать жилищу благородства.

Но веселье быстро сходит на нет, когда я вспоминаю, что впереди бессонная ночь. Сами посудите: рядом с вами, меньше чем на расстоянии вытянутой руки находится человек, который что-то замышляет… Уснешь тут, пожалуй. В рамках заданий я этот период адаптации проходила целых шесть раз. Ложилась в постель с мужчинами, которые подозревались в неприятных делах… и мне нужно было им довериться! Серийные убийцы, конечно, не попадались, но это слабое утешение. Ведь если человек днем продает наркотики подросткам, а ночью спит без кошмаров, то опасения полностью обоснованы.

Я все еще переживаю тот день, когда Рик покалечил мужчину и убил женщину.

Интересно, а что за страшный секрет привел в команду самого Гастона? Не жажда же добрых дел! Есть куда более простые методы. Может, и он приторговывал наркотиками по рецептам?

Помню, когда я впервые узнала о том, что мне придется против своей воли спать с нечистыми на руку мужчинами, то попыталась сбежать. Меня поймали уже на границе Нового Орлеана и вернули в штаб. Не буду рассказывать, что было после, но больше я самоуправством не занималась. А еще выяснила, что Гастон вживляет «своим» людям маячки — под волосы, рядом с позвоночником — чтобы не вытащить… Мне это сделали во время первой пластической операции, я тогда еще недоумевала, откуда боли в шее, но не спросила — испугалась, что вернут в камеру.

У меня много причин не любить свою работу, но факт остается фактом: я по собственной воле нарушила закон и поплатилась. Винить в этом некого. Все, что случилось со мной дальше — огромная удача. Хотя бы потому, что сбежать из-под надзора комиссии и Гастона намного проще, чем из колонии. На то и надеюсь.

Простыни уже нагреты чужим телом, когда я забираюсь под одеяло. В комнате очень тихо, слышится только шорох перелистываемых страниц книги Гастона. Нервы натягиваются, как гитарные струны при повороте колков. Еще чуть-чуть, и раздастся скрип металлической обмотки.

— Ты дочитала материалы? — спрашивает Гастон, нарушая молчание.

— Ты сам знаешь, что нет, — отвечаю как можно спокойнее.

— А планируешь?

— Разумеется!

— Разумеется, — хмыкает Гастон, захлопывает книжку и тянется к лампе.

Деловые разговоры в постели. А что будет дальше? Устав команды гласит, что интимная близость допускается, если это не противоречит легенде. Вы не ослышались: комиссия определяет даже то, с кем мы можем спать. А учитывая, что у меня под боком «супруг»…

— Тебе нужно научиться пугаться не так явно, — хмыкает Гастон. — Иначе желание из вредности прищемить тебе хвост дверью становится почти непреодолимым. Сладких снов, Тая.

К моему облегчению, он поворачивается ко мне спиной и больше общаться не пытается.