Утренний поход в такое милое место, как булочная миссис Марвелл, что удивительно, становится для меня испытанием на прочность. И начинается с того, что сама владелица оказывается вовсе не добродушной пышкой, вроде Мэгги, какой я ее себе представляла. Дама за прилавком — маленькая, сухонькая, прямая, как жердь, женщина в черном платье до горла (без малейших следов муки на рукавах!), с цепким, умным взглядом и скупой улыбкой. Эдакая увядающая роза. Не болтлива, но одинаково сухо приветлива с каждой из посетительниц, коих в маленьком помещении предостаточно.

К изобилию оценивающих взглядов я, однако, готовилась. После слов Мэгги о том, что в булочной будут все, одевалась, как на смотрины, приехала на сверкающем новеньком внедорожнике Гастона… а попала в царство женщин, которые всего лишь спешат собрать своим мужчинам завтрак. С тем же успехом можно было растянуть транспарант: «здравствуй, глубинка, я твоя новая Нью-Йоркская с*чка»…

Опасность, здесь вам не Старбакс!

И только я успеваю сделать себе мысленный выговор за прокол, как на горизонте появляются первые стервятники.

— А вы, наверное, миссис Сайтен, — говорит одна из женщин, критически осматривая мой наряд, состоящий из черных кожаных брюк, текстурированной блузки и лихо подпоясанной жилетки.

— Просто Тая, — говорю не вежливости, но спасения ради и протягиваю ей руку. Пожимают мою ладонь не без осторожности, а представляться в ответ не спешат.

— Так откуда, говорите, вы приехали?

Что ж, на этот вопрос правильного ответа у меня нет. По легенде мы с Гастоном из Нового Орлеана, но, учитывая мои шпильки против домашних сланцев некоторых местных матрон, такой ответ навряд ли безопасен.

Помощь приходит из ниоткуда. Точнее из толпы людей, в которой я поначалу не разглядела знакомых лиц…

— Они с мистером Сайтеном из Луизианы, миссис Хастингс. С самого юга, представляете? Кстати, я надеюсь, что ваша леди Макбет чувствует себя прекрасно, — говорит Кили Андерсон, улыбаясь во все тридцать два зуба и лихо жонглируя вниманием дамы.

— Она в порядке, милочка, — отмахивается миссис Хастингс. — Это моя кошка, — поясняют для меня.

— Самая красивая кошка в округе, уж поверьте. Она выиграла не один конкурс!

Признаться, я никогда не держала животных (из-за работы) и слабо представляю, что о них можно спросить, но этого и не требуется, потому что Кили, якобы испугавшись пропустить свою очередь в такой давке, обещает навестить именитую кошку в другое время и велит мне следовать за ней, ведь я нуждаюсь в экскурсе по сдобе.

— Ох, Тая, иногда с местными жителями тяжело, — вздыхает рыженькая. — В маленьких городах к чужакам, порой, нетерпимы. Но все славные, стоит их узнать поближе.

— Да, разумеется, — киваю, старательно контролируя выражение лица.

Судя по тому, что я знаю об этом местечке, здесь навряд ли наберется с десяток положительных персонажей. Слишком далеко от цивилизации, слишком далеко от контроля, и граница поблизости. Полное самоуправство, проникшее на все уровни. Покерный турнир, сдается мне, лишь верхушка айсберга.

Кстати, дочка мэра здесь тоже как белая ворона. В алой блузке, юбке-карандаш, с жемчугами на шее. Собрана и накрашена, видимо, спешит на работу. Но ее никто не задирает, потому что она из своих. Местная.

— Я… я, наверное, должна извиниться перед вами за вчерашнее, — помявшись, вдруг выпаливает Кили. — За Донну. Нельзя было отпускать к вам домой снова, но ее разве что к стулу привязать оставалось. — Она вздыхает, закатывает глаза и продолжает: — Вообще-то Донна милая, но с тех пор, как разошлась с мужем, помешалась на идее найти себе крепкое мужское плечо снова. Она не привыкла заботиться о себе сама. А мистер Сайтен… произвел на нее впечатление.

Слова Кили, конечно, не объясняют то, по какой причине ее подругу не интересует наличие у Гастона такой мелочи, как законная жена, однако раскаяние в голосе подкупает. И то, что у нее все милые и славные, скорее всего означает, что девушка старательно закрывает глаза на неприятные поступки окружающих, отчаянно пытаясь казаться хорошей. Интересно, почему? Такое качество на пустом месте произрастает очень редко. Я, например, ищу другим оправданий, потому что, в первую очередь, хочу простить себя…

— Не переживайте, я лучше всех знаю, какое впечатление производит на окружающих Гастон, — отмахиваюсь, не соврав ни словом.

Гамельнский крысолов — вот кто он. Стоит ему подуть в свою дудочку, и люди готовы на что угодно. Даже продаться в пожизненное рабство, как это случилось со мной.

— Я так не думаю, — мягко улыбается Кили. — Здешним жителям вы интересны вдвойне. Это нормально. Мы так привыкли видеть одни и те же лица, что появление каждого нового человека — событие года. А когда такие высокие птицы… Вам-то это наверняка непонятно… Просто не переживайте, Донна вас больше не потревожит.

— Вы сказали, что не стоило идти к нам домой снова… То есть вы были у нас не один раз?

Ай да Гастон!

— Папа — он мэр, вы, наверное, уже знаете — попросил меня передать мистеру Сайтену ключ от особняка, поскольку сам задержался на охоте. А Донна из любопытства увязалась за мной. Так и познакомились.

Потом они пришли, чтобы справиться, как проходит адаптация к месту, а затем, чтобы порекомендовать Мэгги… Это интересно. То есть Гастон вовсю общается с какими-то девицами, пока его очаровательная молодая жена держит пусть к своему благоверному. И он примерный семьянин. Как-то не очень вяжется.

Вопрос политика: как поступить? Припрятать информацию или спросить у моего ненаглядного о том, что он затеял, в лоб? Пожалуй, повременю. Раз у него есть секреты, то отчего бы моим не быть?

Пока я перебираю в памяти все моменты, когда Гастон ухитрился меня обмануть, потому что так было «правильно», Кили Андерсон просвещает меня на тему булочек миссис Марвелл. Коротко, но деловито. Без лишних сантиментов, характерных для Мэгги, но то, что она знает состав каждой, заставляет меня с завистью покоситься на ее плоский живот.

— А вы, судя по всему, ведьма. Рыжие волосы, выпечка при такой фигуре…

Кили аж прыскает со смеху:

— Неверный вывод! Взгляните на часы: сейчас всего половина восьмого, а я одета в деловой костюм, — не перестает она широко улыбаться. — Дело в том, что папа на протяжении вот уже двух лет по утрам ест только сдобу миссис Марвелл, терзая домашних невероятными ароматами. Поэтому я беру булочки ему, а кофе себе… и позорно сбегаю из дома на работу, позволяя Имоджин — моей мачехе — мучиться в одиночестве. Вот так.

Слова Кили заставляют рассмеяться и меня тоже. И она, чуть расслабившись, рассказывает мне о своей работе. Оказывается, она помощница судьи Праера (отца Донны), дел у них немало, но край здесь скучный — ничего не происходит. Разве что землю делят да соседских питомцев травят. Вот и весь криминал.

Услышав это, я подавляю улыбку. Даже если предположить, что спецслужбы неким мистическим образом ошиблись, дав Гастону не тот след, то очень скоро тот все равно переполошит весь городок. Иначе мы не работаем. Когда в воду бросаешь камень, всплывает вся-вся грязь. И здесь так тоже будет.

В общем, скоро Кили еще припомнит этот утренний денек, когда жаловалась своей новой знакомой на скуку…

Этим утром, будто мне было мало запахов ароматной выпечки, Лео пожарил бекон. Стоило переступить порог, как я чуть не захлебнулась слюной. И, самое печальное, что у меня не было ни шанса попробовать вкусности. Война с лишним весом — мой персональный бич. Никогда не была толстой, но у каждого тела есть свой идеальный вес, и мой — на десять фунтов больше, чем сейчас. К нему организм и стремится. Из-за этого я годами считаю калории, изнуряю себя физическими нагрузками и снова и снова проклинаю свою специфическую работу.

Иными словами, все лучшее, как обычно, досталось бесстыжим мужчинам. И пока я запихивала в себя натуральный йогурт, запивая его дурно сваренным кофе, они восхваляли выпечку, аж причмокивая от восторга. Мне кажется, они это специально… Может, в отместку за холодный кофе, может, просто потому, что могут, но я точно знаю, что придумал это Гастон! Как и любой пластический хирург, он мечтает посадить всех женщин мира на диету, сделав нас несчастными и озлобленными. Но если раньше я лишь подозревала, что сам он лицемерно лопает, что под руку попадется, то сегодня в этом убедилась. Представьте себе, он не только приговорил три булочки и пару кусков бекона, но и облизал пальцы! Даже то, что предварительно извинился за свое поведение, его не оправдывает.

Так, останавливаемся и успокаиваемся. Гастон не виноват в том, что я лишена радостей жизни, он не запихивал меня в чужой дом, где погибла невинная женщина. Напротив, помог, как сумел. Лишил нормальной пищи, возможности выйти замуж и родить детей, но уж после того, что я сама с собой сделала, это лучше четырех стен камеры… Нечего его демонизировать!

Просто сегодня мне очень обидно, ведь несколько лет назад я стала отчаянно мечтать о такой жизни, какую мы сейчас разыгрываем перед местными жителями. За последний год я десятки раз представляла, как, не открывая глаз, повернусь в кровати и наткнусь рукой на мужчину, не являющегося объектом задания. Сегодня это случилось. И хоть знаю, что ничего не изменилось и винить некого — отчего-то я ни разу за все утро не взглянула в глаза Гастона, предпочитая мысленно проклинать его всеми возможными способами.

Я сижу на полу спальни и перекладываю из чемодана в рюкзак вещи, которые могут пригодиться при первом осмотре концертного зала. Надо будет перенести их в студию, но для этого надо попросить о помощи, а мне совсем не хочется соваться к мужчинам со своими мелкими проблемами… даже меньше, чем таскать это полдня одной.

— Ты на нервах, — раздается голос от дверей, и я подпрыгиваю, лишь подтверждая сказанное.

— Немного, — отвечаю уклончиво.

Гастон закрывает дверь, подходит ближе и усаживается рядом, намереваясь слушать. Эдакий заботливый психотерапевт.

— В чем дело?

— Гастон, я сама разберусь, хорошо? Я знаю, что ты считаешь, будто после прокола на прошлом задании я нуждаюсь в пристальном внимании, но это бред. Нельзя все предусмотреть. Ладно комиссия, но почему этого не понимаешь ты?

Казалось бы, я все делала правильно, даже лучше, чем всегда. Ни разу не попалась на шпионаже, все успевала в срок, ни разу даже подозрительного взгляда не удостоилась… И сейчас, когда мне говорят, что я облажалась, я начинаю подозревать себя в шизофрении. Чего же я, по всеобщему мнению, не заметила?

— На прошлом задании не было прокола, — внезапно огорошивает меня он.

— Но ты… ты же… — задыхаюсь. — Вчера ты мне сказал, что это моя ошибка, и комиссия…

— Комиссии нужен виноватый, потому что они никогда не считаются с человеческим фактором. Но то, что ты была подругой мужчины, который не рассказывал тебе о своих криминальных делах означает одну из двух вещей: либо он тебе не доверял, либо дорожил. — Опешив, пытаюсь подобрать челюсть или хотя бы оторвать взгляд от светлых, до прозрачности, глаз Гастона. — Я долго копался в материалах, пытаясь понять, что мы упустили, но выяснил, что подвоха нет. Просто твой объект не был бессердечным придурком. Ты бросилась под колеса машины, чтобы задержать отъезд наркодельцов до прибытия команды перехвата. Выдала себя, но он все равно внес бешеный залог, чтобы присутствовать на инсценированных похоронах.

Подробности окончания прошлого проекта становятся для меня полной неожиданностью. Да, меня сбила машина, я отключилась, а проснулась в Новом Орлеане в знакомой реанимационной палате тайного медцентра, где заправляет Гастон. Мое внимание виртуозно переключили на другое: на состояние здоровья и проблемы с комиссией. Я знала, что задание выполнено, но как именно все закончилось, мне никто не сказал. Совместимые с жизнью травмы, эвакуация на вертолете, максимальные изменения внешности, неопределенное будущее. Таких потрясений хватило, чтобы забыть о человеке, с которым я провела целых восемь месяцев. И, кажется, сегодня впервые испытала к нему хоть какие-то чувства. Когда осознала, что являлась для него не просто игрушкой.

— Что ж, спасибо за вторую точку зрения, — отвечаю, стараясь не выдать, как удивлена собственной черствостью.

— Обращайся, у меня их всегда много.

С этими словами Гастон встает с пола и протягивает руку, помогая подняться мне.

Концертный зал стоит немного в стороне от остальных городских построек, видимо, чтобы любители декаданса сполна оценили мрачное великолепие его одиночества. Окружающая темная зелень оттеняет стены из темно-серого камня, местами даже вползает по ним и забирается в разбитые окна. По площади здание небольшое, но устремленное ввысь этажа на три, немножко готическое… При таких габаритах, должно быть, оно некогда было очень уютным, но нынче в плохом состоянии. То, что не сделало с ним торнадо, завершили годы бездействия. Однако страшным оно все равно не кажется. Напротив, вылезая из машины и закидывая на плечи рюкзак, я чувствую себя кем-то вроде Лары Крофт — человеком, посвященным в некую тайну.

Разумеется, ощущение длится недолго, поскольку у меня двое спутников, которые вовсе не склонны к ностальгическим настроениям. Они обмениваются короткими репликами, доставая из багажника вещи. Этого достаточно, чтобы нарушить зыбкую дымку романтики, окутывающую это место.

В помещении концертного зала темно и пахнет сыростью, но, судя по тому, что мне удается разглядеть, строили его с любовью. Не совсем понимаю, для чего потребовалось сохранять постройку (ведь сюда навряд ли часто ездят разного рода оркестры и труппы), но мне, как архитектору, эта мысль по душе. Было бы кощунственно оставить зал в таком виде. Лепнины и мозаики, витражи на окнах… Когда-то зал был очень красив. В попытке рассмотреть помещение получше, протягиваю руку к выключателю, но Лео перехватывает мое запястье.

— Решила нас всех угробить одним махом? — ехидно спрашивает он, указывая на дырявую крышу, а затем — на лужи на полу.

Да, говоря о том, что здание разрушено, люди не преувеличивали. Восстановительные работы займут несколько лет. Как бы не пришлось заниматься укреплением конструкции… С другой стороны, наша команда не задержится здесь на весь срок. Менять на полпути архитектора, конечно, задача не из приятных, но раз часть работ собирается спонсировать достопочтенный мистер Сайтен — моя совесть помалкивает.

Признаться, мне немного страшно: я пять лет не имела дела непосредственно с архитектурой и строительством. В рамках других проектов занималась вещами смежными, но сейчас — бесполезными. Дизайн, декор… даже художницей средней руки побывать успела. Будь Арчи жив, я бы обязательно ему позвонила, дабы посоветоваться, но его нет. И, возможно, к лучшему, что мы в маленьком городке, где никто никуда не спешит и мне не придется каждый день отчитываться о проделанной работе.

При свете фонариков, мы продвигаемся вглубь очень осторожно, стараясь избегать зон повышенной опасности. Направляемся в зал, пересекая вестибюль, хоть это и тянет на безумие, учитывая обломки крыши под ногами. Мы уже почти достигаем дверей одной из лож, как вдруг я замечаю на полу мел и резко останавливаюсь.

— С ума сойти, здесь играют дети, — бормочу, обводя фонариком классики.

— Такие места для них очень привлекательны, — отзывается Лео, хотя говорила я скорее с собой. — Надо оцепить территорию, причем как можно скорее, пока никто не пострадал.

— Думаешь, только мы сделаем запрос, нам пришлют квалифицированную бригаду? — спрашиваю с насмешкой. — Очнись, это ленивый маленький городок, где каждое изменение называют прецедентом, а жители готовы сделать что угодно, лишь бы уклад их жизни не менялся никогда.

— Ты предлагаешь пустить все на самотек? — слишком уже рьяно огрызается парень.

— У тебя есть дети? — догадываюсь внезапно, инстинктивно переводя фонарик на лицо Лео и заставляя его зашипеть. — Прости.

— Дочка, — бурчит раздраженно.

Мне стыдно за жгучую ревность, испытанную при этих словах.

— Философский вопрос: что лучше, не иметь, но потерять или не иметь вовсе, — декламирую, делая вид, что заинтересована исключительно орнаментом на потолке.

— Я сейчас расплачусь, — сухо отвечает Лео. — Ради общего блага, сделай вид, что стрелки твоих биологических часов не сходят с ума от паники.

— Вот козел, — бурчу себе под нос.

— Иногда я всерьез жалею, что некоторым нельзя зашивать рты, — с намеком говорит Гастон, заставляя нас раздраженно засопеть от недовольства.

Но, справедливости ради надо заметить, что это он крайне вовремя, потому что внезапно позади раздается ужасный грохот, и все, перепугавшись, оборачиваются. Я тут же совершаю мысленный подсчет того, как долго нас может слушать пришедший и едва не хлопаю себя по лбу. Нам нужно быть намного аккуратнее!

Три фонарика разом, будто лучи прожектора направляются на незваного гостя, который только что распинал в разные стороны обломки одной из колонн.

— Добрый денек, очень добрый, — пыхтит незнакомый мужчина, размахивая руками в попытке разогнать висящую в воздухе пыль, а потом и вовсе смачно чихает.

Присмотревшись повнимательнее, узнаю гостя. Сам мэр Андерсон пожаловал. Наш главный злодей, который пока ничего, кроме улыбки, у меня не вызывает. Для мужчины он невысок и уже немного расплылся в талии (на булочках миссис Марвелл, не иначе), но располагает к себе в момент. Интересно, сколько жизней мне нужно прожить, чтобы привыкнуть к мысли: мерзавцы, зачастую, безбожно обаятельны?

— Мэр Андерсон, — весело приветствует его Гастон, мигом забывая о перепалке… а еще о том, что пришел сюда не один.

Вот вам и примерный семьянин. У Лео даже смешок вырывается. А вы, наверное, после утренней сцены успели подумать, что Гастон у нас чуткий парень, да?

— Решили посетить нас? — спрашивает он и, наконец, вспомнив, что мы топчемся в паре футов позади, оборачивается, чтобы подозвать.

— Подумал, что вам не помешает провожатый, но Мэгги сообщила, что я, как обычно, опоздал, — посмеивается мэр. — А это, как я понимаю, миссис Сайтен и мистер Эверс?

— Совершенно верно. Моя Тая и ее брат Лео.

Моя Тая. Еще бы не его, если сам придумывал и имя, и внешность…

Гастон обхватывает рукой мои плечи и прижимает к себе, заставляя непритворно смущенно поморщиться. Ведем себя как солдаты: только кто-нибудь появляется на горизонте — смирно, а как наедине — вольно. То приторная сладость, то вагон иронии в отместку. Через пару дней Гастон втянется в игру, как и все, и сообразит, что в глазах посторонних подшучивание друг над другом не превращает женатых в притворно женатых, и процент розового счастья поубавится, но пока остается разве что терпеть чрезмерные нежности.

К счастью, мэр наших терзаний не замечает. Пожав руку Лео, он с почти детским любопытством принимается разглядывать мое лицо. Будто в такой темноте можно увидеть хоть что-то. Сама я с уверенностью готова утверждать только одно: Харви Андерсону больше пошли бы смешные штаны на подтяжках и курительная трубка, чем деловой костюм.

— Теперь я понял, почему моя дочь с таким восторгом о вас отзывается, миссис Сайтен, — рассеянно бормочет мэр, грозя мне пальцем, и без малейших плавных переходов переключается на совершенно иную тему: — Какая огромная удача, что вы согласились нам помочь! Мы уже и не чаяли кого-нибудь найти. Работы много, а вознаграждение скромное, но это все, что у нас есть. В администрации никак не ожидали, что весь город единодушно проголосует за восстановление зала. Думали уже снести, чтобы дети не пострадали — им здесь как медом намазано! — но встретили такой бурный протест, что выбора не осталось.

Я кошу глазом на Гастона, который кивает с самым невозмутимым видом. Молчит. Значит, слово за мной.

— Поработать над таким проектом — редчайшая возможность, — говорю, не кривя душой. — Руки чешутся приступить.

А мэр Андерсон причмокивает губами:

— Похвально-похвально, — и похлопывает себя пальцем по щеке, будто размышляя, под каким соусом подать неприятные новости. — Но дело в том, что существуют некоторые сложности со сбором строительной команды, и всерьез можно будет заняться помещением только на следующей неделе… Вам ведь понадобятся дополнительные руки, не так ли? — и, не дожидаясь ответа: — Кстати сказать, я пришел за тем, чтобы пригласить вас на ужин к нам домой. Никаких особых приготовлений не нужно. Просто дружеские посиделки в тесной компании «своих». В восемь. Заодно и обсудим все, что вам может понадобиться.

— Конечно, — соглашаюсь. — С огромным удовольствием.

— В восемь, — напоминает он еще раз, указывая на свое запястье с часами. — Отказы не принимаются!

И он уходит. А я в очередной раз задаюсь вопросом: как такой рассеянный добряк может быть нашим вселенским злом? Хотя, может это маска? Мэр действительно пытается втереться в доверие, возможно, Гастон прав, и это не из вежливости, а ради денег?

— Сюда, — кричит Лео. — Я нашел распределительную коробку. Судя по ее виду, здесь все замкнули еще до нас!