Небеса будто прорвало, дождь не желал прекращаться. Поэтому мы засели в доме, стараясь как можно меньше попадаться друг другу на глаза после устроенной Гастоном пропесочки. Лео получил отнюдь не меньше моего, понятия не имею, за что, но и знать не хочу. То, что разбор полетов не был коллективным, приятно. Ну нас здесь есть координатор проекта, вот и пусть координирует. Конечно, навряд ли меня бы усадили на стол и раздели при третьем лишнем, но я восприняла случившееся куда спокойнее, чем рассчитывал наш куратор, и не думаю, что простая пропесочка расстроила бы меня меньше. Просто жто тело, которое больше не мое собственное, стало походить на вторую кожу. И вместо злости, на которую был расчет, я испытала лишь адское возбуждение. Чтобы не думать о случившемся, мне пришлось провести весь субботний вечер за переводом старого проекта концертного зала в электронный вид. Пробный полет на новенькой дизайнерской студии прошел нормально, и это чуть-чуть расслабило меня.

Легла я поздно, когда Гастон уже спал, но заснула далеко не сразу. Мучилась ехидным вопросом: начиная с какого количества пластических операций отношения хирурга и пациента из извращения переходят в инцест? Было обидно видеть, с каким наслаждением он разглядывал собственное творение… Раньше я такого за ним не замечала. Наверное, во мне было нечем восхищаться. Небольшая грудь, не слишком тонкая талия, про ноги вообще молчу — слишком больная тема… Сейчас картинка для глаз намного более впечатляющая, но заплатить за это пришлось немалую цену. Я к ней не была готова.

Когда я проснулась утром, Гастона уже не было. Остался только запах. Мужской и холодный. Ментоловый. Оказалось, его достаточно, чтобы освежить притупивышиеся за ночь вспоминания. И я бы хотела сказать, что встала и ушла, но нет: вместо этого, я схватила соседнюю подушку и прижала ее к лицу, наслаждаясь.

С тех пор запах будто впитался в поры. Я чувствовала его в каждом уголке дома, на себе и одежде, где его не могло быть, а теперь и в машине, где он невероятно удачно смешивается с цитрусом и табаком знакомого парфюма. Знаю, что это бред воспаленного воображения, но на то оно и воспаленное, чтобы докучать сверх меры. Во имя сохранения рассудка, поднимаю повыше ворот шерстяного свитера и зарываюсь в него носом.

— Тебе холодно? Можно включить печку, — тут же замечает Гастон. Вот ведь внимательный нашелся. Ни единого действия не пропустит. Хотя, это профдеформация так сказывается.

— Не нужно. — Но в тему углубляться отказываюсь. — Так кому из вас пришла в голову идея пострелять по тарелкам в таком тумане? — спрашиваю, выныривая из ворота и пытаясь расслабиться и не теребить кольца. Сегодня дошло до того, что ободок соскользнул с пальца и чуть не провалился в шов между паркетными досками… Вот было бы здорово объясняться, почему я ковыряюсь отверткой в полу прихожей….

Но это уже прошлое, а сейчас проблема другого рода: двое мужчин с сомнительным прошлым и густой туман, напоминающий вату, устилающий землю. Не то, чтобы я параноик, но, если вдуматься, очень удобно.

— Мне, — отвечает Гастон. — Я давно не стрелял. А в следующие выходные Андерсон, как ты помнишь, пригласил нас на охоту. Да и тарелки летают достаточно высоко, чтобы туман не доставлял неудобств. А в чем дело?

— В том, что я закономерно боюсь мужчин с оружием.

Гастон поворачивается ко мне, на пару секунд позабыв о дороге и вглядывается в лицо. В такие моменты я сильно стараюсь над покер-фэйсом, но прямо-таки чувствую, что выгляжу забавно до нелепости.

— А тем более мужчин с оружием в тумане, — добавляю, сдаваясь.

Клянусь, я хотела отказаться ехать с ними, но уже перегнула палку своими капризами и посидела за это на столе топлес. Гастон, конечно, не монстр, но и не ангел. Учитывая характер наших взаимоотношений, однажды я все равно узнаю, где граница его терпения, но пусть лучше это будет случайно. В общем, решив быть паинькой, я покорно натянула резиновые сапоги до колен и молча залезла во внедорожник.

— Женщины, по-твоему, лучше? — фыркает от смеха Лео с заднего сидения.

— Мы меньше подвержены ярости.

— Зато панике — больше, — огрызается он не в меру ретиво.

Я уже открываю рот, чтобы спросить, кто из представительниц противоположного пола так ему насолил, но Гастон закатывает глаза:

— Не спрашивай. Поверь, этого ты знать не хочешь, — и, помолчав. — Слушай, парень, да ведь с тобой в разведку совсем никак. Сам не заметишь, как Родину продашь.

— Брехня, — фыркает Лео.

Усмехнувшись, оборачиваюсь.

— Да ты же бесхитростен, как ребенок. Даже не разозлишься толком.

— Ты ничего обо мне не знаешь! — огрызается.

— В каком звании ушел? Сержант? Уорент? — по приоткрытому рту понимаю, что угадала. — И войска, конечно, сухопутные.

— Ты ей рассказал? — искренне оскорбляется Лео.

— Не-е-ет, — тянет Гастон, неприкрыто наслаждаясь происходяшим. — Но если хочешь, чтобы тебя не раскусывали с полпинка, поменяй прическу.

Лео невольно тянется к волосам и задумчиво проводит по ним ладонью. И я оказываюсь вынуждена признать, что не зря нас так долго учили разнообразным тонкостям. Я бы никогда не стала стричь волосы только из соображений удобства. Как можно меньше личных причин. Как можно меньше свободомыслия… Этому парнишке еще предстоит школа адаптации.

Выныривая из пролеска, куда съехали с основного шоссе, мы видим огромное пустынное поле, укрытое облаком тумана. Гастон осторожно паркуется рядом с машиной, припаркованной у единственного здания на всем поле. Справедливо предполагаю, что здесь обитает владелец стрельбища. В попытке сориентироваться, оглядываюсь по сторонам, но ничего не разобрать.

— Как в фильме ужасов, — ворчу себе под нос. — Стелящаяся по земле молочная дымка тумана, серо-зеленое обшарпанное здание, едва виднеющиеся кроны деревьев… и распластанное тело, которое будет обнаружено не раньше, чем прояснится.

— Кинг бы тобой гордился, — насмешливо тянет Гастон и вылезает из машины.

Вздохнув, следую его примеру и под аккомпанемент хлюпающих сапог направляюсь к домику, где скрылись мужчины.

— …то есть вышка у вас всего одна? — слышу разговор Гастона со смотрителем стрельбища, едва успеваю войти в здание. Не обращая ни на кого внимания, оглядываю помещение. Но внезапная тишина заставляет обернуться.

— Она с нами, — раздраженно осаждает пялящегося на меня работника Гастон, и я подхожу ближе к своим спутникам, намереваясь ходить за ними хвостом, пока мы отсюда не уедем. Мне совсем не нравится это место и его владелец.

— Мистер Сайтен, вторая вышка сломалась три месяца назад, а поскольку весь городской бюджет нынче направлен на дела вашей супруги, — и окидывает меня недоброжелательным взглядом. — Ремонтировать ее никто не собирается.

Значит, стрельбище тоже принадлежит городу.

— Проще говоря, для приезжих растратчиков городского бюджета мест нет? — интересуется Гастон, вроде, и с юмором, но отчего-то хочется его ущипнуть, чтобы пришел в себя. Он, кажется, велел мне не портить отношения с местными жителями.

— Я поговорю с судьей, — оскорбленно отвечает неприятный тип. — Возможно, он позволим вам присоединиться.

Он уходит, смешно вздернув голову, а мужчины провожают его злыми взглядами.

— Здесь судья Праер? — спрашиваю шепотом, стоит двери захлопнуться.

— Удачно, — предвкушающе сверкает глазами Гастон.

— Надеюсь, ему ты понравишься больше. — Честно, я пыталась сдержать этот порыв, но впервые вижу человека, который ухитряется невзлюбить Гастона с одного взгляда, и не могу пропустить такое.

Однако, мой незрелый порыв даже не комментируют. Куратор смотрит на меня несколько секунд, а затем усмехается самому себе и отворачивается.

Неприятный смотритель стрельбища отсутствует не меньше пяти минут, но возвращается с толстым приземистым пожилым человеком, который настолько давно обременен властью, что это читается в его манерах. Он держит королевскую осанку, несмотря на внушительный живот, и довольно улыбается. Ну точно кот, объевшийся сметаны.

— Мистер Сайтен! — восклицает он востороженно. — Мечтал-мечтал.

И покровительственно пожимает ладонь Гастона обеими руками.

— Судья Праер, как я понимаю, — тут же включается наш куратор в игру, неотразимо улыбаясь. Спорю, смотритель стрельбища захлебывается злостью, наблюдая эту картинку.

— А это ваша супруга? — спрашивает судья, заинтересованно, но прохладно смеряя меня взглядом. Невольно вспоминается, как его дочурка вешалась на Гастона. Он в курсе? Мне кажется, что в курсе.

— Совершенно верно.

На этом знаки внимания от судьи заканчиваются, и он полностью переключается на Гастона. До Лео очередь не доходит вовсе. Терпеть не могу таких типов.

— Слышал, вы хотели присоединиться ко мне и пострелять. Разумеется, с удовольствием. Мне тарелок не жалко.

Мы с Лео обмениваемся многозначительными взглядами. Изображать мебель при светской беседе двух снобов никакого желания. Но судья может оказаться полезным, и нам придется присутствовать.

— Продли на час и запиши на мой счет, — велит судья мрачному смотрителю стрельбища, чертя рукой что-то вроде подписи прямо по воздуху. — Харви мне уже о вас рассказал.

Последняя фраза обращает на себя внимание. Они с Андерсоном, значит, друзья. Не странно. Если Праер так высокомерен, с кем ему якшаться, как не с мэром города?

— Только интересно все-таки, с чего вы сюда переехали?

— Знаете, иногда возникает желание что-нибудь поменять…

— О, так не бывает, только если не все хорошо, — отмахивается судьбя.

— Вы правы, — легко соглашается Гастон. — Кое-что случилось, и я решил, что нам нужно взять отпуск.

— Семейные проблемы? — подозрительно щурится судья, и я снова вспоминаю фанатичный взгляд Донны, который был заметен даже из окошка дома. Спорю, они с отцом близки и в жизни, и по убеждениям. Осторожнее, Гастон.

— Дело не в этом. Год назад Тая попала в аварию…

— Да вы что! — оборачивается судья и изучает меня, видимо, на предмет парности конечностей. — Безумно рад, что все обошлось!

Скрипнув зубами, как можно искреннее благодарю Праера. Но мне не понравилось отклонение от легенды… А тем более нелогичность откровенностей с посторонним человеком.

— В общем, я решил, что нам не помешает свежий воздух, да и вообще отдых после непростой реабилитации…

Стараюсь отключиться от этого вранья. Однако обмен приторными любезностями не прекращается ни на минуту. Приходится прилагать усилия, чтобы сдержать зевоту… Только первый выстрел, который делает Лео, разбивая тарелку на осколки, выводит меня из состояния полусна. Он это делает играючи, почти не целясь…

— Чудесно, молодой человек! — комментирует судья, потирая ладошки. Оказывается, к одаренные у судьи тоже котируются.

— Спасибо, — ровно отвечает Лео, который, как и я, далеко не в восторге от Праера. — Стреляешь? — спрашивает он Гастона.

— А ты уже устал?

— Ты же мечтал вспомнить, как это делается, — подкалывает Лео нашего куратора. — Очевидно, что я в напоминаниях не нуждаюсь.

— Позер, — хмыкает Гастон, вызывая у меня улыбку, а затем начинает крутить в руках ружье.

— А вы, миссис Сайтен, как здесь обустроились? Приступили к восстановительным работам?

— Мэр Андерсон обещал обеспечить меня строительной бригадой к полудню понедельника, пришлось взять вынужденную паузу.

— А не напомните, где вы до этого работали?

Пренебрежительный тон и провокационный вопрос вызывают у меня злость. Отчасти потому, что подозрения более чем заслужены.

— Вы имеете в виду до того, как вынуждена была взять отпуск по состоянию здоровья? — В этот момент Гастон прицеливается, но я вижу, что внимательно слушает. — Так случилось, что мой наставник, — не без злорадства вижу, как Гастон мажет мимо тарелки. — Взял меня под свое руководство сразу, как только я получила достаточную квалификацию. Он был очень и очень востребованным архитектором, и, будучи его ассистентом, я побывала на очень интересных проектах. Сначала мы строили мост в Нью-Йорке, затем отправились проектировать стадион в пригороде Лос-Анджелеса. Но, в конце концов, он меня отпустил в вольное плавание. — Это является чистой правдой. — С тех пор я занималась непосредственно реставрацией. — А вот это уже вранье. Меня насильственно заставили сменить специальность на дизайн, чтобы сложнее было провести параллели.

— В Новом Орлеане, — заканчивает за меня Гастон, заряжая ружье для нового залпа. — Невероятная удача. Иначе я бы ее никогда не поймал.

Невольно вспоминаю состряпанную аналитиками сказочку о Тае Эверс и Гастоне Сайтене. Эти двое людей встретились на выставке картин Арчибальда Харлоу (пусть и безуспешно, но он действительно выставлялся), однако довольно долгое время виделись только благодаря общему знакомому. Несмотря на сходные вкусы и взгляды, в вопросе взаимного интереса решающей оказывалась разница в возрасте. Пока Тая не вернулась с очередного проекта Арчибальда (без него) и не встретилась случайно в одном из кафе со своим будущим мужем. Они поделились друг с другом последними новостями и договорились поужинать еще раз. А затем все переросло в очень бурный роман, и через несколько месяцев счастливая пара обменялась кольцами на скромной церемонии в местной церкви.

Читая это, Элизабет Дженнсен ужасно завидовала Тае Эверс.

— Это… интересно, — потирает подбородок судья.

Раздается выстрел, и следующая тарелка разлетается на осколки.

— Так держать! — восклицает судья, потирая ладошки. — Теперь я спокоен за предстоящую охоту.

— Вы тоже на ней будете? — интересуется Гастон.

— Мы с Андерсеном уже лет пятнадцать охотимся, — отмахивается судья. — И бросили бы, вероятно, да что еще здесь делать? — и начинает раскатисто хохотать.

Гастон и Лео многозначительно переглядываются и обмениваются едва заметными кивками.

Стрельба удалась. Нам очень повезло встретить судью именно сейчас. Я знала, что они с Андерсеном общаются тесно, но про многолетнюю охоту — нет. А в нашем случае это может быть очень важно. Поэтому расклад немножко изменился, и пока Гастон будет приглядывать за Андерсоном, Лео займется Праером. Когда последний услышал о новом задании, он вздохнул с облегчением. Это пришлось ему по душе больше, чем соблазнение строптивой Кили.

Во второй половине воскресенья снова пошел дождь, дабы немножко отвлечься от мрачных настроений, я взялась исследовать содержимое коробок, расставленных по студии, и внезапно обнаружила патефон с пластинками. Следующие два часа я слушала джаз и читала материалы проекта, ломая глаза при свете свечей, а потом меня раскрыли и ограбили: папку отобрали, найденный предмет гордости унести. Но, в качестве компенсации зажгли камин, откупорили бутылку белого вина и пригласили на дружеский покер. Как и предполагалось, с картами у меня не сложилось, но вечер это не испортило, и под конец мероприятия я предоставила мужчинам состязаться друг с другом, а сама стала перебирать пластинки и следить за углями в камине. И было так уютно и весело. Было что-то магическое в том, что никто не включил телевизор и не потребовал воспользоваться стереосистемой вместо того, чтобы мучиться со старым аппаратом, или сменить музыкальное сопровождение.

И на короткий момент меня посетила дурацкая идея, что, может быть, этого достаточно? Ведь не все плохо. Кто у меня есть, кроме команды? В конце концов, без нее я стану еще более одинокой и никому не нужной.

А затем я напомнила себе, что вино — плохой помощник в принятии судьбоносных решений.

По этой причине было решено «не выспаться». Я встала, съездила за булочками миссис Марвелл, но отказалась завтракать с мужчинами и легла спать дальше. Ни к чему нам сближаться еще больше. Мы на задании, четких указаний по поводу досуга у меня не имеется.

В кофейнике горячий и отлично сваренный кофе. Ароматный, подсоленый, терпкий и пикантаный. Обидно признавать, но Гастон варит его в разы лучше меня. Это точно он, потому что Лео на пробежке. На улице мерзко, но решительного парня и стихийное бедствие не остановит.

— Думаешь, строители придут в такую погоду? — спрашивает куратор, заходя на кухню и облокачиваясь на разделочный стол.

За окном пейзаж серый-серый. Совсем безрадостный. Дождь ненадолго прекратился, но влажность душит, с деревьев не перестает капать. Все дорожки размыло, и единственная подходящая обувь — резиновые сапоги. Небо затянуто чуть розоватыми тучами, среди которых ни лучика солнца не мелькает. Одна лишь мысль о том, что придется натянуть куртку и ступить в холодную слякоть требует немалого мужества.

— Не знаю, как они, но мне точно придется, — вздыхаю.

— Там даже навеса нет. Только дырявая крыша, готовая развалиться в любую минуту.

— Профессиональные издержки, — пожимаю плечами. — Не переживай, я привыкла. В Сиэтле часто идет дождь.

— Ах да, для тебя, как и для всех местных жителей, я изнеженный южанин.

Пытаясь скрыть смешок, подношу к губам чашку.

Немножко диссонирует, что я разгуливаю по дому в халате с широкими рукавами, а Гастон полностью одет в светлые брюки и рубашку. Явно не собирается показываться на стройке. С другой стороны, делать ему там нечего. Это наше с Лео задание. Пусть сидит дома в тепле и сухости и координирует проекты. В этом от него толку куда больше.

Вздохнув, ставлю недопитый кофе на стол.

— По поводу Мэгги. Ты сказал, что мне нужно исправить субботний прокол, — и, откашлявшись: — Сейчас без пяти десять.

Гастон вопросительно изгибает бровь, а я подхожу ближе и берусь за пуговицы его рубашки. Гастон не делает попытки отстраниться, а значит воспринимает ситуацию нормально. И все равно мне не по себе. Самообладание ищет трещинами, и пальцы плохо слушаются. Держаться с должным профессионализмом непросто. Хотя всего-то и нужно, чтобы экономка вошла в дом и увидела, нежную семейную сценку с милующимися супругами. Я пытаюсь не опускать глаза от лица Гастона, но когда он проводит пальцами от моего подбородка к уху, не выдерживаю и скольжу взглядом ниже. По его губам, по виднеющейся в разошедшихся полах рубашки тугой коже… Каждый вечер мне ужасно хочется провести по его груди пальцами, но я себе этого не позволяю. Лишь задаюсь вопросом: зачем настолько красивые люди существуют в реальности, без операций и тяжелой работы над собой? Чтобы другие чувствовали себя ущербными? Чтобы наивно убеждали себя в том, что им может достаться хоть кусочек совершенства? Не понимаю, как могла быть когда-то настолько глупой…

Гастон наслоняется и касается губами моих скул — там, где еще недавно ласкали кожу пальцы. Легкие поцелуи сводят с ума… Так странно, но в ямочке под ухом они невероятно сладки. Сама не заметив, прижимаюсь к груди Гастона всем телом, лишь краем сознания понимаю, что это в мои намерения не входило. Я не хочу отстравняться. Я не помню, когда в последний раз ласки мужчины не вызывали у меня отвращения, когда я была не с объектом задания. Раньше пробовала найти себе хорошего, милого парня, но идея оказалась ужасной. Если не можешь объяснить, почему срываешься с места раз в несколько месяцев, а потом пропадаешь на целый год (или больше) или вообще возвращаешься с новым лицом из ниоткуда, встает закономерный вопрос: что за фигня с тобой творится, Лиззи? И у меня нет ответа.

— Ну и где Мэгги? — едва нахожу силы выговорить.

— Сейчас придет, — хрипло отвечает Гастон, но звучит так, будто это банальная отговорка.

Не успеваю об этом подумать, как он развязывает пояс моего халата, притягиват ближе, но, передумав отталкивает и стягивает с груди кружево бюстгальтера. И я тоже, справившись с последними пуговицами рубашки, добираюсь до горячей кожи. Секунда привыкания к зрелищу, и вот мы уже сплетаемся в объятиях, зарываясь пальцами в волосы друг друга, впиваясь в тела в попытке стать ближе. Поцелуи становятся все более рваными, недостаточными. Не успев опомниться, оказываюсь на островке кухни и совсем без воздуха в легких. Какой-то частью разума я понимаю, что совсем не это планировала, но подумать не получается — мы слишком спешим. С такой скоростью разгона нам пяти минут хватит на два раза, как бы прискорбно ни звучало.

— Я видел, как ты пьешь таблетки. Но если собираешься использовать какую-нибудь еще отговорку, у тебя последняя возможность, — хрипит Гастон.

— Не собираюсь, — отвечаю едва слышно.

Он расстегивает пояс брюк и входит резко до боли. У меня на глазах даже слезы выступают. Гастон что-то шепчет и стирает их пальцами, выдерживая паузу, но недолгую. На долгую нет ни времени, ни терпения. Учитывая обстоятельства, пунктуальность Мэгги нам уже не на пользу. Как все быстро перевернулось с ног на голову.

Кухню чужого дома наполняют стоны и шумные вдохи. От толчков отставленная полупустая чашка с кофе, который теперь смешался на наших языках, приближается к краю стола, но черт бы с ней. И когда в теле нарастает напряжение, за мгновение до разрядки, я слышу звон бьющегося фарфора, которому тут же вторит мой крик и хриплый мужской стон. И еще один, и еще. Каждый чуть тише… Пока не замирают последние отголоски до боли острого удовольствия. Полное опустошение.

На часах десять ноль две, открывается дверь.

Отмерев, вскакиваем, как можно быстрее начинаем приводить в порядок одежду. Но если мне достаточно запахнуть халат, то Гастон спешит застегнуть пуговицы на рубашке. Учитывая обстоятельства, у него получается не так плохо, как могло бы быть.

— Доброе утро! Прошу прощения! Я дико извиняюсь за опоздание. Эти лужи… — доносится из прихожей голос экономки.

— Не туда! — шиплю, заметив, что Гастон вставляет пуговицы не в те петли.

— Проехала по чему-то, и даже не заметила, как пробила колесо! Только когда машину повело обнаружила. Ребята помогли подкачать, чтобы я до вас доехала, но…

— Я посмотрю, Мэгги, — кричит Гастон, и я присоединяюсь к его попыткам привести одежду в подобающий вид. — Ни о чем не беспокойтесь.

Женщина появляется на кухне в тот момент, когда мы уже одеты, но разве скроешь красноту на коже, взъерошенные волосы или кровавые крапинки из царапин на спине Гастона, которые отчетливо видны на светлой рубашке? Растерянные, взъерошенные, плохо ориентирующиеся в пространстве. Простор для фантазии очень скромный.

Чтобы немая сцена не затягивалась, говорю непопад:

— Кажется, я разбила чашку.

— О, не переживайте, я уберу, — отмахивается Мэгги, заинтересованно на нас поглядывая.

Думаю, еще пара часов, и ни один человек в городе не усомнится в крепости уз между супругами Сайтен.

— Ммм… мне нужно собираться на работу, — выдавливаю.

— А я сейчас переоденусь и взгляну на вашу машину, — улыбается Гастон, к которому уже почти вернулось самообладание.

Он собирается со мной в спальню. Нет бы хоть минутку дал на размышления… Если предложит «обсудить случившееся», я и отправлю его сходить в прогулку по местам, о которых леди знать не погалается.

Копаясь в шкафу в поисках темной одежды, которую на жалко испачкать, я размышляю о том, что жизнь меня ничему не учит. Только стоит чуть-чуть заинтересоваться мужчиной, как я начинаю творить глупости. И ладно бы по разу на каждые грабли, но я же прилежная ученица: всегда закрепляю материал!

Слов нет, чтобы передать, как я зла на саму себя. На этом задании от меня требовалось так мало: начать реставрационные работы, помочь Гастону втереться в доверие местной публики. И куча приятностей: красивый дом, новенькая студия, свежий воздух… Не нужно никого соблазнать, часами выпрямлять волосы и приклеивать накладные ресницы, да даже стринги носить не нужно… Но не проходит и недели, как я трахаюсь с Гастоном прямо на столе, зная, что в любой момент может явиться экономка! Как можно быть такой идиоткой? Я же лучше всех знаю, что в этой жизни за каждый вдох приходится платить.

— Тебе нужно переодеть рубашку, — скупо бросаю, доставая из шкафа очередную старую кофту.

— Спасибо, — отвечает Гастон, пытаясь заглянуть через собственное плечо и понять, что не так с его гардеробом.

Сдавшись на милость физиологии, не позволяющей повернуть голову на сто восемьдесят градусов, Гастон стягивает рубашку через голову. Я изо всех сил стараюсь не смотреть, а еще дико завидую его самообладанию! Десять минут назад он, забыв обо всем на свете, имел меня прямо на кухонном столе, но будто не испытывает эмоций по этому поводу. У меня так не получается, особенно когда я вижу, что все его плечи исцарапаны моими ногтями.

— Мне не больно, — замечает он мой взгляд. — Во всяком случае, стоит потерпеть.

Стоило! В прошедшем времени. Похоже, придется внести ясность.

— Гастон, слушай, я сорвалась. И этого не повторится, — пытаюсь расставить все точки над «i», причем как можно быстрее.

Однако мой ответ чем-то его не устраивает, и Гастон оказывается рядом, настолько близко, что я отступаю и прижимаюсь к открытой дверце шкафа, боясь вздохнуть. Не потому, что этот мужчина может сделать мне больно. Просто я уже не маленькая, глупенькая девочка, которая не несет ответственности за свои поступки. Так отчего многолетние принципы слетели с меня подобно ненужной шелухе? Как себе доверять после случившегося? Рядом с Гастоном я снова схожу с ума множеством разных способов. Эмоции сметают остатки здравого смысла. Страх, трепет, благодарность, боль предательства, желание. Только справляюсь с одной, как в фокусе оказывается другая. Назначать меня на этот проект было ужасной идеей.

— Значит, сорвись еще раз, — тихо говорит Гастон, а затем хватает с вешалки первую попавшуюся футболку и уходит.