Как нетрудно догадаться, мэр Андерсон — человек, который все делает с размахом, и Лео с Гастоном уехали на охоту с самого утра и до вечера воскресенья. С палатками, с ночевками и истинно мужскими разговорами. Я проводила их утром и, дабы не скучать в одиночестве, отправилась осуществлять мечту — покупать велосипед. Приобретение порадовало, и весь прошлый день я обкатывала обновку. Сидеть в четырех стенах не было никаких сил, а посмотреть на улицы и их обитателей никогда не мешает. Сегодня, несмотря на побаливающие от непривычной нагрузки ноги, я хотела продолжить, но, как ни странно, проснулась с решимостью не подчиниться приказам куратора. И, потратив не меньше часа на сборы, я села на свой новенький велосипед и поехала в больницу. Гастон может говорить что угодно, но я точно знала: есть простой, как мир, способ избежать проблем со строителем… и он по моей части.

Понимала, что поступаю не слишком хорошо, но на войне, как на войне. Страх так и подталкивал в спину. К счастью, я не прогадала, поставив на утреннюю мессу и старомодную привычку жителей посещать дом Господа по воскресениям. По крайней мере миссис Лайт в больнице не было, а именно на нее отсутствие я рассчитывала.

Мое беспокойство росло и крепло со вчерашнего дня, когда Мэгги сообщила, что Винс Лайт пришел в себя. Она прятала глаза и мямлила больше обычного, из чего я сделала вывод, что беда не обошла нас стороной, а всего дожидается своего часа. Я не собиралась сидеть сложа руки, как советовал Гастон, тем более учитывая, что такие проблемы решаются весьма просто… учитывая мою специализацию в команде.

И тем не менее, глядя на Винса сквозь окна палаты, я позволяю себе минутное сомнение: от самой себя противно, что придумала такое, но, увы, это в моей практике не впервые. Я не вернусь в тюрьму из-за ошибки Лео. Капелька фальшивого флирта не равна трем отобранным жизням или даже падению всей команды. Это я для себя решила уже давно. Не горжусь, но иногда приходится выбирать из двух зол…

Пока не изменила решимость, толкаю дверь.

— Миссис Сайтен, — натянуто улыбается парень, поворачивая ко мне голову.

Он сидит в кровати и выглядит весьма неплохо, что чуточку приглушает мою совесть.

— Доброе утро. Я зашла узнать, как вы себя чувствуете, — говорю, старательно избегая покровительственных ноток голосе. Если моя цель — понравиться Винсу, то не стоит вести себя, как его мамочка.

— Я в порядке. Благодарю, — цедит он неохотно. — Но не стоило приходить.

Что ж, чутье меня не подвело, и Мэгги действительно было неловко общаться со мной после всех слов, которые наговорила ей про нас миссис Лайт. Осталось выяснить, кто именно настроен негативно: сам парень или все дело в его матери?

— Полагаете, вы лучше меня знакомы с моей совестью? — спрашиваю насмешливо, стараясь привлечь его внимание. — Не беспокойтесь, если проявите достаточную твердость духа, этот визит не поколеблет вашу ненависть ко мне и всей моей родне.

После этих слов он едва заметно улыбается и отворачивается, дабы не выдать, насколько его позабавили мои слова.

— Я пришла, чтобы справиться о вашем состоянии и спросить, что вы видели, прежде чем произошла авария. Я не меньше вашего хочу знать правду.

Понимая правомерность просьбы, он вздыхает и начинает рассказывать:

— Если вы хотите, чтобы я назвал однозначного виновника случившегося, то не выйдет. Было много факторов риска. Я видел, как ребята на крыше грызлись по поводу креплений. Этот Эверс… — и, смутившись, — Ваш брат лез под руку, как всегда пытался командовать. Он так достал ребят, что его отпихнули. Они грузили шифер и злились, переругиваясь, отвлекались. Я думаю, просто недоглядели и слишком много положили в короб. А затем кран качнулся сильнее обычного, и шифер съехал, треснул и упал.

— А бригадир где находился?

— Внизу. Мы принимали груз, — неохотно отвечает парень.

То есть Лео действительно не участвовал в погрузке материала и был прав по поводу крана, но, самое смешное, что несмотря на отсутствие ответственности за индцинент, винят его. Потому что он путался под ногами и пытался все контролировать. И мне ли не знать, как раздражает людей эта манера внезнайки. С самого начала проекта он щедро осыпает окружающих презрением, будучи уверен, что сам сделал бы лучше. Надо попросить Гастона вправить ему мозги!

— Спасибо, — говорю искренне и, решившись, задаю вопрос, который является чуть ли не самым важным: — Как ваши ноги?

Но парень лишь отворачивается от меня, не отвечает.

— Винс, я говорила с одним хирургом, — признаюсь. Не обязательно уточнять, что пластическим. — Он говорит, что это не страшно. — Перевираю я слова Гастона.

— Слушайте, миссис Сайтен, — вдруг поворачивается он. — Я практически уверен, что никто не влепит иск ни вам, ни вашему брату. Можете не беспокоиться и не прыгать вокруг меня. Это ничего не изменит.

— Рада, что у вас сложилось обо мне абсолютно правильное мнение. Радушие местных жителей потрясает воображение, — фыркаю и закидываю на плечо свой рюкзак. — Что ж, выздоравливайте, мистер Лайт. Не смею более докучать своим присутствием.

На самом деле я не зла на него. Любой бы на его месте рвал и метал, но чувство вины — мощный двигатель. И я надеюсь на него надавить. Пусть подумает о том, как со мной поступил, пусть подумает обо мне. Это самое первое, это — начало. А я пока буду молиться, чтобы куратор не убил меня за самоуправство. Ехидно усмехнувшись, представляю лицо Гастона, когда он узнает все, что его компаньоны по проекту натворили за последние несколько дней. Мне даже интересно, пострескается ли его ледяная скорпула под напором праведного гнева. Надеюсь, что да, это было бы интересно.

Но подстраховаться и выполнить его последнее поручение будет не лишним, и потому, отъезжая от больницы, я сворачиваю не домой, а к жилищу к рыженькой дочери мэра. Вчера я уже проезжала около ее дома, но машины на месте не было. Может, сегодня повезет?

Кили видно с дороги даже сквозь прутья забора. Она возится в саду в каком-то нелепом красном платке в горошек и старой одежде. В перчатках, с лопаткой. Чуть-чуть помедлив, слезаю с велосипеда и стучу в калитку.

— Тук-тук, — говорю, когда Кили открывает мне створку. — Мне кажется, или главная модница города ковыряется в земле, повязав на голову платок по моде пятидесятых?

— Ой, Тая, — смеется она, но немножко невесело. — Мода в такие места не заезжает, а мне нравится ковыряться в земле, — говорит она, вытирая пот со лба рукой и оставляя грязный след. Это вызывает у меня улыбку. — В этом нет ничего зазорного. На будущий год здесь снова появятся цветы, и у меня будет самый красивый садик во всей округе. Предлагаю вам на это дело посмотреть, — говорит она луково, как и все остальные сомневаясь в том, что мы доживем в таких суровых краях до следующего года.

— Обязательно взглянем, — говорю на автомате, содрагаясь от мысли, что придется жить с Гастоном под одной крышей в течение такого длительного времени.

— Вот и чудно, — широко улыбается Кили, явно не поверив. — Смотрю, вас можно поздравить с обновкой.

— Давно мечтала о велосипеде, но ритм жизни Нового Орлеана обязывает иметь машину. А здесь — в самый раз. Слышали, наверное, о Винсе Лайте, — перевожу тему.

— Я уже говорила об этом с начальником полиции, — отмахивается Кили. — Он, конечно, зануда, но не дурак и не склонен с поспешным выводам. Главное, не накаляйте с миссис Лайт. С тех пор, как ее муж погиб, она помешалась на своем ребенке. Мать-одиночка со стажем, которая всегда защищает своего ребенка. От этого так просто не отмахнешься.

Понятно. Пудель миссис Лайт, с которым я имела честь познакомиться два дня назад, превратилась в питбуля, яро защищающего потомство. Ничего удивительного. Точнее нет — удивительно — что мы все еще при головах. Уверена, я бы на ее месте не была так разумна. В конце концов, моя судимость не за красивые глаза, а именно за бреши в самоконтроле.

— Спасибо за информацию. Кили, в общем-то, я заехала к вам, чтобы кое-что спросить… После инцидента на стройке Гастон задумался о страховках. Может, подскажете надежные компании Мичигана?

— Конечно, — кивает она. — Может… может, зайдете на кофе. Мужчины ведь еще не вернулись с охоты, не так ли? Составьте мне компанию.

— С удовольствием, — соглашаюсь, радуясь любой возможности узнать хоть что-то.

Поскольку погода хорошая, Кили решает накрыть стол во дворе. Не проходит и пятнадцати минут, как я подставляю лицо солнцу, грея руки о чашку с горячим напитком, а рыженькая дочка мэра сосредоточенно грызет ручку, пытаясь вспомнить как можно больше названий страховых компаний, популярных среди местных жителей. Наконец, она передает мне вырванный из ежедненика лист бумаги и тоже откидывается на спинку кресла.

— Осень здесь красивая такая, — улыбается она. — Ранняя, конечно, но все равно красивая. Вы, наверное, не понимаете.

— Отчего же? Места здесь изумительные.

— Это верно. Знаете, мне очень дороги наши края. Я не мечтаю отсюда уехать. Многие так считают, но мне проще подтверждать их слова, чем объяснять, как все обстоит на самом деле. Я люблю эту тишину, этот воздух… Хотя, это неправильно. Что здесь делать молодой девушке? Да, я помощник судьи, дочка мэра, но это максимум, которого можно добиться в такой глуши. Ну да, замуж еще выйти «удачно» — за Боба, у которого свой автосервис. Это настолько противоречит современной Америке, что иногда мне стыдно. — Она закатывает глаза. — Это ужасно?

— Все мы живем, как умеем. Кто-то скажет, что я сглупила, когда согласилась, чтобы муж сделал перерыв в работе. В конце концов, нас кормит не архитектура…

— Ну, вам жаловаться не на что, — пожимает она плечами. — Уверена, если мистер Сайтен добился такой известности, то легко вернется в строй. А вам после аварии это нужно. Очевидно, что для вас это важно — куда-то стремиться, чего-то добиваться… — Выдавливаю из себя улыбку, потому что не уверена, что с ней согласна. И меня совсем не порадовало, что судья уже рассказал дочери о моей маленькой личной катастрофе, а та — Кили. — А я не такая. Я всегда смотрела на сестру и поражалась. И на Донну. Они такие же — цеплялись за любую возможность отсюда уехать и поменять свою жизнь. А я бы могла, но не воспользовалась.

— Вы о помощнике отца? — спрашиваю.

— Неужели жители до сих пор обсуждают? — закатывает глаза Кили. — Да, именно о нем. Уезжая, Эдди предложил поехать с ним. А я отказалась. Наверное, он, как и все, предполагал, что я мечтаю уехать, но я не мечтала. Я только не опровергала сплетни. Я ведь очень хорошо училась, могла бы остаться, но я предпочла вернуть. К семье, к людям, которым нужна.

Откровенность девушки ставит меня в тупик. У меня никогда не было закадычной подружки, но я слышала, что именно так они себя и ведут.

— Что такое? — замечает мое смущение Кили. И после этого я гордо зовусь актрисой. — Не обращайте внимания, я слишком много болтаю, когда волнуюсь.

И она краснеет. Так, как это умеют только рыжие. Ярко-ярко. И алый платок это только подчеркивает.

— Нет, это как нам мне абсолютно понятно: каждый хочет быть не одинок, а кроме семьи…

Ну, воможно, вместо семьи кто-то и найдет своего Гастона, но даже это — совсем другое. Не заменяет настоящей близости.

Как бы ни был прекрасен полузаброшенный сад возле особняка, на прошлой неделе Гастон нанял соседского мальчишку, чтобы подстриг нам кусты и сделал менее травмоопасную дорожку. Это случилось после того, как на его безупречных светлых брюках осталась зацепка от веток колючего кустарника. И теперь у нас неплохой обзор, в чем я убеждаюсь воочию: едва свернув на подъездную дорожку дома замечаю, два ярко-оранжевых пятна. Мужчины вернулись раньше, чем я думала, но еще не зашли в внутрь — с замком сражаются.

Отчего-то мне становится так радостно их видеть, будто не сутки с небольшим провели врозь, а месяцы. Спрыгиваю с велосипеда чуть не на ходу и тащу его за собой, улыбаясь.

— Какая ловкая, — бормочет Лео, шокируя меня своим непривычно благожелательным настроем.

Они с Гастоном оба будто войну прошли: исцарапанные, перемазанные грязью, с застрявшими в волосах обломками веточек и листьев. И если Лео я видела небритым, то Гастона — ни разу. Мне всегда казалось, что у блондинов волосы не должны расти так быстро, и тем не менее рядом они на пару щеголяют эталонной мужской щетиной из типичного дамского романа.

— Ну, как охота? — восклицаю радостно, поглядывая на двух кроликов в руках Лео. Однако вместо того, чтобы ответить, мужчины заинтересованно рассматривают мои ноги в тонких, светлых колготках.

— А еще более короткие шорты у тебя есть? — хмыкает Лео.

— То есть два кролика и все? И ради них вы больше суток по лесу таскались? — полностью игнорирую комментарии по поводу собственного наряда.

— Мне удалось выбрать себе в помощь двух исполнителей, которые не пересекаются ни в какой реальности. Как? — непонятно у кого спрашивает Гастон и, наконец, распахивает дверь. — Давайте в дом. Передавали штормовое предупреждение.

Насчет последнего я уже в курсе: перепуганная Имоджин позвонила Кили и предупредила, что если охотники не вернутся в ближайшее время, то придется сообщать в экстренные службы. Из-за перегородивших дороги деревьев мужчины могли застрять в лесу на очень долгое время. Но оказалось, что они тоже слушали радио и приехали даже быстрее, чем мы думали. И вовремя. На улице холодает. За последний час тучи сгустились, солнце спряталось и поднялся ветер, и теперь в откровенном наряде уже неуютно. В скором времени в небе не останется ни единого просвета. Такие ненастья случаются именно после затянувшейся жары, коей мы наслаждались последние несколько дней. Теперь снова придется наслаждаться обществом домочадцев.

Как ни удивительно, после слов Гастона Лео сам вызывается пристроить мой велосипед на веранде. У него вообще на редкость замечательное настроение. С толку сбивает…

— Это почему Лео такой довольный? — подозрительно спрашиваю у Гастона.

— Они с Праером вчера приговорили на двоих бутылку виски, а такое сближает, — рассеянно отвечает он, стягивая перепачканную оранжевую жилетку. — Он радуется, что задание идет по плану.

— Понятно, — отвечаю.

Мне это знакомо. Иногда после череды неудач передышка бывает очень кстати. Вот только стоит, наверное, сказать куратору, что в его отсутствие я чиню здесь полный беспредел…

— Я взяла у Кили список страховых компаний. — Но сначала приятные новости. — Их мало, можно будет пробить все.

— Знаешь, которая у них? — уточняет куратор.

— Знаю, которая у Кили. Имоджин предпочитает другую. О причинах не спрашивала.

— Интересно. Хотя, тоже неплохо.

Расправившись с курткой, Гастон переходит к перепачканным грязью сапогам, наклоняется, и я поспешно отвожу глаза от его задницы.

— Кстати, мы еще подстрелили оленя. Но его подарили мэру, — как ни в чем ни бывало продолжает.

— Мэру. Дохлого оленя, — повторяю рассеянно.

— Видишь ли, на следующей неделе, — поясняет Гастон, распрямляясь. — Юбилей Имоджин Андерсон. А она любит вяленую оленину. К тому же, я не уверен, что даже если вы с Мэгги ее правильно приготовите, мы сумеем съесть такое количество мяса. А так сходим в гости на угощение. И не придется думать о подарке. — И без перехода. — Как там твой строитель?

Жаль, что я не сказала о нем первой. Теперь придется выстраивать защиту.

— Мэгги сказала, что он вчера очнулся, — выдавливаю улыбку.

— Прекрасно. Значит, надо к нему наведаться.

— Хм, как бы тебе сказать, Гастон, — начинаю нервно. — В общем, ты к нему не наведаешься, потому что я уже была, — сообщаю осторожно. — Сегодня.

— Сегодня. Одна, — уточняет мой будущий палач.

— Точно.

Взрыва не происходит, но понимают мою идею идет без дополнительных вопросов. Десять секунд, а то и больше мы с Гастоном играем в гляделки: он смотрит на меня испытующе, а я — по возможности невинно. В какой-то момент начинаю терять связь с реальностью, забывать о его вполне оправданной злости — да обо всем вообще, кроме светлых глаз… и отворачиваюсь.

— Так, — слышу, едва успеваю отвести глаза. — Мы обсудим это после того, как я приму душ.

— И заставишь меня мучиться ожиданием страшной кары небес? — спрашиваю сухо. — Ну нет!

Ответ отсутствует. Гастон просто направляется к лестнице, а я бегу следом. Малодушно. Но иначе мне придется караулить его под дверью ванной, и станет только хуже. Я же позорно вывалю все оправдательные аргументы как на духу… Хотя, почему бы не начать прямо сейчас?

— Нет, серьезно, откуда нам знать, что мэр, судья или кто бы то ни было на нашей стороне? Необходимо действовать своими силами. На кого можно рассчитывать кроме команды?

Полный игнор.

— Гастон! Это просто небольшая подстраховка…

Он толкает дверь спальни, и я влетаю следом, заходит в ванную — я за ним и туда. Плюс, перегораживаю выход, чтобы больше некуда было бежать. Куратор окидывает меня подозрительным взглядом, явно оценивая настрой, а затем пожимает плечами и стягивает футболку. Наглядно демонстрирует, что мое присутствие его замыслу не помеха.

— Ты можешь просто ответить? И я уйду.

Кажется, перспектива избавиться от моей навязчивой компании побуждает его к диалогу:

— Если ты решила действовать в обход меня, зачем теперь ждешь одобрения? — спрашивает так же нейтрально, как обычно. Я надеялась на один громкий вопль и все, но разве все может быть так просто? Мы же говорим о Гастоне, который в данный момент вместо пропесочки… сбрасывает футболку прямо на пол. Хоть это и проблематично, я призываю себя не отвлекаться. Только как это осуществить, если ужасно хочется стряхнуть с его кожи прилипшие кусочки коры? Без них картинка была бы совсем идеальной.

— Я жду не одобрения, а хоть какой-то реакции! — заставляю себя продолжить диалог.

— Нет, ты ждешь совершенно определенной реакции: ты хочешь, чтобы я сказал, что ты права. — Расстегивает ремешок от часов и поднимает на меня глаза. — Но ты не права!

— Почему? — спрашиваю.

Я очень стараюсь смотреть только в лицо, но разве это просто, если он передо мной раздевается, а всего неделю назад… да будто вчера все случилось. И я совру, если скажу, что мне ни разу не хотелось «случайно» повернуться ночью в его сторону, а затем просто спрятаться за ним от всего, что меня пугает. Я знаю, что это было бы легко и уютно, хотя бы некоторое время. Гастон умеет создавать иллюзию защищенности. Мне когда-то было с ним хорошо.

— Потому что, — снимает часы и кладет на полку, — Лео не был виноват. Поскольку мы новенькие, местные жители пытаются убедить нас в обратном, но это не так. Ты поддалась на провокации, в то время как я просил этого не делать. Именно потому, что никто не должен думать, что мы заглаживаем вину.

— Не буквально, но Лео все время спорил, лез под руку, бесил окружающих. Вот что сказал мне Винс Лайт! — восклицаю, невольно подмечая, что из гардероба на Гастоне остался только низ. И либо очередь за штанами, либо меня пощадят.

Гастон закатывает глаза и начинает вытаскивать из брюк ремень, вынуждая меня закусить губу. Не пощадят.

— Конечно, — ремень летит на пол. — Раз Лео не нравится тебе, то он не нравится никому. Что ж, зайдем с другой стороны: Лео нравится мне, — сообщает Гастон. — Несмотря на все его недостатки, с этим человеком мне всегда легко работалось. Порой он ведет себя как дурак, но он разумный и исполнительный.

А вот со мной ему работается ни разу не легко. Вот что подразумевают его слова, и меня это задевает. Мне должно быть на это наплевать, но это не так.

— Слушай, ты так говоришь, будто я сделала что-то ужасное. А я всего лишь навестила своего рабочего в больнице. Не чужого человека, а того, который работает на меня!

На лице Гастона при этих словах появляется чуть ли не умиление.

— Всего лишь навестила? Ты расспросила Мэгги, затем пошла одна в больницу к мальчишке вот в таком, — окидывает меня многозначительным взглядом, — виде, в то время как весь город знал, что мы с Лео на охоте, и, наконец, пообщалась с ним, я уверен, не просто, а проникновенно, как ты это умеешь. И все бы прекрасно, но несколько дней назад ты даже имени Винса Лайта не знала. И ты думаешь, что никто не задастся вопросом, откуда взялась такая резкая смена поведения? Или ты вообще не задумываешься о последствиях своих поступков? — повышает, наконец, голос Гастон.

— Я прекрасно осознаю, что делаю. Но если ситуация уже плохая, то с ней нужно что-то делать. Просто сидеть бесполезно!

— В точку. Но лучше всего сначала думать, а потом делать.

— Я правда считаю, что так будет лучше.

— Как? — издевательски изгибает он бровь. — Стоять и орать на меня в ванной, пока я раздеваюсь?

— Что? — спрашиваю, подавляя панику.

— Прекрасный пример того, как замечательно ты просчитываешь варианты развития событий. Я вот прекрасно понимаю, что за этим последует: когда адреналин схлынет, ты снова запрешься в мастерской и будешь выползать оттуда только чтобы воткнуть в меня еще одну иголку. В итоге с задания я выйду утыканный иронией, как еж.

— Я не…

— Тая, вон! — указывает он на дверь. — Мы поговорим после.

Оказывается, в спальне нет ни одного места, куда можно было бы присесть, чтобы успокоиться. Ничего не помогает! Поэтому, занятая своими мыслями, я нервно расшагиваю из угла в угол. Сколько ни делаю вид, что ничего не происходит, сегодня мне приходится признать: я панически боюсь своих чувств к Гастону. И в этой войне с самой собой теряю связь с реальностью. Неужели он прав, и отправиться к Винсу Лайту было ошибочным решением? Неужели из-за того, что я не верю Гастону, допускаю глупейшие промашки, которые вредят делу?

Из-за него.

Я была уверена, что за одиннадцать лет все прошло и отболело, а, выходит, не так? Получается, на расстоянии эта истерия не была так заметна, но чем мы ближе, тем сильнее притяжение. Потому что я так и не отпустила, потому что за все эти годы не было никого ближе.

Я пряталась в Сиэтле как в мастерской, лишь бы его не видеть. Не от обиды, а от соблазна…

Да что со мной такое? С каких пор я начала допускать ошибки? Я не гений, конечно, но, когда касалось взаимоотношений с объектами, никогда не просчитывалась. Никогда! И что происходит сейчас? По сути, на этом задании мой если не объект, то ориентир — Гастон, я должна быть настроена на одну с ним волну. Но сигнал ловится не тот: правильный на другой частоте. И все идет только на уровне эмоций. Я до сих пор что-то к нему чувствую. Что-то большее, чем требует задание. Что-то, что не помещается под колпаком липового разумно-размеренного супружества. Что-то, что заканчивается взрывом на кухонном столе и долго заживающими алыми бороздами ногтей на спине. И слепым, невнятным отрицанием очевидного.

Счет идет не на один раз на столе.

От злости на саму себя хватаю с кровати подушку и запускаю ее в дверь ванной комнаты. Как ни удивительно, звук получается очень громким, и щеки начинают краснеть. Не ожидала… это же подушка, я вовсе не хотела, чтобы Гастон стал свидетелем моего маленького приступа психоза. Тем не менее из ванной доносится громкий и веселый смех.

— Хватит громить нашу спальню! — кричит он.

Нашу спальню.

Я не знаю способа уберечься…. Последняя на сегодня ирония в копилку: мне нужно бояться Гастона не физически, но именно на этом уровне я готова позволить ему себя ранить… Между прочим, сегодня я получила очередной подтверждение, что он не хочет делать мне больно. Прямо сейчас мог бы, но не стал. Выгнал вон, дав время обоим прийти в себя. И, кстати, я — единственный человек, который в ответе за все сложности и неловкости, которые есть между нами. И это так стыдно…

Вода льется уже десять минут, в течение которых я схожу с ума. Застыв у окна спальни, дабы ничего не разрушить, наблюдаю за бесчинствующей непогодой. Ветер поднялся такой сильный, что дом гудит. Ветви кустов почти касаются земли, в воздухе кружатся обрывки листьев, прилипают к стенам, а затем срываются снова. Подвластные воле ветра дождевые капли то устремляются в окна, то, будто в удивлении, замирают, не уверенные в том, что дальше делать. И, наконец, устремляются в противоположном направлении. Представляю, что сделает с этим городом настолько беспощадный ветер. Завтра на всех улицах будут распиливать поваленные деревья и чинить проломленные крыши… Главное, чтобы не пострадали люди. Охотники, например, как…

Ой, ну хватит уже!

Звонок скайпа застает меня в таком смятении, что я беру с тумбочки телефон и сначала даже не понимаю, что это не мой. Только когда он непривычно ложится в руку осознаю, что взяла мобильный куратора.

— Гастон, — кричу, но никакого ответа — за льющейся водой он навряд ли меня услышит. — Черт, — шиплю. — Гастон! — кричу громче. — Тебе звонят!

Звонок прекращается всего на пару секунд, а затем начинается снова. Срочный. Вздохнув разблокирую экран и вижу, что это Ив. Может, будь это кто-то другой, я бы рисковать не стала, но эта девчонка всегда одной из самых классных в команде. Мы пересеклись на последнем году моего обучения, и, кажется, она была единственной, кто не презирал меня за полное отсутствие жизненного опыта… Мы с ней почти ладили.

Слышу, что шум воды прекратился и, памятуя о ее проблемном задании, принимаю вызов.

— Привет, — говорю, пока шикарная тоненькая блондинка, в которой с трудом угадываются черточки прежней знакомой, пытается понять, кто перед ней.

— Простите, а могу я поговорить с…. — и тут заминка, потому что она понятия не имеет, можно ли называть по имени нашего куратора. Меня она, разумеется, не узнает.

— С Гастоном, — киваю. — Ив, это Лиз…

Она удивленно моргает, а потом приближает к экрану лицо, словно в неверии. Пытается узнать хоть что-то, но разве это возможно после всех операций, которым подверг меня куратор?

— Лиз? Мать моя женщина! — восклицает, отшатываясь. — Тебя вообще не узнать, Гастон совсем ненормальный? И почему у тебя его телефон?

Оба ее вопроса справедливы, но отвечаю я только на один:

— Мы вместе на задании.

— Гастон на задании? С каких пор? Так, неважно! — обрывает она сама себя. — Я бы я с огромным удовольствием потрепалась, но у меня минут десять времени! Тут творится какой-то… — пауза, обозначающая, что Ив все еще девушка порядочная. — В общем, мне нужен наш куратор. Срочно.

Либо мне мерещится, либо на белоснежной коже Ив отчетливо видны синяки. Наклоняюсь ближе к дисплею в надежде, что показалось.

— У тебя что, отметины на шее? От рук?

— Лиз… — укоризненно говорит она. — Ты позовешь Гастона? У меня мало времени.

Не на шутку испугавшись, быстро иду к двери ванной и стучу в нее до тех пора, пока не открывается, являя взору нашего куратор в одном лишь полотенце.

— Кто там? — спрашивает он деловито, словно и не было никакого срыва.

— Ив.

Чертыхнувшись, он выхватывает у меня из рук телефон, отключает камеру и тут же за это получает:

— Серьезно? — ехидничает Ив, но тему не развивает, а переходит к сути. — Слушай, Гастон, хуже объекта-идиота только невезучий идиот… Они действительно сделали все, как мы думали, кроме одного: не найдя требуемой суммы, они решили не брать заем, а «доложить» обменные кейсы фальшивками. Запихали игрушечные сто пятьдесят тысяч на дно в полной уверенности, что их никто не обнаружит. Разумеется, курьеров перестреляли на месте, а деньги забрали. И теперь у них нет денег, но есть долги перед фальшивомонетчиками. И теперь уже не один, а двое конченных отморозков жаждут выпустить нам всем кишки. Гастон. — На имени куратора голос Ив срывается. — Я не знаю, что делать. Не соображаю от страха. Нас же всех перебьют здесь. Почему бы тебе просто не забрать меня отсюда к чертям собачьим? Этому двору чудес все равно крышка.

— Ив, — с горечью начинает он. — Хоть что-то есть? Хоть фальшивая банкнота для анонимки в Бюро. Пусть уже потом сами разбираются.

— Как ты предлагаешь мне ее стащить? — спрашивает она.

Странный вопрос, учитывая, что мы обе знаем прекрасный метод: гримируешься, встречаешься с мужчиной, выпиваешь с ним, поднимаешься в номер, одна таблетка наркотика изнасилования, и у тебя несколько часов на то, чтобы обшарить номер.

— За мной следят даже в туалете. — Вот теперь понятно.

Я стучу по плечу Гастона и указываю на свою шею, призывая присмотреться. Совершенно очевидно, что за Ив не только следят. Но куратор кивает и отворачивается. Ни слова не говорит.

— Незаметно собери самые необходимые вещи, я скоро с тобой свяжусь. Будет подкрепление.

— Поняла. Жду.

Ив отключается первой, и я смотрю на Гастона такими огромными глазами, что он сначала отворачивается, а потом снова на меня смотрит.

— Разве не нужно ее вытаскивать оттуда как можно быстрее?

— Нужно, — кивает он. — Но только не лететь туда с эвакуирующими вертушками.

— То есть?

— Если я начну говорить комиссии, что задание провалено, а затем переводить исполнителей в другие отделы, то команду расформируют быстрее, чем ты успеешь сказать слово «гуманность». Приходится искать другие способы.

— А если ее там задушат?! — возмущаюсь.

— Тогда комиссия обрадуется и пустит спецслужбы искать труп, — без обиняков отвечает Гастон, а у меня от удивления открывается рот. — Тая, я делаю все, чтобы не допускать такого, но ты и сама догадываешься, на что способны люди. Мы не можем себе позволить бежать в кусты при малейших признаках опасности.

Со мной такого, как с Ив, не случалось. Один единственный раз я испугалась за свою жизнь: когда вместо меня чуть не пострадала невинная женщина. В остальном, везло. Случайно ли? У меня нет ответа. Мне попадались разные типы: держатель концерна, торгующий бытовой химией, в составе которой содержались запрещенные препараты, банальный наркоделец, грязный политик… Но жестоких не было. Одного мне Гастон вообще «подарил» (так и сказал). Тот парень был гениальным поддельщиком шедевров искусства. В свободное время принимал опий, делил себя на трех девиц (одной из которых была я) и прокололся, взяв себе в агенты члена нашей команды. Самое простое и приятное из моих заданий, плюс, в качестве бонуса я научилась прилично рисовать. Даже пыталась оттянуть завершение как могла. Но Гастон меня пристыдил: велел заканчивать «играться».

И теперь, спустя столько лет, я узнаю, что Ив избивают и круглосуточно караулят… Внезапно становится на стыдно за наши надуманные проблемы: за Винса Лайта, за инцидент на кухне и склоки с Лео. Разве не должны мы поддерживать друг друга всеми возможными способами?

Мне вспоминаются первые годы — в штабе, когда я становилась свидетельницей подобных авралов каждую неделю, и было принято не добавлять Гастону проблем. Теперь совсем отвыкла, а ведь зря… То, что у него накопился опыт, не означает, что не выматывают неурядицы. Есть куча заданий, на которых все идет действительно криво, а мы с Лео ведем себя с куратором как с любым другим исполнителем… а ведь от него зависит благосостояние всей команды. На нем все держится. Зря он взялся за этот Мичиганский проект.

— Я сейчас же пошлю к ним людей, с Ив все будет хорошо. Не смотри на меня как на чудовище, — говорит Гастон, не разобравшись в причинах моего пристального взгляда.

— Я не считаю тебя чудовищем, — отвечаю, немало удивившись.

Он медленно кивает, будто испытующе. Видимо, ожидал, что я продолжу спорить об Ив… Или о чем-нибудь еще.

— И никогда не считала, — добавляю зачем-то. Зря, наверное.

Да нет — точно зря, потому что он наклоняется и касается губами моего рта. Это не поцелуй. В смысле не настоящий. Поверьте, я знаю. И Гастон тоже знает. У прикосновений есть азбука, и для ее понимания переводчик не нужен. Жест поддержки, принятия, возможно, предполагающий большее однажды, но не сейчас. Чуть серьезнее дружеского объятия, чуть меньше, чем ласка небезразличного человека. Мы просто стоим, соединившись губами. Не мало и не много. Достаточно, чтобы любой успел отступить при желании.

— Тебе нужно разобраться с делами Ив, — говорю, все же отрываясь первой. — А мы с Лео займемся кроликами.

— Иди, — отвечает он негромко.

Я киваю, но спускаюсь в мастерскую. Мне нужно немножко привычного уединения, чтобы прийти в себя.