Все дело в том, что я, Мэтт Бекфорд, долгое время с нетерпением ждал того дня, когда мне наконец исполнится тридцать. Я не мог дождаться момента, когда — благодаря тому, что мне уже тридцать, — на моей полке для вина действительно будет стоять вино. Не слишком-то большие амбиции, подумаете вы, и будете, наверное, правы, но вы — это вы, а я — это я. Просто между появлением в моем доме бутылки вина и тем моментом, когда она опустеет, проходит от двадцати минут (в плохой день) до двадцати четырех часов (в не очень плохой день). И это не потому, что я алкоголик (пока еще нет). Просто я люблю вино и, кроме того, вообще не умею себя сдерживать. Так что же я хочу всем этим сказать? А вот что (будьте внимательны!): полки для вина по своей природе предназначены для того, чтобы ставить на них больше чем одну бутылку. На некоторые можно поставить шесть, а то и все двенадцать — точная цифра роли не играет. Зато играют роль вот эти серьезные вопросы, возникающие из-за существования полок для вина и желания их иметь:

1. Кто на самом деле может себе позволить купить сразу двенадцать бутылок вина?

2. У кого из тех, кто может себе это позволить, хватит силы воли на то, чтобы иметь дома двенадцать бутылок вина и, придя домой после трудного дня, не выпить их все?

3. Кто вообще думает, что полки для вина — это хорошая вещь?

Ответ на третий вопрос, а также и на два первых, конечно же, прост: люди за тридцать (как их называет моя девушка Элен), то есть те, кому тридцать с чем-то или просто тридцать, кому еще совсем недавно было только лишь за двадцать и которым теперь… ну, не совсем за двадцать. Люди вроде меня. Пока нам еще не было тридцати, мы экономили, копили и жертвовали чем-то, чтобы однажды в будущем позволить себе купить сразу несколько бутылок вина, поставить их на шикарные полки в шикарной кухне и… не выпить их. Ну, хотя бы не выпить все сразу. Нам хочется похвастаться приобретенной за все эти годы сдержанностью, вкусом к более тонким наслаждениям в жизни, зрелостью, наконец.

Я ждал это время. Я был готов, готов к свиданию с этим дивным новым миром. Все у меня было спланировано, все до последней мелочи. Кроме полок для вина, этот возраст хорош еще тем, что ты все про него заранее знаешь. Потому что тридцать лет — это дата, к которой ты долго стремился и которая знаменует собой начало зрелости. Никакой другой возраст не сравнится с тридцатью годами. Тринадцать? Много угрей и страхов. Шестнадцать? Еще больше угрей и страхов. Восемнадцать? Угри плюс страхи плюс полное отсутствие стиля в одежде. Двадцать один? Угри, страхи и слабые намеки на стиль в одежде. Но тридцать — это уже что-то. Где-то в доме у родителей валяется список — или просто отрывочные записи, которые ты сделал лет, скажем, в тринадцать. Эти записи о том почти магическом моменте в будущем, когда тебе наконец исполнится тридцать лет. Своим корявым почерком ты написал что-то вроде «Когда мне будет тридцать, я хочу быть (название модной профессии) и еще я хочу, чтобы моей женой была (имя объекта своих мечтаний того времени)». Из этих записок совершенно ясно, что уже в таком нежном возрасте ты осознал, что в жизни имеют значение только работа и любовь. В возрасте тринадцати лет этот фрейдистский тезис выражается в двух вопросах, которые ты задаешь себе:

1. Что я хочу делать в жизни?

2. Будет ли у меня когда-нибудь девушка?

Что я хочу делать в жизни?

Ответ на этот вопрос всегда был для меня довольно очевидным, даже в тринадцать лет. В то время как мои одноклассники хотели стать кем угодно — журналистами и актерами, водителями грузовиков и космонавтами, я никогда не думал ни о чем, кроме профессии программиста. И я стал им. Поступил в университет на компьютерный факультет, закончил его и устроился работать в лондонскую компанию под названием «Ситек», которая разрабатывает компьютерные программы для банков. Ну и что с того, что я не придумал новую компьютерную игру вроде «Космических захватчиков», «Фроггера» или «Пэкмана», как я мечтал в тринадцать лет? Зато, по крайней мере, я занимался тем, чем хотел. Ну, с этим вопросом все ясно.

Будет ли у меня когда-нибудь девушка?

Конечно, ответ был положительным (чем взрослее я становился, тем больше у меня появлялось в этом уверенности), но, по мере того как я становился старше, этот вопрос превращался в другой, более серьезный: существует ли идеальная женщина для меня, и если да, то кто она и где ее искать? Ответить на этот вопрос было сложнее, и не в последнюю очередь из-за того, что — если я правильно помню свои записи того времени — в этой роли у меня фигурировала Мадонна.

Думать о девушках я начал довольно поздно (очень поздно, если сравнивать себя с некоторыми одноклассниками), и к тому времени, как это произошло, гормоны мои уже вовсю давали о себе знать. Тут-то и появилась Мадонна. Хорошо помню, как я ее в первый раз увидел по телевизору. Это было в передаче «Вершины поп-музыки», и она представляла свой сингл «Счастливая звезда», вышедший в Англии вслед за «Праздником». У меня просто башню сорвало. В то время в Англии Мадонну еще мало кто знал, и моим родителям она казалась лишь сумасшедшего вида девушкой, у которой чересчур много косметики и украшений, да еще и страсть к религиозным образам. Но я ею восхищался. Хотя я был лишь простым подростком из Бирмингема, а она — взрослой девушкой из Нью-Йорка, я искренне верил, что когда-нибудь она станет моей девушкой. Вот вам юношеский оптимизм. «Кто-то ведь должен быть парнем Мадонны, — рассуждал я тогда. — Потому что если бы каждый думал, что у него нет шансов, ей просто не с кем было бы трахаться».

А Мадонне, судя по ее виду, нужно было это делать регулярно.

Однако через несколько лет мой период увлечения Мадонной закончился, и я начал интересоваться реальными девушками… например Линдой Филипс, у которой была красивая улыбка и которая сидела рядом со мной на географии, или Бетани Митчел, которая училась на класс старше меня и носила серый облегающий свитер, не оставлявший особого простора для фантазий. Но позже я перерос и Линду и, увы, Бетани и стал смотреть на реальных реальных девушек — обычных, а не тех, кому мы поклоняемся. Такой была, например, Джинни Паскоу, моя бывшая девушка, с которой мы то встречались, то расходились.

Я называю Джинни своей девушкой, хотя правильнее было бы сказать, что она — просто девушка, с которой мы дружили и заодно иногда трахались. Мы никогда не придумывали названия тому, что между нами было. Можно сказать, что это было соглашение, которое действовало с шестнадцати и до двадцати четырех лет. Поначалу это было даже не соглашение, а просто дурная привычка. Напившись сандерберда — крепкого сладкого вина, которое тогда предпочитали все пьющие подростки, — мы вместе ходили на школьные дискотеки, вечеринки, а иногда и в наш местный бар «Кингс Армс». Но как только наступало утро понедельника и мы возвращались в школу, у меня и у Джинни вдруг начинались провалы памяти и приступы слабоумия, или мы просто делали вид, что никаких совместных уикендов просто не существовало. Такое соглашение нас вполне устраивало, тем более что я долгое время добивался расположения Аманды Диксон, встречаться с которой у меня было ровно столько же шансов, сколько и с Мадонной периода «Материальной девушки». В свою очередь Джинни очень интересовалась Натаном Спенсом, имея при этом столь же мало надежды. У этого Натана, кроме того, была репутация бабника, что — по какой-то странной женской логике, с которой я познакомился еще в том нежном возрасте, — делало его только еще более желанным. Мы с Джинни никогда не чувствовали неловкости по поводу нашего соглашения (как и в других странных ситуациях: чем дольше все продолжалось, тем больше казалось нормой), и, самое главное, оно никогда не мешало нашей дружбе. Мы были друзьями и, иногда, больше, чем просто друзьями. Но только и всего.

Время двигалось вперед, и мы с Джинни тоже, можно сказать. Она уехала учиться в университет в Брайтоне, а я уехал в свой — в Халле. В течение следующих десяти лет или около того целый поток девушек входил в мою жизнь и выходил из нее. И о каждой из них я думал — пусть это продолжалось всего несколько мгновений, — что это, возможно, и есть та самая девушка, с которой я мог бы встретить свое тридцатилетие. Для краткости и во избежание неловкостей я составил их список:

Возраст: 19

Девушки в тот год: Рут Моррелл (пару недель), Дебби Фоули (несколько недель), Эстель Томпсон (пару недель) и Энн-Мэри Шакир (пару недель)

Количество раз с Джинни Паскоу: 8

Возраст: 20

Девушки в тот год: Фэй Хьюитт (восемь месяцев), Ванесса Райт (нерегулярно в течение двух месяцев)

Количество раз с Джинни Паскоу: 5

Возраст: 21

Девушки в тот год: Ники Руландс (меньше месяца), Мэксин Уолш (девять месяцев)

Количество раз с Джинни Паскоу: 3

Возраст: 22

Девушки в тот год: Джейн Андерсон (чуть больше двух месяцев) и Шантель Стивенс (три месяца)

Количество раз с Джинни Паскоу: 10 (очень плохой год в смысле самоконтроля)

Возраст: 23

Девушки в тот год: Гариетт «Гарри» Лэйн (около десяти месяцев, но с перерывами)

Количество раз с Джинни Паскоу: 3

Возраст: 24

Девушки в тот год: Натали Хэгли (два месяца), Слобан Макки (два месяца) и Дженнифер Лонг (два месяца)

Количество раз с Джинни Паскоу: 1

Возраст: 25

Девушки в тот год: Джо Брутон (уикенд), Кэтрин Флетчер (что-то около девяти месяцев), Бекка Колдиот (один месяц)

Количество раз с Джинни Паскоу: 0 (контакт потерян)

Возраст: 26

Девушки в тот год: Анна О'Хэйген (десять месяцев), Лиз Уордсмит (один день), Дант Скотт (один день), Ив Чедвик (полтора дня)

Количество раз с Джинни Паскоу: 0 (контакт по-прежнему потерян)

Возраст: 27

Девушки в тот год: Моника Эспел (почти год, но не совсем)

Количество раз с Джинни Паскоу: 0 (контакт почти забыт)

В возрасте двадцати семи лет, после события, которое я называю не иначе как «ниспровержение Моники Эспел», и не имея больше утешения от Джинни Паскоу, я решил, что с меня хватит, и попросил перевести меня в наш нью-йоркский офис. Я сказал себе, что в конце концов перемена пойдет мне на пользу, и все, что мне было нужно, так это отдохнуть от женщин и сосредоточиться на своей карьере, чтобы довести ее до должного уровня. Но уже на третий день своего пребывания в Нью-Йорке я встретил Элен Томас, привлекательную, умную, слегка «странную» девушку, которая обожала нездоровую пищу, долгие беседы по телефону и англичан. Мы сразу запали друг на друга, после смехотворно короткого периода ухаживаний уже жили вместе. Наконец-то я мог расслабиться, потому что после всего, что было раньше, после всех этих девушек, я наконец встретил ту, которая будет со мной, когда мне исполнится тридцать.

И это была не Мадонна.

И не Джинни Паскоу.

Это была Элен. Моя Элен. И я был счастлив.

Пока все не рухнуло.