АЛЕКСАНДР ГЕЙМАН

ИННА, ВОЛШЕБНИЦА

Роман

Вплавь две звезды, три космоса налево... - начинает одну из своих поэм Кинн Гамм и, так пошутив, приводит далее точное местонахождение Тапатаки гроздь миров такая-то, соседство такое-то.

Но редко появляются эти древние имена в нынешних летописях Тапатаки, потому что страна уже не проживает в сакуале такой-то, по соседству такому-то, её новый адрес - "Вселенная, до востребования", - вот такой переезд совершила Тапатака в своей новейшей истории.

Впрочем, новая история Тапатаки началась все-таки на старом месте да-да, три космоса налево, вот там - началась с того, что старый король Докейта собрался в последнее путешествие. Событие это значительное, но не так чтобы печальное, в Тапатаке это чаще называют "дальний поход", потому что никому, даже самым сведущим её магам не известно, действительно ли последнее путешествие совершает король, покидая Тапатаку. Есть, например, такие, кто считает, что иные правители возвращались на неё вновь - в другое время и под другим именем.

Как бы то ни было, король Докейта собрал дам и рыцарей в тронном зале, чтобы совершить последнее, что ему как королю полагалось - оставить стране своего преемника. В иных мирах, как известно, именно это порой бывает истоком всех зол и бед - когда к власти в стране, из-за несовершенных правил престолонаследия либо из-за отсутствия достойных преемников, либо ещё почему, приходит тот, кого к этой власти лучше бы и вовсе не подпускать. Но в волшебной стране Тапатаке это издревле разрешалось по-волшебному и без каких-либо особых затруднений - перед своим дальним походом король должен был вызвать из Нимрита наследника. Бывало, хотя и редко, что таковым оказывался кто-нибудь из теитян, жителей столицы, а пару раз это были дети короля. Но обычно в магической купели, это была площадка в середине тронного зала, обнесенная мраморными стенками, появлялись люди из неведомо каких миров, чаще дети. Их-то и обучали чудесному знанию и языку Тапатаки, чтобы они могли отправлять свое волшебное ремесло правителя страны.

Что же до прежнего короля, то самое вызов своего преемника из Нимрита служил бесспорным знаком того, что король выполнил свое назначение и достиг могущества, достаточного для великого путешествия. Иногда вождь тапатакцев уходил в него один, а значит, поход предназначался лишь для него, иногда же его сопровождала добрая треть обитателей Тапатаки. С Докейтой же, как это и бывало обычно, уходило из Тапатаки лишь некоторое число избранных теитян, особо близких к королю и созвучных поэтому неповторимому настрою предстоящего путешествия.

Итак, событие предстояло значительное, но вполне обычное для Тапатаки - король уходил и оставлял наследника. Но когда Докейта положил на столик в мраморной купели четыре королевские знака и чудесные свои орудия семирубин Соллу, ключ от Нимрита, жезл Тейа и Имя-меч, а затем сотворил положенные заклятия, то в купели появился не один, а сразу двое преемников - пара несмышленышей лет трех-четырех. И все подумали, что в Тапатаке, как это иногда бывало, будут двое королей-соправителей.

- Нет, - возразил на это предсказатель, - у нас будет один король.

"Значит, второй будет принцем-канцлером", - решили тапатакцы, не особо удивившись, поскольку и такое случалось в длинной-предлинной истории этого мира. А двое карапузов, потаращившись по сторонам, заметили на столике волшебные регалии королей Тапатаки, и один, это был Антонин, протянул руку и взял Соллу и Имя-меч, а его брат Северин вцепился в жезл Тейа и ключ от Нимрита. И когда маги Тапатаки увидели, как эти двое разделили чудесное наследие, то уверились, что так оно и будет - Солла и Имя-меч были важнее, нежели ключи от Нимрита и Срединного мира, а стало быть, в Тапатаку явились король и его принц-спутник.

- Что ж, - сказал, разведя руками, король Докейта, - вот мой последний дар и вот ваш будущий король, дамы и рыцари. Не сомневаюсь, что принцы получат подобающее воспитание и украсят историю Тапатаки. А я, с вашего разрешения, отбываю!

- Я остаюсь, - неожиданно заявил Мэйтир, а он собирался сопровождать короля Докейту в этом походе.

Докейта снова пожал плечами, попрощался с Теей и Тапатакой, и вошел вместе со свитой в тайный покой, откуда уже не появился, потому что двери этой палаты открывались только из Тапатаки в Нимрит и никогда - наоборот.

Мэйтир же был старейшим из жителей Тапатаки, её долгожителем, древним, как сама эта страна. Верней, так привыкли смотреть на него остальные, более юные обитатели чудесного мира Тапатаки, считая старого мага чем-то вроде одного из её устоев: есть Тапатака (страна, народ), есть Тея (знать, столица), есть закон престолонаследия, есть четыре королевских орудия, а есть Мэйтир, хранитель предания и учения Тапатаки, по сути же - её бессменный канцлер, независимо от того, кто бы из принцев-близнецов (иногда, как указано выше, такие появлялись) таковым не именовался. Но сам Мэйтир совсем не считал себя неотменяемой нотой в праздничном каприччио Тапатаки, последние тысячелетия он поговаривал, что засиделся на одном месте и оброс мхом, пора-де и ему прыгнуть в пасть Нимрита с кем-нибудь из августейших правителей Тапатаки. Сначала все считали это старческим ворчанием, однако ворчание это звучало все чаще, рассеянность Мэйтира становилась все очевидней, намерение оставить Тапатаку ради дальнего похода все укреплялось, и вот - вместе с королем Докейтой Мэйтир, наконец, собрался в последний поход. В то время все сочли, что уход Мэйтира и будет тем новым, что внес король Докейта в жизнь Тапатаки - ибо короли Тапатаки не просто правили чудесным миром, но добавляли к нему каждый нечто свое, неповторимо своеобразное и ранее небывалое.

Но нет, Мэйтир оставался, а значит, последним даром Докейты было другое - очевидно, сама эта двойня принцев, хотя на вид в каждом и не было ничего особенного.

- Подождите до коронации, - предрек в ответ на эти соображения Кинн Гамм, и все стали ждать.

(из Новой хроники Тапатаки)

ЧАСТЬ I. СКАЗОЧНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ.

1. НЕОБЫЧНОЕ СУЩЕСТВО.

ИННА. ЮМА. ИННА.

Сколько надо Атлантике надышать туч и какой закрутить циклон и по каким воздушным трассам гнать, чтобы вот так, три часа кряду, сыпать снегом, завесив небо над Камском от пригорода до пригорода, а это добрые километров сто.

Впрочем, Инне, стоящей у круглого углового окошка, было не до этих размышлений. Наблюдать снег, да ещё такой - о крупных снежинках, безмолвный, воздушней пуха, она могла часами, но теперь любимая погода не отвлекала Инну - у неё разболелся зуб.

- Ин-н-н-на!.. - в челюсти кольнуло, да так, что отдалось в ухе, и Инне даже почудилось, будто её окликнули, рявкнули прямо в барабанную перепонку.

- Ин-ннн-на! - ударило вновь.

Она со стоном рухнула в кресло и схватилась за щеку. На миг у неё потемнело в глазах, и в этот миг потемнения ей вдруг померещилось чье-то лицо, кажется, мужчины, кажется, молодого, кажется, он вглядывался в Инну с каким-то ожиданием... Инна собиралась подумать что-нибудь насчет этого, и тут с ней заговорили:

- Наконец-то, - раздался веселый молодой голос. - Похоже, докричался. Ну и броня у тебя, Инна, я уж думал, не продолбиться. Четвертый час идет снег, а я все кручусь возле - и так пробую, и этак - и никак. Пришлось помучить твой зуб. Извини, конечно.

Она вскочила на ноги и завертелась по сторонам. Взгляд её обежал комнату - в серванте сверкал хрусталь, под столом стоял пуфик, а возле пара кресел, у дальней стены располагалась тахта и торшер... в гостиной находилось все, что находилось всегда, и конечно, там не было никаких посторонних мужчин. Да уж не начались ли у неё от этой проклятой боли...

- Никаких галлюцинаций, успокойся, - опроверг прежний голос все так же жизнерадостно. - Это я, Антонин. Тошка. Прибыл, как велено. Кстати, и зуб твой я уже отпустил. Ах, да! - спохватился невидимый Антонин. - Я же не поздоровался, прошу прощения.

Инна продолжала озираться. Ей хотелось заглянуть в шкаф или под тахту, и она уже готова была это сделать, но потом подумала про скрытую камеру и гневно раскрыла рот:

- Послушайте, вы!..

- Да какая скрытая камера, ты что? - опередил её невидимка. - Инна, вслушайся, я же не снаружи, я в_н_у_т_р_и тебя звучу!

Голос действительно раздавался внутри, прямо в голове Инны, и он продолжал её убеждать:

- Говорю же, это я - Антонин, прибыл к прекрасной даме согласно её личному повелению. Слушаю и повинуюсь! Какие затруднения? А, понял! сообразил невидимый собеседник. - Ты меня проверяешь. Ну, что ж...

Вслед за этим "ну что же" стеклянные дверцы серванта сами собой раздвинулись, оттуда с легким позвякиванием - с_а_м_а, по воздуху, стала вереницей выплывать фарфоровая и хрустальная посуда и строиться - в воздухе - в какие-то хороводы. Предметы сервиза затанцевали в полутора метрах от глаз Инны, слегка соударяясь и вызвякивая мелодию. Это было уже настолько невероятно, что пугаться или считать происходящее сном у Инны не нашлось сил. Она просто сидела с открытым ртом и, как выражаются иные высококультурные личности, торчала.

Посуда меж тем выписала в воздухе какой-то замысловатый пируэт, и Инна подскочила:

- Осторожней с сервизом! Это...

- Тети Ирин, я знаю, - отозвался невидимка. - Кстати, тебе не обязательно сидеть с лицом Фемиды и изрекать, глядя перед собой. Я же слышу тебя, как ты меня, - внутри.

"Внутри" шевелятся самые разные мысли, а этот Антонин, кем бы он ни был, говорил явно как мужчина, и Инна невольно покраснела. Но невидимка уловил её смущение:

- Да нет, нет, я совсем не заглядываю в твои подземелья со скелетами. В сокровенные уголки души, я имею в виду. Просто ты можешь разговаривать со мной мысленно - я услышу. Так что, милая Инна - ты удостоверилась? Что это я?

- Я - это кто? Инопланетянин? Гость из будущего?

Невидимка слегка хмыкнул:

- Мимо.

- Призрак? Дух? - продолжала спрашивать Инна, сама не зная, верит она всему этому или нет.

- Пожалуй, ближе, - весело отозвался невидимый Антонин.

Внезапно Инну осенило. К ней пришла шальная мысль, которая как будто разрешала её оторопь и счастливо разъясняла происходящее.

- А, поняла! - закричала Инна, забыв о словах Антонина про мысленную беседу. - Я все поняла! Ты мой ангел-хранитель!

Надо было слышать, как хохотал Антонин - заливисто и совсем как мальчишка.

- Да уж, шуточки у тебя, - заметил Антонин, отсмеявшись. Ангел-хранитель, Инночка, это не из моей сказки. То есть, - заверил он, я, конечно же, постараюсь споспешествовать моей прекрасной даме - и в твоем мире, и в прочих иных, где мы, я так полагаю, побываем. Само собой, я везде буду тебя защищать. Оберегать, если угодно. Хранить. Пылинки сдувать. Но я не твой ангел-хранитель.

- А кто?

Невидимка хмыкнул несколько озадаченно.

- Что, все ещё проверяешь?

- Что я проверяю? - столь же озадаченно спросила она.

- Меня, кого же еще.

Теперь хмыкнула Инна.

- Так ты что - не помнишь?!. - догадался её невидимый собеседник.

- Что не помнишь?

- Что сама пригласила меня?

- Я?!.

- Кто же еще.

- Когда? Где?

- Когда была у меня, - с полной убежденностью отвечал Антонин. - В моей стране. В моем мире. Я здесь, конечно, слегка пошалил, извиняюсь, продолжал невидимка, - впрочем, ты мне это заранее разрешила. Но ты, Инна, когда навещала меня, вела себя как форменная фурия. Откровенно говоря.

Инна ошарашенно молчала.

- Ты требовала, чтобы я тебя разыскал - здесь, в твоем мире, - пояснил Антонин. - Неужели не помнишь?

Инна не помнила.

- Хм... Очень странно, - задумчиво произнес Антонин. - Очень-очень странно. Вот так ведьма... Интересно, что Мэйтир... А ты меня не разыгрываешь? - недоверчиво спросил собеседник Инны и сам себе ответил: По всему, нет... Вот так знакомство... Получается, мне надо представиться. С вашего позволения, сударыня, - как вы уже знаете, меня зовут Антонин. Можно Тони, Тошка - как удобней.

- Но кто ты?

"И почему я тебя не вижу?" - мысленно добавила Инна.

Антонин кашлянул несколько смущенно и отвечал с некоторой застенчивостью в голосе:

- Вообще-то я принц.

Инна поверила, сразу, да и почему не поверить, уж это-то не было самым невероятным во всем произошедшем. Но её губы сами собой разжались и совершенно не к месту, просто по-дурацки съязвили:

- Тогда уж почему не кор...

Она рукой зажала себе рот, не выпуская остаток этой глупой девчоночьей колкости и стыдясь сама себя. Но это не было вздорным сомнением в правдивости слов Антонина, это была отчаянная попытка рассудка хоть что-то отрицать, оспорить в происходящем, чтобы вернуть все на свои места и выставить прозвучавшее - не прозвучавшим

и произошедшее - не

произошедшим.

- Почему?

повторила фея Инесса,

внимательно вглядываясь в лицо Юмы. - Ты спрашиваешь, почему наш принц Антонин не король?

- Да, - произнесла Юма, как всегда слегка робея под взором своей великой наставницы, но твердо. - Почему он не король?

- А почему ты вообще об этом спрашиваешь? С чего вдруг это тебе пришло в голову? - продолжала свой допрос фея Инесса так строго, будто экзаменовала Юму по пройденному материалу.

- Но ведь принц - это наследник короля, - отвечала Юма. - Когда король... когда его нет, то принц восходит на трон и становится королем вместо него, ведь так? А у нас в Тапатаке нет короля, и принц Антонин... значит, он должен...

Юма сообразила, что выдает свои проступки, и осеклась. Но фея Инесса уже все поняла. Она нахмурилась и протянула суровым голосом:

- Та-а-к... И откуда же нам известны тонкости устава престолонаследия? Лазили в шкаф и читали взрослые книжки, - ответила она за Юму. - А откуда нам известно, что в Тапатаке нет короля? - фея Инесса на миг прислушалась к чему-то внутри и разрешила вторую задачу: - Бегали на запруду и болтали с сыном мельника.

Марабу энергично закивал, подтверждая догадки Инессы. Юма украдкой показала ему кулак и произнесла одними губами: "Ябеда". Меж тем фея Инесса продолжала:

- И всем этим мы занимались вопреки запрету и, конечно, вместо уроков. Мы, само собой, и не думали ходить на ручей и с_т_р_е_м_и_т_ь воду!

- Вовсе нет, - живо возразила девочка. - Я ходила... То есть, я не ходила, - поправилась она, - я пила воду из ковшика и подумала - вот бы мне не плестись к ручью, а нырнуть в воду прямо в ковшике! А потом я вдруг вынырнула сразу у старой мельницы.

Марабу защелкал клювом, давая знак, что его подопечная не лукавит.

- Хм... - в уголках губ феи Инессы появилась улыбка. Она посмотрела куда-то в сторону и спросила: - Ну, Мэйтир, что ты на это скажешь?

- Лень - двигатель прогресса, матушка! - отозвался на это мужской бархатистый голос. Юма не знала, чей он и откуда берется, но давно уже ему не удивлялась - фея Инесса частенько так беседовала, и этот голос нередко изъяснялся весьма мудрено и вычурно.

- Да уж, - Инесса улыбнулась-таки и продолжала, поворотив лицо к Юме: - И все равно, голубушка, ты нарушила два запрета. Выбирай сама: полтора часа беседы с шиповником или час... нет, полтора часа на столбе.

Юма надулась. Даже если она провинилась, наказание было чрезмерным. Ей не хотелось тратить время на шиповник, хотя тот иногда рассказывал ей интересные вещи, правда, Юма в них не все понимала, но все равно, другой компании у неё не было - шиповник, да марабу, да изредка этот задавака мельничий сын. А разглядывать с башни город было, конечно, гораздо интересней, но фея Инесса заставляла потом вспоминать все подробности, а соврать у Юмы не получалось, потому что все, что она вспоминала, отображалось в большом зеркале в гостиной, и фее Инессе было видно, что Юма помнит, а что забыла.

- Милая Инесса, - наконец попросила девочка, - я три часа буду стоять на столбе, но ответь, пожалуйста - почему принц Антонин не король?

- Э! - наставница Юмы сделала жест досады. - Да в том-то все и дело, что он не король! Будь Антонин королем, стала бы я надоедать тебе этим столбом... да и своим обществом... Впрочем, это к делу не относится, оборвала она сама себя. - А что именно тебе сказал этот нахальный мальчишка, там, на заброшенной мельнице? О принце Антонине?

- Он сказал, чтобы я спросила тебя. Он сказал, что ты должна знать. Мы поговорили, и я потом заглянула в книги, и там было написано, что принц сын короля, ну и, все прочее, - рассказала Юма.

- Не всегда, - неохотно откликнулась фея Инесса. - Наш принц Антонин не сын короля. Он просто принц.

- А разве так бывает?

- Бывает, - отрезала Инесса. - Антонин - властитель всей Тапатаки и вообще всего мира. Нашего с тобой, - уточнила Инесса. - Поэтому он и принц.

- А почему...

- Потому что его право быть королем нарушено. Точнее, Антонин сам поставил его под угрозу. У него нет заземления в Алитайе. И его угораздило потерять Соллу, - фея Инесса роняла фразы так скупо, будто делилась последней краюхой хлеба. - Потому-то он ещё не король, а только принц. А может быть, у_ж_е не король, - добавила фея. - Все, Юма, ступай на башню, мне надо кое-что сделать. Остальное поймешь со временем.

Девочка действительно мало что поняла, разве только, что принц Антонин может стать королем, но пока - не может. Но фея Инесса остановила её расспросы, а спорить с ней Юма не смела - вернее, она знала, когда это можно сметь, а когда нельзя. Впрочем, неприступность её наставницы Юму не обижала. Из всех чудес, что пчелиным роем роились вокруг Инессы, самым удивительным была та любовь, которую она всем внушала. Вот и Юма просто обожала свою наставницу, а ведь та как будто не давала к тому никакого повода. Наоборот, Инесса была сурова с ученицей, ни в чем не делая ей поблажек, да и вообще не нежничала с Юмой. Нет, она разговаривала с ней и требовала с неё как со взрослой и уж никак не походила на добрую маму, что рассказывает на ночь сказку, а утром поправляет одеялко. Но Юма любила Инессу самозабвенно и восхищалась ей - особенно, когда та открывалась в полноте своей силы: красивая, с сияющими глазами, вся лучащаяся волшебством и особой, ф_е_й_н_о_й, юностью, в какой казалась Юме почти сестрой, разве что на пару лет старше, всепонимающая, могущественная - настоящая фея! Правда, такой Юма видела Инессу лишь несколько раз, когда её великая наставница отбывала в город - наверное, там был какой-нибудь праздник, может быть, бал... А как она осадила Патлатого Дылду, её прежнего хозяина, он посылал Юму просить милостыню, а потом все отбирал, головорез с ручищами толщиной с бревно, он хотел заорать на Инессу своим бычьим голосом - и осекся, застыл на месте под её взглядом, а потом знай поддакивал - "да, девочка не его дочь... да, пусть идет куда хочет... конечно, пусть с Инессой, спасибо высокородной госпоже, что снимает с него эту тягость... нет, денег не надо, покорно благодарю..." Дылда был вдвое выше Инессы, а казалось, это она высится перед ним на троне, - настоящая царица, нет, богиня! Юма не завидовала, ей только очень хотелось походить на Инессу и, может быть, когда-нибудь стать такой же. Это желание помогало Юме терпеть нет, даже не учебу, хотя иные из заданий были несносны, - а тот суровый распорядок, жить в котором ей приходилось у феи. А ведь её жизнь до феи Инессы была совсем не сахар, и все равно - совсем не такой жесткой.

Впрочем, требовательность Инессы была особенной - Юме порой казалось, что её учительница дает иной запрет именно с тем, чтобы Юма его нарушила, она же такая умная! Вот и марабу, хоть и таскался тенью за Юмой - "он будет тебя охранять от твоих же глупостей", так объяснила Инесса, - но не препятствовал же некоторым из её проступков! А наверное, он мог бы вмешаться, ведь этот противный марабу, и правда, пару раз выручал Юму. Однажды она угодила в камень, лежала там невесть сколько времени, целую вечность, но марабу как-то её разглядел, залез клювом и вытащил, как рыбешку из воды, Юма и не знала, что камень может быть таким жидким, она разглядывала трещины валуна, а он вдруг потек, и она провалилась. А другой раз вода унесла Юму куда-то затридевять земель, в море, вокруг не было ничего, одни волны, ни дна, ни берега, и опять марабу прилетел и спас её, фея Инесса потом сердилась, ведь все произошло из-за невнимательности Юмы.

И если этот длинноносый надсмотрщик пустил её к Инессиным книгам, значит, это не такая уж запретная опасность. Юма подумала об этом и решила, что завтра же в отсутствии Инессы вытащит словарь и посмотрит, что такое Алитайя и Солла. Конечно, она побаивалась Инессы, но ведь и проступок-то так себе. Ну, отстоит на столбе лишний час, как сегодня, что особенного. Ей ещё повезло - марабу не наябедничал про её сегодняшнее знакомство, впрочем, он и не видел, наверное. Эта встреча состоялась у Юмы сразу после её спора с этим насмешником у запруды. Юма бродила по лесу и заснула под кустом орешника, а марабу встал на стражу, согнув ногу. Она проснулась, оттого что её щеки коснулось что-то влажное и холодное, это и был Вайка - он обнюхивал её и ткнулся носом. Юма совсем не испугалась - зверек был такой милый, пушистый, с очень смышлеными глазами. Она посмотрела на марабу - тот дремал, поджав одну ногу, и Юма, сама не понимая зачем, тихонько поднялась и на цыпочках отошла за деревья. Зверек как будто все понял, он бесшумно последовал за Юмой, а затем сам уманил её подальше в лес. Они стали играть, и вдруг Вайка заговорил - но не вслух, не голосом, а просто Юма стала слышать его мысли:

- Мы прячемся от птицы, да? - спросил зверек. - Это игра?

- Просто я не хочу, чтобы он накляузничал на меня фее Инессе, объяснила Юма.

- Это твоя сестра? Она злая?

- Нет, но... Ну, пусть это будет такой игрой - прятки от марабу, чтобы он нас не видел, ладно?

- Пусть! Не бойся, я услышу, когда он проснется!

Они ещё поиграли, по-разному, а потом марабу проснулся и отправился искать Юму. Но Вайка, действительно, сразу это учуял, зверек загодя юркнул в заросли и на прощанье обещал навещать Юму. В траве мелькнул его хвост, а мигом позже из-за кустов вышагнул марабу. Он подозрительно крутил шеей налево и направо, но ничего не замечал, - а меж тем, позади него на Юму глядели из травы лукавые глазенки Вайки, рот его был открыт и оттуда насмешливо выставлялся розовый язычок.

Юма сама не знала, почему ей хочется скрыть свою встречу с тем зверьком. Инесса могла не одобрить их дружбы, а Юме понравилось с ним играть, Вайка был такой забавный, такой живой! А ведь друзей у Юмы не было, этот задавака-мальчишка был старше и не очень-то хотел с ней знаться. Правда, Инесса не говорила ничего запрещающего насчет лесных знакомств, водить дружбу с лесной живностью как будто бы не возбранялось, и значит, Юма ни в чем не провинилась. Но все же девочке почему-то хотелось оставить все в тайне, с первого взгляда на зверька она вдруг решила, что он будет _е_ё_ и она не будет им ни с кем делиться. Так же мгновенно к ней пришло его имя - Вайка, зверек должен был зваться так и только так. Юма подумала, что завтра снова увидит Вайку, и ей стало весело, она вслух рассмеялась, пошатнулась на столбе и кое-как сумела восстановить равновесие.

- Не отвлекайся! - фея Инесса появилась на башне сразу вдруг, будто возникла из воздуха. Но Юма давно к тому привыкла - на то ж она и фея, её волшебная учительница.

- Левая-правая, в пополаме! - скомандовала Инесса. Таким было задание Юмы: мало того, что ученица феи должна была запоминать город, так надо было ещё и забираться на столбик чуть шире ступни Юмы, стоять на нем одной ногой и не то что не падать, а даже не покачнуться. Поначалу это казалось Юме невозможным, но Инесса говорила, что со временем придет ощущение парения, и тогда стоять на башне, на столбе, Юме будет так же просто и легко, как моргать. А потом, и правда, у Юмы стало иногда получаться. Но вот теперь она подумала о Вайке и едва не потеряла баланс. Юма вновь вспомнила свою сегодняшнюю встречу, и вновь ей стало радостно так, что захотелось смеяться, но надо было держать равновесие, рядом ведь находилась строгая Инесса, Юма сделала усилие, перебарывая приступ веселья - и вдруг, вдруг что-то треснуло, звук было такой, будто порвалась ткань, - и - Юма внезапно обнаружила, что парит, но не над башней, нет - над самым городом! - внизу были его улицы и сады, и дворцы, и дома.

- Молодец, - сдержанно подбодрила фея Инесса. - Давай-ка облетим все. Тебе пора ознакомиться с Теей ближе и с разных сторон. Людей пока можешь не запоминать, - великодушно разрешила она.

Они - Юма сама не понимала, как это у неё получается - без всякого напряжения скользили в воздухе довольно высоко над городом. "А если упадем?" - испугалась девочка.

- Я рядом, - напомнила Инесса. - Не отвлекайся! Смотри на город, хорошенько все разгляди.

Фея стала рассказывать о том, над чем они пролетали, и Юма забыла о своем страхе.

- Вот это дворец Антонина, - показывала фея, - а вон тот флигель, вон, слева, там живет королевский советник, он-то сейчас всем и управляет в Тапатаке, а это площадь фонтанов, тебе надо будет запомнить её получше, гляди глазенками, с моей башни ты это не видишь. Между прочим, там в фонтане плещутся рыбки, видишь?

Невдалеке от фонтанов стоял красивый трехэтажный дом с башенками и ажурной галереей на втором этаже.

- А это чей дом?

- Что, понравился? Мой.

- Я так и подумала! - закричала Юма, обрадовавшись неизвестно чему. Он... он вылитая ты, милая Инессочка!

Они покружили ещё над крышами и башнями, а потом Юме отчего-то стало зябко, она задрожала всем телом, её сильно тряхнуло - и внезапно она оказалась на башне, там, в их лесном доме. Фея Инесса внимательно разглядывала Юму с загадочным выражением в своих бездонных глазах.

- Ты очень удачлива, - проговорила наконец фея. - Но этого мало. Собранность и целеустремленность, без них твое везение ничто.

- Какое у меня может быть устремление, если у меня нет цели! - от всего произошедшего девочка не чувствовала голоса и эти слова едва что не прокричала.

- Выполнять то, чему я тебя учу, как можно лучше - такой цели тебе пока вполне достаточно, - отрезала Инесса. - Пойдем-ка поедим, а то ты, смотрю, растеряла над Теей все свои силы. Вон как дрожишь.

- А это правда, что я удачливая? - спросила Юма, пока они спускались в столовую по винтовой лестнице.

- Еще бы, - непререкаемо отвечала фея Инесса. - Ты просто везунчик. Вон какого булкута тебе сегодня подарили. Да ещё вместе с именем.

- Кого подарили?

- Булкута.

Вайку, - уточнила фея

Инесса.

- Я?

Это я-то везучая?

изумилась Инна. - Да я всю жизнь неудачница из неудачниц!

Она стала припоминать разные случаи - ей не везло постоянно, во всем, малом и большом. На экзаменах попадались самые трудные билеты, автобус уезжал перед самым носом, последняя пара выбранных туфель, её размер, кончалась за человека до нее.

- ...И так во всем. И знаешь, что я ещё заметила, - поделилась Инна старым наблюдением, - вот почему это так, встаю в очередь - она всегда большая. Дохожу до кассы, оглядываюсь - за мной человека два или вовсе никого. И как это мне всегда достается попасть в то время, когда у кассы полно народу.

Антонин смеялся.

- Значит, вот какое свойство госпожа Инна соизволила за собой заметить, - сказал он. - Ну, допустим, и что же получается? Смотри - ты приходишь, воздействуешь, в итоге - все разрядилось. Очередь была - очереди не стало. Считай, такой твой дар, такая твоя белая магия. Какое же тут невезение?

Инна сбилась - такой взгляд на вещи ей как-то не приходил в голову.

- Я не думаю, что тут какой-то дар, тем более магия... - промямлила она. - Но даже если так, а мне-то самой какой от того прок? Одни же неудобства!

- Так нельзя, - серьезно возразил Антонин. - Ты моешь руки в ванной, а вода уносит твою грязь. Мокрая она. Свойство у неё такое. А если б вода стала торговаться - мол, какая мне от того выгода? И ходила бы наша барышня Инна с немытой, пардон, рожей.

Инна запротестовала:

- Это же совсем другое! Вода жидкость, она не человек, не существо! Ей это вообще без разницы.

- Да? Ты так уверена? - насмешливо переспросил Антонин. - Что вода такая безмозглая? И что ей все равно, какой течь? Ты с ней сама как-нибудь побеседуй, узнаешь, без разницы ей это или как.

- То есть как это - побеседуй? - смешалась Инна. - Что, с водой можно вот так говорить - как мы с тобой?

- Еще гораздо лучше, чем мы с тобой, - заверил Тошка. - Конечно, тебе это не так просто, но устроить можно.

- И что - ты мне это устроишь? - заинтересовалась Инна.

- Ну, как-нибудь можно будет при случае, - неопределенно пообещал Антонин.

Видимо, серьезный разговор ему надоел, и он принялся хулиганить. Портьера взвилась в воздух, затем отцепилась от прищепок, скрутилась в какое-то подобие дамской фигуры - и тут же из шкафов вывалились Иннины туфли на высоком каблуке и скользнули - как бы под ноги - под портьеру. Новоявленная дама вихляясь прошагала по комнате в утрированном подобии походки манекенщицы на подиуме. А вслед за тем из графина стала выливаться вода - Инна даже вскрикнула - но, не дойдя до пола, она тоже сложилась в маленькую фигурку, как если бы воду налили в невидимый сосуд в форме статуэтки.

- Бонжур, мадам О, - пропел в нос Тошка, изображая жеманный женский голос, а портьера сделала реверанс.

- Буэнос ночес, сеньорита, - прожурчал ответ.

- Скажите, могу я помыть вами свою нежную шейку?

- Помыть шейку? Мной? Фи! Как вы вульгарны! Как вы смеете! - водяная статуэтка подпрыгнула от негодования.

Инна смеялась и хлопала в ладоши, а две дамы беседовали в таком же духе, разгуливая по комнате и кривляясь друг перед другом. Затем портьера рухнула на пол, а водяная фигурка просеменила по воздуху к графину, поклонилась на четыре стороны и - стекла в графин.

- Тошка, замечательно! - Инна и впрямь была восхищена. - Лучше, чем в театре, честное слова!

- Ну, так где же "браво"?

- Браво!

Вода внутри графина сложилась в прежнюю фигурку и снова поклонилась.

- Видишь, как артистам приятно, когда публика ценит их скромный труд, - заметил Антонин. - Кстати, не вздумай теперь пить эту воду. Лучше уж цветы полей.

- Да я бы и сама не стала, - подумала Инна.

- Да, так насчет невезучести, - врасплох заговорил Антонин. - Ты вот помнишь свои разбитые коленки и невыученные билеты, ну, это уж как водится. А сколько было случаев, когда ты НЕ разбила коленку или, упаси Бог, свою прелестную головку - ты же этого даже не замечаешь. И не подозреваешь, естественно, каких трудов это иногда стоит разным твоим друзьям и хранителям и прочим силам, о которых ты, опять же, представления не имеешь. Называть себя после этого невезучей - черная неблагодарность в адрес своего Провидения, имейте это в виду, сеньорита.

- Ну, хорошо, - уступила Инна, - допустим, что это твое Провидение отводит от меня какие-то беды. Но вот что касается чего-нибудь хорошего...

- Подарков судьбы? - понимающе подсказал Тошка.

- Да, подарков судьбы.

- Их совсем не было?

Инна настороженно поморгала.

- Ну, назови хотя бы один.

- А хотя бы эта квартира, - отвечал Антонин. - Думаешь, это все так просто было устроить?

Насчет этого Инне возразить было нечего - с квартирой ей, и правда, повезло. Как раз когда Инна закончила школу, а она твердо намеревалась поступить учиться где-нибудь подальше от дома, мама мамой, но и самой по себе когда-нибудь тоже надо начать жить, и вот как раз в это время мужу тети Иры выпал счастливый билет - его научные труды заметила и оценила заграница, и цепкая Америка поспешила пригласить дядю Толю - разумеется, вместе с семьей, - на три года на стажировку в Калифорнию, какой-то там милый городок в двух шагах от телесериальной Санта-Барбары. И конечно, уж тут мама настояла, чтобы Инна ехала поступать в Камск, а Инна не спорила, все-таки жить полной хозяйкой в трехкомнатной квартире это не то что в обшарпанном общажном курятнике. Правда, была одна ложка дегтя - в Камске жила ещё одна мамина сестра, Федосья, - Федя, как её звали по-семейному, и этой Феде мама наказала приглядывать за племянницей, и та, действительно, повадилась навещать Инну в самое неподходящее время. Впрочем, тут Феде ничем поживиться не удалось - если она предвкушала накрыть свою племянницу с поличным посреди студенческого пьянства и блуда, то обманулась в мечтах и не накрыла ни разу - просто-напросто, за отсутствием состава преступления. Ввиду этого, Феде приходилось наверстывать свое невыносимой и нескончаемой болтовней, так что были у этой розы, брошенной судьбой на Иннин жизненный путь, и шипы. Но что делать, куда без шипов, да и роза уж больно была хороша - Инне нравилась тети Ирина квартира, конечно, она была обставлена по-буржуйски, все эти хрустали и серванты, это уж тети Ирины замашки, но застекленная галерея, но башенка с полукруглым окном! а оттуда вид на реку и заснеженный Камск, и огромная кухня с двумя дверями - в коридор и комнату, и ещё балкончик в спальне, да и вообще - было что-то очень притягательное, располагающее в самом облике этой квартиры. Да уж, тетя Ира умела устраивать дела, она с первого курса выбрала самого умного мальчика, на втором курсе женила его на себе, потом продвинула по всем ступенями научной карьеры от аспиранта до доктора, им вот и квартирку выделили в ученом доме в признание дяди Толиных заслуг, а когда настали новые времена и казалось, что ставка тети Иры на научного мужа свое отыграла, пожалуйста! - и тут нашелся ход конем. Вот уж кто славился в родне умением жить, и что удивительного, если с барского стола тети Ириной удачи и Инне перепала пара крох.

- Тебе повезло больше, чем ты думаешь, - заметил на это Тошка.

- То есть?

- Эта квартира лежит на очень удачном узоре линий Земли.

- ?

- Ты о таких не слышала? - удивился Антонин. - Тоже мне, ведьма называется. Это... ну, это вроде того, что вы зовете магнитным полем, тоже сила, только не совсем та. Особенно с башенкой тебе повезло - там такой завиток, с магической точки зрения это прямо-таки стартовая площадка. Как будто нарочно строили.

- Стартовая площадка для чего?

- Для путешествий, конечно же, - терпеливо отвечал Антонин. - В мой мир, например, или ещё куда-нибудь. Но ты опять разговариваешь вслух.

- Я забываю, - стала оправдываться Инна, - тебе легко, а я к этой телепатии не привыкла. Не представляю, как это слышать, что у людей звучит в мозгу! По-моему, с этим невозможно было бы жить.

В ответ на это Тошка как-то странно хмыкнул и ответил с настораживающей веселостью в голосе:

- Я думаю, тебе весьма скоро представится случай это представить. Извиняюсь за бледненький каламбур, конечно.

- О чем ты? - с подозрением спросила Инна.

Но в этот самый миг в дверь позвонили.

- Это твой хороший друг разгильдяй Усихин, - сообщил Антонин. - Вас ждет плодотворная и содержательная беседа.

Инна посмотрела в глазок. Вова Усихин, - действительно, первый шалопай их курса, ожидающе сиял за дверью. "Хорошим другом" Инны он, конечно, не был, и Инна удивилась, зачем его принесло.

- Да я тут мимо проходил, - объяснил разгильдяй Усихин, - дай, думаю, зайду. У тебя нет конспектов по зарубежной литературе? Послезавтра семинар.

- Врет, - коротко прокомментировал Антонин.

- Врешь ты, - сказала Инна. - Все равно читать не будешь. Откуда у тебя мой адрес?

- Людка Китова дала, - ответил Вова Усихин. - Ну, вру. Ты меня не покормишь? А то я с вечера...

И голодный Усихин состроил жалобное лицо. Тошка молчал.

- Только недолго, - сразу предупредила Инна. - Скоро должна придти тетя Федосья, а мне ещё надо готовиться. Я, в отличие от некоторых, уроки учу.

- Ну, ты у нас известная зубрилка, - громко прозвучало у неё в голове. Не сообразив, Инна грозно повернулась к хулигану Усихину:

- Это кто зубрилка?!.

Вова Усихин, уже разувшийся и шагнувший из прихожей гостиную, смутился:

- Да я пошутил, ты что, не поняла...

- Вот черт, - вновь прозвучало у Инны в мозгу, - угораздило же вслух подумать, - и теперь уж Инна поняла: это была не речь, это были мысли Вовы Усихина. Через миг, она удивилась другому - тому что спуталась: то, что слышалось внутри нее, хотя и говорилось словами, но имело какой-то отчетливый привкус - больше всего это походило на то, как если бы до неё сначала доносилась иностранная речь (мысли), а потом шел перевод. Еще через миг Инна сообразила, что в ней вдруг проснулся дар телепатии, - и конечно, ей было кого заподозрить. Но выяснять отношения с Тошкой при Усихине ей было некогда, настырный Вова уже торчал посреди комнаты, обозначая необходимость им заниматься. Он озирался по сторонам, и Инна слышала:

- Да, квартирка-то ништяк... ништяк... в такой бы я поселился...

- Ага, так тебя и приглашают, - вслух фыркнув, беззвучно съязвила Инна.

- Что ты смеешься? - Усихин покосился на Инну.

- У тебя носки дырявые, - ответила Инна для правдоподобности.

- А у тебя штора на полу валяется, - нисколько не сбившись, возразил разгильдяй Усихин. - Порядка нет.

Верно, портьера после Тошкиного дивертисмента так и осталась лежать на ковре - прицепить её обратно он, конечно, уже не позаботился, а Инна не успела. Подняв кремовый плюш, Инна подошла к гардине, прикидывая, как удобней будет повесить ткань, и тут ей в затылок раздалось:

- А попка-то у ней ничего... и грудки тоже... подойти, зажать, что ли?

Инна резко повернулась. Вова Усихин смотрел на неё и громко думал:

- Нет, так, наверное, не выйдет... Надо посидеть, то-се, поцелуйчики, а там на ночь остаться... а там... Хорошо бы это... ля-ля...

Не то чтобы все это циник Усихин вот так членораздельно про себя произносил, нет, таков был общий ход его мыслей, если только это можно назвать мыслями, но доносясь до Инны усихинские вожделения облекались в слова и звучали как что-то связное. И однако же, Инна ни на миг не усомнилась, что правильно все с_л_ы_ш_и_т - все эти его соображения Инна чуть ли не видела, различала так же внятно и вещественно, как пару прыщиков на левой Вовиной щеке. Придя в себя, Инна не медлила. Она бросила портьеру на пол, прошла на кухню, отрезала полбатона колбасы, швырнула в пластиковый пакет, добавила к колбасе полкаравая хлеба, прошла в прихожую, отворила дверь и позвала:

- Усихин!

- Чего? - разгильдяй Усихин недоуменно приблизился, и Инна сунула ему кулек в руки:

- Вот тебе поесть, живо одевайся и вон!

- Ты чего?!.

- Давай, давай!.. - Инна по-настоящему разозлилась. - Никаких ночевок, никаких ля-ля, никаких попок и грудок! Пошел! Ну!..

- Я, кажется, и не заикался про... - забормотал оторопевший Усихин.

- Зато думал!

Вова Усихин разинул рот и изобразил возмущение:

- С чего ты взяла? Откуда ты можешь знать, о чем я думаю?

- У тебя на лице написано! - отрезала Инна. - Давай-давай, одевайся!.. а то я твою обувь в подъезд выкину!..

Растерянный Усихин медленно одевался. Уже в дверях, держа в руке кулек с колбасой, он обернулся, и Инна снова услышала:

- Не получилось... Правильно её Людка Китова белобрысой комплексушкой называет... недотрога...

Инна просто задохнулась:

- Иди к своей Китовой! Уматывай!..

- При чем тут Китова? - остановился в дверях Усихин.

В этот миг Инна отчетливо увидела, как зад Володи Усихина резко дернулся вперед, будто его сильно пихнуло что-то невидимое. Подчиняясь приданному ускорению, разгильдяй Усихин вылетел в подъезд и обиженно закричал:

- Ты чего пинаешься?!.

- А ты чего приперся к белобрысой комплексушке, если тебя не звали?!. - с неменьшим запалом крикнула Инна и захлопнула дверь.

Разгильдяй Усихин что-то громко бормотал за дверью, но Инна не слушала. Она была возмущена, разъярена и ошеломлена одновременно. И тут послышался звук рукоплесканий и заливистый Тошкин смех.

- Замечательно, замечательно!.. Позвольте засвидетельствовать свое восхищение как коллега коллеге за то блистательное представление, удовольствие от кот...

- А ты-то, ты-то хорош! - забывшись, заорала Инна.

- Чего ты кричишь? Усихин-то ещё за дверью, - спокойно отвечал Антонин, и Инна прикусила язычок, начав изъясняться м_ы_с_л_е_н_н_о. Она обрушилась на Тошку с упреками - и за то, что он встрял в её личную жизнь, и за то, что разыграл свою проделку без спросу, и за третье, и за десятое.

- Я только дал тебе возможность испытать, что значит слышать чужие мысли, - возразил Антонин на нападки Инны. - По-моему, не произошло ничего страшного.

- Ничего страшного?!. Это для тебя!

- Да и для тебя. Страшно было бы, если бы ты бездарно потеряла несколько часов в никчемном общении с человеком, который может тебе принести столь же никчемные неприятности, и ничего больше. А тебе есть куда тратить драгоценное время, и общество у тебя есть куда интересней.

- Да уж, скромностью мы не блещем, - невольно съязвила Инна.

- Я тут ни при чем и моя скромность тоже, - отвел Антонин. - Тебе как ведьме надо привыкать - и к чтению мыслей, у тебя эта способность есть, и главное, пора видеть вещи как они есть, непредвзято. Скромность или бахвальство тут попросту излишни.

- Почему ты все время называешь меня ведьмой? - оскорбилась Инна. Ведьма - это злюка и старая карга.

Тошка посмеялся.

- Ведьма - это маг женского пола. Преклонные года тут, сама понимаешь, совсем не обязательны, а жарить деток в печи и вовсе не нужно.

- Но я-то какой маг?

- А кто же?

- Я - обычная девушка, заурядная, синий чулок, - Инна вспомнила слова подруги Люды, - короче, белобрысая комплексушка.

- Может быть, раньше так и было, - отвечал Антонин, - но сейчас уже нет. Обычная девушка не слышит внутри себя чужие мысли. К ней не приходят гости из других миров, по крайней мере, наяву и средь белого дня, как я. И сама она, конечно же, не путешествует в гости во всякие невероятные вселенные и страны.

- Но я...

- Ты просто не помнишь. Конечно, ты маг! - заявил он с совершенной уверенностью. - А кстати, хочешь, убедиться? Тем более, полезно будет это проверить.

- Проверить что?

- Сможешь ли ты увидеть мой мир. Время подходящее, сумерки, и снег все еще.

Антонин объяснил, что и как нужно делать. Инна сидела в кресле у окошка закрыв глаза и дышала, как было сказано. Она ощущала какие-то тени, бегущие по её векам, наверное, это летели снежные хлопья за окном, и вдруг, не открывая глаз, она стала видеть эти снежные струи, они светились, а затем слились в сплошной искрящийся полог, и - Инна ахнула - он в один миг пропал, и перед Инной распахнулось невероятное, неожиданное видение: великолепный город, о многих замках и башнях с узорчатыми шпилями, и праздничных зеленых улицах, и ажурных мостах - там, подальше, над зеркально-светлой рекой или озером, а совсем далеко все терялось в дымке и ещё тянулась какая-то черная полоса, будто в этой части мира уже наступила ночь. Инна наблюдала все откуда-то сверху ("Это Тапатака, мой мир", сказал Антонин), сразу весь город ("Это Тея, моя столица", - сказал Антонин), и когда её глаза чуть свыклись с этим видом и связали его в целый образ, она сообразила - вместе, это выглядело как голова какого-то сказочного зверя, дракона - крыши и башни вырисовывали зубья его исполинской пасти, а озеро блестело как глаз, а второй... второй глаз был бездонно черным, это... ("Это Тень", - сказал Антонин)... И в этот миг Инна осознала, что её квартира тоже куда-то сгинула, а она висит невесть каким образом в невесть каком небе, ужасно-ужасно высоко, без опоры - и перепугалась. Видение быстро-быстро схлопнулось, как картинка на экране, а Инна, вскрикнув, вскочила с кресла.

- Жаль, - заметил Антонин. - Чуть-чуть не хватило. Еще немного, и ты бы перенеслась. Ладно, в другой раз. Что ж, Инночка, на сегодня, я полагаю, достаточно? Тогда... до встречи!

Он пропал так же мгновенно, как видение Теи. Инна ощутила его уход с несомненностью, своим шестым - или каким там? - тридесятым чувством мага. Не просто исчез голос Тошки, нет, он-то как раз ещё звучал у неё в голове, остаточно, но зато в один миг изменился мир - стал как-то проще, квадратней, замкнутей, тусклее, будто изъяли некую чудесную добавку, ранее открывшееся - и теперь недостающее - новое измерение, не четвертое и не пятое, а вообще какое-то особое, ч_у_д_е_с_н_о_е.

И все-таки что-то сдвинулось, что-то проникло о_т_т_у_д_а и осталось здесь необратимо. За окном шел снег - и снег этот был особенным, он был д_в_е_р_ь_ю, её можно было открыть. А Инна... нет, она больше не была белобрысой комплексушкой, тем более, волосы Инны были золотисто-рыжими, и только такая предательница и дура как Людка Китова могла звать её белобрысой. Инна была рыжей, огненной, синеглазой, загадочной и могущественной волшебницей, ведьмой - такой она себя теперь знала, и знать себя такой ей бесконечно нравилось.

Над городом Камском толклись нерестящиеся снегом тучи, а у овального окна в квартире с башенкой на четвертом этаже смотрела на ночной снегопад рыжая девушка Инна. Она только что освободилась из плена, из тюрьмы мирка повседневности, в котором отбывают земной срок людские умы и души очевидно, заключенные сюда за некие провинности в мирах горних и вышних. Но теперь в одной из тюремных стен зияла пробоина, и Инна стояла вне её, н_а_ в_о_л_е, ошеломленная и не вполне ещё поверившая в чудо своей свободы, - а оттуда, из зияющей бреши, довольно-таки сильно неслись позывные, призывы вернуться и занять свое место в камере. "Померещилось, не было, не бывает, ты спятила!" - умоляла повседневность голосом рассудка. Но громче, громче-громче-громче, звучала и пела радость мага Инны. "Я маг! Я ведьма!"

с восторгом сознавала

она.

Чем больше росли принцы, тем заметней становилась разница между ними. Они, впрочем, и с самого начала не были похожи друг на друга как две капли воды, их сходство было меньшим - таким, какое бывает иногда у братьев-погодков, а то есть эти двое были не близнецы, а лишь двойняшки, как это принято различать. Антонин был пошире, покрепче и большой озорник и затейник, Северин же был потоньше и поизящней, больше мечтатель и мыслитель, нежели его брат. Это было вполне в лад с тем, как принцы разделили королевские дары - созерцание бездн Нимрита и впрямь требует сосредоточенности и отстраненности, это занятие мыслителей, а владение Соллой - это сообщение с лучащейся стихией вечного творения, ведь Солла это воплощеный смех Тапатаки, то, что она бросает в лицо черной прорве Нимрита. Что же до жезла Тейи, то это ключ к Срединному миру, как называют в Тапатаке тот слой Вселенной, где волшебство вечной жизни начинает граничить с мертвой пустотой вещества. Тейа - это как бы корень, якорь, что позволял Тапатаке выдерживать ветра Нимрита и пребывать неколебимо высоко-высоко над илистым дном Алитайи. Когда-то, мечтой и могуществом её основателей, Тапатака поднялась оттуда и какое-то время продолжала сообщаться с этим трудным миром, и тогда жезл Тейа служил королям, чтобы управлять косным веществом Срединного мира. Но с тех пор Тапатака укоренилась в своем новом соседстве, Нимрит был приручен, и жезл Тейа был скорее регалией королей, нежели их рабочим орудием, потому что жители Тапатаки, включая самых любознательных магов, давно утратили интерес к Срединному миру, находя для своих исследований более манящие миры.

Что же до Имени-меча, то он был орудием того знания, которое сродни скорее искусству - обладатель его хотя и постигал нечто неведомое, но был при том столь же поэтом, сколь и изыскателем-ученым. Недаром предсказатель и поэт Кинн Гамм проводил с Антонином куда больше времени, нежели с его братом, - впрочем, занятиями принца Северина руководил Мэйтир, а этот наставник стоил всех иных. Итак, два брата преуспевали в учебе, и все находили, что они как правители составят идеальную пару - крепыш и весельчак Антонин, владетель семилучащейся Соллы, и спиной к его спине утонченный созерцатель Северин, заклинатель Нимрита - то, что один король сочетает внутри, здесь сочеталось наружно, а это в иных случаях сильное преимущество, ведь двое, действуя заодно, могут больше, чем один.

А затем пришло время, когда из Соллы выглянула хозяйка камня и заговорила с Антонином. Фей камня, собственно, было семеро, они могли появляться как порознь, так все семеро сразу, или же, все семь в одном лице, как это бывает в иных случаях, - например, когда принцу настает время взойти на трон Тапатаки, и Солла дает это знать. В тронном зале вновь собралась вся Тея и Тапатака, а то есть, лучшие и избранные из магов столицы и страны - ведь в Тапатаке нет не-волшебников. Все шло как всегда, и Мэйтир готовился возложить на голову Антонина корону, а то есть Соллу ведь не только феи камня, но и сам рубин в особых случаях семикратно умножался, и, соединенные незримым обручем, эти семь рубинов образовывали корону Тапатаки.

В этот миг поднялся бледный принц Северин, до того пребывавший в какой-то унылой задумчивости, и оспорил право Антонина на корону Тапатаки.

- Я первым прибыл сюда, и королем надлежит стать мне, - так провозгласил Северин. - К тому же, из нас двоих я старший.

Подобного замешательства Тапатака не испытывала с незапамятной древности. Пусть даже принц Северин и прибыл в Тапатаку на мгновение раньше, хотя такого никто и не заметил, пусть даже он был старшим из братьев - какое это могло дать ему право? Ведь из королевских регалий ему достались нижние, причем, если уж он не верил, что орудия сами избрали владельцев, а это выбор неоспоримый, если Северин считал, что выбор был сделан руками самих братьев, то на кого он мог обижаться и в этом случае? Все это принялись ему хором напоминать все собравшиеся, да только Северин никого не хотел слушать.

- Если вы откажетесь венчать меня короной Тапатаки, то я открою врата Нимрита, - заявил мятежный принц. - Я позову Зверя и усажу подле трона. Тогда никто не сможет взойти на него. А ключ у меня.

Воцарилось молчание - нарушенное наконец заливистым смехом Антонина.

- А я-то считал, что умею пошутить, - сквозь смех проговорил он. Северин, это отличная шутка - мы тут прыгаем, как кролики, заскочившие на раскаленную сковородку, а ты стоишь со зверюгой у трона и дразнишься: "А ключик-то вон!" Но ты прав, я сам должен был подумать - конечно же, нам обоим надо венчаться на правление Тапатакой.

На миг всем показалось, что все так и обстоит - Северин просто пошутил, а братьям, и правда, надо принять одну корону на двоих. Кто-то даже решил подшутить над предсказателем:

- Эй, Кинн! А ты-то предрекал Тапатаке одного короля!

- Раз в сто лет ошибаюсь и я, - возразил Кинн, - но не сейчас.

- Я не шутил, - сказал Северин и сильно побледнел, - и я не хочу делить с тобой правление, Антонин. Королем должен стать я!

Теперь растерялся даже Антонин.

- Дамы и рыцари! Прошу вас, отложим церемонию, - предложил он. - Нам с братом нужно уладить небольшие разногласия.

Не один Антонин, но все маги пробовали толковать с Северином и так, и этак. Он был как одержимый, и даже Мэйтир не мог ничего ему внушить.

- Просто я это з_н_а_ю, - отвечал он на все увещевания. - Королем должен стать я. Иначе... иначе, - проговорился он, - Тапатаку ждет гибель.

Но каких-либо подтверждений тому Северин не привел и отказался обсуждать, откуда это ему известно. Более того, он и правда открыл врата Нимрита - ту самую дверь, которую отворяли короли в своем последнем походе. Теперь она была распахнута настежь, и непомерная бездна зияла прямо в лицо всем, кто входил в тронный зал, а у трона, как и угрожал Северин, разлеглось чудище, вызванное им из пещеры в саду Нейи.

Сад Нейи, помимо прочего, являлся и местом обитания разных зверей и диковинных существ, не только тапатакских, но из самых разных уголков Вселенной - попросту, он был чем-то вроде огромного зоопарка. Среди прочих там находилось и чудище, подвластное ключу от Нимрита - оно было творением лучших умов и плодом самых глубоких прозрений искателей Тапатаки. Мощью чудесного знания своих магов тапатакцем удалось сотворить небывалое связать воедино Нимрит и это чудище, и теперь непостижимым образом необъятная и неведомая бездна воплощалась в одном Звере - пусть громадном, ужасном, безумном, но все же таком, какого можно было держать в узде и даже приручить. По крайней мере, оно слушалось ключа Нимрита - и пока слушалось, Тапатака была избавлена от всяческих бедствий и вторжений злобных и неразумных стихий в свой мир.

Так что угроза Северина была никак не шуточной - однако, это же было и его великой ошибкой. Если до этого у него нашлись кое-какие сторонники, хотя и мало, потому что веселый и открытый Антонин был любим Тапатакой, то теперь возмутились и они. От Северина отвернулись все - кроме Мэйтира, он все ещё пробовал вразумить принца, и Антонина - тот отказывался усматривать в поведении брата злой умысел и считал, что всему причиной впечатлительность Северина. "Вероятно, - так объяснял все Антонин, - принц Северин почерпнул из Нимрита какую-то опасную весть и слишком доверился ей. Попросту, он недооценивает дух и волю Тапатаки, ведь Северин не так знаком с волшебством Соллы, как я". И наконец, Антонин согласился:

- Пусть так, Северин, я уступаю. Я оставлю тебе Соллу и Меч, не знаю уж только, примут ли они твою руку. Будь королем, это все же лучше, чем раздор.

Некому описать, какое чувство испытывает владетель камня к своим водительницам, феям Соллы - надо быть королем и пережить это, как Антонин даже для волшебного мира Тапатаки это совсем особое очарование и совсем чудесное соединение. Говорят даже, будто связь короля и камня столь прочна, что феи камня выходят из Соллы и сопровождают короля в его последнем походе, а нового принца призывают впоследствии уже вновь поселившиеся в камне семь фей. Но ещё никто не догонял короля, чтобы проверить, следует ли с ним по Нимриту семь его благодетельниц - и однако же, Антонин готов был поступиться и Соллой.

Северин смягчился:

- Ну что ж, Антонин, я отдам тебе жезл, ты будешь канцлером, и я полагаю - хорошим канцлером.

- Нет, - отклонил Антонин, - я не останусь в Тапатаке. Я уйду в дальний поход. Тем более, - засмеялся он, показывая на чудище у трона, прыгнуть в пасть Нимрита теперь совсем легко.

Однако с таким решением не согласилась хозяйка камня. Когда Антонин хотел передать семирубин Северину, фея вышла из рубина и закатила брату Антонина оплеуху, да и на Антонина она рассердилась - вся Тея слышала, как Солла воскликнула:

- Я никогда не прощу тебе этого, Антонин!

Мало того, вся страна восстала против такого решения. Совет Тапатаки был бурным, но недолгим - к братьям явились виднейшие маги и объявили, что вся Тапатака последует за принцем Антонином.

- Если только, - заявила Санни, вестник Тапатаки, - принц Северин не откажется от своих претензий и не закроет врата Нимрита.

- Не откажусь, - отрезал Северин.

- Тогда мы уходим вместе с Антонином, - непреклонно выговорила Дора, привратница Тапатаки. - Ты будешь королем, принц Северин, но только без единого подданного. Вряд ли это можно будет назвать королевским правлением.

Северин понял, что он и впрямь недооценил волю и дух Тапатаки, и растерялся.

- А что же вы будете делать там, в Нимрите?

- Мэйтир и прочие полагают, что в конце концов мы найдем какую-нибудь пригодную для нас страну.

- И как же вы там обоснуетесь? Без ключа и без жезла? Да ведь Нимрит сомнет вас!

- У нас есть Солла и Меч. В любом случае, это не твоя забота, принц Северин.

- Ну так знайте же, - возгласил Северин, белый, как мел, - я останусь здесь и буду наблюдать вас отсюда. И, - предрек он, - вы ещё позовете меня, когда Нимрит захлестнет вас с головой!

- Не отбивай у меня хлеб, принц Северин, - бросил на это Кинн Гамм, ещё тебе далеко до чтения судеб!

Но Северин не ответил на это. Он угрюмо скрестил на груди руки и безмолвно наблюдал, как один за другим обитатели Тапатаки миновали его словно пустое место и ныряли в пасть Нимрита - причем, даже дети не выказывали малейшего колебания. Последним уходил Мэйтир.

- Учитель! - окликнул его Северин. - Ты не останешься?

- Нет.

- Значит, ты предал меня! - воскликнул Северин.

- Знаешь ли, Северин, ты сам себя предал, - отвечал Мэйтир - и канул в Нимрит.

А Северин развернул тронное кресло, уселся лицом к открытым вратам и замер там, уткнув подбородок в ладони и вперившись в зрачки чудовища, словно в волшебное стекло, отражающее все вести мира.

И если это стекло действительно показывало ему то, происходило с народом Тапатаки в его скитании по Нимриту, то Северин мог злорадствовать, потому что странствие Антонина выдалось трудным и долгим. А когда наконец им повезло, и в Нимрите чудесным образом открылась брешь, откуда проглядывал образ свободного и приветного мира, то принц Антонин, уже выведя свой народ на его землю, в самый последний миг потерял Соллу.

(из Новой хроники Тапатаки)

2. ДЕСАНТ В КАМСК.

ЮМА. ИННА. САША ПЕСКОВ.

- Ну,

ты ещё не

вполне маг, - охладила радость Юмы фея Инесса, - но можешь им стать. Если будешь все делать без своевольства и лени.

- Но ты сказала, что у всех магов есть такие звери, как мой Вайка, ведь так? - спросила девочка. Она и в голове не держала равнять себя с кудесниками Тапатаки, просто ей было приятно узнать, что её Вайка такое редкое и особенное существо.

- Не у всех. У многих. Но тебе ещё надо научиться с ним обращаться, указала Инесса.

- Мне надо его чем-нибудь кормить? - догадалась Юма.

Уголки губ Инессы раздвинулись - вопрос Юмы почему-то позабавил фею.

- Почти что так. Только не морковкой и жучками.

- Может, молоком?

Фея Инесса не удержалась и звонко рассмеялась. Юма радостно вторила ей, хотя и не понимала причин её веселья.

- Та радость, какую ты чувствуешь вот например сейчас, - объяснила наконец Инесса, - и будет его пищей. Помнишь, как ты вчера стояла на столбе, вспомнила своего нового друга и тебе стало весело? А потом ты сразу очутилась над Теей, полетела как перышко. Может, тебе ещё рано это знать, но раз уж зашла речь, запомни - такая радость и есть волшебная сила мага. Чем её больше, тем сильней волшебник. Считай, что он кухарка с больши-и-и-им котлом вкуснющего варева. Ну и, конечно же, отовсюду сбегаются всякие сластены и обжоры... зверьки вроде твоего Вайки и прочая живность. И даже не только живность.

- А кто еще?

- Много кто, - кратко ответила фея. - А наша еда Вайке не нужна вообще. Он особый зверек.

Фея ожидающее смотрела на Юму, и девочка догадалась, что ей нужно что-то спросить. У неё действительно вертелся в голове какой-то вопрос, но она не могла вспомнить его.

- Вчера я тебе кое-что сказала про подарок, - подсказала Инесса. Тебе не интересно, кто его тебе сделал?

Юма это совсем забыла, но теперь ей сразу захотелось узнать:

- Это ты, милая фея Инесса?

- У тебя все ещё держится эта привычка титуловать меня при каждом удобном случае, - заметила Инесса. - Первые дни, когда я тебя забрала от твоего Дылды, ты то и дело называла меня ваша светлость или благородная госпожа фея Инесса. Пусть хоть сколько благородная, но я тебе не госпожа.

- Но я сказала "милая фея"! - запротестовала Юма.

- Вполне достаточно будет Инессы, а то ты живо убедишься, что я не всегда такая уж милая, - строго выговорила неприступная волшебница.

- Но ты же сделала мне подарок!

- Вовсе не я. Это один далекий-далекий человек.

- Он тоже маг?

- Да, и очень могучий. Правда, не такой, как мы с тобой.

- Да? А какой? Ты его знаешь? Я могу его увидеть? Он живет в Тапатаке? - по-настоящему заинтересовавшись, Юма засыпала свою наставницу целой кучей вопросов.

- Нет, он не живет в Тапатаке, и я о нем почти ничего не знаю, отвечала Инесса. - Насчет увидеть его... что ж, может быть. Во всяком случае, встретиться вам было бы полезно.

- А как это сделать?

Инесса окинула Юму критическим взором.

- А ты не думаешь, что тебе не мешало бы прежде подготовиться к такой встрече? - Немного помолчав, фея ответила на немой вопрос своей ученицы: Я имею в виду, что тебе тоже надо что-нибудь подарить. Ведь его подарок ты приняла.

Юма ненадолго задумалась и расстроилась.

- Но у меня ничего нет. Совсем-совсем ничего! Вот только этот браслетик, - Юма подняла руку, - мне не жалко, но это же ты сама мне дарила и теперь...

В глазах Инессы на мгновение блеснули огоньки, что появлялись у нее, когда фее замечала что-то смешное.

- У тебя есть много чего ценней браслетика. Ты можешь подарить ему всю наша Тапатаку. Или хотя бы Тею для начала, - небрежно произнесла Инесса.

- Но Тея же не моя!

- Ну, как знать, - загадочно отвечала фея. - К тому же, тебе совсем не обязательно быть владельцем Теи, чтобы её подарить. Вот я, к примеру, недавно была в гостях в одном похожем, но незнакомом месте. И один друг показал мне разные закоулки и всякие любопытные местечки, рассказал про тамошних жителей и прочие разности. Раньше я и не слыхала о том городе, а теперь он стал немножко мой. Ты меня понимаешь, Юма?

- Да, - кивнула девочка. - Мне надо будет вот так же провести его по городу и все показать.

- Больше, чем это, гораздо больше. Тебе надо будет сделать так, чтобы он был в Тее как дома. Ну, как? Хочется тебе сделать такой подарок? За Вайку?

Юма ненадолго задумалась: а хочет ли она этого? И вдруг ей это понравилось, у неё в голове даже сложилась картинка: какой-то волшебник внешность его Юма не придумала, просто кто-нибудь, протягивает ей Вайку, а она показывает на Тею и говорит: "Берите, пожалуйста, это все ваше". Ей стало как-то забавно, весело, и она рассмеялась.

- Ага, - торжествующе подняла палец Инесса, - вот видишь - тебе хочется это сделать!

- Да, - согласилась Юма. - Но, - тут же огорчилась она, - я же сама совсем не знаю Теи!

- Не беда, - беспечно отвечала наставница, - скоро мы туда переберемся.

Эта новость ошеломила Юму. Но Инесса не стала с ней об этом говорить.

- На твоем месте я бы лучше обошла все и попрощалась на всякий случай со всеми. Ты ведь не знаешь, увидишь ты кого-нибудь потом или нет, заметила фея. - Так что весь этот день в твоем распоряжении. Делай что хочешь.

Юма задумалась над её словами, и ей как-то даже взгрустнулось. Только сейчас она поняла, что успела привыкнуть и к этому их лесному домику, и к окрестностям, и к шиповнику у крыльца, и даже к задаваке Туану. И к тому же, она так и не забралась на Рыжую гору, хотя ей это давно хотелось. А гора была особенной, волшебной, так говорил Туан, впрочем, он называл её не волшебной, а завороженной, и уверял, что там обитают всякие странные существа и звери, хотя ни он сам, ни его отец туда не поднимался, потому что сразу за Рыжей горой начинались какие-то опасные места. А Юму все равно манило туда, притягивало, и не одно только любопытство. Когда с башенки она смотрела на Рыжуху, то у неё появлялось чувство, похожее на то, будто где-нибудь в чулане она нашла и разглядывает красивую вещь с секретом и сердце замирает от предвкушения, чем окажется эта находка. Или будто она протягивает руку к какому-нибудь лакомству и вот-вот отправит его в рот. А ведь эта огромная гора никак не походила на пирожное, но что поделаешь Юме все равно казалось, что её там ждет что-то очень интересное, настоящее... даже не объяснить какое!

Конечно, она собралась и отправилась в обход по любимым местам. Там она останавливалась и рассказывала, что скоро уедет, и на всякий случай говорила "до свидания". А потом ноги сами вынесли её к ручью, и здесь она повстречала Туана.

- Опять с тобой этот надсмотрщик, - проворчал мальчик, - он имел в виду марабу, который и теперь, конечно же, следовал за Юмой.

- Он меня охраняет, - объяснила Юма, не договорив, однако, слова Инессы насчет "от твоих же глупостей".

Туан фыркнул и спросил:

- Ну, что - спросила? Про принца Антонина?

- Конечно, что тут особенного, - пожала плечом Юма. - Он не король, потому что его право на трон нарушено. У него, - Юма припомнила слова Инессы и повторила со знающим видом, - нет заземления в Алитайе. И он потерял Соллу.

- Ох, до чего ваш брат кудесники любят важничать этими своими учеными словечками! Заземление в Солле, заземление в Солле! - передразнил мальчишка.

- В Алитайе, - поправила Юма.

- Ну, в Алитайе. А попросту он не может попасть в средний мир, вот и все.

Ни про Соллу, ни про Алитайю, ни про средний мир Юма ничего не знала, но признаваться в этом задаваке Туану она не собиралась. Вместо этого она начала сердиться и вдруг вспомнила:

- А я скоро уезжаю.

- Куда? Обратно в свою страну?

- Нет, в Тею. Инесса сказала, что мы туда на днях переберемся.

- А... - Юме показалось, что Туан произнес это с облегчением, и это ей неизвестно почему было приятно. - Ну, значит ещё увидимся. Я там тоже бываю.

Все же эта новость изменила их разговор, и они стали гулять вдоль ручья, беседуя вполне дружелюбно о всяких вещах. Юма начала рассказывать про Вайку - и вдруг заметила его лукавую мордочку, выглядывающую из листьев клена. Вайка сидел на ветке, посматривая на них двоих, и глазенки его озорно светились.

- Вон, вон он, смотри! - обрадовалась Юма.

- Где? - Туан широко раскрыв глаза озирался по сторонам.

- Да вот же, у нас над головой, вон, на ветке!

Но Туан никого не видел. Вайка спрыгнул на землю и стал столбиком у самого ствола.

- Ну, теперь увидел?

- Кого?!. - мальчишка в недоумении смотрел на Юму. - Ты что, нарочно все придумала?

Юма подумала, что Туан притворяется, чтобы подразнить её, и рассердилась.

- А ты... - начала она, но в этот миг Вайка заговорил с ней:

- Не сердись, он меня не видит.

- Ты просто его не видишь, - спокойно сказала Юма Туану. - Это волшебный зверек, вот и все. Я просто не знала, что он не для всяких глаз.

На сей раз обиделся Туан:

- Ой, ой, хвастунья! Тоже фея нашлась. Почему же тогда я вижу твоего марабу? Он ведь у тебя тоже волшебный!

Дело опять шло к ссоре, но тут Вайка подбежал ближе, и Юма заметила, что у него из пасти торчит какая-то острая черная травинка. Он делал движения ртом, как бы пытаясь её проглотить, но что-то ему мешало. Юма наклонилась - и вдруг разглядела: это была вовсе не травинка, а большая игла на нитке. Нитку зверек уже сжевал, а теперь пытался проглотить ещё и иглу. Юма вскрикнула:

- Вайка! Нельзя! Где ты только подобрал это?

Она нагнулась, чтобы взять эту опасную вещь и вытащить наружу. Но Вайка шарахнулся в сторону - движение Юмы его напугало. Булкут кинулся прочь. Юма сама вся перепугалась - она подумала, что он съест эту иглу, а потом погибнет, ей было жалко его и страшно. Она побежала следом, крича изо всех сил:

- Вайка! Вайка! Стой, не бойся!

- Сумасшедшая! Ты куда? - закричал Туан и тоже пустился за ними вдогонку.

Вайка, будто колеблясь, то бежал прочь, то останавливался на призыв Юмы, но стоило ей приблизиться, как он снова шарахался в заросли.

- Юма! - слышался сзади голос Туана. - Юма, перестань! Юма!..

Но, вероятно, он потерял её из виду и сбился со следа, потому что его крики раздавались все глуше и отдаленней.

- Юма-а-а!.. - наконец послышалось совсем слабо. - Ты идешь на Рыжую гору, верни-и-сь!..

Но как она могла вернуться, если впереди меж кустов мелькала мордочка Вайки и изо рта у него все так же свешивалась проклятая игла? Она гналась за ним добрый час, а то и все два, и наконец обнаружила его на камне, на скале. Вайка смотрел на неё как ни в чем не бывало, и во рту у него не было никакой иголки. Сердце Юмы так и екнуло: "Все-таки проглотил!" Но булкут не походил на умирающего и, казалось, смеялся над Юмой, довольный своей проделкой.

- Ах, глупый, глупый Вайка! Зачем ты убегал от меня? - выговорила ему Юма.

- А что? Мне понравилось, - отвечал зверек - и странно, у Юмы не нашлось сил на него рассердиться.

- Зачем ты хотел съесть иголку?

- Ну вот еще! - и глазенки Вайки заискрились. - Я не ем иголок. Они невкусные.

Юма поняла, что зверек над ней подшутил. А Вайка меж тем вскарабкался на скалу и позвал девочку:

- Идем! Нам надо подняться ещё выше.

- Куда?

- Увидишь!

Юма посмотрела на небо - там кружил марабу и как будто не проявлял особого беспокойства. Она решила послушаться. Они поднимались довольно долго и забрались высоко - Юма уже видела башенку их домика с Инессой и даже, там, далеко, шпили дворцов Теи. Наконец они поднялись на какой-то уступ, и Вайка подбежал к краю обрыва:

- Смотри!

Юма осторожно подошла - и - ничего не увидела: уступ был не с той стороны горы, что выходила на Тею и лес, где они жили с Инессой, а с противоположной. И с этой стороны вид, можно сказать, отсутствовал: перед Юмой только клубился туман, сквозь который ничего нельзя было разглядеть.

- На что мне смотреть? - повернулась девочка к Вайке. Но зверек куда-то пропал, и Юма немножко испугалась. Она вспомнила слова Туана о том, что гора завороженная, а кроме того, Юма не знала, сумеет ли найти дорогу домой. Она подняла голову вверх, чтобы посмотреть на месте ли её марабу.

И тут с неба густо повалил снег. Это было в первый раз за все время, что она жила в Тапатаке с Инессой. На родине Юмы было холоднее, снег был не в диковинку, а Юма была одета кое-как, Патлатый Дылда заставлял её носить лохмотья, потому что так больше подавали, и она мерзла. Кто мог бы подумать, что теперь её может обрадовать снег! Тем более, что он залепил все вокруг, густой-густой, белый, о крупных хлопьях, все пропало из виду, так что надо было испугаться по-настоящему, а вот Юме ни с того ни с чего стало весело, легко, как тогда, в небе над Теей - и вдруг Юма ощутила, что вокруг все изменилось. Еще ничего не было видно, один снег, но Юма знала, что она уже находится где-то в другом месте - или другом мире, ведь она уже путешествовала так несколько раз.

Снег понемногу стал редеть, и Юма могла разглядеть, что было вокруг. А вокруг был, вообще-то, тот же снег - он падал с неба вниз, на землю - и вот земля-то была далеко внизу, и она не была землей Тапатаки. Город внизу был странный, не похожий на Тею, с совсем другими домами, без дворцов и башен, а мостов было всего два, как могла видеть Юма, какой-то железный с прорехами, по нему быстро двигалась целая вереница длинных фургонов с окошками, а другой был почти обычный, каменный, по нему шли люди и ехали какие-то повозки, маленькие, с окошками, они по-волшебному катили сами собой, и оба моста были перекинуты через широкую реку, в серые воды которой падал белый снег. Вода реки была мутной, нечистой, Юма даже не представляла, что вода может терпеть в себе такую грязь, и все же река была сильной, древней, и понравилась Юме. Но что-то другое отвлекало её от реки, внимание Юмы тянулось куда-то дальше, перед ней быстро-быстро промелькнуло чье-то лицо, а вслед за тем её взгляд - если это был взгляд - устремился туда, вдогонку за мелькнувшим образом, и она почти сразу нашла человека, чье лицо всплыло до того перед ней. Это походило на то, как если бы она была ястребом в поднебесьи, высмотревшим свою добычу и теперь падающим на неё сверху.

Она стояла на том каменном мосту с его редкими прохожими, а человек шел ей навстречу. Юма внимательно смотрела ему в лицо, что-то её притягивало, что-то важное привлекало их одного к другому, и когда этот незнакомец подошел совсем близко, их глаза встретились, и - человек вдруг остановился, замер как вкопанный, тряхнул головой и поморгал, будто прогоняя какое-то видение. Он ещё несколько мгновений постоял, таращась на то место, где находилась Юма, а затем пожал плечами и пошел себе вперед, миновав Юму как пустое место. Попросту, он прошел сквозь Юму, и она сообразила, что не только он её не видит, но и она сама себя, выходит, Юма оказалась здесь в роли некого бесплотного призрака, и когда она об этом подумала, снег снова повалил густо-густо, так что все вокруг исчезло в бездне вихрящихся снежных струй. Юма почувствовала, что её что-то тащит обратно в Тапатаку, но перед тем как её унесло совсем, у Юмы мелькнула мысль, что она обязательно вернется сюда вновь и разыщет этого мужчину, вот только как быть со снегом, если его совсем нет в Тапатаке,

и тут все

пропало.

- Снег

не так уж

и обязателен, - сказал Антонин. - Просто с ним удобней.

- Что удобней? Кому удобней?

- Удобней тебе. И не только тебе, многим. Для разных ведьмовских дел. Например, чтобы сходить ко мне в гости.

- А мы сходим? - обрадовалась Инна. Антонин обещал это уже третий день, но почему-то это все не происходило.

- Ага, - отвечал Тошка этим своим юморным голоском. - Сходим. Наедимся пирожных, наденем дорожные шорты, узнаем расписание пароходов и сходим. Вот только баулы упакуем. Каюта-люкс вас устроит, мадемуазель?

- Ой, Тошка... - Инна даже рукой махнула, куда-то в сторону. Она не знала, где в этот миг находится Антонин, да он нигде и не находился, но для себя Инна как-то невольно представляла, что он от неё анфас справа. - У тебя юмор, как у наших дебильных первокурсников.

Тошка хмыкнул.

- Отрадно, что они успели для тебя стать дебильными, - иронически заметил он. - Помнится, раньше с иными из них ты была готова долго общаться в школе и на дому.

Он намекал на Вову Усихина. Инна не успела решить, обижаться ей на эту шуточку или нет, а Тошка неожиданно объявил:

- Ну что ж, иди к башенке, в кресло. Нам пора.

Он всегда заставал Инну врасплох. Ей и в самом деле хотелось как-то собраться, "упаковать баулы", а Тошка, конечно, это слышал и подкалывал.

- Да не брыкайся ты, - проворчал Антонин. - Самой ведь интересно!

Ох уж, этот Тошка, - думала Инна, - выполняя его наставления - как ей сидеть в кресле, куда смотреть и как дышать. "Интересно"... Что он может понимать? Она из их-то городка выбиралась за жизнь раза три, ездила к морю, да вот в Камск. А тут побывать даже не в чужой стране, а... А если что-нибудь случится? Сердце Инны заколотилось.

- Ох, Инка, ну ты и вредина! - недовольно заметил Антонин. - Я тут из сил выбиваюсь, а она вертится как намыленная картошка. Сосредоточься же!

Она долго смотрела на снег, а потом закрыла глаза, как было сказано, и поднялась из кресла.

- Ну, пойдем, - позвал Антонин.

- Куда? - подумала Инна, но ответ уже пришел - снежные струи перед ней слились в один сверкающий полог, как это было в прошлый раз, краем сознания Инна сообразила, что видит все сквозь закрытые глаза, но удивляться ей уже было некогда - она увидела, она знала, что надо раздвинуть этот сияющий полог и шагнуть вперед.

Инна сделала шаг - и ойкнула - нога её встретила вполне твердую ступеньку. Эта ступенька каким-то образом оказалась в воздухе среди сплошного снежного струения, а перед Инной уже появилась новая. Она осторожно переступила на нее, покачнулась, снова ойкнула, и Антонин заговорил:

- Не бойся, я поддержу. У тебя все прекрасно получается. Получалось бы ещё лучше, если бы ты не нагружала себя попутно всяким хламом.

- Каким ещё хламом? - охрипшим вдруг голосом спросила Инна.

- Да уж известно каким, всякой девчоночьей дурью, - небрежно отвечал Тошка. - Девочки должны быть слабенькими, девочки должны нравиться мальчикам, девочки должны ойкать, а мальчики кидаться им на выручку...

- Я ничего такого не думала! - заорала всерьез уязвленная Инна.

- Конечно, нет, - насмешливо-спокойно произнес Тошка. - За тебя подумали и решили другие. Ты это исполняешь даже не замечая. И уж конечно, при этом работаешь не на себя, а на дядю.

- На какого ещё дядю, - проворчала Инна, делая новый шаг. Досада на Тошку отвлекла её от мыслей об опасности её невероятного занятия, и она боялась уже не так сильно.

- А на всякого, - откликнулся Тошка. - Хотя бы на того, с кем едешь в троллейбусе или кому сдаешь экзамен. Знаешь ведь поговорку, что короля играет его окружение? Ну, вот и ты играешь для него пьеску, что он мужчина. Так бы он был неизвестно кто, но Инна же постара... Да не смотри ты под ноги все время! Они тебе сами подставятся, знай шагай! Подошва Инкина - под неё ступенька снежная, подушка снежная - на неё ступенька Инкина, ну!

Инна видела перед собой уже длинную полосу этих ступенек, целую дорожку, убегающую куда-то вдаль, она даже не могла сказать, вниз или вверх. Инне казалось сначала, что она потеряется среди этого снежного струения, сорвется, упадет или улетит неизвестно куда. Но она шла и шла, голова оставалась совершенно ясной, равновесие как-то само собой сохранялась, а от шевелящегося где-то в глубине желания запаниковать себе на погибель Инну отвлекал Антонин.

- Антонин, а где мы сейчас? - все же спросила Инна.

- В небе, ты же видишь, - Тошка был все так же невозмутим и насмешлив.

- Ну, а когда мы придем?

Антонин хмыкнул.

- Зависит от тебя. Как надоест, так и придем. Тебе надо захотеть, чтобы мы пришли, - подсказал он.

- Но я и так хочу!

- Нет, ты просто растягиваешь удовольствие, тебе нравится, - возразил он. - Ты же мамина дочка, привыкла себе ни в чем не отказывать!

- Опять ты дразнишься!..

Все это время в небе не было ничего видно, но вдруг Инне почудилось, что за снежной завесой слева не так далеко от неё проступает какая-то фигура. Тошка сразу же уловил:

- Это погодник.

- Кто?

- Погодник. Тот, кто заведует погодой. А конкретно сейчас воображает этот снег.

Инна в замешательстве остановилась, пытаясь разглядеть того, кого Антонин назвал погодником. Мало-помалу её взгляду открывались очертания этой неясной фигуры, ей показалось, что она различает уже и лицо, что было вовсе непонятно - Инне даже представилось, будто это лицо от неё в считанных шагах, оно проступило в воздухе такое огромное, как если бы Инна была какой-нибудь мошкой и парила вблизи него. Но её поразило другое выражение, что она заметила на этом лице - то было глубочайшее и безмятежнейшее отрешение, - с таким лицом, наверное, пишут стихи в пору легчайшего из вдохновений - и кстати, глаза этого неведомого поэта были закрыты.

- Он что - мечтает? - негромко произнесла Инна.

- Ну да, я ж говорю - он воображает снег.

В Инне зашевелилось недоверие.

- Тошка, но ведь снег - это совсем не фантазия. Это кристаллики льда, они...

Антонин засмеялся.

- По-моему, ты не блистала по физике, - ехидно напомнил он. - Не говоря о том, что и физика ваша не слишком много понимает в облаках и погоде.

- Ну и что, - не уступала Инна. - Что же по-твоему, снег создается чьей-то мечтой?

- А как же иначе? - всерьез удивился Антонин. - Снежинок сыплет миллиарды и миллиарды, и нет ни одной одинаковой. По-твоему, это может так само возникать из ничего? Конечно же, это приходится нарочно сочинять. И не кому-то там, а самым лучшим мечтателям. Наш погодник как раз такой. Кстати, давай-ка я вас познакомлю.

Он громко окликнул:

- Кинн!

Инна ясно увидела, как этот далекий-близкий Кинн поднял ресницы. Очевидно, он её заметил - в глазах его появилось выражение узнавания, губы раздвинулись в легкой улыбке, и голова чуть наклонилась в кивке приветствия.

- Инна хочет с тобой познакомиться, - произнес Антонин.

- Здравствуйте, Кинн! - на всякий случай, Инна крикнула.

- Он услышит, - заверил Антонин.

Похоже, Кинн действительно услышал - до этого он сидел неведомо где невесть на чем, обхватив колени руками, но теперь распрямился и помахал рукой, а потом принял прежнюю позу и снова закрыл глаза.

- Мы ему не помешали?

- Нет, - успокоил Антонин. - Ну, ты теперь сама дойдешь, - неожиданно заявил он. - До ворот чуть-чуть. С вашего позволения, я ненадолго удалюсь мне надо подготовиться к встрече, сударыня.

Он пропал, как всегда - враз, но поглядев перед собой, Инна действительно увидела где-то метрах в ста ворота - они парили в воздухе, и за ними ничего не было видно, никакой Тапатаки, ни мостов, ни дворцов, а лишь все то же струение снежинок. Но снежные ступеньки вели прямо к ним, и сами ворота похоже, были не из снега - они слегка поблескивали серебром, отражая неяркие блестки белого кружения.

"Да уж, - думала Инна подходя ближе, а сердце её трепетало в сладостном ожидании чего-то чудесного, - да уж, если погодник, мечтающий снег, - это только преддверие, то что же там в стране Антонина..." Она постучала в серебряную дверцу - по звуку, та и впрямь оказалась если не серебряной, то металлической.

- Кто там? - пропел чей-то голосок.

- Это я, Инна, гостья принца Антонина, - отвечала Инна замирающим голосом.

- Инна-Инесса, милая принцесса, - шутливо пропел голосок и пригласил:

- Входите, не

заперто!

Инна...

Нет, Инесса... Хотя

нет, все-таки Инна... Да нет же, вообще не так, как-то иначе, Има, что ли?.. - сквозь сон это никак не вспоминалось.

Ч-черт, о чем это я? - спохватился Саша Песков, пробуждаясь уже по-настоящему. Какая такая Инна-Има? Он честно попытался вспомнить сон, но ничего отчетливого перед глазами не поднималось. Вместо этого вдруг всплыло другое - то, что привиделось ему на днях во время снегопада, когда он шел по мосту. Та необычная девочка, с косичками, она так загадочно на него смотрела. Ему ещё показалось... Да что это я, ещё галлюцинации буду исследовать? Ну, примечталось... Разозлившись сам на себя, Саша Песков выбрался из кровати.

Программа на день была обширна. Саше надо было сходить в библиотеку и дочитать важную научную статью. Потом он собирался навестить родителей, это ехать через весь город, а вечером предстояло посетить поэтический вечер. Саша Песков, хоть и сам был поэт, не очень-то баловал своим обществом местные собрания литераторов. Про официальные нечего и говорить, поэт Саша Песков ни в каких союзах не состоял и считал западло состоять. Но и неформальные тусовки его не слишком привлекали, он уже наобщался и насмотрелся на то, что газетно-официальным языком именовалось творческой молодежью.

Один из его знакомых с факультета, Гера Юриков, правда, приглашал его как-то в литературный кружок его собственного, Геры-юриковского, изготовления. Кружок звонко именовался "Потомки цезия", он оседлал заднюю страницу университетской газеты, публикуясь там вместе с поощрительными рецензиями местных преподавателей, а имидж они там культивировали этакий бунтарско-молодежный. Но Саша Песков из-за одного только названия ни за что на свете не стал бы участвовать в творческой жизни такого бунтарского объединения. Да и самого Геру Юрикова Саша Песков немного знал. Гера, даром что такой рыхлый и пухлый, устраивал свою литературную карьеру довольно резво, привлекая к тому общественность в лице сочувствующих преподавательниц литературы и их подруг-газетчиц. Они устраивали ему вечера и обеспечивали публику из своих учеников, мужей, друзей и прочего подручного материала, а позже давали освещение в прессе и брали интервью по местному ТВ. Как ни кинь, а это было хотя бы какой-то раскруткой и хоть каким-то подобием жизни литературного светила, как её привыкли понимать. В отличие от Саши Пескова, Юриков отнюдь не избегал знакомств с мэтрами и наезжая в столицу старался с кем-нибудь да пообщаться. Эта тактика принесла свои плоды - провинциальный борец за - впрочем, Саша Песков не знал толком, за что там смело борется Гера Юриков - ну да, за место среди тех, кому начальством от литературы разрешено быть писателями, это понятно, но под каким именно соусом подавал вышестоящим свое желание Гера, это Саша Песков не разбирался. Вероятно, он так и проходил по линии "новой волны", как представитель поколения, сердито ждущего перемен. По крайней мере, в таком качестве он попал в редколлегию столичного журнала, где его даже назначили "ответственным за зону восточней Волги" - итак, "борец за" кое-что с этой борьбы поимел. Зная Геру, да и кое-что смысля в законах нашего скверного мира, Саша Песков не сомневался, что на деле такая вот "ответственность за зону восточнее Волги" означала гарантированное непоявление в именитом журнале всего, что было хотя бы чуть-чуть талантливей писаний Геры Юрикова - да собственно, Геру ведь за тем и назначили, одним мастерским ударом исключив из литературы страны непредставимую громадину земель. Сашу Пескову слегка интересовало лишь одно - состоялась ли на этот счет какая-нибудь более или менее откровенная беседа, или же все это проходило без слов, на уровне молчаливого соглашения.

Так или иначе, на тот момент казалось, что Юриков поймал свой шанс и обскакал многих, кто тоже двигал в большую литературу. Среди таких был, например, Савелий Короди, - само собой, тоже бунтарь, но уже не общественно-молодежного, а больше литературного, авангардистского толка. Он считался талантливей Геры, и на правах такового, как рассказывали Саше Пескову, наставлял Юрикова, уговаривая того не писать стихи. "Гера, ты не поэт, у тебя же проза хорошая. Вот про кладоискателей - хороший же очерк..." Впрочем, при всем авангардизме, тактика Савелия не слишком отличалась от Гериной. Он, например, тоже наезжал в столицу на нонконформистские тусовки, да и мэтров, кстати, совсем не чурался. Само собой, проводились и вечера, посвященные собственному творчеству - на одно из таких, раннее, Саша как-то раз случайно заглянул. Короди ходил с рупором по залу кафе (кафе было снято на вечер каким-то там молодежным отделением культуры) и очень громко читал свои стихи. На стульях, составленных в передний ряд, сидела толпа болельщиц, поедая гения влюбленными глазами и долго хлопая после каждого шедевра. Саша Песков вспомнил, как толстый Гера Юриков читал свои творения толпе первокурсниц, и подумал, что это не слишком-то и отличается.

Но некоторая разница все же была. Если Юриков проходил в литературу трибуном поколения, то Савелий Короди был аутсайдером - никем не признанным, загнанным на обочину, лишенным и обделенным. Гонимость эта (разумеется, тоже с подачи наличных болельщиков и доброхотов) столь бросалась в глаза, что аутсайдера поддержали всякие местные объединения новых времен, напечатали вместе с капеллой избранных гонимых в толстом журнале, а потом издали и тоненькую книжку. Но непризнанность изгоя Савелия Короди от этого только выросла и продолжала расти до того, что пришлось издавать уже и книгу с твердой обложкой. Естественно, и после этого обездоленность аутсайдера оказалась не вознаграждена в полной мере, и Савелий Короди, по-прежнему гонимый и авангардистский, был пристроен к подобающему благотворительному фонду какого-то канадца, всерьез верящего в необходимость поддерживать искусство. Смело бросая вызов литературным рутинерам, Савелий теперь курировал издание целой литературной газеты, ответственной хоть и не за все земли восточней Волги, но за Урал и прилегающую Сибирь, причем, это в городе по другую сторону хребта, а вот в Камске вотчиной Короди оказалось издательство под началом кафедры литературного краеведения. Возглавлял все Володя Бошков, поклонник и приятель Савелия, а деятельность кафедры заключалась в покровительстве местным начинающим и непризнанным, впрочем, издавали и кое-кого из эмигрантов, а ещё кое-когда привозили со чтением писаний разных столичных столпов из авангардных тусовок - если, конечно, их правильно считать авангардными.

Саша Песков тоже как-то, в порядке контролируемой глупости, заглянул к Бошкову с кипой своих творений. Володя долго рассказывал ему, как они на кафедре ждут появления гения, что вот он придет однажды и принесет тако-о-е... можно сказать, этой только надеждой и жила кафедра. Гениев вроде бы все не находилось, но калорийность надежды оказалась, очевидно, куда больше, чем принято думать, - литературное краеведение жило ей уже несколько лет, и не так чтобы бедствовало. Что же до Саши Пескова, то он не знал, действительно не знал, гениальны ли его стихи, вряд ли, но они казались ему красивыми, и он считал, что должен выбрать все свои попытки раз красивое, то надо же это как-то отдать. Не в рупор же поклонницам читать!

Какими бы ни были его стихи, но при следующей встрече с Сашей Песковым литературовед Бошков приветствовал его уже без прежнего энтузиазма. Он долго уверял Сашу, что поэт у них в Камске один - Савелий Короди, других не было и нет. "И не будет", - иронически дополнил Саша Песков мысленно, а вслух возмутился: "Ну как это нет - вот он я". "Поэт в Камске один Короди", - настойчиво продолжал Володя Бошков. "Почему это один - вот он я, поэт, сижу здесь, пожалуйста", - столь же настойчиво возразил Саша Песков. На миг смешавшись, Бошков настороженно посмотрел на него - не быть ли эксцессу? - и поправился: "Реализованных поэтов, я имею в виду". "Реализованных оптом или в розницу?" - мысленно спросил Саша Песков, но затевать спор не стал, все было понятно - Юриков, Короди, бунтари не бунтари, рутинеры не рутинеры - все то же самое.

Был, конечно, ещё путь жесткого андеграунда, настоящего подполья, но это означало вращаться в тусовках, где колются, пьют, блюют, нищенствуют и болеют всякой пакостью. Друзья Саши Пескова рассказывали ему об одном их приятеле, вот таком рок-барде, он сгорел быстро, но теперь, в их передаче, этот бард представал героем, легендой, чуть ли не Моррисоном. Саша Песков не застал его в живых, лишь кое-что читал из стихов. Стихи были разными, хорошими вообще-то, но зависти такая судьба у Саши Пескова не вызывала.

Водку он не любил, стихи писались и без героина, романтика кочевок по тусовкам и случайным квартирам его не привлекала, так что и с андеграундом Саша Песков не контачил, выпадая практически изо всякого литературного взаимодействия. Он вообще был человек упертый, железный, любил здоровье, ясность и солнце и сам удивлялся, чего его позвало в литературу - со своей железностью Саша Песков менее всего подходил на роль художника. И само собой, с этой своей отстраненностью от литературного деланья, ему нечего было рассчитывать на какие-либо лавры, сколько угодно запоздалые и посмертные. Это он знал заранее, а значит, можно было и не тормошиться.

Но сегодняшний вечер был делом особым. Проводился он, правда, усилиями Геры Юрикова и назывался десантом в Камск - Гера вез из столицы пару новооткрытых знаменитостей, в их числе интересного поэта Хлудова. Дела Геры, кстати, в столице пошли неважно, толстый журнал уже не нуждался в том, чтобы отвечать за зону восточней Волги, ему надо было выживать самому, а не выживать кого-то откуда-то. Получалось, что теперь уже Савелий Короди утер нос Гере Юрикову, и по нынешним временам было выгодней ставить на западного буржуя, а не на отечественного чиновника и литературную знать. Этот десант был как раз попыткой Геры напомнить о себе - ну, разумеется, приходилось делиться и кое с кем из приближенных и прибегать к помощи зазывал. Но Саше Пескову не было дела до Геры Юрикова, ему хотелось послушать Хлудова, - этот поэт был раньше знаменитостью в узком кругу, а теперь стал достоянием публики. Стихов Саша Песков у него читал всего ничего, но заинтересовался и теперь хотел услышать побольше, тем более, в исполнении автора.

На вечере, впрочем, десантника Хлудова придержали для второго отделения. В первом же стихи читали потомки цезия - те, которым Гера Юриков отломил дольку печатанья в столичном журнале. Поэт Саша Песков сидел в заднем ряду небольшого зала местного филиала Союза Писателей, как многие, в одежде - пропускная способность гардероба уже была исчерпана, - а рядом развалились на сиденьях такие же лохматые и никому неизвестные поэты, кто помоложе, а кто и с порядочной сединой, и вид иных был и вовсе богемно-бомжовый.

Велико было удивление народа Тапатаки, когда они ступили на новую землю своей старой страны: пространство, что им открылось, по своему ландшафту почти в точности повторяло их родину - разве что, там не было самого города Теи, но уж его-то они могли воссоздать в точности и сами. С собой они взяли также всю живность из садов Нейи, но мало того - когда последний из переселенцев стоял уже на новой земле и Антонин достал Соллу, чтобы её силой заявить право Тапатаки на новое место, рубин вдруг взмыл вверх из ладони Антонина и - из все ещё открытой двери Нимрита стали появляться деревья и растения Тапатаки, а позже и здания и постройки Теи, и во мгновение ока они заняли все пространство в старом своем порядке. Получилось, что не только народ, но вся страна Тапатака перекочевала на новое место, следуя за принцем Антонином, и это был дар Соллы, гения волшебного рубина.

Антонину оставалось только закрыть брешь Нимрита, но едва он приступил к этому, как вдруг землю новой Тапатаки сильно тряхнуло, все повалились наземь, а семирубин выскользнул из ладони принца и исчез - упал, провалился, канул - в пучине Нимрита, брешь которого уже почти затянулась.

Первым движением Антонина было кинуться вслед за Соллой, но руки стоящих подле его остановили, да и сам Антонин тотчас опомнился - он не мог так легко бросить Тапатаку, страну, что решилась прыгнуть вместе с ним - и из-за него - в пасть Нимрита. Потеря была ужасной, наихудшей, и не один Антонин, а все тапатакцы содрогнулись из-за произошедшего. Но была ли она невосполнимой? - вот о чем подумали все в следующий миг. Если это был оскал Нимрита, то, как это ни трудно, Соллу ещё можно было вернуть, отыскав, куда её забросило шквалом бездны. Но если это было решением самой Соллы? - не так просто вырвать семирубин из рук его повелителя, а все помнили, как Солла возмутилась решением Антонина передать её брату. И если она сама не пожелала остаться, то...

- Я все равно найду Соллу, - непреклонно заявил Антонин и посмотрел на предсказателя.

- Может быть, - неуверенно сказал Кинн Гамм, послушав нечто внутри себя, и это "ни да, ни нет" обнадежило всех.

- Вот только как мы теперь будем отражать натиск Нимрита? - спросила Дора, привратница Тапатаки. Ее это должно было заботить больше всех, ведь она и была стражем страны, и когда безумный Северин распахнул дверь в Нимрит, то это было вызовом прежде всего для нее. - Тем более, если принцу Северину вздумается употребить против нас свой ключ...

- Так ты думаешь, - спросили её, - это Северин заставил свою зверюгу похитить Соллу?

- Может быть, - невесело кивнул Мэйтир, отвечая на вопрос вместо Доры, и все приуныли, сообразив, с какой угрозой им теперь придется иметь дело.

И тогда заговорила Инесса.

- Это позор для Тапатаки, - заговорила фея голосом, в котором сочеталось жарчайшее негодование и одновременно самая холодная решимость, что страна впадает в отчаяние из-за пропажи своего лучшего камня. Вы скажете, Солла - это смех Тапатаки? Пусть так, - но что же тогда мы сами, если не Тапатака? Нет камня, но при нас все то, что впитал в себя камень. Просто-напросто, нам нужно быть Соллой всем вместе, а если нет, если веселое сердце и бесстрашье, и искание Тапатаки может кануть в пучину как какой-то камешек, - раз - и нету, то нам не поможет и сотня волшебных рубинов.

- Ну, наконец-то, - прозвучал хрипловатый голос генерала Сильвы, - а я-то думала, что никто не вправит мозги этой толпе высокоученых магов. Смутились, как первоклашки, не приготовившие урока!

И Сильва обняла и поцеловала Инессу:

- Хоть мы все знаем твое личное неравнодушие к делам нашего принца, поддела она Инессу, ведь любовь феи к Антонину не была ни для кого секретом, - но сейчас ты сказала не от своего, а от сердца всей Тапатаки. Сущая истина, Инесса! Ты - лучший воитель из всех нас.

И все повеселели, потому что Инесса была права - принц Антонин остался без семирубина, но не Тапатака без Соллы, и ещё ничего безнадежного не произошло. Просто страна оказалась в положении человека, решившегося на какое-либо опасное предприятие и у которого нет в запасе второй попытки, может, такие и были, но теперь уже все выбраны, и единственный выход - не ошибаться.

Так это и установилось: если на прежнем месте жизнь Тапатаки была, как это стало понятно теперь, вечным праздником, то теперь она превратилась в испытание на прочность. Все было почти что как в старой Тапатаке и все занимались своими прежними делами, но теперь самое будничное и простое дело одновременно являлось - ну да, иначе не скажешь - воинским действием, маленькой частью большого сражения - тапатакцев за Тапатаку. И удивляться ли? - никогда ещё так не благоухали сады Нейи, и никогда не были столь прилежны ученые занятия светлых умов Теи, и никогда так звучно и светло не играли её оркестры, и - как знать - никогда не были столь глубоки проникновения искателей Тапатаки, а балы в Тее никогда не были столь праздничны и полны веселья - в общем, как это бывает, смертельное испытание послужило к пользе страны, подтолкнув её открыть все свое лучшее.

Что же до принца Антонина, то он проводил в Тее не так много времени, отдавшись поискам Соллы. Он посетил не один мир и не одного из знаменитых магов, заклинал стихии, возносился к Тапатаке Верхней, выспрашивая былых королей и волшебников, опускался к Нижним, уходил в Сумерки, облазил полсотни дальних и ближних бездн - и все без проку. В законе Тапатаки не было никаких установлений на этот счет и никто не стал бы противиться, вздумай принц венчаться на царство без Соллы, но, хотя никто не заговаривал с ним об этом, было ясно, что Антонин не взойдет без того на трон. Однако не забота о собственной коронации была причиной столь упорных поисков, и даже не призывание Соллы, которое по-прежнему ощущал Антонин - ведь, как сказано, связь короля и фей Соллы - это нечто особенное, сродни связи разных сил внутри нашего телесного естества. Однако была ещё причина искать Соллу - на Тапатаку все сильней стал обрушиваться Нимрит.

Подобно отступающему войску, страна стала терять одно пространство за другим, пятясь и сжимая вокруг Теи кольцо своей защиты. Уже и долины за Рыжей горой закрыла стена тумана, уже и озеро стало Безбрежным - не по одному названию, а потому что дальний берег его стал недостижим, уже в леса Тапатаки стали проникать какие-то зловещие тени. Теперь рыцари Тапатаки могли проверять свою сноровку и неколебимость не в турнирах между собой, а отражая вторжения разной нечисти - то близ озера, то на опушках дубравы, и делать это воинским дозорам случалось все чаще.

И тогда Мэйтир заговорил о Срединном мире. Правда, жезл Тейа тоже остался у Северина, но если бы, утверждал Мэйтир, удалось установить связь с Алитайей, пусть в ином её месте, если бы мир Тапатаки стал очевиден для её жителей, то это могло бы оградить её от шквалов Нимрита.

- Знаете ли, - излагал Мэйтир, - в начальное время, ещё до ключа Нимрита, мы обходились в основном этим, м-да...

С тех пор Тапатака потеряла интерес к Срединному миру, но когда-то его художники, рассказывал Мэйтир, гостили в ней и доносили весть о чудесной стране в своем мире.

- А поскольку мир Середины есть пограничный, то надо признать, что дух и слово его жителей имеют некоторую власть над Нимритом, - и Мэйтир принимался вдаваться в разные тонкости учения магов Тапатаки.

- То есть, - спросил его совет Теи, более или менее уяснив суть, нужно дотащить разум кого-нибудь из их художников сюда, и он, возможно, сможет разглядеть и запомнить Тапатаку. И что тогда?

- Ну, видите ли, так это было раньше, он нарисует нашу Тею, её дворцы и прочее, и тогда Тапатака обретет реальность в сознании Срединного мира.

- И?

- И это послужит щитом от вторжений Нимрита, какое-то время, даже, знаете ли, весьма продолжительное, да... Их память и зрение будет вырывать её из Нимрита, я только что изложил дамам и рыцарям, сообразно каким силам и свойствам это имеет место.

- Мэйтир, а это точно должен быть художник? - поинтересовался Кинн Гамм, не заставший столь доисторических времен.

- Ну да, - рассеянно отвечал Мэйтир, задумавшись уже над чем-то своим, - я дважды проверял свои вычисления... Что? Ах, да, да - художник, ему ведь надо пересотворить нашу Тапатаку. Помнится, они оживляли свои сны на холстах, это называлось - рисовать...

- А как нам найти его?

- По всему, на это понадобится водительница, - предположила Инесса. Так, Мэйтир?

- Ну... - промычал Мэйтир и затеребил свою бороду. - В общем... да, так!

(из Новой хроники Тапатаки)

3. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТАПАТАКУ.

ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

Ворота перед Инной плавно раскрылись, и она, с колотящимся сердцем и перехваченным дыханием, сделала шаг вперед. Шаг её пришелся на бело-розовую фигурную плитку, ей была вымощена дорожка - очевидно, это была дорожка аллеи, потому что с обеих сторон вдоль неё росли ровно посаженные деревья. И в самый тот миг, как ступня Инны коснулась этой плитки, дорожка как-то вдруг оказалась и впереди, и позади Инны. Она обнаружила это обернувшись и ожидая увидеть сзади себя снежное небо и привратника - или привратницу? того, кто открыл ей ворота. Ворота, действительно, были - хотя и совсем не те, в которые она постучалась только что - это были легкие решетчатые ворота, часть такой же ажурной легкой ограды, и они были открыты настежь, давая пройти в обе стороны по дорожке. Но привратника не было видно, не было и снежного бездонного неба - небо было скорее розоватым, оно просвечивало сквозь лиственный свод, что создавали сходящиеся вверху ветви деревьев, и находилось небо, как и положено, тоже вверху, а не под ногами Инны, как это было всего миг назад.

Из-за этого розового света, проглядывающего сквозь листья, Инна решила, что в Тапатаке сейчас утро или вечер, время зари - хотя, может быть, это был всегдашний цвет её небес? - аллея изгибалась, и Инне ничего не было видно за деревьями. Очевидно, она находилась в парке или саду, и это, наверное, был парк вокруг дворца Антонина, вот только сам Антонин что-то не спешил её приветствовать - Инна сразу заподозрила в этом какую-нибудь проделку в его духе. "А я вот сейчас повернусь и уйду", подумала она - и её вдруг охватило любопытство: если она сейчас отступит на шаг, за эти решетчатые воротца, то где окажется - в этом же саду или снова в снежащей бездне с воздушными ступеньками?

Инне не пришлось проверять это, потому что ответ последовал молниеносно. Инна вспомнила. Она уже пробовала это. Два дня назад. Она уже была в Тапатаке!

Но тогда это был не парк. И вообще все было иначе. В этот вечер, она даже с Антонином болтала совсем немного, - читала, готовясь к зачету. И уже в постели, прежде чем уснуть, глянула в окно и увидела тропку из серебристых ступенек, правда, небо было ясным, без снега, все в звездах, но ступеньки были те же и вели к тем же воротам, что сегодня. Инна не успела опомниться, как уже подбежала к окошку, а потом... потом она сама себе удивлялась, откуда что взялось, - Инна уверенно ступила на серебристую дорожку и одним духом пробежала по ней к этим воротам.

Молоточек висел на виду, но в тот раз Инна не стала стучать в дверь, она просто легонько толкнула, и ворота распахнулись. Вот тогда-то, шагнув вперед, она оглянулась с мыслью, что же она оставляет позади и сможет ли вернуться по этой серебристой дорожке.

А позади неё оказалась небольшая арка и каменная лестница, сложенная из целых глыб - получалось так, как будто Инна только что по ней и поднялась и миновала арку. У Инны мелькнула мысль проверить, ступить назад за арку, и тогда прозвучал голос:

- Нет-нет, ты уже в Тапатаке!

Инна невольно огляделась по сторонам, ища того, кто это сказал. Глаза её обежали все вокруг, от плит небольшой каменной площади до башенок по сторонам и золотистого неба, и произошло невероятное - все, чего коснулся взгляд Инны, стало приветствовать её. Даже облачко где-то там у горизонта близ заходящего солнца и то, послышалось Инне, произнесло:

- Добро пожаловать в Тапатаку!

Не зная, как на это отвечать, Инна принялась любезно кивать, поворачиваясь на все стороны:

- Спасибо, я очень рада! Спас... - и она осеклась, увидев наконец человеческое существо - молодую женщину, повыше и постарше Инны, с собранными сзади в пучок волосами, в бархатном по виду платье, какого-то немыслимого черешневого цвета, и в чудных туфельках.

- Добро пожаловать в Тапатаку, - произнесла женщина голосом не насмешливым, а, скорее, ободряющим и только самую чуточку подтрунивая над Инной. - Ты можешь и впредь входить без стука, для тебя вход свободный.

- А вы...

- Дора. Я - фея-привратник, - с той же приветливой и слегка загадочной улыбкой представилась незнакомка. Она оглядела Инну и прыснула: - Ты действительно прибежала в Тапатаку в ночной рубашке или у вас там такое носят?

Инна, взглянув, обнаружила на себе свой домашний наряд и покраснела до кончиков волос. Она даже зажмурилась от стыда.

- Ничего, я тебе кое-что одолжу, - успокоила Дора.

Переодевания, как могла ожидать Инна, не потребовалось. Фея окинула Инну изучающим взглядом и приговорила:

- Пожалуй, это тебе будет к лицу! - и невесть как на Инне оказалось бальное платье, роскошное и одновременно простое, без вычурности, - в таком, наверное, можно было бы явиться на прием хоть в прошлом, хоть в нашем веке при любом из королевских дворов.

- Ой, спасибо, как мне вас бла... - слова Инны прозвучали в пустоту сделав свой подарок, фея мгновенно исчезла.

- Добро пожаловать в Тапатаку! - в сей же миг прозвучал где-то сзади мальчишеский голос.

Это был мальчик лет десяти-двенадцати. Он, как и Дора, был одет скорее в стиле времен минувших, хотя и просто - курточка и короткие штаны до колен. На нем был берет с пером - из тех, в каких принято представлять художников. Мальчик почему-то показался Инне знакомым. Вымолвив свое приветствие, он подбежал к Инне, схватил её за руку и без церемоний повлек за собой:

- Пойдем!

Инна последовала даже не спросив куда. Она как-то со стороны удивлялась сама себе - настоящая (настоящая?) Инна, трусишка, комплексушка, синий чулок, никогда бы пошла вот так безоглядно по незнакомой стране неизвестно с кем и куда. Сейчас она была другой - решительной, уверенной в себе, открытой тому, чтобы узнать невообразимое и совершить невозможное. Кажется, у неё и рост изменился - Инна казалась себе ощутимо выше, а ведь так-то она была сущей дюймовочкой, лишь немного за метр пятьдесят.

И вот она поспешала за незнакомым мальчишкой, едва сама не переходя на бег, а все, что ни попадалось навстречу, приветствовало Инну. Они свернули за каменную стену, выйдя ещё на одну небольшую площадь с двумя деревцами в центре, и деревца прошелестели:

- Добро пожаловать в Тапатаку!

Здесь они стали взбираться по ещё одной каменной лестнице, согнав со ступенек стайку синиц, и синицы прощебетали:

- Добро пожаловать в Тапатаку!

И пока они поднимались, каждая из ступенек под ногой Инны и каждый кирпич в стене произносили это приветствие, так что Инна уже перестала делать куда-то в пространство кивки и наугад улыбаться. У неё вдруг появилась сумасшедшая мысль, что этот мальчишка и есть принц Антонин - если вспомнить его мальчишеские выходки, то не было бы ничего удивительного.

Но тут они поднялись на стену, повернули - и - Инна увидела метрах в пяти от лестницы молодого мужчину, одетого почти как её проводник, даже с таким же лихим пером в берете. Он не был высоким и тонким, какими представляются принцы воображению молодых девчонок, нет, он был явно широк в кости и крепко сложен, да и черты его лица не были тонкими, и все же - на этот раз у Инны не было ни малейшего сомнения - это был принц Антонин.

Антонин - до того он стоял вполоборота, рассеянно поглядывая со стены куда-то вдаль, - повернулся к Инне и сделал шутливый, но вполне изящный поклон.

- Добро пожаловать в Тапатаку, - произнес он спокойно и очень дружески. - Ужасно рад тебя видеть.

Антонин приблизился и представил Инне мальчишку:

- Это Туан, мой паж.

- Я его приняла за тебя, - призналась Инна.

Антонин весело рассмеялся, выдавая Инне того Тошку, озорника и насмешника, к какому она привыкла.

- Приму это к сведению, - сказал он посмеиваясь. Он внимательно взглянул на Инну и, видимо, заметив нечто, удивленно воскликнул: - Инуська, да ведь ты, никак, спишь! Ну, кажется, ты что-нибудь запомнишь из этой прогулки!..

- Почему это я... - начала свое возражение Инна и вдруг поняла - да, она не совсем по-настоящему в Тапатаке, это сон - особый, но все же сон.

- Ничего, - утешил Антонин, - будем считать, что ты на разведке. Как бы инкогнито. Тем более, мы на самой окраине Тапатаки, можно сказать, в приграничье. Подожди, будет и официальный прием.

Он подал ей руку и подвел к краю стены.

- Вон, смотри, там Тея. Вон башенки, там, за деревьями, это мой дворец, а зелень вокруг - это парк. А вон там река Сгорная, а слева, видишь, блестит - это малая Тейка, она впадает в Тейку, а та в Сгорную, а она - вон там, видишь, - в Безбрежное озеро.

- Почему Безбрежное? - спросила Инна, вспомнив, что озеро-то как раз должно быть сплошь окружено сушей.

- Нет берегов, - пожал плечами Антонин. Инна подозрительно покосилась, но Антонин был совершенно серьезен и, по-видимому, её не разыгрывал. Она подумала, что в волшебном мире может быть что угодно и не стала спрашивать больше.

Антонин показывал ей улицы и дворцы, рассказывая про свою столицу которая, как поняла Инна, была вообще единственным городом Тапатаки. И хотя теперь Тея была не столь обозрима, как тогда, когда Инна наблюдала её впервые, откуда-то из поднебесья, но теперь у Инны было время проникнуться видом этого сказочного мира, теперь все было живое, настоящее - и все очень-очень нравилось Инне. Она ещё не говорила об этом с Антонином, но ей и так было понятно, что в Тапатаке все не так, как на Земле - без этого нашего человекоубийства и постоянных бедствий, а вся жизнь такая, каков вот этот невероятно чарующий вид - блестящее золотом озеро и эта зелень парков и садов Теи, и красивые её башенки, и... просто не верится, что это вообще может быть!

Инна подумала про себя, что жители Тапатаки, наверное, и не сознают, в каком счастливом и безмятежном мире они обитают и какое это невозможное везение, если сравнить хотя бы с тем миром, возвращение в который её ожидало.

И вдруг по камням стены, на которой они стояли с Антонином, пробежала какая-то дрожь. Не только по камням - что-то завибрировало повсюду, в самом воздухе и по всей земле Тапатаки. На краткий миг все вокруг подернулось какой-то рябью, похожей на ту, что бывает на телеэкране при помехах. Вид Тапатаки враз изменился - в один миг потерял что-то, посерел, обесцветился. Озеро уже не блестело, как раньше, а тускло и угрюмо отливало свинцом, зелень садов будто покрылась серой плесенью, небо, которое до того, казалось, так и звало полететь в нем, теперь нависало какой-то душной тяжелой подушкой, и главное - Инна физически ощутила какое-то неимоверное напряжение, словно что-то напирало, пытаясь вломиться в мир Тапатаки, пробовало на прочность его защиту. Эта дрожь длилась всего считанные мгновения, но Инну они ошеломили и напугали.

- Как видишь, обитатели Тапатаки живут не так уж и безмятежно, негромко проговорил Антонин с посерьезневшим лицом - похоже, поняла Инна, он и в Тапатаке продолжал слышать её мысли.

- Что это было?

Антонин пожал плечами.

- Считай, что у нас такое землетрясение, - он посмотрел на Инну и добавил: - Это приходит из междумирья. Из Нимрита. Видишь?

Антонин повел рукой, показывая в сторону, противоположную той, где была Тея. Посмотрев, Инна увидела, что небо там потемнее, и сначала подумала, будто это из-за того, что уже вечереет. Но нет, она быстро разглядела - там просвечивало что-то темное, и вдруг - оно предстало пред ней отчетливо, словно находилось на расстоянии вытянутой руки. Это даже не было бездной космоса, а просто чернотой, прорвой.

- Да-да, - кивнул Антонин. - Нимрит. Он, - Антонин прочертил пальцем, - нас обступает.

- На вас нападают? - этот вопрос Инна задала, повинуясь внезапному и сильному сочувствию к стране, которую она уже полюбила и которую, непонятно на основании чего, считала уже немножко своей.

- Вроде того, - беззаботно отвечал Антонин.

- И эту крепость вы построили для обороны?

- Ну, не то чтобы. Она уже была, когда мы поселились здесь.

Опережая вопрос Инны, Антонин пояснил:

- Мы перебрались в Тапатаку совсем недавно.

- Перебрались? Откуда?

Антонин отвечал с некоторой загадочностью:

- Из междумирья. Я увидел это место, когда мы путешествовали, и оно мне понравилось. И я решил привести свой народ сюда. В общем-то, переселение прошло удачно, мы вынырнули все до единого. Но я потерял Соллу.

- Это твоя девушка? - задала Инна дурацкий вопрос, сама ошеломленная внезапным уколом столь же дурацкой ревности.

- Это... - Антонин немножко посмеялся и зашевелил пальцами, подбирая слова, - это камень. Лучистый такой. Красивый. Очень волшебный.

- А... - протянула Инна, не продолжая далее свои расспросы. Ей вдруг стало немного грустно. Она не все поняла из слов Антонина, но ясно было одно: Тапатака была прекрасна, а вот поди ж ты - и в сказочной стране все было не так-то просто.

- Ладно, успеется об этом, - заговорил Антонин. - Знаешь что, давай посетим Тею в другой раз, а сейчас... Хочешь познакомиться с одним из страннейших существ всех миров?

- Но ведь уже темнеет?

Антонин отмахнулся:

- Там и так всегда вечер. Это не в Тапатаке, но все равно рядом. В двух шагах в пограничье. Ну, идем?

Они спустились со стены и втроем - Туан следовал в паре шагов направились прочь от крепости по булыжной дороге. Инна не заметила, как и когда они очутились в каком-то странном лесу. Шли они уже по тропинке, не слишком различимой, потому что как-то вдруг в мире наступили сумерки.

- А вот и берлога Печальника, - показал Антонин на чернеющую впереди дыру.

- Кого?

- Печальника. Это сумеречный маг. Он собирает печали.

Инна фыркнула.

- Зачем?

- Он дарит за них разные чудесные вещи. Тебе тоже подарит, если ты расскажешь ему что-нибудь грустное. Помнится, - Антонин с озорным предвкушением повернул лицо к Инне, - кто-то жаловался на свою невезучесть? Ну вот, самый случай что-то с этого поиметь.

В сумраке выражение его глаз было не слишком различимо, но Инна и так угадывала, что Антонин замышляет какую-то проделку.

- Даровано ли нам будет горестное свидание с хозяином сей скорбной обители? - громко провозгласил Антонин, и Инна не поняла - то ли это была фраза ритуальной учтивости, то ли дурачество в обычном Тошкином стиле.

- Да... да... войдите... - последовал ответ, произнесенный самым удрученным голосом, какой только можно себе вообразить и сопровождаемым столь же скорбными вздохами.

Они вошли, хотя и не в берлогу, но довольно-таки унылого вида пещеру. Инна удивилась - в пещере не было как будто бы никакого огня, однако же, не было и темноты, а царили те же серые потемки, что и снаружи.

- Здесь так, - сказал Антонин, - это сумеречный мир. Ни день, ни ночь. Пограничье, я же тебе говорил.

Из этих сумерек показалось бледное пятно - лицо хозяина. Маг Печальник был обряжен в какой-то серый - если не белый - балахон, а под глазами его, так почудилось Инне, были темные круги и полосы на щеках - надо думать, от постоянно текущих слез. Инне Печальник жутко не понравился.

- Это Инна, - представил Антонин свою спутницу, - мой друг и гость Тапатаки.

В ответ последовал горестный вздох, чуть ли не стон, и в воздухе прошелестело что-то вроде "бедного дитя".

- Поведай мне свои скорбные вести, о несчастное создание, - предложил Печальник. - Вот только я сначала присяду, ибо где же взять силы стоя слушать новые бедственные свидетельства мирового трагизма... Говори же, обреченное страданию дитя...

Услышав, что она несчастное создание, обреченное страдать, Инна дико разъярилась. Она было раскрыла рот для колкой отповеди, но вовремя вспомнила слова Антонина про подарок.

- Итак... - поощрил Печальник.

Инна собралась приступить к длинному перечню несчастий - и осеклась. А какие, собственно, беды она могла ему поведать? Не эту же ерунду с плохим билетом на экзамене! Она подумала и как будто нашла выход.

- В нашем мире, господин Печальник, очень много горя...

- Нет-нет, - прервал маг скорбных известий, - это не подходит. Годятся только твои печали, т_в_о_и, - понимаешь?

Инна не находилась. И вдруг - вдруг она вспомнила: это же произошло только что!

- Мне очень грустно за Тапатаку, - сказала она. - В такой чудесной стране не должно быть даже тени той черной прорвы, а... Мне грустно, повторила она, не зная сама, как ей объяснить её чувство.

Но Печальник её отлично понял:

- Да, да, - еле слышно прошептал он, - как ты права, о бедная девочка!.. Как это несправедливо!.. Такая дивная, дивная страна - и эта вечная угроза, эта зловещая Тень! Увы, как грустно!.. О!.. Как трагично! Как пронзителен этот роковой отзвук мировой печали...

Инна с изумлением увидела - по щекам Печальника ручьем лились слезы. Он рыдал, по-настоящему, искренне! Инне самой захотелось разреветься. Но Печальник уже поднялся с места и двинулся прочь, весь сотрясаемый рыданьями. Остановившись на миг, он отер мокрое лицо огромным платком и проговорил сквозь плач:

- Бедная, бедная девочка! С таким чутким, отзывчивым сердцем ты обречена на бесконечную скорбь, о!.. Увы, как жаль!.. Я знаю - ты посетишь меня вновь, бедная крошка... ведь столько горя...

После этих слов Инне расхотелось плакать и захотелось догнать Печальника и огреть его по лысине чем-нибудь увесистым. Антонин, не проронивший во время визита ни слова, явно смаковал всю сцену. Они вышли, и он до издевательства невинным голосом поинтересовался:

- Ну как?

- Ужасно! - громко возмутилась Инна и повторила ещё громче. - Ужасно!! Это какой-то вампир, вот он кто!.. Я не понимаю, зачем ему наши печали?

- Он делает за них подарки, - напомнил Антонин.

- Ну, а ему-то что от этого? Это мазохизм? Он кайф ловит, да?

- Ты видела - он переживает всерьез, - возразил принц Тапатаки.

- Ну и, зачем тогда?

Антонин пожал плечами:

- А зачем ты Инна?

- Это мое имя.

- А это его природа. Он - Печальник. Это н_и_з_а_ч_е_м, он просто такой.

Инна хмыкнула и не нашлась, что возразить. Меж тем они миновали опушку этого сумеречного леса, вновь очутившись на булыжной дороге. Сразу стало много светлей - в Тапатаке все ещё длился вечер.

- Я думала, мы пробыли там целую вечность, - удивилась Инна.

- Нет, это быстро, - отвечал Антонин. - В сумерках времени почти что нет.

- Да? А когда же твой Печальник успел облысеть? - съязвила Инна - и замерла как вкопанная. Она вдруг сообразила: этот балахон с длинными рукавами, бледное лицо, полосы на щеках... - Я поняла! - торжествующе закричала она. - Да это же облысевший Пьеро! Твой маг печального образа попросту паяц! Ты знаешь, кто такой Пьеро?

Антонин не отвечал. Он сам застыл на месте, глядя на что-то в небе. Инна тоже подняла глаза - над ними, где-то невообразимо высоко, зависла в небе исполинская птица. Инна даже не могла представить её величины - она была больше если не всей Теи, то любого самолета. Странный, ни на что не похожий протяжный клик слетел сверху, а затем птица сложила крылья и стала падать вниз. На миг Инне почудилось, что она упадет прямо на них, и её сердце екнуло. Но птица падала не них, и не на Тею, и даже не в Бездонное озеро - там, далеко, - падучей звездой прочертив небо от зенита до горизонта эта странная птица замерла на какой-то миг у самой кромки земли и вдруг вся вспыхнула, засияла ослепительной белизной - и пропала. Бесследно, даже никаких искр не сыпалось сверху. Но в этот же миг Инна увидела где-то уже совсем далеко стаю таких же птиц - они сделали круг в небе, испуская свой необыкновенный клик и, вероятно, прощаясь, а затем и они растаяли где-то там, в бездне, что ещё выше неба.

- Это птица-смертник, - медленно проговорил Антонин. - Самая редкостная и необычная из птиц.

- Она что - вестник каких-нибудь бедствий? - насторожилась Инна.

Антонин покачал головой.

- Совсем нет. Видишь ли, она отдает свою смерть.

- Отдает смерть?

- Ну да. Это, - объяснил Антонин, - делается для того, чтобы произошло что-нибудь особенное и важное. Что-нибудь невозможное. Например, вулкан должен погубить целый город, но век за веком извержение так и не происходит. Каким-то чудом. А это потому, что такая птица решила слететь с неба и отдала свою смерть.

- Но тогда правильней говорить, что она отдала свою жизнь, - поправила Инна.

- Нет-нет, - не согласился Антонин. - Жизнь - это не слишком много, этого не хватило бы. Птица-смертник потому так и называется, что отдает свою смерть.

- А почему...

- Это так действует? - угадал Антонин вопрос Инны. Он развел руками. Это их тайна. Наверное, они для того и созданы - что-то менять в мире. Говорят, эти птицы питаются, - и Антонин произнес слово, значение которого Инна не поняла, а звучание не уловила. - А уж если существо поддерживает свои силы шорохом непостижимого, то можно ожидать от него необычного.

- Но зачем они...

- Опять зачем? - заулыбался Антонин. - По-твоему, обязательно должно быть зачем? Ты - мне, я - тебе, ага?

- Но вот твой же Печальник так и поступает!

- А, да! - Антонин легонько хлопнул себя по лбу. - А ведь верно, как я не подумал! Ну конечно же, это был его подарок - то, что мы увидели эту птицу.

От этой новости Инна смутилась. Она взвесила увиденное - против такого подарка её слова о грусти из-за Тапатаки как-то не тянули, и Инне стало неловко, тем более, после её издевок над собирателем печалей.

- Ну, может, он тебе открыл кредит, - с легкой иронией сообщил Антонин эту воодушевляющую перспективу - он опять прочитал мысли Инны. - Ему уж видней, что чего стоит.

Принц Тапатаки залихватски сдвинул берет с пером на затылок и подмигнул.

- Похоже, твоя первая прогулка в Тапатаку выдалась не слишком праздничной, так? Пожалуй, это и к лучшему, что ты не сразу все вспомнишь.

"Почему это я не вспомню", - хотела возразить Инна, но тут все очертания вокруг начали размываться, слипаться во что-то неразличимое и бессмысленное, как это бывает, когда при пробуждении мы застаем краешек сна и не можем его удержать. "Я просыпаюсь... Нет, я засыпаю! - подумала Инна. - Но я же и так сплю, как же я могу заснуть?" - и она провалилась в забытье, не в силах сохранить в памяти образы только что пережитого.

Но теперь, когда она ступила за серебряные ворота, воспоминания о посещении Тапатаки вновь были в распоряжении Инны, и она твердо решила, что больше ничего не забудет. Сейчас-то она попала в Тапатаку не во сне, а своей волей и в твердой памяти, с_а_м_а, ну, почти сама.

А меж тем из-за изгиба аллеи появился здоровенный тигр, вальяжно трусящий навстречу Инне. Хищник, конечно же, и не думал нападать на Инну. Он присел на землю, почесал лапой за ухом - совершенно по-кошачьи - и прорычал хриплым пиратским голосом - думаете, "Добро пожаловать в Тапатаку?" - как бы не так:

- Барбос-паровоз!

После чего лопнул, как надувной шарик. "Ох, уж этот Тошка! - вздохнула Инна, чувствуя себя преподавательницей, наблюдающей очередную подростковую шалость. - Уж без этого он не может!" А меж тем из-за деревьев уже появился принц Антонин, лично, собственной персоной направляясь встречать дорогую гостью.

- Ну что это за поэты, - довольно громко возмущался какой-то детина, сидящий через место от Саши Пескова. - Разве так читают стихи! Мямлит какую-то чушь про свой чепуховый космос... Если ты поэт, ты так должен читать, чтоб весь город сбежался слушать! Да что город - чтоб все топольки под окнами к стеклу припали, чтоб окрест тишина стояла, чтоб девки сиденья обоссяли - во как должно захватить! А эти - читают и сами себе не верят...

- А во что же им верить-то, в цезий, что ли? - спросил Саша Песков, с интересом приглядываясь к говорящему. Ражий парень был лохмат и, по всему, столь же безбытен, как большинство находящихся в зале - не считая, впрочем, снующих там и сям телевизионщиков. Но что-то отличало его от местной богемы, и на литератора он как-то не походил.

- А вера, паренек, она одна и та же, - добродушно отвечал критик местных поэтов. - Когда есть, то и стихи есть.

Саша Песков хмыкнул:

- Что-то оригинальное...

- Вероятно, он говорит о настоящих стихах, - негромко произнес кто-то слева от Саши Пескова, и повернувшись, Саша Песков с удивлением увидел на соседнем сиденьи Борю Векслера. Он был известным в городе мистиком, и Саша Песков его немного знал.

- Ты его знаешь? - тихонько спросил Саша Песков, пожимая руку Векслеру.

- Это Саша Сироткин, - спокойно отвечал Борис, и мотнул головой, приветствуя своего приятеля. - Не знал, что ты снова в Камске.

- А за кое-каким барахлом приехал, - объяснил Саша Сироткин.

- А вы что - тоже пишете? - осведомился Саша Песков.

Саша Сироткин хохотнул.

- Ага! Только не совсем так, как они. Я здесь с Планкиным, аппаратуру ему одолжил, - Саша Сироткин показал рукой на Планкина, городского сумасшедшего, который как раз в это время исполнял на самопальном синтезаторе мелодию, которая, как он уверял, была чудодейственным средством от букета всяких болезней в силу её мистической природы - это выступление было частью литературного десанта, Бог весть зачем включенное Юриковым в программу.

- А как пишете? - продолжал спрашивать Саша Песков, возвращая к заинтересовавшей его теме.

- Вероятно, Саша говорит о настоящих стихах, - снова произнес Векслер так же негромко.

- Это о каких?

Боря Векслер пожал плечами.

- Будто сам не знаешь. О таких, которые никто не пишет, которые происходят, - мистик Векслер все же снизошел до объяснений. - Например, вот мы сидим сейчас, и вдруг - порыв ветра, распахивается окно, влетает большая птица, садится на стол, кричит что-то по-птичьему, а потом делает под потолком круг - и улетает. И всем становится грустно, потому что прикоснулось что-то странное и печальное, что-то особенное - и это поэзия.

Саша Песков задумался - слова Векслера его задели, в них была какая-то сила.

- А так бывает? То есть, - поправился он, - так можно сделать?

Векслер почесал переносицу и улыбнулся. Саше Пескову вдруг показалось, что они с Сироткиным обменялись многозначительным взглядом - но видимо, только показалось, потому что Саша Сироткин в это время уже поднялся и направился к Планкину помочь паковать реквизит.

Тем временем на небольшом возышении снова вырос Гера Юриков то ли с каким объявлением, то ли пришла его очередь читать стихи. В этот самый момент произошло то, о чем только что рассказывал Саше Пескову Векслер все точь-в-точь: распахнулось окно, вслед за порывом ветра и хлопьями снега залетела птица, большая, бурая, хрипло прокричала и сделала круг над залом. Под ропот оживившейся публики, птица повисела немного над потолком, сильно маша крыльями - а потом вылетела обратно. Окно поспешили закрыть, громко обмениваясь репликами о произошедшем и, разумеется, толкуя в том духе, что это, не иначе, знак свыше, отметивший мероприятие.

Само собой, Саша Песков сразу повернулся к Векслеру, ожидая его комментариев. Но Бориса уже не было, - когда он успел уйти, этого Саша Песков и не заметил. И поэту Саше Пескову, - а возможно, не только ему, стало грустно, к нему, и правда, нечто прикоснулось, больше и глубже слов, и теперь Саша Песков сидел, мало что слыша вокруг, погрузившись в переживание произошедшего. Когда он вышел из этого бессловного мечтания ни о чем, мысли его повернули на стихи, и Саша вдруг понял Векслера. Конечно же, все было неправильно. Не могло так быть, чтобы собралось столько совсем разных людей, пусть даже они все любили стихи, и чтоб все могли услышать и принять в одно время столько разных стихотворений, да ещё прочтенных по-разному и разными людьми, да ещё если в чтении этом нет силы - и чтобы из всего этого возникло вдруг нечто чудесное, нечто настоящее, нечто от той, последней, неотменяемой правды, которую и назвать не знаешь как. Так не бывает, не так оно бывает, не может так быть. Меж тем, все происходило, как если бы оно было настоящим, - ну, ещё бы - ведь были собраны все составные - налицо были и стихотворцы, и публика, и чтение стихов, и их слушание, и хлопанье ладоней, и все выглядело так, как положено было выглядеть, да вот только не несло прикосновения, Тайны, Того окончательного и подлинного Того, чему нет имени и что не подделать. Все это походило на добросовестную имитацию, как если бы дикари, побывав в цивилизованном мире, смастерили из деревяшек подобия телефонов, раскрасили их в точности как настоящие, а потом сидели с трубками, прижатыми к ушам, и это считалось бы не игрой, а настоящим разговором по телефону - и причем, несведущий наблюдатель со стороны вполне мог бы и обмануться. А меж тем, никакая ложь не сходит с рук просто так, и этот обман и самообман тоже был совсем не бесплатен - многие ведь так и оставались в заблуждении, что вот это все и есть стихи и их чтение, что это так и устраивается и другим не бывает, - и вело оно, конечно же, лишь к разочарованию в поэзии и неверию в то, что вообще возможно, бывает вот это самое То, Чудесное, Тайна, и что она открыта прикосновению. "А может быть, - разворачивалась в голове Саши Пескова, - именно за тем-то все и устраивается, чтобы приучить всех к мысли, что искусство это вот такая тягомотина, а никакой Тайны и вовсе нет, может, поэтому так и успевает в нем Гера Юриков и..." Но тут объявили перерыв, и Саша Песков пошел из зала поискать Борю Векслера.

В фойе он наткнулся на Геру Юрикова, увидев Сашу, тот как-то настороженно помрачнел и, потянув за руку, повел Хлудова куда-то прочь, будто Саша Песков покушался на его приятеля и мог доставить какую-то неприятность. Но Саша Песков и не думал набиваться на знакомство, ему уже вообще было как-то не до литературы - Векслер задал ему загадку поинтересней. Но Векслера он не нашел, зато его остановил Сироткин:

- Паренек, а ты чего сюда приперся? Ты поэт?

Вопрос был из тех, что на засыпку. Когда его спрашивали об этом те, кто сам не писал, то, как убедился Саша Песков, бесполезно было объяснять, что он попросту иногда пишет стихи, не загадывая, поэт он или писатель или кто там еще. Проще было согласиться на ярлычок, а ещё лучше было и вовсе не показывать эту сторону своей жизни. С другой же стороны, называться поэтом установилось за неприличие среди пишущих, "поэт" негласно означало "великий поэт" - "настоящий", из когорты Имен с большой буквы, а то есть, называться поэтом было незаконно, нелегально, на это требовалось разрешение, которое выдавало общественное мнение с подачи литературного начальства. И Саша Песков отделался шуткой:

- На этот вопрос, гражданин Гадюкин, я вам никогда не отвечу!

Сироткин ухмыльнулся:

- Меня зовут Сироткин. Векслер говорил, ты рядом со мной живешь?

Саша Песков назвал адрес, и выяснилось, что это через пару домов от Сироткина.

- Слушай, поможешь железо дотащить? - Саша Сироткин имел в виду синтезатор и ещё кое-какую рухлядь, что он предоставил Планкину.

- А Планкин?

- Да он кирять остается, а мне бы это все с утра на работу вернуть. Поболтаем, ну?

Саша Песков не возражал - к тому же, он подумал, что может быть, этот чудаковатый парень тоже что-то может ему рассказать - похоже, он был с Векслером два сапога пара.

Потом читал свои стихи Хлудов. Стихи были хорошие и иногда очень хорошие, хотя и, как с некоторым удивлением понял Саша Песков, все на одну тему - о том, как несправедливый Бог-отец посылает на муки несчастного Бога-сына. Хлудов и сам признался, когда отвечал на вопросы зала, что с отцом у него по сию пору идут разборки, так что источник всего был прозрачен. Но, видимо, узел в душе поэта завязался и впрямь тугой, потому что, по словам Хлудова, стихов он написал пять тысяч штук, и по Сашиным меркам, это уже било все рекорды - чтобы одно и то же стихотворение сочинять пять тысяч раз! Возможно, стихи Хлудова понравились бы Саше Пескову больше, не будь той птицы, того настоящего стихотворения, которое предсказал ему Векслер - после этого нынешнее литературное чтение было для Саши Пескова отодвинуто куда-то в сторону.

Меж тем, во время ответов Хлудова публике позади столичного поэта появился Сироткин, подавая Саше Пескову настойчивые призывающие знаки, и Саша Песков обрадовался поводу уйти.

Дорогой выяснилось, что Саша Сироткин вообще-то уже не живет в Камске, он перебрался на юг, купил в предгорьи Кавказа участок и сейчас кормится огородом и садом. До этого же он был начальником техлаборатории в институте, откуда и занял по старой памяти эту электронику для выступления своего приятеля Планкина - впрочем, была она собрана, по словам Саши Сироткина им же самим.

Они поднялись на четвертый этаж, к квартире Сироткина, и Саша Песков удивился - в двери не было никаких замочных скважин. Но Сироткин высвободил правую ладонь, приложил к нужному месту двери, и скрытый замок щелкнул, впуская в квартиру.

- Это я электрозамок собрал, - рассказывал на ходу Сироткин. - На мое поле настроен.

- Оно ж меняется, - заметил Саша Песков.

- Ну, когда бухнешь, - согласился Сироткин. - Я затем и сделал, для трезвенности, правда, один фиг бухал потом кой-когда. На работе ночевать приходилось. Заходи, вон туда, за стол, я сейчас чайничек вскипячу.

Саша Песков оглядывался по сторонам. Квартира была под стать хозяину отделана им сообразно нуждам и причудам. В комнате, исполнявшей роль гостиной, стоял орган - опять же, собранный руками Сироткина, как это выяснилось позже, у окна, застекленного наполовину цветным полупрозрачным стеклом, находился хороший старый стол - может, даже и антикварный, а стены был побелены мелом в один тон с потолком, от чего возникало чувство, что это не городская квартира, а изба или хата, - белые, нарочито грубо побеленные стены казались стенами печки. Но больше всего Саше понравилось то, что между этой комнатой и кухней была разобрана перегородка, пространство ощутимо раздвинулось, и было уютно и очень удобно - с одной стороны, общение шло как бы традиционно на кухне, а с другой стороны, к этому прибавлялась вместимость столовой. Саша Песков и так уже был заинтересован новым знакомством, но теперь он к тому же сильно зауважал Сироткина - он очень ценил людей с руками, тем более, что сам-то был не из таких.

- С сахаром, с медом или так? - спросил меж тем Сироткин наливая чай с добавкой каких-то там редких травок.

Он дождался, пока Саша Песков попробует его чай и задал вопрос номер один:

- Слушай, ответь мне, пожалуйста - в чем смысл жизни?

Это было сделано на полном серьезе и так неожиданно, что поэт Саша Песков поперхнулся кипятком и надолго закашлялся.

- Ну и шуточки у тебя,

сквозь кашель выговорил

он.

- Шуточки?

А при чем

тут я? - удивился Антонин, выслушав выговор Инны. - Это же Дора!

Раздался заливистый смех, и на аллею откуда-то из ниоткуда вышагнула Дора. Фея-привратник обняла Инну за плечи и чмокнула в щеку.

- Не сердись, я просто хотела тебе напомнить, как мы прошлый раз обсуждали пароль и отзыв.

А, да, да! Инна это и впрямь забыла и вспомнила только после слов Доры. Она ведь в тот раз ещё спросила фею, как та узнает, кого пускать в Тапатаку. "Может, мне надо называть пароль?" - спросила тогда Инна, а Дора посмеялась: "Например, пароль - Барбос, а отзыв - паровоз, да?"

- Не удивляйся, мы, тапатакцы, веселый народ! - тормошила Инну Дора.

Но Инна все ещё хмурилась. Антонин на миг замер с рассеянным видом, будто пытаясь что-то сообразить или расслышать, и наконец объяснил Доре:

- Инне жалко, что этот тигр оказался всего только шуткой. Он ей понравился.

- Это правда? - Дора положила ладонь на локоть Инны.

- Ну да, ещё бы, - созналась Инна. - Такой красивый зверь, здесь... Я думала, он настоящий.

Антонин и Дора переглянулись.

- Тебе захотелось, чтобы у тебя был такой же, да? - понимающе осведомилась фея.

- То есть как - у меня был бы? - в замешательстве спросила Инна.

- Инна опасается, что ей негде будет его держать, - невинным голосом заметил Антонин. - у неё такая маленькая квартира!

- Да нет, она боится, что ей нечем будет его кормить! - возразила Дора.

Они переглядывались, покатываясь над ничего не понимающей и задетой этим Инной, и наконец Дора сказала:

- Так хочешь ты такого тигра? Да или нет?

Антонин ободряюще кивнул Инне.

- Да! - выпалила Инна, неожиданно сама для себя. - Мне его хочется!

- Дарю, - произнесла Дора тоном королевской щедрости. - Он твой.

Она медленно подняла указательный палец, будто нацеливала его на что-то у себя над головой, напряженно всмотрелась - Инна непроизвольно последовала за ней взглядом, а потом фея резко ткнула пальцем в сторону:

- Пумс!

На аллее снова стоял тигр. Инна поняла, что Дора просто её отвлекала, и это воздымание пальца тут ни при чем.

- Пойдемте, дамы, - позвал Антонин. - Я познакомлю Инну с нашими.

Они пошли по аллее - как показалось Инне, в том направлении, откуда доносилась какая-то неясная, но красивая мелодия.

- Кто это играет?

- Скоро увидишь, - отвечал Антонин. - Лучше распроси пока Дору об этой зверюге.

Тигр трусил за ними. Инна последовала совету принца, и выяснила неожиданные вещи.

- Ты можешь делать с ним, что хочешь. Если ты дашь ему поесть, ну, той, вашей пищи, он это съест, - рассказывала Дора. - А если не дашь, он прекрасно обойдется. А если скажешь ему принести поесть тебе, то он сам тебя накормит.

- Возможно, это будет не совсем то, чем Инна привыкла завтракать, засмеялся Антонин.

- Возможно, - согласилась Дора, - а ещё ты можешь позвать его в любую минуту. Он будет лежать у твоих дверей, если ты так захочешь, а не захочешь, то позволь ему гулять где ему лучше. Тигр сделает все, что ты скажешь. Он - твой.

- Он мой, - повторила Инна. Остановившись, она посмотрела на тигра. Он был прекрасен, чудо, а не зверь! Инна подошла и, преодолев, опаску, обняла его за шею. Тигр ласково заурчал. Оторвавшись, Инна подошла к Доре и, повинуясь порыву, обняла её и расцеловала.

- Только мне совершенно нечем отдариться, - вздохнула Инна несколько виновато.

Антонин и Дора слегка посмеялись.

- А как мне его звать? У него есть имя?

- Имя необязательно, - тряхнула ладонью Дора, - но ты можешь дать, какое захочешь.

- Ну да, но как звать, чтобы он пришел?

- Да скажи "приди", и все. Или просто захоти этого.

- Да, - протянула Инна, - я вижу, с тиграми-то это просто. А то кое-кого другого надо позвать, и не знаешь как.

Дора посмотрела на Антонина.

- Антонин, - строго заговорила она, - и ты это себе позволяешь? Уйти, когда вздумается, явиться, когда заблагорассудится? С дамами себя так не ведут!

Антонин пожал плечами. Он искоса взглянул на Инну.

- Хорошо, - согласился принц Тапатаки. - Я дам тебе звоночек со шнурочком. Если срочно надо, звони.

- Нет-нет, - вмешалась Дора, - ты тоже должен позвонить, когда идешь к Инне. Дама должна знать, что к ней гость.

- Если прекрасная госпожа так настаивает...

- Настаиваю, - кивнула Инна, и Дора поощрительно мигнула - как водится, две дамы живо нашли общий язык, едва дело коснулось мужского поведения.

- Вообще-то, - щебетала Дора дорогой, - ты не подумай, наш принц не то чтобы неучтив. Просто мы, тапатакцы, живем без особых церемоний. Но это не значит, что мы люди бесцеремонные! - она слегка подтолкнула Инну и залилась колокольчиком.

Инна поддалась её веселью и засмеялась сама. Антонин покосился на двух хохотушек - и тоже покатился. Так, заливаясь смехом, они вышли по аллее на небольшую площадь с маленьким прудом, с поверхности которого били фонтаны. У этих фонтанов их встречали - стояло человек десять, большей частью, женщины. Все они были одеты очень красиво, и половина из них играла на каких-то инструментах. Инна не слишком в том разбиралась и не могла бы сказать, есть ли среди них похожие на земные скрипки или трубы - завидев Антонина с Инной и Дорой, они тут же вывели последний аккорд, а затем куда-то спрятали свою музыку.

- Добро пожаловать в Тапатаку! - раздался веселый хор приветствий, и все гурьбой, совершенно по-детски, поспешили им навстречу.

- Ага, - заявила одна из женщин, окинув внимательным взглядом Инну, я вижу, Дора сумела наконец сбыть с рук свое полосатое недоразумение!

По всему, она имела в виду тигра - зверь присел вблизи и равнодушно зевал. У женщины были рыжие волосы и светлые глаза, как у Инны, а ростом она была лишь немного выше. Она тоже была молода, но как-то по-особому Инне она показалась очень зрелой, и вместе с тем красота её казалось очень свежей - цветение девушки лет семнадцати, не старше.

- Это Инесса, - на ухо Инне произнесла Дора. - Она у нас лучшая. Я просто помогаю нашей садовнице возиться со зверушками, а она меня всегда подкалывает.

- Знакомьтесь, дамы и рыцари, - с некоторой торжественностью произнес меж тем Антонин. - Это Инна, наш дорогой гость.

- Добро пожаловать в Тапатаку! - снова прозвучал звонкий хор, и все покатились со смеху.

- Рада видеть тебя, сестренка, - произнесла одна из женщин и, обняв Инну, поцеловала.

- Это Нейя, садовница, - назвал Антонин.

- Будь как дома, - подошла другая с лучистыми карими глазами. - Я Санни, вестник.

Они назывались поочередно, и Инна не смогла всех сразу запомнить, кроме Датты, великана с бронзовым лицом, Сонны - та заведовала, как это сказали Инне, музыкой Тапатаки, и Гамма - он был поэтом.

- А я сегодня уже видела одного поэта, - сказала Инна. - Он мечтал снег.

- О да, сегодня мне это особенно удавалось, - закивал Кинн Гамм с веселой улыбкой, и все опять прыснули со смеху, забавляясь тому, что Инна не узнала погодника.

Последней Антонин представил ей Инессу.

- Наконец-то, - лаконично проговорила Инесса, оценивающе разглядывая Инну. - Мы все сгорали от любопытства, - и она стрельнула синим глазом в сторону Антонина.

- Мы похожи, - заметила Инна, чувствуя какую-то неясную ревность и окидывая Инессу не менее придирчивым взглядом.

- Случайное сходство, - небрежно бросила Инесса с непроницаемым выражением лица, отчего Инна сразу же заподозрила нечто противоположное.

- А где остальные? - поинтересовался Антонин.

- Генерал у рыцарей, а Мэйтир осматривает плотину, - отвечала одна из женщин - кажется, она представилась как южный ветер, и Инна уже была не уверена, было это её именем или, чего доброго, должностью. Или званием? Инна отложила вопросы на потом.

- А, ну что ж, прекрасно, как раз сплаваем на озеро, - решил Антонин. - Инна познакомится сразу и с Мэйтиром, и с озером, и посмотрит Тею с реки. Инесса, ты поплывешь в нашей лодке?

- О нет, - отклонила Инесса. - Мне надо приглядеть за детьми.

Она снова оглядела Инну и протянула руку ей на прощание.

- Через неделю-другую у нас намечается бал, надеюсь, ты тоже будешь? Инесса сделала это приглашение, будто то было само собой разумеющимся делом - сбегать в гости невесть куда в другой мир и станцевать там на балу с принцем и прочими, очевидно, тоже титулованными господами.

Потом они расселись по лодкам - втроем, с Антонином и Инной остался лишь тигр, у Доры и ещё некоторых нашлись свои дела, и все поместились на трех суденышках, по виду похожих на средних размеров гондолы. Когда они отплыли, Инна поделилась с Антонином:

- Невозможно поверить, что у Инессы уже есть дети!

Антонин расхохотался:

- Это же не её дети! Она у нас - наставница. Но имей в виду, очень-очень одаренная. Она ведь действительно несколько молода для этого. Я бы тоже удивился на твоем месте - правда, другому - что она взялась возиться с кучей несмышленых и своенравных девчонок.

- А... Понимаю. Потому-то Дора и назвала её лучшей из всех?

Антонин иронически покосился.

- И тебе сразу стало обидно? Не сравнивай себя, ты и она - слишком разные.

- Да уж куда мне, я полный несмышленыш, своенравная комплексушка, съязвила задетая Инна.

- Да нет, нет, - успокоил Антонин. - Просто она - фея, а ты - ведьма. Это разное. А Инесса, конечно же, у нас уникум. Пожалуй, она и Мэйтира превосходит.

- А кто такой этот Мэйтир? - спросила Инна, забыв вопрос о разнице между феей и ведьмой, что мигом раньше висел у неё на кончике языка.

- О! - с шутливым благоговением протянул Антонин. - Мэйтир - это наш великий ум. Он мой советник. Визирь, начальник штаба, патриарх и главный ученый одновременно. Если бы только не его феноменальная рассеянность... Представляешь, он может забыть подставить стакан под струю из чайника!

Инна рассмеялась.

- Наши гении вообще-то тоже славятся забывчивостью.

- Я знаю, - кивнул Антонин. - Но Мэйтир - маг, и для него это хуже, чем просто рассеянность. Это приходит из Нимрита.

- Из... А! - Инна поняла.

- Да, да, - покивал Антонин. - Помнишь ту дрожь? В Мэйтире это отдается вот так. Правда, он всегда был слегка рассеян, но... Но теперь это особенно нежелательно.

Они плыли сначала по малой Тейке через дворцовый парк Антонина, потом по Тейке, а потом по реке Сгорной до самого озера. Тея вблизи, как она открывалась с реки, понравилась Инне ещё больше. Город не походил ни на один из тех, что доводилось видеть Инне - своими глазами или с экрана телевизора. Нечто подобное Инна испытывала, когда показывали Восток - эти японские пагоды или китайские дворцы прежних времен. Там тоже не было как будто ничего, что, взятое порознь, напрочь отсутствовало бы на Западе - те же загнутые края крыш или драконьи головы встречаются ведь и в Европе. Но взятое вместе, это создавало свой, неповторимый облик, отличный и от Европы, и от арабского Востока - и вероятно, от всего прочего. С Теей это было ещё неуловимей. В ней не было как будто ничего чуждого и непривычного, все казалось Инне знакомым и очень милым - каким должно быть, правильным, красивым - и со всем тем, все было очень своеобразно и необычно.

- А это потому, что мы, тапатакцы, такой народ. Особенно теитяне, Антонин снова подсмотрел её мысли.

- Антон! - Инна даже топнула ногой. - Ты опять подслушиваешь!

- Но ты очень громко думаешь, - Антонин и не думал извиняться. - И видишь ли, у нас в Тее нет секретов, обычно-то. Каждый видит каждого - это вполне нормально.

- Но я не из Теи, - возразила Инна.

Антонин посмотрел на неё как-то странно.

- Если уж тебе так приспичит посекретничать, то сделай так: когда хочешь, чтобы тебя не слышали, скажи про себя, этак погромче: "Я думаю молча!". Так ты спрячешь мысли. Только не делай этого слишком часто в разговорах с нашими. А то подумают, что ты набиваешь себе цену. Ведь всем понятно, что тебе просто нечего скрывать.

- Да? - Инна была задета. - Если и так, то мы в неравном положении я-то ваши мысли не слышу.

- Прекрасно слышишь, - отклонил Антонин без тени сомнения. - Ты умудряешься не замечать этого. Точнее, силой заставляешь сама себя. Почему, к слову, ты так легко сошлась с Дорой и всеми? Ты слышала их к тебе приязнь и радость.

- Антонин, я думаю молча! - поспешно воскликнула Инна и спешно проговорила про себя неожиданную догадку: "...и значит, вот почему я сразу приревновала его к Инессе!".

Потом они выплыли к Безбрежному озеру, и поначалу оно ничем не поразило Инну - все было, как положено - прозрачная вода, гальки, белый песок, рыбки над ним - красиво, сказочно, но что другого и ждать от сказочной страны? Потрясение подкарауливало Инну впереди - когда они причалили к одному из островов недалеко от устья Сгорной и она наконец встретила этого знаменитого Мэйтира.

У них на курсе читал романо-германскую филологию профессор Ковров вальяжный, седой, крепенький, с небольшим брюшком и в золотых очках этакое олицетворение академической науки. Мэйтир оказался полной копией Коврова! Инна вытаращила глаза и разинула рот - сперва она решила, что это и есть Ковров, что он - кто их знает, волшебников - устроился там, на Земле, в профессоры, и... Она насилу удержалась от того, чтобы не произнести:

- Здравствуйте, Владислав Всеволодыч!

- Ну, так-с... Это и есть наша чужедальняя гостья? Очень, очень рад, совершенно по-ковровски забормотал Мэйтир.

Он вгляделся в Инну и одобрительно заметил:

- Очень, очень перспективная ведьма! Подаете, знаете ли, большие надежды!..

Польщенная Инна заулыбалась:

- Я тоже о вас много слышала... Вы - копия профессора Коврова! - вдруг выпалила она. - Вы случайно его не знаете?

- Нет, не знаком... Я, знаете ли, в ваш мир не заглядываю... протянул Мэйтир и рассеянно уставился куда-то мимо Инны.

- Мэйтир! - напомнил Антонин. - Не впадай в прострацию. Наша гостья не верит мне, что у озера нет берегов.

- А! - оживился Мэйтир. - Действительно, это любопытно. Пройдемте-ка на плотину.

Они прогулялись на противоположную сторону островка и там взошли на невысокую площадку, огражденную парапетом. Инна ожидала увидеть плотину, но её не было.

- Да вот же она! - показал Мэйтир куда-то вдаль.

Инна недоуменно хмыкнула, и Антонин успокоил:

- Потерпи немного, Мэйтир все покажет.

Главный ученый Тапатаки взял её за руку и принялся легонько пожимать ей запястье, рассеянно глядя куда-то - Инна даже побоялась угадать - куда. Вскоре она ощутила в пожатии пальцев Мэйтира какой-то завораживающий ритм, а ещё через миг - она поняла, она увидела: у озера действительно не было берегов!

Верней, берег был, вот тот, близ которого располагалась Тея. Но он был как-то непостижимо разомкнут, не сходился сам с собой - и вот этот провал и закрывала та Мэйтировская плотина, и ломились в неё не только воды, хотя и они тоже, прибывая и напирая все время Бог весть из какой прохудившейся бездны. Но Инна поняла больше этого - ей стало ясно, что вся Тея висит буквально на краю пропасти, и этот вот натиск Нимрита не какая-то там космическая абстракция, а физическая, реальная опасность.

- А что будет, если плотина рухнет? Все затопит? - тихо спросила Инна.

Ей отвечал Антонин.

- Скорее, все переменится. Не в лучшую сторону, сама понимаешь.

- Посереет?

- Может, и почернеет. А может, и всю Тею снесет.

- И тогда?

- Возможно, отправимся в новое странствие, - пожал плечами Антонин. Не беря худшее.

- Ну, это вряд ли, вряд ли, - вставил Мэйтир и потеребил бороду. Тапатакцы сражаются вовсю, да...

- Значит, у вас тут как в Голландии, - сказала Инна. - Это такая страна у нас, они тоже заслонились дамбами от моря.

Мэйтир рассеянно покивал. И вдруг - Инну отпустило. Она уже не видела ни безымянной прорвы, напирающей незнамо как и откуда, ни таинственной невидимой плотины. Она стала прежней Инной с земными понятиями о положенном и возможном.

- Нет! - воскликнула Инна и даже топнула ногой, отчего-то рассердившись. - Так не может быть! Берега должны сходится! И ваша плотина, она должна была бы окружать Тею со всех стороны, если бы... если бы...

Она не договорила, но её поняли.

- Если бы Нимрит осаждал нас кольцом, ты это хочешь сказать?

- А что, - с любопытством произнес Мэйтир, - в вашей Голландии дамба сооружена, как ты говоришь, вокруг всей страны?

- Нет, только со стороны моря, - Инна запнулась, потому что никогда не видела голландских дамб и теперь ни в чем не была уверена.

- Ага! - продолжал Мэйтир. - Ты это сама видела, барышня Инна?

- Нет, я не была в Голландии, - на миг Инна смешалась. - Но я видела это на карте! Голландия - не остров.

Ей минут десять пришлось объяснять, что такое карта.

- Ну, понятно, - сказал наконец Мэйтир. - Значит, вы просто не умеете видеть все сразу и рисуете целое на бумаге, чтобы это хоть как-то поправить. Карта - это такая нарисованная условность, да?

- Ну да...

Мэйтир и Антонин покивали с умным видом.

- А почему ты ей так веришь, этой условности? Я так понимаю, когда ты путешествуешь не по рисунку, а по самой стране, то все бывает иначе, верно?

- Иначе, но все равно главное совпадает, - горячо возражала Инна. Если уж написано, что столица Голландии Амстердам, то он никогда не окажется в Дании на месте Копенгагена!

Сказав это, Инна тотчас засомневалась: ей невесть с чего вдруг показалось, что столица Голландии на самом деле Гаага. География всегда была её ахиллесовой пятой - почему-то названия стран, городов и проливов у неё путались, и порой весьма причудливым образом. Но если Антонин и Мэйтир заметили оговорку Инны, то не придали ей значения. Мэйтир возразил совсем про другое:

- Это, милая барышня, смотря как путешествовать! Можно и так, что как раз Копенгаген будет столицей вашей Голландии.

Инна только хмыкнула, не понимая, как можно спорить со столь очевидным бредом. Антонин посмотрел на Мэйтира, и они засмеялись. Им вторили все, кто был тут же из свиты Антонина. Наконец, хохотала уже и сама Инна - она с облегчением решила, что эта географическая схоластика была на самом деле просто шуткой.

А затем - затем все стало сплываться, размываться, как в прошлый раз. Но теперь Антонин пришел на выручку.

- Нет, нельзя, - подхватил он Инну. - Очень неплохо будет, если ты сумеешь уйти, как пришла, - в полном сознании и памяти. А то опять все забудешь.

Инне очень хотелось оставить в своей памяти все произошедшее в первое и новое посещение Тапатаки. Она превозмогла себя - а может, помог Антонин или не только он. Ее сознание прояснело, и она тут же у парапета попрощалась со всеми, - и, конечно, все наперебой звали её заглядывать к ним почаще, что Инна храбро пообещала. Еще бы ей не придти снова! В Тею, да ещё на бал, да ещё к... Вот только получится ли! "Я помогу", - произнес Антонин, Инна уже не различала, прозвучало это вслух или у только неё в голове.

А дальше она запомнила только снежную круговерть, лицо погодника, лицо Антонина - кажется он нес её на руках, - но нет, не нес, последним шагом она сама спрыгнула с воздушной ступеньки - прямо в башенку своей комнаты. Она вернулась!

Наскоро раздевшись, Инна плюхнулась в кровать и подумала, холодея от восторга, что была в Тапатаке, в живой сказке, добралась сама - ну, почти сама... "Я маг! Я ведьма!" - с ликованием сказала себе Инна и заснула в счастливом предвкушении невероятных встреч с Тапатакой

и её новыми

друзьями.

Инесса была одной из самых юных фей Тапатаки и при том - из самых могущественных и одаренных. Конечно, она была старше Антонина, он появился в Тапатаке поздней, но счет лет в прекрасном мире другой, и когда принц Антонин вырос, то они, по меркам Тапатаки, считались ровесниками - да и чувствовали себя так. Не диво, что Инесса полюбила Антонина, да и все его любили, но тут было больше, чем это. С Антонином же все было не так просто - короли Тапатаки не обязаны к браку, ведь их наследники появляются иным, волшебным образом, а с другой стороны, и семья их особая - этот тот ближний круг теитян, фей и магов, что уходят с королем в последнее путешествие впрочем, правили в Тапатаке и короли-одиночки - так сказать, отшельники.

И хотя Антонин ещё не во всем определился, ведь он и королем-то не успел ещё стать, но его свита - а правильней сказать, семья его уже сложилась. Инесса входила в нее, к своему счастью, но одновременно это значило, что супругой Антонина ей скорей всего не бывать - любовь Антонина к ней была любовью короля к одной из своих фей-спутниц, а не исключительным притяжением в нареченной друг другу паре. Это не говоря о Солле - как известно, узы короля и фей камня вообще есть нечто особое. Так что Инесса никак не была на первом месте в сердце принца, - разве что, она была лучшей из его фей и соратников, а значит, и Антонин полагался на неё более других.

Большим, чем у других, и было участие Инессы в делах Антонина - за исключением, пожалуй, Мэйтира, но он-то занимался делами скорее Тапатаки, нежели принца Антонина. Инесса же, когда вместе с Антонином, а когда и в одиночку, обследовала не один мир, заглядывая в самые глухие закоулки и самые закрученные полости Вселенной. Не везло и ей. Впрочем, надежда не исчезала - так, маг Печальник, диковиннейшее существо Сумерек, в обмен на историю с пропажей Соллы, обещал помочь Антонину. Он уже делал это раньше, - во время раздора с Северином принц Антонин к нему обращался, и Печальник сказал, что поможет, но после. Потом выяснилось, что новая земля Тапатаки была отчасти и его даром - Антонин ожидал не этого, но с Печальником обстояло так - никто не знал заранее, как он вздумает отдариться. Инессе же было просто не о чем толковать с Печальником - о каком горе она могла ему поведать? Любовь феи к Антонину была беззаветной, но не безответной - принц принимал её с величайшей признательностью и преклонением, ну, а что он не мог ничего обещать взамен, так Инесса и не ждала для себя ничего, ни единым пятнышком не омрачая своей редкой удачи, - ведь и в Тапатаке, как и во всех прочих мирах, сколь бы волшебны и счастливы они ни были, любовь есть везение из самых щедрых.

Когда Тапатаке понадобилось новая дверь в Срединный мир, Инесса решила сосредоточиться на этом. Впрочем, как выяснилось, не так уж и был этот мир забыт в Тапатаке, - например, вдохновение Кинна Гамма с ним зачастую соприкасалось, а в садах Нейи жили кое-какие зверушки из этого слоя. Но затруднение было в том, что сами теитяне мало годились на роль вестников в этом мире, по разным причинам, в том числе, и по своей давней отдаленности от Алитайи. Теперь эта безучастность оборачивалась против них же, а кроме того, нужны были кое-какие особые качества, изначальные свойства магического толка, чтобы, к примеру, дотягиваться до сна и разума тамошних обитателей и уж тем более - направлять их. Короче, для дела, которое задумала Тапатака, нужна была душа совершенно особого склада - и вот тут-то Инессе посчастливилось.

В одном из путешествий её что-то толкнуло заглянуть в один мир, близкий Срединному, к одному малознакомому книжнику. Ни про Соллу, ни про дверь в Срединный мир он ничего, конечно же, не подсказал, но зато там Инессе приснился странный сон - к ней явилась девочка и стала просить взять её к себе. "Мне холодно, я хочу есть!" - жаловалась она. Инесса была тронута и удивлена одновременно, не так-то просто было проникнуть в её сон. Она обещала малышке помочь, дав ей кончик нити, чтобы легче было ту разыскать. Инессе не понадобились для этого сматывать клубок, девочку она встретила на следующее же утро - одетая в лохмотья, та сопровождала какого-то бродягу, выполняя для него роль служанки и выпрашивая милостыню для них обоих. Инесса была изумлена, разглядев в ней талант водительницы, какая и требовалось теперь Тапатаке, а когда девочка назвала свое имя Юма, Инесса была и вовсе потрясена - для младших своих учениц ей как раз оставалось подобрать вожатую, юму.

Конечно же, она забрала Юму в Тапатаку, но не стала сразу помещать у себя в Тее. При всей одаренности, Юме надо было догонять своих сверстниц, много чему научиться, да и попросту привыкнуть к миру Тапатаки. Инесса поселила её в домике на лесном холме и стала делить свое время между Юмой и всем прочим в Тее. Как ни странно, эта лесная жизнь вдвоем оказалась для Инессы большим испытанием - девочка требовала львиной доли её внимания и душевных сил. И не то чтобы она оказалась бестолковой или непослушной, совсем наоборот, с этим все было выше всяких ожиданий. Но Юма влюбилась в Инессу так же безоглядно, как Инесса в Антонина, да и как ей было не полюбить Инессу - первого человека, который о ней заботился и ей занимался. А еще, Инесса была фея, она была прекрасна, она была ей вместо мамы - но вот тут-то и крылась опасность. Инесса ведь и сама любила Юму, в волшебном смысле это и была её дочь, ученица судьбы.

Но именно поэтому дело требовало величайшей бережности и точности. Нельзя было сбиваться на отношения "ты дочка, я мама". Во-первых, Юма могла слишком сильно привязаться к Инессе, а это было против всех правил, ведь люди Тапатаки остаются свободны, какие бы отношения их не соединяли. Во-вторых, это могло серьезно помешать Юме впоследствии. Ей самой надо было вести свой восьмиугольник, да и её миссия вестника в Срединном мире означала, что ей надо будет связать себя совсем не с Инессой, а с кем-то из этого мира, неведомым рисовальщиком, кудесником на тамошний лад. Итак, Инесса решала непростую задачу - не повреждая любви, избежать несвободы, и вообще-то, это же отмечало их отношения с Антонином. Порой Инессе приходилось нарочно себя сдерживать, чтобы не приласкать забавную и смышленую девчушку, но нет! - нельзя, свою любовь фея проявляла иначе безукоризненно исполняя роль требовательной наставницы, ничего не упускающей и не дающей поблажек. А Юма - что ж, повзрослев, она это поймет и оценит.

Прошло более полугода с того дня, как Инесса повстречала Юму, и произошло ещё несколько событий, принесших добрую весть для Тапатаки. Одно прямо касалось Юмы - в саду Нейи появилось две новых зверушки, тигр и булкут. Что до тигра, то с ним было непонятно, что делать - в Тапатаке он был без надобности кому бы то ни было, разве что катать детей на его полосатой спине, но даже младшие ученицы Инессы были слишком умны для этого. Дора пробовала учить его разным разностям, но по всему, зверя забросило в Тапатаку случайно, какой-нибудь безмозглой причудой Нимрита такие существа связаны больше со Срединным миром и обитание их не в Тапатаке. Зато второй зверек, булкут, был волшебен вполне по-тапатакски. У него было имя, а совет магов, исследовав булкута, сошелся во мнении, что это подарок - и подарок именно того самого художника, звено с которым Юме следовало образовать. Да и что ещё мог решить высокий совет, если зверек появился перевязанный большим розовым бантом и на банте было написано "Вайка для Юмы"? Это был добрый знак, и это был знак приглашения - Юмы к своему кудеснику.

Вторым же отрадным событием было нечаянное знакомство принца Антонина - новый подарок сумеречного затворника Печальника.

(Из Новой хроники Тапатаки)

4. ПЛАТЬЕ ЮМЫ И СТОЛИЦА ГОЛЛАНДИИ.

ЮМА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

- Готовься,

сегодня у тебя

будет много встреч, - предупредила фея Инесса.

- Переезжаем? - обрадовалась Юма.

- Перелетаем, - иронически поправила фея. Она на миг задумалась. - А что если и впрямь попробовать - как ты... Нет, - тут же отказалась она от своей мысли. - Пожалуй, тебе полезно будет пройти всю дорогу пешком посмотришь Тапатаку.

Инесса держалась уверенно как всегда, можно было даже подумать, что ничего особенного не происходит. Но Юма знала про себя, что впереди что-то важное, какие-то огромные перемены, может быть, такие же большие, как тогда, когда Инесса забрала её в Тапатаку от Дылды. Она даже начала немножко волноваться, но Инесса тут же заняла её кучей разных заданий собери то, упакуй это, и Юма отвлеклась.

А потом они долго шли. Инесса не велела брать с собой много вещей, да их у Юмы и не было, и теперь она шагала слева от Инессы с маленькой сумкой, перекинутой через плечо, и иногда осмеливалась взять фею за руку. Юма делала это, когда они переходили мостик - два бревна - над ручьем или другое неудобное место, но это был лишь предлог, ей просто нравилось так идти - будто её госпожа ведет Юму как свою дочь. Или хотя бы троюродную племянницу. Сама Инесса шла налегке, её поклажу, тоже небольшую, нес марабу, ковыляющий сзади них. Кое-что было упаковано и осталось в лесном домике - фея Инесса небрежно махнула рукой и сказала: "Переправлю это потом".

Они шли знакомыми тропками по лесу, потом вышли на дорогу от мельницы к Тее, а потом началась незнакомая местность, и фея Инесса время от времени говорила Юме запомнить то или другое на их пути.

И вот они уже шагали по розовым камням дороги, а впереди открылись дома Теи. Они приблизились к ним, и фея Инесса сама взяла Юму за руку.

- Юма, - велела она своим обычным голосом, - теперь тебе надо поздороваться с Теей. Скажи громко-громко...

И Юма ступила вперед и произнесла приветствие:

- Прекрасный город Тея, я - Юма, возьми мой голос в твое звучание!

- Навсегда? - спросил кто-то, Юма подумала, что Инесса.

- Навсегда! - не колеблясь отвечала Юма.

И вдруг она почувствовала, как её обступило что-то вроде звучащего облака. Пело, а ещё шелестело, шептало, шуршало такое множество звуков и голосов, что они окутали её как туман, Юма не только слышала их, а осязала кожей, и это было ни на что не похоже - будто звуки могут превращаться в капли воды и мокро шлепаться на тело или щекотать его, как травинки, и покалывать, как прутья, сразу со всех сторон. Но в этом не было ничего злого, наоборот, - Юму дружески тормошили, Юме были счастливы, Юму окликали сразу все эти звуки, а смысл всего этого звучания был простой - что-то вроде "с прибытием" или "ты с нами". У Юмы голова закружилась, так это было необычно и радостно, ей показалось даже, что она сама становится звучком этого облака смеющихся звуков - и кажется, она на миг потеряла сознание. А ещё через миг она снова очутилась на розовых камнях Теи и пошатнулась, но фея крепко держала её за руку, а то бы Юма повалилась.

- Добро пожаловать в Тапатаку, - удовлетворенно произнесла Инесса. Тея тебя пускает.

Она посмотрела на Юму и добавила:

- Некоторым это видится как цвет. А иных обступает запах или даже танец. Но все это шорохи Теи.

- Но я видела! - закричала Юма. - Они потом начали превращаться, мне показалось, что вокруг собрались сады Теи, так стало пахнуть, а потом все затанцевало!..

Инесса кивнула.

- С тобой так и должно быть. Ты Юма.

"При чем тут мое имя?" - собиралась подумать девочка, но наставница уже объяснила:

- Это не только твое имя. Бывают разные маги, тех, у кого четыре цвета, зовут юма.

- Каких цвета?

- Сегодня увидишь, - неопределенно пообещала Инесса. - А пока запомни эту дверь. Это место, где тебя пустили в Тею.

- Но ведь нет никакой двери! - Юма огляделась по сторонам.

- Есть, - возразила Инесса. - Если бы тебя не приняла Тея, ты бы так шла и шла, а эти здания не приблизились бы ни на шаг. А тебя не только впустили - ты теперь теитянка, одна из нас. Посмотри - разве ты не видишь? Тея тебе открылась.

Они двинулись дальше, по улицам Теи, уже знакомым Юме по её полетам над городом. Но все выглядело иначе, не только потому, что Юма наблюдала Тею вблизи и с земли. Ее наставница была как всегда права - город открылся, Юма чувствовала себя в нем своей и все здесь было для нее, она ощущала приязнь, лучащуюся от каждого камня и каждой травинки. Редкие прохожие, что попадались на улицах, приветствовали их обоих и оглядывали Юму с очень доброй улыбкой.

- Так это и есть наша маленькая гостья, что скучает по снегу? спросил один из них, остановившись поболтать с Инессой.

- Уже не гостья, - отвечала Инесса. - Она уже в танце Теи.

Мужчина покивал с понимающим видом, приветливо поглядывая на Юму.

- Знакомься, Юма, - сказала Инесса. - Это Кинн Гамм, хозяин погоды.

- Ну, не то чтобы хозяин, - возразил Кинн. Он поздоровался с Юмой за руку и предложил: - Если очень соскучишься, то заглядывай - у меня всегда найдется для тебя снегопад покрасивее.

Юма молча кивнула. Они с Инессой продолжили свою прогулку, и тут Юма вспомнила - ей ведь действительно мог понадобиться снегопад, потому что ей надо разыскать в том странном городе человека, который, это второе, о чем она тотчас подумала, чем-то был похож на этого Кинна Гамма.

- Мне кажется, я его раньше видела, - сказала Юма.

- Ну да, когда была на Рыжухе, - отвечала Инесса. - Он же послал тебе снегопад, чтобы ты прогулялась в средний мир.

- А как он это делает?

- Расспроси Кинна при случае, - предложила фея. - Хотя вряд ли тебе стать его ученицей.

- Почему?

- У него уже учится Туан.

Юма захлопала ресницами. Она молча обдумывала эту новость и про себя решила, что, видимо, Туан не такой уж простой мальчик и она зря перед ним воображала. А Инесса тем временем подвела её к какой-то двери и снова взяла за руку со словами:

- Вот мы и пришли. Поприветствуй свой новый дом.

Юма отвлеклась от своих размышлений и огляделась. Она узнала - это был тот трехэтажный дом с ажурной галереей, что ей раньше показывала Инесса. Затем она вспомнила, как только что входила в Тею и догадалась:

- Прекрасное здание милой феи Инессы, - попросила она, - разреши моим снам жить под твоей крышей!

- Я не сомневалась, что ты сама догадаешься, - похвалила Инесса. - А то мне пришлось бы поселить тебя где-нибудь по соседству. Что же, войдем!

Фея Инесса отворила дверь, и они прошли внутрь.

- Инесса! - зазвенел хор голосов - и им навстречу поспешило несколько девочек.

- Аглая, - распорядилась Инесса, - скажи всем, чтобы шли в гардеробную.

- Хорошо, Инесса, - по-взрослому кивнула высокая девочка, по виду на год-другой старше Юмы. Она придирчивым взглядом оглядела Юму, хмыкнула и отправилась вглубь дома.

Другие девочки шли бок о бок и Инессой и спрашивали все сразу:

- Инесса, это новенькая?

- В чьей комнате она будет жить?

- Инесса, ты расскажешь нам про ту ведьму, гостью Антонина?

- Инесса, а когда будет бал?

- Это та, из лесного домика, да?

Инесса не отвечая ввела Юму в просторную комнату, где уже толпилось с десяток девочек, того же примерно возраста, что Юма, или старше. Девочки, шедшие за Инессой, к ним присоединились, и Юма заметила, что все располагаются в каком-то особом порядке, по несколько в разных углах.

- Барышни почемучки! - начала Инесса, и все тотчас смолкли. - Вот новенькая, ей надо выбрать платье. Тиа, ты ей потом поможешь. Увидимся за ужином, - Инесса сделала небрежный и необыкновенно изящный жест рукой, предоставив оставшимся самим разбираться со своими делами.

Любопытные глаза всех дружно устремились на Юму. В другое время это, возможно, могло её смутить. Но она уже никого не замечала: вдоль стены висело много самых разных платьев, красивых, как все в доме Инессы, и среди них было то, что сразу притянуло взгляд Юмы - прекрасное платье мягкого алого цвета, с каким-то необыкновенным пурпурным отливом - казалось, на краткий миг ткань неуловимо меняла свой цвет на какой-то розово-лиловый, будто это даже было не одно, а сразу два платья, просвечивающих друг через друга.

- Это мое! - закричала Юма, сама не соображая, что делает, и кинулась к стене. Она сорвала плечики со стены, сняла платье, хотела было примерить, и вдруг - платье невесть как само оделось на нее. Послышался легкий, но дружный вздох - все ловили каждое движение Юмы, а Юма разглядывала себя в платье, любуясь им и безмерно счастливая.

- Ну, конечно, сейчас она будет полчаса вертеться, - громко пробормотала Аглая и вышла прочь, закусив губу.

Другая девочка, немного старше, но не выше Юмы, подошла к ней и предложила:

- Давай я поправлю сзади. Я Тиа, - назвалась она.

Вслед за тем и другие девочки обступили её.

- Я Юма, - представилась им Юма, начав наконец разглядывать тех, с кем ей, видимо, предстояло делить кров.

- Ну да, но как тебя зовут? - спросила Тиа.

- Юма, я же сказала!

- Так это что, твое имя? - похоже, их всех это удивило.

- Представляю, как это взбесит Аглаю, - вздохнула одна из девочек, немного полная и с добрым и несколько сонным лицом. - Я Соня.

- Я Агния, - представилась ещё одна девочка. - Пойдем, ты будешь спать в нашей комнате!

Она была в веснушках и настоящая непоседа - побежала впереди всех и вприпрыжку.

У входа в спальню они столкнулись с Аглаей - она выходила с оттуда с ворохом постельного белья.

- Я к двойняшкам, - холодно отрезала Аглая на вопрос Тии. - Она - так Аглая назвала Юму - может занять мою кровать.

- Вот воображала, - покачала головой Тиа.

- Это она из-за платья, - сказала Агния. - Не может смириться, что оно ей не досталось!

Соня посмотрела на неё с таким видом, будто знала что-то еще, но ничего не сказала.

- А почему же она не выбрала это платье раньше, когда оно было ничье? - удивилась Юма.

Девочки прыснули.

- Она ещё как его выбирала! - наконец воскликнула Агния. - Только оно ей не по зубам.

И девочки объяснили Юме, что их платья не простые - каждой доставалось лишь то, какое ей подходило. Они все висели на стене гардероба, и новенький брал то, что ему предназначалось.

- Ты и твое платье - это одно и то же, - рассказывала Соня, по виду очень умная девочка. - Оно даже меняется вместе с тобой. Аглае всегда хотелось быть всех главнее, она несколько раз пыталась одеть это платье, но у неё ничего не получалось.

- Все, что ей удалось, так это то, что её собственное платье пару раз розовело. Но уж алым, как твое, оно не становилось, - добавила Тиа. - Вот Агния один раз одевала твое платье.

- А мне в нем и не понравилось, - сказала Агния. - Хотя я вообще-то люблю все красное.

- Это ты ему не понравилась, - тихо поправила Соня.

- Но мой любимый цвет совсем не алый, - возразила Юма.

- А какой?

Юма задумалась.

- Желтый. Нет, зеленый... Нет, не знаю какой...

- Значит, ты будешь ходить разноцветная! - закричала Агния и запрыгала вокруг Юмы на одной ножке, а Соня кивнула с сонным видом.

- У нас у каждого свои цвета, - объяснила Тиа. - Мой цвет черный, а у Аглаи белый, она воздух. У Сони синий, она вода. Кстати, вечерами твое платье тоже бывает черно-белым. Но ты Юма, у тебя так и должно быть.

- Что должно быть?

- Четыре наших цвета. Мы же четырехугольник.

Видя, что Юма не понимает, Тиа объяснила - четверо девочек, вместе с Аглаей, составляли одну группу, четырехугольник. Считалось, что у каждой свой цвет и своя сторона света.

- А у тебя, - продолжала Тиа, - должны быть все четыре цвета.

- Почему?

- Ты наша Юма, ты в середине.

- То есть я главная?

- Ну да! Ты будешь утром командовать нам подъем и вести на завтрак! закричала Агния и засмеялась.

Юма попробовала это представить и сказала:

- Не думаю, чтобы Аглая стала меня слушать.

- Да не думай ты о ней! Подуется и перестанет, - успокоила Тиа, но Соня с сомнением покачала головой.

За ужином, а ужинали все в общей столовой, и выяснилось, что в доме Инессы живут две разных компании - девочки возраста Юмы или чуть старше и почти совсем взрослые девушки лет четырнадцати, - не оказалось нескольких учениц постарше.

- Где Ай? - поинтересовалась Инесса.

- Она с Тумой ужинают у пажей. А Элга взяла десерт в комнату.

Инесса кивнула.

- Передай им, чтобы завтра позанимались с Юмой - она покажет, как стремить воду. А потом, - она обратилась к Юме, - попробуй это со своими.

Юма не донесла ложки ко рту - она и не знала, что за ней водятся какие-то успехи в этом умении:

- А разве я... - она хотела сказать "хорошо это делаю", но Инесса ответила так, будто поняла её по-другому:

- Не волнуйся, марабу приглядит, если кого угораздит утащить. Оставляю стража тебе.

При этих словах лицо Аглаи передернулось, и она кинула на Юму взгляд исподлобья - столь явное выделение Юмы из всех её более чем задело.

- Инесса, - начала она, глядя в свою тарелку, - а это правда, что новенькая - кивок в сторону Юмы - теперь у нас старшая и мы её должны слушаться, как тебя?

- Не как меня, - спокойно отвечала Инесса. - Я всего лишь ваш проводник на то время, пока вы неумехи и незнайки, а она - ваша Юма, и ты сама это прекрасно понимаешь.

Когда подали десерт, возникла новая неловкость. Девочки, что в тот вечер отвечали за стол, разложили по тарелкам большущие куски торта. Посмотрев на остальных, Юма осторожно попробовала его ложечкой - она раньше никогда не ела торт. Это оказалось настолько вкусно, что она не подумав хотела взять в руку весь кусок, чтобы отправить в рот. Но торт оказался очень рыхлым и жирным, Юма уронила себе на подол полкуска и вся перемазалась. Заметив это, Аглая довольно улыбнулась и тоже взяла торт в руку и перепачкала себе весь рот.

- Аглая, ты разучилась есть торт? - с удивлением спросила одна из девочек - тех, что Тиа называла "наши двойняшки".

- Я делаю, как Юма. Она - наша Юма, и мы должны ей во всем следовать, - злорадно проговорила Аглая.

- Юма, такой торт удобней есть ложкой, - спокойно заметила Инесса. Если, конечно, ты не готовишься к соревнованию испачканных щек.

Юма вся покраснела. Ей было неловко даже не за себя, а потому что, так ей показалось, она подвела Инессу.

- Госпожа Инесса, - пролепетала она, - я не знала, что он такой рассыпучий...

Инесса три раза хлопнула в ладони, но все и без того уставились на Юму.

- Ответьте-ка мне, - громко спросила фея, - госпожа ли я кому-нибудь из присутствующих дам?

- Нет! - прозвучал дружный веселый хор.

- И тебе тоже, - подытожила Инесса, поворотясь к Юме. - Мы провели полгода друг с другом, но усвоить это оказалось для тебя самым трудным. И вообще, - добавила фея, легко улыбаясь, - это не лучший способ, называть меня госпожой, чтобы приковать к себе внимание. Лучше уж мазаться тортом, как Аглая!

Девочки засмеялись, и получилось так, что они смеялись над Аглаей.

Когда они снова поднялись в спальню, Юма огляделась и решила:

- Я не стану занимать место Аглаи.

- А где же ты будешь спать?

В спальне было четыре кровати, расположенные в два яруса - одна над другой, несколько шкафчиков и два столика. Потолок был высоким, и под ним находилось небольшое окошко, зачем-то проделанное в стене поверх двух больших.

- Вон там! - показала Юма. - Я там повешу гамак.

Девочки обменялись взглядами.

- Но это же высоко!

- Я буду забираться по висячей лестнице. Можно и по веревке.

- Как я сама не догадалась, - с сожалением сказала Агния.

Гамак у Юмы был с собой, она взяла его из лесного домика. Девочки ей помогли, и вскоре она качалась в гамаке вместе с Агнией. Тиа сидела на постели, наверху второго ложа - её лицо было как раз на уровне лежащих в гамаке девочек - раскачивала их и смеялась:

- Ну вот, теперь у нас по-настоящему многоэтажная спальня! Внизу Соня, на втором этаже мы с Агнией, а Юма на чердаке!

- Скорее, это похоже на обезьянник, - язвительно заметила на это вошедшая Аглая. - Дерево, и на нем гнезда. Верни мою подушку! - потребовала она, сопроводив свои слова столь же недружелюбным взглядом в сторону Юмы.

- Я её не брала, - отвечала Юма переставая смеяться.

- Нет, взяла!

- Я не брала! - Юма спрыгнула с гамака прямо на пол и встала перед Аглаей.

- Да вот же она! Я её закинула на свою постель, - Тиа совала подушку в руки Аглаи, но ту уже понесло:

- Если кто-то корчит из себя самую способную и необыкновенную и ждет, что все будут ей восхищаться, то пусть знает, что другие и не собираются!

- Это ты из себя воображаешь!

- Чем ты лучше меня? - требовательно вопрошала Аглая. - Ну вот чем? Вот я сейчас сделаю, что ты будешь висеть в воздухе и ничего не сможешь сделать!

- Аглая! - гневно воскликнула Тиа, но та не слушала. Она как-то по особому развела руки и начала что-то шептать полузакрыв глаза.

Юма ощутила, что её что-то спеленывает по рукам и ногам, и растерялась - такого с ней никогда не было. На остальных будто напал столбняк - все уставились на них двоих с оторопелыми лицами, не догадываясь или не в силах вмешаться. А Юма уже чувствовала, что её начинает приподнимать вверх, это её страшно испугало, а затем - рассердило. Она вдруг страстно захотела, чтобы что-нибудь случилось такое, что остановило бы этот подъем и осадило Аглаю.

- А! - вдруг звонко взвизгнула та и подпрыгнула, оглядываясь на свои пятки. - Ой! Здесь крысы! Меня укусили!.. Ой! опять!..

Юма почувствовала, что её отпустило. Она уже заметила мордочку Вайки, глядящую на Юму из-под ножки кровати с озорным блеском в глазах. Он будто спросил разрешения, а потом принялся за потеху - начал вертеться вокруг Аглаи, молниеносно подскакивая и покусывая её за голые икры.

- Мамочки! - ревела Аглая. - Спасите!..

- От кого? - недоуменно спрашивали Тиа и Агния. - Тут же никого нет! Что с тобой?

- Вайка, хватит с нее! - вслух скомандовала Юма. - Перестань. Это мой друг, - объяснила она девочкам. - Мне его подарили.

Поняв, что на неё уже не нападают, Аглая стремительно выбежала из спальной. Тиа и Агния меж тем недоуменно переглядывались.

- Юма, что ты с ней сделала? Ты наслала видение?

- Да нет же! Это Вайка, - отвечала Юма, досадуя на то, что её новые друзья так ненаблюдательны. - Ну вот он! Вайка, - позвала она, - иди сюда.

Вайка в два прыжка взобрался ей на плечо и уселся, высунув язычок и поблескивая глазами.

- Вайка, это мои друзья, - представила Юма. - Тиа, Агния, Соня. Мы будем жить вместе.

Девочки таращились на Юму, ничего не понимая.

- Юма, с кем ты разговариваешь?

- Это Вайка, булкут! Неужели вы тоже не видите? - догадалась Юма, вспомнив Туана - тот тоже не смог увидеть зверька.

- Я вижу, - вдруг тихо сказала Соня. - Он очень пушистый и забавный.

- А почему мы его не видим?

- Вы не умеете, - меланхолично отвечала Соня. - Может быть, Юма вас научит?

- А как? - удивилась Юма.

Соня пожала плечами.

- Может быть, этот зверек тебе поможет?

- Помогу, - согласился Вайка. - Пусть закроют лампу и смотрят вон оттуда.

Девочки сделали, как сказано, и наконец Тиа неуверенно произнесла:

- По-моему, я вижу какую-то мохнатую тень у тебя на плече. Если только это не игра света.

- Почему тень? - не согласилась Агния. - Я вижу какой-то отсвет, вроде солнечного зайчика, только очень неяркий.

- Ну вот, уже что-то, - зевнув, произнесла Соня ленивым голосом. Девочки, вы как хотите, а я ложусь спать...

И она стала укладываться на ночь.

Поздним вечером Тиа, сидя в своей кровати напротив гамака Юмы - их лица как раз приходились друг против друга - тихонько ей рассказывала:

- Наша Соня такая засоня! Она может уснуть среди бела дня. Но она у нас самая умная, даже Аглая её слушает. Потому что Соня видит во сне всякие отдаленности.

- Ага, - подтвердила Аглая, - ты заметила, какая она проникательная?

- Надо говорить - проницательная, - поправила Тиа.

- Надо говорить - дальности, а не отдаленности! - парировала Агния. Сама не знаешь, а меня учишь!

- Девочки, не спорьте, - сказала Юма. - А то я и так не знаю, как мне помириться с Аглаей. Почему она на меня злится?

- Она тебя ревнует к Инессе, - шепотом заявила Аглая. - Ты же у неё любимица.

- Я?!

- Ну ещё бы! Инесса почти год половину времени проводит с одной тобой, а с нами всеми то, что остается! - с некоторой обидой пожаловалась Тиа. - А ещё она как-то раз приводила тебя нам в пример.

- Да вы же ничего не знаете! - горячо возразила Юма. - Инесса такая строгая!.. Сначала она оставалась со мной почти на весь день и ночевала со мной, а потом я почти все дни была только с марабу...

Юма рассказала им об их с Инессой жизни там, в лесном домике, а потом, увлекшись и побуждаемая вопросами Тии и Агнии, обо всем остальном - как ей однажды приснилась фея и обещала выручить её от этого Дылды, как она оказалась в Тапатаке и стала ученицей Инессы, как подружилась с Вайкой и бегала на Рыжуху и все прочее. Она и не думала, что её рассказ может произвести такое впечатление на девочек. Она даже в темноте различала, какие большие у них сделались глаза.

- И ты ходила с этим Дылдой по всяким... как ты их называешь, рынкам и трактирам и просила еды? - недоверчиво расспрашивали девочки.

- Да, и мне ещё повезло, - мои сестра и брат вообще пропали, а я выбралась на дорогу от нашей деревушки до города и там наткнулась на этого бродягу. Я это уже плохо помню, - рассказывала Юма, - будто это было совсем не со мной. С тех пор я так много всего узнала! Но я ещё мало знаю про Тапатаку, а мне ведь надо её подарить за Вайку...

- Подарить?

- Ну да, так сказала Инесса, - и Юма рассказала про волшебника, о котором говорила Инесса, и про свой полет в чужой мир, где над большой рекой были два моста, каменный и железный.

- И вот теперь я все думаю, как туда снова попасть, - закончила Юма, потому что Рыжуха далеко, а тут у вас снег не идет.

- Тебе надо сходить к Кинну! - хором прошептали Тиа и Агния.

- Необязательно, - довольно громко вдруг произнесла ленивым голосом Соня. - Не обязательно, чтобы шел снег.

- Соня, ты разве не спишь? - удивились все.

- Нет, я сплю и разговариваю во сне, - сонно отвечала Соня, и было непонятно, шутит она или так оно и есть. - Кстати, у дверей вас подслушивают двойняшки. Тебе, Юма, следовало их позвать, чтобы они тоже тебя послушали.

За дверью - и довольно громко о ночной поре - послышалось шлепанье о пол босых ног: любопытные соседки поспешили к себе в спальню.

- Давайте спать, - сонно предложила Соня. - Все равно вы за один раз не расскажете Юме обо всей Тапатаке...

Они последовали совету Сони - Юма и впрямь почувствовала, что утомилась за день. Перед тем как уснуть, она твердо решила, что завтра же сходит к этому Кинну Гамму, и...

Но завтра и послезавтра это не получилось, у неё оказалось неожиданно много дел. Она учила свой четырехугольник и двойняшек стремить воду, знакомилась с домом и девочками и сама училась тому, что задавали им старшие. Если Инесса и уделяла Юме столько же внимания, сколько всем остальным, то их зависть все же была не совсем справедлива - как оказалось, с воспитанницами Инессы занималось множество теитян помимо самой феи. Юма с удивлением узнала, что в Тее, да и во всей Тапатаке не было ни одного человека, кто не был бы волшебником или, если говорить о детях, не учился бы этому. Некоторым давалось лучше одно, другим другое, кто преуспевал больше, кто меньше, но все равно - всякое занятие тапатакцев так или иначе соприкасалось с волшебством или попросту им являлось. Впрочем, сами-то они даже не считали это магией, для тапатакцев это все было столь же естественно, как все прочее в природе. Например, когда садовник в Тее уговаривал яблоню вырастить на ветке пару плодов с особенным вкусом или цветом, то это и означало - ухаживать за садом и, по понятиям теитян, не содержало никакого волшебства. Наверное, мало кто из них вообще знал, что может быть как-то иначе. Но Юма-то знала, что в её родном мире или в тех немногих, куда она уже заглянула, все обстоит совсем не так.

Что же до Кинна Гамма, то он разыскал её сам.

- Помнится, кто-то обещал навестить старого версификатора, чтобы вместе погрустить о снеге? - весело спросил он Юму, опустившись на траву рядом с ней - у Юмы только что закончилось занятие на тему "границы и разделения", а проводила его Дора, и теперь Юма расположилась под вишней, чтобы сложить вместе узор просветов меж листьями - это было упражнение, заданное Дорой.

- Какого фикатора? - переспросила Юма.

- Верси Фикатора, - в два слова повторил Кинн. - Это означает...

- Стихотворец, - процедила сквозь зубы Аглая, подошедшая сзади. - У нашей Юмы было тяжелое детство, и она

не выучила сложных

слов.

- Версификатор?

- удивился Саша Сироткин.

- Это кто - тоже самое, что поэт, или я путаю?

- Не совсем то же самое, - объяснял Саша Песков. - Буквально это означает стихослагатель или, огрубляя, рифмоплет.

- Стало быть, - ухмыльнулся с довольным лицом Сироткин, - бывают версификаторы, а бывают поэты. В смысле - настоящие. Ну, а ты, конечно, из последних?

Время было далеко за полночь, три, а то и полпятого ночи. Их беседа затянулась, напомнив Саше Пескову похожие безумные разговоры времен студенческих, когда с друзьями или вовсе с неизвестными людьми обсуждалось все и вся от НЛО и Шамбалы до женских грудок и способов разжиться недостающей пятеркой. Но эта беседа так-таки отличалась от прежних, к таковым Саша Песков уже потерял всякую охоту, а теперь вот они несколько часов рассусоливали о всяких высоких материях, причем Саша Сироткин, казалось, только входил во вкус и, похоже, совсем не считал сон необходимой частью суточного круга. Он как будто и не давил на Сашу Пескова, не вынуждал его к точным ответам и не возвращал к какой-нибудь определенной теме, давая разговору соскакивать с одного на другого, но все же Саша Песков угадывал за всеми этими расспросами какой-то особый интерес и подтекст. И кроме того, ему было внове столь живое проявление интереса к своей скромной персоне, он себя ощущал почти что героем какой-нибудь телепередачи, усаженным перед благодарной публикой, чтобы ему вещать, а той - внимать вселенским истинам из его уст. Публики, правда, было маловато, Саша Сироткин совмещал её роль с ролью ведущего, но зато интервью он брал с любознательностью не дежурной, а самым искренней, и Саше Пескову было на редкость приятно.

- Ты знаешь, - отвечал он на вопрос Сироткина, - я такое разделение, в смысле, на рифмоплетов и настоящих поэтов, считаю жлобским. Это ведь западня: сначала согласиться, что бывают поэты настоящие и ненастоящие, затем согласиться, что настоящие - это когорта великих, ну, там от Гомера до Блока, а затем - затем-то и начинается сущее западло. Всех прочих, получается, надо считать говном. А с собой любимым как быть? Или записывать себя туда же, а это уж низкопробность самая лакейская, - спрашивается, зачем предрешать самому себе, что ты ничего путного не создашь? Или, наоборот, делать для себя одного исключение. А это высокомерие - причем, я так считаю, такое же низкопробное и плебейское. Потому низкопробное, кстати, что вслух об этом не принято говорить. Принято друг другу делать исключающие реверансы - мы, мол, с тобой одни гении, в той вот когорте, а прочие сам знаешь кто - ну, а про себя фигу в кармане держать. Но горе даже не в этом, а что сами литераторы нынешние друг другу такое вот самосознание навязывают и принимают. Получается круговая порука, да ещё из худших. Чем власти обличать, так на себя бы посмотрели.

Саша Сироткин хмыкнул и уставился на Сашу Пескова.

- Ты меня извини, конечно, я это не в обиду, мне просто интересно - а ты чем от них отличаешься?

Саша Песков пожал плечами:

- Да мало чем, наверное. Просто я такой подход принимать отказываюсь.

- Ну как это - отказываешься! - опроверг Сироткин. - Ты же это все время подчеркиваешь - они такие, а я вот другой - правильный, уникальный. То есть ты ведь того же самого и держишься, на деле-то.

Теперь Саша Песков уставился на Сироткина. Он не обиделся, он всерьез задумался - может, он и впрямь вот таким, перекрученым, способом доказывает самому себе свою исключительность?

- А ты меня поймал, - признал он наконец. - Я как-то не думал об этом.

- Дык! - и Саша Сироткин захохотал не сдерживаясь, но не обидно.

- И все равно, - заметил Саша Песков, - что бы я там о себе не думал, а мне так кажется, что мы, то есть я имею в виду писателей, художников, неправильно ищем. Тут дело даже не в этом подходе, это уж венчик на крыше. Все здание не такое.

Саша Сироткин наклонив голову рассматривал своего собеседника и наконец догадался:

- А, это ты про ту птицу, что тебе Векслер напророчил!

- Напророчил? - Саша Песков задумался. - Н-не уверен.

Сироткин плотоядно ухмыльнулся, как бы предчувствуя поживу:

- Ага, наш мэтр, похоже, не верит в предсказания. Физике противоречит, ага?

- Да нет, совсем не в этом дело. Если уж о предсказаниях речь, то я допускаю, что и это возможно в буквальном смысле. Но, по-моему, все иначе происходит.

- То есть?

- Ну, вот одна девочка знакомая пишет. Написала рассказ, где один персонаж, её приятель, исходно-то, сломал ногу. И что же? Он её и на самом деле сломал. И она, - улыбнулся Саша Песков, - давай со мной советоваться мол, это она ему наколдовала или предсказала или совпадение? Разумеется, с тайной гордостью насчет своих мистических дарований.

- Ну-ну? - заинтересовался Сироткин.

- А чего ну - я ей сказал, как думаю. По-моему, так все может быть вообще иначе. Допустим, происходит какое-то совсем другое событие, ну, назовем это по-модному - метасобытие. А в плане нашей реальности оно выражается разнообразно и относительно независимо - так сказать, порознь. Конкретно, её приятель калечится, а девчушка рассказ об этом пишет. Причем, одно на другое даже и не влияет. Связь-то есть, но, как видишь, совсем хитрого рода - ни колдовство, ни гадание, а ещё интересней.

Сироткин воззрился на Сашу Пескова:

- Слушай, я с тобой всю ночь болтаю и никак понять не могу. Как сквозь такое сито штампов и схем к тебе в голову что-то путное попадает?

Саша удивился:

- Да я, по-моему, не такой уж и заштампованный...

- Ну да, - не согласился Сироткин. - Ты мне чего только не нагородил и про ахинсу, и про саморазвитие, и про гибель культуры, и про самопожертвование во имя общего блага... Я только глазами хлопал - как, думаю, такой железный парнишка лирику может писать? Да ещё наверняка хорошую. Прямо как какой-нибудь секретарь ячейки упертый.

Саша Песков вытаращился на своего собеседника - никак он не ожидал, что произведет такое вот впечатление.

- Ну, положим, у меня все по штампу, хреново, а как - не хреново? выговорил он наконец. - Просвети уж!

- Я тебе кто - гуру, что ли?! - всерьез изумился Сироткин. - Почем мне это знать!

- А к чему разговоры-то все эти?

- Так для себя, конечно, - без всякого стеснения объяснил Саша Сироткин Саше Пескову. - Думаешь, я знаю, как надо? Стал бы я тогда с тобой всю ночь язык чесать! Потому и расспрашивал, чтобы свои заморочки понять.

- На моем примере то есть, как бы со стороны?

- Ну конечно! Видишь, - тоном дружеской откровенности пояснил Сироткин, - мы, сам знаешь, в какой серости живем. А мне хочется в мир хоть немного побогаче, где мужики летают и звери людской речью разговаривают. Вот и стараюсь при случае хоть что-то разведать.

- У меня?

- Ну, так ты же поэт все-таки!

Саша Песков только головой крутил - такого оригинального знакомства у него давно не было.

- Слушай, ты у меня ночуешь или как - до дому пойдешь? - прямо спросил меж тем Сироткин, вставая из-за стола. - А то койка найдется.

- Домой, - отмахнулся Саша Песков, тоже поднимаясь.

Уже в прихожей, взяв у Сироткина его кавказский адрес и попрощавшись, он все же спросил:

- Ну, а птица-то? На вечере? Откуда она?

- А я-то откуда знаю! - изумился Сироткин. - Спроси птицу! Может,

ее вообще не

было!

"Неужели

было? Боже, неужели

не было?" - вот о чем подумала Инна, проснувшись наутро и вспомнив произошедшее - её путешествие в Тапатаку. Впрочем, не эта мысль была её первым душевным движением - первым, что она осознала, было чувство блаженной легкости и воспоминание о чем-то очень счастливом. А уж потом рассудок взял свое и стал выставлять ночные приключения всего лишь сновидением. Инна препиралась с ним какое-то время, а потом решилась открыть глаза, готовясь к встрече с самой несказочной повседневностью. И хотя ей совсем недавно так нравилась её, то есть, её - тети Ирина квартира, проснуться здесь уже не казалось Инне таким уж волшебным событием. Но вставать было надо, пора, и вот - она присела на постели и подняла ресницы, ожидая увидеть перед собой стену спальной - лиловые обои и на них, это уж приколола сама Инна, пара плакатов - черно-белый красавец панда и красавец мужчина актер и певец Томми Хок, подростковая любовь Инны.

Мужественный профиль романтического героя Томми, как и симпатяга панда, действительно, по-прежнему украшал лиловые обои. Но первым, на что наткнулся взгляд Инны, был золотой блик - справа от неё и на уровне её глаз. Инна мотнула головой, и золотой блик метнулся вправо-влево, следуя её движению как привязанный. Она непроизвольно поморгала, а затем наконец вгляделась и ахнула: золотое полыхание в её правом глазу было миниатюрным, с мизинец, колокольчиком - возможно, он был медным или бронзовым, но сверкал все равно как золотой. Колокольчик незнамо как висел в воздухе, ни к чему не прикреплен и безо всяких подставок. "Он только кажется или на самом деле?" - подумала Инна, уже все вспомнив, - это было, конечно же, подарком Антонина - принц Тапатаки выполнил свое обещание. Безотчетно, она протянула руку, желая потрогать этот сверкучий подарок иного мира. Рука прошла насквозь, но, видимо, желание прикоснуться к вещице было столь сильным, что каким-то образом Инна все же задела колокольчик, и он зазвенел - самым мягким и чистым звуком, какой и подходил к его облику.

- Инка проверяет свою новую погремушку, - тотчас иронично прокомментировал Антонин - впрочем, голосом вполне дружеским и добродушным. - Нравится?

- Доброе утро, - отозвалась Инна, не обижаясь на его слова. - Он что, так и будет теперь у меня в глазах мелькать? То есть, - поправилась она, большое спасибо! За подарок.

- Пожалуйста, - отозвался Антонин. - Перевесь куда тебе удобней, и все дела.

- А как звонить?

- Инструкция по обращению с колокольч... - начал Антонин протокольным тоном.

- Я серьезно! - перебила Инна. - Мне мысленно протянуть руку и побрякать, так, да?

- А у тебя хорошо развита интуиция, - похвалил Тошка. - Я ещё зачем-нибудь нужен? А то хотелось дома разными пустяками с утра заняться...

Инна, покраснев, пустилась оправдываться:

- Антонин, я не собиралась тебя отвлекать, я только хотела взять его в руки, разглядеть, а он...

- Я вник, все в порядке. А взять в руки и разглядеть - это когда будешь у нас. Вещица-то тапатакская, не от мира сего, - объяснил Антонин. Ладно, ещё побеседуем. До связи!

Он исчез, а на Инну нахлынули мысли и воспоминания. Самое главное, думалось ей, все не было сном - вот он, колокольчик, и только что приходил Антонин, а позвони она, и он появится вновь - значит, все правда. Но, буквально в следующее мгновение холодело её сердце, а вдруг ей все - и колокольчик, и эти её беседы, и Тапатака - только кажутся? Да нет, невозможно же, чтобы все так ярко казалось, - успокаивалась она ещё через миг. Ведь все помнилось так отчетливо - и Тея, и Дора, и тигр, и Инесса... похоже, с ней не так все просто, с этой Инессой, кажется, их что-то связывает с Антонином... Стоп! - тут до Инны дошла одна важная вещь. Тапатаку и лица теитян, вот хоть и Мэйтира, вылитого Коврова, она действительно помнила. А вот облик Антонина - совсем нет. Самые смутные очертания, да и те, при усилии вспомнить, расплывались перед глазами. Инна так взволновалась, что еле удержалась от того, чтобы немедленно не позвонить в колокольчик. Но ей было неудобно - весельчака Тошку она бы так запросто позвать могла, но Антонин, Тошка-то он Тошка, был принц, у него были всякие важные дела - и Инна решила отложить эти расспросы. Она ломала голову об этом и прочем другом, о чем не успела поговорить с Антонином в Тее, вспоминая и вчерашнее, и третьеводняшнее путешествие в Тапатаку, и вскоре этих воспоминаний и мыслей был целый потоп. Инна могла бы мотаться по воле его волн не один час и не один день, но как назло - в этот день был зачет у профессора Коврова. География страны, самое слабое место в знаниях студентки Инны.

Время было полдесятого, зачет уже шел, и Инне надо было поторопиться. Когда, перекусив-одевшись-пролистнув терадку, она добралась до университета, на часах было двенадцать, и в кабинет Коврова, а зачет он принимал там, Инна вошла одной из последних. Это было плохо, потому что она вдруг обнаружила, что очень смутно помнит, где расположены все эти Абердины-Йоркширы-Ньюкаслы и чем они друг от друга отличаются. А сидеть за столом в одиноком надзоре профессорского ока означало невозможность подглядеть или списать, а к тому же, и Ковров мог не торопиться, видя, что его не поджидает нетерпеливая очередь жаждущих удостоверить свои знания впрочем, почтенный профессор все равно не отличался либерализмом в оценках.

Инна, с ненавистью рассматривая билет, повспоминала, что могла, и обнаружила, что этого, очень даже может быть, для зачета ей не хватит. Ее внезапно все стало раздражать - цвет штор в кабинете, идиотский горшок с дурацким фикусом, Мэйтировская физиономия Коврова... При мысли об этом сходстве Инну вдруг посетила надежда. Ну, конечно же, Тошка!.. он выручит, он должен! В конце концов, он обещал... Но звонить в колокольчик ей было все же как-то неудобно: вот так - взять и попросить: "Принц Антонин, продиктуйте мне ответы к билету номер четыре"? Как-то это... В этот миг Инна остро пожалела, что её угораздило выпросить себе этот чертов колокольчик. Был бы сейчас здесь Тошка, то все бы решилось само собой, а просить... Она закусила губу и стала мысленно изо всех сил хотеть, чтобы Антонин сам догадался её навестить - и можно даже без спросу. А что такого, взял и заглянул. Настоящий друг приходит без приглашения, ведь так? Но прошло полчаса, а колокольчик так и не зазвенел - а то есть, Антонин не извещал о своем появлении.

- Ну-с, госпожа... - Ковров посмотрел в зачетку и назвал, ...Калугина, вы, полагаю, уже подготовились. Прошу!

Инна села перед Ковровым и принялась лепетать, с каждым словом все отчетливей понимая неминуемость пересдачи.

- Постойте-ка, - перебил наконец Ковров. - Что вы тут несете, милая барышня. Какая угледобыча в районе Северного моря? По-вашему, углекопы спускаются на дно моря в водолазных костюмах? Что-то, знаете ли, новенькое в мировой практике.

Инна лихорадочно посоображала и поправилась:

- Я оговорилась, я имела в виду - добыча нефти.

- Ну да, это уже ближе к реальности, - согласился Ковров. - Ну, а как все-таки с углем? Где добывают это крайне полезное ископаемое?

- В Ливерпуле, - выпалил рот Инны.

- Что-о?..

- То есть, в Ньюкасле. Я оговорилась!

- Ну-с, а что же производят в Ливерпуле?

- Там... Ливерпуль - это родина Битлз.

Ковров поморщился.

- Ну да, это с точки зрения культурного значения. А экономически, чем является этот город?

На колеблющихся чашах весов лежала судьба зачета. Надо было только правильно ответить - вспомнить, что это порт, и ведь Инна это знала. Но её волнение и досада на все и вся, а вперед всего, на подведшего её Антонина были так высоки, что этот простой ответ Инне не пришел в голову. Вместо этого у неё в уме появилось смутное очертание острова, а Ливерпуль на этой карте был, помнится, ближе к северу, а там, кажется, находились горы... а в горах, вспомнилось Инне, пасут овец... И она брякнула:

- Это центр овцеводства!

Покрасневший от возмущения Ковров отодвинул зачетку.

- Придется, знаете ли, барышня, придти в другой раз, да-с... Слабое, понимаете ли, знание предмета...

Сама вся красная от стыда и злости, Инна поднялась со стула и неожиданно для себя принялась спорить с профессором.

- Это смотря по какой географии у меня слабое знание! - она вдруг вспомнила свой тапатакский спор с Мэйтиром. - Вы ведь не были там! Смотря как путешествовать.

- Что-что? - раскрыл рот профессор Ковров.

В этот миг дверь профессорского кабинета открылась и к ним заглянул опоздавший Вова Усихин:

- Владислав Всеволодыч, можно?

Ковров машинально сделал приглашающий жест, и Усихин прошел к столу за билетом. Но его появление не остановило разгорающийся диспут.

- Да! - настаивала Инна. - Почему я должна верить карте? Это только нарисованная условность. А можно путешествовать так, что... - Инна вновь вспомнила свой спор с Мэйтиром - ...столицей Голландии будет Гаага, а не Копенгаген!

Усихин разинул рот и, осторожно попятившись, присел на стул за ближайшим столом. Весь побагровевший Ковров тоже разинул рот, но на попятную не пошел.

- Как бы вы не путешествовали, госпожа Калугина, - назидательно заметил он, - столицей Голландии будет Амстердам. А Копенгаген - это столица Дании.

- Вы в этом уверены? - автоматически выпалила Инна.

Ковров выразительно постучал пальцем по лбу, потом повернулся к Усихину и иронически спросил:

- А вы, молодой человек, тоже считаете, что Копенгаген - это столица Голландии?

Володя Усихин открыл рот, собираясь что-то сказать, затем кинул быстрый взгляд на Инну и отвечал:

- А я-то что? Я вообще молчу!

- Ну, так-с, - злорадно проговорил профессор Ковров, - молодые люди, я сейчас открываю атлас, и если там столицей Голландии будет Копенгаген...

Не договорив, Ковров протянул руку и снял с полки атлас Европы. Он пролистнул на нужную страницу и торжествующе протянул книгу Инне:

- Извольте убедиться, сударыня... - и на этом профессор Ковров издал какой-то всхрап и смолк. Взгляд его одновременно со взглядом Инны отыскал на карте город, отмеченный как столица славной страны Голландии. Им был Копенгаген!

Дотоле багровый Ковров на сей раз позеленел. Забрав атлас из рук Инны, он пролистнул еше страницу и обнаружил, что столицей Дании стал Амстердам.

- А Гаага? - сам себя спросил Ковров и листнул обратно.

Гаага, как и положено, была в Голландии. На своем старом месте. Но столицей страны она не стала. Ей в атласе Коврова по-прежнему значился Копенгаген.

Снова хрюкнув, профессор перевел беспомощный взгляд с Инны на Усихина, и тут в его глазах мелькнула догадка. По всему, мэтр заподозрил розыгрыш, а в присутствующих - его участников.

- А ну-ка, ну-ка, молодые люди... - забормотал он прежним непререкаемым профессорским тоном. - Сейчас, мы позвоним на географический факультет...

- И набрав номер, профессор попросил принести к нему в кабинет пару атласов - мира и Европы. Секретарша появилась через каких-то пять минут.

- Ну вот, все и проверим, да-с... - предвкушая торжество порядка и справедливости, забормотал Ковров и принял учебные пособия. - Так-с, где у нас Дания...

В кабинете воцарилась мертвая тишина - профессор нашел искомое. Столицей ютландского государства был Амстердам. Нидерландов - Копенгаген. На Коврова было жалко смотреть. Отчего-то вдруг задрожавшими руками он залистал атлас мира. Америка, Азия, их страны с положенными им городами все было на месте. Кроме Копенгагена с Амстердамом.

- Видимо, я... - забормотал Ковров. - Ну-с...

Он молча начертил в зачетке Инны свою подпись и знак сдачи, а затем так же не говоря ни слова удостоил зачетом и разгильдяя Усихина. Инна и Усихин переглянулись и тоже безмолвно пошли прочь из кабинета.

- До свидания, Владислав Всеволодович, - кротким голоском попрощалась на пороге Инна.

Усихин, будто разбуженный её словами, тоже остановился и принялся успокаивать:

- Владислав Всеволодович, вы не волнуйтесь, это просто склероз, это возрастное, это часто бывает...

- Вон! - взревел дошедший до точки профессор.

И тут наконец раздался заливистый неудержимый мальчишеский смех Антонина. Инна, уже стоя в коридоре, прислонилась спиной к стене и присоединилась к этому смеху, не слышному более никому. Она смеялась так же неудержимо и громко, разве что чуточку истерически, освобождаясь от всей этой нервной географической нелепицы.

- Ты чего, а? Нет, ты чего? - спрашивал Усихин, между взрывами собственного смеха. - Это ты, что ли? Это ты его так, да?

Инна только слабо отмахивалась, не в силах что-то ответить и остановиться.

- Вова, - попросила она, наконец совладав с собой. - Ты об этом лучше никому не рассказывай, а? А то Коврова жалко.

- Могила! - обещал Усихин.

Разумеется, тем же вечером история с невероятной географией пошла гулять по коридорам университетских общаг.

Как и Юма, принц Антонин кое в чем был отличен от урожденных тапатакцев - он тоже пришел в Тапатаку извне. Сам по себе Срединный мир был ему доступен, хотя и с разными ограничениями, но он не был с ним никак связан - ни существа, ни места, ни даже времени года или погоды, - короче, ни звена, ни тени. Поэтому Антонин и не пытался участвовать в поисках таинственного рисовальщика, передоверив это своим сподвижникам. Тем удивительней было происшествие, что приключилось с ним как-то раз, когда он ночевал в своем замке в Тее (последнее, из-за его постоянных отлучек, случалось не так часто). Ему приснился странный и невразумительный сон будто он что-то празднует в своем дворце, но обстановка, сравнительно с настоящей, была какой-то блеклой и убогой, да и его сотрапезники, круг теитян, находился в каком-то тягостном состоянии - будто и он был не он, и его друзья не они сами, а какие-то их двойники, только хуже, сильно хуже самих себя, как будто все они очутились по ту сторону какого-то черного зеркала. И вдруг появилась незнакомка, хотя нет, не совсем незнакомка сперва Антонин принял её за Инессу, но нет, то была не она. Эта рыжая девушка учинила Антонину настоящий разнос, какими только обидными словами его ни называя, а потом и вовсе принялась раскидывать мебель, ронять блюда, и, почему-то, никто не мог ей воспрепятствовать. А затем все как-то вдруг изменилось, посветлело, и посреди этого общего разгрома он и эта девушка побеседовали уже спокойно, как старые друзья. Девушка назвала свое имя, сказала, откуда она, и велела её там разыскать - а был это как раз Срединный мир. Больше того, она обещала помочь Антонину найти Соллу, и больше того, Антонин неожиданно для себя сновидческой памятью "вспомнил", что они с ней, и правда, старые добрые друзья, хотя поутру ничего точного на этот счет он вспомнить не сумел.

Проснувшись, Антонин подивился сну. Но пройдя в Малый зал дворца, во сне там и проходил его замороченный пир, он обнаружил перевернутые столы, уроненную и разбитую посуду - словом, тот же разгром, что во сне. Принц Антонин понял, что все это не только сон. На какой-то миг он заподозрил Инессу, тем более, похожая на неё девушка и назвалась похоже - Инна, но тут же отбросил это. Инесса не стала бы так озорничать, да и зачем?

Он обсудил все это с Мэйтиром и с ближними, и все снова сочли это добрым знаком. Конечно, все это было весьма загадочно, но разрешить вопросы казалось нетрудно - надо было лишь навестить гостью из Срединного мира. Однако разыскав Инну в Алитайе, Антонин был изумлен ещё больше. Из своего сна он понял, что она могущественная ведьма, сведущая и в науке волшебства, и в делах Тапатаки. Но девушка Инна такой не была, а точнее, была не вполне такой. Он кое-как смог добраться до её сознания, добился, чтобы Инна его услышала, а уж увидеть она его так и не увидела - столь непробиваема была броня, отсекающая Инну от всякого зрячего волшебства, особенно тапатакского. Но это все же была она, его недавняя гостья, да и её дар мага, как быстро разглядел Антонин, был несомненен, хотя и неразвит. Мэйтир и прочие теитянские умы на этот счет выдвинули несколько догадок, так, Дора, считала, что, возможно, это была не сама Инна, а её верхний двойник, вот он-то волшебен в полную меру - однако же, указал-то он обратиться не к нему, а к этой вот несмышленой молоденькой Инне. Какие были тому причины, чем было вызвано это посещение, оставалось, таким образом, загадкой, смысл которой Инна понимала ещё меньше теитян. Как бы то ни было, у Антонина появилось звено с Алитайей, и это было очень даже на руку. Пусть Инна и не была тем художником, что должен был пересоздать Тапатаку в Алитайе, но она могла его там отыскать или - как знать - даже помочь найти Соллу, раз уж так обещала её вещая половина. А то есть, помимо той связки со Срединным миром, что могла дать Тапатаке Юма, появилась дополнительная возможность достичь того же или облегчить это, - в общем, в любом случае все было как нельзя кстати.

А вскоре после этого и ученица Инессы, Юма, совершила первое проникновение в Алитайю и сразу же отыскала своего ведомого, того художника, кому она предназначалась и кому она должна была открыть дверь в Тапатаку. Никто не сомневался, что это тот самый живописец, что запечатлеет Тапатаку в своих картинах и сообщит им, на то и Юма, соприкосновение волшебное искрение души прекрасного мира. И надежда жителей Тапатаки укрепилась - по всему, в её делах наметился желаемый поворот.

(из Новой хроники Тапатаки)

5. SUCH A BEAUTIFUL DREAM.

ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

Не самое подходящее место трамвай, особенно, когда набит битком, для умных или душевных разговоров - особенно, если эти разговоры надо вести молча и незаметно для окружающих. Поэтому Инна отложила свои вопросы к Антонину и не стала выяснять отношения, хотя ей и хотелось. Конечно, над Ковровым Тошка подшутил классно, да вот только ли над ним? Инна сознавала, что и сама-то показала себя взбалмошной дурочкой, а сердилась из-за этого не на себя, а на Тошку. Но сейчас ругаться было некогда, с зачета она решила завернуть к тете Феде, это было по пути и кстати - спихнуть все гадости в один день. у неё была для тети Федосьи посылка от мамы маринованные огурчики, которые та очень любила. А уж если видаться с тетей Федей, то лучше у нее, чем у себя - вот Инна и тряслась в трамвае.

Тетя Федосья была не одна - она пила чай со своей подругой Людмилой Тарасовной, которую Инне всегда хотелось назвать, в английском стиле, компаньонкой: эта тетя Люда не только дневала, но, кажется, и ночевала у тети Федосьи, образуя с той единство туловища и хвоста. Она покупала для тети Феди еду и мыла полы, но зато питалась с её стола - опять же, выражаясь в английском стиле, жила на её пансионе.

- А, племяшка, - с подъемом встретила Инну тетя Федя. - Входи, как раз к пирогам! Мы тут с Людмилой Тарасовной чайком согреваемся...

Судя по всему, согревались они не только чайком - в прихожей на Инну повеяло от тети Феди горячительным иного рода, а на кухне послышалось отчетливое бряканье убираемых подальше бутылок.

- Нет-нет, - отнекивалась Инна, - я только на минутку, мама послала вам огурцы...

Но разгоряченная своим чайком тетя Федосья вместе со своей компаньонкой затащили-таки Инну в квартиру, и она настроилась провести час в пустых разговорах.

Тетя Федя, блестя своими огромными очками и сверкая вставными зубами, принялась расспрашивать Инну про учебу, про мальчиков и ни с того, ни чего начала ей внушать необходимость обзавестись подругой - "компаньонкой", про себя перевела Инна.

- С подружкой-то веселей, - учила тетя Федя. - А то ведь, наверно, страшно одной в пустой квартире. А тут ляжете вдвоем...

Федина компаньонка пьяно хихикнула.

- Да, ляжете через стеночку, - продолжала тетя Федя и икнула, а компаньонка снова хихикнула. - О чем это я? А, да! Опять же, к экзаменам готовиться удобно... Сели вдвоем, учите...

- Федосья Марковна, мне тетя Ира насчет этого не разрешила, - соврала Инна, чтобы отвязаться.

- Ай, да слушай ты Ирку больше! - сверкнула очком тетя Федя. - Сама, небось, все время у нас ночевала, как они в Камск переехали! Ко мне ещё как-то раз Маринка забежала, помнишь, - обратилась она к своей компаньонке, - я тебе рассказывала? Уж мы с ней такие подруги были! не разлей вода... В лагере она все время ко мне ночью забиралась. Недавно встретились, я говорю "пальчики-то помнишь?" Она смеется...

И обе дамы снова мерзко захихикали. Ошарашенная Инна поднялась с места.

- Знаете, Федосья Марковна, я пойду, мне надо к экзамену готовиться!

- А чего это ты завзбрыкивала? - ощерилась вставной челюстью тетя Федя. - Все девчонки так играют друг с другом, ничего тут особенного...

Людмила Тарасовна подтверждающе захихикала.

- Закрывайтесь, я пошла! - крикнула Инна и пулей вылетела в подъезд.

Тошка заливался вовсю.

- Это твоя работа? Антонин? - строго спросила Инна, не дожидаясь, пока она доберется до дому, и начав разборку ещё в лифте.

- Немножко моя, - скромно отвечал Антонин. - Какие-то замечания?

- Замечания? - задохнулась Инна. - Да ты же меня все время подставляешь!

- Каким образом, милая Инна? Может быть, это я не выучил географию?

Инна на миг смешалась.

- А разве обязательно было устраивать эту комедию? - снова напала она. - Нельзя было сделать что-нибудь проще?

- Проще? Ага, понял. Проще - это утром проснуться, а в зачетке все отметки стоят до конца учебы. Понял, будет исполнено!

- Не надо меня перевирать!

- И меня тоже, - спокойно парировал Антонин. - Ты ведь очень хотела, чтобы тебе кто-то помог? Что ж, законное желание получить маленькое удовольствие. А мое законное желание было сделать все весело, со вкусом и тоже получить удовольствие. Кстати, помнится, кое-кто вроде бы тоже смеялся.

- С тобой невозможно говорить серьезно. А что теперь будет с Ковровым? А какая история может из-за всего выйти?

- Что-нибудь выйдет, наверное, - беззаботно отвечал Антонин. Разберемся, я думаю.

- Но нельзя же так безответственно!

- Конечно, нельзя. Только ты не о том думаешь.

- То есть?

- А то есть, - заговорил Антонин так же легко, но чуть серьезней тоном, - кое-кому надо решить для себя, кто он. Точнее, она. Если ты берешься сделать свое земное житейское дело, - например, сдать экзамен, то уж так его и делай. Как земное житейское дело, без всяких там волшебных помощников. А уж если ты хочешь это дело сделать волшебным, то будь готова, что оно таким и будет. Хоть немножечко, да будет. Или ты студентка Инна, или ведьма Инна. Я думаю, последнее тебе нравится больше.

Инна смутилась и чуточку испугалась.

- Антонин, мне что, надо это прямо сейчас выбрать? На всю жизнь? Ты... ты хочешь уйти?

- Сразу такой переполох, - вздохнул Антонин. - Да нет же. Не вижу причин нам разлучаться. В обозримом времени, по крайней мере. Ты другому научись - решай, какой и когда тебе быть. По-моему, немножко хлопотно каждый раз перерисовать карту, если не знаешь урока. По-моему, проще что-то выучить. А с другой стороны, можно и так, если нравится. Но уж берешься волшебничать, так и сама будь готова ко всяким невероятностям.

Инна молча это обдумала и признала, что Антонин прав.

- Ага, прониклась, - отозвался Тошка. - Знаешь что, милая Инночка - я думаю, тебе надо все переварить. Может, нам сделать перерыв в наших изысканных рандеву? Этак денька на два.

Он угадал её мысль.

- Но если что, я позвоню, - оговорила Инна. - Вдруг...

- Ага, вдруг станет страшно одной в пустой квартире, - договорил за неё Антонин. - А тут подружка за стеночкой... Конечно, звони!

Он и напоследок её поддел, но Инна уже не обиделась. Обиделись на неё - это была тетя Федосья, она позвонила ей в тот же вечер.

- Как ты могла... - с пьяной убежденностью задышала она в телефонную трубку. - Как ты могла подумать такое про родную тетку... Я напишу твоей маме, как ты меня обидела!..

- Тетя Федосья, я сказала, что мне надо готовиться к экзамену, и больше ни одного слова, - твердо возразила Инна. - Больше я ни-че-го не говорила вообще.

- О, я так расстроилась, - продолжала не слушая тетя Федя. - Такое подумать про родную тетку! У меня будет сердечный приступ... Людмила Тарасовна уже вызвала врача!

- Меньше надо пить, - отрезала Инна.

- Как ты меня обидела!..

- Федосья Марковна, если вы не оставите меня в покое, - пообещала Инна, - я сама напишу маме обо всем. И перестану пускать вас в квартиру. Так что лучше больше сюда не приходите.

В ответ послышалось негодующее "О!" и всхлипыванье, но Инна уже положила трубку. В квартире было как будто тихо, и все же Инне почудилось где-то далекое-далекое и тихое-претихое "Ну вот, молодцом, давно бы так" но Антонин ведь ушел, а значит, это всего лишь почудилось.

Ночью Инне и правда стало как-то одиноко. Она ворочалась на кровати, а потом подошла к окну, разглядывая небо и втайне ожидая увидеть дорожку снежных ступенек. Их не было. Вздохнув, Инна повернулась от окна и пошла включать телевизор - ей не спалось, и она решила скоротать время смотря какой-нибудь ночной канал. Отоспаться можно было и днем, следующий экзамен был ещё нескоро. Инна сделала шаг и в темноте налетела на кресло, невесть когда очутившееся посреди комнаты. Ругнувшись шепотом, она поднялась с пола и нашарила на стене выключатель.

Зажегся свет. Посреди комнаты не было кресла - на ковре лежал тигр. Он дернул хвостом, моргнул от яркого света и лениво зевнул, добродушно глядя на Инну голубым глазом. Тигр был перевязан широким розовым бантом с надписью "От Доры. Чтобы ночью было не страшно".

- Бог ты мой, - произнесла потрясенная и ужасно растроганная Инна. - А куда же я тебя дену-то, а?

Полосатый, ты колбасу

ешь?

"Какая

колбаса, - вздыхал Саша

Песков, обозревая утром пустой холодильник, - хоть бы килька в пряном рассоле нашлась, что ли!" С деньгами было плохо, Саша Песков втридорога купил на днях книгу любимого поэта, а до получки было... раз, два, три... да, четыре дня. Это если вовремя дадут. Снова вздохнув, Саша закрыл глаза, и воображению поэта живо представились витрины мясного отдела их универсама.

- Где живет колбаса, - вслух проговорил он и решил, что эта строчка отличный моностих.

Оставалось пить кипяток, натощак это очень полезно, и заменять пищу телесную пищей духовной. Саша Песков поставил кассету ветхозаветнейшего "Юрай Хипа" и стал смаковать. "Лайк э хунгри поуит ху дазнт ноу..." выводил солист группы Дэвид Байрон, что было как нельзя близко к теме, правда, насчет "вплотную к совершенству", как пелось про голодного поэта, вот в этом уж Саша Песков не был уверен, но какая разница. "Мунлайт найт афтэ мунлайт найт..." - неслось из динамика, и Саша Песков закрыл глаза на любимом месте.

Красивые, божественно красивые здания, нет, не белые, хотя и такие тоже, а разных цветов, и что интересно - таких, какие, кажется, вовсе не существуют, и дорожки необычных закругленных ступенек, уходящие в реку, а главное - золотистое небо... Сашу Пескова будто тряхнуло - от ослепительного видения, вдруг всплывшего перед глазами, он едва не полетел со стула на пол, чуть-чуть бы и отключился - а может, на секунду и впрямь отключился, но в следующий миг он спешно открыл глаза и дернул рукой, хватаясь за край стола. И хорошо, что схватился - от того, что он увидел, впору было и вправду слететь со стула.

В полутора метрах от него, прямо на газовой плите, стояла какая-то девочка в пурпурном платьице и, радостно глядя на Сашу, что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Крошке было лет восемь, и самое дикое во всем, это то, что прямо под ней, под правой подошвой нежданной гостьи, горела синим пламенем горелка, не выключенная Сашей Песковым, - однако, прелестное создание не обращало на пламя ни малейшего внимания.

- Итс ауэ ритэн ту фэнтэси, - выпевал певец Байрон, а Саша Песков, сам не соображая, что делает, медленно поднялся, шагнул к плите и выключил газ. Затем он осторожно протянул ладонь, сам не зная, чего ожидать - то ли того, что рука пройдет его видение насквозь, то ли...

Произошло ни то, ни это - не дойдя до туфельки его незваной гостьи пальцы Саши Пескова наткнулись на какую-то невидимую преграду, а сама девчушка неуловимым движением спрыгнула на пол и пошла из кухни в комнату. В полном обалдении Саша последовал за ней. "Это с голодухи. И с недосыпа. Глюк", - где-то стороной мелькнула у него мысль, но размышлять обо всем у Саши в это время просто не было сил. А девочка меж тем оглядела пристанище Саши Пескова и, повернувшись к нему, снова что-то произнесла - Саше показалось, что это был вопрос. Его о чем-то настойчиво спрашивали, кажется о картинах - на стенах комнаты их было несколько, остались от Векслера, и на одну из них девочка в розовом платьице показывала рукой. На миг Саше Пескову показалось, что он понял вопрос.

- Нет, - отрицательно замотал он головой, - это не моя. Я не художник. Это кто-то из приятелей Бори Векслера нарисовал.

Краем глаза он кинул взгляд на картину и вдруг сообразил нарисованное там походило - ну да, на тот самый город, что... Саша Песков как-то непроизвольно закрыл глаза, и опять - город под золотистым небом предстал так ясно, будто он рассматривал его наяву, или даже ещё ясней. Голова у поэта Саши закружилась, он присел на постель, а открыв глаза и поморгав, обнаружил напротив себя все ту же девчушку. Она внимательно разглядывала его и вновь и вновь что-то говорила - объясняла, а может, снова спрашивала, и Саше Пескову уже начало казаться, что ещё немного - и он станет её понимать. А ещё он как-то со стороны подумал, что его положение невероятно до комичности - куда бы он не открыл глаза, все равно попадает в сон. "Осталось только сознание потерять, может, тогда и очнусь", - услышал он откуда-то со стороны свой голос, понял, что говорит вслух сам с собой и расхохотался - конечно, смехом нервным и самым глупым. Девчушка придвинулась ближе, она протянула к нему руку, не то желая ободрить, не то проявляя участие к его состоянию - "Что с тобой? Тебе плохо?", но Саша Песков не мог ей уже ответить ни голосом, ни движением - он истерически смеялся, и тогда наконец его видение стало отступать, отдаляться, то есть сама девочка стояла как прежде, но что-то отодвигало её - и вот она уже скрылась, пропала, стала невидима за каменной, вещественной, материальной непрозрачной стеной. Мигом позже Саша Песков справился с приступом смеха и вскочив с дивана бросился к стене - но, конечно, не было никаких трещин и вмятин и вообще никаких следов. А город? Саша закрыл глаза - нет, и тут одна серая пелена и светлые линии - контуры предметов его жилья.

- Вот это глюк! - выпалил он вслух, громко - и наконец смог задуматься, умом относительно трезвым - а что же такое произошло?

- Сач э бьютифул дрим, - твердили из динамиков "Хипы", и до Саши вдруг дошло: уже кончалась четвертая песня альбома! Выходит, две предыдущие уже прозвучали. Когда? У него что, ещё и провалы в памяти, ко всему? Все заняло, так ему показалось, минуты от силы три - но, похоже, ещё минут десять куда-то потерялись. Он сидел, силясь хоть что-то вспомнить - и вдруг, словно что-то щелкнуло в голове - всплыла, из ниоткуда, отчетливая картинка: он стоит вместе в девочкой в этом самом городе и что-то ей объясняет - но тотчас картинку сдуло, он ничего не вспомнил толком, осталось лишь чувство абсолютной уверенности, что это тоже б_ы_л_о, вместе с остальным произошедшем сегодня. Затем, столь же мгновенно и чуть отчетливей, к сознанию пробилась другая картинка, и теперь он даже услышал - девочка его благодарила:

- Спасибо за Вайку!

- Какого Вайку? - спрашивал он - и - все, только какие-то недосягаемые тени в памяти - и, кажется, мордочка какого-то зверька...

Саша Песков размышлял обо всем целый день. Нет, он не искал правдоподобных посюсторонних объяснений. Крыша поехала - это было бы слишком просто, да и не поехала она, с чего бы вдруг? Он даже не пил, в последний раз с полгода назад, что ли. И кроме того, Саше Пескову с самого начала стало ясно, что объяснение всему есть, только не из близлежащих искать надо было где-то... Где-то в невероятном, незнаемом - короче, за пределами известного. Все-таки Саша Песков был поэт и не так уж держался общепринятого и всем дозволенного, а иначе какие тогда стихи. У него был свой способ понимать - в таких случаях он как раз не размышлял умом, а отступался от всяких рассуждений. Иногда ложился спать, иногда это была только полудрема с полуобразами и полумыслями, но в любом случае полчаса-час спустя он вдруг приходил в себя с невесть откуда взявшимся ответом. Эти догадки ниоткуда несли в себе печать какой-то неоспоримой истинности, и Саша Песков привык на них полагаться, хотя и не мог бы четко обосновать подобных выводов, а кроме того, иногда эти догадки его-таки подводили - реальность с ними не вполне сходилась. Впрочем, это касалось случаев особого рода, когда он был в чем-то лично заинтересован - видимо, эта вот личная задетость и портила дело. Сейчас было не так - конечно, все произошедшее относилось к нему, но лежало за гранью всего, что задевало лично его, и Саша Песков попробовал свой старый способ заглянуть, как её называют иногда, в сумеречную зону.

Из своей полудремы он-таки кое-что вынес - четкое ощущение, что ответ есть и он его каким-то образом знает. Оставалось только его вытащить наружу, из этого самого сумеречного знания. Взгляд Саши упал на картинку, с тем - а может, и не с тем - городом: акварелька была небольшой, клочок бумаги, а линии не особенно отчетливы, и при желании узнать в ней можно было любое место на свете. Но Саше Пескову казалось все же, что город т_о_т.

- Ну, предположим, - бормотал он сам с собой, - предположим, что я нагляделся на эту картинку и незаметно для себя у меня сочинилась целая... целая страна. Этакая воображаемая реальность. Или даже так - она не у меня сочинилась, а у того, кто рисовал. А я её с картинки каким-то образом внутрь себя срисовал. Теперь, допустим, эта страна начала внутри меня жить своей жизнью. Но она же все-таки внутри м_е_н_я, может же она как-то нечаянно мне показаться? Наверное, может... Или, - приходила новая догадка, - может даже это и неслучайно. Мало ли, может, _и_м_ от меня что-то нужно и тогда, очень может быть, эта страна взяла создала вот такую девочку - и наверх, со мной побеседовать.

- Да, - продолжал он, - но тогда что же произошло? Как бы не глюк, но все равно воображение. Получается, все в моей голове происходило. Саша, вдруг спросил он сам себя, - а если не в твой голове? Если все эти воображаемые миры совсем не такие воображаемые и где-то существуют?

Он посоображал на этот счет ещё и решил пообщаться с Аликом - это был его знакомый, ученый до мозга костей, но взглядов самых широких и не ортодоксальных. Ума у него было побольше, чем у иных профессоров, и его мнению Саша Песков доверял. По крайней мере, Алик мог подсказать что-нибудь важное. Как-никак, одна голова

хорошо, а две

лучше.

"А

жаль все-таки, что

не с кем все обсудить. Все-таки ум хорошо, а два..." - жалела Инна, гуляя по заснеженным улицам Камска. Конечно, ни Антонин и никто из теитян не предостерегал её на этот счет, правда, Инна и не спрашивала. Но пусть это и не тайна, кому она может все рассказать? Не этой же сплетнице Людке! Понятно, что о ней станут думать после рассказов о путешествиях в иные миры и невидимых тиграх. А поделиться с кем-нибудь ужасно хотелось. В том была не одна девчоночья повадка секретничать с подружками, нет, и это тоже, конечно, - Инну, она сознавала это, иногда просто распирало от желания похвастать перед кем-нибудь красивой и диковинной находкой, - а Тапатака и её принц Инне такими и казались. Но ей и посоветоваться было необходимо с кем-нибудь очень умным и знающим. За эти два дня, что она не слышала Антонина и не была в Тапатаке, Инне иногда все казалось только видением, её воображением, да попросту глюком. Ах, ну да, конечно, колокольчик - он по-прежнему посверкивал справа золотыми искорками, а Бенга, - вообще-то, по пушистости судя, он походил скорее на амурского тигра, а не бенгальского, но Бенга было звучней, чем Амур или Уссур, так вот, Бенга в это самое время трусил рядом с Инной, прямо как собака, только очень-очень большая, полосатая и видимая лишь глазу своей хозяйки. Но может, и он ей только кажется? Инна оглянулась - тигр присел на землю и чесался, задняя лапа так и дрыгалась по шее, и Инне стало смешно - неужели у её волшебного Бенги блохи? Да, поди, ещё тоже волшебные!

Она повернулась обратно, и вовремя - прямо на неё пер какой-то мордастый мужик со здоровенным псом на поводке. Мужик был опознаваемо новорусский и крутой, а пес был новомодной породы, может, и не злобный, но огромадный и без намордника. Ей оставалось секунда, чтобы посторониться - и вдруг, крутого собаковладельца сильно мотнуло в сторону.

- Ты что это у меня?!. - возмущенно-обиженно-испуганно вскричал хозяин. - Герцог, ну ты чего? - перехватив поводок, мужик осаживал пса, который метался из стороны в сторону и вдруг лег на землю и жалобно заскулил, беспомощно ворочая по сторонам поджатой в плечи башкой.

Тигр, в два прыжка догнавший Инну, остановился и равнодушно смотрел на сцену, лениво зевая. "Бенга, пойдем", - про себя позвала Инна и задумалась - неужели собака как-то почуяла? Интересно, что именно? Если тигра, то...

Она шла по одной из тихих улочек недалеко от оперного театра, которые были хоть и в центре города, но в стороне от шумных запруженных машинами магистралей, как-то на отшибе. Дома здесь были старые, даже из древних двух-трехэтажные домики начала века. Инна успела полюбить эту часть Камска - не тапатакским, простеньким, а все же веяло от этих купеческих двориков каким-то волшебством, была здесь своя аура и свои потаенности - по крайней мере, так это Инне представлялось. Впрочем, и эти места уже стали обживать разные офисы и воротилы новейших времен - на старых стенах возле парадных то и дело попадались новоприделанные вывески, изъявляя городу и миру дерзание всяких "Проминвестов" и "Оптмарков".

У одной из таких парадных Бенга остановился и стал что-то нюхать. Инна поневоле задержала взгляд и среди нескольких богато отделанных плит на стене наткнулась на довольно скромную вывеску. Она гласила: "А.П.Темкин. Психолог." Рядом же была вывеска побольше "Фактор Эс. Психологический центр". Инна вспомнила - реклама Темкина ей регулярно попадалась в бесплатных газетках, что еженедельно кидали в почтовый ящик тети Ирины. Правда, Инне припомнилось, что в тех объявлениях Темкин А.П. подавался не только как психолог, но и как парапсихолог, экстрасенс и ясновидящий вероятно, для привлечения более широкого круга клиентов. Здесь же очевидно, для солидности, отражалась лишь академическая часть дарований психолога Темкина, мага и экстрасенса. Инне стало смешно - и вдруг её что-то толкнуло: а ну-ка, почему бы нет? Может, как раз Темкин ей что-то подскажет. Как экстрасенс ведьме! По-родственному. И, забавляясь собственным авантюризмом, она поднялась на крыльцо и вошла в здание.

Как ни странно, к провидцу судеб и потусторонних слоев не толпились. Инна заполнила у секретарши какой-то бланк и сразу же прошла на прием. Темкин оказался бритым дядькой за сорок, довольно моложавым и очень похожим на Вовочку из рекламы майонеза "Кальве", разве что поварского колпака не доставало. На мага он ну никак не походил да и в кабинете не было никакой такой мистической символики, всех этих крестов и свастик и плакатов с рисунками чакр.

- А что, вы порчу прямо здесь снимаете? - поинтересовалась Инна, оглядывая обстановку.

- Нет, для этого у нас особая комната, - отвечал Темкин и, зорко глянув на Инну, встал и распахнул дверь в соседнюю комнату, затененную шторами и с канделябрами на стенах. - А вы, стало быть, ко мне насчет порчи?

- Ой, да нет! Понимаете, я про вас столько слышала, а тут шла мимо... - и Инна заболтала разные пустяки. Она вспомнила про то, как о ней отзывалась Людка Китова, и кстати приплела это сюда. - Понимаете, Аркадий Петрович, я вот и хочу проверить - может, я на самом деле такая закомплексованная?

- А... - понимающе закивал Темкин. - В порядке самопознания. Разумно, правильно...

Мало-помалу они разговорились. Темкин оказался мужчиной общительным и не заносчивым. Он откровенно признался, что все эти рекламные фразы насчет ясновидящего и экстрасенса лишь для психологического воздействия на пациентов с соответственными наклонностями, а так он держится научного подхода.

- Понимаете, Инна, - излагал Темкин, - для лечебного воздействия в иных случаях это оптимально. Скажешь ему, что я помогу организовать самовнушение насчет бросить курить - не подействует. А вот если его заколдовали - ну, тогда...

Увлекшись, Темкин стал приводить разные случаи из практики, и Инне уже начало казаться, что это не она, а он у неё на приеме - психотерапевт то и дело взывал к её пониманию и сочувствию. Улучив момент, она спросила:

- Значит, все эти материи - ну там, экстрасенсы и магия, это все только самовнушение, а на самом деле ничего такого нет?

- Ну, это слишком упрощенный взгляд на вещи, понимаете, психика сложная вещь... - начал витийствовать Темкин. - Что значит нет-есть? Я вот заколдовал пациента от азартных игр, так как же - есть колдовство? Для него, получается, есть! Это все условно, по большому счету. А если вспомнить, сколько всего загадочного в нашем мире, необъяснимого с точки зрения современной науки...

- Но вот у меня есть подруга, - вставила Инна. - Она рассказывает, что...

И она вкратце пересказала про Тошку.

- Понимаете, она мне все это рассказывает, а я не знаю, что и посоветовать. То ли это воображение у нее, а может, ей лечиться надо, так её как-то бы убедить, чтобы врачу показалась... как вы считаете?

Темкин покивал головой и изрек:

- Анимус.

- Что?

- Анимус. Это мужское начало в женщине, - объяснил психолог Темкин. Есть такой знаменитый столп в нашей науке, Юнг, это его термин. Внутренний голос вашей... э... подруги, он ведь с ней как мужчина разговаривает, так?

- То есть это её воображаемый герой?

- Не совсем так, - авторитетно поправил Темкин. - Скорее, это её субличность. Мужское начало, анимус - это не воображение, это в ней - как и в вас, Инна, - изначально присутствует. Часть души, образно говоря. У каждого свой способ сообщаться с собственной душой, а у вашей подруги это облекается вот в такие диалоги. Между прочим, достаточно редкий случай.

Инна хмыкнула - эта теория была ей незнакома.

- Но ведь она не только разговаривает, она - ну, так она мне рассказывает, - поправилась Инна, - она ведь якобы и в какую-то страну путешествует...

Темкин начал теоретизировать и на этот счет. Он привел примеры из разных корифеев психиатрии и психологии, вставляя великие имена и загадочные термины, и вывернул к тому, что это все-таки воображение, но не в смысле галлюцинации, а некое особенное и направленное. К концу его речи откуда-то сверху свалился здоровенный фолиант какого-то научного гиганта и огрел психолога Темкина по голове.

- Бенга, сядь спокойно, - мысленно велела Инна, потому что тигр как раз в это время ни с того ни с чего встал на задние лапы и завозил мордой по верху книжного шкафа.

- Черт, никак не приберу свой шкаф, - отвлекся от заумных построений Темкин и стал потирать макушку. В этот миг слабо зазвенел колокольчик, и сразу же дверца шкафа раскрылась и оттуда посыпались ученые труды.

- Антонин! - возмутилась Инна. - Мы же договорились!

- А я не к тебе, я к Бенге в гости, - весело отозвался принц Тапатаки, анимус, то бишь мужская часть женской души филолога Инны.

- Да что это сегодня? - поднялся с места обеспокоенный психолог.

- Может, у вас полтергейст? - поспешно предположила Инна.

- Так уж сразу полтергейст, - брюзгливо пробормотал Темкин, наклонившись и собирая с пола упавшие книги - и тут ему под ноги шлепнулся со стола телефон. Темкин выпрямился и подозрительно поглядел на свою клиентку - но Инна сидела через стол и явно не могла дотянуться и уронить вещь, и психологу оставалось предположить, что он сам его столкнул неловким движением.

Инна заторопилась прочь.

- Аркадий Петрович, я, пожалуй, пойду, я к вам в другой раз зайду, а то вам не до меня, у вас тут падает все... Но мне очень было интересно!

Она сгребла со стола пачку тестов, что всучил ей до этого Темкин, наказав дома заполнить и занести к другому разу сюда. На ходу пихая бумаги в сумочку, Инна прошла к двери и там не удержалась и спросила:

- Аркадий Петрович, а можно глупый вопрос? Это не по психологии... Вы не помните, какая столица у Голландии?

- Амстердам, - буркнул Темкин, снова наклоняясь за книгами.

- А Копенгаген - это столица Дании, да? А то я все путаю...

- Дании, Дании, - рассеянно подтвердил психолог, расставляя книги по полкам.

- Аркадий Петрович, а они могут поменяться?

- Что-о? - озадаченный Темкин повернулся к Инне.

- Да так, ничего, это я буду географию сдавать, вот себя и проверяю, защебетала Инна и поспешила затворить дверь - и сделав это, услышала, как из-за двери послышался грохот и чертыхания раздраженного Темкина, на которого, похоже, обрушилась новая порция ученых писаний - обрушенных понятно кем. "Чего это меня за язык дернуло?" - отругала себя Инна и позвала:

- Тошка! прекрати!..

- Это не я! - жизнерадостно соврал голос невидимой части женской души. - Это Бенга задел хвостом!

- Антонин, - холодно заявила Инна, - я ещё не готова к новой встрече. Тем более такой.

Ответом был самый сокрушенный вздох, прощальный звон колокольчика и откуда-то издалека угасающий голос: "Не забудь, скоро бал..."

- Вот и посоветовалась, - вслух произнесла Инна на улице. Ей было как-то странно. Чего ещё она могла ожидать? Вот Темкин - мужик не из самых глупых, не зашоренный - а что он ей подсказал? А Темкин - это ведь, наверное, ещё лучшее из того, что могла она встретить. Иной бы ещё сказал порошки пить от нервов... Нет, видимо, ей не с кем это обсуждать. Разве что с этими, настоящими экстрасенсами? Да где их взять - наверное, все такие же маги как этот Темкин. Или ещё хуже!

В таких размышлениях Инна шла по улицам вечереющего Камска. Как ни странно, разговор с Темкиным её нисколько не обескуражил. Наоборот, она ощущала какую-то приподнятость - возможно, от легкого морозца и порхающих сверху снежинок, одной из самых чистых и ясных погод европейской средней полосы. Инна вспомнила Кинна Гамма и подумала, что, видимо, он сегодня не в ударе, а может, это у него только разминка, может, он только готовится к сочинению снегопада. Она посмотрела в небо - погодника не увидела, но на всякий случай мысленно с ним поздоровалась. Так она добралась почти что до дома, и тут у неё в голове словно включили телевизор - вспыхнула картинка.

Инне отчетливо представился Темкин, а перед ним сидел в кресле - кто бы мог подумать! - профессор Ковров. Эти двое беседовали, в кабинете Темкина, и Инна видела все и слышала так ясно, как если бы сама находилась тут же. Но нет, она шла по улице, вернее, уже остановилась, удивленная даже не этим нежданным видением, а содержанием разговора двух ученых мужей.

- Доктор, - жаловался профессор Ковров неожиданно детским тоном, понимаете, стал замечать за собой провалы в памяти, да-с...

- Ну, коли замечаете, то дело поправимое, - успокоил Темкин. - Вот если б не замечали... А что именно забываете?

- Да знаете ли... Представляете, дожил до старости и на днях обнаружил, что не знаю столицы Дании. Мне всегда казалось, что это Копенгаген.

Темкин хмыкнул:

- Вам правильно всегда казалось.

- Да? - слабо проговорил Ковров. - Вы в этом уверены? А где же тогда находится Амстердам?

Темкин пожал плечами:

- В Голландии, насколько я помню.

- В Голландии? - снова переспросил Ковров с видом человека, которому возвратили надежду к жизни. - А... доктор, а у вас нет случайно атласа?

Темкин полез в шкаф, опасливо поглядел вверх и извлек искомое пособие.

- Атласа у меня нет, не по профилю, но вот энциклопедический словарь, - протянул он книгу.

Ковров нашел, что требовалось и заплакал.

- Доктор, наконец-то все на месте. Амстердам в Голландии! Он столица. А Гаага - нет, не столица! А в Дании Копенгаген!

- Ну, ну, успокойтесь, - Темкин налил Коврову воды. - Конечно, все у нас на месте, все в порядке... Что же все-таки у вас там стряслось?

- Да, знаете ли, батенька... - и повеселевший Ковров рассказал всю историю Инниного географического зачета.

Темкин все выслушал внимательно и с настоящим, как это читала в нем Инна, интересом. Затруднение Коврова он разрешил с гениальной простотой.

- Профессор, я сразу могу вас успокоить - нет никакого дьявольского помрачения или розыгрыша. Просто у вас действительно рассеянность, разъяснил Темкин. - Само собой, это вы все перепутали.

- То есть?

- Конечно же, это вы сами по рассеянности назвали не тот город, убежденно объяснил Темкин. - Ну, а потом, когда в атласе вы увидели все на своем месте - Копенгаген...

- В Дании! - поспешно вскричал профессор Ковров.

- ... да, в Дании и так далее с прочими столицами, вам задним числом стало казаться, будто это не вы ошиблись, а ваши студенты.

Профессор Ковров снова стал приобретать вид кролика, замороченного взглядом питона.

- То есть, - забормотал он, - сначала я спорол про Амстердам, со мной заспорили, я по рассеянности думал, что прав, хотя ошибался, потом принесли карту, где все было правильно, а мне потом стало казаться, что там все было неправильно... по рассеянности... Да, да, понимаю...

- Это называется - проекция, - подтвердил Темкин. - Защита психики. С одной стороны, мы сознаем свои ошибки, с другой стороны - не хотим в них себе признаться и тогда приписываем другим. Ничего смертельного, при квалифицированной терапии и вашем собственном сознательном отношении. Кстати, как звали ту студентку?

- Э... Белугина... Нет, Кулагина.

Темкин посмотрел куда-то вбок, будто он заметил незримо присутствующую при разговоре Инну, и Инна явственно ощутила, что психолог Темкин подумал о ней.

- Так что не волнуйтесь, мы с вами поработаем, я вам порошочки хорошие выпишу, - говорил Темкин благодарно кивающему Коврову, и тут эта картинка стала бледнеть, гаснуть и вся пропала из внутреннего зрения Инны.

- Бедный Ковров, - вздохнула она и лишь тогда удивилась сама себе оказывается, она вот так, издали может видеть происходящее? Что-то новенькое. Или это Тошка? Да вроде нет...

А на следующий день, когда она вышла из дому за хлебом, её остановила какая-то старуха.

- Да уж, друг-то у тебя непрост, - проговорила она, положив ладонь на локоть Инны и глядя на нее, как показалось Инне, по-доброму, но с какой-то сумасшедшинкой.

- Что? - переспросила Инна - и вдруг, невесть как, она отчетливо стала знать внутри себя, что эта женщина - ведьма, хотя какие были резоны к такому выводу, этого Инна сказать не могла.

Старуха слегка улыбнулась:

- А, почувствовала. Зайди-ка ко мне сегодня, я тебе погадаю. Адрес-то знаешь? От тебя через дом, - она назвала Инне номер квартиры и ушла из булочной.

Тут Инна вспомнила - эту старуху она видала у себя во дворе. Про неё Инне говорила ещё тетя Ира как про местную знаменитость, ворожею, а заодно уж, как водится, и колдунью.

- Зайдите, зайдите, девушка, - подтвердила и продавщица, слышавшая весь разговор. - Я её знаю, баба Варя по-настоящему гадает. Она денег не берет.

Заинтригованная Инна зашла к ней сразу из булочной. На всякий случай она позвала с собой Бенгу, хотя не испытывала никакой опаски.

Баба Варя впустила к себе Инну и засмеялась:

- Ты что, старухи, что ли, боишься? экую зверюгу притащила! - и уж после этого Инна уверилась, что старуха действительно в_и_д_и_т.

- Баба Варя, а как вас по отчеству? - с порога осведомилась Инна.

- Зиновьевна я, да можно и баба Варя, - отмахнулась гадалка. - Ты печенье-то купила, с кокосом? Как раз к чаю.

Инна, по подсказке продавщицы, и правда принесла с собой печенье "Рафаэлло", но эта догадка проницательной старухи Инну уже не удивила если уж она её тигра увидела, то... Они попили чаю, и баба Варя взялась за карты.

- Варвара Зиновьевна, а вы на что ворожите, на будущее или прошлое? полюбопытствовала Инна.

- Мне твое прошлое и так известно, без карт, - ворчливо отвечала баба Варя. - Старухи во дворе уж давно всю твою родню обмусолили, сама, небось, знаешь. А про твое-то прошлое что знать - выросла да школу окончила.

- Значит, на будущее?

- Что карты покажут, - уклончиво произнесла ворожея.

Она разложила колоду и начала рассказывать:

- Та-ак... Хорошо тебе падает, друзья у тебя будут. Девка внизу, Нюркой звать, с дружбой. Скоро уже.

Инна сама знала, как раскидывают колоду для гадания и какие сочетания что означают. Кое-что из слов бабы Вари было ей понятно, так выходило по картам, но откуда она взяла имя? Инна не удержалась:

- Баба Варя, а откуда вы имя знаете? Ведь по картам это никак не видно!

- А ты сама-то как видишь? - остро глянула на неё старуха. - Как ты, так и я... Ты слушай!

- Сверху, стало быть, новый друг... - ворожея подумала и добавила: Рыцарь. Уж истинно рыцарь! Тоже скоро.

Инна подумала было про Антонина, но это не подходило - раз скоро будет, а пока нет, то кто-то новый. Кто, интересно?

- Как его, - бормотала меж тем старуха, - не разберу, Игорь, что ли? Так, а здесь что у тебя?

Неожиданно она нахмурилась и смешала карты.

- Не буду больше гадать, - решительно заявила баба Варя. - Давай-ка лучше чайку ещё попьем и потолкуем.

Инна растерялась.

- Варвара Зиновьевна! Ну, Варвара Зиновьевна!.. - принялась упрашивать она. - Ну, скажите! Что, очень плохое, да? Лучше я уж знать буду!

- Да... - сердито протянула баба Варя. - Глупостей много наделать можешь. И то сказать, совсем зеленая.

Инна ещё поуговаривала, но старая гадалка наотрез отказалась обсуждать, что там она высмотрела в Иннином будущем.

- Хватит об этом, - решительно заявила старуха. - Дойдет до дела, тогда, может, и поговорим. Ты лучше сама рассказывай - я ведь вижу, тебе поделиться не с кем.

Инна не стала долго раздумывать и рассказала бабе Варе все начиная с появления Антонина.

- Вон оно стало быть как, - покивала Варвара Зиновьевна. - Да, непростая у тебя планида.

- Баба Варя, а что вы об этом думаете?

- А что тут думать? Ты вот их сама спроси, какая у них нужда к тебе. Они, - баба Варя, очевидно, подразумевала теитянских друзей Инны, - народ деликатный, одно слово, рыцари, сами просить не будут, а ты уж не догадаешься, конечно, только "ах" да "ох", одно свое знаешь.

- А вы думаете...

- Да разве ж не ясно? Вон они как с тобой дружат, тигров дарят. Значит, неспроста!

Инна была немного разочарована - выходит, не так уж бескорыстно с ней дружат, но она и задумалась - а может, она и впрямь что-то может сделать для Тапатаки? Все-таки она пожаловалась:

- Я-то думала, что мне просто повезло, а значит, тут какой-то расчет...

- Да тьфу ты, - выругалась баба Варя, - какой ещё расчет? Скажи ещё корысть. Не расчет тут, а - неспроста.

- С какого не с проста?

- А уж это ты сама узнавай, - ворчливо ответила гадалка. - И вот ещё тебе скажу - ты не одна такая, не думай о себе много.

- Да я и не думаю... А что, - сообразила Инна, - у нас тут ещё к кому-то заглядывают из Тапатаки?

- Может, заглядывают, а может, и вовсе не уходят... с Тапатаки ли твоей или ещё откуда, - загадочно отвечала старуха. - Ты другое пойми - не всякое посещение-то доброе. Ну, ты-то девушка чистенькая, а то ведь есть совсем люди дрянные. Хоть она сто раз ведьма или кто там еще, а за душой мусор один. К таким и липнут, сама понимаешь кто! Остерегайся, девонька. Среди нашего брата тоже всякие.

Инна насторожилась:

- Баба Варя, вы про кого-то ведь знакомого говорите, так? Это кто - у нас в Камске кто-нибудь?

- Уж кроме Камска и городов нет, - возразила старая ведунья и поднялась из-за стола. - Ладно, проведывай старуху. А то и я тебя навещу, почаевничаем. Или сводишь меня в свою Тапатаку, поскачем вдвоем по серебряным ступенькам! - засмеялась старуха. - Шучу, шучу я, куда мне на балах танцевать. Ну, до свиданья, дочка!

Инна пришла домой, разделась, подошла к окну, глянула на заснеженный Камск - и вдруг ей все представилось по-новому. Ее мир менялся уже давно, но теперь, будто подоспела некая недостающая добавка, произошел какой-то окончательный сдвиг. Она смотрела на реку, на окна дома напротив, на бредущих туда-сюда прохожих, на загорающиеся фонари - и ей казалось, что у неё на глазах все расслаивается надвое. Там, где жила она, все было неведомо и необычно. В этом мире снег сочинял погодник, с которым можно было поболтать и даже погулять вместе по творящему небу, а ещё здесь были волшебные звери, всемогущие и загадочные друзья, снежные ступеньки, ведущие к серебряным воротам прекрасных стран - и оказывается, в этом мире она была не так-то и одинока, вход туда знали и другие - маги, ведьмы, кудесники, как их ни называй. Ну да, там были и опасность, и сумерки, и Нимрит, а все равно, и с этим всем малый кусочек нового мира Инны был сиятельней и богаче всего её старого мира - а ведь сколько всего ещё оставалось неизвестно и не изведано.

А самое главное, вовсе не нужно было уходить куда-то затридевять земель, порывать с одним, старым, ради этого нового - нет, волшебный мир Инны открывался ей, так сказать, по её месту проживания, прямо в её старом или всего в шажочке от старого мира. Еще она мало умела, но уже поняла, знала, что совсем не нужно бегать по снежным ступенькам обязательно ночью, что в Тапатаку, как в любой иной мир, можно попасть прямо отсюда и из сейчас, а чтобы подшутить над чересчур ученым профессором не обязательна помощь невидимок, а можно обойтись своими - волшебными - силами, потому что, оказывается, чудесное на то и чудесное, что оно сразу и по ту, и по эту сторону вещей и миров.

- Так вот значит как оно, - задумчиво повторяла Инна, не думая всего этого словами, но понимая как-то все сразу вместе. - Вот значит как...

Но "так" это обстояло для нее. А вот остальные, многие-многие, не подозревали ни о чем чудесном, в лучшем случае полагая, что это находится где-то в запредельных измерениях, "не здесь". Или же они и вовсе не думали ни о чем таком, но о чем бы они ни думали и что бы ни полагали, жили они все равно в том, старом Иннином мире, где никогда не открывается небо, а снег, да и все прочее, происходит по скучным научным законам, неразумные звери живут своей неразумной никчемной жизнью, а впрочем, и жизнь разумных людей столь же никчемна, ведь всех когда-нибудь ждет могила и унылое забвение. И в общем-то, как удивляться после этого всему, чем они научились портить жизнь друг другу - ну, тошно же, в конце-то концов!

- Но тогда мы, - говорила себе Инна, сама толком не зная, кого она называет этим вот "мы", - тогда мы, наверное, должны им открыть... - и на этом её понимание замирало, она не знала, как это додумать, а вернее, увидеть до конца, все ж таки Инна, хоть и ведьма, была покамест молоденькая неопытная девушка, мало что посмотревшая и в своем-то старом мире. Но там, в бархатной черноте вечернего города, куда Инна глядела, дышало что-то огромное и великое, глазастей и внимательней миллиона глаз и улыбчивей миллиона улыбок, - и вообще-то, дышало это не "там", а внутри самой Инны, просто ей привычней было смотреть в окно и считать, что это "там".

Ночью её разбудил грохот на кухне и чьи-то вопли.

- Бенга! - вскричала Инна залетая на кухню.

Зажженный мигом ранее свет нарисовал ей картину, от которой у Инны отвисла челюсть. Из раскрытой форточки торчало наполовину уже забравшееся внутрь туловище Володи Усихина - руками он уже опирался на подоконник, а ноги торчали наружу. Лицо же незадачливого верхолаза была поднято вверх, отображая удивление подстать Инниному и натуральный ужас - нос к носу с ним стоял тигр, недовольно ворча и дергая хвостом.

- Усихин! Ты откуда? это ещё что такое!.. - Инна была столь же возмущена, сколь Вова Усихин напуган.

- Я... я... - заикался трясущийся Усихин не в силах вылезти прочь и не решаясь вползти в дом. - Я... это... я с крыши!.. Я думал, у тебя собака, а... а...

Инна не выдержала и засмеялась - положение форточника-бедолаги было невозможно беспомощным и комичным. Она спровадила Бенгу прочь, иначе даже на огромной тети Ириной кухне не оставалось места, и помогла Усихину слезть.

- Это ещё что за визит? - отчитывала она его. - Ты таблеток что ли наглотался?!.

- Да я, - пробовал объяснить свою выходку идиот Усихин, - да я... А что мне было делать - я днем пришел поговорить, а ты ни за что не открываешь!

Этой логики Инна понять не могла:

- Не открываю, значит, дома никого нет, что неясного-то?

- Ну да! - возразил Усихин. - Как это нет, если ты сказала, что меня не пустишь и чтобы я шел домой. Мы ещё поговорили, ты меня дебилом назвала. Скажешь, я с видеозаписью разговаривал?

Инна посмотрела ему в глаза уличающим взглядом и внезапно вспомнила: она действительно говорила с Усихиным через дверь! И было это... да, это было в то самое время, когда ей гадала баба Варя! А как же тогда... Оборвав эти размышления, она строго спросила:

- Володя, о чем ты хотел поговорить? Коротко!

- Да вот, про Коврова, я всем рассказываю, а они смеются, - сбивчиво начал излагать Усихин. Замолчав, он посмотрел на Инну взглядом человека, теряющего рассудок, и спросил почему-то шепотом: - А этот тигр - он настоящий? Это из зоопарка, да?

- Пойдем, - повела его Инна к входной двери, - я тебе все объясню. Это все просто сон. И про зачет был сон, тебе пригрезилось...

- А Ковров? - хрипло спросил Усихин.

- И Коврову пригрезилось. А сейчас тебе снится, будто ты залез ко мне в дом. И будто на тебя там напал тигр. И этот сон ты никому рассказывать не будешь, ведь правда? Ты придешь домой и выспишься и больше никогда не станешь лазить в чужие форточки, да?

- Понял, - отвечал Усихин и боком вышел из квартиры, опасливо оглядываясь назад.

А Инна легла досматривать седьмые сны. Сначала она ещё размышляла, правильно ли она вспомнила про дневной разговор с Усихиным. Инна припомнила, что, когда он приперся, она заваривала чай. А когда она уходила за хлебом, то как раз подумала, что надо будет это сделать. А потом пришла, и чай был заварен, она ещё немного удивилась, что забыла, когда это успела. Значит, все так и было, она находилась сразу в двух местах. "Выходит, я и это умею", сквозь сон подумала Инна. А потом ей тоже что-то пригрезилось как будто бы мелькнуло лицо Антонина, большой фонтан в дворцовом саду, Инесса... Но был ли то обычный сон или она добралась до Теи - Инна уже ни в

чем не была

уверена.

Инесса

ни в чем

не была уверена, когда впервые встретилась с Инной в Тапатаке. Конечно, та не была её двойником, их сходство было слабым, разве что как у сестер в отдаленном родстве. Но, стало быть, это отдаленное родство все-таки имелось. Какое же? Это было загадкой. Возможно, разгадка ничего не значила, ни для Инны, ни для Инессы, ни для Антонина, ни для Тапатаки мало ли какой отголосок невесть каких событий давно завершенного прошлого. Но Инессе почудилось нечто иное, большее, а феям так просто ничего не чудится. А уж в душе Инны она все читала с легкостью - глупенькая девушка, не давая себе в том отчета, успела влюбиться в Антонина. Хуже того, Инна считала, - опять же, не сознавая того, - что и Антонин к ней неравнодушен зачем, мол, иначе он бы к ней заявился и пригласил к себе в Тапатаку и все такое прочее. Будь Инна теитянкой, то все это оставалось бы личным делом Инны и Антонина, но все было сложнее.

Фея Инесса и сама не знала, может ли Инна стать избранницей Антонина, вряд ли, - похоже, брак вообще не судьба принца Антонина, на то были самые твердые знаки, а уж тем более - т_а_к_о_й брак. А Инна Инессе нравилась, чувствовала, чувствовала она в ней что-то близкое, и ей хотелось как-то смягчить то разочарование, что - как того избежать - ждало Инну, узнай она больше о пути Антонина. Инна ведь совсем не знала его. "Ты понимаешь, делился Антонин с Инессой, - она обо мне совсем не то думает. Каждый раз, как я к ней заглядываю, она подстраивает так, что я делаю всякие шалости. В прошлый раз перекраивал чертеж их мира и поменял местами пару столиц положим, всего на десяток минут, но все равно, тамошнего географа чуть не хватил удар. Ну, конечно, я не против, почему не пошутить, но это уж совсем такое мальчишеское озорство. Видишь ли, её мужчина - это скорее ребенок, этакий мальчишка-шалун лет десяти". "Наверное, это потому, что мама растила её слишком строго, и она не наигралась в детстве", - предположила Инесса. "Да, да, - согласился Антонин. - Ее немного задавили серьезностью и послушанием. Мальчики это не слишком любят" - они говорили про то, что психолог Темкин назвал мужским началом в Инне, и если бы она слышала этот разговор её теитянских друзей, то поняла бы, что Темкин не так уж попадал пальцем в небо с этим своим "анимусом", ведь Антонин в мире Инны представал во многом таким, каким умела его видеть Инна - можно сказать, проказничал не так он, как она сама.

Но все же Инна как-то была связана с Тапатакой, важней того, она успела понравиться тапатакцам, и важней того, Инесса испытывала некое загадочное личное участие к делам молоденькой несмышленой земной ведьмы. К тому же, что-то странное происходило в том нескладном мире, какие-то загадки возникали на каждом шагу. Вот и Юма, главная надежда Инессы, озадачила её да и всю Тею. Ей удалось, уже при втором посещении, и разыскать своего ведомого, и даже открыться ему. Правда, в отличии от Инны, он видел, но не слышал Юмы, но это было поправимо, Юме удалось вытащить его в Тапатаку, хоть и ненадолго. Но этот земной художник утверждал, что он не рисует и вообще это не умеет, хотя на стенах его жилища были картины и среди них - рисунок Теи. Возможно, Юма что-то не поняла? Или произошла какая-нибудь ошибка?

Из-за всего этого у Инессы созрело решение самой выбраться в этот трудный мир и попробовать помочь - Юме, Инне, Антонину и Тапатаке. Неожиданности подстерегали её и тут. Она только-только начала совмещение сияний, перешла с красно-пурпурного на желто-зеленое, а потом на сине-зеленое, как к ней заявился маленький народец. "Инесса, - заявил предводитель, - мы знаем, что вы ищете. Мы можем помочь тебе. Но услуга за услугу". "А что вы хотите?" - спросила Инесса.

(Из Новой хроники Тапатаки)

6. ИСКРЫ: ИЗ ШЕРСТИ ЧЕРТА И В ГЛАЗАХ ЗВЕРЯ.

ЮМА. САША ПЕСКОВ. ЮМА.

- Ю-юма! Да проснись ты! Юма! - Туан звал её, заглядывая в круглое окошко с ветки сребролистого клена.

Юма осторожно поднялась в своем гамаке и отвечала шепотом:

- Тише, Туан! Девочки спят. Зачем ты меня будишь в такую рань?

Туан тоже понизил голос:

- Просто я, наверно, до вечера пробуду с принцем Антонином, вот и решил узнать, придешь ты сегодня на урок к Кинну или нет. А может, Антонин возьмет меня на пару дней с собой в крепость.

- Тогда подожди! - сонливость Юмы сразу пропала. - Я сейчас вылезу. Погуляем до завтрака, хорошо?

Она просунулась в окошко и перебралась на ветку, где сидел Туан.

- Не ругайся, - тихонько извинилась она перед кленом.

- Я? Почему? - вытаращил глаза Туан.

- Да нет, не ты! - тихонько засмеялась Юма. - Это дерево ругается, что мы по нему лазаем. Ночью оно обязательно приснится и будет ворчать. Ну, не сердись, мы же легкие, мы осторожно! - Юма погладила серебряные листья и обратилась к Туану: - Ты хотел мне что-то сказать?

- Я просто хотел узнать, ну, про твое путешествие, а то меня тогда не было. Кинн сказал, что ты подружилась со снегом. У тебя все получилось, да?

Юма понимала, что Туан, скорее всего, уже знает про её вылазку в Срединный мир от Кинна, но тем приятней ей было внимание мальчика.

- Давай сходим к Тейке, - предложила она.

Под утреннее щебетание птиц они шагали по дорожке, на каждой плитке которой была выложена какими-то блестящими камешками огромная бабочка. Дорожка была не простой - если угадать, с какой скоростью идти, то все бабочки сливались в одну, и эта бабочка начинала махать своими радужными громадными крыльями, а потом начинало казаться, что ты вместе с ней отрываешься от земли и взлетаешь в небо. Юма пробовала, и несколько раз она действительно поднималась и улетала, только не на так долго, как в тот раз с Инессой. Но Ай, юма восьми старших девочек, говорила Юме, что она скоро научится. Утром, вот под таким розово-голубым свечением Юме особенно нравилось это пробовать. Но сейчас она была слишком занята разговором с Туаном и едва замечала шевеление радужных крыльев на плитах тротуара.

- Знаешь, у меня не так уж все и получилось, - призналась Юма. - Он меня то слышал, то нет. Этот волшебник из Алитайи. И он, по-моему, совсем не похож на волшебника.

- Почему?

- Ну, он такой... такой неумелый и... - Юма пожала плечами. По-моему, он ничего не знает. И ещё он сказал, что он не художник. И... он сказал, что не дарил мне Вайку. По-моему, он его даже не видит.

- Но я его тоже не вижу! - возразил Туан.

- Видишь! - Юма топнула ногой. - Девочки тоже не все видели сначала, а теперь видят. Пока мы шли, Вайка несколько раз шмыгнул у тебя под ногами, и ты задерживал шаг, чтобы не споткнуться. Значит, видишь.

Теперь Туан пожал плечами.

- А тебе понравилось сочинять снег? - спросил он, уходя прочь от опасной темы - из-за Юминого зверька они уже один раз поссорились.

- Знаешь, Туан, я его совсем не сочиняла. Все сделал Кинн, рассказала Юма. - По-моему, это не моя, - Юма вспомнила взрослое слово и с ученым видом вставила его, - не моя расположенность. Но снег мне нравится.

- Если хочешь, то я могу сложить снегопад в следующий раз к твоему путешествию, - предложил Туан. - Кинн мне это уже иногда доверяет.

- Да, хочу! - это предложение Юме было очень приятно. - Знаешь, Туан, я тогда Кинну Гамму почти ничего не рассказала, я устала, и он не стал спрашивать. Может, мне его спросить о том странном волшебнике? Мне кажется, они с Кинном чем-то похожи!

- Тогда пойдем сейчас! - Туан взял её за руку и потащил за собой. Кинн давно уже не спит. Он ранняя пташка.

Погодник, а точнее, снежный маг, оказался у своего прудка во дворе дома.

- В этот час, - объяснил он Юме и Туану, - вон с той тучки сюда приводняется одна красивая строчка. Я все хочу её прочитать, но вода слизывает её раньше.

- Он так шутит, - на ухо Юме произнес Туан.

- А может, и не шучу, - возразил Кинн. Он почесал нос и спросил несколько рассеянно: - Да! Юма, мы же тогда не обсудили твое путешествие. Кажется, все было удачно?

- Кинн, - отвечала Юма, - я как раз хотела посоветоваться. По-моему, что-то неправильно.

Она рассказала все в подробностях, и Кинн Гамм задумался.

- Знаешь, Юма, - проговорил он наконец, - мне об этом не так-то легко судить. Но кажется, ты просто немного переусердствовала.

- Почему?

- Ну, видишь ли, открываться, по-моему, надо его сонной половине. Не обязательно, чтобы он тебя мог видеть, как вот мы друг друга. Достаточно, если он вдруг начнет днем вспоминать Тею. Ты ему должна это просто напоминать и немного подталкивать, чтобы он это видел ярко и точно. И хотел нарисовать. Впрочем, - добавил Кинн Гамм, - он и так захочет, если художник. Ведь наша Тея такая красотулька, правда?

- О, да! Я теперь просто умру, если стану жить где-нибудь не в Тее! призналась Юма. - Но... Понимаешь, Кинн, этот срединный художник какой-то не такой. Я вовсе и не хотела, чтобы он меня видел, я ведь позвала в Тапатаку одну его тайную память, а... И он не похож на волшебника.

- Ну, так он же не из Тапатаки, - отмахнулся Кинн. - Кстати, погодник таинственно понизил голос и произнес, будто делился великой тайной. - Ты - тоже не такая.

Юма не знала, обидеться ей или удивиться, а Кинн придвинулся к её уху и произнес ещё более таинственным шепотом:

- Я тоже не такой, - и с озорными огоньками в глазах Кинн Гамм приложил палец к губам.

Юма поняла наконец, что он шутит, и засмеялась. Они весело смеялись все вместе, и опасения Юмы насчет её путешествий в Алитайю отступили. И тут она спохватилась:

- Ой! У нас ведь уже завтрак! Меня же потеряют!

Юма кинула взгляд на пруд - у неё мелькнула мысль воспользоваться водным волшебством и вынырнуть в фонтане на площади перед домом Инессы. Кинн угадал её намерение и предостерег:

- Ты будешь вся мокрая. Сверху же брызжет!

И тогда Юма вдруг очень-очень захотела оказаться прямо в столовой, в своем кресле за общим столом. Кинн одобрительно кивнул:

- Я подтолкну. Ну, давай! - он легонько хлопнул её по спине - и вдруг - вдруг она очутилась там, где загадала - в столовой Инессы, где как раз собирались завтракать и в воздухе ещё звучал вопрос Инессы:

- А где у нас Юма?

Вот только Юма немножечко не рассчитала - плюхнулась на сиденье прямо своими босыми ногами, ведь туфельки остались в спальне, на полу под гамаком. Она поскорее спустилась, уселась на место и поздоровалась как можно небрежней:

- Доброе утро, Инесса. Я уже здесь.

Конечно, все на неё уставились, ведь Юма так и возникла из воздуха, но Ай с другого конца столовой дружески подмигнула ей. Инесса же кивнула и произнесла с оттенком легкой укоризны в голосе:

- Спешка никогда не идет на пользу, даже если в один миг можешь пролететь сквозь всю Тею. Попробовала ты угодить в наш салат своими босыми подошвами!

Но Юма видела, что та ей очень довольна - а вот Аглая, конечно же, снова вся насупилась.

- Я задержалась у Кинна Гамма, мы обсуждали насчет моего путешествия, - объяснила Юма, и Инесса снова кивнула.

- Ты была с Туаном? - тихонько поинтересовалась Тиа, и Юма отвечала так же негромко:

- Да. Его пару дней не будет в Тее. Принц Антонин встречается с какими-то важными гостями.

- Ты что-то знаешь? - Агния сразу прониклась любопытством.

- Нет. Даже Туан ничего ещё не знает. Но он сказал, что, наверное, они будут на балу.

- Может, Соня что-нибудь скажет? Соня! - Агния подергала её за рукав. - Проснись!

Но Соня сидела с совершенно отсутствующим видом.

- Что с тобой? - спросила Юма.

- Не знаю, - отвечала та ленивым голосом. - Я пытаюсь вспомнить.

- Она уже несколько дней такая, - прошептала Тиа Юме. - Поговори с ней.

Юма за последние дни мало занималась со своим четырехугольником, а ведь она за них отвечала, даже за эту язву Аглаю. А Инесса после завтрака ещё сказала Юме, что ей пора подумать и о близняшках - это были ещё четыре девочки, Альга, Ита, Инга и Сона - они тоже, как узнала Юма, были из её группы. Девочки в шутку называли их своими молочными сестрами, хотя почему молочными - этого никто не понимал, так просто говорилось, а правильное название было - втора или правая половина, хотя почему правая, Юма тоже не знала, эти девочки ничем не отличались от остальных, ничего в них не было такого правого, а Ита даже была левша. Юме иногда хотелось поближе познакомиться со всеми, но там верховодила Аглая, с тех пор как ушла из прежней комнаты, и из-за неё Юма старалась поменьше общаться с этой их молочной половиной.

После занятий она хотела расспросить Соню и пошла в дальний конец сада, что выходил на Тейку. Там было любимое место Сони, у двух ив. Сони там не оказалось, и Юма уже повернула назад. Но Вайка защелкал, и она оглянулась. Сначала Юме показалось, что у дерева стоит Кинн Гамм, а потом потом она так удивилась и обрадовалась, что даже вскрикнула. Она подбежала и встала перед ним:

- Как ты меня разыскал? Вот молодец! - а потом уже, вспомнив, что не поздоровалась, она наконец поприветствовала своего гостя из Срединного мира: - Ой, я забыла, здравствуй!

Волшебник из Алитайи смотрел на нее, как бы что-то припоминая, и наконец кивнул:

- А, да, да! Ты - Юма?

- Ну да! Ты не узнал меня?

- М-м-м... - отвечал он. - Видишь ли, я сейчас сплю.

- А! - Юма сообразила. - А как тебя зовут?

- Саша. Там, - отвечал он, имея в виду свой мир. - А здесь - не знаю. По-моему, никак.

Юма засмеялась.

- А ты действительно странный.

Гость Юмы меж тем огляделся по сторонам и спросил:

- Стало быть, это и есть твоя Тапатака.

- Это Тея, столица. Мы в саду Инессы. - Юма оживилась: - Хочешь, я покажу тебе Тею?

- Я лучше полежу тут в саду. Очень красиво и лето, а то у нас там зима, - отвечал Саша и лег под дерево. Он смотрел на манго и спросил: - Это съедобные плоды? Можно попробовать?

- Конечно, можно! - Юма снова засмеялась - её друг из Алитайи был действительно очень странным.

А Саша вдруг поднял руку и плод с дерева спрыгнул ему прямо в ладонь. И тотчас на ветке появился новый, на старом месте и точно такой же.

- Да-а-а... - протянула Юма. - А ты действительно волшебник. Я так не умею.

- Но это же сон, - удивился её гость. - Во сне можно хоть что.

- Нет, не хоть что! - живо возразила Юма. Потом она чуть подумала и добавила: - Может, у тебя сон, а у меня нет.

- Юма, а зачем ты ко мне приходила? - вдруг спросил её Саша.

- Я... - Юма чуть запнулась. - Я хочу подарить тебе Тапатаку.

- Спасибо, - отвечал обитатель Срединного мира. - А зачем?

- Я хочу, чтобы ты её нарисовал.

- Зачем?

- Затем... - Юма снова запнулась - она сама не знала точно, почему её просили об этом Инесса и Кинн Гамм. - Так хочет Инесса! Ну, смотри, как у нас красиво. Разве тебе не хочется, чтобы в твоем мире все это увидели и полюбили? Ведь ты же художник!

- Юма, я же не рисую, - отвечал Саша. - В детстве что-то немножко пробовал, а сейчас - совсем нет. Это не мое.

- Это твое! - закричала Юма. Она горячо убеждала его, они спорили, и наконец её гость сказал:

- Наверное, я что-то не понимаю, может, я потом догадаюсь. Но кажется, вы тут в Тее сделали ошибку. Понимаешь, Юма, я бы много чего отдал, чтобы дружить с такой волшебной девочкой, как ты. И бывать в Тапатаке. Но я всего этого даже не вспомню, когда проснусь. У тебя не получится приходить ко мне в сон, Юма. То есть придти можешь, но это все равно что решетом носить воду - все выльется. Правда, правда!

- А если не в сон? - возразила Юма.

Саша пожал плечами.

- А что толку? Я не художник. Вот стихи пишу. Ты, наверное, просто что-то перепутала.

Юма огорченно смотрела на него, не зная, что на это сказать. А сочинитель стихов Саша зевнул и потянулся:

- Кажется, я тоже сейчас засну...

Он стал таять, превращаться в клочья тумана - и вот, в один миг его не стало. А расстроенная Юма побежала к Инессе - обо всем рассказать и спросить, что все это значит и

что ей теперь

делать.

"Так

все и рассказать

или как-нибудь сбоку подъехать?" - Саша Песков жал на кнопку звонка и размышлял, как будет лучше сделать.

- Да что ты трезвонишь, - открыв дверь, заругалась старуха, соседка Алика - он жил в коммуналке. - Они не слышат, у них, вишь ты, разговоры научные. А я открывай!

До Саши Пескова, и верно, уже доносилась с кухни жаркая дискуссия.

- Да нет же, - горячо доказывал Алик кому-то, - я и не собираюсь защищать эти крайности. Ну, конечно, наука на западный лад нагородила много чепухи, особенно в девятнадцатом веке. Но это ведь, в конце концов, не более чем юношеский максимализм. Уже в ту пору серьезные ученые сознавали и признавали принципиальную недостаточность позитивного знания, а уж теперь-то! Ты бы знал, что сейчас, к примеру, в теоретической физике насочиняли - куда твоим мистикам. Я другое отстаиваю.

"С кем это он?" - заинтересовался Саша Песков и тотчас получил ответ:

- Бритву Оккама, никак? - послышалась слегка ироничная подсказка Бори Векслера.

- Не только! - принял вызов Алик.

- О чем это вы? - Саша Песков зашел к спорщикам и уже пожимал руки своим приятелям. - Боря, я за квартиру через неделю заплачу, с получки, сообщил он. Саша Песков имел в виду плату не Векслеру, а домоуправлению он жил у Векслера бесплатно, но с условием платить за коммунальные услуги. Сам же Векслер обитал у бывшей жены, с которой снова сошелся.

Векслер отмахнулся. Саша Песков меж тем с удивлением заметил стоящие на столе пивные бутылки. Он покрутил одну:

- Хорошее начало дня для убежденного трезвенника-ученого и йога-вегетарианца! Кто кого спаивает?

На это Алик достал из холодильника ещё одну бутылку и вручил Саше Пескову:

- Присоединяйся, богема! Понимаешь, - Алик уже снова переключился на незавершенный спор, - у нас с ним разное понимание чудесного. Для него вот мистика в том, что якобы существуют всякие там зеленые человечки или там черти зеленые.

- Там чудеса, там леший бродит, - понимающе вставил Саша Песков, отхлебнув пива.

- Да, да. А для меня, - увлеченно излагал Алик, - это все достаточно заурядно. Появись сейчас тот же черт, о рогах и копытах и с искрами из шерсти, я бы и удивляться не стал. Я бы другим поинтересовался - а по законам ли электростатики сыплются искры из шерсти черта. И если да - то вот это-то и чудо.

Векслер оценил. Он покивал головой - дескать, хорошо сказано, но все же заметил:

- Алик, это прекрасно, но ты все-таки упускаешь: от того, что искры из шерсти черта сыплются по законам электростатики, черт не перестает быть чертом.

- О! - Алик поднял тонкий интеллигентный палец, оценив в свою очередь замечание Векслера. - Борис, но ведь и обратное верно: и законы электростатики не перестают быть таковыми, при том, что искры летят из шерсти черта.

- Да ну вас с вашей шерстью, - не выдержал Саша Песков. - Вы лучше мою загадку разгадайте, раз вы такие умные.

Про себя он радовался, что так удачно застал обоих вместе - интересно будет послушать обоих и сравнить, что они скажут о его глюках. Но Векслер поднялся:

- Это пусть наука разгадывает, мне пора. Жене в больницу надо к одиннадцати, мне с Катькой сидеть.

Алик проводил его, а Саша Песков подумал, что, наверно, даже лучше будет потолковать с Аликом один на один - Векслер-то понятно, что скажет, какую-нибудь штуковину про астрал и тэ дэ. И лишь потом он сообразил, что не вспомнил спросить про ту акварельку с городом - но делать нечего, уже хлопнула дверь внизу - ловить Векслера надо было снова.

- Ну, какая у тебя там загадка? - полюбопытствовал Алик, вернувшись на кухню. - Только учти, у меня голова не шибко свежая.

- Надо думать, - Саша Песков кивнул на пиво, на что Алик скривил губы с выражением неловкого извинения. - Слушай, представь такую ситуацию. Вот я, к примеру, сочинил или нет, не сочинил, а нарисовал какую-нибудь страну.

- Ты что, ещё и рисовать принялся?

- Да нет, это к примеру. Ну, пришла фантазия, нарисовал и забыл. Прошел, допустим, год. Как ты считаешь, может за это время у меня в подсознании эта страна зажить своей жизнью? То есть, скажем, я стал о ней снова думать и бац! - вижу, что там что-то изменилось, допустим, король бороду отпустил, у графа двойня родилась, ну и так далее.

Алик пожал плечами.

- Пока что не вижу загадки. Вообще-то, насколько я знаю, художники редко так ярко все представляют, но, в общем-то, ничего невозможного.

- То есть такая вот фантазия может существовать как бы самостоятельно, незаметно для меня самого, и как бы даже жить независимо от воли автора?

- Хм... - Алик посмотрел на Сашу Пескова, начиная понемногу проникаться интересом. - Ты знаешь, это вообще-то материи очень интересные и малоизученные. Если кратко, то, по-моему, в основном это должно упираться в энергию. Должна же эта твоя фантазия чем-то себя поддерживать. А раз она у тебя в мозгу...

- А если не в мозгу? То есть, - поправился Саша Песков, - если не в моем?

- А в чьем?

- Ну, например, это чужая какая-нибудь картина.

Алик пристально посмотрел на Сашу Пескова.

- Что, сон какой-нибудь приснился?

- Да вроде того, - признался Саша. - Представь, состоялась беседа с обитателем нарисованного города.

- Ну и?

- Ну и вопрос - а насколько этот обитатель реален?

Алик посмеялся, а потом спросил:

- А на картине-то он есть?

- В том-то и дело, что нет. Но как бы именно оттуда.

- А! Ну, вот теперь уяснил, - Алик закрутил длинным пальцем. - Это вопрос о том, насколько объективно субъективное. Между прочим, я слыхал о таких опытах. Правда, неофициальных. Есть такая штука - управляемые сны. Знакомые рассказывали, они группой во сне отправлялись в нарисованное здание. Сам понимаешь, по картине им был известен только вид снаружи, а что там внутри, никто не видел.

- Ну, ну?

- В общем, сходилось. Описывали примерно одинаково.

- То есть, - оживился Саша Песков, - получается, что все это на самом деле где-то существует?

Алик неопределенно пожал плечами.

- Как сказать. Может, это они все так созвучно были настроены. Опыт-то не весьма корректный.

- Ну, хорошо, - не отставал Саша Песков, - а м_о_ж_е_т такая вот картина или, скажем, образ быть реальностью? То есть где-нибудь существовать, независимо?

- Друг мой, - назидательно заметил Алик, - независимо ничего не существует. Эта наша реальность, как ты её называешь, тоже существует, пока ты баиньки не лег. А тогда тебе совсем другое реальностью становится.

- Ну, только без этой философии! Ты же понял, о чем я.

- Ну... - Алик немного подумал. - Я полагаю, может. Но при кое-каких условиях. Во-первых, этот твой мыслеобраз должен быть своего рода голограммой. Причем, не статичной, а динамичной, сиречь, иметь протяжение во времени. Ты ведь сказал, что год спустя там все изменилось, так? Во-вторых, материал этой твоей фантазии должен, сам понимаешь, тоже иметь запас прочности. Далее, воспринимаемость подразумевает...

В этот момент дверь приоткрылась, и просунувшаяся в кухню девичья головка оглядела присутствующих и поздоровалась:

- Доброе утро!

Заметив Сашу Пескова, взлохмаченная головка просунулась в кухню ещё дальше, давая разглядеть обнаженное плечо и едва закутанную покрывалом грудь:

- Ой, Алик, у тебя гости! А я в таком виде, так неудобно...

- Ничего, - рот молодого Ньютона в один миг растянулся до ушей, так что впору было делать с него фотографию скорее не титана мысли, а упоенного молодожена. - Все свои. Это мой друг, Саша. Поэт.

- Доброе утро, - поздоровался Саша Песков. - Я уже ухожу.

- Да нет, ничего, ты нам не мешаешь! - стал уверять весь цветущий Алик, глупеющий прямо на глазах. - Это Ася. Мы... - и счастливый Алик снова заулыбался.

А Саша Песков остро пожалел Алика. Ему все стало ясно - и с чего вдруг трезвенник Алик стал пить пиво, и почему его лицо интеллектуала и гения выглядит последнее время слегка глуповатым, и отчего, неслыханная вещь, фанат науки и любитель ученых дискуссий пожаловался на несвежую голову. Причина этого была не только очевидна, но более чем телесна. Саша Песков знал эту женщину - не так давно он учился с ней на одном курсе и кое-какие из её похождений были ему известны. А как-то раз он видел её в баре - и уж там эта Ася вытворяла черт те что, можно было подумать, что она задалась целью заставить всех присутствующих мужчин искать её бурных ласк. Но для Алика, и это было хуже всего, его ночная гостья была не бесшабашной искательницей приключений, а ж_е_н_щ_и_н_о_й - и по всему, вообще первой женщиной в жизни. По крайней мере, она первая сказала и сделала ему все то, что женщина может сказать мужчине, чтобы он стал знать себя таким. И тем хуже, если она была нежна и искренне принимала этого своего нового мужчину как мужчину, - не притворно, не из выгоды, не по расчету, а по своему призванию сильной и неуравновешенной женственности. Стало быть, тем больше нервов и страстей предстояло пройти и сжечь Алику и тем мучительней и безнадежней был неизбежный разрыв - все это Саша Песков читал отчетливо, у него и самого был похожий опыт.

Но при всей острой жалости к уже влипнувшему в тяжелую историю другу, Саша Песков, само собой, не собирался посвящать его в Аськино скандальное прошлое. Бесполезно - да и какое у него право? Саша поторопился уйти, тем более, что Алик уже явно был не боеспособен. Когда он шел по коридору к двери, бесстыжая Аська, конечно же, поспешила высунуться из ванной:

- Ты что, уже уходишь? А я хотела послушать, вы что-то интересное обсуждали...

При этом избранница Алика не только, как бы не заметив, что край покрывала отогнулся, показала левую грудь, но и не преминула выбраться в коридор и шоркнулась о руку Саши Пескова своими сосками. Все это делалось на глазах у бедного Алика, но он ничего не замечал, он млел, он сиял, и Саша Песков только вздохнул.

- Ладно, я как-нибудь загляну, - попрощался он и не дослушав ответных приглашений - подруга Алика за его спиной вовсю строила глазки - стал спускаться по ступенькам.

На улице в настроении самом смутном он побрел куда-нибудь наугад, и ноги вынесли его к художественной галерее и дальше, на дорожку, что шла по холму вдоль набережной Камска. Рассеянно поглядывая на лыжников, что катались там, внизу, вдоль парапета - это, судя по всему, шел урок физкультуры какой-нибудь из окрестных школ, Саша Песков отыскал свою любимую скамейку, с которой частенько созерцал реку и противоположный берег. Правда, делал он это обычно летом, вечерами, когда солнце светило низко и слева - тогда цвета были не такими резкими, панорама обозревалась как-то отчетливей, а главное, настроение мира несло что-то, особенно ему близкое. Теперь же стоял тихий зимний день, с небом в белесых облаках и слегка порошащим снегом, погода из самых лучших, но иного звучания. И все же, оказавшись у заветной скамейки, Саша Песков принялся разметать снег и взгромоздился на нее, для тепла подложив под седалище шапку - морозец был несильным, как раз проветрить мозги, а вот зад - зад мог простыть.

Саша Песков упер локти в колени и принялся рассеянно смотреть куда-то вдаль, поверх камского льда и лесов того берега. Теперь он понял, чего безотчетно искал - ему хотелось позвать что-нибудь о_т_т_у_д_а, получить какую-нибудь подсказку, какую-то весточку. Весточку о чем и подсказку насчет чего? Этого он бы и сам не смог объяснить. Возможно, ему просто хотелось немного помолчать - ни о чем. Так он сидел, то начиная разговаривать сам с собой, то смолкая, то останавливая взгляд на далеких заснеженных хвоях, темнеющих за рекой, то отводя его дальше, к новостройкам на совсем далеких холмах у плотины, а то и вовсе забывая на что-то смотреть и о чем-то думать. У него в глазах, как это иногда бывает, замелькали какие-то черные точки, Саша Песков поморгал - и тогда понял, что это не у него в глазу, это летело с того берега несколько птиц. Это были вороны, четверо, как он разглядел вскоре. Они приближались, и у Саши Пескова возникло чувство, что они летят прямо на него. Так и оказалось - минут через пять передняя птица пролетела точно у него над головой, всего метрах в двух. Он поднял голову - и в этот самый миг ворона каркнула. Через пару минут подлетела тройка остальных птиц, они летели клинышком, одна в середине, а две по бокам и чуть сзади - и опять, вороны пролетели совсем низко и точно у Саши над головой. И в тот же миг он понял - это и был знак. Казалось бы, не было ничего сверхъестественного, да и попросту удивительного - ну, пролетели вороны, и уж с его недавней гостьей это никак нельзя было сравнить. Но Саша Песков знал, что это не так - он просил подсказки, и он её получил. Скорее всего, это было не из того мира, не от того города на картинке - Саша Песков знал это каким-то шестым или сто шестым чувством. Но откуда бы ни пришла весть, он понял - все произошедшее ранее не было ни обманным видением, ни случайностью. Ему ответили возможно, что-то ещё более чудесное, нежели девочки из нарисованного города. И теперь поэт Саша Песков был наконец готов поверить и принять то неизвестное, что, как он догадался, стояло на пороге его мира. Удивляясь сам себе - почему он так все это уверенно про себя знает, почему ему это не кажется странным, Саша Песков поднялся со скамейки и произнес, обращаясь куда-то в зимний воздух:

- Понял, спасибо. Ну что ж, пусть приходит, посмотрим.

Он решился. Сам не знал

на что, но

решился.

- Ну,

а что же

он решил? - расспрашивала Юму фея Инесса. - Все-таки, он не против, чтобы ты приходила?

Фея внимательно выслушала все, что отвечала ей Юма, и наконец сказала:

- Хорошо, Юма, не надо расстраиваться. Видишь, он все-таки рисовал раньше. И он тоже волшебник. Давай это немножко отложим, после бала ты расскажешь все кругу принца Антонина, и мы подумаем, что тут можно сделать. Он же не отказывался тебе помочь.

Инесса не казалась особенно разочарованной, но Юма понимала, что все получается не очень хорошо. Она спросила, тревожно вглядываясь в лицо феи:

- Я все напортила, да? Я такая неумеха?

И тут произошло невероятное. Лицо феи расплылось в неудержимой улыбке, а затем она притянула Юму к себе и обняла, смеясь и приговаривая:

- Это ты-то неумеха? Все бы мои ученицы были такие неумехи! Ты умница и когда-нибудь будешь самой лучшей из нас!

Фея Инесса отпустила Юму и наказала:

- Выбрось эти глупости из головы. Ты все делала правильно и очень хорошо. Это судьба Тапатаки, что у нас все теперь пошло так необычно.

Инесса погладила Юму по голове, а затем нагнулась и поцеловала. Она не стала говорить словами, но Юма услышала это и так, внутри себя. "Ты понимаешь, что я не могла это делать раньше, хотя и хотела?" - вот что не произнесла вслух Инесса. Наставница Юмы уже удалилась, а Юма тихонько произнесла:

- Милая фея Инессочка, я сделаю для тебя все-все!

Она не видела, с каким ревнивым лицом смотрела в этот миг на неё из-за ствола дерева Аглая. Вайка сказал ей об этом, но Юме это было все равно. Подумать только, Инесса её и правда любит! - Юма была счастлива и готова помириться даже с Аглаей. Она только потом вспомнила, что не посоветовалась насчет Сони, и решила сделать это после ужина.

За ужином Инессы не оказалось. Во главе стола восседала генеральша, как за глаза называли воспитанницы Инессы генерала Сильву.

- Довожу до сведения всех ленивиц и озорниц, - командирским голосом возвестила генеральша, - что с этого дня и до возвращения феи Инессы я буду управлять вами вместо нее. Все отпуска в город отменяются, за непослушание - карцер. При попытке к бегству - лысина на всю жизнь. Вопросы есть?

Ни отпусков в город, ни карцера в доме Инессы никогда не было и быть не могло, так генерал Сильва шутила. Но уж и шуточки у неё были, надо сказать!

- А когда вернется фея Инесса? - прозвучал хор девичих голосов.

- Когда сочтет это нужным, - последовал по-солдатски краткий ответ.

- А почему Инесса не оставила с нами Дору? - невинно поинтересовалась Ай. - Раньше она...

- Ты ещё скажи - тебя, - усмехнулась генерал Сильва. - Чтобы вы тут на-головах-хождение устроили? Отменяется! А также никаких шашень с пажами!

Ай, которую Инесса пару раз оставляла старшей вместо себя и которая, действительно, позволяла девочкам разные вольности, поджала губы и обменялась ироническим взглядом со своими подругами.

- Жаль, что осталась эта противная генеральша! - прошептала Агния. Уж лучше бы Кинн Гамм. Он веселый.

- Он не может, он у пажей, - отвечала всезнающая Тиа. - Вместо мастера школы.

Если девочки Теи поступали под начало Инессы, то мальчики, хоть и не все, находились в доме пажей. Школ там, собственно, было две - после школы пажей мальчики, повзрослев, переходили в школу оруженосцев, но находились, впрочем, все они в одном здании, только в разных флигелях, и за домом закрепилось имя пажеского. Этот дом пажей располагался не так далеко от дома Инессы, что облегчало общение молодежи Теи - оруженосцев часто можно было встретить в саду Инессы, а девочки захаживали к ним в дом на ужин или обед, не говоря об особых случаях, вроде праздника или бала, когда юные дамы приглашались официально. Но от генеральши на сей счет, разумеется, не приходилось ждать никаких послаблений.

- А почему нет мастера Анка? - последовал любопытный вопрос Агнии.

- Он в дозоре. Их вообще никого не будет, ни Датты (это был глава школы оруженосцев и всего дома), ни рыцаря Уна (мастер меча), никого.

У Тии, как и Юмы, тоже был друг среди пажей, так что она все знала.

- Ой, как здорово! - обрадовалась Инга, одна из близняшек. - Надо будет вечером сбегать к пажам! - но тотчас она взглянула на генеральшу и скорчила гримаску негодования.

- Все рыцари в дозоре, а генерал остался мучить детей, - осуждающе проворчала Агния, и все молча закивали.

Само собой, что Юма не стала подходить к генералу Сильве и разговаривать насчет Сони. Сильва была лучшим рыцарем Тапатаки, недаром и стала генералом, но насчет плохих снов с ней было бессмысленно разговаривать. Да и вообще Юме как-то не хотелось с ней откровенничать.

Ночью Юма проснулась, оттого что её ухо кто-то жевал. Она ойкнула маленькие острые зубки кольнули как иголки.

- Тихо! - прозвучал голос Вайки внутри нее. - Посмотри вниз.

В призрачном звездном свете Юма увидела рядом с кроватью чью-то фигурку. Девочка подошла к стене, и на её лицо попал луч фонаря с площади. Это была Соня! Она дотронулась до стены, и в ней вдруг открылась дверь. Девочка вошла туда.

Юма хотела окликнуть её, но Вайка предостерег:

- Молчи! Надо сходить за ней!

Юма по канату соскользнула вниз и подошла к стене. Дверь уже закрылась, Юма никогда не подозревала, что тут есть ход, и ни за что бы не догадалась сама. Но она запомнила место и попробовала надавить. Вайка мигом вскарабкался и распластался на стене как ящерка, показывая рычаг.

- Нажми здесь.

Дверь подалась. Юма увидела неширокий коридор, он был тускло освещен, хотя нигде не было видно ни ламп, ни свеч. Соня уже сворачивала куда-то направо. Юма поспешила следом.

- Не волнуйся, не потеряем, - успокоил Вайка. - Я вижу след.

Они крались за Соней, как показалось, очень долго, спускались по каким-то лестницам, шли по подземелью довольно мрачного вида, что было не совсем обычно для вечно-праздничной страны Тапатаки. На Юму повеяло даже чем-то ледяным, чем-то, что больше подходило для её старого свирепого мира. Но Соня, эта тихоня, самая осторожная из них всех, двигалась уверенно и не смущаясь этим замогильным холодком. Юму она не замечала.

Наконец, стало как будто теплее, Юма следом за Соней одолела пару лестниц, ведущих кверху, и остановилась перед какой-то дверью.

- Осторожней! - прозвучал сигнал Вайки. - Сначала я разведаю все. Спрячься!

Зверек нырнул в какую-то щель и пропал. Юма уже стала бояться за него, но Вайка появился и позвал:

- Идем! На цыпочках!

Он довел её до какой-то галереи и велел пригнуться. Прячась за столбиками ограждения Юма прокралась вперед.

- Гляди вниз!

Юма тихонько высунула лицо из-за столбика. Внизу был большой зал, явно это было помещение какого-то дворца, но было довольно темно, и Юма не могла разглядеть всей обстановки. Горел лишь большой камин, и перед ним стояли двое - какой-то человек, не старый, так почудилось Юме издали, и тонкий и довольно высокий. Рядом с ним был какой-то бородатый старик. Эти двое были освещены лишь языками пламени, и Юма не могла отчетливо разглядеть лица. Но она была уверена, что раньше их не видала. Звуки гасли в огромном зале, и их разговора Юма тоже не могла разобрать, только отдельные слова. Затем внизу отворилась дверь - Юма не видела, только слышала скрип, послышалось шлепанье по полу маленьких ног, и к этим двоим приблизилась маленькая фигурка в ночной рубашке. Это была Соня.

- Молчи! - раздался внутри неё призыв Вайки. - Даже ничего не думай! Нас могут услышать.

Юма затаилась как мышка. Те двое внизу принялись о чем-то говорить с Соней, - видимо, о чем-то расспрашивали. Разговор был недолгим - вскоре Соня замолчала. Бородатый старик что-то ей коротко сказал, наверно, отдал какое-то распоряжение, потому что Соня несколько раз кивнула, и девочка пошла прочь тем же неспешным шагом, что и пришла.

- Так значит, Мэйтир... - донеслось снизу до Юмы, и она насторожилась - Юма его ещё не видела, но знала, что это главный маг Теи и советник самого Антонина. Те двое поминали его и, значит, обсуждали что-то из дел Тапатаки. Но Юме так и не удалось ничего расслышать.

- Пора, возвращаемся, - позвал Вайка, и Юма тихонечко, на четвереньках, отодвинулась подальше от колонн и осторожными шажками отошла обратно, к двери. Вскоре послышались и шаги Сони. Так же незаметно они проводили её до комнаты в доме Инессы. Но Юма не видела, как Соня ложилась в кровать - она притаилась и подождала, пока та не войдет, а сама вошла только спустя время - Вайка сказал, когда можно.

- Попробуй разбудить её, - подсказал Вайка.

Юма кое-как растолкала Соню.

- Ну, Юма, ну что тебе? Я сплю, - недовольно бормотала Соня. - Ай! тихонько вскрикнула она - это Вайка тяпнул её за мизинец.

- Соня! Что тебе сейчас снилось?

- Не знаю... не помню...

- Вспоминай! - потребовала Юма. Она стала ей подсказывать: - Коридор, лестницы, подземелье... ну!

- Да... подземелье... - протянула Соня, подчиняясь настойчивости Юмы. - И... большой зал... камин...

- А что еще?

- Еще... Зверь... страшный...

- Зверь? Какой зверь? - удивилась Юма. - Там не было зверя!

- Нет, был, - возразила Соня. - Или... не знаю...

- Зверь был, - поддержал Вайка. - Ты не видела в темноте.

- Ну, а ещё кто? У камина! Соня! - не отставала Юма.

- Никого... Не знаю... Юма, я не помню, я спать хочу!.. - и Соня захныкала.

Юма поняла, что от неё больше ничего не добиться. Она полночи ломала голову, как ей поступить. Милой Инессочки не было, а рассказывать все генеральше Юме не хотелось. Она ей не очень доверяла, и потом, вдруг это обернется какими-нибудь неприятностями для Сони? Она решила утром ещё раз расспросить Соню, а ещё - исследовать этот потайной ход днем, одной. И, может быть, ей посвятить во все девочек?

Утром Соня вообще ничего не смогла вспомнить - даже ночного разговора с Юмой. Так ничего от неё и не добившись, Юма решилась на новое путешествие - в одиночку. Конечно, ей было немного страшно, наверно, лучше было взять с собой Тию или Агнию. Но если что-нибудь с ними случится? Еще неизвестно, что там за зверь! Нет, сначала она сама все разузнает, а потом...

И вот, в полдень, когда все разошлись - кто плескаться в фонтане, а кто отдохнуть или вздремнуть в саду, Юма незаметно забралась обратно в дом. В спальне она неожиданно обнаружила, что на старом месте нет ни рычага, ни двери - малейших признаков самой маленькой щелочки, и тех не было.

- Вайка, - позвала вставшая в тупик Юма. - Эта дверь появляется только ночью?

Булкут как всегда возник рядом с ней в тот же миг.

- Она не здесь. Ты неправильно ищешь. Закрой глаза и представь, что ты спишь, - велел зверек.

Юма стояла так некоторое время - и вдруг увидела сквозь закрытые глаза стену, а на старом месте - скрытый в узоре дерева рычажок. Она открыла дверь - все было как в прошлый раз: коридор с тусклым светом откуда-то сверху. Юма с бьющимся сердцем закрыла дверь и пошла старым путем. Почему-то теперь она волновалась сильнее и ещё - тревожилась, отыщет ли путь. Хотя - с ней ведь был Вайка, он должен помнить.

Они подошли к той двери в замок, и Вайка снова оставил её ждать. Он вернулся нескоро.

- Очень странно, никого нет, - рассказал булкут. - Давай сходим вниз, в тот зал.

Они прошли несколько коридоров и лестниц, и всюду было безлюдно. Стояла такая пустота и тишина, что Юме чудилось, будто её тихие шаги отдаются по всем углам огромного дворца. Но вот они осторожно открыли большие двери - видимо, те же, которыми сюда входила Соня. Вдали все так же горел камин, но подле никого не было видно.

- Здесь только Зверь, - тихонько сказал Вайка.

Юма заозиралась.

- Слева, напротив трона.

Юма только теперь разглядела в этой полутьме высокое кресло ближе к стене, которое Вайка назвал троном. Она перевела взгляд влево и понемногу различила среди этой тьмы большое угольно-черное пятно. Оно совершенно терялось в этом неверном полумраке, и она сама ни за что не догадалась бы, что это какое-то существо.

- Мне страшно, - тихонько пожаловалась она.

- Пусть, подойдем! - позвал булкут. - Он не злится.

Зверек уже потопал в глубь зала, и Юма следом за ним осторожно приблизилась навстречу этому неведомому и невидимому во тьме чудищу. Она встала на пол-дороге меж троном и стеной и тогда наконец её глаза смогли схватить что-то. Зверь был действительно огромен - наверное, со слона или больше. Точней Юма не могла разглядеть - Зверь был угольно-черен и только этим выделялся в полумраке зала, но очертания его сливались с темнотой. Только глаза его чуть-чуть светились, совсем слабо, а в зрачках отражалось пламя камина.

В воздухе пронеслось какое-то дуновение, а язычок пламени в зрачках мигнул - Юма догадалась, что Зверь их заметил. Но он ничего не делал наверное, выжидал. Сорванец Вайка подбежал ещё ближе и тихонько щелкнул несколько раз. Вряд ли этот Зверь понимал язык булкутов - и однако же, отражение пламени в зрачках снова дрогнуло, как будто Зверь уловил это приветствие. А затем, к удивлению Юмы, один из зрачков погас - она не заметила, закрыл Зверь свой глаз или он умел как-то гасить это свечение в зрачках и глазах. Вайка внезапно прыгнул влево. Не успела она испугаться, как погас другой глаз, а глаз слева засветился - и Вайка прыгнул уже в другую сторону. Юме показалось, что теперь в глазу Зверя мерцает не только пламя камина, но горит какая-то слабая искорка, - чем-то она напомнила улыбку. Юма ахнула: похоже, два зверя играли друг с другом! Так Вайка прыгал из стороны в сторону несколько раз, а потом Зверь зажег оба своих глаза, мигнул обоими, и Вайка прыгнул в одну сторону, а Зверь закрыл глаз с другой.

- Я проиграл, - признал Вайка и забавно щелкнул.

В глазу Зверя светились искорки - похоже, он был доволен. Юма осторожно подошла ближе.

- Я Юма, а это Вайка, - сказала она одними губами. - Мы друзья.

Она не знала, что ещё сказать этому странному Зверю. Ей все же было как-то не по себе - да и кому будет по себе, когда стоишь перед чудищем, у которого глаза как тарелки, а в них мерцает огни не сказать какой бездны, и про которого ничего неизвестно - ни кто это, ни как его имя, ни даже как оно выглядит - и поди угадай, что у него на уме.

- Пойдем, Вайка.

Но Вайка, наоборот, подошел ближе и стал столбиком, подняв нос кверху и двигая ноздрями - похоже, он обнюхивал этого огромного Зверя. Юме не было видно, но ей вдруг показалось, что Зверь тоже вдыхает запах Вайки выходило, что эти двое животных, малыш и великан, знакомились друг с другом на свой звериный манер - и получается, был у них какой-то общий язык. Воздух ощутимо дрогнул - наверно, это пошевелился Зверь.

- Вайка, пойдем, - снова мысленно позвала Юма, а вслух произнесла: До свидания, нам пора, - и тихонько отошла к двери.

Там она оглянулась - Зверь лежал все так же неподвижно, положив огромную голову на лапы, совсем как большой медведь, и даже не заметно было, дышит ли он. И Юма неожиданно для себя пообещала:

- До свидания, мы ещё придем!

Он услышал - в глазах Зверя появились и погасли большие искры. "Приходите", - поняла Юма.

Выйдя в коридор, Юма заметила, что стало гораздо светлее - похоже, там, за окнами, в этом неведомом мире занимался день. Она шла, вся погрузившись в мысли об этом непонятном Звере, и поздно услышала, как Вайка, рыскавший где-то в закоулках дворца, её несколько раз окликнул. Когда она спохватилась, то было уже поздно - нельзя было спрятаться, он стоял у двери и с удивлением разглядывал её - тот высокий и худой человек, что стоял у камина в прошлый раз. Юма оглянулась - убежать? Нет, он, наверное, догонит...

- Ты не Соня, - заговорил наконец незнакомец. В его тоне не было враждебности, только легкое удивление.

- Я Юма, - отвечала она, и голос её слегка дрогнул.

- Юма... - высокий человек чуть подумал и кивнул. - Что ты здесь делаешь, девочка?

- Я... - голос Юмы охрип. - Я иду домой.

Он молча разглядывал её и, наконец, снова кивнул. Он не стал её спрашивать, зачем она пришла, этот человек с усталым и бледным тонким лицом. Произошло невероятное. Он вдруг открыл дверь, посторонился и сделал изящный приглашающий жест - дескать, проходите, барышня. Юма снова оглянулась - нет, не убежать, он так легко двигается и... И - он почему-то не казался ей опасным. Юма храбро прошла к двери мимо него и даже сделала вежливый кивок благодарности. На пороге незнакомец с изящными движениями окликнул ее:

- Юма!

- Да? - она замерла, не зная, чего ожидать.

- Не говори, что ты здесь была, никому. Так надо.

- Да.

- Поклянись этим зверьком, - и человек снова сделал красивое движение рукой, показывая на Вайку, что затаился у стены.

- Да, - обещала Юма.

- Иди, - сказал худой высокий человек.

"Но ведь он не велел мне поклясться, что я сюда больше не приду!" думала Юма, чуть ли не бегом одолевая все эти лестницы и переходы на обратном пути. Они уже не казались Юме такими уж мрачными, она уже уловила: чем-то холодным и бездонным веяло не от них, а с_к_в_о_з_ь них. И только потом, выскочив из коридора в их спальню, Юма сообразила, что так и не разгадала загадки и по-прежнему не знает - ни того, что это за место, ни того, кто этот человек с

его угольно-черным

Зверем.

Лишь однажды рыцарь может оказаться на пути дамы, и в том не его воля. Если же дама желает пройти, а рыцарь преграждает ей путь, он не рыцарь.

Из Книги пажей

7. БАЛ.

ЮМА. ИННА. ЮМА.

- Зверь!

Я вспомнила! Юма!..

- тихо позвала Соня.

Они все укладывались на ночь. Юма одним духом слетела с гамака вниз к постели Сони.

- Наконец-то! Рассказывай!

- Нет, я снова не помню... - обескураженно протянула Соня.

- Ты что, нарочно?!. - Юма даже разозлилась. - Но ты ведь что-то вспомнила!

- Да... Там был Зверь...

- Юма, про что это вы? - хором спрашивали Тиа и Агния, свесившись по своих кроватей вниз.

Юма запнулась - она ведь поклялась, что не будет рассказывать, что была в том месте. Но он ведь не знал, что она была там раньше, значит, про это не считается. Или считается? Все-таки, лучше, если бы Соня сама все вспомнила. И Юма сказала так:

- Я видела, что Соня ночью куда-то ходила. Но она все забыла.

- Нет, я стала вспоминать... только мало... - возразила Соня. - Если бы мне помогли...

- Как?

Соня подумала.

- Вы мне должны все помочь... весь четырехугольник...

- Тогда нам не обойтись без Аглаи, - сказала Тиа.

Юма замялась. Но порывистая Агния побежала к близняшкам и вскоре притащила упирающуюся Аглаю.

- Ну, что тебе от меня надо? - спросила Аглая, скривив губы и исподлобья глядя на Юму.

- Хватит тебе воображать! - накинулись на неё девочки. - Юма тут не при чем, мы должны помочь Соне!

- Ну, если Соне... - уступила упрямица.

Они объяснили ей, в чем дело. Аглая сразу принялась командовать:

- Так, всем надо стать квадратом, Соня - вставай в середку, а ты, Юма, иди на её место, потому что теперь Соня в середине. Да! и скажи своему Вайке, чтобы посмотрел там у дверей, чтобы нам не помешали!

Она кинула мимолетный взгляд торжества на Юму. Юме все это страшно не понравилось, но она не стала задираться - пусть командует хоть кто, лишь бы раскрыть все это.

- Теперь... - Аглая замолчала, не зная, что же теперь. - Теперь мы дожны как-то помочь Соне вспомнить сон.

- Как? - насмешливо спросила Тиа, которой тоже не по душе были замашки Аглаи.

- Не ссорьтесь, девочки, - попросила Соня. - По-моему, вам надо струить на меня тепло.

- Откуда? - деловито поинтересовалась Агния. - Изо лба или из солнышка?

Соня немного подумала.

- Лучше из солнышка.

Она имела в виду, что им следует представлять, как у них из солнечного сплетения исходит луч и устремляется к ней. Они так и сделали. Соня сидела на коврике в середине комнаты, а они крест-накрест от неё на кроватях и струили это тепло. Юма довольно скоро почувствовала, а потом и увидела, как от всех них исходят искристые потоки и соединяются вокруг Сони в светящееся кольцо. Свечение было неярким и как бы размазанным, но все же вполне различимым.

- Так, - медленно произнесла Соня. - Да, я вспомнила... вспоминаю... Я нашла дверь, открыла... Пошла по коридору...

- Куда?

- Во дворец, в зал... Я там уже бывала... Потом... Зверь... Он очень большой, его не видно...

- Почему?

- Он черный... там темно... Но он большой. Я иду мимо... к камину... И... не помню...

- Соня! - прозвучал дружный хор. - Ну, постарайся!

Они изо всех сил струили эти лучи.

- Их двое. Я... Я не знаю, кто они... Но я говорила с ними раньше...

- О чем?

- О... тебе... Они спросили про тебя.

- Про меня? - изумилась Юма.

- Да.

- Что? Что они спросили?

- Н-не знаю... Старый велит забыть.

- Как он выглядит?

- Н-не знаю. Не помню. Он велел забыть...

- А другой?

- Он... моложе. Не помню...

- А что дальше?

- Я иду назад... - рассказывала Соня с закрытыми глазами. - Какие-то огни в коридоре, мало... Дверь, лестница вниз...

Ю-ма-а! - с изумлением протянула Соня. - Ты тоже там, я тебя вижу!

Юма тоже удивилась:

- Как ты могла меня видеть, я же шла сзади и пряталась!

Девочки с изумлением уставились на Юму.

- Ты там тоже была?!.

- Ну что же вы! - упрекнула Юма. - Мы сбили лучи! Теперь Соня уже не вспомнит ничего.

- А я ничего больше и не помню, - тихонько отвечала Соня. - Я пришла и легла спать. А ты подошла и стала спрашивать, что мне снилось. Так во-от почему...

- Юма! - девочки сгорали от любопытства. - Рассказывай! Ты ходила за Соней, да?

- Да, - и Юма все рассказала. Она умолчала только о том, что днем снова была в этом зале.

- Как все это странно... Может, рассказать обо всем? - предложила рассудительная Тиа.

- Только не этой злыдне генеральше! - фыркнула Агния.

- Да! - дружно поддержали девочки. - Только не ей!

- Да, - согласилась Юма, - подождем Инессы.

- Хорошо, но, по-моему, пора позвать сюда двойняшек, - сказала Тиа.

- По-моему, тоже пора, - согласилась Соня, - Мне кажется, восьмиугольником мы смогли бы вспомнить больше.

Агния молнией слетала за близняшками. Они им все рассказали, и в спальне зазвучал возмущенный хор:

- Почему вы нас сразу не позвали? - ругали девочек Юмы близняшки. Вот и Соня говорит, что мы смогли бы увидеть больше!

- Девочки, тихо! - напомнила Юма. - А то ещё генеральша прибежит!

- А тебе, Аглая, стыдно, - шепотом усовестила Альга, близнец Аглаи, ты живешь в нашей комнате, а о нас даже не подумала!

- Ну ничего, зато Юма и Аглая теперь помирились! - заметила Ита, столь же миролюбивая, как её близнец Тиа.

Взгляды всех устремились к ним двоим.

- Да, - сказала Юма. - Аглая, - она подошла и присела рядом на постель, - я очень рада, что мы теперь все вместе. На самом деле ты мне всегда нравилась! Честно. Мир, да? - она взяла её за руку.

Аглая глядела в пол и не отвечала.

- Аглая! - снова поднялся хор. - Ну, как не стыдно!

- Ну, мир! - нехотя уступила строптивица, и Юма от души её обняла.

После этого они все вместе стали рассуждать, как им теперь поступить.

- Если Соне снова приснится этот сон, - предложила Сона, то мы все должны проснуться.

- Как?

- Я попрошу Вайку, - успокоила Юма.

- Я останусь здесь, я ведь близнец Сони, - продолжала Сона, - и последую за ней м_ы_с_л_е_н_н_о. А Юма...

- Да, мы с Вайкой снова её проводим, - согласилась Юма.

- Почему с Вайкой? - Агния была обижена. - Мы все пойдем!

- Ну, конечно! Будет топоту как от стада слонов!

- Тогда я и ты!

- А почему не я? - нахмурилась Аглая.

- Хорошо, я и... - Юма помедлила, - ... Аглая! Ты слишком импульсивная, - кстати припомнила она ученое слово, и Агния надулась.

- И не слова старшим, да? - сказала Аглая. - Пусть это будет нашей тайной!

Все согласились.

Однако ни эту, ни следующую ночь Соня не путешествовала. Юма тоже, хотя ей и хотелось сходить ещё раз к тому странному Зверю. Но было некогда - было много хлопот, через два дня был назчначен бал во дворце принца Антонина. Там собиралась вся Тея, и ни у кого не находилось времени заниматься чем-то еще. Все ждали лишь возвращения принца, и он вернулся как раз накануне бала. С ним был и Туан, и от него Юма узнала, что на балу ожидаются гости - и ведьма Инна из Срединного мира, про которую было столько разговоров, и ещё существа из некоторых других стран. Туан сказал, что кое с кем принц Антонин встречался накануне в Старой крепости, правда, он не знал, о чем они говорили. Инесса тоже вернулась, но она была занята подготовкой к балу, и Юма не успела рассказать ей про Соню и её странное ночное путешествие. Да и у Юмы было полно хлопот - она со всеми девочками тоже должна была быть на балу - конечно, не наравне со взрослыми, а затем, чтобы помогать со всякой мелкой работой. Генеральша уверяла, что это для них поощрение, и вообще-то, в этом она была права - добровольцы из теитян, конечно, сами бы прекрасно со всем справились. А так - у девчонок была возможность посмотреть на все своими глазами, и для того был законный предлог, - ну и, равным образом на балу присутствовали некоторые пажи и оруженосцы.

Ближе к вечеру Туан зашел за ней, и Юма с девочками и кое с кем из пажей пошли во дворец. Надо ли говорить, что такого великолепия она никогда не видела. Хотя они за эту пару дней и наведывались в покои дворца с тем и другим, но тогда ещё ничего нельзя было разглядеть, да и у них были разные занятия. А теперь... Ошеломлена и восхищена была не одна Юма - и её восьмиугольник, хотя и бывал ранее на балах Теи, в один голос говорил, что в этот раз Тапатака превзошла самое себя. Причиной тому были не только ожидавшиеся гости - стране просто надоело жить под зловещей тенью вечной угрозы, а теперь был такой хороший случай, чтобы, как говорится, тряхнуть стариной - а точнее, старым добрым тапатакским волшебством, которому не всегда находилось применение.

Юма не знала этого, а устав праздников Тапатаки, в частности, балов, имел мало общего с тем, как это заведено в иных занудных мирах с их трудным законом. Там, в лучшем случае, властелин собирает или нанимает признанных умельцев - художников, музыкантов, поваров, танцмейстеров и тому подобную публику, чтобы те соорудили ему действо понарядней, позабористей, поцветистей - короче, чтоб все было по-королевски и обязательно лучше, чем у соседей. Само собой, в Тапатаке не занимались такой ерундой, и причина была не в одном волшебстве. Все праздники там устраивались, так сказать, в складчину - каждый делал что-нибудь особенное, то, что именно ему давалось лучше. На этом балу, например, было целое соревнование по части вкусных блюд - и кстати, особенно усердствовали, как ни странно, не госпожи дамы, а господа рыцари - и теперь все они с трепетом ожидали, чье же поварское искусство изумит более всех. Что же до убранства залов и коридоров, то тут каждый клочок стены, пола и потолка был и вовсе нарасхват, и каждый искусник, ясное дело, старался отличиться. Например, в одной из зал, примыкающих к парадному залу, все было изволшеблено так, чтобы у гостей возникало ощущение прогулки по коралловому рифу - все эти пестрые, как бабочки, рыбки, порхающие и по стенам, и в воздухе, и эти кораллы невообразимых оттенков, и прочее, что полагается в морском царстве. А всего через дверь с этим соседствовало действо, совсем иное по образу и настроению: какие-то пурпурно-лиловые горки - тут пол неведомо как оказывался наклоненным, и по нему спиралью закручивались полосы самых немыслимых цветов. Они вращались как карусель, и это не просто так казалось или высвечивалось сверху, - нет, пол крутился вместе с гостями, и это была, надо думать, затея какого-нибудь юного (по тапатакскому счету) искусника, для танцев молодежи с её любовью к головокружению и духозамиранию - а если уж открыть секрет, то это было совместное творение всей школы оруженосцев. Тем не менее, главного, парадного зала ещё никто не видел - он был отдан на волю искусника Ангорда и поэта Кинна Гамма, и теитянам был приготовлен сюрприз.

Но вот стали прибывать гости, собираясь сначала там и сям у дверей парадного зала, подошел назначенный час, эти двери открылись - и замысел двоих искусников предстал воочию. Он был прост и изыскан: снегомузыкальная шкатулка. В самом зале почти не было каких-либо особых перемен, - ну, конечно, к услугам гостей была пара фонтанов с напитками и небольшая рощица фруктовых деревец с нарядными какаду - птицы спрашивали: "Киви хотите?" - и клювом срывали плод с дерева, который, кстати, на вкус оказывался не киви, а плодом самым разным, - как раз тем, какой желали бы попробовать веселящиеся гости, и разумеется, это отгадывание желаний было волшебством самым заурядным, да и куда ему было сравниться с райским уголком для гурманов, что размещался в противоположном конце зала - там были выставлены все кулинарные подвиги, какими удалось блеснуть рыцарям и дамам Теи и Тапатаки.

Нет, тут ничего из ряда вон гостей не ждало - Ангорд и Кинн приложили свое искусство не к убранству зала, а к его, так сказать, наполнению - к воздуху и самое духу праздника. К каждому, кто вступал в зал, кувыркалась и садилась на грудь большая, с ладонь, снежинка - это, естественно, была забота Кинна Гамма, - и само собой, что всем доставались не просто разные снежинки, но такие, что были созвучны его характеру и настроению. Созвучность, нелишне заметить, никак не была иносказанием - каждая снежинка, опять же, была и звучащей, - собственно говоря, она и состояла из музыки какого-либо танца, это было делом искусника Ангорда, а вот как могло такое быть, чтобы музыка могла становиться снежным кристалликом да ещё весь вечер не таять - это уж волшебство Тапатаки и секрет двоих мастеров. Но мало того, на потолке то и дело появлялась огромная, в пол-зала, снежинка она кружилась и медленно опускалась вниз, постепенно уменьшаясь в размерах - и пока она так танцевала, одновременно же исполнялась и музыка того танца, который был в ней заключен - и, конечно, за ночь бала снежинок этих накопилась в воздухе целая метель. Но и это не все - каждый, кто пожелает, мог выбрать ту музыку и тот танец, который ему подходил больше - достаточно было подбросить в воздух свою снежинку, а если танцевала пара, то и им подбирался танец под настроение этих двоих - и чудесным образом, они слышали эту их музыку, а все прочие то, что кому больше нравилось. И получалось, что можно было танцевать в общем или своем танце - никто тут никому не мешал, и можно было даже присоединиться к кому-нибудь, если его танец понравится.

Но и это не все. Гости мало-помалу стали замечать, что буквально взмывают в воздух. С одной стороны, все оставалось по-прежнему - пол, стены, верх-низ, все было видно, все на месте. Но непостижимо как, все ощущали себя и видели других, что они все кружат в воздухе, иные чуть ли не вверх тормашками в самых разных концах зала и в самых невероятных положениях. А если к тому добавить наряды дам и кавалеров и их красоту, если учесть веселый нрав и волшебный дар обитателей Тапатаки, а то есть то, что кто-нибудь нет-нет, да расцвечивал празднество своей импровизацией фантазией или шуткой... В общем, что тут скажешь - бал удался на славу.

Юма со своими девочками наблюдали происходящее кто откуда - в основном, с галереи, оттуда было видней, но то и дело они спускались в зал, чтобы разглядеть что-нибудь ближе или предложить кому-нибудь фант бальной лотереи - надо же им было как-то оправдывать свое присутствие на празднике. Мало-помалу у Юмы возникло одно странное чувство - будто она уже была в этом зале, хотя она и во дворец Антонина попала лишь день тому назад. Она начала вспоминать - и сообразила. Юма срочно разыскала Соню, которая была среди стайки девочек, сбежавшихся, чтобы обменяться своими восторгами и изумлениями. Она отвела её в сторону:

- Соня! Я догадалась - это т_о_т зал! Посмотри хорошенько - ты узнаешь?

- Да нет же, Юма... - начала произносить своим медленным голосом Соня - и задумалась. - Юма, а ты права. То есть, - поправилась она, - я не вспомнила как следует, но я знаю, что это так.

Они переглянулись в удивлении. Ведь это было немыслимо: тут не только не было никакого Зверя, но в этом зале вообще уже несколько недель шли приготовления к балу, и если допустить, что Соня с Юмой ночью попадали сюда, то выглядеть он должен был совсем иначе.

- Соня, ты что-нибудь понимаешь?

Соня отрицающе затрясла головой. А Юма меж тем заметила Туана - он приветственно махал ей рукой. Паж стоял подле принца Антонина, беседующего в кружке гостей с какой-то рыжей девушкой.

- Это она! - показала подошедшая Аглая. С ней были Агния и Альга.

- Кто?

- Инна! Та ведьма из Алитайи, друг Антонина.

- Ой, давайте спустимся! - оживилась Юма.

- Как-то неудобно, к самому принцу... - возразила Соня.

- А что? Предложим фанты... - и Юма осеклась. Она разглядела одного из теитян, разговаривающего с Антонином. Старик с бородой - тот самый, что...

- Девочки! - жарким шепотом произнесла Юма. - Кто это? Тот старик, с Антонином?

- А... Это Мэйтир.

- Мэйтир? Правда, Мэйтир? - Юма уставилась на них.

- Можешь мне поверить, - фыркнула Аглая. - Ты что, не видела Мэйтира?

- Нет! Девочки, - Юма перешла на шепот, - это он! Тот старик, что я видела в том темном зале, где была Соня!

Теперь они вытаращились на нее, на минуту забыв даже о празднике.

- Он, он! Я хорошо видела!

- Это очень странно. Надо будет сказать Инессе, - заметила Соня.

- Нет! - Юма чуть не закричала. - Нет!.. не сейчас... после. Вдруг тут какая-то ошибка? Нам самим надо сначала разобраться.

- Как?

- Ну... можно сходить по тому ходу. Я... - Юма чуть не проговорилась, - я сама пойду!

- Я с тобой! - вызвалась Агния.

- А ты сможешь туда попасть? - с сомнением спросила Альга.

- Да, смогу! Я помню, где дверь! Только пока никому ни слова. Хорошо? Девочки!

- Да, Юма права, - решила Соня. - Не надо пока рассказывать.

Аглая пожала плечами.

- Смотрите! - меж тем позвала Агния, моментально откликающаяся на все вокруг. - Вон там ещё гостья! Идет к принцу. Ой, какая у неё прическа пламя вокруг головы... Мне нравится!

- А мне нет, - возразила Аглая. - По-моему, претенциозно. Кстати, я видела ещё одного гостя бала. Какой-то мальчишка, говорят, король. Между прочим, в юбке, представляете?

- Он не мальчишка, - поправила Агния, - просто низенький. Девочки! Посмотрите, кто к ней подходит! Нет, не к той фее, к Инне! Он приглашает её на танец!

- А кто это? - спросила Юма.

- Это рыцарь Ингорд. Ой, как я ей завидую! Ингорд...

Девочки, я его

обожаю!

- Это

один из наших

лучших рыцарей, - тихонько подсказала Дора на ухо Инне, а принц Антонин повторил это вслух:

- С твоего позволения, дорогая Инна - рыцарь Ингорд. Для меня это редкое удовольствие, познакомить тебя с лучшим из наших воителей. Разумеется, не считая генерала Сильвы.

Все немного посмеялись.

- Генерал Сильва - это нечто несравненное, - улыбнулся и рыцарь Ингорд, поклонившись Инне. Он отступил на шаг и спросил:

- Дозволено ли мне будет предложить вниманию дамы несколько строк?

- О, да, - польщенная Инна слегка покраснела - она поняла, что в её честь будут прочтены стихи - вероятно, творение самого Ингорда.

Рыцарь на миг сосредоточился - Инне даже почудилось, будто на миг смолкла музыка и голос Ингорда раздается в полной тишине, как если бы все отложили танцы и ждут его слов - и вот они прозвучали:

Она

пришла в Тапатаку

по снежным ступенькам

и не было камня, что не приветствовал бы её,

не было сердца,

что не назвало б

чудесное имя её

Инна

И вместе с тем как Ингорд произносил - совсем негромко и совершенно без декламации - эти строки, перед взором Инны встало видение - стены древней крепости, где её встретил принц Антонин, и камни, говорящие ей "Добро пожаловать в Тапатаку", и окликающая её дальняя тучка на горизонте близ заходящего солнца, а главное, она увидела саму себя среди этого всего - но как увидела, но какой! - вот уж не обычной, ничем не примечательной молоденькой девушкой, какой она сама себя всегда считала - нет, она ступала по камням Тапатаки как фея, как богиня - да почему как? - она и была такой, желанная гостья волшебной страны, - такой открыло Инну виденье рыцаря Ингорда всем слышавшим его строки, - и ко всему, хотя это и не прозвучало в словах, всем, кто их слышал, предстала и та удивительная птица-смертник она слетела с неба, как это и было тогда, в первый приход Инны в Тапатаку, но по воле Ингорда теперь это было соединено с чудесным образом Инны, - как бы подразумевалось, что и птица загадочно связана с её появлением - так это _молчалось_ в тишине, наступившей после звучания стихов.

- О, - это было все, что могла выговорить Инна. - В Тапатаке так принято приглашать на танец?

Последовал общий обмен взглядами. Антонин одобрительно подмигнул:

- Инна, похоже, ты даришь новую традицию нашим балам. Вот увидишь - к концу бала рыцари только так и будут приглашать дам на танец.

- Но все-таки, - заметила Дора, - твоя птица-смертник, Ингорд, это уже преувеличение.

- Я так увидел, - серьезно возразил рыцарь Ингорд - и они с Инной отправились танцевать.

Две их снежинки - Инны и Ингорда - были подброшены и выводили мелодию у них над головами, а танец, вопреки опасениям Инны, получался сам собой без малейшего затруднения. Она не была сильна по части хореографии, но на волшебном балу волшебной страны этого и не требовалось, здесь никто не танцевал г_о_т_о_в_ы_х танцев - тело двигалось так, как чувствовало сердце, а что оно чувствовало, то жило и в музыке. И конечно, их танец был танцем знакомства - за все время они перебросились немногими словами, и не потому что Инне не о чем было спросить, а потому что в самом этом танце она узнавала об Ингорде нечто более важное, что никогда не раскрыли бы самые полные ответы на самые умные вопросы.

Затем Ингорд отвел её обратно к кружку принца Антонина, поблагодарил за танец и после небольшой заминки спросил:

- Позволит ли прекрасная дама узнать - как имя вашего рыцаря?

Инна пришла в замешательство. Она оглянулась на Антонина, но он чуть заметно качнул головой - нет, а Дора мысленно подсказала:

- Нет-нет! Антонин - это иное, он твой друг.

И тогда Инна ответила просто:

- Я не могу это сделать, Ингорд - у меня нет рыцаря.

- Нет рыцаря? - изумление Ингорда длилось самый ничтожный миг - и не колеблясь ни мигом дольше, он заявил ошеломленной Инне: - В таком случае, могу ли я предложить свое имя и меч? Могу ли я стать вашим рыцарем, Инна?

Инна думала лишь самый малый миг. Она не знала, что это означает, по-тапатакски, и чуточку смутилась - а годится ли она сама на роль прекрасной дамы, кто знает, что это за собой влечет... Но тотчас ей стало стыдно, её девчоночья слабость, а уж по совести, так дамское кривляние тут были совсем не к месту, - на такой по-рыцарски открытый вопрос подобало отвечать просто и столь же открыто.

- Да, рыцарь Ингорд, я приму это с радостью, - отвечала Инна.

Лицо Ингорда просияло. Инне вдруг захотелось подарить ему что-нибудь, какой-нибудь знак, хоть цветок какой-нибудь, что ли - но у неё совершенно ничего не было, никакой дамской безделицы - но сжав от расстройства кулачок, она ощутила укол и взглянув вниз увидела, что сжимает прекрасную белую розу. "Вот", - подумала Инна - и протянула цветок рыцарю Ингорду. Ингорд поцеловал ей руку и прикрепил розу себе на грудь, рядом с Кинн-Гаммовской снежинкой, а затем поклонился и отошел.

- Ингорд - рыцарь Инны, - в изумлении потрясла головой Дора. - Просто с ума сойти!

- Может, мне кто-нибудь объяснит, что все это значит? - спросила Инна, взволнованная и немного смущенная всем произошедшим. - Что я теперь должна делать?

- Не так ты, как Ингорд, - успокоил Антонин. - Это он должен совершать подвиги во славу прекрасной Инны. Тебе надо это только принимать и вдохновлять его. И само собой, в случае всякой опасности он придет на защиту своей дамы, это даже не долг, это его судьба. Помнишь, при моем первом визите ты приняла меня за ангела-хранителя? Так вот, Ингорд теперь будет как бы немножко...

- Оставь в покое ангелов, Антонин. Ингорд теперь будет рыцарем Инны, не как бы и не немножко, - спокойно поправила подошедшая Инесса. - Не сбивай её с толку своими прикольчиками. Если рыцарь служит даме, то это на всю жизнь и очень серьезно. И тебе, Инна, придется теперь принимать его подвиги или даже его ошибки.

Инна не поняла:

- А он их что - отдает?

- Ну да, конечно.

- А... зачем?

- Таков его путь.

- Путь куда?

- Как у королей - к последнему путешествию. Только короли открывают эту дверь, ведя Тапатаку, а путь рыцаря - в служении даме.

Инна оглядела веселящиеся пары и поинтересовалась:

- А часто так происходит или... - она не договорила, имея в виду "меня так отличили".

На лицах теитян показались невольные улыбки.

- Нет, не или, - мягко ответила Дора. - Не знаю, как у вас в Срединном мире, а в Тапатаке у каждой дамы есть рыцарь. Почти у каждой. На то она и дама.

- А... Ну, а почему же тогда Ингорд... почему у него не было дамы?

- Потому что его избранница отклонила эту высокую честь, - с невозмутимым лицом произнесла Инесса, и Инна сразу догадалась, кто была эта избранница. Она взглянула на Антонина, что Инесса, конечно же, сразу заметила: - Нет, не по той причине, что ты подумала, а совсем по другой. Рыцарство такого воина как Ингорд с благодарностью приняла бы любая дама. Но у той дамы уже был рыцарь. Тайный.

- О котором никто кроме нее... А, - Инна поняла.

Инесса не стала говорить, что именно дама дает рыцарю знак, открывающий его последнюю дверь, и освобождает его от служения в_с_я_к_о_г_о служения. Но Инна сама догадалась, что здесь подразумевается что-нибудь такое. Она вдруг вспомнила недавнее гадание, слова бабы Вари: "...новый друг. Как его - Игорь, что ли? Уж истинно рыцарь". Невероятно, земная гадалка оказалась права!

- А знаете, - сказала Инна, - мне ведь это предсказывали!

Она рассказала про гадание.

- Значит, разных глупостей у прекрасной дамы Инны будет много? спросил, посмеиваясь, принц Антонин. - Ну, я бы это мог предсказать безо всякого гадания!

- Ох, Антонин... Мне это ну ни капельки не смешно! - Инна даже чуть-чуть обиделась.

- Я и не смеюсь, просто сегодня у нас бал, и все подальше отодвинули все глупости и серьезности, - отвечал принц Антонин как ни в чем не бывало. - Знаешь что, милая Инна? По-моему, нам пора станцевать!

- Вот это с удовольствием, - приняла Инна.

Они танцевали - конечно же, в совсем другом танце, нежели с Ингордом, но, конечно же, тоже прекрасном и упоительном, и это хоть и не был танец знакомства, ведь Инна и Антонин друг друга уже немного знали, но не был и обычный танец дамы и кавалера, - иная, не та, что между рыцарем и его дамой, а была у них связь, был свой танец - да и в конце концов, как может быть обычным танец, когда он происходит меж девушкой из одного мира и принцем из другого?

Когда их танец завершился, они очутились совсем в другом месте зала. Оказывается, за ними наблюдали - весь зал им рукоплескал. Принц Антонин, а с ним и Инна раскланялись, и он повел её к своему кружку. По пути принц Антонин говорил:

- Милая Инночка, я вовсе не смеюсь над твоими предсказаниями. Наоборот, я полагаю, тебе надо отнестись к ним внимательно. Просто на балу полагается выкинуть все из головы и повеселиться. У меня, между прочим, тоже хватает разных неожиданностей. Девочки Инессы сообщили ей такое, что я чуть не подавился оранжадом. Она мне только что рассказала.

- Что-то я не видела, чтобы вы... - и Инна сообразила.

- Да, мы беседовали мысленно, - кивнул принц Антонин. - Зачем отвлекать других ради этих скучных материй?

Они подошли к середине зала, и Инна заметила среди прочих ещё одно незнакомое лицо, женщину с необычными волосами - так и казалось, что это не волосы, а языки пламени, они плясали вокруг её головы, отбрасывая на лицо самую причудливую светотень.

- А, кстати! - оживился Антонин. - Вот удачный случай познакомить сразу двоих моих дальних гостей. Знакомьтесь, дамы. Это Инна, а это...

- Нюра, - фыркнув, вставила Инна, снова вспомнив гадание бабы Вари.

- Почему Нюра? - удивилась иноземная фея. - Меня зовут Найра, фея Рыжей Луны. Я о тебе уже слышала, Инна.

Она окинула её оценивающим взглядом и пошутила довольно дружелюбно:

- Из троих рыжух - она имела в виду Инну, Инессу и себя - я самая заметная.

- Из-за этого костра на голове? - спросила Инесса неожиданно колко.

- Нет, не из-за прически. Просто я самая высокая! - она захохотала весело, но не слишком-то мелодично. Найра действительно была выше их на целую голову.

"Неужели эта женщина тоже назначена мне в подруги?" - удивлялась про себя Инна. Одно предсказание уже сбылось, но, с другой стороны, в этой фее Рыжей Луны она находила мало такого, что могло бы их сделать друзьями. А Найра болтала, будто не замечала некоторого холодка со стороны теитян:

- Твой бал, Антонин, это нечто несравненное. Нам всем надо у вас поучиться. Я у тебя определенно в долгу, принц Антонин. Не возражаешь, если я приглашу тебя в одно совершенно очаровательное местечко?

- Там тоже будет бал? - поинтересовалась Инна.

Найра засмеялась.

- Ну, стану я позориться, приглашая принца Тапатаки на наше акамарское недоразумение! Это после теитянского бала! Нет, это не бал, но обещаю, что будет не скучно. Кстати, это по соседству, в одном мире неподалеку. Инесса, тебя я, конечно же, тоже приглашаю. И тебя, Инна, если ты не против...

- Осторожней, - прозвучал внутри неё голос Антонина.

- Ну... - протянула Инна. - Я не знаю... Разве что вместе с принцем Антонином.

- Отлично, значит, я за тобой зайду! - подхватила Найра, а теитяне переглянулись - с неудовольствием, как показалось Инне.

- Может, ты и кудесника Тха пригласишь заодно? - Инесса кивком головы указала в сторону какого-то пузатого бородача в нелепых одеяниях, экстравагантных даже для тапатакского бала.

Найра скорчила гримаску отвращения:

- Этого Дюгоня-Слона? Его я приглашу разве что на дуэль.

- Тапатака - это нейтральная территория, Найра, - смеясь напомнил принц Антонин. - Миры Найры и Тха в раздоре, - пояснил он для Инны. - И кстати, не назови случаем почтенного кудесника Тха Дюгонем-Слоном. Он Носорог-Морж.

- А, - отвечала Инна, с интересом всматриваясь в экзотическую фигуру кудесника. - А я-то все думала, зачем у него на лбу этот колпак! А это, оказывается, рог! А эти клыки до шеи, они настоящие?

- Советую спросить об этом Тха, - с какой-то хищной усмешкой произнесла Найра.

- Не вздумай, это оскорбление! - предостерег Антонин, а Инесса обратилась к Найре:

- Дорогая, может тебе стряхнуть избыток воинственности в танце? Например, потанцевать с нашим генералом Сильвой? У него как раз кончается танец.

- А это мысль! - воодушевилась Найра. - А то эти ваши бальные танцы для меня слишком галантны. Ну, где ваш генерал?

Инесса мизинчиком показала в сторону пары, рыцаря и дамы, довольно крупной по теитянским меркам, но двигающейся очень стремительно и гибко. Инна посмотрела на них и несколько удивилась: в наружности рыцаря не было ничего примечательного, и оставалось непонятно, почему он удостоился такого звания. Вот Ингорду бы это подошло гораздо больше... Меж тем кавалер закрутил свою даму в заключительном волчке, это было наподобие вращения в фигурном катании, и танец кончился. Туан подошел к даме и что-то сказал очевидно, передал приглашение принца Антонина. Дама приблизилась, и Инесса сообщила:

- Сильва, с тобой хотел бы потанцевать один из наших гостей.

Только тут до Инны дошло, что генерал Сильва - дама. Она взглянула на неё внимательней и почему-то решила, что вот ей-то это подходит.

- Рада видеть тебя, Инночка, - меж тем кивнула генерал Сильва. - Много о тебе слышала. Конечно же, это не тебе вздумалось потанцевать с дамой?

- О нет, не ей, - возразила Найра, улыбаясь во весь рот. - Это мне. Я тоже гость Тапатаки.

- Это Найра, - представил Антонин. - Ну, дамы, прошу только - в пределах приличий. У нас праздник.

- В таком случае, подойдет танец с колокольчиками, - согласна, Найра? - предложила Сильва.

Они смерили друг друга взглядами в упор, и Инна поняла, что этот танец будет поединком. Впрочем, все было, как и попросил принц Антонин, выдержано в духе праздничного веселья. Дамам вручили по колокольчику, чуть больше того, что подарил Инне Антонин. Они подбросили в воздух свои снежинки и танец - или поединок - начался. Состязание состояло в том, чтобы заставить прозвенеть колокольчик партнера - или соперника - и уберечь свой в безмолвии. Единоборство не было столь уж диковинным, нечто подобное Инна, кажется, видела в разных фильмах про карате. Но особенность была в том, что здесь танцующие могли, по воле волшебства бала, а может, и собственной, двигаться прямо в воздухе и в любую сторону, будто находились в невесомости.

Впрочем, поначалу они вообще не двигались, держали в руке - Сильва в правой, а Найра в левой - свои колокольчики и выжидающе смотрели друг на друга. А затем начались такие пируэты, выпады и прыжки, что у Инны зарябило в глазах. Она только диву давалась, как они умудрялись при такой пляске сохранять свои колокольчики в полной неподвижности. А может, они и сдвигали их - но, стало быть, с такой плавностью и точностью, что язычок не задевал пластинки и не звенел. Инна уже не успевала следить за этими дамами-воительницами, но вдруг этот вихрь движений остановился, Сильва и Найра, как в начале танца, замерли друг против друга с колокольчиками в руках - и - колокольчик Найры ясно звякнул.

- Блестяще!

- Великолепный танец!

Зазвучали возгласы одобрения, и вот дамам рукоплескал весь зал, за исключением тех, кто был занят своим собственным танцем настолько, что уже не отвлекался на подобные пустяки. Сильва, смеясь, обняла за плечи Найру и что-то ей говорила. Найра, похоже, нисколько не рассердилась. Она вернулась к Антонину вместе с Сильвой и шутливо жаловалась:

- Это такая хитрюга! Ни за что бы не подумала! Нет, вы видели, как она меня обманула? Это не генерал, а целый маршал! Куда уж тут выстоять слабой женщине!

Сильва смеялась.

- О, это ещё что! На выпускных испытаниях она обвела вокруг пальца целую школу оруженосцев! - отвечал довольный Антонин. - Причем, вместе с мастерами школы.

- Да? Ну, ну, расскажите, - потребовала Найра.

Тем временем к ним приблизился улыбающийся кудесник Тха.

- Мои поздравления, несравненная Найра! Великолепная победа!

- Я проиграла, Муфлон-Тюлень, и ты это прекрасно знаешь, - отрезала Найра.

- Проиграла? Не может быть! - деланно удивился кудесник. - Наверняка это дальновидный дипломатический ход. Признайся, ты просто поддалась.

- Ну, началось! - обронила Инесса. - Если их не остановить, эта перепалка продлится до конца бала. Инна, на тебя вся надежда - пригласи Тха на танец. Почтенный Тха! - окликнула она кудесника. - Как насчет того, чтобы пройтись в танце с самой юной из дам этого бала? Знакомьтесь, это Инна!

- Приглашаю вас, почтенный, - Инна слегка запнулась, но вовремя вспомнила, - Носорог-Морж! - и она сделала книксен с изяществом, которого сама от себя не ожидала.

- Ну, зачем так официально, - расплылся в улыбке чародей. - Можно просто - Тха. Что ж, если только прелестная юность не боится, что неуклюжая старость отдавит ей все ноги...

Но танцевал он, конечно же, отменно - хотя в манере столь же экзотичной, что и его наряд - подпрыгивая и резко выкрикивая что-то бравурное. Но снежиночной магией Ангорда и Кинна Гамма танец Инны был приноровлен ко всем этим лихим выкрикам и подскокам, так что она не испытывала больших сложностей и даже сама раззадорилась и под конец танца сделала с помощью кудесника лихое сальто. Странным образом, этот толстый и, по всему, язвительный волшебник казался ей ближе и добрее Найры с её открытостью и дружелюбием. Он совершенно не пугал Инну, она даже осмелилась спросить насчет клыков, и Тха ничуть и не оскорбился.

- О! - ухмыльнулся кудесник. - Это тонкая штучка, мои моржовые бивни. Усомниться в том, настоящие ли они, это все равно что подвергнуть сомнению мою квалификацию волшебника. То же самое, что оспорить родовитость какого-нибудь герцога - вы понимаете, что будет, если назвать его незаконнорожденным, да? Но вам, милая Инна, я скажу откровенно. Конечно же, как только я сумел их вырастить, то сразу понял, до чего это неудобно, и с тех пор обхожусь без них. Это накладные, так сказать, парадные. Хотя, если вам угодно, я за пару минут выращу настоящие бивни - хотите?

- О нет, нет! А рог?

Кудесник наклонился и произнес таинственным шепотом:

- Давно спилен и истолчен на волшебный порошок. Но т-с-с!

Инна смеялась.

А потом все слилось в какой-то феерический калейдоскоп. Инна танцевала с искусником Ангордом, братом Ингорда, Инна танцевала с Даттой и мастером школы оруженосцев, рыцарем Шу, только что прибывшими из дозора, Инна танцевала с Кинном Гаммом, у них получилось что-то наподобие снежного вальса, Инна расхрабрилась и пригласила на танец самого Мэйтира, старик был сильно польщен и прошелся с ней разок вдоль зала к удовольствию всех гостей, а она рассказала ему историю про столицу Дании Амстердам, и Мэйтир одобрительно посмеялся. А чего ещё только не было кроме танцев, с кем только её ни познакомили и чем только ни удивляли! Какие-то Инессины девочки уговорили её п_о_т_о_м заглянуть к ним и дать урок, и Инна опрометчиво согласилась, так и не вспомнив после, урок чего и когда она обещала; оруженосцы затащили её на какие-то спиральные горки, и она лихо отплясала незатейливый рок-н-рольчик к восторгу молодежи. А лакомства, а конкурс десертов, - к непритворному огорчению Мэйтира его знаменитый торт занял только третье место, пропустив вперед салат какой-то из фей и пирожное богатыря Датты, к вящему ликованию последнего. А лотерея фантов, что состоялась в конце бала! Сказать, что Инна валилась с ног в конце этой бесконечной ночи - значит ничего не сказать, и если бы не тапатакские прохладительные напитки, а они бодрили что купание в снегу, Инна бы, конечно же, уснула посреди какого-нибудь танца несмотря на все свое восхищение балом, а то есть - оказалась бы дома в своей скучной постели и, конечно же, умирала бы потом всю жизнь от досады.

И все-таки, среди всего этого веселья и упоения одно из бесчисленных знакомств поразило её как никакое другое. Это произошло, когда она у одного из столиков отпаивалась лимонадом - если, конечно, такое название годилось для напитка с _непередаваемым_ вкусом. Краем глаза она заметила слева от себя невысокую фигурку в юбке, даже ей, малявке, она была лишь по пояс, и поначалу Инна решила, что это кто-нибудь из воспитанниц Инессы, потом заметила бакенбарды и черную бороду, и решила... нет, не она решила обладатель бакенбард сам к ней обратился с приветствием:

- Доброй ночи, барышня. Наконец-то двоих земляков свело вместе.

- А... - начала она недоуменно.

- Я - король маленького народа, Инна. Я тоже с Земли.

- Да-а-а?.. - спохватившись, она грациозно присела. - Рада знакомству, ваше величество.

- Можно и Джек. - Король Джек показал на юбку и объяснил: - Я шотландец.

- Да-а?.. А что... А как...

- О, это долгая история, как и почему я оказался на этом балу, отмахнулся он с поистине королевской небрежностью. - Поговорим как-нибудь после. Дома. Я надеюсь. Да! - король Джек уже пошел прочь и обернулся. Инна, а ты уже поговорила с Антонином насчет того дела?

- Какого дела?

- Тапатаке нужна твоя помощь, - коротко ответил король маленького народа - и как сквозь землю провалился.

А Инна, к своему стыду, только сейчас вспомнила, что ещё до бала твердо намерилась поговорить с Антонином именно об этом. Но она не то чтобы забыла - она просто закружилась, а сейчас уж отложила разговор до конца бала. Она думала, как это сделать лучше, и решила просто: попросила Антонина проводить её до дому.

Под руку с ним она прошла по все тем же снежным ступенькам до самого окна в башенке своей квартиры. Они стояли близ него, и Инна на прощание ещё вслушивалась в звуки бала, музыку очередного танца, невероятным образом продолжавшую доноситься аж вот досюда. Он спрашивал её о впечатлениях, о бале, о новых знакомствах, со всегдашней своей веселостью и галантностью. А она наконец спросила:

- Антонин, у меня один вопрос. Я знаю, Тапатака в опасности, мы говорили раньше. Я подумала - может быть, я чем-нибудь могу помочь?

Антонин не удивился.

- Да, - отвечал он, - можешь. По крайней мере, можешь попробовать.

- Что я должна делать?

- Застрелить наповал трехголового дракона.

Какой-то миг Инна готова была поверить и в это, но его глаза чуть блеснули - Антонин снова её подкалывал.

- Из пушки? - иронично спросила Инна, решив на этот раз не пилить его за вечные шуточки.

Они посмеялись, и Антонин заговорил чуть серьезней:

- Понимаешь, было бы очень неплохо найти в вашем городе одного художника.

- Какого?

- В том и сложность, что мы сами этого не знаем,

развел руками принц

Антонин.

- Не

знаю, наверное, насчет

того твоего художника, - отвечала Тиа на вопрос Юмы - она только что передала, что Инесса хочет её видеть.

Был вечер следующего дня после бала, с утра до полудня все они отсыпались, хотя генерал Сильва на прощание их стыдила за это - по её словам выходило, что после такого бала положено неделю не спать от радости, и она-де лично сделала такой глоток живительного веселья, что сможет три ночи кряду не смыкать глаз в самом глухом дозоре - обходить каковые она и отбыла, на что кто-то из девчонок тихонько заметил: "Давно пора".

Юма так была рада возвращению Инессы, что побежала бегом.

- Инесса, ты звала меня? - выпалила она ещё с порога.

Ее наставница была как-то особо серьезна. Причину Юма узнала быстро фея сразу же спросила:

- Юма, что там у вас за ночные путешествия с Соней?

- Мы... Ночью меня разбудил Вайка, - и Юма рассказала все от начала до конца.

- Ты говорила генералу Сильве?

- Нет. Мы, - Юма объяснила, что они решили разобраться сами, а то вдруг Соне попадет от генеральши.

Инесса только покачала головой.

- Я нарочно оставила с вами лучшую из воителей Тапатаки, чтобы вас было кому уберечь, если что. И пожалуйста.

- Но, Инесса, ничего же такого не произошло, мы вообще подумали, что это просто сон! - огорченная, что подвела милую Инессочку, Юма пыталась оправдаться.

- А почему ты не сообщила обо всем мне, Юма? - Инесса явно была недовольна.

- Но, Инессочка, тебя же не было!

- Почему же, на балу я была, - возразила фея.

- Но мы не могли к тебе подступиться, был же бал!

- Однако Аглая смогла, - упрекнула Инесса.

Юма опустила голову. Ей было не до Аглаи - и все же, она невольно подумала, что та её выдала нарочно.

- Ты не виновата, - сказал Инесса несколько мягче, - но ты все же ошиблась. Все это очень серьезно. А очень может быть, и опасно. Зал, что ты видела, скорее всего, в замке Северина. Поэтому он и показался тебе знакомым. Ведь дворец Антонина точно тот же, что там, на покинутой нами родине. Ты уже знаешь о нашем исходе?

Юма кивнула.

- Хотя совершенно непонятно, как вы туда могли попасть. И попросту невероятно, чтобы там оказался Мэйтир. Юма, ты хорошо его разглядела?

- Да.

- Ладно, пока никому не рассказывай. Завтра Большой совет, тогда поговорим и об этом. Да! Этот Зверь - ты знаешь, что он такое?

И Инесса объяснила Юме про Зверя - он был ключом Теи к Нимриту, бездне - и сам был этой бездной в непостижимо колдовском смысле.

- А мне показалось, что ему скучно и одиноко, - сказала Юма.

- Северину?

- Нет, Зверю.

- Зверю?!. - Инесса внимательно на неё посмотрела. - Юма, ты ничего больше не хочешь мне рассказать?

Юма виновато посмотрела фее в глаза.

- Я обещала...

Инесса смотрела на неё долгим, каким-то особенным и волшебным взглядом и наконец легонько вздохнула.

- Угу. Ну что же, раз обещала. Может быть, на сей раз ошибку делаю я, но... Я на тебя полагаюсь, Юма. Ты ведь такая умница.

Юма прижалась к её руке. Она шла к себе в спальню и сначала хотела все рассказать девочкам, но потом решила поговорить с Аглаей с глазу на глаз. Но девочки уже все знали - Аглая сама проболталась Альге. Теперь она сидела на своей прежней постели, в спальне Юмы, и ревела под отчужденными взглядами Юминого четырехугольника. За стеной у близняшек слышался какой-то спор, и вдруг в комнату вошла Инга и кинула Аглае сверток с её простыней и подушкой.

- Как тебе не стыдно, Аглая! - возмущенно воскликнула она. - Это же была наша тайна. Сама же говорила, чтобы мы никому не рассказывали, а потом наябедничала! А ещё жила в нашей комнате!

- Я... - Аглая всхлипывала. - Я не нарочно... Я не подумала...

- Девочки, - попросила Юма, - мне надо поговорить с Аглаей. Одной. Я потом позову.

Она присела рядом с Аглаей. Девочки вышли, вполголоса называя ту ябедой и выскочкой. Но Юма поняла, что дело не в этом - Аглая так поступила не затем, чтобы навредить Юме, а потому что хотела привлечь внимание Инессы. Юма ведь тоже чувствовала нечто похожее, когда поселилась со всеми вместе: в их лесном домике ей казалось, что милая Инессочка - только её, а тут вдруг столько других девочек. Во всем этом Юма сама призналась Аглае. Мало-помалу та успокоилась, перестала реветь, и они поговорили обо всем.

- Инесса сказала, что восьмиугольник можно покинуть, - сказала Юма. Если я тебе так не нравлюсь, то...

- Нет, я не хочу, я привыкла! - испугалась Аглая.

- Наверное, из меня плохая юма, я вас не умею вести, - вздохнула Юма. - Может быть, это мне надо уйти из серединки.

Аглая пристально на неё посмотрела.

- Ты это серьезно, Юма?

- У меня ничего не получается.

- Ну да! - и к удивлению Юмы, Аглая стала убеждать её, что все наоборот.

- Нет, давай все-таки спросим девочек, - сказала наконец Юма. - Но знаешь, Аглая, я не знаю, что они решат, может, я у вас не останусь. Только я все равно заранее хочу с тобой помириться.

- Мы ещё тогда помирились! - горячо воскликнула Аглая. - И... Юмочка, ты на меня не сердишься?

Юма сказала, что не сердится. Но она все-таки позвала остальных девочек и объяснила им, что Аглая просто поторопилась и они с ней помирились.

- Но раз так получилось, - сказала Юма, - нам надо навсегда решить. Инесса сказала, что восьмиугольник ещё можно покинуть. Как вы считаете, Аглае можно с нами остаться?

- А она хочет? - спросила строгая Ита.

- Да, - и Аглая опустила голову.

- Ну, раз так... - запереглядывались девочки. - Мы все друг к другу привыкли...

- Значит, так и будет. И еще, - Юма запнулась и посмотрела на Аглаю.

- Юма хочет уйти из серединки, - тихонько проговорила та. - Она ругает себя, что она плохая водительница.

Поднялся настоящий гвалт. Как ни странно, больше других возмущались близняшки.

- Просто ты хочешь нас бросить! - в конце концов упрекнули они её. Из-за этого своего художника.

- Нет, не хочу, мне с вами очень нравится, - возразила Юма. - Я только не знаю, хотите ли вы, чтобы я была в середке. Потому что вы друг с другом давно, а я...

- Не говори ерунды, Юма, - своим тягучим голосом произнесла умная Соня. - Ты можешь уйти, конечно, если хочешь, но мы сразу тебя приняли, и ты сама знаешь, что ты наша Юма.

- Вот именно! - поддержала Сона, её близняшка. - И еще, это несправедливо, что ты ночуешь у молочных сестер, мы тоже твой четырехугольник.

- Да! - дружно поддержала так называемая правая половина.

- Это вы наши молочные сестры, а не мы! - возмутилась Агния, и закипел жаркий спор - на сей раз о том, кто из них прима, а кто - втора, а стало быть, с кем должна быть в комнате Юма.

- Все, все, замолчали! - Юма кое-как их успокоила. - Мне что теперь гамак каждую ночь из комнаты в комнату перевешивать? Чтобы я всем поровну доставалась?

На это практичная Тиа предложила:

- А зачем перевешивать? В доме несколько больших комнат. Попроси Инессу, наверное, она разрешит занять одну. Поселимся все вместе.

Они это сделали в тот же вечер - и до полночи перетаскивали свои кровати и постели. Юма снова разместилась в гамаке у окна, но теперь постель ближе к ней заняла Аглая. А Юма объявила на ночь свое решение:

- Я решила брать пример с генерала Сильвы. Раз вы все согласны, что я Юма, то поблажек не ждите. Устрою вам веселенькую жизнь.

- Что, фехтовать заставишь? - фыркнула Агния. - Я не против! Пошлем вызов школе пажей.

- Нет, хуже. Теперь, - злорадно объявила Юма, - каждая по очереди будет в середке! Узнаете почем жизнь командира. А я вечером буду разбирать ваши упущения.

Все хихикали, но Юма не думала шутить - уже наутро она собиралась, как выражалась любящая взрослые слова Аглая, ввести такое нововведение.

А утром уже после завтрака их с Соней позвали на Большой совет во дворец Антонина. Там были почти все, кто учил девочек Юмы и пажей, и ещё несколько фей и магов, которых Юма не знала. Они с Соней рассказали все, что сумели вспомнить, и в зале - том самом, где был бал, воцарилась тишина.

- М-м-да... - протянул наконец Мэйтир. - Какой интересный сон. Есть о чем подумать, знаете ли...

- Я пока что ничего не понимаю, - заявил Антонин. - Девочки, вы уверены насчет зала? Что он тот же самый?

- Да, - отвечала Юма. - Особенно теперь, а то на балу все было так необычно. Вот там на галерее я стояла и смотрела оттуда.

- А я, - сказала Соня, - входила через ту дверь.

Взрослые обменялись озадаченными взглядами.

- Юма, но там нет никакого подземного хода, - заметила Дора. - А ну-ка, покажите, какой дорогой вы шли.

Они поднялись на галерею, и девочки без труда нашли дверь, какой они на неё входили. Юма стала спускаться по лестнице - и растерялась.

- Вон тут начинался коридор... Он куда-то делся.

- Да, - согласилась Соня. - Да, я вспомнила. Коридор.

- Юма, тут нет хода. И двери нет, - пожал плечами Антонин. - Уж я бы знал.

- Да, - своим протяжным голосом возразила Соня. - А если это заколдованный ход.

- Но тут нет и д_в_е_р_и, - мягко ответила Дора. - Уж можете мне поверить, я все же привратник Тапатаки.

- Мэйтир, а ты что скажешь? - спросил Антонин. - Может быть, когда-нибудь раньше был ход? При короле - ну, тебе лучше знать каком?

- М-м, - кивнул Мэйтир. - Когда-то был. Я, правда, не помню точно, где именно. Дворец перестраивали, знаете ли, несколько раз, да-с... Но, помнится, он соединял дворец короля и дом собраний Теи... К дому Инессы, во всяком случае, он никогда не вел. Но это, по-моему не так уж важно. Понятно, во всяком случае, что девочки побывали не в этом дворце.

- То есть у Северина?

- Ну да, раз уж они обе говорят про Зверя.

- А зачем бы Северину это понадобилось? - спросил Кинн Гамм. - Ты сказала, Соня, что он расспрашивал тебя о...

- О Юме.

- А больше ни о чем?

Соня поколебалась.

- Я не помню.

- Не понимаю, зачем бы Северину понадобилось что-то знать о Юме, проговорила Инесса. - Какое ему вообще дело до Теи?

- Вот на это я знаю ответ, - произнес принц Антонин. - Северин сам объяснил мне. Я виделся с ним вчера. Точнее, он сам разыскал меня. Я ещё не успел поведать это Совету.

Даже самые закаленные рыцари Большого совета не удержались от возгласов удивления.

- А что ему нужно?

- Оказывается, он ещё не считает наш спор разрешенным, - отвечал Антонин. - Он говорит, что распря, в которую нас могут втянуть, обойдется Тапатаке дороже, чем его помощь.

- Ах, вот как, помощь! - язвительно воскликнула генерал Сильва. - И что же он за неё хочет?

- Давайте сначала завершим с нашими путешественницами, - напомнил Антонин. - Ты ведь что-то хотел сказать, Мэйтир?

- Ну, меня больше всего интересует моя собственная роль в этой истории, знаете ли, - отозвался главный советник. - Ты сказала, Соня, что вместе с Северином... э... был я?

- Нет, - возразила Соня. - Я не помню. Это Юма так говорит.

- Да, я видела, - смущенно, но твердо подтвердила Юма.

- Ах, вот как! М-да... А ты, Соня, это помнишь?

- Он велел мне забыть, - отвечала Соня и на глазах побледнела.

- Заклятие, - негромко произнес кто-то.

- Ну, с этим я берусь справиться, да... - задумчиво произнес Мэйтир. Если допустить, что я участвовал в том сне, то свое-то заклятие... Подойди-ка ближе, Соня.

Он воздел над её головой руки и что-то пробормотал. Соня смотрела на него с каким-то испугом и ничего не говорила. Мэйтир нахмурился. Он вычертил рукой какую-то замысловатую фигуру в воздухе над Соней и повелительно возгласил:

- Да сгинут чары, наложенные на неё моей или всякой иной злой волей!

Соня побледнела как мел, вскрикнула - и вдруг грохнулась прямо на пол. Она ударилась бы, не подхвати её богатырь Датта в молниеносном прыжке, Юма никак бы не предположила, что этот великан может быть так проворен.

- Неужели так плохо... М-м-да... - растерянно бормотал Мэйтир, теребя свою бороду.

Судя по всему, огорошены были и все остальные.

- Я думаю, надо освободить Соню от наших расспросов, - заключил принц Антонин.

Инесса взяла Соню на руки и в один миг растаяла в воздухе вместе с ней. Следом исчезла и Нейа, фея, что занималась садами и всей живностью Теи.

- Юма... - принц ожидающе посмотрел на нее. - Ты в состоянии пробыть с нами ещё немножко?

- Да. Только Соня... - она хотела сказать, что волнуется за нее.

- Все в порядке, она очнулась, - объявила уже вернувшаяся Инесса. Нейа приглядит за ней. Юма, рассказывай все про своего Сашу.

После рассказа Юмы маги Теи были столь же озадачены, как и после истории про ночной поход в замок Северина.

- Ну, а на это что ты скажешь, Мэйтир? - спросил Кинн Гамм. - Судя по всему, он не тот, кого мы ищем?

Мэйтир затеребил бородку.

- Ну, рано так говорить... Как-никак, Юма разыскала именно его. Он же все-таки искусник.

- Но он не рисует.

- Но не значит, что _н_е_ м_о_ж_е_т рисовать, - возразил старейший из магов Тапатаки.

- То есть, Юме следует его побудить?.. - спросил Антонин.

- Да, да, я полагаю, надо его подтолкнуть... Тем более, он уже побывал в Тее и её цвета, несомненно, живут в его памяти.

- В сонной памяти, - уточнил Кинн Гамм. - И потом, Мэйтир, а если это все нарушит _расположенность_ их связи? Ведь ни искусник, ни Юма не слишком вольны в таком выборе, и...

Тут разгорелся спор, в котором Юма почти ничего не понимала.

- Во всяком случае, - заключил наконец Антонин, - нам надо учитывать вероятность, что искомый художник - это кто-то другой.

- Стало быть, тебе надо просить об услуге нашу милую Инну, - и Дора шутливо подтолкнула локтем Антонина.

- Уже, - кивнул принц. - Но, конечно, тут свои тонкости и сложности. К тому же, эта проныра Найра...

Они снова заговорили о непонятном, и Инесса отвела Юму в сторону.

- Все, теперь наши мудрецы будут обсуждать то, чем тебе ни к чему забивать свою юную светлую голову, барышня Юма, - сказала фея. - Твое задание остается все тем же, вот и дерзай.

- А Соня?

- Ее блуждания позади, - успокоила Инесса. - Она теперь ограждена, да и Северину незачем уже вытаскивать её к себе.

- А... Мэйтир?

Фея внимательно взглянула на Юму.

- Это не Мэйтир, Юма. Уж он бы справился с собственным заговором. Да и Северину не под силу завладеть его сном. Это... очень странно. Ладно, Инесса улыбнулась Юме, - не бери в голову. Тебе и так есть чем заняться.

Из какого бы путешествия ты не вернулся, не забудь прихватить домой свою тень.

Из Книги мага, раздел Правила

Конец I части

ЧАСТЬ II. ПОСЛЕ БАЛА.

8. ДРУЗЬЯ И ВРАГИ.

ИННА. ЮМА. ИННА.

Если раньше Инна делила свою жизнь "до Антонина" и "после" - впрочем, когда находил веселый стих, она говорила себе "до" или "после Тошки", то теперь она ощутила, что переступила ещё какой-то порог: сейчас её жизнь делилась на "до" и "после бала". Дело было не только во встречах и событиях бала - конечно, она познакомилась со всей Теей, у неё появился Ингорд, а ещё эти беседы с чародеем Тха и королем Джеком и приглашение Найры, и наконец - просьба Антонина, насчет этого неведомого художника. Все это было очень важно, Инна понимала, что в её жизнь вошло что-то, смысл чего она пока даже не может представить - да и зачем представлять? Как уж будет - на самом деле, Инна, даром что мамина дочка, была человеком храбрым и решительным, а вовсе не комплексушкой, и теперь готова была принять то, что придет. Но главное, Инна наконец ощутила перемены в самой себе - уже не в Тее и не в иномирных путешествиях, а в привычной земной повседневности она стала замечать самые неожиданные вещи - правда, не все они были столь уж чудесны. Иногда даже наоборот - не очень-то радостны и приятны, но ведь различать опасности и подвохи тоже своего рода вещий дар.

А еще, её время теперь стало невообразимо насыщенно. Хотя экзамены кончились и шли короткие зимние каникулы, учебы пока не было, но дни и ночи были заполнены до отказа. Ночью Инна наведывалась в Тею. Это получалось уже в любую погоду, последний раз она вообще в две ступеньки пролетела до серебряных ворот - прыг, скок - и на месте. Антонин говорил, что он её даже не провожает теперь, а когда-нибудь она научится попадать в Тапатаку в один миг и с закрытыми глазами. Инна бегала туда иногда на полночи, иногда всего на полчаса, поболтать перед сном с Дорой или с кем-нибудь, или хотя бы посидеть у Антонина в саду, но обязательно, это уже стало привычкой, лучше уж не доесть-не доспать, чем... Она торчала бы там и дольше, но обнаружилось, что тамошние дамы народ занятой, Инесса так вообще вся была в делах, а Инну к ней почему-то тянуло, она чувствовала, что тоже нравится ей. Что до Антонина, то как раз в Тее Инна виделась с ним мало. Правда, как-то раз на обратном пути они заглянули на минуту в чужой мир, к какому-то Тошкиному знакомцу, конечно, тоже магу. Но тот мир Инне не приглянулся, не лучше Земли и уж не Тапатака, а впрочем, Антонин обещал, что они ещё погуляют и в местах поприятней.

Зато они теперь часто встречались с Антонином днем. То есть как встречались - он сопутствовал Инне все так же невидимо, Тошка уверял, что так лучше - якобы, явись он в зримости и телесности, Инна все равно его не узнает - и действительно, Инна по-прежнему не могла вспомнить его внешности, когда была _дома_. Но она была уверена, что в каком виде он бы ни появился _здесь_, она его распознает, и они даже поспорили, это было при Инессе.

- Хорошо, - заявил Антонин, - по-моему, это совершенно не обязательно, но раз ты не веришь - я как-нибудь выберусь к тебе. Если ты с трех раз меня не узнаешь, то все - проиграла, и я остаюсь невидимкой.

- А если выиграю?

- А если выиграешь, то, стало быть, сможешь узнавать меня и впредь. Я даже подарю тебе свой портрет - можешь повесить его рядом с колокольчиком.

- А что, в Тапатаке тоже рисуют портреты? - спросила Инна, и Антонин с Инессой засмеялись.

Кстати, дела рисовальные и были главной причиной их дневного общения с Антонином. Он сопровождал Инну в её поисках того неведомого художника - на всякий случай, вдруг она что не заметит. Из-за этих поисков Инна даже не поехала на каникулы домой к маме - соврала, что им много задали, и она будет заниматься. На самом же деле, её тут как раз ждал приятный сюрприз в первый день второго семестра Инне сообщили, что в порядке поощрения ей и прочим отлично сдавшим разрешается свободное посещение занятий. Это, правда, не распространялось на английский и кое-какие семинары, но все равно - неожиданно добавилась масса времени, а это было прямо как на заказ.

На радостях Инна в тот же день сбежала со всех занятий и отправилась бродить по городу. Так ей советовал Тошка - само собой, она уже ткнулась по части художеств куда тут можно было ткнуться - в филиал Академии, и в выставочный зал, и в галерею, кое-кого поспрашивала, но ничего путного не добилась. В картинах, что были выставлены, явно не было ничего Тапатакского, близко не было, а про художников, которые рисовали бы в стиле фэнтези, ей тоже никто ничего не подсказал. И вот - она села на первый попавшийся трамвай, вылезла где вздумается и теперь брела наугад - таким был метод поиска, что ей подсказал Антонин. Он убеждал, что достаточно просто сильно загадать свое желание, а потом довериться своему внутреннему чувству - мол, рано или поздно, оно её выведет на искомое место или человека.

Теперь это внутреннее чувство ссадило её с трамвая в центре старого Камска, недалеко от памятной психологической консультации психолога Темкина, "мага и экстрасенса", и Инна неторопливо гуляла по заснеженному асфальту, идя куда-то дворами и проулками, Бенга трусил сзади, а подоспевший Тошка рассказывал ей по пути кое-что занимательное из прошлого - нет, не Тапатаки, а самих этих минуемых по пути домиков.

- Представь, барышня Инна, в подполе вот этого милого двухэтажного старожила под грудой битого кирпича и всякой истлевшей рухляди до сих пор ждет своего освободителя схороненное сокровище, - сообщил он между прочим.

- Ну вот, ночью возьму лопату и займусь кладоискательством, - фыркнула Инна.

- Вынужден охладить пыл прекрасной дамы. Лопатой не получится, тут как минимум нужен лом, да и хозяев, похоже придется брать в долю. Если, конечно, ты убедишь их, что ты не сумасшедшая, а провидец.

- Я скажу, что нашла старое завещание. Или карту.

- А карта есть?

- Нету, - вздохнула Инна. - А как ты узнаешь такие вещи?

- Сами рассказывают, - последовал исчерпывающий ответ. - Да тут дело не в кладе, судьба у купца уж больно любопытная...

Но тут они поравнялись с одной лавкой, где, как прочла на доске Инна, продавались всякие изделия местных промыслов, и она прервала его:

- Подожди минутку, я загляну. А вдруг...

- Ну, если вдруг, - и Антонин умолк.

Инна взялась за ручку двери и хотела потянуть её - и в тот же миг дверь сама открылась, сильно ударив её по руке и пихнув назад, а на Инну едва не наскочила какая-то бабенка, выходящая прочь.

- Ой, прошу прощения! - извинилась бабенка, и Инна, уже оправившаяся от секундного неудовольствия, разглядела, что это не бабенка, а девушка её лет, одетая дорого, но красиво и стильно - судя по всему, из круга тех, что преуспели в новое время. На неуловимо краткий миг ей даже показалось, что она её узнала - это была... нет, её мнимое узнавание тотчас улетучилось из головы.

В свою очередь и девушка взглянула на Инну повнимательней, неожиданно улыбнулась и сказала:

- А я тебя знаю. Ты - Инна Калугина, филологиня, верно?

- Да. А откуда? - заинтересовалась Инна.

- От Люды Китовой. Мы с ней на показе познакомились. Она ведь моделью подрабатывает, а я тоже иногда балуюсь.

Китова, и верно, подвизалась в одном из новомодных салонов, хотя и не на самых первых ролях - для попадания в типаж супермодели Люде не доставало роста - хоть и не столь катастрофически, как, скажем, Инне, но сантиметров пяти не хватало, и тут уж никакие каблуки не спасали.

- А, - протянула Инна, несколько охлажденная упоминанием сокурсницы она все не могла простить эти слова про белобрысую комплексушку.

Меж тем красиво одетая девушка протянула руку и представилась:

- Анита. А что это мы тут в дверях? Отойдем?

- Ну, давай, только я там посмотреть хотела... - пробормотала Инна - и услышала голос Антонина:

- Не ходи. Я уж заглянул. Ничего там нет.

Они с Анитой отошли к пришвартованному тут же у бордюра новому "Ауди". Анита отомкнула пультом замок и спросила:

- Может, подвезти?

- У тебя и машина, - удивилась Инна. - Твоя?

- Отец подарил. На окончание второго курса, - объяснила Анита, подтвердив тем самым догадку Инну насчет её ступеньки в социальной пирамиде.

- Да нет, мне тут надо походить, - отклонила Инна.

- А, - не стала настаивать Анита. - Ну, тогда ещё увидимся. Да! - она посмотрела на Инну с откровенным любопытством. - Слушай, не обижайся только... Это правда, что ты мысли читаешь и тигра дома держишь?

- Что-о? - изумилась Инна. - Это из каких источников? А, ну да... Тоже мадмуазель Китова?

- Да нет, сорока на хвосте принесла.

- Значит, Усихин.

- Так правда или нет?

Инна посмотрела на неё - и вдруг сообразила. Насчет имени. Как она сразу не подумала! Анита - это ведь, наверно, Анна. Нюра, то есть по-простому если, по-кондовому. По баб-Вариному. Она открыла дверцу и села в салон. Спросила:

- Анита, а у тебя полное имя как - Анна?

- Вот все так думают, - с каким-то забавным торжеством произнесла та. - А это родителям испанская экзотика в голову ударила, у меня и в паспорте записано - Анита. Хотя, конечно, Анита - это уменьшительное от Анна.

- Ласкательное, - уточнила Инна. - Тогда, может, ты меня домой отвезешь?

- Отвезу, - согласилась Анита. - Ты ведь в доме с башней живешь?

- Так, - произнес до того молчавший Тошка. - Ну, Инна, знакомься, я удаляюсь. Не возражаешь?

- Хорошо, - забывшись вслух сказала Инна, и Анита удивилась:

- Что хорошо? Дом с башней?

- Хорошо, что отвезешь. Рада знакомству, - поправилась Инна.

- Ладно, только я тут ещё заверну в одно место, окэй?

Они поболтали дорогой о том и другом. Выяснилось, что отец Аниты хорошо знает родственников Инны - он учился на курс младше тети Иры и её мужа и даже близко общался на каких-то там институтских КаВээНах. О светлой голове Анатолия Алексеевича он якобы до сих пор отзывался с восторгам.

- Да, папа так и говорит - живи Анатолий в Америке, он был бы богаче меня, - уверяла Анита.

А теперь, стало быть, выходило наоборот - Анитин папа компенсировал средние способности к науке хорошими успехами в коммерции.

- А чего он тебя за границу не отправил? В смысле, учиться? полюбопытствовала Инна.

- А я сама не хочу. Я там и так все время бываю. Ну и, дорого же все-таки. И не нравится мне. Меня эти иностранцы и здесь достали.

Оказалось, что из-за дел папиной фирмы Анита частенько общается с разными его деловыми партнерами, наезжающими в Камск, вот и в эту лавку народных промыслов она заглядывала за всякими сувенирами для очередных контактов.

- Они ведь если этих матрешек и всякой хохломы не купят, то вроде и в России не были. Хотя, вообще-то, и красивые попадаются вещички.

- А кстати, - Инна решила воспользоваться случаем, - у тебя нет знакомых среди художников? Я имею в виду наших, камских?

- Да найдется, - сказала Анита. - Славка, брат двоюродный, что-то мажет. Выставляется даже. А что?

Инна прикинула - почему бы нет? Все рассказывать она, конечно, не будет, а так, в пределах разумного.

- Да понимаешь, надо разыскать художника одного. Друзья просили.

- Какого?

- Ну... Увижу, так узнаю - тот или нет.

Анита взглянула на неё и хмыкнула.

- Скорее всего, он должен сказки разные любить, - продолжала Инна. - В смысле, рисует в таком роде. Хотя не обязательно.

- Это что - какая-нибудь новая звезда восходящая?

- Да нет же. Звезда бы, так чего бы искать.

- А зачем тебе?

- Я же говорю - это для друзей. Заказ ему хотят сделать.

- Заказ, - Анита снова странно на неё посмотрела. - Портрет бабы Яги что ли?

- Ага. В полный рост. С меня написать, - засмеялась Инна.

- Нет, ты все-таки чудная. Ты ведьма, наверное. Ведьма, да?

Инна расхохоталась.

- Мы приехали уже, вон моя башня. - Она подумала чуток и пригласила: Если хочешь, заходи. Только разносолов не обещаю.

- А у меня в сумке всякая снедь, - отозвалась Анита. - Не все же дома лопать.

И вот уже в первые два часа знакомства они с Анитой сидели у Инны в гостиной уплетая всякие лакомства и запивая кофе с мороженым. Инна уже и сама чувствовала так, будто они с ней знакомы давным-давно, и понимала, что вот так, ни за что ни про что обзавелась другом - и наверное, очень хорошим другом, Анита ей нравилась, и нисколько она не походила на эту новорусскую породу, - видимо, вырастили её ещё на старый, человеческий лад. Инна про себя только поудивлялась, что получилось немного странно - когда Ингорд стал её рыцарем, то она настроилась так, что и эта "Нюра" тоже будет какой-нибудь иноземной дамой, даже про Найру так подумала, а кто бы мог подумать, что это здесь в Камске.

- А, да! - вдруг вспомнила Анита. - Тигр-то твой где, покажи! В той комнате, да?

- Ну, конечно, в комнате! Я его на улице оставила, разве ты не заметила? Твою машину стеречь! - отшутилась Инна. - Подойди к окну, посмотри, посмотри!

Анита вопросительно смотрела на Инну, не зная, как отнестись к такой шутке. Вдруг она решительно поднялась и подошла к окну. А Инну словно какая-то муха укусила - захотелось выкинуть коленце в Тошкином стиле. "Бенга..." - мысленно позвала она.

- Ай, мамочки! - вскрикнула Анита. - Тигр! Он же мне крышу продавит!

"Бенга, скройся!" - велела Инна, выругав сама себя. Она подбежала к окну и стал рядом с Анитой.

- Какой тигр? Где?

На заснеженном "Ауди" уже никого не было.

- Ну вот, а я поверила, - произнесла Инна, сама себя кляня за лицемерие. у неё было нехорошее чувство, что она делает что-то нечестное.

Анита растерянно смотрела вниз. Она взглянула на Инну и голосом, потерявшим шутливость, сказала:

- Нет, Инка, ты все-таки ведьма. Я тебя даже боюсь немножко.

Она отошла и молча села в кресло с огорошенным лицом.

- Анечка, да что случилось? - принялась успокаивать Инна. - Тебе показалось, вот и все. Самовнушение, это у кого угодно бывает.

- Да, а лапы отпечатались на снегу, это самовнушение, да? А Ковров на сеансы к Темкину ходит, это тоже самовнушение?

Инна растерялась. "Ну, так тебе и надо!" К счастью, в этот самый миг в дверь позвонили, и Инна поспешила в прихожую.

- Кто там у тебя, Нюрка что ли? - с порога спросила баба Варя.

- Ой, как хорошо, Варвара Зиновьевна, как кстати! - щебетала Инна, радуясь, что можно будет перевести разговор на что-нибудь постороннее. - У нас тут печенье и мороженое и чипсы... Анита, это Варвара Зиновьевна, знакомься!

- Откуда вы знаете, как меня зовут? - спросила меж тем Анита с несколько тревожным любопытством - она слышала разговор Инны в прихожей.

- Да уж знаю, - ворчливо ответила баба Варя. - Видела я тебя.

Она взглянула на девушку внимательней и спросила:

- А ты что такая расстроенная? Из-за зверюги этой полосатой, что ли? Да плюнь ты! Инка у нас дурочка еще, вишь, не наигралась в цацки-то вовремя. А люди пугаются.

- Варвара Зиновьевна - экстрасенс, - поспешно объяснила Инна, опережая вопрос Аниты.

- Так у вас тут что - шабаш, да? - совершенно серьезно спросила Анита.

Инна не выдержала и засмеялась. Баба Варя, и та тихонько смеялась, отодвинув свой кофе.

- Ну, конечно, шабаш! - сквозь смех отвечала Инна. - А ты думаешь, зачем я тебя в дом пригласила? Мы тебя... в ведьмы принимаем! Третьей Инна захохотала как сумасшедшая - третьей будешь!

Анита наконец засмеялась вместе с ними.

- А я бы не отказалась, - заявила она. - Только мне уже домой надо.

Инне хотелось кое о чем посекретничать с бабой Варей, и она не стала отговаривать Аниту. В прихожей та тихонечко спросила:

- А это правда, что она экстрасенс?

- Правда. Она мне тебя нагадала. С неделю уж как.

- Да? А зачем тогда тебе - ну, с этим художником? Попроси её - она же, наверное, скажет!

- Аниточка, ты гений! - Инна чмокнула свою новую подругу. - Я сейчас так и сделаю! Но все равно, завтра как договорились, к твоему брату съездим, хорошо? А то мало ли...

- Ладно, только мне ещё позвонить надо будет. До свидания, Варвара Зиновьевна! - громким и приветливым голосом попрощалась Анита и прошла к лифту.

Инна выглянула на балкон и оттуда помахала ей рукой. На запорошенной крыше и капоте "Ауди" уже не было никаких тигриных следов, и Инна успокоенно подумала, что Анита, наверное, выкинет её глупую шутку из головы.

- Хорошая девка-то, - сказала Варвара Зиновьевна, когда Инна вернулась в комнату. - Ужо я ей поворожу как-нибудь. Ну, рассказывай, как там твои-то балы?

Инна, перескакивая с одного на другое, с удовольствием пересказала все радости, события и подробности, что только могла вспомнить.

- Ага, - удовлетворенно заметила старая гадалка. - Права я была - есть у них нужда. Хоть и не понимаю, зачем им это, а ты уж помоги.

- Кстати, баба Варя, - Инна вспомнила совет Аниты, - а вы мне не поможете? Может, карты подскажут, где его искать, художника этого?

- А что же, попробую, - покивала баба Варя. - Сейчас, схожу достану колоду из сумки. Давай только за большой-от стол сядем, невместно здесь.

Она что-то бормоча долго раскладывала карты то так, то этак, поглядывая на Инну глазами, кажущимися огромными из-за увеличительных стекол очков.

- Чего-то ничего понять не могу, - наконец призналась с досадой старая ворожея. - Вот так - она показала Инне на ряд карт - получается, что его и вовсе нет. Вот так, - она снова показала, будто Инна это тоже могла видеть - ошибка выходит, неприятность. А так - что найдется он.

- А как его зовут? Где он?

Старуха молча послушала что-то внутри себя.

- Не вижу я. Мешает что-то, - с неудовольствием сообщила она Инне. Да уж, непростая это забота, у Тапатаки-то твоей. Ну, ладно, может, я ещё чего надумаю. Ты с Нюркой-то дружи, может, вы что сами разыщите...

Этой ночью Инна как водится заглянула в Тапатаку. Странно, она всегда попадала в то место и к тому из теитян, с кем ей было о чем перемолвиться. На этот раз, открыв ворота, она ступила на дорожку сада Инессы, и та словно ждала её - поднялась навстречу из-под дерева, где о чем-то говорила со своими девчушками. Они погуляли немного по саду, Инна рассказала про неудачное гадание, и Инесса кивнула - мол, так и есть, что-то здесь не то. А потом она напомнила ей об уроке:

- Каком уроке?

- Как каком? Ты же обещала моим девочкам. Культ дамы в рыцарской культуре - ты же сама им рассказала, что у вас в Срединном мире тоже было что-то такое.

- А! - вспомнила Инна. - Но, Инесса, это же не идет ни в какое сравнение с тем, что у вас.

- Ну вот и расскажи им. Будут знать.

"Как будто я сама об этом много знаю", - про себя подумала Инна, а Инесса улыбнулась - Инна так и не поняла, услышала она эти мысли или нет. Антонин проводил её до дому, и Инна пожаловалась ему на эту новую задачку.

- А какие проблемы, прекрасная госпожа? - удивился принц.

- Ну... Надо сидеть в библиотеке, готовиться. Время отнимать.

- Время отнимать... - Антонин пожал плечами. - А зачем отнимать? Загляни в эту свою читальню ночью. Никто не мешает, выбирай что хочешь, листай, пиши...

- Ночью? Во сне? Вот бы здорово! А так можно?

- Попробуй. К нам ведь ты дорогу находишь.

Той же ночью она это сделала. Инна ожидала, что очутится в одной из библиотек, куда она и ходила - в университетской или городской. Она ещё загодя задумалась, что будет, если окажется, что всюду темно, придется включать свет, и вдруг кто-нибудь это заметит. И включится ли еще? Но все вышло гораздо лучше - библиотека была _иной_, волшебной или чуточку волшебной. Все книги отыскивались _сами_, будто кто-то принимал её мысленный заказ, и читались легко и быстро, а когда возникали вопросы, то их как будто караулил какой-то подручный карманный справочник - перед глазами появлялась страница или отрывок, где говорилось о нужном. Но это хранилище все же было библиотекой, ведь Инна там листала именно книги, и, видимо, решила Инна, библиотека и её книги была настоящими, земными, вот только обслуживание было волшебным - а может, во сне так и положено, может, мы, люди, просто пользоваться не умеем? И еще, это чтение открыло ей массу интересного, и Инна даже надумала написать курсовую по какой-нибудь близкой теме, а кроме того - кроме того, осенило её в этих ночных занятиях, ведь она и все остальное может учить таким же образом, и как же это здорово, что теперь не надо будет никакой зубрежки и вообще не нужно никаких этих конспектов и первоисточников, и... Ай да Инка, ну, чем я не ведьма? похвалила она себя, а ещё подумала, что она перед Антонином теперь в таком долгу, ну просто слов нет, - да, надо, надо найти этого загадочного мазилу, - и с тем заснула.

Утром Инна шла в университет, заниматься английским, и рассматривая лица встречных прохожих, непроизвольно отмечала про себя в каждом некую _прихваченность_ - ту отметину или, лучше, печать, что привычно приписывается прожитым годам. Но Инна видела, что это не совсем годы, это скорее тот крючок, на который подцеплен каждый и барахтаясь на котором он отдает свою молодость и чудесность. Один попадался таким, другой - немножко другим образом, каждый слегка на свой лад, что, опять же, принято считать _индивидуальностью_ или характером - и в чем, как видела Инна, не было никакого своеобразия и характера. Не больше, чем в способе, каким каждый наступает на грабли, зарабатывая себе свои шишки, и чего уж тут искать личную неповторимость - лучше бы замечать грабли. Все это Инна различала так отчетливо, будто оно было написано на бумаге и подколото к каждому, как история болезни. Инна чувствовала, что ещё чуть-чуть - и она сумеет это читать в подробностях, точно называя, когда и где обзавелся своими болячками господин N и как именно ими хворает. Теперь её уже не удивлял дар бабы Вари - новое зрение Инны было чем-то очень схожим. Но все же, она совсем не считала себя чем-то лучшим и исключительным - та, недавняя маленькая глупенькая Инна могла бы так думать, а эта новая Инна понимала, что и сама-то ещё совсем недавно ничем не отличалась от остальных, да и сейчас не слишком далеко ушла.

А потом она сидела на паре, и ей то и дело становилось смешно над собой. Ей казалось, что она играет роль в каком-то театре или находится во сне. Дело было самым привычным для студентки Инны - сидеть на уроке, но для _ведьмы_ Инны это было уже чем-то неправдоподобным - бал в Тапатаке ей казался уже куда более реальным, _настоящим_, а сюда она ходила - ну да, пожалуй что, играть роль. Дурацкую, сказать по правде. Перед глазами её золотой капелькой блестел колокольчик, у доски - это Инна сделала шутки ради - разлегся незамечаемый никем Бенга, она в любую минуту могла сбежать и посмотреть все в _астральной_ или как она там? библиотеке, да и черт ли в этой библиотеке? - удрать к Антонину в Тапатаку, а то, может, ещё куда - к кудеснику Тха или Найре. Время от времени она ловила на себе взгляды искоса - Усихина или сокурсниц, но Инне было все равно, что он там наболтал и кто чего думает.

С некоторым облегчением Инна вышла из корпуса и направилась к вокзалу. Ей бибикнули. Анита. Они с полминуты разглядывали друг друга, улыбаясь неизвестно чему, и обе рассмеялись.

- Я тебе звонила, а ты уже ушла, - объяснила Анита. - Думаю, сгоняю к универу, а тут как раз ты идешь. Я ведь со Славкой договорилась, поехали!

- Что, прямо сейчас?

- А ты что, не можешь?

- Да нет, почему, - и Инна уселась в Анитино "Ауди".

Брат Аниты жил в другом конце Камска, и они с Анитой успели поболтать о всяком-разном, от нарядов и учебы до любимых артистов и знакомых мальчишек. Вчерашнего тигра на крыше и вообще тем мистических обе не сговариваясь, но дружно избегали. Слава, Анитин брат-художник, оказался парнем всего парой лет старше Инны, но с этакой классически артистической бородой и повадками бывалого мэтра. Он внимательно выслушал не совсем внятную речь Инны, подумал-подумал, похмыкал и попытался уточнить:

- Короче, этим твоим друзьям - им что, надо книгу проиллюстрировать?

- Да нет...

- А то, если халтуру какую надо, ну, то есть, - поправился Слава, - не халтуру, это мы, мазилы, так говорим, а заказ сработать, то найдется кого подрядить. Башли-то крутые?

- Кто?

- Деньги.

Инна смешалась.

- Да нет, не думаю, - промямлила она. - Это не из-за денег. Если это тот, кого им надо, он сам захочет.

- Что захочет?

- Нарисовать.

- Инуся, а с чего нарисовать - с картинки? С натуры? Из головы?

- Ой, Славка, да кончай ты выпендриваться, - вмешалась Анита. - Я же тебе уже все рассказала. Ты сказал, что знаешь этого художника.

- Ну... - протянул Слава и потеребил бороду. - Есть тут один чудик. Все сказки разные рисует.

- Ну вот и съездим давай, - и Анита погасила сигарету жестом, означающим конец пустым разговором. - Пошли!

Они поехали в противоположный конец города, потом немного покружили по переулкам и меж домов, и наконец остановились у какого-то подвала.

- Он тут в бойлерной дежурит. А живет не знаю где. По-моему, сейчас его смена, - поделился ценными сведениями Слава.

- А рисует он тоже тут?

- Да нет, по мелочи только. Тесно там, сыро. Пар. Темно.

- Ну, а художник он хороший? - спросила Инна.

Слава пожал плечами и нехотя ответил:

- Ну... Искра есть.

Они спускались по ступенькам, и сердце Инны вдруг забилось. "Наверное, это тот", - почему-то подумалось ей. И еще: "Может, позвать Тошку?" Но она не стала - вдруг ошибка.

- Сергеич! - крикнул Слава во влажный полумрак бойлерной. - Тут к тебе гости.

- Ну, пусть заваливают, - отвечал густой басок.

Инна прошла следом за Славой на свет неяркой лампы и увидела в углу под подвальным окошком прямо-таки былинного богатыря - высоченного и широченного мужика лет сорока, он держал в руках альбом и что-то черкал карандашом. Богатырь глянул на неё неожиданно зорко и остро. Инна приблизилась и произнесла тихонько, чуть не шепотом, с замиранием сердца, как будто называла пароль:

- Тапатака.

Как бы ни занята была Юма, а её жизнь у Инессы странным образом была и вольной, и безумно насыщенной, во всякую свободную минуту её мысли возвращались к Зверю Северина и тому загадочному ходу. Никто не запретил ей к нему ходить, - правда, она никому и не рассказывала, а Инесса сама не стала допытываться до истины и положилась на свою ученицу. Но, с другой стороны, никто и не побуждал Юму навещать королевский замок - там, в старой Тапатаке. Подразумевалось, что Юма ходила туда из-за Сони и больше не станет. Возможно, она бы и не стала - если бы не её обещание Зверю, а ещё Вайка. Перед сном Юма опускала веки - и Зверь вставал перед глазами как живой. И почему-то, Юме казалось, что он её помнит и ждет. Но старая их комната была теперь занята двумя старшими девочками, и Юма не осмеливалась пойти и при них попробовать открыть _дверь_ - ту, что тогда показал ей Вайка. И потом, Юма вообще теперь редко оставалась одна - ей надо было вести свой восьмиугольник, девочки то и дело обращались к ней со своими вопросами, а ещё она по-прежнему пыталась пробраться к тому своему ведомому художнику из Алитайи, и у неё два раза подряд ничего не получилось. Когда же выпадала свободная минута, обычно, вечером, Юма отдавалась чтению книг из библиотеки Инессы. Это сблизило её с Аглаей - та тоже была заядлой книгочейкой, Тиа говорила, что они двое читают больше, чем все вместе ученицы Инессы. Так что на ночь они читали, а потом шепотом пересказывали свои книжки и обсуждали прочитанное, мешая спать остальным.

Как-то Юма наткнулась в одной из книг на непонятное место - упоминание какой-то неизвестной истории из жизни былых королей Тапатаки. В библиотеке Инессы про это ничего не нашлось, но Аглая сказала, что она как-то раз видала нужную книгу в королевской библиотеке. И Юма вместо обеда решила сходить туда и посмотреть сама. Она шла с пухлым томом под мышкой обратно, и вдруг Вайка встал столбиком у одной из стен и защелкал.

- Вайка, что?

- Там дверь. Ты же хотела! - зверек смотрел на нее, и глазенки его озорно блестели.

Булкут, как и тогда, вскарабкался по стенке и показал скрытый рычаг. Юма медлила только самый короткий миг. "Я только на минуту, - успокоила она себя, - скажу Зверю, что мне не велят у них бывать, и вернусь".

Юма предполагала, что она войдет в ту же дверь, что и раньше, но коридор, что открылся за дверью, не походил на прежний. Она поняла, что очутилась в каком-то другом месте подземелья и поколебалась - сумеет ли она найти путь? Может, вернуться? Но Вайка уже потопал по камням пола вперед, и это её успокоило: Вайка выведет её, он знает. Все-таки она старалась запоминать дорогу, на всякий случай, а после одного из поворотов путь ей показался знакомым - ну да, она проходила здесь в прошлый раз, вот отсюда свернуть направо - и будет дверь в зал. Она уже шла коридорами, что были ей знакомы по дворцу Антонина, ступала тихонько-тихонько и все время оглядывалась - а вдруг снова принц Северин? Вот даже Вайка тогда опоздал её предупредить.

Она долго слушала, нет ли кого за дверью парадной залы.

- Там только Зверь, - звал Вайка, он уже сбегал взад-вперед, - пойдем!

Юма открыла дверь тихо-тихо, только чтобы проскользнуть, а потом так же осторожно затворила. Она взглянула в ту сторону, где должен был быть Зверь, и увидела неяркое мерцание - оно мигнуло несколько раз, и Юма поняла - Зверь учуял её ещё издали и приветствовал. Юма приблизилась и велела Вайке посторожить. Теперь она набралась духу подойти совсем близко к угольно-черной огромной голове, но по-прежнему почти не различала очертаний Зверя. Но глаза его говорили с Юмой.

- Здравствуй. Ты знаешь, а мне дома попало, что я сюда ходила, начала Юма. - А ещё меня в прошлый раз застукал принц Северин. Если он снова меня увидит, то...

"Не бойся", - Юме показалось, что огоньки, мелькнувшие в огромных глазах, хотели сказать именно это. Она не слышала Зверя, как Вайку, _словами_ внутри себя - может быть, потому что привыкла к булкуту и его послания сами собой облекались в речь. То, что шло от Зверя, было гораздо невнятней и отдаленней - и все-таки, она что-то улавливала.

- Поэтому я на всякий случай заранее попрощаюсь, а то даже не знаю, смогу ли снова придти, - нерешительно произнесла Юма. - А больше я не знаю, что тебе сказать. Если хочешь, поиграем, только я не знаю как.

Зверь молчал. Что-то снова промерцало в бездонных зрачках, и Юме вдруг захотелось рассказать о себе все-все. Она удивилась - и неожиданно поняла, что это ей не захотелось, а она уловила желание Зверя. Может быть, ему это было не так и интересно, поняла Юма, а просто хотелось, чтобы с ним кто-то поговорил. Она села на пол у самой огромной пасти и начала про себя рассказывать, начиная ещё с жизни в том далеком родном - и уже не родном мире, с Дылды и встречи с Инессой. Все прожитое вставало у неё перед глазами, как в зеркале Инессы - там, в лесном домике, только теперь это уходило не в зеркало, а в пасть Зверя, его дыхание веяло на неё как легкий сквозняк, но в нем не было ничего неприятного или опасного, только Юма как-то явственно ощущала что-то очень далекое и бездонное, будто встала на самый краешек скалы где-нибудь на Рыжухе и может унестись неведомо куда. Голова у неё чуть-чуть кружилась, но Юма вспоминала Инессины уроки равновесия и отгоняла это.

- Вот, а теперь мне надо что-то придумать с этим странным волшебником, который говорит, что не рисует, а я ничего не умею, - рассказывала Юма, - и мне очень стыдно перед милой Инессочкой, потому что это нужно для Тапатаки и принца Антонина, она его любит, а я её, и мне так хочется ей...

- Юма! - еле слышно окликнул её Вайка. - Сюда идут, прячься!

Невероятно, но булкут опять опоздал поднять тревогу! Юма заметалась. Она бросилась к двери, но оттуда уже доносились шаги, она хотела бежать к другой двери, но это было далеко, не успеть, надо было прятаться, но куда? Она подумала, что лучше всего бы сейчас в один миг вернуться домой, как тогда, к завтраку в доме Инессы, но она не успевала сосредоточиться, и все равно Северин её заметит, он же маг, и...

"Прячься у меня", - промерцали искры в глазах Зверя. Юма замерла - как это? А Вайка уже протопал мимо нее, прыгнул, и она услышала его тихий-тихий призыв:

- Ну же!

Дверь уже отворялась. Юма бросилась туда, откуда с воздухом сквозило на неё этой бездонной странностью - к пасти Зверя, зажмурилась - и прыгнула! - нырнула как рыбка в воду!

- Странно, Мэйтир, как будто мне послышались какие-то шорохи... услышала она голос Северина, и вся замерла. Вот так-так, значит, опять здесь Мэйтир!

Последовала пауза и звуки непонятных движений, будто кто-то топтался на месте или кругом себя.

- Никого нет, Северин, - раздался знакомый голос - и это был голос Мэйтира. - Мой жезл ничего не показал.

- И этого её зверька?

- Странный вопрос, знаешь ли. Уж его-то бы обязательно, да... По-моему, я когда-то объяснял тебе законы, по которым...

- Да-да, - перебил Северин. - Твой ученик ничего не забыл. Всякое излучение, тем более магическое, улавливается ловушкой, которая... ладно, мы уже не на уроке. И я уж не говорю о броне, что сам поставил вокруг этого дворца.

- Ну, если уж вникать в тонкости, то мой жезл не все способен уловить - например, м-м-м... если что-то спрятать в пасти твоего Зверя, Антонин...

- Если что-то отправить в пасть Зверю, то обратно оно уж не вернется, - заметил, посмеиваясь, Северин. - Не думаю, что нашелся бы охотник прятаться там.

Они посмеялись, а сердце Юмы замерло. А как же она тогда выберется? Неужели вот так и будет сидеть тут, в утробе Зверя?

- Так что же ты хотел рассказать мне, Мэйтир? - спросил, наконец, Северин. - Признайся, это была ошибка, вызывать сюда Соню.

- Н-ну, пожалуй... Но эта девчонка непредсказуема, знаешь ли. Кто бы мог подумать, что она её здесь разыщет.

- Ты про ту загадочную Юму? Да, любопытно было бы взглянуть на нее...

Но Северин же её видел! - мелькнуло в мозгу у Юмы. Не мог же он забыть? Получается, Северин утаивает что-то от Мэйтира? Почему? И... Инесса говорила, что это не Мэйтир. Но ведь это он! Или кто?.. Не будь Юма столь напугана происходящим, у неё бы голова раскололась от этих вопросов.

- Какой бы она ни была, м-м-м... это ещё ребенок, принц Северин. Не ей с нами тягаться. И уж меня-то никто не мог заподозрить - очень удачно, что в это самое время я был у всех на виду. В общем, все складывается удачно. Их затея с этим искусником терпит провал. Но, сам понимаешь, я буду морочить их как можно дольше, да...

- А ты уверен, что она действительно терпит провал?

- Ну да, он даже не художник... По крайней мере, не рисует.

- А вдруг начнет?

- _Старина_ Мэйтир на это и надеется, да, - усмехаясь отвечал собеседник Северина, выделив слово "старина", и эти двое снова посмеялись, а потом Мэйтир заговорил о другом:

- Ну, а как поживают твои камни, Северин?

- По-старому. Не отвечают, - неохотно откликнулся тот.

- М-м-м... В порядке вещей. Антонин приучал к себе Соллу... э... сколько лет?

- Ох, - вздохнул Северин. - Не хотелось бы так долго.

- Ну, ну, терпение, мой принц... К тому же, двоих не достает.

- Вот именно. Где они, хотел бы я знать?

- Отыщутся. Где пять, там и семь. Они... э... притянутся друг к другу, ты ведь знаешь. Особенно, если среди них... м-м-м... Слушай, дай-ка я взгляну на рубины снова. Собственно, я ведь за этим и пришел, м-м...

Послышались шаги - Северин направился к Зверю! Сердце у Юмы ушло в пятки, и она поджалась и прижалась - она сама не знала к чему, ей казалось, что к плитам пола, так это осязалось её коленками и ладонями. Затем Юма увидела, как над ней, в метре от её головы, показалась рука Северина, взяла откуда-то большой кошель и исчезла. Северин не увидел ее!

Потом послышалось негромкое легкое постукивание - очевидно, от соприкосновения камней между собой, наверное, камни доставали из кожаного мешочка и разглядывали.

- Ну, так что ты скажешь, Мэйтир?

- М-да... Трудно что-то сказать. А ты не боишься хранить камни в Нимрите?

- А кто же их может достать из пасти Зверя, Мэйтир? Кроме меня, конечно?

- Ну, достать, вероятно, никто, но... м-м-м... Северин, а если он их проглотит?

Послышался сдержанный смех.

- Ты недооцениваешь мою власть, Мэйтир. Смотри! Зверь! - голос Северина стал властным и холодным. - Зверь! Буря! Волны! Шторм падает на _ту_ Тапатаку!

Юма почувствовала, что Зверь приподнялся на месте. Сама она все так же оставалась сидеть на прохладных камнях, но вместе с тем ей передавалось все то, что приказывал Северин и что по его воле вытворял Зверь - она ощущала все это: ходуном ходили волны, обрушиваясь на плотину на Безбрежном озере и перехлестывая парапет, дул ветер и с грохотом рвались обложившие небо темные тучи.

- Зверь! - продолжал Северин. - Проверь броню _той_ Тапатаки! Ударь по ней хорошенько! Туман, Зверь! Чудища! Драконы! У самой Теи! Ну, видел, Мэйтир? - торжествующе заговорил он. - Полагаю, моему брату Антонину сегодня будет не до балов.

- М-да... - одобрительно протянул Мэйтир. - Теперь я вижу, что не ошибся в своем ученике. Проводи-ка старика, я ещё хотел рассказать тебе про этих незваных союзников...

Северин снова подошел к Зверю и сунул обратно, словно ставил куда-то на полку, мешочек с рубинами. Затем они с Мэйтиром стали удаляться, слова их речи стали неразличимы, и вот хлопнула дверь - они ушли.

Юма поняла, что ей надо как можно скорей убираться. Она была изумлена и ошеломлена сразу многим, чтобы об этом сейчас думать. Девочка огляделась - вокруг почти совсем ничего не было видно, но ей казалось, что она стоит в том же парадном зале, только позади какого-то неразличимого барьера. Юма даже узнала - в нескольких шагах должна была находиться ещё одна из дверей парадного зала, у Антонина она располагалась где-то здесь, а сейчас пропадала в черноте утробы Зверя. "А я сама, - мелькнула у Юмы глупая мысль, - где я сама - в пасти Зверя или в его утробе?" Но где бы она ни находилась, сможет ли она выйти наружу? Выпустит ли Зверь? Юма тихо произнесла:

- Спасибо, что ты меня спрятал. Теперь мне надо домой. Ты ведь меня отпустишь?

Ее обдал какой-то упругий воздушный поток и сильно толкнул - она едва не покатилась по полу зала уже снаружи. Зверь выдохнул её из себя. Он отпустил! Северин ошибся. Как только Юма поняла это, её охватила такая радость, что она подскочила к этим слабо мерцающим глазищам и стала гладить огромный нос, бормоча слова благодарности. И тут её осенило: рубины! Если она сама выбралась, может быть, Зверь отдаст ей и камни? Она, конечно же, почти сразу поняла, что Северин и Мэйтир говорили о Солле. Теперь понятно, почему семирубин никто не мог найти!

- Зверь, можно я возьму камни? - спросила Юма и просунула руку вперед - туда, в пасть Зверю, где они непонятно как находились. Пошарив наугад, она не веря своему счасью быстро наткнулась рукой на кошель - тот самый, камни внутри безошибочно угадывались ладонью. Юма осторожно потащила его к себе - и - натолкнулась на какую-то преграду. Кошель с рубинами не доставался! Она разжала ладонь - рука обратно прошла свободно. Значит, Зверь её отпускает, но без камней. И тогда Юма стала упрашивать Зверя, гладя эту черную морду и обещая все, что приходило в голову - что придумает ему имя, что станцует для него свой любимый танец, что поиграет с ним, как он захочет. Зверь молчал, только искры в его глазах время от времени мерцали - Юме казалось, немножко насмешливо, словно это все было для него игрой. Юма вспомнила - она так сама играла, давно, в том далеком родном мире - со щенком, он хватался за тряпку, а она за другой её конец, и так они кружили по двору, перетягивая игрушку друг у друга. Она снова сунула руку в пасть Зверю и тянула к себе мешочек с рубинами, Зверь не пускал, а она шутливо ругалась с ним - "отдай, мое, мое!" А потом Вайка подсказал ей:

- Возьми _один_!

Юма на ощупь развязала кошель и взяла один из камней.

- Ну, хорошо, можно я тогда возьму один камешек? Всего один, самый маленький, ладно? Тебе ведь не жалко! - и она осторожно потащила руку назад.

Зверь выпустил! Не помня себя от радости, Юма обхватила руками эту черную морду и громко прошептала: "Спасибо!" И уже не медля больше и не оглядываясь она побежала к выходу, даже не заботясь об осторожности. В этот раз ей повезло - она не попалась Северину и благополучно скользнула в нужный ход. Кажется, она пробежала уже половину пути, того, каким попадала сюда в самый первый раз - и вдруг услышала за собой шаги. Погоня! Северин? Кто бы то ни был, он за ней гнался. Юма припустила со всех ног, а шаги не отставали - кажется, они даже обогнали её и топали ей навстречу откуда-то из коридора. Видимо, тот, кто за ней гнался, лучше знал ходы подземелья и ловил её, обходя коротким путем. Юме пришлось свернуть в сторону, а потом ещё несколько раз она шарахалась от этих далеких шагов, и наконец - она смогла оторваться, погони больше не слышалось. Но и она находилась неизвестно где! Заблудилась. Юма озиралась в полутьме и не знала, что делать. Решив передохнуть, девочка присела на какую-то каменную скамью.

- Сейчас, я отдышусь, успокоюсь, и что-нибудь придумаю, - вслух произнесла Юма. - Все равно милая Инессочка пошлет за мной марабу, и он меня вытащит.

Эта мысль её успокоила. Но Юме не хотелось, чтобы её здесь искали. Тогда придется все рассказать, и про Мэйтира тоже - и вдруг ей опять не поверят? И... вдруг Инесса будет волноваться? А может, она не в Тапатаке, у неё ведь появились какие-то таинственные дела... Лучше всего было выбираться самой. Будь тут вода... Юма прошла несколько коридоров - но как назло, все подземелье было удивительно сухим, не то что ручейка, даже лужицы нигде не нашлось. И Юма решилась - попробовать как в тот раз с Кинном Гаммом. Она зажмурилась и изо всех сил захотела очутиться в Тапатаке. Юма даже подпрыгнула, помогая своему желанию.

Ничего не получилось. Еще раз и ещё - все напрасно. Тогда она села прямо на каменный пол и заплакала. Юма плакала, пока Вайка не вскарабкался ей на плечо и не куснул за ухо.

- Камень, - подсказал ей булкут.

Про него Юма совсем забыла. Она сунула руку в карман передника камень был на месте. Только теперь Юма могла разглядеть рубин. Таких она ещё не видела - камень был неимоверно волшебным даже по понятиям Тапататаки. Собственно, это был скорее огонек, чем камень - он светился, да так густо, что пальцы упирались в это свечение и не могли коснуться поверхности рубина, казалось даже, что держишь в руках какой-то плюшевый упругий комочек.

- Волшебная Солла, - попросила Юма, любуясь рубином на ладони, помоги мне! Мне надо попасть в Тапатаку!

Она закрыла глаза и снова хотела представить, что перенеслась в Тею. Но ей увиделось совсем другое: неожиданно она сама почувствовала себя комочком на чьей-то ладони, ей даже представилось прекрасное женское лицо на неё глядели, что-то её сильно тряхнуло... Юма вскрикнула и открыла глаза: сработало. Она перенеслась. Под золотое небо Тапатаки.

Вот только не в Тею. Вокруг был лес и горы. Юма озиралсь по сторонам и сообразила. Она снова была на Рыжухе! Это её не расстроило. До Теи было, конечно, порядком ходу, а ещё надо найти дорогу... Впрочем, зачем искать? Вайка уже споро топал по какой-то тропинке, этот бесценный подарок загадочного волшебника, который не волшебник.

- Что бы я без тебя делала, пушистый топтыжка! - громко воскликнула Юма и припустила за зверьком.

Путь оказался короче, чем ожидала Юма. Вайка снова увел её куда-то вверх, снова к краю того обрыва, за которым стеной клубился туман. Вот только снегопада в этот раз не было. Зато на камнях лежало какое-то животное. Чудище. Огромное - наверное, больше Зверя. Юма тихо ахнула и попятилась. Но чудище не шевелилось. Бесстрашный Вайка уже подошел ближе, обнюхивая издали непонятного зверя. Юма вгляделась - и поняла. Это было не чудище, это была только его голова - она выставлялась из-за края обрыва, а само громадное тело распласталось на склоне скалы и пропадало из виду в провале. Походило, будто оно рухнуло с высоты. И похоже, оно было птицей невероятно огромной. Клюв её был открыт, выказывая безжизненно обвисший язык, а глаза закрыты.

- Наверное, - вслух произнесла Юма, потому что ей стало не по себе, наверное, ты из тех чудовищ, что насылал на Тапатаку этот злой Северин. Наверное, ты пробовала на нас напасть и убилась, а зачем нападала? Мы тебе ничего не делали.

В этот миг птица открыла глаз и мигнула. Она не умерла. Она пока только умирала.

И вот тогда густо повалил снег.

- Да не расстраивайся ты, - утешала Анита. - Поищем еще.

- Я не расстраиваюсь. Просто я совсем было уверилась, - отвечала Инна. - Что это тот самый.

Они говорили о Сергеиче, Славином знакомом художнике - на самом деле его звали Кузьма и даже не Сергеевич, а Петрович. Сергеев была фамилия, а рисовал он все больше на мотивы сказов Бажова, и Инне после пары взглядов на рисунки стало ясно, что этот хороший художник никогда не будет _тем_ Тапатакским: Тапатака у него уже была, и совсем другая. Не Иннина. Сергеич сам что-то такое почувствовал и даже как-то виновато вызвался поискать среди своих нужного человека. Конечно, Инна с благодарностью приняла, но разочарование было все-таки большое, как-то обескуражил её этот промах.

- А что за слово ты ему назвала? - полюбопытствовала Анита. Тапка-тапка?

- Тапка-тапка... - засмеялась Инна. - Да это так, брякнула.

Они сидели в машине у дома Инны. Анита не стала подниматься, отговорилась, что некогда, однако они разговаривали уже добрые десять минут - просто, как это бывает, не хотелось расставаться.

- Ну, хочешь сейчас на дискотеку завалим? - предложила наконец Анита. - Разгоним твой аглицкий сплин.

- На дискотеку?!. - Инна вытаращилась на свою новую подругу. - Ты бываешь на дискотеках?

- А что?

- Но... там же все неправильно!

- Как неправильно? - заморгала озадаченная Анита.

- Ну... Во-первых, неправильные движения, а правильно там двигаться невозможно, места мало и люди давят друг на друга, - начала перечислять Инна. - Потом, музыка совсем не та.

- Какая не та? Вальсов нет?

- Да нет, не вальсов, а она вообще ничья и ни для кого. Настоящая музыка - это когда для всех звучит то, что каждому больше всего подходит. Еще настроение неправильное. Веселье неправильное, много угрюмых, они только подделываются, что им весело, а сами не знают, что они тут делают. А про дебилов всяких и пьяных и что ребята друг с другом дерутся я уж не говорю.

Анита только головой качала от удивления - таких речей ей ещё слышать не доводилось.

- Да и вообще, - добавила Инна, сама не ожидавшая, что её прорвет вдруг такой лекцией, - танец такая важная вещь, его же нельзя просто так танцевать.

- Как просто так? То есть, - поправилась Анита, - как не просто так?

Инна немного подумала - не про бал же у Антонина ей рассказывать.

- Ну вот, например, дикари свои пляски пляшут - танец дождя или там огня. Понимаешь, они ведь это делают не напоказ, а потому что хотят дождь вызвать. Может, это все суеверие одно, - прибавила она, - но для них-то это самый жизненный случай. А если просто так что-то делать, для виду, то, значит, оно невсамделишное.

- А если всамделишное?

- А если это твой всамделишный танец, то его перед всеми же не будешь танцевать. Это же самое личное, как раздеться, нет, больше! - как свои стихи показать.

- Ну, Инка, ты даешь! - выдохнула Анита. - Ты прямо... я не знаю даже кто. Никогда такого не слышала. А ты что, стихи пишешь?

- Ну, вот еще, - фыркнула Инна. - Читаю-то совсем мало.

- Как, вам же задают? - удивилась Анита. - А я люблю стихи, только не современные, они какие-то все заумные. Слушай, Инка, - Анита оживилась от пришедшей вдруг мысли, - если не дискотека, то, может быть, в ресторан сходим?

- А что? - Инне это даже понравилось. - Давай! А то я никогда не была в ресторане.

- Да ты что?!.

- Нет, я, конечно, была, - поправилась Инна, - на свадьбе у подруги, на Новом году там, обедать заходила как-то. А вот так, чтобы сходить вечером посидеть - ни разу.

- Ну вот и сходим! За мой счет, я богатая. Приглашаю!

- Только завтра.

- Конечно, завтра, а то мы же не одетые, - серьезно согласилась Анита.

Эту ночь Инна читала лекцию девочкам Инессы. Точнее, и мальчикам присутствовали пажи и оруженосцы, а ещё кое-то из старших теитян. Еще точнее, и лекции никакой не было, это Инна так думала, что ей придется битый час перегружать всякие сведения из своей памяти в чужие. Произошло же совсем другое - едва Инна открыла рот, как в воздухе возник какой-то большой прозрачный кристалл, а в нем появились изображения. Следуя её словам или даже мыслям, а порой их опережая и направляя, как она обнаружила, эти изображения стали меняться и превращаться в новые. Но это было не совсем так, как в телевизоре - скорее, это походило на то, как в детском калейдоскопе один узор превращается в другой - в потоке образов тоже был свой порядок и своя уместность. Инна только мимоходом хотела коснуться таких сложных материй как женское и мужское, а больше рассказать о разных историях, вымышленных и настоящих. Но получалось не так - все эти истории в том Тапатакском хрустале преломлялись таким образом, что всегда просвечивала их сокровенная суть, а ещё - проступали такие связи и отзвуки, каких совсем не могла ожидать Инна. Она сама для себя распознала и поняла много такого, что оставалось скрыто даже в той чудесной библиотеке, где она готовилась к своему занятию. Инна между делом подумала, что могла бы написать теперь даже не курсовую, а целую докторскую диссертацию, но, конечно, впихивать все это в студенческую работу она не станет, нечего выпендриваться, да и нечестно.

- Ну вот, - сказала Инесса, когда Инна завершила свой доклад, - а по совести, волшебный хрусталь сам замкнул её рассказ, вернув все к исходным образам - рыцарь с мечом у ног дамы. - Ну вот, теперь все, надеюсь, понимают, почему мы держимся этого прекрасного установления и почему Тапатаке потребовалось удалиться от Срединного мира.

- Да, - сказала одна из девочек. - Потому что там это не могло быть проявлено в полноте и всей силе.

- Совершенно верно, Юма, - согласилась Инесса. - И что из этого следует?

- Что нам надо много заниматься, вести себя хорошо, а то мы окажемся недостойны рыцарства наших будущих рыцарей, - и другая девочка показала язык кому-то из пажей.

Все, включая Инессу и Инну, засмеялись.

- Ох, ты и язва, Альга. Всегда меня передразнишь, - благодушно пожурила Инесса.

Потом все хором поблагодарили Инну, и она ещё немножко поболтала с дамами. Инна между прочим пожаловалась, что у неё нет вечернего платья сходить в гости - она не стала говорить про ресторан, потому что не была уверена, поймут ли её теитянские феи.

- А чем тебе не нравится это? - Дора имела в виду то платье, в каком Инна появлялась в Тапатаке - она же сама его и подарила.

- Или то, что было на тебе на балу, - напомнила Инесса.

- Ой, нет, оно слишком уж шикарное! Мне его жалко для...

- Для ресторана. Это такой кабачок в Алитайе, из приличных, - пояснила Инесса прочим феям.

- А то мы не знаем, - возразила Дора. - Инна, ты всегда можешь выбрать какое-нибудь платье из наших или придумать новое.

- Ну да, - неуверенно отвечала Инна, потому что не совсем поняла, как она может _придумать_ платье. - Но как я его возьму домой?

Дора с Инессой заулыбались и заверили её, что способ найдется. Он был более чем прост - это платье Инна унесла домой в свертке. Собственно, сверток нес Бенга ("Должна же от него быть хоть какая-то польза", - сказала Дора.). Платье было черешневое, не слишком бальное, не слишком в обтяг и не слишком свободное, - все в самый раз, просто - и вместе с тем красиво до совершенной роскошности. Утром Инна вскочила и первым делом примерила платье снова. Она была очарована ещё больше вчерашнего.

- Да, - сказала Инна, - если за каждую лекцию будут по такому платью давать, я, пожалуй, пойду на ставку профессора в Инессиной школе!

Тошка посмеялся. А Анита, когда они разделись в ресторане - она повезла Инну в один из самых шикарных - завизжала от восторга и зависти:

- Инка, обалдеть! Откуда?

- Да уж не из магазина, - небрежно отвечала довольная Инна.

- Ой, ой, заважничала! - Анита не обиделась. - Тетя Ирина прислала, да?

- Уж она пришлет, - иронически покосилась Инна. - Это подарок.

Не могла же она соврать, что это из бабушкина сундука - платье на старинное ну никак не походило. Невероятно, но Анита как-то догадалась:

- Это те твои друзья подарили? Что художника ищут?

- Я нашла платье утром на спинке своей кровати, - находчиво отвечала Инна. - Его мне сшили гномы.

- Ага, ты же ведьма! - поддержала шутку Анита и больше не спрашивала.

Метрдотель указал им столик - как раз в том месте, что хотелось Инне у окна, откуда был виден весь зал и эстрада с джаз-трио, а сами они не мозолили глаза. Они шли по залу, и Инна ловила придирчивые, с явным оттенком зависти, взгляды женщин - а впрочем, была и пара мужских. Саксофонист выдал какую-то особо виртуозную гамму, и Инне подумалось, что это в их честь. Не успели они сесть, как к ним подошли - Павел, приятель Аниты, а потом ещё и Володя Усихин. Павлу Инна обещала попозже потанцевать, а Усихину изумилась: откуда у этого лоботряса деньги на такой ресторан? Как выяснилось, Усихин просто-напросто сопровождал группу американцев, повезло подшабашить. Инна отшила бы его, но из-за этих туристов, а точнее, это были не туристы, а какая-то очередная миссия по молодежному обмену, в общем, ей пришлось познакомиться и с его иностранцами, ребята как ребята, но только их уединение с Анитой вышло совсем недолгим - половину вечера они проболтали с этими американцами, а другую Инне пришлось танцевать с ними же и с приятелем Аниты. За своим столиком они сидели совсем мало, но Инна уже смирилась с этим и не жалела, только ей слегка действовали на нервы пристальные взгляды Усихина, а ещё приставала Джанин, мало того, что спрашивала всякую ерунду про чепуховые феминистские проблемы, так потом стала допытываться, откуда она взяла свое платье.

- Я имею в виду, что это явно работа кутюрье, - объяснила Джанин. - Вы выезжаете за границу или это ваши российские модельеры? Может быть, одна из ваших подруг-художниц? Не удивляйтесь, я впервые в России, мне все интересно.

- Нет, я не была заграницей, - отвечала Инна. - Но у нас в городе есть школы мод, даже несколько. Вот Анита работает моделью.

- Да?

- Немного, для хобби, - пояснила Анита.

- Ну, а платье? Это из вашего салона?

- Его сшили гномы специально для Инны, - повторила Анита Иннину шутку.

Джанин засмеялась, а Вова Усихин подозрительно покосился на Инну. Вскоре число общих знакомых увеличилось - в зале появилась и мисс Китова. Люда была здесь с каким-то крутым мужиком, Павел сказал, что это местный мафиози, и даже из крупных - но на вид он был мужик как мужик, дядька лет под сорок из деловых. Впрочем, за соседним столиком разместились братки с лицами, действительно, весьма внушительными - это была охрана.

- А, он меня на вчерашнем боди-арте приметил, - объяснила Люда. Заехал сегодня к универу и снял. Ну у тебя и прикид! - не скрывая зависти она оглядела Иннин наряд. - Отпад! А ты, - это она обратилась уже к Аните, - на следующей неделе выставляешься?

Люда имела в виду какой-то там очередной парад, на сей раз приезжали какие-то новые знаменитости из столицы, и под их крыло притыкались, естественно, и дерзновения местных салонов моды.

- Да звали, - небрежно отвечала Анита.

В общем, вечер в ресторане вышел не то чтобы неудачным, но несколько сумбурным. Инне скорее понравилось, вот только встречи со своими сокурсниками создавали отчетливый привкус студенческих посиделок, а так из того, что могло быть в Камске... Да впрочем, причем тут Камск, призналась себе Инна. Она могла бы попасть на прием к принцу Монако, не велика была бы разница. Не бал у Антонина. Ну, а так - чисто, прилично, музыка стильная, бонтонная такая. Да и покормили неплохо, хотя они с Анитой толком и не поели. Инна уже собиралась уходить, она объяснила Аните, что ей тут надо кое-кого навестить, а на самом деле хотела заглянуть на ночь в Тею, к феям - Инесса обронила, что Найра снова их приглашала куда-то там, и Инне хотелось поспрашивать об этом.

Они с Анитой уже попрощались с ребятами, Анитиными знакомыми и американцами, и направлялись в фойе, к раздевалке. Вдруг послышался шум ссоры, раздраженные голоса и девичий вскрик. Они обернулись - Люда Китова, вся красная, что-то бросала в лицо своему кавалеру - тому самому мафиози, с которым пришла в "Ампир". Мужик с лицом резко неприятным говорил что-то негромко, но зло, и держал её за руку. Из-за соседнего столика уже поднимался подручный амбал, ожидая указаний. Люда выдернула ладонь и выбежала в фойе к раздевалке. На ней не было лица.

- Анита, - она уже чуть не ревела, - пожалуйста, увези меня отсюда!

Тотчас из зала появился мордастый парень и шагнул за Людмилой.

- А ну обратно к Льву Валентинычу, - как собаке скомандовал мордастый. - Ну, пшла!

Инна встала у него на пути:

- Отстаньте от нее!

- Что? - наморщился бандит.

В этот миг Анита выхватила из сумочки баллончик и пустила ему в лицо слезоточивый газ. Мордастый закрыл лицо и сквозь кашель проорал:

- Убью, сука!..

- Скорей! - Анита толкнула Инну к выходу. - В машину!

Они выбежали на улицу и в туфельках залетели в Анитино "Ауди". Все получилось удачно - Анита уже выводила машину со стоянки, когда из дверей повыбегали накаченные телохранители бесцеремонного Людкиного ухажера.

- А шубы? - спросила Инна.

- Потом, - отвечала Анита, не отводя глаз от дороги. - Скажу папе, он пошлет кого-нибудь. Да не реви ты! - прикрикнула она на Людку. - У меня переночуешь, мало ли что. У папы друзья менты и в ФСБ, разберутся. Никто тебя не тронет. Я прямо сейчас позвоню. Инка, возьми мой сотовый в сумочке.

Она продиктовала ей номер, и Анита поговорила с отцом, бегло объяснив, что случилось.

- Ну, все, он нас встретит у дома, - сказала она. - Папа сказал, что прямо сейчас будет звонить своим. Прорвемся, девчата!

Успокоенная Людмила уже вытирала лицо Инниным платком.

- Что там у вас случилось? - спросила Инна. - Он домогался, да?

- Хуже, - отвечала Людмила, снова всхлипнув.

Они уже подъезжали к дому Аниты, когда их подрезал навороченный джип. Аните пришлось резко тормозить, и Инна едва не стукнулась лбом в стекло. Из джипа споро повыскакивали молодчики Льва Валентиновича. Людка открыла дверцу и побежала за угол - там уже начинался двор Анитиного дома. Один из бандитов кинулся за ней, а остальные с двух сторон обступили автомобиль Аниты.

- Все, телки, вылазьте, - велел все тот же мордастый.

Анита с бледным лицом сидела на месте.

- Хуже будет, - припугнул мордастый.

Инна стала выбираться из машины, лихорадочно соображая, что лучше сделать... Бенга! Антонин! - её мысль метнулась от одного к другому.

- Отпустите её, Инна тут ни при чем, - услышала она сзади себя голос Аниты.

Но рука одного из крутых уже тянулась, чтобы схватить Инну за плечо. Сделать это он не успел. Потому что его лапу кто-то перехватил и дернул так, что бандит отлетел далеко в сторону и ударился о стену дома. Во всем, что последовало дальше, Инна отчетливо разглядела только одно - как бегущая в туфельках на каблучках Люда поскользнулась и покатилась по снежной корке тротуара, а догнавший её бандит наклонился, чтобы поднять или ударить. Что же до остальных троих, то Инна просто не видела толком, что с ними происходило - они один за другим отлетели к стене и валялись там кучей брошенных друг на друга мешков, что-то хрипя и подвывая. А последний, тот, что был подле Людмилы, заметив наконец, что происходит неладное, устремился назад, к "Ауди" и джипу, на ходу что-то доставая из пиджака. На пути его откуда-то выросла стройная мужская фигура, и только теперь Инна все поняла.

- Ингорд! У него... - она не знала, поймет ли он слово "пистолет", и крикнула иначе - ...оружие!

Отморозок уже держал свой пистолет в руке. В неуловимую глазом долю мгновения Ингорд очутился рядом с ним. А затем все так же неуловимо для глаза этот пистолет оказался у Ингорда в левой руке, а бандит отлетел к стене, свалившись в снег рядом со своими дружками. Ингорд меж тем помог подняться Людмиле и подошел к Инне, рядом с которой уже стояла Анита.

- Так вы это называете оружием, Инна? - спросил Ингорд голосом совершенно спокойным и теплым. Он взглянул на пистолет, пожал плечами, а затем как клочок бумаги или ломтик пластилина скомкал металлическое изделие и бросил на тротуар. - Это не оружие, это хлам.

Инна смотрела на него и чувствовала то, что невозможно передать словами. Ей казалось, прошла целая вечность, прежде чем она опомнилась. Она взглянула на своих подруг, во все глаза наблюдающих за ними, сообразила, что они стоят на морозе в одних вечерних платьях и попросила:

- Анита, ты меня не отвезешь домой? По-моему, нам теперь ничего не угрожает.

- Вне всякого сомнения, госпожа, - подтвердил Ингорд.

- Люда, иди к нам домой, скажи папе, я скоро, - попросила Анита и уселась в машину. - Не замерзнешь?

- Дойду, - отмахнулась Людмила - до Анитиного подъезда было всего-ничего.

Инна опустилась на переднее сиденье рядом с Анитой и, чуть поколебавшись, протянула руку. Ингорд поднес её к губам и поцеловал, встав на одно колено. "Встретимся в Тапатаке", - глазами сказали они друг другу, а потом он шагнул куда-то в тень - и исчез.

С ошарашенным лицом Анита вела машину и ничего не говорила. Но Инна сама чувствовала, что должна что-то объяснить.

- Это Ингорд. Он мой рыцарь, - сказала она.

- Да? - отвечала Анита как-то отстраненно.

- Аниточка, я тебе потом все расскажу, - просительно произнесла Инна и положила руку на локоть Аниты. - Просто это... необычно.

- Да уж, - вздохнула подруга.

В этот миг у Инны в голове возникла картинка, как тогда с Ковровым в кабинете Темкина: зал покинутого ими "Ампира". Там был переполох - под визг женщин её Бенга таскал по залу вопящего от ужаса мафиози Льва Валентиновича, меж тем как публика ресторана шарахалась по сторонам и давила друг друга, стараясь выбраться в фойе. А затем - "О Боже!" воскликнула Инна - тигр по-кошачьи присел на тело ополоумевшего бандитского авторитета и стал прудить лужу.

- О, Боже! - вслух воскликнула Инна.

- Что? - отозвалась Анита, но в этот миг ей по сотовому позвонили. Папа!.. А, Паша... Что? Да-а-а? - и Анита покосилась на Инну, которая в этот момент сама созерцала зрелище перед её внутренним взором. Валентиныча? Так ему и надо, придурку... Да нормально, я уже звонила папе... Передам... А ты сам поговори, - и Анита протянула телефон Инне, это тебя. Павел. - Инна сделала отстраняющий жест. - Нет, она не хочет... Ну, чао...

Анита отложила сотовый и сообщила:

- Там у них буча в "Ампире". Какой-то тигр чуть не съел Валентиныча.

- Не съел, а помочился, - поправила Инна. - На. Валентиныча. Я уже знаю.

- И откуда, можно спросить?

- Ну... мне тоже позвонили. Только мой сотовый немножко другой, - Инна примирительно улыбнулась.

- А ты не... это не ты натравила?

- Тигра-то? Да нет, конечно! - искренне опровергла Инна.

- Жаль. А я бы обязательно, - возразила Анита.

- Ты вообще молодец! - горячо отозвалась Инна. - Я очень рада, что у меня есть такая подруга.

Анита отвечала признательной улыбкой. Они подкатили к дому, и Инна попросила несколько нерешительно:

- Аниточка, знаешь что. Если разговор зайдет про ту драку, то говори, что это твоего папы охрана. Никто ведь ничего не видел. Так... проще.

Анита подумала, кивнула и спросила:

- А тигр?

- Ой, да кто в него потом поверит! Поговорят и забудут, - успокоила Инна.

Это же самое Инне подтвердил и Антонин, когда она поднялась к себе.

- Бенгу, Иннусенька, ты послала к тому дядьке сама, - отмел он её упреки. - Ты же подумала про тигра, вспомни-ка. А что ему было тут делать, если Ингорд. Вот он и порезвился в другом месте.

- Ну, а ты? Я же о тебе тоже подумала!

- Ну, ещё бы! Чуть колокольчик не оборвала. Но для меня тоже совершенно не было работы. Да и для Ингорда, сказать по совести. Но тебе, конечно, лучше не слишком выставляться, пусть считается, что это папа твоей подруги послал людей. А тигра забудут. Да и зачем тигр? Показала бы на гада мизинчиком и сказала: "Замри!"

- А так можно? - Инна опять не могла понять, шутит Антонин или говорит всерьез.

- А ты попробуй, - и Антонин покатился со смеху. - Кстати, - заметил он перед уходом, - один-ноль. Ты проиграла.

- То есть?

- Ты говорила, что узнаешь меня, если я появлюсь здесь у вас. А сама даже отказалась со мной танцевать.

- ?

- Я сидел слева от приятеля Аниты. Такой задумчивый брюнет с золотым перстнем на правом мизинце.

- А!.. Правда? Антонин, это нечестно! - возмутилась Инна. - Я была не готова! Ты должен был предупредить меня заранее!

- Мы так не договаривались, - возразил Тошка. - Проиграла, проиграла!

Инна всерьез рассердилась.

- Ты не хочешь прогуляться в Тапатаку? - меж тем невинно предложил Антонин.

- Нет, - отрезала Инна. Она бы и спиной повернулась, если бы только видела, где в этом миг находится Антонин.

Тапатака, конечно же, не единственный, не лучший и не высший из чудесных миров, есть и другие, множество. В этом множестве есть столь загадочные и отдаленные, что о них никогда не слыхали в Тапатаке - как, вероятно, никто не слышал о Тапатаке и там. Что же до миров знакомых, то политикой Тапатаки всегда было добрососедство - и не более того. Как любая страна, она, конечно, не желала себе врагов, но, с другой стороны не слишком нуждалась в друзьях. Друг с другом больше общались не страны, а их жители, - так, среди молодежи Теи обычно находилось сколько-то непосед, а иные оставались таковыми на всю жизнь. Но большая часть тапатакцев мало интересовалась зарубежьем - всему был свой срок, и когда такой наступал, то обитатели Тапатаки уходили в последнее путешествие - обычно, со своим королем. А раньше того - к чему загадывать о неведомом? - и такой же в целом была линия самой Тапатаки. Несколько раз её приглашали для участия в разных там волшебных собраниях и пробовали втянуть во всякие междувселенские союзы, но отношение Тапатаки к этому было неизменно прохладным, так что её давно уже оставили в покое, предоставив самой себе.

Однако, теперь изменилось и это. В одно и то же время к принцу Антонину пожаловало сразу несколько посольств. Выяснилось, что в междумирье давно уже творится серьезная междоусобица, причин и целей которой в Тее так и не смогли уразуметь. Меж тем, Тапатаку склоняли к тому, чтобы принять чью-либо сторону, а взамен дружно обещали помощь. По словам полномочного посланника прекрасной мечты Акамари - это так называла себя страна Найры: прекрасной мечтой, Тапатаке все равно невозможно будет остаться в стороне, а победив вместе с акамарским союзом, она обеспечивала себе защиту от всяческих вторжений Нимрита. Такую же помощь обещало и Великое Средоточие Н'тхи, некое странное образование, разношерстный конгломерат самых невероятных миров, где как будто главенствовал мир-город Хло, откуда и прибыл кудесник Тха. Правда, натхийское Средоточие, по крайней мере, не сулило бед и не грозило карами в случае отказа, на что по-женски тонко, но и столь же ядовито намекнула неотразимая прелестница Найра. О, нет, никто, конечно же, не собирался нападать на Тею. Просто когда - Найра употребила не _если_, а _когда_ - когда плотина Теи рухнет и в неё хлынет из Нимрита невесть что, то Акамари трудно будет удержать иных своих союзников от того, чтобы не использовать такой момент... - Для мародерства, - продолжила за неё Инесса, на что сияющая Найра дружелюбно возразила: - Ну что ты! От того, чтобы не ознакомиться хотя бы с толикой ваших знаменитых чудес! Ведь иначе они будут навсегда потеряны, правда? А тут хотя бы что-то спасут. - В переводе с языка дипломатии Найра обещала при первом удобном случае основательный грабеж Теи - то есть, почему грабеж? - спасение её бесценных чудес! Пилюлю золотило лишь то, что Найра предлагала Тапатаке не просто союз, а верховенство в нем, отдавая должное искусству, магическому дару и духу жителей волшебной страны. Акамари, по словам Найры, вовсе не стремилось главенствовать, уступая это умам Теи - что в кругу Антонина истолковали как хитрый прием, ведь тогда на Тапатаку и приходился бы главный удар противной стороны.

Можно было бы сказать, что такая дипломатия просто толкала Тапатаку в союз со Средоточием Н'тхи, не будь цели этого Средоточия столь туманны и чужды для Тапатаки. Поэтому наилучшим для страны Антонина оставалось стоять в стороне, а предложения обоих противников не принимать, но и не отклонять раньше времени - что и исполнил принц Антонин. И все же, к уже немалым опасностям, похоже, добавлялись новые, делая положение Тапатаки и вовсе уязвимым.

В это-то время нежданно-негаданно напомнил о себе Северин. Он разыскал Антонина в его уединении в старой крепости. - Теперь ты понимаешь, Антонин, - сказал ему мятежный брат, - что я не придумал ту угрозу для Тапатаки, в случае, если ты станешь её королем. - Северин, эта угроза возникла не без твоего участия, - возразил Антонин. - Вовсе нет. Промолчи я при коронации и останься Тапатака на месте, это мало что изменило бы. Ты не читаешь в Нимрите, Антонин, а я - читаю. К стране давно подбиралось нечто почти неотвратимое. - И что же теперь? Никак, ты тоже предлагаешь нам помощь или союз? - с невеселой улыбкой осведомился Антонин. - Я предлагаю вернуться всем назад. Огласи это на Совете Теи. - Это я обещаю, - согласился Антонин, - но не больше этого. А как же насчет короны? Ты снова думаешь её принять? - Да, разумеется. - Без Соллы? - Когда все вернется на свои места, вернется и Солла, - заверил Северин. - Северин, - спросил принц Антонин, - если тебе дорога Тапатака, а я никогда не считал тебя двуличным злодеем и нашим врагом, если ты хочешь ей добра, не проще ли помочь нам хоть бы своим ключом и жезлом? - Антонин, - сдержанно отвечал Северин, - когда все тут будет рушиться, обещаю встать у дворцовых ворот с жезлом и ключом от Нимрита и помочь Тапатаке - если только Тапатака это захочет. - То есть примет твои условия. - Вот именно. - Вряд ли, Северин. Похоже, ты ничего не понял, - вздохнул Антонин. - Ты ведь знаешь, король может совершить последнее путешествие не ранее, чем станет готов к тому. Я ведь прыгнул в Нимрит, Северин. И Тапатака за мной последовала. Я не короновался - из-за Соллы, но это ничего не меняет. Я до сих пор в последнем путешествии _короля_ - и со мною вся Тапатака. А из последнего путешествия не возвращаются. - Это ты ничего не понял! - закричал Северин. - Ты же ничего не видишь, слепец! Если бы ты умел различать Тень! Ты думаешь, что знаешь о теитянах все - а ты ничего не знаешь. Ты доверяешься им, из-за этой, как ты думаешь, верности королю, а как раз самые верные могут предать и предают тебя, Антонин. Берегись! - Северин, скажи мне откровенно, - прервал его брат. - Я никогда не воспользуюсь этим. Тебе же дорога Тапатака, я вижу. Если все будет так, как ты говоришь, и мы будем стоять на пороге гибели ты же все равно не выдержишь и придешь на помощь, ведь так? - Нет, Антонин, - холодно отвечал принц Северин. - Не приду.

(из Новой хроники Тапатаки)

9. НЕМНОЖКО БОГА И БОЙ ТЕНЕЙ.

ЮМА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

Юма глядела в глаз огромной птицы, и мало-помалу страх оставил её. Если это и было чудище, насланное Северином, то оно слишком ослабло, чтобы напасть и поранить. Мало того, ей стало жаль раненное существо, сейчас оно было не огромным чудищем, а чем-то беззащитным и беспомощным, как раненный котенок. Ей показалось даже, что от Птицы исходит просьба о помощи - столь же отдаленная и неясная, как голос, каким с ней разговаривал Зверь.

- Она хочет есть, - сказал ей Вайка.

- Чем же я могу его накормить? - удивилась Юма. - Здесь ничего не растет, а ей ведь надо, наверно, так много...

Вайка забрался на камень, оказавшись вровень с клювом и долго пробыл там, то стоя столбиком и прислушиваясь к чему-то, то крутясь на месте, будто танцевал какой-то танец или играл с кем-то невидимым.

- Это волшебная Птица, - сообщил он наконец. - Даже больше, чем я. Ей не нужна твоя еда.

- А какая же?

- Волшебная.

Юма задумалась. Из волшебного при ней был только Вайка, да разве же она скормит его этой непонятной Птице. А больше ничего, только рубин, но это для Антонина. Да ведь не будет же Птица есть камень?

- Почему не будет? - возразил Вайка. - Как раз подойдет!

Юма достала Соллу, она не собиралась её отдавать, просто хотела посмотреть на рубин.

- Ну что ты, Вайка, - сказала девочка, - это же камень Антонина! Посмотри, как он светится. Разве он согласится, чтобы его проглотило ещё одно чудище?

Она подняла камень, и Солла засияла так, что вокруг ощутимо посветлело, а краски стали ярче и насыщенней, а ведь был ещё день, и солнце светило сквозь кружащие снежинки. И в лучах этого рубинового сияния Птица вдруг приоткрыла и второй глаз, как если бы это свечение уже придало ей капельку сил. Ее клюв чуть шевельнулся, а горло выдохнуло слабый хрип, будто Птица пыталась что-то сообщить.

- Она его просит, - сказал Вайка.

Юма стояла с рубином в руке в полном замешательстве. Чем больше она смотрела на умирающую Птицу, тем сильнее проникалась её болью и стремлением выжить. Но... камень был нужен также и Тапатаке!

- Но нам тоже надо выжить, - нерешительно произнесла она вслух, обращаясь то ли к Птице, то ли сама к себе. - Это для Антонина и милой Инессочки, и девочек, и Туана, и...

Желтый глаз мигнул. Птица её слышала! Она понимала! Уйти вот так, под этим понимающим и зовущим взглядом у Юмы не было сил.

- Птица, - решилась Юма. - Я так не могу. Я спрошу Соллу, и если она сама согласится, то...

Юма положила рубин на ладонь и загадала:

- Волшебная Солла! Если ты согласна...

Камень сильно просиял - и вдруг скатился с ладони в сторону этого раскрытого и просящего клюва, хотя Юма стояла твердо и держала ладонь совершенно ровно, недаром же она училась равновесию в домике Инессы. Юма подняла рубин и быстрей, чтобы ни о чем больше не думать, подбежала к этому клюву и положила рубин на язык, ближе к глотке. Она сразу же отвернулась и отбежала назад.

- Мамочки, что же я наделала! - сказала Юма и оглянулась.

Она почему-то думала, что Птица сразу оживет, а может, и улетит - ведь рубин был ужас какой волшебный, главный камень Тапатаки. Но, видимо, раны Птицы были слишком серьезны, а может, недоставало сил одного только камня, ведь вся Солла - это семь рубинов. И Птица не ожила и не улетела - но и жертва Юмы была не зря: по огромному телу пробежала дрожь, Птица встрепенулась, пошевелила клювом, издала короткий и чистый звук, а в зрачках её засветились огоньки - Юме показалось, это Птица так улыбалась ей, Юме.

- Молодец, не пожадничала, - раздался чей-то голос.

Юма повернулась. В паре шагов от неё стоял её странный художник, Саша.

- Саша!

Волшебник из Алитайи приветливо помахал рукой.

- Ты не видела меня, я за тобой уже минут десять смотрю. Не хотел мешать. А почему тебе было жалко алмаз?

- Это рубин, - отвечала Юма. - А ты что, снова спишь?

- Ага, наверное, - беззаботно отвечал этот непонятный волшебник. - А что ты здесь делаешь?

И Юма рассказал ему все-все, что знала сама, начиная с появления Инессы в её мире. Все получалось очень странно, не так, как ей говорили в Тее - не она разыскала своего ведомого, а он её, и не она подсказывала ему, что делать, а сама ждала от него помощи и совета. Но Юма даже рада была теперь, что так выходило. А то ведь в Тее она не могла об этом рассказать никому. Потому что тогда её, наверное, не пустят к Зверю, а он ждет. И потому что Птица... разве она имела право отдать ей камень Антонина?

- ...И вот Зверь не захотел отдавать мне все камни, - заканчивала Юма свой рассказ, - и я уже думала, что уйду ни с чем, но Вайка подсказал мне, и я попросила один.

- Ну, это понятно, - заметил Саша. - Наверно, он не отдал все сразу, чтобы ты пришла снова.

- Ты думаешь? Да, правильно... Но я все равно не принесла камень Антонину, - вздохнула Юма.

- Я думаю, тебе и все остальные придется отдать этой Птице.

Они оглянулись на Птицу. Та смотрела на них, будто все слышала и понимала.

- Ее, наверно, надо лечить, - тихо сказала Юма. - Наверно, камня недостаточно. Только я не знаю, как мне это сделать и смогу ли вообще сюда приходить. И я не знаю, как это рассказать Инессе, потому что я все-все нарушила. Ведь эта Птица, наверно, наш враг, а я её спасаю. Да ещё рубин. Да ещё Зверь. Да ещё этот предатель Мэйтир.

Саша пожал плечами.

- Можно и не говорить. Если спросят - ну, тогда и расскажешь. А так просто молчи.

Юма сделала забавный жест - похлопала себя по щекам обеими руками: на её родине это означало что-то вроде "не знаю, что сказать, и молчу".

- Саша, - заговорила она о другом, решив хоть что-нибудь сделать хорошее сегодня, - а я ведь к тебе дважды пробовала добраться и не сумела. Ты правда пишешь стихи?

- Ага, - отвечал Саша, и они немного поговорили об этом. Он был очень заинтересован, когда узнал, что в Тапатаке тоже есть поэты.

- Вот Кинн Гамм, он сочиняет снег.

- Сочиняет снег?

- Ага, и очень хорошо. Каждую снежинку отдельно!

- Надо же, - искусник Срединного мира покачал головой. - Нет, мне так слабо.

- А как ты делаешь?

- Ну... Вообще-то в наших стихах главное метафора. Понимаешь, у нас поэт - это такой сводник...

- Кто?

Саша засмеялся.

- Устроитель брака. Причем, сочетать можно что угодно с чем угодно. Скажем, можно сравнить поток с прыгающим по камням гривастым львом. И получится так, что горная река сможет превращаться во льва и бежать себе где-нибудь по сухой саванне, где ни гор, ни воды-то нет. А можно даже ещё интересней - связать сразу много вещей. И тогда небо будет узелком, который несут в руке, а еще, например, рыбой, а ещё океаном, где плавают всякие звездные суденышки. Понимаешь, как интересно - целый океан, а его самого ловят как рыбу или складывают в узелок и несут под мышкой. Хотя, конечно, на самом деле небо остается на своем месте, но как бы и немножечко в узелок превращается.

Юма развеселилась.

- Какое смешное волшебство! А ты знаешь, у нас ведь такое тоже бывает. Вот Зверь - он же тоже как бы сразу вся эта ужасная прорва, весь Нимрит.

- Ага, наверно, - согласился Саша. - Вот и наши стихи - это что-то похожее.

- Тогда у вас сильное волшебство, - сказала Юма, проникаясь уважением к своему необычному собеседнику. Ей вдруг в голову пришла одна ещё неясная мысль. - Саша, а ты мог бы, например, сочинить такие стихи, чтобы вот вся эта птица стала такой... такой - ну, маленькой, вот как Вайка или меньше?

- Запросто.

- Сделай! Сейчас! Пожалуйста, - попросила Юма.

- Зачем?

- Тогда я смогу унести её с собой и ухаживать за ней дома! Я же не могу её просто так бросить, а ходить сюда не смогу и рассказать тоже нельзя!

Саша уставился на нее.

- Но... это же так получается только в стихах. На самом деле никто ни в кого не превращается.

- Превращается! Есть же Зверь!

Саша забавным движением почесал нос.

- И ты думаешь, у меня так получится?

- Да! Ты же волшебник! - Юма вовремя вспомнила его же слова, сказанные в прошлый раз. - И ведь это же сон! Ты сам говорил, что во сне все можно!

Искусник из Срединного мира колебался самую малость.

- А ведь ты, малыш, совершенно права.

Он поднялся с места и походил взад-вперед, что-то бормоча.

- Что ты делаешь?

- Настраиваюсь! Не отвлекай. Лучше пожелай мне вдохновения, неожиданно сердито отвечал её странный друг, и Юма стала желать ему вдохновения - произносила совсем тихонечко:

- Вдохновение-вдохновение! Желаю тебя Саше, чтобы он сочинил, что нужно!

- Вот, слушай, - поэт из Алитайи остановился и прочел:

Когда сердце откликнулось,

то уже не громадина-птица

лежит на скале,

а пичуга

с подбитым крылом

на волшебной ладони

ребенка

- То, что надо, - одобрила Юма. - А почему моя ладонь волшебная?

- Ну, это поэтически, - отмахнулся Саша.

Они оба смотрели в желтые глаза Птицы, ожидая невесть чего.

- Нет, не превратилась, - вздохнул наконец Саша.

В этот миг Вайка сильно защелкал. На камне рядом с ним лежала птица, небольшая, с галчонка. Галчонок открыл клюв и пискнул.

- Вот так да! - ахнул Саша. - Значит, вот как оно!

- Ну да, - отвечала Юма. - Ты же сам сказал, что небо остается на месте, но немножко превращается. Вот и Птица.

- А ты уверена, что это та?

- Ну, конечно! Ты такой странный волшебник, сам делаешь и не веришь, засмеялась Юма. - Посмотри на глаза. И тело поранено. И...

- Ага, - согласился Саша. - Знаешь что, Юма, ты все-таки постарайся меня разыскать. А то я все это забуду, а не хотелось бы.

- Саша! - Юма хотела сказать "спасибо".

Но уже только клочья тумана таяли над землей. И Юма принялась спускаться с Рыжухи, осторожно держа в руках раненную птицу - впрочем, нет, не птицу, а - Птицу, с большой буквы, Юма знала, что это она и есть, и все, что будет с этим галчонком, передастся и Птице.

- Я назову тебя Чка, - сказала Юма. - Хотя, конечно, на самом деле ты не Чка, а большая Птица.

А потом она выбралась на дорогу, и прямо под горой на неё наткнулся дозор рыцарей.

- Юма! - окликнул её Ингорд. - Что ты здесь делаешь?

- Я была на Рыжухе, - отвечала она. - Разговаривала с Сашей. Вы меня не подвезете?

Рыцари переглянулись. Они не стали больше ни о чем её спрашивать.

- Юма, сейчас здесь уже опасно, - предупредил Кинн Гамм. - Мы только что сразили двух чудовищ. Пожалуй, лучше будет тебя сразу переправить к Инессе.

Он не стал её подсаживать в седло, а, наоборот, спустился на землю.

- Возьми-ка меня за руку. Ингорд, ты не подтолкнешь нас? Держись крепче, Юма.

И вот они уже оба стояли в саду Инессы. Фея поднялась со скамьи им навстречу:

- Ну, что на этот раз?

- Ничего особенного. Подвезли по пути с Рыжухи, - отвечал Кинн Гамм. Общалась со своим искусником. Ну, забегай! - напутствовал он её, и Юма отправилась в дом - ей надо было устроить жилище для Чки.

Попозже она разыскала милую Инессу, ожидая от неё вопросов или какого-нибудь выговора - ведь её не было в Тее довольно долго.

- А, это ты, Юма... - фея взглянула на неё как-то рассеянно. - Можешь не рассказывать, что там у вас было с твоим Сашей.

- Почему?

- Совет Теи решил не вмешиваться. Как вы будете теперь встречаться и что у вас будет происходить - это касается только вас двоих, Юма. И не расстраивайся, если будет получаться не то, чего ты ждешь и хочешь. Здесь надо довериться неизвестности.

- Неизвестности, - эхом повторила Юма.

- Юма, - вдруг сказала Инесса, - а что у тебя с рукой?

Вокруг правой ладошки Юмы лучилось неяркое мерцающее свечение - она обнаружила это лишь сейчас, после вопроса Инессы.

- А... Ну, это поэтически, - и Юма _волшебной ладонью ребенка_ воспроизвела

небрежный взмах Сашиной

руки.

Свечение

не свечение, но

какой-то белый ореол вокруг пальцев своих ладоней Саша Песков и впрямь различал вполне отчетливо - особенно, если смотреть на них на однотонном фоне, а то на фоне пестром и с узорами этот ореол терялся. Он подвигал ладонями, сводя пальцы одной в стык с пальцами другой и разводя их снова. Свечение между пальцами то сливалось в сплошные полосы, то сужалось и растягивалось, как будто это была какая-то упругая вата, так это ощущал Саша, а ещё он, присмотревшись, заметил какое-то посверкивание, слабое искрение, если пальцы развести медленно и не очень далеко. Кончики пальцев стали зудеть, будто прихваченные чем-то горячим, и Саша Песков прекратил свои опыты, а их он делал из любопытства - прочел накануне статью про то, как развивать виденье ауры и решил попробовать. Оказалось, все не шибко-то и сложно.

Потом он постоял у картины - той самой акварельки, о которой спрашивала эта малолетняя гостья, фантом из... Бог весть откуда. Саша Песков сдвигал глаза так и этак, пробуя, как с пальцами, разглядеть какую-нибудь ауру - и конечно, ни фига не разглядел. Даже хуже, начал испытывать какое-то непонятное томление и неудобство, как бывает, когда что-то мелькает на грани памяти и все же никак не может вспомниться.

- Ладно, - сказал он сам себе, - тоже мне, йог выискался. Не буду отбивать хлеб у Векслера.

Кстати, к Векслеру Саша Песков и собирался сходить, посоветоваться насчет своих воображаемых миров и ещё спросить про эту самую акварельку. Он ещё поколебался, не позвонить ли сначала, а потом решил нагрянуть экспромтом - ну, не окажется Бори, так не окажется, прогуляться полезно, снежок вон какой сказочный, а то он закис совсем, один маршрут работа-дом, даже девки и те что-то нынче от него отстали.

Саша Песков вышел на Кампрос и у булочной надумал зайти купить хлеба, а то, глядишь, засидится в гостях и будет закрыто на обратном пути. У прилавка он услышал какую-то непонятную перебранку:

- Мужчина, я вас в вытрезвитель сдам! - грозилась продавщица какому-то мужику в нелепых одеждах - фуфайке вроде толстовки на голое тело и коротких штанах, какие носят о пляжную пору. - Откуда я знаю, где эта ваша мадам!

- Может, ты её видела, - продолжал допытываться мужик, никак не откликаясь на угрозы. - Волосы чуть-чуть срыжа, глаза серо-голубые.

Товарка продавщицы засмеялась - такие приметы подходили для половины девушек Камска.

- Да я таких тысячи за день вижу, сколько можно повторять, раздраженно отвечала доведенная до каления женщина. - И незачем мне тыкать, мы с вами на ты не пили.

- Нет, ты бы её узнала, если видела, - возразил мужик. - Это рысь.

- Ох, мужчина, шли бы вы отсюда, а то я, и правда, милицию вызову, вздохнула продавщица. - Не видела я никакой рыси. Не мешайте, мне покупателей обслуживать надо! Что вам? - обратилась она к Саше Пескову.

- Черного буханку. Что это с ним? - спросил Саша, глядя в спину удаляющегося мужика.

- Да вот пристал, - объяснила напарница, - светленькую девушку он разыскивает, понимаешь ли. Ни имени, ни адреса.

- На пьяного не похож вроде.

- Да с приветом он, - с досадой отвечала продавщица. - Зима, а он в шортах. Откуда только взялся?

- Ага, я тут пять лет работаю, всех уже знаю, а этого не видела, согласилась другая.

- Может, его только что выпустили, - пошутил Саша Песков. - Из психушки.

Он вышел на улицу и у дверей снова наткнулся на того мужика. Саша глянул ему в лицо - и дальше произошло необъяснимое. С первого же взгляда он понял невероятное: что это бог. Или даже - Бог. При всем том соображение Саши Пескова нисколько не помрачилось, он понимал, что перед ним человек во вполне земной телесности, причем такой, которая не слишком-то совершенна у мужика было пузико, кривые ноги, бородавки на лице, а ещё он шмыгал носом на холоде, что было немудрено при таком незимнем наряде. Саша понимал также, что Бог ну никак не может вместиться даже и в совершенное тело - но странное дело, одно никак не противоречило другому, - столь же отчетливо Саша Песков сознавал, что перед ним даже не святой или там просветленный, а именно бог (если не САМ БОГ), и никакие бородавки тут ничего не могли изменить. Все это уживалось в Сашином восприятии абсолютно естественно и без всякого принуждения, не то что не образуя противоречия, а прямо-таки в теснейшем добрососедстве. Да и кто сказал, что Бог не может иметь пузико и кривые ноги? Это уж наше человеческое безделье полагать на Его счет всякие выдумки, а Его Божье дело - поплевывать на них со Своей высокой башни и располагать, как Ему удобней. И поэт Саша Песков принял Божье расположение насчет бородавок и всего прочего как должное. И столь же должным и правильным ощутилось внутри Саши стремление чем-нибудь помочь этому грустному Богу, шмыгающему носом на уральском морозе.

- Вы кого-нибудь ищете? - поинтересовался Саша Песков.

- Да женщина тут у вас есть, - невесело вздохнул Бог. - Найти хочу.

- А вы... - и дальше Саша подумал насчет божественного всеведения дескать, разве его нет или почему бы им не воспользоваться в этом случае.

- Да нельзя мне, - досадливо отвечал Бог, без слов угадав Сашин вопрос. - Сама она должна придти. Вот ты бы и привел, а? Как - приведешь?

Саша Песков только хмыкнул, находя излишним спорить. Но вот так бросить Бога в одной рубашке на холоду он тоже не мог и продолжал разговор:

- Вам бы одеться потеплее. На ноги что-нибудь, штаны, шубу. У нас так зимой не ходят.

- Хорошо, одевай, - согласился Бог. - Пойдем!

И как-то глубоко отстраненно поражаясь происходящему, Саша Песков повел Бога к себе домой, соображая на ходу, какие излишки теплого белья у него найдутся. Он вез Бога в троллейбусе и по пути подумал, что держать его у себя будет не слишком удобно - одна комната, одна кровать... ну и все прочее - причем, думалось Саше Пескову, это не ему, Саше, а Богу так будет неудобно. Но куда же его поселить? У кого же ещё есть свободная и годная к Божескому обитанию площадь? Да у Саши Сироткина! - тотчас пришел ответ. Но...

Они сошли на своей остановке, и Саша Песков поделился своими сомнениями:

- Вам, наверное, жить негде...

- Негде, - с готовностью подтвердил Бог.

- Тут есть одна квартира, она совсем свободна. Но, понимаете, её хозяин, Саша Сироткин, он сейчас далеко. Если бы у него спросить, то, я думаю, он разрешит, но...

Бог понимающее кивнул и беззаботно отвечал:

- Спросим.

"Как?" - хотел, но не успел спросить Саша Песков. Потому что в следующий миг они уже стояли перед Сашей Сироткиным. Не он к ним перенесся, - нет, он-то был у себя на теплом Юге, где-то в Предкавказьи - вокруг Саши Сироткина был сад со свежими саженцами слив, вдали виднелись горы, а снега не было совсем.

- Саша! - позвал поэт Саша Песков.

- А, это ты, старина, - Сироткин почему-то ничуть не удивился такому визиту.

- Понимаешь, тут... - Саша Песков чуть запнулся - ...человеку надо бы пожить у нас в Камске. А твоя хата свободна, так если бы...

- Ему? - Саша Сироткин кивнул в сторону Бога и пожал плечами. - Ну, так какой разговор, старина. Пусть живет.

- А...

Сироткин понял по-своему:

- Да ничего, я завтра брату буду звонить, предупрежу. А то он ко мне заходит присматривает, ну и, чтобы не удивлялся. Ты чего не пишешь-то?

И в один миг - пропал огород Саши Сироткина вместе с его хозяином, уже на улице зимнего Камска стояли поэт Саша Песков и Бог с ним бок-о-бок. И Бог благодушно сказал:

- Ну вот, разрешили.

Саша Песков не заходя домой отвел Бога на квартиру Сироткина - и только уже у самых дверей он вспомнил: ключ! Ключа-то у них не было! Да и вообще был ли ключ? Сироткин-то запирал на электрозамок, который, кажись, был настроен на его поле, а...

- Э-э... - протянул он, собираясь изложить Богу эту заковыку. Но Бог уже протянул ладонь к нужному месту - и - диво дивное, чудо неслыханное дверь отворилась.

- Ну, все, паренек, я тут уж сам, - милостиво произнес Бог. - Иди, а то у тебя разговоры важные.

И он вошел в квартиру Сироткина и захлопнул дверь перед носом Саши Пескова. А поэт Саша Песков ни о чем более не думая зашагал - нет, не к Векслеру, какой уж тут Векслер, хотя, как он подумал уже много позже, с ним-то бы и можно было все это обсудить. Но сейчас ни этих, ни других мыслей у Саши не было, и шел он домой. И уже дома, когда он вскипятил чаек и сел за стол, качнулся пол и чуть не слетел со стула поэт Саша Песков и стал наконец дивиться произошедшему - маятник его душевно-умственного состояния откачнулся назад. И естественно, первой мыслью Саши было то, что он сам отвел какого-то проходимца в квартиру, где, по крылатому выражению одного великого сталкера, деньги лежат, - правда, квартира была чужая да и ключа он не дал, да и денег там, наверно, нету, а вот вещей всяких редких до фига. Но подумавши покрепче, Саша все-таки этому не поверил. Допустим, ему померещилось насчет Бога и так далее - но такой морок ещё надо уметь напустить, - и стало быть, это гипнотизер экстра-класса, а зачем такому Камск и квартира Сироткина? Уж такой мог бы повкуснее обтяпать дельце! На Багамах жил бы где-нибудь да в Лас-Вегас наезживал снимать жирные куши с беззащитных мафиозных рулеток. И ведь замок-то, на чужое биополе настроенный, он не моргнув глазом отомкнул, а зачем бы ему тогда вообще Саша Песков - сам пошел бы да зашел. Стало быть... И Саша Песков успокоился. Бог или не Бог, а что сделано - то сделано. "Это во мне наследие тоталитарного прошлого заговорило - всюду вредителей и врагов народа подозревать", - сказал сам себе Саша Песков и сел есть черный хлеб с селедкой и чаем.

- Подумаешь, Бог, - вслух произнес он. - Ну, проводил мужика на пустую хату. У меня тут недавно похлеще творилось.

Он стал оглядывать кухню, вызывая из памяти произошедшее - девочку, что стояла на газовой плите и не обжигалась горящим пламенем. Вскоре ему стало как-то не по себе - начало казаться, что и сейчас вот-вот повторится что-нибудь такое же. Ему даже стал чудиться чей-то взгляд, будто давешняя девчушка и сейчас стоит на плите и рассматривает его. Это Саше Пескову не понравилось, и он пошел в комнату, бухнулся на кровать и твердо вознамерился крепко выспаться, оставив все действия и размышления завтрашнему дню. Свет на кухне он выключить забыл и уже не стал вставать, было лень и, главное, как-то спокойней, при свете-то.

Он не заметил, как долго он спал - Саше показалось, что он лишь закрыл глаза и сразу подскочил как ужаленный: перед закрытыми глазами стояло видение с акварели на стене, а в нем - та девочка. Саша поспешно раскрыл глаза - дивный город его сна исчез, но девочка - нет: она все так же стояла напротив. Дверь на кухню была закрыта, и свет в комнату почти не попадал, был полумрак, и однако же - девочка была освещена и видна, как если бы её освещало солнце. На ней было давешнее пурпурное платьице, и губы её беззвучно шевелились, она что-то говорила, но речь, как и в первый раз, оставалась не слышна уху Саши Пескова. Он закрыл глаза - и вокруг этой девочки тотчас восстановилось видение города, солнечным днем его она и была освещена, а вовсе не тусклым электричеством квартиры Саши Пескова. Более того, Саша почувствовал, что он и сам находится там, _внутри сна_, в этом городе рядом с девочкой, и поняв это, непроизвольно открыл глаза. Вокруг была квартира Векслера, но девочка - девочка оставалась на месте. А затем словно начал качаться какой-то маятник: с сердцем, замирающим, как от прыжков над высотой, Саша Песков стал ощущать себя то в квартире на постели, то в том городе напротив девчушки в пурпурном платье, перепрыгивая из одного места в другое во мгновение ока. У него сильно закружилась голова, и он сделал усилие, чтобы остановить эти качели, что-то треснуло и вдруг он услышал детский голос, звучащий в установившемся наконец равновесии - Саша Песков сидел у себя дома, на кровати, а девочка стояла напротив него, но теперь и город был виден вместе с ней, как будто квартиру разрезали пополам и приставили к этой оставшейся половине пейзаж другого мира.

- ...Ты дурак, ты глухой, глухой! - кричала на него девочка. - Ты злой, ты нарочно делаешь, чтобы не слышать, ты не хочешь мне помочь!

- Юма, зачем ты так орешь? - остановил её Саша Песков.

- А если ты... Ты услышал! - закричала малышка так, что задрожали стекла, а Саша Песков испугался, что прибегут соседи. - Услышал! повторила она торжествующе и уже спокойней. - Ну вот, получилось.

- Что получилось? - спросил Саша, смутно вспоминая что-то столь же смутное.

- Я попросила, чтобы ты приснил себе, что проснулся в своем Срединном мире, - объяснила кроха что-то несусветно заумное. - А то ты ничего не помнишь, а я до тебя два раза не добралась.

Саша Песков заморгал.

- Но я и сейчас ничего не помню, - отвечал он наконец.

- Ну да, а мое имя? - возразила девочка.

- Какое имя? А... - сообразил он. - Это у меня само так сказалось.

Они молча разглядывали друг друга, и Саша Песков наконец попросил:

- Может, лучше мне все объяснить? Я, наверно, действительно тупой. Кто ты? Что это за страна?

- Я Юма. А это Тапатака, я тебе уже два раза все объясняла, - сердито отвечала девчушка.

- Ну, объясни в третий. Может, до меня туго доходит. Как до жирафа. Что ты от меня хочешь?

Кроха сердито топнула ногой.

- Нарисовать Тею! И всю Тапатаку. Ты все знаешь, знаешь, ты сам волшебник, а притворяешься, противный! - снова закричала она.

- Я волшебник? - Саша Песков разинул рот. - Я?!.

Он засмеялся. Похоже, его удивление в чем-то убедило эту странную Юму из неведомой Тапатаки.

- Значит, ты и правда ничего не вспомнил, - вздохнула она.

- Знаешь что, - предложил Саша, - давай я все запишу. Тогда точно уж не забуду.

И Юма принялась пересказывать в третий, как она утверждала, раз все, что знала сама. Она перескакивала с одного на другое и время от времени останавливалась и ждала, когда Саша нацарапает у себя в дневнике свои закорючки, а ещё спрашивала:

- Ну, теперь-то вспомнил?

И странное дело, Саше Пескову почему-то стало казаться, что он и впрямь слушает что-то знакомое и даже что-то вспоминает - наверное, мне это действительно уже снилось, - думал он мельком.

- ...И милая Инессочка сказала, что они теперь не касаются наших встреч с тобой, а Кинн Гамм сказал, что все равно будет помогать мне со снегом, а ещё Туан, чтобы я не бегала на Рыжуху, а мне все равно туда надо, потому что Чка просит есть, и она хотя немножко ест зернышки, но я знаю, что ей надо ещё отдать рубины, и мне снова придется их просить у Зверя, а я боюсь, что меня поймает Северин.

- Стоп, стоп! - прервал Саша Песков. - Я не понял, зачем тебе бежать на Рыжуху? Если твоя Чка у тебя дома, скорми ей рубин, ты же говоришь, что она и Птица одно и то же.

- Да, - согласилась Юма, забавно наклонив голову. - Я не подумала. Только камень могут заметить.

- Ну, а я чем тебе могу помочь? Ах, да! - спохватился он. - Юма, но я же не художник. Рисую как курица лапой.

- А это? - девочка показала на ту картину.

- Это не я. Даже и не знаю кто. И Векслер не знает, я спрашивал уже, с досадой отвечал Саша. - Ему подарил кто-то.

Юма смотрела на него с расстроенным видом.

- И я так и не понял, зачем рисовать твою Тапатаку, - продолжал Саша. - Знаешь, я теперь даже стихи почти не пишу, как-то не пишется, а уж...

- Нет! - горячо возразила Юма. - Ты можешь, ты должен!..

Саша Песков только криво улыбнулся.

- Да! Должен! - девочка снова топнула ногой и взахлеб принялась доказывать: - Потому что тогда у нас будет щит, а иначе на нас нападают всякие чудища, и плотина может не выдержать, и нас заставят воевать, а этот Северин сам травит Зверя, чтобы мы скорее ему сдались, и милая Инессочка так переживает, а Мэйтир всех предал, а я никому не могу рассказать, потому что сама виновата из-за этих рубинов, а ещё ты такой вредный, говоришь, что ты не художник! - и Юма расплакалась, вытирая слезы кулачками и сердито глядя на Сашу Пескова.

Из такой речи понять ничего было нельзя, и все же Саша Песков каким-то образом понял: видимо, откуда-то пришло к нему знание, если будет картина или картины? - то образ этой её Тапатаки будет поддержан всем тем множеством глаз, что будут её видеть, а это как-то поможет этой стране сохраниться уж Бог весть там в каких мыслимых вселенных - она будет воображаться _так_, правильно, как она есть. "Есть", - усмехнулся Саша про себя. Все-таки у него, наверно, крыша поехала, куда уж дальше. Но девчушка-то плакала в шаге от него, по-настоящему, а даже если и нет, даже если это и был бред, то жалко её все равно было и помочь - хотелось. Вот только как?

- Знаешь, - девочка вытерла слезы и примирительно улыбнулась, - ты, наверное, упрямишься, потому что ничего не видел. Давай я покажу тебе Тею! Она тебе понравится.

- Ну, покажи, - развел Саша руками - дескать, хуже уже не будет.

Он ожидал чего-нибудь вроде кино, но каким-то образом Юма вдруг до него дотянулась, взяла за руку и повела за собой. Так он и ступил на теплую мозаику тротуара сказочной страны - небритый, босой и хорошо хоть в джинсах, потому что заснул не раздевшись. Они шли по Тее, Юма показывала на здания и набережные, Саша Песков слушал, но как-то в пол-уха, потому что происходящее было лучше, чем прекрасно - оно было _несбыточно_ прекрасно, и для него сейчас больше значили не имена улиц и обитателей, а все сильнее ликующая в нем радость, что все это возможно. Он ощущал её в себе все яснее, каким-то огромным молниеносно ветвящимся деревом, различая по отдельности каждый листочек и веточку в их прорастающей и ликующей прелести, а затем эта радость подхватила его вместе с его провожатой, и вот они уже летели над Теей, оба, смеясь и забыв про все на свете - про гибельную угрозу, про все "надо", про шмыгающего носом Бога и милую Инессочку, а потом обнаружилось, что розоватое солнце сказочного мира - это надувной шарик, и они с Юмой поиграли, дуя на него и перекидывая друг другу, хотя, конечно, солнце оставалось на месте, это они кувыркались вокруг него, дурачились, и Саша Песков подумал, что вообще-то Тапатака тут ни при чем, это и в его мире так можно, просто никто не знает, а ещё он подумал: "Сумасшедшая девчушка! Да неужели же я смогу это нарисовать? Ведь

никто же не

сможет..."

- Антонин,

по-моему, никто не

сумеет это нарисовать, - несколько виновато говорила Инна. - То есть я, конечно, ещё буду искать, но все-таки у нас на Земле таких волшебников нет, наше искусство - оно все же, как бы это сказать...

- Приземленное, - шутливо подсказал Антонин.

- Да нет, - возразила задетая Инна, - почему, у нас очень много было всяких возвышенных личностей, вот Блок, например, или Эдгар По, да и сейчас есть. Но, понимаешь, Тапатаку так, в картине, не передать. Здесь надо волшебство, а не искусство.

Антонин забавно сморщил нос и покивал.

- Ладно, прекрасная госпожа, давай отложим эти разговоры до другого раза. В двух шагах нас ждет несравненная Найра, и ни к чему это обсуждать при ней. К тому же, она обещала нечто незабвенное.

- А генерал Сильва будет? - спросила Инна.

- А что?

- Ну, чтобы её как-то сдерживать. А то я этой Найры как-то опасаюсь, призналась Инна.

- Не ты одна. Но генерала Сильвы не будет... - Антонин лукаво глянул на нее, - ...будет Ингорд. Смею уверить, это более чем равноценная замена, в смысле твоей безопасности.

- О! - Инна обрадовалась. - Как здорово!

Они сделали ещё шаг, а шли они в каком-то черном пространстве, и вдруг, как если бы они вывернули из-за угла, стали видны Найра, Ингорд и Инесса.

После приветствий - шумных у Найры и спокойных у Инессы и Ингорда Найра поинтересовалась:

- Как тебе последний подвиг твоего рыцаря, Инна? Ты уже вознаградила Ингорда?

- О, - отвечала Инна, кинув признательный взгляд на Ингорда, - я даже сказать не нашла что! Он так их быстро раскидал, этих четырех отморозков!.. Я и подумать не успела, кого мне позвать на помощь, как уже все кончилось.

Засмеялись все, а у Ингорда раздвинулись уголки рта.

- Инна говорит про неудачливых хулиганов в её мире, они хотели обидеть её подругу, к своему великому несчастью, - пояснил Антонин для Найры. Инна просто пока не видела наших рыцарей в деле. Я ей не сказал ещё про того треххвостого скорпиодракона, что сразил Ингорд. Хотел, чтобы он сам.

- Да? - Инна вперилась в лицо Ингорда. - Как все было? Он был большой? Ты... ты не ранен?

- Мы были в дозоре, - немногословно отвечал Ингорд. - В последнее время Тапатаку осаждают всякие твари. Как-то проходят сквозь щит. Мы бы выбрасывали их в Нимрит, но без ключа от бездны это не всегда удается. Приходится убивать.

- Не в сад же Нейи их помещать, - вставила Инесса, как бы желая оправдать действия теитянских рыцарей в глазах Инны. - Это не твой тигр, он-то у нас знай себе дрых.

- У Инны есть тигр? - заинтересовалась Найра. - А где он?

- Да дома, - отмахнулась Инна, - оставила стеречь квартиру. Но он сразу откликается, если позвать.

- Позови, позови! - оживилась Найра. - Ужас как хочется взглянуть на него!

Инна вспомнила, как Дора дарила ей Бенгу и повторила: подняла палец вверх, мысленно позвала тигра, а вслух произнесла:

- Пумс!

Тигр возник рядом с ней с обычным ленивым позевыванием, - однако, оно тут же сменилось недружелюбным рыком, когда Бенга заметил напротив Инны Найру.

- Да какие же мы сердитые, - смеясь, Найра стала изображать рычание и шутливо грозить кистью, сжатой под вид тигриной лапы. - Инна, ну пожалуйста! Позволь мне немного размяться с ним, я ручаюсь, что смогу завить ему усы!

- Ну ещё чего! - вскричала Инна. - Конечно, не позволю! Бенга, домой!..

- По-моему, Найра, ты обещала угостить нас каким-то редким зрелищем, сдержанно напомнил Антонин.

- Разумеется, - отвечала Найра с самой обольстительной улыбкой. Идемте. Это соседний мир. Странно, Антонин, что вы туда ни разу не заглянули.

Они тронулись следом, а Инна с Ингордом чуть отстали. Она поднялась на цыпочки и поцеловала Ингорда в щеку.

- Это чудище первое из моих подношений к ногам прекрасной дамы, и сразу такая награда, - произнес слегка смущенный Ингорд. - Вам надо быть взыскательней, Инна. Вы и так ни за что ни про что подарили мне розу.

- Да! Розу! - спохватилась Инна. - Вот!

Она была совершенно уверена, что и теперь в руке её окажется роза, и правильно - она оказалась, прекрасная желтая роза, и Инна вручила её своему безупречному рыцарю, Ингорду, лучшему воителю Тапатаки. И конечно, Ингорд принял её с величайшим почтением и благодарностью, и однако же, эта благодарность не могла скрыть его изумления и даже, показалось Инне, некоторого смятения. Впрочем, он тут же оправился и поклонился:

- Вам лучше знать, Инна, что вы делаете.

Они стали нагонять остальных, и Инна, чтобы сменить тему разговора, заметила:

- Впервые видела, чтобы мой Бенга на кого-нибудь так ощерился. И ведь сам, Найра его не дразнила.

Ингорд кивнул, и они обменялись понимающими взглядами.

- Не отставайте, мы уже почти пришли, - окликнула меж тем Найра.

Инна и Ингорд поравнялись с остальными, и от Инны не укрылось, как Антонин с Инессой переглянулись, заметив желтую розу на груди Ингорда.

- Инна, а ты уже знаешь значение этих роз? - тихо поинтересовалась Инесса. - Вероятно, нет?

- Кто же ей мог объяснить, - заступился Антонин. - Как-нибудь напомни Кинну Гамму, впрочем, могу рассказать и я - в Тапатаке есть одна легенда о _неподаренной розе_.

- Это не легенда, - заметила Инесса.

- Мы уже на месте, - объявила меж тем Найра. - Непобедимой тебе тени, Гункар.

Она обращалась к какому-то лысому крепышу с пронзительным взглядом выцветших серых глаз. Все они уже находились на утоптанной земляной площадке перед какой-то террасой, с нее-то и взирал на них Гункар.

- И тебе, неотразимая Найра, - отозвался Гункар. - Это и есть твои гости? Я опять не заметил, как ты выскользнула из тени.

Найра рассмеялась.

- И никогда не заметишь, Гункар. Это Ингорд и Антонин, а дамы - Инна и Инесса.

- Что же, пойдемте, игры вот-вот начнутся, - сделал Гункар приглашающий жест. - Нам оставлена ложа.

Они поднялись и, ведомые Гункаром, прошли в ложу. Как поняла теперь Инна, место, куда привела их Найра, было задним двором сооружения, служащего чем-то вроде трибун стадиона или театрального амфитеатра - это зависело от того, каким зрелищем собиралась их поразить Найра. Из ложи открывался вид на застеленное циновками поле величиной чуть больше хоккейной площадки, а в середине его был невысокий помост. Внизу вокруг этого помоста сидело человек тридцать.

- Участников уже представили, - сказал Гункар. - Ты малость опоздала, Найра. Но я расскажу обо всех по ходу состязаний.

Какой-то человек поднялся и зычно возвестил начало великих влтс...ких - Инна не разобрала названия - игр. На помост поднялась первая пара и, поклонившись публике и друг другу, один сел напротив другого. Из громко сделанного объявления они узнали, что один из игроков мужчина, а другой женщина.

- Дигур очень силен, - негромко прокомментировал Гункар, - но Ийи я считаю опасней. Посмотрим, предстоит равный поединок.

После этих слов Инна настроилась смотреть какую-нибудь схватку вроде каратеистских, уже с некоторым внутренним протестом, что женщину ставят биться с мужчиной. Но бойцы сидели все так же неподвижно, меж тем как по ложам вдруг начал разноситься гул и выкрики одобрения и поддержки, как если бы там на помосте происходил бой, и зрители отзывались на его течение. Недоумевая, Инна оглянулась на своих спутников и поняла, что они-то все прекрасно видят - с лицами хоть и невозмутимыми, но Антонин, Ингорд и Инесса явно наблюдали за тем, что происходило там, на помосте. Она попробовала присмотреться - и вдруг тоже увидела: сами поединщики оставались недвижны, но их тени! Они невероятным образом метались по помосту, нападая и отражая выпады одна другой. Внезапно как будто кто-то навел на резкость - Инна стала видеть все отчетливо, как в театре теней, ей даже показалось, что тени эти обрели объем, телесность, будто два настоящих бойца вели схватку.

- Не удивляйся, это я тебе чуть помог, - пояснил внутри неё Антонин. Я подумал, что иначе тебе будет скучновато.

- Спасибо, - поблагодарила Инна, тоже включаясь в созерцание поединка.

Бой выдался жестоким, но не слишком длинным - после нескольких взрывных стычек две тени расцепились и стояли друг против друга, как показалось Инне, переводя дыхание перед новой схваткой. Судьи объявили ничью, и оба противника покинули помост.

- Я же говорил, предстоит равный бой, - заметил Гункар.

- А мне показалось, оба ушли недовольными, - сказала Инна.

- Ну, ещё бы! - ухмыльнулся Гункар. - Обоим теперь ждать целый цикл, пока им снова разрешат войти в число соискателей.

- Соискателей чего?

- Новой ступени в лестнице Посвященных и Правящих, разумеется, отвечал несколько озадаченный Гункар. - Только победитель получает новое звание.

- А, у вас так происходит отбор правителей! - догадалась Инна.

- Разумеется, _так_, - отвечал Гункар, покосившись на Инну. - Зачем бы иначе они стали вступать в схватку? Или прекрасная Инна знает другой способ выявить достойного?

- Ну, например, можно провести конкурс на замещение... - начала Инна и осеклась, сообразив, что, во-первых, она совсем не знает этого мира, а это, наверное, лучше особенно не показывать, а во-вторых, ведь они присутствовали как раз на своего рода конкурсе.

Гункар посмотрел на Инну как на полоумную и недоверчиво хмыкнул.

- Мои спутники издалека, - небрежно пояснила Найра.

Гункар снова хмыкнул.

Меж тем состязание продолжалось. В одном случае снова была ничья, а в двух других были объявлены победители, причем, Инна не смогла заметить, в чем же именно заключалась победа. А затем произошло неожиданное - после одного особенно ожесточенного единоборства, когда две тени внезапно слились в одну, один из противников вдруг вскрикнул, схватился за сердце и замертво повалился на помост, а его победитель вскочил с места с торжествующим криком. Гункар поднял руку вместе с иными зрителями, приветствуя победителя и сказал:

- Каррик сам виноват, решил взвинтить ставки.

- Он что, затратил слишком много сил? - спросила Инна, содрогнувшись от произошедшего.

Гункар ухмыльнулся:

- Можно сказать и так.

- Он поставил на кон свою тень, - снова пояснил внутри неё Антонин. Сожалею, что позволил Найре тебя сюда затащить. Если хочешь, то можешь покинуть игры, я провожу. Кажется, я уже понял замысел Найры.

- Нет, я останусь, - твердо отвечала Инна, переборов уже возникающее в ней неприятие этого зрелища - ведь она-то ещё не разобралась в "замысле Найры".

Потом ещё был групповой бой, трое на трое, а затем небольшой перерыв, во время которого они закусили чем-то вроде треугольных пирожков с мясным желе - впрочем, ели Найра и вдруг проголодавшаяся Инна, теитяне попробовали лишь напитки. На помосте меж тем происходили, как назвал Гункар, промежуточные игры - что-то среднее между показательными выступлениями и учебными боями.

- А что будет дальше, Гункар? - поинтересовалась Найра, краем глаза следя за схваткой на помосте. - Я полагаю, самое интересное оставлено на конец?

- Правильно полагаешь, неотразимая Найра. Предстоят поединки двух пар Верхних, это происходит не в каждом цикле. Так что тебе с твоими гостями _издалека_ повезло, - усмехнулся Гункар.

- Мне всегда везет, - усмехнулась и Найра.

Новые бои отличались от того, что было до сих пор. Было видно, что состязаются бойцы - или, как их назвал Гункар, соискатели высших ступеней. Эти выводили на помост не тень, а точнее, возможно, и тень, но владели они ей так, что друг с другом бились сразу несколько теней, а начиная с третьего поединка эти тени превратились - по крайней мере, с виду - в полноценных бойцов. В одном из последних поединков один из соискателей выставил какую-то зверюгу, нечто между кабаном и медведем, только поразительно верткую и прыгучую для такого облика. Но, похоже, его противник был готов к такой тени и ответил хитро - небольшой, с гадюку, змеей со скорпионьим жалом на хвосте. Гункар восхищенно помотал головой:

- Зулимский аспид! Да, Джхи недаром занял ступень Двуглавого! Один укус, неважно, жала или пасти - и врагу конец.

- Гладиаторские бои, - процедила, скривившись, Инна.

- Что? - повернулась к ней Найра. - Можешь не слушать, Гункар, милостиво кинула она их хозяину, - это не твои дела.

- У нас было нечто похожее в одном городе, в дикой древности, объяснила Инна. - Там власти на потеху толпы заставляли сражаться друг с другом зверей. И людей тоже.

- Со зверями?

- Не только. Друг с другом тоже. Чернь была в восторге.

- Твой мир начинает меня все более интересовать, Инна, - заметила на это Найра. - Надо будет как-нибудь к тебе выбраться. А что, там тоже бились тени?

- Нет, тела, - отвечала Инна с некоторым ядом. - Да и в новую ступень их за это не возводили.

- За что же они тогда сражались? - спросил Гункар, заинтересованный рассказом Инны. - Бессмыслица.

- За палец.

- Как?

- Когда кто-то побеждал, то зрители опускали большой палец вниз и победитель убивал проигравшего. Но если тот бился как герой, то толпа поднимала палец вверх, требуя сохранить ему жизнь. Вот за этот палец они и бились, - Инна сама не ожидала от себя такой мрачной язвительности.

- Интересно, - пробормотал Гункар, о чем-то на миг задумавшись.

А на ристалище теней тем часом бой разворачивался весьма драматично: прыгучий хищник сумел один раз поранить змею, но был вынужден отдернуть морду, избегая удара жалом. Теперь он прыгал вокруг, дожидаясь, очевидно, когда силы покинут этого зумлайского или как там его аспида, а змея скользила за ним по помосту, делая выпад то ядовитой пастью, то шипом на хвосте, и похоже, зверь тоже уже порядком устал. Наконец, ползучему чудищу удалось восторжествовать над чудищем четырехлапым - обманный выпад заставил того подскочить в воздух на всех четырех, а в следующий миг, когда хищник был ещё в воздухе и не мог увернуться, змея молниеносно скользнула под него и впилась ядовитыми клыками. Казалось бы, это была победа, но то ли то было последнее усилие зверя в отместку за свою гибель, то ли неосторожность самого аспида, так или иначе, зверь упал своей тушей на ужалившего его гада и полностью накрыл, придавив к помосту. Было очевидно, что выбраться из-под такого груза аспид не сможет, а то есть, со всей очевидностью, также обречен на смерть, хотя и не столь быструю.

Двое замерших в неподвижности бойцов повалились на пол - по телу одного пробежали судороги, и он тотчас застыл в нелепой позе, второй же продолжал слабо шевелиться, как бы извиваться, из горла у него шла кровь. Зрители в ложах разразились криками, а Инна испытала дикое омерзение, захватившее её до самозабвения - и вот в этом самозабвении она внезапно подумала, с какой-то холодностью, что глупо было пытаться справиться с этой кусачей тварью силой и что её Вайка тут сгодился бы куда лучше. Когда она осознала эту странную мысль, то так удивилась, что забыла даже и это свое отвращение к происходящему. Какой ещё Вайка? Да ещё _ее_? И почему бы он справился лучше? Нет уж, скорей бы все кончилось, а то этак и крыша уедет!

- Так кто же победил? - допытывалась меж тем Найра.

Обоих соискателей уносили прочь с помоста, и было видно, что один все ещё шевелится.

- Никто, - отвечал Гункар. - Дзекул тоже умрет. Конечно, он мог бы отпустить свою тень, но что ему тогда делать на Лестнице Посвященных?

- Осталось что-то еще? - холодно осведомилась Инесса. - Признаться, эти танцы теней несколько однообразны.

- О! - ошеломленный Гункар покрутил головой. - Ну и привередливы же твои подруги, неотразимая Найра. Лучшие бои за несколько циклов, а им скучно! Но погодите, под занавес остались Каррит и Лхай. Они с _Предпоследней_ ступени. Не решаюсь даже загадывать, что мы увидим.

Действительно, они увидели то, что никак не ожидали - бой одиночных теней, не зверей и не бойцов. Но из теней одна была _светлая_, другая же почти черной.

- Это, - разъяснил Гункар, не дожидаясь вопроса и поняв, очевидно, полное неведение своих гостей насчет игр, - это потому, что эти двое представляют две линии посвящения. Между прочим, крайне редко линии выходят на ристалище друг против друга. Обычно состязаются двое внутри одной линии. Кстати, я только сейчас узнал, кто из какого Посвящения. До последней ступени это держится в тайне.

Этот поединок захватил даже Инну. Она заметила, что и теитяне на сей раз внимательней следят за тем, как протекает схватка. Вихрь теней был таким, что на помосте, казалось, бьются не тени, а два смерча - а иногда они сливали в один, из светлой и темной полос. Инна снова не заметила, когда все решилось. Но только черный вихрь стал отступать, превратился в обычную тень, и та наконец отползла к своему владельцу, тогда как в центре помоста осталась одна, светлая, почти прозрачная и немного посверкивающая тень.

Найра спросила у рукоплещущего с остальными зрителями Гункара:

- А почему сейчас оба живы? Я думала, кто-нибудь умрет.

- Умерь свою кровожадность, несравненная, - покосился на неё Гункар. В таком единоборстве это невозможно. Вот если бы бились тени одного темного посвящения - другое дело.

- А, два неистребимых начала, понимаю. Но все же, что достанется победителю?

- Руководство циклом, разумеется.

Зрители меж тем потянулись из лож, и Найра после благодарностей Гункару за незабываемое зрелище предложила своим спутникам:

- Собственно, то, на что я приглашала вас поглазеть, Антонин, уже завершилось, но как насчет того, чтобы по-дружески поболтать в какой-нибудь местной таверне? Посмотрим, как живет здешний люд.

- В мире Инны это называется - заглянуть за кулисы, - откликнулся Антонин.

- Ну, театр есть не только в Срединном мире, - махнула рукой Найра. Так как - согласны? Гункар, ты не проводишь нас куда-нибудь, где готовят получше?

- Провожу, но, увы, не смогу составить компанию, - отвечал Гункар. Мне надо будет вернуться на ристалище, у меня ведь есть кое-какие обязанности.

Он оказался достаточно любезен, чтобы не только самому отвести их в какой-то трактирчик, но и переговорить с хозяином - место для Найры и её спутников выделили одно из лучших, а блюда подали по заказу, что сделал Гункар. Впрочем, Инна только попробовала по кусочку того и другого, есть она не хотела, да и теитяне почти не притронулись к еде. Ингорд молча оглядывал зал, меж тем как Антонин и Инесса затеяли с Найрой какой-то не совсем понятный Инне разговор - ей показалось, что они сдержанно продолжают некий незавершенный спор. Инна перестала ловить обрывки фраз вокруг себя аборигены, как и можно было ожидать, в основном обсуждали прошедшие состязания - и прислушалась к словам Найры и Антонина.

- ...Почему же, я и не собираюсь осуждать местный порядок, - отвечал принц Антонин на какое-то утверждение Найры. - Для Тапатаки он был бы невозможен, но я видал и куда более странные установления куда более невероятных миров. А внимание местных жителей к тени, я полагаю, объясняется свойствами не их психики, а здешнего воздуха и солнца. Им было легче заметить, что тень не так точно отображает движения вслед за своим владельцем. Ну, а потом уж они стали учиться этому своему _теневому_ искусству.

- Я бы сказала, что они им одержимы, - вставила Инесса. - Не знаю, заметила ли ты, Найра, но у многих из этих соискателей скорее тени владеют человеком, нежели наоборот.

- Ага, - торжествующе отвечала Найра, - стало быть, ты признаешь, что тут главное вопрос бдительности и владения собой. Чтобы тень не подчинила себе того, кто отважился на игру с ней, эту тень следует знать как себя.

- А может, лучше отважиться обходиться без такой игры? - спросила Инна, у которой в памяти так и стояли картины недавнего смертоубийства.

- Или без тени, - кивнул Антонин, а Инесса бросила Инне одобрительный взгляд.

- Однако, принц Антонин, - возразила Найра, - даже сторонники светлого посвящения этого не делают. Они не отказываются ни от тени, ни от владения ей - они _высветляют_ тень! Кстати, мне такой путь видится привлекательным.

- Это уже не тень, Найра, - отвечал Антонин.

- Ну, все равно, - настаивала та. - А отказаться от тени, как ты говоришь, это значит отказаться от половины себя. И не думай, что эта половина исчезнет, если её отвергнут. Скорее, она будет искать способа восстановить целое, но уже под своим началом.

- Я не сказал - отвергнуть, я сказал - обойтись _без_, - поправил Антонин. - Но все же, ты ведь к чему-то клонишь, Найра?

- Вероятно, к тому, что неприкаянная тень Тапатаки бродит вокруг нас и требует, чтобы её впустили, - произнесла Инесса.

- Ты сама сказала! - подняла ладонь Найра. - Но, Инесса, это ещё не худшее. Хуже, если за ненадобностью хозяину тень прибрал к рукам кто-то _чужой_.

- Кто же?

- Ну, Вселенная безбрежна, - уклонилась Найра и продолжала в интересующем её направлении. - Антонин, я не спорю, твоему миру долго удавалось пребывать в блаженном отстранении от мирового раздора. Но, как вы убедились, и это не вечно. Ваша ошибка, что вы считаете беды Тапатаки только её бедами. Но это - часть мировой битвы. Осознай, Антонин - вы уже втянуты в войну.

- Найра, ты поистине неутомима, - засмеялся Антонин. - Признайся, вся наша прогулка сюда...

- Эй, вы! - раздался в этот миг требовательный оклик. - Что вы себе позволяете?

Этот гневный возглас принадлежал поджарому мужчине, в котором Инна узнала недавнего участника игр. Возмущенный соискатель поднялся из-за стола, где он, очевидно, праздновал победу в компании своих сторонников и, кажется, некоторые из них тоже выходили сегодня на помост. Все они враждебно уставились на компанию Найры.

- Чем недоволен владыка победоносной тени? - осведомилась Найра с виду спокойно, но Инна почувствовала мгновенную, какую-то хищную перемену в этой поразительной женщине, будто она приняла боевую стойку.

- Как чем! Ты же нагло осмеливаешься касаться меня своей недостойной тенью!

Инна глянула - светильник вверху отбрасывал тень Найры так, что она не могла попадать на говорящего, и Инна сообразила - тот имел в виду свою тень: она падала так, что перекрывалась тенью Найры.

- Правильно, Витаг! - по столу недавних бойцов на играх пробежал гул негодования.

- Владыка, - отвечала Найра все так же невозмутимо, - это не я, а ты нарочно стал отпихивать мою тень. Я это давно заметила.

- Что?!. - подскочил Витаг. - Ты осмеливаешься перечить мне, правителю четвертой ступени?

- Это оскорбление, Витаг! - бросил один из его приятелей. - Проучи-ка её, она нарочно нарывается!

- А ну-ка, ты, рыжая... - угрожающе произнес Витаг, выходя из-за стола и направляясь к Найре. На следующем же шаге он шлепнулся на пол, и откатился назад - это выглядело так, как если бы Витаг был привязан к резиновому тросу, который, спружинив, повалил его.

- Что же ты так неловко, владыка? - с издевательской участливостью осведомилась Найра, тоже вставшая из-за стола, и теперь Инна заметила тень её лежала на тени Витага, как бы придавливая её, и у Инны возникло впечатление, что эта-то тень и была тем резиновым тросом, что потянул Витага назад.

- Витаг! - в этот момент воскликнул другой. - Посмотри-ка, те трое рядом с ней, они спрятали свои тени!

- Взять их! - проорал Витаг, поднимаясь на ноги.

Все, кто был за его столом, устремились к столику Инны и её друзей, а за ними, как успела заметить Инна, последовали и многие из посетителей этой таверны.

"Сейчас начнется", - подумала Инна - и больше ничего она уже подумать не успела. Могучие руки Ингорда бережно подвинули её к стене, и дальше она все наблюдала из-за спин Ингорда и Антонина, а то есть воспринимала то, что происходит, почти исключительно на слух. Слышались треск мебели, ругань туземцев и стоны, перед ней же находился Ингорд, исполняющий неуловимо быстро какой-то невиданный танец, а слева в таком же танце был занят Антонин, Инессу она не видела, лишь огненно-рыжая голова Найры появилась на миг-другой в поле зрения Инны. И только на самый короткий миг, когда Ингорд почему-то сместился в сторону, перед Инной возник какой-то здоровяк с перекошенным ртом и безумными глазами, и она, без какого-либо сознательного усилия, выставила перед собой мизинец и выкрикнула: "Замри!", как это недавно ей советовал Антонин. Сработало ли такое заклятие или нападавший просто опешил, но он действительно застыл на месте, а в следующий миг уже отлетел куда-то, отшвырнутый как перышко молниеносным движением Ингорда. Кажется, все уже стихло, и выглянув из-за спины Ингорда, Инна увидала, что нападавшие рассеяны или валяются вдоль стен, но несколько из них успели опомниться и теперь, сидя прямо на полу, сосредоточенно пялятся на них, не делая попыток приблизитьcя. "Тени! - поняла она. - Они напускают на нас свои тени!" Внезапное чувство опасности заставило её обернуться. На стене рядом с её тенью уже нависала чья-то _светлая_ тень - и в этом нависании не было ничего особо приятного и светлого.

- Бенга! - в голос крикнула Инна, и появившийся в тот же миг тигр с рычанием сцепился с каким-то слабо искрящим сгустком, а Инна заметила, что по стене ползут ещё новые тени.

- Отодвинься от стены, Инна, - спокойно произнесла Инесса. Фея повернулась кругом с вытянутой перед собой ладонью, и Инна увидела ползущие по полу тени остановились, затем поднялись вверх и как-то расплющились в воздухе, будто наткнулись на какой-то экран - его-то, очевидно, и очертила вокруг них Инесса. Ошарашенные бойцы теней наблюдали за этим разинув рот, а один из них корчась, катался по полу - видимо, это был тот, чью тень в эту минуту трепал тигр, а ещё Инне показалось, что среди толпящихся у дальней стены посетителей она заметила растерянное лицо Гункара.

- Ну что ж, пора уходить, - заявил как ни в чем не бывало Антонин. Ни он, ни Ингорд даже не запыхались.

- Еще нет, - процедила Найра. Она подошла к толпе у стены, сделала несколько разящих движений и выволокла за ухо на середину зала верещащего от боли или ужаса Гункара.

- Это ещё что такое, паршивец? - вопрошала Найра, будто бранила нашкодившего кота. - Ты что же такое задумал, гадина? По-твоему, я не догадалась, кто это все подстроил?

- Найра, нам пора! - позвала Инесса, холодно взирающая на эту расправу.

- Сейчас мне некогда, Гункар, - бросила Найра свою жертву на пол, - но я ещё вернусь. Жди!

Она присоединилась к остальным - Антонин уже входил в открывшуюся _дверь_, за ним последовали Инесса и Инна, и наконец Ингорд с Найрой. Они шли в той же непроглядной пустоте сколько-то времени, и Инна различала только своих спутников. К её удивлению, никто не выглядел огорченным или рассерженным. Антонин даже насвистывал что-то веселенькое, подмигивая Инне - а ехала она верхом на Бенге - и Инессе, и только Найра шла насупившись. Они дошли, как сказал Ингорд, до развилки, и Антонин принялся благодарить Найру за полученное удовольствие. Он благодарил так долго и в таких изысканных выражениях, что даже Ингорд наконец не смог удержаться от улыбки, а Инне стало жалко Найру.

- Ну, хватит, хватит, Антонин, - заступилась она. - Найра и так переживает!

Найра метнула на неё быстрый взгляд, и вдруг рассмеялась.

- О да! - воскликнула она. - Не могу отрицать - вся моя затея потерпела полное фиаско.

- Триумф! - вскричал Антонин, и рассмеялись уже все.

Они попрощались с Найрой, и тогда Инна напомнила:

- Ты обещал рассказать мне одну легенду, Антонин.

- Я тебя провожу, - кивнул принц Тапатаки, а Инна простилась с Инессой и Ингордом.

ЛЕГЕНДА О НЕПОДАРЕННОЙ РОЗЕ

Нет Дамы без Рыцаря, как нет и Рыцаря без Дамы, и этот закон непреложен не в одной лишь Тапатаке, но правит в каждом из известных и безвестных миров. Может только казаться, что у рыцаря нет дамы, или же обратное - что дама лишена рыцаря, но это значит лишь, что служение рыцаря вершится под незримым покровительством - так же, как даме сопутствует незримое рыцарство. Кроме того, в иных мирах бывает, что дама или рыцарь не сознают этого тайного служения и разве что догадываются о великом Законе, не во всех мирах он открыт и явлен всем - такое возможно. Но невозможно, чтобы дама - если она дама - и рыцарь - если он рыцарь - оставались один без другого, на то они Дама и Рыцарь.

Что до Тапатаки, то там этот закон мало сказать открыт и всем известен - он одна из твердынь прекрасной страны. Вот и эта Дама, когда пришел её срок, избрала себе Рыцаря, и испытав его, удостоверила его рыцарство белой розой.

О розах, коих пять, нелишне заметить, что они не есть нерушимая часть великого Закона, а составляют отличие рыцарского служения чудесной страны. Белая роза дарится дамой, когда её рыцарь прошел испытания и оба могли убедиться, что они могут и хотят составить пару, ведь обычно дама и рыцарь бывают молоды, иногда даже совсем юны, когда решают избрать один другого, и испытание позволяет избегнуть ошибки. Затем дарится роза розовая, обычно при первом подвиге в честь дамы, точнее, при первом подвиге, что заслуживает розы, ведь рыцарь Тапатаки совершает их во множестве, и эта, розовая, - роза поощрительная, роза надежды. За ней следует роза голубая или же темно-красная - за подвиг, возможно, не самый великий, но особенный: такой, какого не посвящали ещё ни одной даме. Есть также и черная роза обычно, её испрашивает у дамы сам рыцарь перед долгим странствием и разлукой. Желтая роза дарится предпоследней - она означает, что рыцарь дамы выдержал все испытания и совершил все назначенные подвиги, и теперь только даме решать, когда ей отпустить рыцаря, освобождая от служения - служения не только ей, но всем и всему, ибо дама наследует все совершенное ради нее, а рыцарь свободен. И когда дама решается даровать своему рыцарю последнее путешествие, она дарит пятую - алую - розу. Не все из этих роз непременны, и редко служение рыцаря собирает все пять цветков - дама может начать с голубой розы, минуя розовую, а может не дать и эту, не всегда также служение рыцаря отмечается черной розой, ведь и разлука этих двоих вовсе не обязательна. Но три розы - белая, роза избрания, желтая, роза свершения, и алая, роза освобождения - вот эти розы дарятся всегда.

Однако путь этой Дамы и Рыцаря сложился не совсем обычно. После белой розы Рыцарю не досталось уже ни одной - не то чтобы Рыцарь не совершал подвигов, нет, их было не счесть, но Дама была взыскательна выше всякой меры, и узнав о новом свершении её Рыцаря, говорила: "Нет, ещё не время для розы. Мой Рыцарь способен к подвигу более достойному его рыцарства", а это понуждало Рыцаря к новым поискам. Нелишне упомянуть также, что подвиги рыцарей не всегда есть дело войны и меча, и здесь все своеобразно для каждой пары, а точнее - все сообразно рыцарскому дару и тому, как направляет его дама. Например, создание ключа от Нимрита и появление Зверя было некогда великим свершением сразу нескольких рыцарей, а снегосложение Кинна Гамма есть не что иное как его необычное и чудесное открытие во славу своей дамы. Итак, требовательность этой Дамы была одновременно же и знаком высочайшей веры в её Рыцаря, что, разумеется, воодушевляло его - и однако же, никак не выводило на путь, что раскрыл бы его рыцарский дар в полноте. И наконец, Рыцарь пришел к Даме испросить черную розу странствия и разлуки, и эту розу Дама ему даровала, а Рыцарь отправился в путешествие хотя ещё не последнее, но дальнее и долгое, полагая где-нибудь в иных мирах отыскать и создать то, что заслужит хотя бы какой-то из роз Дамы.

Шло время, многие рыцари завершали свое служение, обретая свободу, а дамы принимали их наследие, добавляя его к дивным и прекрасным отличиям волшебной страны; в Тапатаку приходили новые короли и в свой срок уходили в последнее путешествие, а с ними покидали дивный мир иные из дам и рыцарей, и уже не так много оставалось тех, с кем совпала юность этой Дамы и Рыцаря - но странствие Рыцаря все ещё не сделало круг и не возвратило его к Даме. И наконец, Дама прониклась беспокойством и сама решила отправиться в путешествие и, разыскав Рыцаря, увенчать его служение сразу голубой и желтой розой - ведь сам срок его странствий был чем-то поразительным и чудесным и заслуживал этих роз.

Но разыскать Рыцаря оказалась не так-то просто, и Даме самой пришлось долго скитаться и подвергнуть себя множеству невероятных и неимоверных опасностей и испытаний. Неслыханным было то, что во всех этих опасностях Рыцарь ни разу не явился, чтобы помочь Даме, а это было просто немыслимо по понятиям Тапатаки. И Дама поняла, что с её Рыцарем приключилась какая-то совсем страшная беда - такая, что даже волшебная сила их преданности друг другу не могла с этим справиться. Но все же удача сопутствовала Даме, а возможно, так велика была сила её желания найти своего друга, но каким-то образом ей удавалось выстоять во всех опасностях и вытерпеть все лишения, вырваться из всех ловушек и одолеть все помехи. И так получалось, что в этом долгом скитании Дама везде шла по следам своего Рыцаря и узнавала о его подвигах, а их было сотворено невообразимое множество.

Когда Дама нашла своего Рыцаря, - а она, конечно же, нашла его, открылась причина, по которой Рыцарь не мог явиться на защиту своей Дамы он лежал мертвым в одном из дальних и грозных миров, и это другая история, как Рыцарь туда попал, почему принял телесность, доступную смерти, за что сражался и в какой битве погиб. Но хотя и было его тело открыто смерти, оно не было открыто тлению, и Рыцарь пребывал мертвым, но нетленным уже много-много лет того чужого мира, а жители его, пораженные этим, укрыли Рыцаря в особой пещере, вдали от праздных глаз или кощунственных рук. И только Дама могла бы объяснить им причину, почему смерть все же не вполне завладела её Рыцарем - ведь ещё не освободила его от служения Дама, не подарив ему ни алой, ни даже желтой розы. И когда она собиралась вложить ему в руку эти розы, Рыцарь открыл глаза, а в тело его вернулось тепло жизни, и он рассказал Даме, что она напрасно удивлялась его отсутствию в грозные минуты её странствия - Рыцарь неизменно сопутствовал ей, он-то и был той удачей, что направляла Даму на пути к нему и спасала в опасностях, в том была вся воля и вся сила, весь разум и все сердце Рыцаря, раз уж не мог он подвигнуть на то свою телесность. И тогда Дама увенчала его всеми розами сразу - темно-пунцовой, голубой, желтой и алой, а Рыцарь вернул черную розу в знак исцеленной разлуки, и Дама об руку с Рыцарем ушли в последнее путешествие.

(из Собрания великих снов Тапатаки)

10. ВХОД С БАЛКОНА.

ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

Стол был застелен самой красивой скатертью и сервирован дорогим тети Ириным сервизом, в вазе на столе стояло два алых пиона, ковер на полу был дважды пропылесосен и чтобы туда не напАдала Бенгина шерсть Инна нарочно отослала тигра погулять, хотя Бенга оставлял следы и ронял шерсть только лишь когда находился в квартире в телесном своем виде, а так его видели только глаза Инны - ну и, прочего по-волшебному зрячего народа. За окном был белооблачный зимний день, с какой-то весенней уже искоркой солнца, а в квартире - празднично и нарядно, и при всем при том настроение Инны было каким-то смутным. Она ждала Антонина - вчера они поспорили, Инна настаивала, что он тогда в ресторане сделал нечестно, надо было её предупредить заранее, что он там будет. И тогда Антонин назначил ей свидание у неё дома, сегодня, днем, а Инна приготовилась изо всех сил разглядеть его, в каком бы виде он не появился. Теперь она немного нервничала, и не только из-за этого - её мысли нет-нет, да поворачивали на ту желтую розу, что её угораздило подарить Ингорду. Хотя Антонин её немного успокоил, объяснив, что от желтой розы до алой может пройти целая вечность, и Ингорд может ещё совершить - да и совершит, конечно же, - много чудесного в честь своей дамы, а желтая роза значит лишь, что рыцарь предоставлен сам себе и своим дорогам, - так сказать, уже не на службе, и это Иннино дело, если она захочет отметить иные из дерзаний Ингорда розой пунцовой или голубой. И все же на душе Инны было как-то нехорошо. Она поняла из объяснений Антонина, что все-таки тут царит не одна прихоть дамы, и розы дарятся не так-то случайно. Неужели же ей с Ингордом назначена скорая разлука или... она даже не хотела это додумывать, какое там "или", слишком её это тревожило.

Инна сама теперь чувствовала, что быть дамой рыцаря - это нечто, не схожее ни с чем из того, что принято между мужчиной и женщиной. И дело было не только в волшебности, в Тапатаке все было волшебным и чудесным, но и там это было делом совсем другим, нежели, к примеру, любовь или супружество. В каком-то смысле - но в очень особом смысле - да, это была любовь и брак, но даже для магического союза совершенно особенные. Ее принцем по-прежнему оставался Антонин, хотя Инна даже не загадывала теперь, во что перейдет или может перейти их общение - да и может ли? А Ингорд... Ингорд - это совсем другое. Он был теперь как бы её часть, в его судьбе Инна теперь _участвовала_ - хотя объяснить это словами ей было невозможно.

И вот, в этом раздвоенном состоянии, переходя в мыслях от Антонина к Ингорду и от опасений к ожиданию, Инна во второй раз уже переставляла столовые приборы, прислушиваясь ко всякому стуку за дверью. От этого её отвлек шум за окном, будто кто-то возился там на её балконе. Заподозрив очередную выходку дебила Усихина и заранее готовая сделать с ним не знаю что, Инна подошла к окну на балкон. Сердиться на Усихина она поторопилась Володи там не было. Был другой - соседский внук Гошка, сорванец одиннадцати лет. Собственно, на балконе его ещё целиком не было - он только пытался забраться, как-то вскарабкавшись снизу со своего балкона. Теперь он пыхтел и возился, пытаясь перелезть через перила и опасно зависая на высоте.

- Гошка! - ахнула Инна. - Подожди, держись!

Она поспешила на помощь и, схватив огольца за рубашку, втянула к себе. Как положено, вначале поахав и поругав, Инна вспомнила о скором приходе Антонина и свернула воспитательную работу.

- Пойдем, отведу тебя вниз. И бабушке все расскажу! - пригрозила она.

- Тетя Инна, - невинно спросил юный хулиган, увидев в комнате накрытый стол, - а можно я тоже чая попью?

- Нельзя, - сурово отрезала Инна, вызывая сама у себя в памяти интонации строгой наставницы Инессы.

- Почему?

- Это не для тебя.

- А для кого? Вы своего мальчика ждете, да?

Инна проигнорировала нахальный вопрос, но испорченное дитя не унималось:

- Тетя Инна, а можно я хотя бы торта возьму? Ну, пожалуйста! Маленький кусочек.

- Не за что тебе торт, - отрезала Инна. - Ведешь себя никуда не годно.

- Жалко, да?

Инна меж тем уже отперла входную дверь и потянула юного верхолаза за руку. Гошка все упирался:

- Ну, тетя Инна, ну, не охота мне домой, можно я у вас посижу? Ну, пять минуточек?

- Никаких минуточек! - прикрикнула Инна и потащила Гошку этажом ниже. Она позвонила в его квартиру, и только тогда жизнерадостно ухмыляющийся озорник сообщил:

- А дома никого. А у меня ключей нет. Они с той стороны висят. Тетя Инна, а вам все равно придется меня чаем поить, я же не могу тут в подъезде сидеть, пока дверь не откроют.

После этого Инна обозлилась уже всерьез.

- Ну уж нет! - заявила она. - Стой и жди здесь. Я сейчас поднимусь к себе и сама слазаю на твой балкон!

Гошка вытаращил глаза.

- Тетеньки по балконам не лазают!

- Я не тетенька, я баба Яга! - отвечала на это Инна и побежала домой. Она на самом деле так и задумала.

На балконе она глянула вниз и ей стало немножко не по себе. Но только немножко - как-никак, позади были переделки и поопасней, а Инна была уже совсем другой Инной, не той маминой дочкой и синим чулком, что однажды летом приехала к тете Ире поступать учиться на филолога. Она привязала к перилам сложенную вдвое бельевую веревку и храбро через них перелезла. Дальше получилось не так ловко, в какой-то момент она начала скользить по этой веревке, сердечко екнуло, но тут же своим ведьмовским зрением она увидела происходящее как бы со стороны и заметила, что нога её уже в десятке сантиметров от перил Гошкиного балкона. Тут же она на них и оперлась и лихо соскочила на пол. Мысленно похвалив себя - вот, даже Бенги не понадобилось, не говоря об Ингорде - Инна толкнула дверь на балкон и обнаружила, что та заперта на шпингалет. Она слегка удивилась этому, но отступать уже было некуда, не обратно же домой лезть. Вот теперь-то ей Бенгина помощь понадобилась: эти задвижки сдвинул тигр - сначала одну, а затем, подвинув внутреннюю дверь, и на наружной двери.

Когда Инна отперла злополучную дверь, то её ждал новый сюрприз - Гошки в подъезде не было. Выругавшись про себя на негодника, Инна поднялась к себе, ожидая, что тот все-таки пошел к её квартире несмотря на полученное приказание. Гошки не было и там.

- Гоша, ты где? - окликнула она, заглядывая в колодец подъезда.

В ответ прозвенел колокольчик Антонина, а он сам весело сообщил:

- Гоши нету, есть Тоша. Два-ноль в мою пользу!

Инна оторопела.

Перебранка, что последовала за этим, была из самых свирепых, что когда-либо состоялись у них с Антонином. И конечно же, этот отпетый шалопай от всего отпирался.

- Ну как же, - радостно спорил он, - все было законно. Я обещал прийти и пришел. Я предупреждал, что тебе трудно будет меня узнать - ты заранее знала. И сама же меня выставила из дому! А я ведь так просился. Даже торта не дала, жадина!

- Тошка! - завизжала уязвленная Инна. - Принц Антонин! Я больше не желаю обсуждать это! И...

- Понял, удаляюсь, - преспокойно отвечал Антонин. - Кстати! Прихвачу-ка я ключи, верну на место. А то ещё заподозрят, что у них тут побывал форточник, сама знаешь, на кого падет подозре...

- Вон! - велела Инна, действительно, совсем забывшая про эти проклятые ключи да и все ещё не отвязанную веревку. Меж тем сама собой развязавшаяся веревка вползла в комнату и улеглась у её ног, миг-другой выжидательно помедлив в позе кобры или вопросительного знака - дескать, не соизволит ли барышня Инна сменить гнев на милость? Но Инна по-настоящему расстроилась. Не так из-за самой проделки Антонина и того, что ей пришлось лазить по балконам. В положении она, конечно, побывала самом дурацком и смешном, но и это ещё было полбеды. У Инны теперь оставался всего один, _последний_, случай узнать Антонина, когда он появится у нее. А после, стало быть... И ведь он над этим ещё подшучивал! Для Тошки, похоже, это было всего лишь поводом подурачиться, а Инна почему-то придавала этому какое-то особое значение, она как бы _загадала_, что если сможет распознать Антонина, то...

Тем временем в дверь позвонили.

- Я тут мимо проезжала, с твоей шубой, держи, - оживленно начала Анита с порога и остановилась, заметив, очевидно, хмурость своей подруги. - У тебя случилось что-то?

- Да нет, нет, проходи, - отмахнулась Инна, радуясь возможности как-то отвлечься.

- Ты что, ждешь кого-то? - спросила Анита, увидев накрытый стол.

- Уже нет, - отвечала Инна тоном, дающим понять, что не собирается это обсуждать.

- А... - Анита чуть кивнула, уяснив для себя, из-за чего Инна сегодня так накуксилась. - Я хотела тебе позвонить, конечно, потом смотрю, ты на балконе, значит, дома, ну я и...

- Садись, - пригласила Инна, - будем торт есть. Я уже кофейник поставила.

Они сели пить кофе с тортом и мороженым, и Анита трещала:

- Инка, ты представляешь? Этот Валентиныч звонил потом папе, жутко извинялся, дескать, это все его холуи нагадили, он, мол, посылал их извиниться, а они не поняли... Мол, знал бы он, что это подруги его дочери, ну и прочее такое. Шубы сам привез.

- Ага, - отвечала Инна с набитым ртом.

А любопытная Анита меж тем все-таки не удержалась от вопросов:

- Инка, а ты зачем на чужой балкон лазила? Тайна?

- Да нет, по глупости, - отвечала Инна. - Тут...

В этот миг в стекло балконной двери сильно постучали. Сердце у Инны подпрыгнуло - она невесть с чего решила, что это снова Антонин. В один миг она подскочила к балкону, чтобы тут же разочароваться, удивиться и озадачиться одновременно: за дверью стояла... Найра! Инна оглянулась на Аниту, миг поколебалась и - куда деваться - открыла дверь.

- Найра, - заявила она вместо приветствия, - вообще-то у нас принято ходить в гости через двери, а не балконы.

- Да? - отвечала Найра самой дружеской и чарующей улыбкой. - Прости, учту на будущее. Я же у тебя впервые, увидела, как Антонин перелазил через перила, вот и подумала, что в вашем мире... Зачем ты наступила мне на ногу, Инна? У вас так принято здороваться?

Инна тяжело вздохнула и махнула на все рукой. В конце концов, она ведь все равно собиралась рассказать Аните про Антонина и Тапатаку. А Найра вошла внутрь и сразу принялась дразнить Бенгу - оскалившись, как он, делать угрожающие выпады согнутой в локте рукой. Бенга зарычал, неслышно для Аниты, а та вытаращила глаза, не понимая причин столь неуместных жестов ещё одной Инниной гостьи. Инна схватила Найру за руку и потянула к столу.

- Это Найра, - представила она её Аните. - Она тут дышала на балконе.

- Анита, - назвалась её подруга и поинтересовалась, окинув взглядом довольно экстравагантный наряд Найры - красное с черными искрами платье-распашонку длиной чуть ниже бедер и фиолетовые шорты с бахромой: Где ты оторвала такой прикид?

Как ни странно, Найра поняла вопрос Аниты:

- Это мой походный костюм, - пояснила она небрежно. - У вас здесь такие не носят, да?

- Найра иностранка, - поспешно вставила Инна.

- Скорее, чужеземка, - хохотнула та.

- Да? - удивилась Анита. - А где ты научилась говорить по-русски? Или ты у нас долго жила? Совсем нет акцента.

Найра скорчила гримасу недоумения.

- Учиться говорить? Зачем? Это же долго! Рот сам все сделает.

Анита захлопала глазами.

- У Найры способности к языкам, - снова вставила Инна.

- Ну, вот еще, - не согласилась та. - Не более, чем у тебя, моя дорогая. Когда мы были на боях теней, ты болтала с Гункаром не хуже меня, разве нет?

- Ну, я... - залепетала Инна, не зная, как поворотить от ненужной темы.

- Ты улавливала вместе со смыслом и принятые там формы звуков, милая Инна, - наступательно продолжала Найра, - а если это можно тебе, почему нельзя мне?

- Ты что, тоже филолог? - спросила Анита, по-своему поняв слова Найры. - Изучаешь языки, как Инка?

Найра снова хохотнула:

- Я-то нет. А вот Инне, если она собирается _учить язык_, придется оставаться филологом всю жизнь.

- Ну и что такого, - пожала плечами Инна. - У нас так и принято многие ученые всю жизнь посвящают изучению языка.

- Да-а? - изумилась Найра. - А, понимаю. Это, вероятно, затем, чтобы не лишать себя куска хлеба. А то если один раз все понять, то потом нечего будет изучать.

- Давайте посмотрим телевизор, - предложила Анита, не находя интереса в этом лингвистическом споре и желая выручить Инну, которая явно проигрывала этой рыжей заграничной мадам. - Сейчас по-местному ТэВэ как раз будут боди-арт показывать. Там наши девчонки были.

- Что это за картинки в коробке? - поинтересовалась Найра сразу, как появилось изображение.

- Это телевизор, - процедила Инна сквозь зубы, мысленно попросив Найру не задавать больше идиотских вопросов.

- Ты что, не видела телика? - недоверчиво осведомилась Анита.

- Конечно, нет, - отвечала Найра, игнорируя послания Инны. - Я же у Инны впервые.

- Найра хочет сказать, что не видела мой ящик в работе, - по-своему поправила Инна и быстро предложила: - Найра, попробуй кофе. А вот торт и мороженое.

Акамарская воительница пивнула кофе и отставила, сморщившись:

- Фу, какая горечь.

- Тогда сок, - Инна подвинула фужер. - Это сладко. И торт.

Найра съела кусок и закивала:

- У-у, вкусно! Я съем еще, - и она придвинула к себе весь торт и принялась его уплетать, не обращая внимания на Аниту, таращащуюся на неё во все глаза.

- Так что это за картинки в ящике? - снова спросила Найра, врасплох застав Инну, решившую было, что опасный оборот разговора позади.

К удивлению Инны её подруга восприняла этот вопрос как нормальный и принялась объяснять - видимо, Анита подумала, что Найра изображает из себя иноземку и решила ей подыграть:

- Это телевидение. Есть такие устройства, называются камеры, они снимают все на пленку и потом транслируют в эфир.

- Стоп! - остановила Найра. - Что значит снимать на пленку?

Инна и Анита общими усилиями кое-как растолковали про "снимать", "телевизор" и так далее.

- Ага, - сказала наконец Найра. - Значит, вы тут сооружаете такой стеклянный глаз, наставляете на что-нибудь интересное, а он рассылает, что видит, по таким коробкам. А я-то было подумала, что это окошко снов какого-нибудь вашего медиума... А что же, вам лень самим послать свое зрение в нужное место?

- Найра, у нас тут так не умеют... то есть, не все умеют, поправилась Инна, вспомнив про то, как сама _чувствами_ заглядывала в кабинет Темкина, когда тот отхаживал многострадального профессора Коврова.

- Ну, так пусть научатся! - пожала плечами Найра. - А то ведь так и будут прикованы к этому вашему телевизору. А, - сообразила вдруг она, - так вы это затем и делаете! Вон оно что! Да, это интересно придумано...

- Что придумано?

- Ну, эта ваша игра в прятки от самих себя. А я-то думаю, что за странный мирок ты себе облюбовала - все живут во сне. Значит, вы это всё нарочно, наверно, так интересней жить, когда ты про себя ничего не знаешь... Ты знаешь, Инна, а в этом что-то есть. Театр во всю планету - это грандиозно! Хорошо, что я к тебе заглянула.

- Весь мир театр, и люди в нем - актеры, - процитировала начитанная Анита. - Слова Шекспира, - пояснила она.

- Это Бог, что создал ваш мир?

Инну на протяжении всего разговора кидало то в жар, то в холод, то в смех.

- Нет, - сквозь хохот отвечала она, - это только пророк его! Шекспир писал пьесы.

- Девчонки! - позвала меж тем Анита. - Смотрите, боди-арт показывают. Смотри, вон Людка! А вон и Валентиныч...

Найра, заинтересованная зрелищем, вновь затребовала объяснений, и слово за слово Инна с Анитой рассказали ей и про искусство разрисовки голого тела, и про Люду с Валентинычем, и про памятное происшествие в ресторане.

- А что же, Ингорд не снес голову этому местному мафиози? - удивилась Найра.

- Нет, - отвечала Инна.

- Ох, меня там не было! - пожалела Найра.

- Нет уж, - отозвалась Инна. - Тебя не надо.

- На него тигр помочился, - вставила Анита.

- Да-а? - обрадовалась Найра. - Что ж, тоже неплохо! Значит, вот зачем ты держишь этот полосатый тюфяк! - и она снова принялась махать согнутой наподобие кошачьей лапы рукой в сторону оскалившегося Бенги.

- Оставь Бенгу в покое! - потребовала Инна, отказавшись уже от надежды сохранить свои волшебные секреты - все равно придется все объяснять Аните.

- А ты что, не боишься Инниного тигра? - внезапно спросила Анита Найру.

Та расхохоталась.

- Она дерется, как Ингорд, - отвечала вместо неё Инна. - А разве ты видишь Бенгу?

- Догадываюсь, - тихо отвечала Анита.

Меж тем Найра доела весь торт и осведомилась:

- Инна, а у тебя нет ещё такого же? Мне понравилось!

- Торта нет. Ешь мороженое. Апельсины вон, - предложила Инна, обменявшись взглядом с Анитой.

- У! - воскликнула Найра, отведав мороженого. - Тоже вкусно. Я люблю все сладенькое, кисленькое, остренькое, солененькое, мясное, рыбное, пряное, только не горькое, как этот ваше кофе, и чтобы досыта!

- Найра, - поинтересовалась Анита, - а ты не боишься за фигуру с такими вкусами?

В ответ та поднялась с места, сдернула свою распашонку и повернулась кругом:

- Ну-ка, какие изъяны в моей фигуре?

Таковых не было.

- Да, - со знанием дела заметила Анита, - тебе впору супермоделью быть! Тем более, ты такая высокая.

- Супер?..

- Моделью, - и Аните пришлось объяснить все уже на тему мод, выставок и манекенщиц.

- Кстати, - вставила Инна, - по пятому каналу как раз ФэшнТиВИ, - она переключила, - вот, Найра, смотри.

Найра долго глядела на происходящее и внезапно задала вопрос, что не лез ни в какие ворота:

- А почему не показывают, какой каждая собрала отряд?

- Отряд?!.

- Ну да. Я так понимаю, они ведь затем и выходят на этот ваш подиум. Чтобы собрать себе отряд из мужчин, которые их захотели. Мне бы хотелось взглянуть на мужчин, которых завербовала вон та черненькая.

Анита и Инна переглянулись в полном обалдении. Они ещё раз ей стали ей все объяснять.

- И вы говорите, что они потом не подпускают к себе всех своих мужчин и даже их не знают? - недоверчиво осведомилась Найра. - Зачем же тогда собирать отряд?

- Да не собирают они никакого отряда!

- То есть, конечно, - объясняла Анита, - у модели есть поклонники, некоторых она, конечно, знает и...

- Спит с ними, - уверенно вставила Найра.

- Ну да, но далеко не всегда и не со всеми, и не каждая, - обиженно возразила подруга Инны.

- То есть она выходит их только дразнить? Вот так повертит дыркой, а потом уйдет и даже не станет созывать вместе и не поведет за собой как момми их отряда? Да? Ну и мир вы тут отгрохали! - в изумлении трясла головой Найра. - Никогда не слышала ничего подобного. Кажется, теперь я понимаю...

- Что понимаешь?

- Да... Я ведь к тебе по пути завернула, Инночка. Дело у меня тут. Понимаешь, Бог от нас к вам сбежал.

- Кто-о-о? - Инна и Анита дружно разинули рты.

- Да Бог, - досадливо отвечала Найра. - Увидел какую-то рысь у вас тут в городе и влюбился. Ищем вот теперь. Если ты увидишь Бога, то скажи мне, ладно?

Анита с Инной в голос хмыкнули.

- Ну, девчонки, мне пора. Тут у вас очень мило, торт вкусный, я к вам обязательно загляну, - светски заворковала Найра, поднимаясь с места. - А с Валентинычем ты все-таки зря так мягко. Я бы его, гада, сутки поила кофе.

Инна с Анитой захихикали.

- Представляю, что ты сделала с Гункаром, - вздохнула Инна.

- Да! - вскричала Найра. - Ты мне кстати напомнила! Я же ещё не рассчиталась с этим предателем! Ну, все, лечу!

- Найра, - строго предупредила Инна, - хоть уйди по-человечески! Чтоб без фокусов!

- Я тихохонько, - невинно заверила Найра - и исчезла в один миг, растаяла у них на глазах.

Бенга засопел и сразу расслабленно прилег на пол. А с улицы в открытую форточку послышался детский крик:

- Бабушка, смотри! Смотри скорей, женщина по воздуху летит!

- Стерва! - в сердцах выругалась Инна. - Ну ведь говорила же, говорила я ей! Вот ведь выдерга, а?

Анита сидела с несколько ошалелой улыбкой.

- А мне Найра понравилась, - заявила она наконец. - Она такая непосредственная, совсем без комплексов.

- Да уж куда непосредственней, - вздохнула Инна. Она взглянула на Аниту, и они вдруг заулыбались друг другу, каждая понимая другую, в каком та положении.

- Ты мне покажешь своего Бенгу? - вдруг попросила Анита с некоторым лукавством и смущением одновременно.

- Да вот он, - повела рукой Инна, повелев тигру отелеситься. - Можешь погладить, не бойся, он - это все равно что я.

- Ух ты... - восторженно ахала Анита, подсев к Бенге и осторожно дотрагиваясь до роскошной шерсти. - Ух ты!.. Ну, ну, я же не Найра, я тебя люблю, Бенга красавец...

Тигр равнодушно зевал.

- Аниточка, я тебе все-все расскажу, только давай сначала ещё кофе выпьем, - сказала Инна. - Мне отдохнуть надо, а то я от этой Найры совсем одурела. А у меня и так настроение ни к черту, я Антонина второй раз не узнала и ещё Ингорду не ту

розу подарила, сразу

желтую.

Настроение

у Саши Пескова

было хуже, чем паршивое - он переживал нечто вроде жесточайшей ломки. Когда в его памяти всплывали картины прекрасной страны, то он заново, хоть и слабее, испытывал тот же беззаботный и беззаветный восторг, что и тогда, в золотом небе этой волшебной Тапатаки. Но потом... потом наступало что-то вроде похмелья - мир повседневный казался особенно зауряден и убог, хотя... хотя... Нет, дело было не в убожестве окружающего мира - наоборот, Саша Песков с замиранием осознавал внутри себя нечто вроде чудесного предчувствия - что и этот земной мир можно увидеть в его Тайне, - возможно, иной, нежели тайна волшебной страны, но такой же божественной, прекрасной и неизбывной. Загвоздка была в нем самом - его самого на это не хватало: серым был не мир, а его собственное зрение. И никогда ещё Саша Песков не ощущал самого себя столь бездарным, не годным не то что к живописи, а ко всякому художеству вообще.

Уж он-то понимал, какой редкостный, невероятный шанс ему выпал. Он пережил соприкосновение с тем самым "настоящим искусством", в потере которого Саша про себя обвинял своих собратьев, писателей и художников, о котором сам столько думал и столько насочинял всякой писанины. И что же? Да то, что он сам для него не годился - разгадка оказалась проще некуда. А после этого что было ругать современное искусство, рутину официальной культуры или пустопорожний выпендреж авангарда. Но и это было не все. Мало того, что Саша Песков не умел и не знал путей, чтобы вывести на свет это свое новое "истинное искусство", он и в старом безнадежно разочаровался по крайней мере, сам для себя. Что хитрого написать книгу, он мог, ну _мог_ написать такую, что читатели будут ахать, плакать, смеяться или же забывшись сжимать кулаки, сочувствуя боям его героев. И что? Зачем? Для кого? Еще одно чтение для забавы публики? Да пустота же сущая...

А тут - тут была целая страна, в кои-то веки его искусство было кому-то _нужно_, вряд ли оно вообще было когда-нибудь нужно вот _так_ - и он не мог сделать ничего ровным счетом. Саша Песков даже честно пытался что-то намалевать, краски купил сходил, кисть - и, конечно, чуда не произошло. Никакая волшебная сила не стала водить его вдохновенной кистью, он мазал бумагу час - полное фуфло. А хуже всего, ему этого _не хотелось_, то есть он помочь-то хотел миру Юмы, по-настоящему хотел, и как-то передать его, изобразить, рассказать - ему и как художнику какому-никакому этого сильно хотелось, но к холсту и кисти Сашу Пескова при этом не звало ну вот совершенно. Что-то тут было неладно, и где-то в глубине души он знал, что Юма все-таки в чем-то ошиблась, будь она хоть тыщу раз волшебное создание.

Из-за всего этого Саше Пескову было погано, мутно, муторно. И еще, не с кем было посоветоваться обо всем. Не в том даже дело, что не поверят или засмеют. Ну, положим, поверят - а кто тут что может подсказать? Может, Векслер? Но почему-то у Саши Пескова последние дни никак не получалось связаться с Векслером - звонил, того не было дома, заходил попозже, чтоб застать врасплох - Векслер в эту ночь ночевал где-нибудь у родителей. А то вообще никто трубку не брал, хотя, как знал Саша Песков, в квартире Векслера всегда кто-нибудь был, и вот так продолжалась уже вторую неделю. Все же Саша Песков решил снова попытаться и вышел из дому, направившись к Боре. "Хотя бы прошвырнусь, а то башка и так распухла", - сказал он сам себе.

Он ждал битый час у подъезда - двери, как водится, запирались на ключ, и за все время никто не вошел и не вышел, а когда какая-то бабка все же выглянула и Саша Песков сумел войти, то - вновь вотще. На звонок в дверь Векслера никто не откликнулся. Саша ещё полчаса подождал в подъезде, заодно и согрелся, а пока грелся, размышлял, как ему изложить все дело Борису. У него уже целый диалог сочинился - непроизвольно, конечно, и увлекшись этим сочинительством он вдруг посоветовал себе - репликой за Векслера попробовать самовнушение. Аутотренингом Саша Песков не занимался - и с ходу от такого предложения отказался, но зато в голове его в этот момент всплыла яркая картинка одной старой-престарой телепередачи, а впрочем, это был, кажется, документальный фильм о скрытых возможностях человека. И там, это поднялось в памяти Саши столь же отчетливо, как если бы он по-настоящему смотрел телевизор, в одном из эпизодов этого фильма люди под гипнозом рисовали картины. Одному из таких было внушено, что он - художник Илья Репин, и тот даже расписался росписью Репина на картине, а сама она была хоть и не того полета, а все же вполне приличной - и разумеется, после гипноза мужик никак не мог поверить, что картину нарисовал он сам.

Это воспоминание зацепило Сашу Пескова. Он не стал уже дожидаться Бори и вышел из дома с чувством какой-то близкой разгадки. Похожее у него бывало, когда начинало писаться какое-нибудь застрявшее на трудной строчке стихотворение. Вот и теперь он почти решил задачу, совсем чуть-чуть оставалось, как бы всего лишь последнее слово в строчку вставить - и лелея в себе счастливое чувство охотника, почти подкравшегося к добыче, Саша Песков тихонько побрел по улицам наугад - тихонечко, спешить некуда, главное - не спугнуть. Дом Векслера был почти на набережной, и блуждания наугад повели Сашу по улочкам старого Камска. Он шел, рассеянно поглядывая на падающий с неба снег, на ещё не зажженные фонари и прохожих, на крыши и стены с табличками всяких контор, и вдруг - вдруг надпись одной из них царапнула его взгляд. "А.П.Темкин. Психолог." - прочитал Саша, а рядом на вывеске побольше шла надпись "Фактор Эс. Психологический центр". Саша Песков припомнил - кажется, этот Темкин как-то выступал по местному ТВ и, помнится, гипнозом он тоже... Ну да! Торжествующе хмыкнув, Саша Песков поднялся на крыльцо и вошел в здание. Ну вот и дописанная строчка! подумалось ему, и сердце пару раз колотнулось.

У Темкина ему пришлось немного подождать, и это было к лучшему, он немного успокоился и обдумал, как ему правдоподобней изложить свое дело. Саша только ещё слегка поволновался насчет финансов, вдруг этот Темкин такие гонорары назначает, что... А потом он плюнул, решил, что заплатит в любом случае - и выкинул из головы.

- Понимаете, - излагал он десятью минутами позже в кабинете Темкина, я вот задумал одну книгу, но мне вот что не дает покоя - как-то я её не представляю, в смысле, страну эту. Хотя у меня есть какой-то образ внутри...

- А какую книгу? - спросил сочувственно кивающий психолог.

- Э... Ну, сказку. Знаете, красивую такую. А то сейчас все чернуха в моде, порнография всякая, а мне вот хочется...

- А, понимаю, понимаю... - закивал Темкин.

Уяснив дело, он даже воодушевился.

- Знаете, что... напомните, как вас?

- Саша.

- Знаете, Александр, меня это все заинтересовало. Я вам вот что предложу - вы ведь, наверное, как все молодые писатели, человек небогатый? Значит, по оплате - давайте это считать нашим общим экспериментом. Соответственно, расходов у вас не будет... - Темкин глянул на Сашу Пескова и удовлетворенно кивнул: - Ага, стало быть, я правильно уловил, что вас этот вопрос смущает!

- Ну да, - признался Саша Песков.

- Ну, а мой интерес простой. Картину свою вы и так при мне будете рисовать, а вот что до книги, то я бы рад был оказаться вашим первым читателем.

Саша Песков хмыкнул.

- Аркадий Петрович, я согласен, мне это даже приятно было бы, вот только насчет книги не могу ручаться, понимаете, вдруг не напишется...

- А вот я в этом как раз и не сомневаюсь! - авторитетно перебил Темкин, и Саша Песков безошибочно заподозрил психологические штучки знать, Темкин ему задает установку на успех, так подумалось Саше.

Темкин провел его в другую комнату, с затемненными окнами, усадил в кресло и принялся подготавливать какое-то свое оборудование, расхаживая меж тем туда и сюда и разговаривая на ходу с Сашей:

- Откладывать не станем, первый сеанс проведем прямо сейчас, вы дома придете попробуете кисть, ну, а в следующий раз уж приносите ко мне все ваши рисовальные принадлежности... где этот шнур? а, вот... Так, Александр, смотрите вот в эту сторону... Расслабьтесь, голову откиньте на спинку, руки на подлокотниках...

Саша Песков, устроившись поудобней в кресле, стал следить, как велел ему Темкин, за мигающим светом какого-то аппарата. Сначала краем глаза он видел психотерапевта и слышал его голос, а затем его начала завораживать это ровная световая пульсация, и вдруг - вдруг он увидел Юму, она стояла чуть в стороне от этого мерцающего колеса и смотрела на Сашу выжидательно и дружелюбно. Он чуть не выпрямился в кресле от неожиданности, но ведь Темкин говорил расслабиться, и Саша Песков удержался, а потом подумал, что он впал в транс, и тогда только сообразил, что - нет, не впал, напротив, очнулся, голова была совсем не сонная. Далее, он сообразил, что больше не слышит голос Темкина и повернул голову, чтобы узнать, что случилось.

Темкин спал! В транс впал сам гипнотизер! Позабавившись ситуацией, Саша Песков хотел уже встать с места и то ли разбудить Темкина, то ли по-английски уйти домой, а то как-то неловко. Но Юма сделала предупреждающий знак и подошла к Темкину. Она взяла его голову в свои руки, приподняла, и Темкин вдруг заговорил - так и не открыв глаза.

- Юма поможет нам поговорить с тобой, Саша, - зазвучал голос Темкина с какой-то странной интонацией - не то чтобы холодной и не то чтобы безжизненным голосом робота, но как бы интонацией какого-то невероятного отдаления.

От такого обращения и тона у Саши по спине побежали мурашки.

- Мое имя Кинн Гамм, я тоже поэт, а ещё погодник, я сочиняю снег. Ты уже был в нашем мире, и тебе нетрудно будет понять и поверить. Не все из жителей и нашего, и вашего мира могут так просто гостить друг у друга, это сложно для многих и требует большой силы. Нам она нужна для своих дел, вам для своих, поэтому очень редко кто-нибудь может общаться разговаривая, как вот ты с Юмой. Вот и нам с тобой сейчас лучше пообщаться вот так, через посредника, а то мы, хоть и коллеги, сочиняем на языках совсем разных. Возможно, когда-нибудь ты научишься понимать и переводить то, что я рассказываю, я даже не сомневаюсь в этом. Но это слова о будущем, а мой разговор о настоящем.

- Да-да, Тапатаке нужна моя помощь, Юма говорила, - начал Саша Песков. - Я как раз придумал способ, чтобы мне как-то нарисовать вашу...

- Неправильный способ, - прервал его загадочный собеседник, - и ты не сам его придумал, это подсказка Юмы, чтобы я мог кое-что тебе объяснить. Да, мы хотели такой помощи и побудили Юму найти в вашем мире художника. Она разыскала тебя, а ты - ты не рисуешь. Ошибки бывают и в нашем мире, хоть он и волшебен. Здесь же произошла даже не ошибка, а нечто особенное. Все дело в даре твоей волшебной помощницы. В обычном случае она стала бы твоей водительницей, музой, как вы это называете, ты рисовал бы свои картины или писал стихи, и все было бы на своем месте. Сейчас у нас мало кто в Тапатаке этим занимается, мы, можно сказать, забросили ваш мир, но когда это происходит, то происходит так. Но твоя Юма необычна, да и ты тоже, видимо, потому она тебя и разыскала. Твой путь не совсем путь художника или поэта. То, что ты ищешь, это свершения искусника - в нашем, Тапатакском смысле слова, а вы это называете магией и волшебством. Произошла не ошибка - просто Юма сделала куда больше того, что было нами загадано, да и твои искания превосходят возможности земного художества.

- Откуда ты знаешь про мои поиски?

- Ты уже был в Тапатаке и кое-что делал - как маг-искусник. А это, кстати, и вовсе необычно, чтобы искусник помогал своей музе, а не наоборот. Думаю, я не ошибусь, если предположу, что ты иной раз невзначай думаешь о куда большем. Тебе ведь приходят иногда в голову странные желания, вроде переставить в небе звезду или поправить пейзаж в вашем мире или сделать что-нибудь вовсе непонятное, например, согласовать дуновения?

Саша Песков хмыкнул - как раз на днях он поймал себя на таких вот необычных мыслях.

- Ну... Но это же так, случайные мысли!

В иномирном голосе Темкина явственно зазвучали смешливые нотки:

- Случайные... Откуда случайному взяться во множестве множеств миров? Есть непонятное, есть непостижимое, есть пришедшее ниоткуда, но случайное? Но в общем, я тебе уже все рассказал, поэт Саша.

Саша Песков заморгал:

- Но я ничего не понял! Что это все значит? Что мне теперь делать?

- Ничего особенного, идти свой путь. Рисуй, что хочется, или пиши стихи. Если ты не будешь стоять на месте, то рано или поздно, с Юмой или без, ты пройдешь достаточно далеко, чтобы, положим, нам однажды побеседовать иным образом, - скажем, мы скоротаем время за сочинением снегопада. И может быть, ты даже научишь старого погодника Кинна новым приемам рифмовки или прочим вашим авангардным штучкам, как знать.

- А Тапатака? Как ей помочь?

- Да все так же - иди свой путь. Если ты что-то сможешь для нас сделать, то придешь к этому сам. А Юма перестанет переживать из-за своих мнимых ошибок - уже это помощь для Тапатаки, этот чудо-подкидыш подает такие надежды, и вся Тея её очень любит.

- Да-да, она такая забавная... такая... Кинн, а то, что ты мне сказал - это что, решение... э... властей Тапатаки?

- Считай, что так. Но этот разговор с тобой попросил устроить Юму я мы с ней дружим. До свидания, поэт Саша, посматривай в небо, я буду с тобой здороваться, - прозвучали последние слова, и Юма опустила голову Темкина на стол и разжала ладони.

Психолог тотчас сладко засопел. Юма ещё какое-то время оставалась подле него, весело глядя на Сашу Пескова, а он, не зная, что ему сказать, развел руками - ну, мол, теперь все понятно, поговорили, спасибо, приходи. Девчушка, похоже, поняла его - серьезно кивнула, помахала ладошкой и исчезла. А Саша Песков тихонько подошел к столу, подобрал листочек бумаги и написал записку Темкину - дескать, все было высший класс, вы мне очень помогли, до свидания. Оставив записку перед лицом спящего гипнотизера Саша Песков осторожно отошел к двери и отправился прочь, на уже свечеревшие улицы Камска. Он ощущал небывалый подъем, прямо-таки распирало Сашу Пескова от воодушевления. Значит, вот оно что! Путь мага... Интересно, а какие стихи теперь у него будут?

Но вместе с тем Саша Песков испытывал какую-то нежную благодарность к своей Юме и к этому неведомому Кинну с их чудесной страной. Камень с его души свалился - но тем более ему хотелось как-то помочь этому миру. "А может, мне просто найти какого-нибудь художника? Ведь есть же, наверное..." - осенило его. А придя домой и подобрав из почтового ящика одну из местных бесплатных газет, Саша Песков натолкнулся в разделе новостей на заметку - в Камске открывалась выставка художников, работающих в жанре фантастической и фэнтезийной живописи. "Ну, ещё бы не волшебство!" - торжествующе подумал про себя Саша. Конечно, уже на следующий день он был на этой выставке - и на том его волшебное везение, если такое было, закончилось - осмотр картин и его расспросы ничего не принесли. Все интересное, что ему удалось услышать, было замечание одного из участников, крепкого мужика уже в годах, похожего на легендарного Ермака. Он прохаживался вдоль своих работ, на них были все больше сюжеты про Хозяйку Медной горы, и на несколько сбивчивые расспросы Саши этот Ермак заметил, почесывая подбородок, завешенный густой бородой:

- А ты знаешь, паренек, меня не так давно расспрашивал кто-то о чем-то похожем... Кто же это, дай-ка вспомнить...

- Из художников кто-нибудь? - с надеждой подсказал Саша.

- Да нет, девушка одна интересовалась. Какую-то сказку ей надо было нарисовать, как ее... Тапка, что ли?

- Тапатака, - машинально поправил Саша Песков и лишь мигом позже внутренне подскочил: кто-то спрашивал про Тапатаку!

- Во-во. Слушай, а может, она тебя искала?

Саша Песков слабо улыбнулся.

- Я не рисую.

Итак, круг, похоже замкнулся. Вероятно, понял Саша, кто-то ещё из посланников чудесного мира пытался решить все ту же задачу - и, похоже, столь же безуспешно. Несколько приуныв, он направился прочь, раздумывая на ходу, чтобы тут ещё предпринять, и в рассеянности едва не столкнулся на входе с двумя молодыми девушками. Он окинул их равнодушным взглядом и мельком подумал: "Сикушки какие-то из богатых". Потом он подумал, что неправ, и немного устыдился - глаза обеих девушек вовсе не были кукольными, наоборот, в них была искорка, особенно, у одной, низенькой. Но ему было не до умненьких девочек, и наскоро буркнув: "Извините" Саша посторонился, пропуская

входящих и вышел

прочь.

- "Извините"...

Чуть с ног

не сбил! - обернулась Инна вслед странному парню, уже выходящему на улицу.

- Творческая личность, - отозвалась Анита, скорчив забавную гримаску. - Весь в своих мечтаниях. Может, это тот самый твой художник!

- Он-то? - Инна задумалась на миг. - Н-не знаю... Вот картины посмотрим...

Они не спеша направились вдоль стен и почти сразу наткнулись на художника Сергеича, Кузьму как его там, Инна так и не вспомнила отчество.

- А, девочки! - тряхнул бородой художник, церемонно здороваясь с ними. - Что, тоже эту... Тапку-тапку пришли искать?

- Почему - "тоже"?

- А тут... парнишка один спрашивал уже. Только что здесь был.

- В бежевой куртке, с черными волосами? - повинуясь интуиции, сразу спросила Инна.

- Во-во. Ваш приятель, что ли?

- Я же говорила - это он, - негромко произнесла Анита.

- Н-не знаю, - снова повторила Инна с сомнением. - Нет! - сообразила она. - Зачем бы он тогда спрашивал про Тапатаку? Он бы сам её нарисовал!

- А откуда он тогда знает?

- Ну... - Инна пожала плечами.

"Действительно, откуда? - подумала она. - Надо будет рассказать Антонину. Или Доре. Или Инессе".

- Может, он тоже там бывает. Ты его не встречала? А, Инка? продолжала Анита, почему-то увлеченная этой темой - очевидно, ей хотелось какой-то причастности к Инниным ведьмовским делам.

- Вижу, ты на него запала, - отвечала Инна, не желая обсуждать это раньше времени - ей хотелось сначала поговорить с Антонином. - У тебя же Егор.

- А, - Анита снова скорчила гримаску, - ну его! Болтается в своей столице да по заграницам. Все бизнес. Бизнесмен новорусский.

- Сама-то кто, - фыркнула Инна, иронически покосившись на подругу. Они говорили про поклонника Аниты, практически уже её жениха.

- Я свободный человек и девушка из интеллигентной семьи, - гордо отвечала Анита. - И ещё подруга ведьмы.

- Тихо ты, - оглянулась по сторонам Инна.

- Знаешь, Инка, надо расспросить Сергеича про этого мальчика. Хочешь, я сама сейчас подойду?

Инна не отвечала. Она разглядывала картину некоего Т. Хока, одного из иностранных участников выставки. Нет, там была не Тапатака. То, что там было нарисовано, удивило Инну больше, чем если бы там была страна Антонина, - удивило настолько, что заставило замереть. А на холсте был нарисован помост, двое сидящих в полулотосе людей в разных его концах, и из тел этих людей вытягивались темные полосы и надвигались друг на друга, превращаясь на ходу в какие-то хищные фигуры. Это был бой теней - тот самый, который Инна не так давно наблюдала своими глазами вместе с теитянами и Найрой в мире Гункара.

Если тебе не удалось захватить тень целиком, расщепи её и и захвати хотя бы лоскут, если не удалось вырвать лоскут - отщипни хотя бы нить. А если добыча ускользнула, то пошли по следу лазутчика, и пусть он установит Глаз и сделает так, чтобы добыча взглянула в его зрачок. И когда она увидит там тень, Глаз увидит её.

Из Науки Теней, Наставление Соглядатая

11. ТЕРНИИ И ЗВЕЗДОЧКИ.

ИННА. САША ПЕСКОВ. ИННА.

- Инка, я уже подъехала, выходи! - позвонила Анита из своего "Ауди".

В этот день они ехали на показ мод, тот самый, с участием столичных салонов, о котором недавно упоминала Люда Китова. И Люда, и Анита в нем участвовали, но не от и до, и большую часть времени Анита собиралась просидеть рядом с Инной в качестве зрительницы. Инна не то чтобы очень уж интересовалась модами и показами, но ей хотелось посмотреть на выходы Аниты и Людки, это раз, а во-вторых, у неё появилась мысль сделать подарок Доре и Инессе - тоже придумать для них по платью, и она надеялась, что подсмотрит там что-нибудь миленькое.

Открыв дверцу автомобиля, Инна увидела на заднем сиденьи Найру. Эта встреча никак не относилась к числу приятных неожиданностей, и Иннино лицо это отобразило. Найра засмеялась.

- Успокойся, на сей раз я не стану объедать тебя, сжирая все твои сладости, я только загляну на этот ваш показ.

- Как ты забралась в машину Аниты? Наверное, в окно, как всегда? съязвила Инна в стиле Инессы, как раз вспоминая её в эту минуту и хорошо теперь понимая колкости феи в адрес Найры.

- Ну вот еще, - невозмутимо опровергла Найра. - Твоя подруга гостеприимно распахнула дверцу.

Анита отвечала на взгляд Инны своим - в нем без слов читалось: "А что я могла сделать?"

- Билеты только на двоих, - предупредила Инна, хотя Анита как участница показа и дочь одного из спонсоров, могла, конечно же, устроить место и для Найры.

- Обо мне не волнуйся, - заверила Найра с очаровательной улыбкой. - И не думай ты так громко: "Стерва, стерва!". Я не собираюсь тебе докучать, я здесь по делу.

- По какому? Хочешь набрать мужчин как момми своего отряда? - снова подколола Инна.

- Я же говорила, - напомнила Найра. - Наш Бог где-то тут у вас болтается. Приходится искать.

- А показ мод тут при чем?

- Ну как же! Он ведь ищет свою прелестницу. Наверное, девочка красивая, значит, может, появиться на этом вашем мероприятии. Значит, и Бог может придти. Бог его знает, конечно.

Анита и Инна хмыкнули. Рассуждение было вроде бы вполне логичным, и все же Инна как-то не могла воспринять его всерьез. Или Найра говорила о каком-нибудь их святом, может быть, сановнике каком-то, или попросту издевалась - так это представлялось Инне. Она, конечно, уже нагляделась на разные чудеса. Но чтобы Бог... Уж эта Найра.

В "Сокольник", где и проходило шоу, их пустили всех троих - Аниту знали, а про Найру, очевидно, подумали, что она с ней, как и Инна. Но и дальше все было так, как и предсказывала Найра: когда Анита с Инной уселись на свои места, кресло справа от Инны почему-то сразу освободилось, и Найра его тотчас заняла.

- Не волнуйтесь, - заверила она, перехватив взгляды своих спутниц, он сюда уже не вернется. У этого толстого дядьки появилось срочное дело.

Толстым дядькой был, как сообщила Инне Анита, вице-мэр - тусовка под вечер собралась солидная, добрая половина Камского бомонда, что объяснялось, опять же, по словам Аниты, не только столичными знаменитостями, но и покровительством действу со стороны супруги губернатора. Эти важные дядьки, чиновные или просто богатые, сидели со своими дамами в первых рядах, и возле некоторых - вероятно, сообразно официальному статусу - и здесь вертелась охрана: уж больно мордасты и атлетичны были эти заплечные якобы референты.

Найра сидела с рассеянным видом, наклонив голову набок, как будто прислушивалась к чему-то, и наконец объявила:

- Бога здесь нет.

- Ну и слава Богу, - отвечала, фыркнув, Инна. - А то представляю, что бы ты здесь устроила.

- Нет, не представляешь, - серьезно возразила Найра.

- Зато Валентиныч на месте, - заметила Анита и кивком головы указала на столпа местного теневого дополнения к официальной табели о рангах.

Лев Валентинович, Валет, как его называли в известных кругах, старался держаться на уровне - как король. В его облике и манерах не было не только ничего блатного, но и нуворишского: он был одет в респектабельный приличный костюм, сопровождающая его дама - в светское платье, все это должно было создавать образ скорее какого-нибудь видного политика, предпринимателя или чиновника. С некоторыми из таковых, что присутствовали здесь, Валентиныч здоровался с подчеркнуто солидным видом - впрочем, когда он хотел направиться к рядам, где расположилась официальная верхушка, на его пути вырос мужчина в сером костюме и о чем-то негромко поговорил, после чего Лев Валентинович изменил свой маршрут. Инна заметила, как один из молодых людей в его свите, поглядел в их сторону и, вероятно, узнав Аниту, что-то сообщил на ухо хозяину. Валентиныч повернул и направился к их креслам. Молодые люди, предупреждая приближение босса, поговорили с теми, кто сидел рядом с Анитой, и кресла опустели.

- Добрый вечер, Анита Юрьевна, - поздоровался Лев Валентинович, опускаясь в кресло рядом. - Слышал, тут мои охламоны доставили беспокойство вам с подружками. Хочу лично принести свои извинения.

- Это что, тот самый, на которого кошки ссат? - громко спросила Найра, и Инна непроизвольно захихикала. Она ничего не могла с собой поделать, она понимала, что все это не к месту, но удержаться было невозможно - что она была бы за ведьма, не почувствуй с первых слов, что присутствует при начале ещё одного Найриного концерта.

Валентиныч не повел и бровью при этих словах, нарочито обозначая _неслышанье_ вызывающего вопроса, но кончики ушей его все же покраснели.

- Я уже вашему папеньке объяснял, послал дураков проводить вас, а они разборку какую-то хотели устроить. Правильно им ребята Юрия Петровича врезали, - продолжал Валентиныч. - Я их заставил неделю Людмиле Сергеевне цветы привозить с утра, всех четверых.

- Она рассказывала, - отвечала Анита с каменным лицом.

- Да, кстати, - с важным видом добавил Лев Валентинович. - Папе вашему передайте. Тут у меня хороший боец есть, не как эти придурки. Так что при случае можно попробовать их в паре, ну, с тем, вашим, - красивый бой, я думаю, получится.

Валентиныч сделал знак и откуда-то сзади вышагнул элегантно одетый молодец, черноволосый и с косичкой - прямо вылитый Кристофер Ламберт, только глаза были с разрезом, выдавая восточную кровь.

- Кто хороший боец? - опять громко спросила Найра, нахально вмешиваясь в разговор. - Вот этот мешок? Против Ингорда?!. Нет, я умру со смеху!

Она покатилась, не обращая никакого внимания на окружающих.

- Не могу поверить, - во всеуслышанье заявила Найра, обращаясь неведомо к кому, - чтобы такого клоуна мог кто-то бояться. Да кто такого вообще пустил в бандиты?

В этот момент Инна пожалела не Валентиныча, его-то было не жаль, и не его спутницу, а Аниту - она замерла на месте, совершенно не представляя, что бы тут сказать и как вообще выйти из положения.

- Девушка... - начал, багровея, Валентиныч и косясь в сторону высокого начальства. - Вы бы вели себя...

- Помолчи, ты уже все сказал, - махнула рукой в его сторону Найра, и Валентиныч вдруг замолк с открытым ртом, жуя челюстью и ошеломленно пуча глаза.

А Найра поднялась с места - и представление началось. Неуловимым движением она вдруг притянула к себе того, с раскосыми глазами, и приблизила губы к его лицу со звуком смачного поцелуя. Тут же она отшатнулась и протянула жеманным голосом:

- Нет-нет, не так скоро, милый мальчик! Ты ещё должен заслужить мою нежность!

Вслед за тем, этих движений Инна даже и не заметила, Найра закинула "Горца" на подиум - они с ним уже стояли там друг против друга, не то как танцевальная пара, не то как участники показа. Похоже, только в этот момент "Горец" начал соображать, что с ним что-то делают без его разрешения. Он очумело огляделся и попытался спрыгнуть назад. Не тут-то было. То, что принялась проделывать с ним Найра, со стороны выглядело неким подобием танца, хотя и без явного сходства с каким-либо определенным его видом - а больше всего это походило на танец Зайца и Волка из мультфильма "Ну, погоди". Для неискушенной и ничего не подозревающей публики это выглядело, как если бы молодой мужчина исполнял танец ритуального галантного ухаживания за дамой - красивые наклоны, грациозные повороты, какие-то замысловатые па, но для взгляда сколько-нибудь толкового, даже Инна это замечала, открывалось иное: "Горец" вначале пытался просто покинуть подиум, потом всерьез попробовал сразиться с Найрой, но, быстро ей укрощенный, просто-напросто таскался взад-вперед по помосту поворачиваясь и сгибаясь под её неуследимыми, но точными толчками и тычками. В конце концов, он рухнул у её ног, что выглядело со стороны изящным падением на колени учтивого кавалера. Зал разразился несколько вялыми аплодисментами, а Инна услышала, как женщина в ряду позади нее, поделилась с кем-то:

- Танец довольно забавный, но я что-то не понимаю насчет покроя костюма... Неужели это модельный пиджак?

Хулиганка Найра меж тем раскланялась по сторонам, а затем закатила глазки и в несколько движений подняла подол своей юбки - на сей раз она была одета по вполне современным земным понятиям, даже стильно. Покривлявшись так к восторгу зала, она спрыгнула с подиума, сдернула за руку уже ничего не соображающего "Горца" и небрежным движением толкнула его прямо на руки молодцам из свиты Валентиныча.

- Лев Валентинович, - услышала Инна голос одного из приближенных Валета, - я эту бабу прошлым летом в охране президента видел. Точно, точно!..

Найра заняла свое место с невинным видом. Она ничуть не запыхалась. Зато Валентиныч сидел с таким выражением на лице, будто кол проглотил весь багровый и делая глотающие движения ртом, будто ему не хватало воздуху. Неожиданно он поднялся и спешно засеменил куда-то, сопровождаемый недоумевающей свитой.

- Что это с ним? - задала Найра вопрос из разряда риторических. Сидел, сидел... Вдруг вскочил, побежал... Ни здрасьте, ни до свидания. Какой-то он чумной.

Инна хихикала, да и Анита улыбалась, хоть и несколько неуверенно опасалась каких-нибудь нежелательных последствий, поняла Инна.

- Схожу-ка я попудрю свой носик, - поднялась Найра. - Где это тут?

Они с Анитой остались вдвоем, и Анита негромко сказала:

- Да, Инка, я теперь понимаю. Она действительно стерва.

- Вот именно, - согласилась Инна. - Ее даже Антонин опасается. А Бенга как её ненавидит!

В этот миг в голове у нее, как уже бывало, всплыла картинка искаженная не то от боли, не то от ужаса, а может, от того и другого физиономия Валентиныча. Он сипел и вжимался спиной в стену туалета, а в лицо ему звучал голос Найры:

- Ты понял меня? Ищи Бога! Всех своих шестерок на уши поставь, пусть все ищут! Ну-ка, что ты должен сделать?

- Ы-ы...

- Не слышу!

- Найти... х-хы... Бога, - отпыхиваясь, прохрипел бедолага-бандит.

- Правильно! - и вдруг лицо Найры вдвинулось в поле внутреннего зрения Инны, развернулось к ней, и Найра произнесла, глядя ей в глаза: - Инна, не подсматривай! Это тебя не касается. - И всю картинку задернуло пеленой, будто Найра закрыла её некой серой шторой.

Инна не стала рассказывать Аните, как Найра пудрит носик - и кому пудрит. А Найра, вернувшись к ним, вела себя паинькой, и остаток вечера прошел уже без эксцессов. Найра всего-навсего весело комментировала выход моделей, отпуская замечания насчет интимной жизни каждой, называя имена поклонников, особенности темперамента, обстоятельства первой связи с мужчиной и так далее - можно было подумать, что она зачитывает выдержки из кем-то составленного каталога.

- Ты не можешь сделать, чтобы она заткнулась? - на ухо спросила Анита Инну. - А то в заднем ряду слушают.

- Могу, - шепотом отвечала Инна, - но тогда она что-нибудь похуже выкинет. Пусть уж треплет, а то ещё летать начнет!

В конце концов сзади них прозвучал любопытный женский голос:

- Девушка, а откуда вы все это знаете?

- А откуда я знаю, что у вашего мужа любовница позавчера уехала на курорт? - с готовностью откликнулась Найра, обернувшись к вопрошавшей. - Вы думаете, почему он вчера не задержался на своем вечернем _совещании_? Я начальник секретной службы и все знаю! - гордо объявила Найра, а дама сзади обиженно хмыкнула и замолчала.

Когда они покидали "Сокольник", а Инна с Анитой наконец сообразили, что это лучший выход из положения, Найра выдала:

- Надо же, а вы меня не обманули! Я ведь решила, что вы пошутили насчет этой вашей демонстрации мод. Оказывается, ваши момми и впрямь не собирают отряды!

Инна с Анитой обменялись взглядами, не находя слов. А Найра вдруг уставилась куда-то на другую сторону улицы.

- Вот он!

- Кто?

- Бог! - и эксцентричная посланница из таинственной Акамари сорвалась с места и ринулась по ступенькам вниз.

Очевидно, не только она - его, но и её саму заметили. Найра не одолела и пяти ступенек, как с разбегу налетела на что-то, что отбросило её назад, как резиновая стена. Тотчас вскочив на ноги, Найра снова кинулась вперед и вновь была отброшена невидимой преградой. А Инна, посмотрев через дорогу, увидела ничем не примечательного мужика, что не спеша шлепал по тротуару и уже поворачивал за угол дома. В свете ночных фонарей, тем более, с расстояния, его нельзя было разглядеть как следует. И все же у Инны возникла неколебимая уверенность: этот заурядный прохожий был Бог, и может быть даже - Сам Бог, и теперь она уверилась, что слова Найры об этом не были иносказанием или шуткой. Это было удивительно даже для нее, с её привычкой к чудесному и необъяснимому, и Инна замерла, не обращая внимания на призывы Найры. А та в отчаянии кричала, оборотив лицо к Инне:

- Инна! Помоги мне!.. скорее!..

- Чем? - отозвалась наконец Инна, сердито и растерянно одновременно.

А Бог меж тем канул в темноте, и Найра, снова ринувшись на невидимую стену, пролетела её насквозь и чуть не покатилась по ступенькам. Она пробежала до самого тротуара и только затем остановилась, каким-то чудом удержав равновесие, и тогда повернулась к Инне и глядя снизу вверх произнесла с нехорошим выражением на лице:

- Ты не помогла мне.

- Чем? Чем я могла помочь тебе? - раздраженно отвечала Инна. - Я даже ахнуть не успела.

- Все равно, - холодно сказала Найра. - Ты не захотела помочь мне.

Потеряв свой обычный задор, как-то вся насупившись, Найра сухо попрощалась не глядя в глаза Инне и Аните. Инна уже приготовилась к новому сеансу левитации, но нет. Как ни сердита на Инну была Найра, она не стала лишний раз подставлять её - просто отступила на шаг и слилась с тенью.

А следующим вечером у Инны была новая необычная встреча. Она возвращалась с прогулки по улицам Камска и почувствовала позади себя чьи-то кошачьи шаги. Обернувшись, Инна заметила мерцающие зрачки - они приближались, как-то толчками, как если бы зверь догонял её прыжками. Инна не особенно испугалась - Бенга трусил тут же рядом, и ещё у неё ведь был Ингорд, но все же насторожилась. Зверь поравнялся с ней, и тут Инна увидала, что это была рысь. Как только она её разглядела, тени сдвинулись, и рядом с Инной оказалась обычная девушка, её ровесница или немного старше.

- Привет! - усмешка незнакомки определенно отдавала каким-то кошачьим оскалом. - Как ты меня узнала?

- Топаешь как слон, - нарочно отвечала Инна. - За квартал слышно.

- Ой, ой! - обиделась рысь. - Ты куда?

- Домой.

- А со мной не хочешь? Повеселимся!

- Нет, - отказалась Инна. - Мне и так весело.

- Ну, до скорого! - и рысь снова перешла на прыжки и убежала куда-то дальше по улице.

Только тогда Инна вспомнила слова Найры о какой-то рыси, в которую якобы влюбился Бог. Выходит, и это не было шуткой. Но Инна даже не задумалась, рассказать ли Найре об этой встрече. Она действительно не хотела помогать ей. И возможно, как раз в этом Инна была не права. И то сказать, она ведь не представляла, что это такое - жить народу целого мира, зная,

что его оставил

Бог.

Нет,

не сразу беседа

с богами - на это Саша Песков и не замахивался, он только выбрался на то свое место на набережной и расположившись там, как в прошлый раз, снова стал ждать знака. Он глядел туда, за леса на другой стороне великой реки, сам не представляя, что именно должно оттуда придти, но с какой-то внутренней уверенностью, что ему откликнутся. Долго ждать не понадобилось через какой-то десяток минут на той стороне в небе появилась темная точка. Она приближалась быстро, и вскоре Саша увидел, что это какая-то большая птица.

Птица приближалась - и судя по всему, направлялась точно на то место, где он находился. Саша уже мог её разглядеть, и хотя он как горожанин не был знатоком пернатых, но в этой птице безошибочно угадывался посланец из царственного рода - в оперении коричневого, даже бурого цвета и с распушенными на краях крыльями в узнаваемой орлиной распростертости. Птица подлетела и чуть ли не зависла в паре десятков метров у него над головой, а потом описала большой круг, двигаясь против солнца, и что-то крикнула. И тогда Саша Песков загадал, что если она сделает ещё один круг, то... - он даже не знал, какое именно "то" - в общем, как бы знак, что это все для него и взаправду. Орел - или лунь - или канюк, или кем там ещё была эта большая птица - словно услышал его, и повторил этот круг и, будто в этом и была цель его появления, сразу же направился обратно, через реку, на ту сторону.

А дальше... Дальше произошло нечто немыслимое. Саша Песков вдруг обнаружил, что он тоже летит в этом белом небе - река и берег, откуда он только что смотрел на орла, внезапно оказались внизу, под ним, и все это произошло буквально во мгновение ока, не было никакого рывка или сотрясения, никакого перехода вообще, просто вдруг Саша Песков оказался там, где его глаза миг назад видели птицу - и вот как раз птицу-то он видеть перестал, исчез орел, а зато появилась какая-то ослепительно яркая звездочка - она летела справа и чуть выше его, а может, не летела, просто находилась там, и Саша Песков устремился к ней, даже не задумываясь зачем просто ему туда было н_а_д_о.

А давайте-ка последуем за этим путаником Сашей Песковым, - сказали четыре любопытные вороны, - чего эта птица забралась в наше небо? И ведь нет, чтобы податься в крыло ворона - куда! Записал себя, вишь ты, в орлы, такого он, видишь ли, полета! Высоко собрался, стало быть - а ну-ка, ну-ка, куда? Ах ну да, нацелился, конечно же, пробить хрустальную крышу - и пробивает ведь, гляди-ко, проходит как игла сквозь парниковую пленку, а что теперь - а теперь Земля уже не поймешь где, ни внизу и ни вверху, где-то в стороне, стало быть, эти небеса тот самый космос, да только он почему-то вовсе и не черный, какие-то фиолетовые с голубым переливы, наверное, это такое здесь полярное сияние, если это вообще цвета, а то больше похоже, что такой радугой во весь мир тут цветут чувства, перетекают одно в другое, но нет, не задерживайся, Саша Песков, красиво, конечно, но ещё насмотришься, накупаешься вдоволь, вон уже звездочка - снова там, впереди, зовет, а теперь куда? Ага, все ясно, конечно же - в туннель - ясно, тот самый, я умер, наверное, гадает про себя Саша Песков, но ему не страшно, молодец, чего бояться, лети, лети, звездочка-то все впереди!

И летит Саша Песков, и уже он у реки, а может, это озеро такое, вода тихая-тихая, чистая-чистая, и солнце откуда-то снова взялось, яркущее, а небо с ума сойти синь какая, но нет, все-таки река, за тишайшей из вод другой берег есть - туда или пока здесь пройтись? Пройтись-то пройтись, да ведь долго будет, лучше поплыть, где ещё так поплаваешь, вот так век бы руки раскинуть и плыть, а река сама все знает, принесет, но некогда, нельзя, долго, лучше опять на крыло, осмотреть все с высоты, и вот странно, нашелся край у реки и устье нашлось, а казалось, что нет их, а ещё чуть в стороне зверушек пропасть, смотри, запоминай, поэт Саша, может, когда потом встретишь, может, и тебя тоже узнают, и поговорить бы тебе, но нет, вот торопыга, уже снялся с места, уже дальше несет его - а теперь-то куда?

Ого, как махнул! В экую бездну - ни зги ведь ни видать, но уж лети, звездочка-то все зовет, авось, прояснеет, - и правда, правда, вот и звезд (если это звезды) в небе (если это небо) целая прорва, - сверкают, глазастые, видят Сашу, приветствуют, а вот и край неба, вот и море, другое, совсем другое, не тихой воды море, а то самое, п_о_с_л_е_д_н_е_е, у которого боги, - лети мимо, Саша Песков, узнавай, удивляйся, здоровайся, ты хоть и воробушком тут промелькнешь, а они, небось, все равно увидят, может, подарят что ни то, может, научат чему, может, дружить станут, да что там живой будешь - и то неплохо. Карр!.. ну, его-то Саша Песков должен знать, видал уже: стоит себе с удивлением в глазах, Сторож верхнего неба: все знает - _или не знает_, ему бы ещё тулуп на плечи да берданку в руки - ты бы и подарил, а, Саша? А вон подальше старая чертовка, запалила костер, бормочет, помешивает в котле, ах, варева-то будет, все зверушки придут, и мурашки, и былинки-травинки, и людская детка, и всякая иная - всем хватит, все изопьют досыта, вовек не расхлебать, - а старая, знай, бормочет - и только головой поодаль качает на сумасшедшую хозяйку сумасшедшей судьбы кудесник с бородой, подглядывает, что там в котле, знает, умник, много знает, а вот так сварить все же не сможет, а и может, да не захочет, а вон дальше и Сама Великая Мать, поклонись, Саша Песков, благоговей, любуйся на красивущую, - что грудки, что бедра, что... - все красивое, все великое, сплошная мечта поэта, хоть каждый день гляди не наглядишься, да куда там каждый день, зрелище богов, а он здесь гость, прохожий, его звездочка уже дальше, дальше ведет! Ага, ну вот - ясно к кому, а то показалось, что к этому, сердитому с копьем, он-то Саше зачем? ну его - fuck, not kill дальше, к своему, - вон он с венком на голове, Поэт, тоже что-то бормочет, вдохновенный весь, но не как хозяйка, иначе, и не в котел глядит - на море, на д_а_л_ь_н_е_е, и мечта, мечта в глазах, и все ж таки похож, похож по-своему он на ту старуху - глаза-то с сумасшедшинкой! А из-за спины у него кто выглядывает? смешливый и язык кажет, и рожи строит, и колпак с бубенчиками на голове, надо всеми смеется, а над братом своим, с венком-то лавровым, пуще всех, да и не брат-близнец это, а он же сам - когда Шут, а когда и Поэт, вот он какой двуликий, да уж, не прост парень! К нему, к нему правь Саша Песков, чай, своя братия, хотя куда тебе до него, таких стихов ты ни сном, ни духом не писал и не читывал, ещё и буквам-то поди научись, но ничего, ничего, может, столкуетесь, вот он заметил гостя, глядит на Сашу задумчиво, вот пальцем кажет на море, а там что? - а там не рыбка ли золотым хвостом бьет? блеску-то, карр!.. а коли не рыбка, так, значит, сама звездочка Сашина нырнула!

А уж Саша за ней, в воду - и странно Саше - вот он нырнул в это море, а оно и не море, оно воздух, парит он там невесомо, и ветер его держит, и звезд-то, звезд разноцветных сколько! уж и сверкучие, уж и блескучие, только кар-р-р! - и вновь это море, и живность в нем хоть и в золотом пере ходит, да не птичьем, а рыбьем, чешуя это ихняя, плавники, а звезды и вовсе не вверху, а внизу - на дне горят, видать, камешков там стеклянных набросано - к ним иди, глубже, а то что-то звездочки не стало, затерялась среди стекляшек, что ли, - гляди-ко, не она ли там? - карр-р! - не она, да и дна нет, да и моря нет, одно пламя сплошной свет вокруг, ну и пламя воды текучей, облаков летучей, струится, сверкает, карр! и никакой не огонь, земля это, самая глубь, только почему-то сквозь неё ходить получается и летать получается, а камешки алмазные вновь сверкают, сколько их, смотри, смотри, поэт Саша, поройся глазенками в россыпях, ага, увидел! - вон твоя звездочка - сияет, не убегает, хватай, пока в руки дается, твой приз, вот и умница, с полем, удачная была охота, хорошая была битва, нам понравилось, зови если что, карр-р!

Хорошо воде, - завидует, наверно, земля, - её дело текучее, её тело прозрачное, проворное, гибкое, куда надо, туда и подвинется, как надо, так и потянется. Время воды река, капель, туман, пар, иногда снег, и не так-то долго она бывает твердый лед, подобно земле, а чаще она поток или морская волна или гроза, когда нерестятся её тучи, строя и вмиг руша ребра кристаллов воздушного электричества. А земле уж ворочать гранитными плитами да базальтами да песчаными толщами, и пока ещё она разместит всё от полюса к полюсу, пока разгородит сушу с сушею, пока прогнется под океанами, расправит хребты, напихает в недра искрящих камней и руд - а ещё ведь надо и самой развернуться в красивый и точный кристалл, чей контур очерчен для небесного глаза ажурнейшей силовой паутиной. Но зато и время земли алмаз, кремень, несчетный песок истертых гор, зато и память её распростерлась на миллиарды лет и решения её навсегда, и Гольфстримы земли стремятся сквозь сто эпох, и вот почему не воде, а земле поручает Сеятель разнести и хранить семена городов.

Он бросает их в лоно ещё тогда, давно, в незапамятном начале времен, о которых некому рассказать. Но память земли крепка - и столь же тверда вера семян, и безоглядно они отдаются на волю подземных течений, дрейфуя с ними, пока не приткнутся каждое в свою ямку и затем ждут, когда настанет их срок. И тогда пушинка, вот та, что легла некогда на стыке граней планеты, там, где сходятся две изобильных реки, прорастает как сердце великого царства, с именем для самых древних легенд и изначальных священных книг, а другое семя, что по вере его зацепилось в берег морского залива, становится для целого мира гаванью, где во всякий день реют флаги всех торговых флотов, и так по бухтам всех побережий и в устьях чуть не всех рек или просто по серединам и окраинам стран мало-помалу прорастают все прочие города.

Но Город у древнего, как Земля, хребта все ещё ждет, дремлет, приткнувшись к медной жиле близ великой реки, сновидя сыпучим разумом лежащих вокруг ископаемых ветров - и ещё придет ему срок вспомнить эти исполинские сны. Уже прогоняет африканские пальмы от Города неимоверный ледник, топает, как мамонт, над ним - и сам пятится в Арктику, уже великая река, сто раз поменяв русло, проточив и засыпав десятки Больших каньонов, прилегает, наконец, вплотную к Городу, уже расселяются вдоль неё разные языки и плывут по ней струги и лодьи, уже появляются с севера и идут за Каменный Пояс первопроходцы великого народа, а семечко Города ждет. И наконец, в положенном месте находят медь, а там уж ставят дома, строят запруды на притоке Реки, роют ходы в земле и тащат наверх руду, словно подушку из-под головы спящего Города, и время его пошло. Заводик Города во мгновения ока истощает весь рудный пласт, словно съедобный запас внутри семечка, сделанный, чтобы Город мог пустить первый росток и раскрыть первый лист. А теперь уж что медь, не в ней сила, время Города ветвится и крепнет с ним вместе, дома собираются в улицы, улицы в поселки, поселки - в Город, на мостовые приходит первый камень, и церквей каменных уже не одна и не две, и домов, а Город толпится вдоль Реки, топчется, топчется - и наконец прыгает через Реку, уже он по обеим её берегам, нога здесь, нога там, и пора строить мосты, сначала железный для паровозов, его взрывают в одну из людских смут, но отстраивают, а ещё есть зимние тропы по льду и летом переправы, но их не хватает, и позже строят каменный мост, а ещё повыше для автомашин есть плотина поперек Реки - ГЭС, кормить заводы электричеством, их уже полно, ведь Город мастеровит, мозговит, талантлив, уже он, спасибо купечеству, отгрохал оперно-балетный театр, а то ведь скучно и перед соседями по Реке есть чем хвалиться, а ещё он заводит кинематограф, университет, цирк, памятники - всё, что полагается, пускает трамвай, автобус и подумывает о метро, чтобы быстрей ездить за Реку, и на месте срубленных лесов Город уже разбивает сосновые парки, нужна зелень, ведь камень Города и так теснит дерево, стены его домов - кирпич или бетон, в их печках не дрова, а газ, взять хоть центр, Кампрос, штукатуренные пятиэтажки с их крохотными балкончиками, стиль пятидесятых - ну конечно, там мило, вот и Инне нравится, но это уже кажется стариной, против высотников-то, к примеру, где живет Люда Китова, или особнячков вроде тех, что строит себе семья Аниты - а впрочем, что Анита и Люда, это не первые и не последние красавицы Камска, уж чем-чем, а красивыми женщинами Город богат, баснословно, это его особенность, его загадка - может быть, так это было записано ещё в семечке Города, а может, так загадал безымянный великий Поэт: "Хочу город с красивыми женщинами" - а вот Саша Песков не ценит, поэт называется, для него это повседневность, он больше глядит на крыши и ветки, дурак, не понимает своего счастья, разуй глаза, сколько девок красивых, хватай любую, сколько можно ходить холостым, Саша! - ну вот, наконец, к Саше Пескову все и вернулось.

А поэт Саша Песков стоял возле письменного стола не только без мыслей, но даже и без каких-либо чувств, кроме разве что легкого обалдения - он только что осознал себя - что это он, Саша, что он находится в своей, то есть, в своей - в квартире, что снимает у Векслера, что он миг? час? век? тому назад находился на берегу реки, и как и когда он очутился дома, этого Саша Песков не помнил совершенно. Перенесся, что ли? Полный провал, так и с водки не бывало. Но теряться в бесполезных догадках и изводить себя сомнениями Саше Пескову не хотелось, чувствовал он себя великолепно, легко, а ещё не очень, не отчетливо, но все же помнилось позади что-то могучее и важное - и вот оно-то и имело значение, а не пустые попытки думать. А ещё его интересовало какое-то посверкивание, что пробивалось из щели чуть приоткрытого ящика в письменном столе, и побуждение узнать о его причинах и было первой мыслью Саши Пескова, невольной, что он осознал в себе, вернувшись к обычной своей разумности.

Открыв ящик, Саша увидел довольно крупный, почти со спичечный коробок, огонек, а приглядевшись лучше, понял, что это не пламя, а свечение - так, изнутри, сиял некий камень. Он осторожно взял его - сияние было слегка теплым, не обжигающим, но каким-то очень плотным, густым - настолько плотным, что Саша Песков так и не смог коснуться самой поверхности этого таинственного бриллианта - его не пускало сопротивление этого исходящего изнутри свечения, как это бывает, когда пробуешь свести вместе одинаковые полюса двух сильных магнитов. Из-за этого сияющий камень ощущался не только тепловатым, но и чуть-чуть шершавым на ощупь - казалось, пальцы осязали какого-то крохотного ежонка, топорщащего свои лучики-иголки - впрочем, ничего колющего и отстраняющего в них не было. В голове Саши Пескова вдруг колыхнулось некое видение - кажется, оно было последним в его недавнем дальнем походе невесть куда: звездочка среди россыпи лучистых камней, он её подобрал - выходит, это она и есть? А как он принес её сюда?

Очарованный, Саша Песков разглядывал камень, все более проникаясь чувством тайны и чуда. Кто и зачем привел его к камню, этого Саша Песков не знал. Он даже не был уверен, что камень дали е_м_у, его запертая память знала что-то свое на сей счет, и это до него смутно доносилось. Но в чудесности и тайне Саша Песков не сомневался. Немного поколебавшись, он все же решил его кое-кому показать - Векслеру и Алику, никому больше. Алик был не просто ученый, он начинал университет на геологическим и уж с третьего курса подался в гуманитарии, так что в камнях он, наверное, что-то смыслил. А Векслер - ну, раз такая мистика, ему и карты в руки. "Но я его все равно не отдам, никакой вашей науке", - решил про себя Саша, и, успокоившись на том, принялся собираться из дому. Прежде всего, ему надлежало побриться. В настроении самом чудесном он водил бритвой по щекам, и как-то сами собой у него начали проговариваться строки стихотворения, пара двустиший уже неделю как мелькала у Саши Пескова в голове, но он ещё не брался их записать - и вот, они теперь выходили на свет сами:

Не царь, не маг, ни даже шут царей,

Я - господин безвестности своей

И столь согласен с ней, что даже я польщен,

Какое войско из каких сторон,

Каких престолов в множестве каком

Охотится за мной, учеником,

Зудят, несносные, докучней комаров

На зуб попробовать, узнать, на вкус каков!

А я, дозор оставив двойнику,

Иду меж тем на странную реку,

В неописуемой плыву её воде

В небывшем времени, в отечестве нигде!

С чем мне сравнить ее? Пожалуй, с темнотой,

Покрытою текучей глубиной.

И там, в прозрачности, - но как назвать, что в ней?

Вот разве - нерестилище теней,

А я, к примеру, буду рыболов

Разведчик жемчуга, ныряльщик дальних снов.

Острогу бросивши и наугад попав,

Я предаюсь бесцельной из забав:

Безвидным теням, спугнутым со дна,

Я облики дарю и имена

И, как кольцо приладив к плавнику,

Их отпускаю населять реку.

Сколь живности там плещется? - не счесть:

И рыба-кит, и рыба-рыба есть,

И к рыбе-солнце в рыбе-небосвод

Акулы белой облако плывет.

А я, беспечный собственник имен,

Я, школьник времени - из никаких времен,

Добытчик сторожащихся теней,

Я - собственное имя, я - ничей.

Я мальчик на забытом берегу

Играю в камешки и весел, как могу,

Немножко бог, немного - шут и царь,

Я - ученик, листающий букварь,

То кит, то тень его, а то - китовый ус...

Тут Саша Песков на миг задумался - как закончить, глянул в стекло на себя самого, добривающего подбородок, и ухмыльнулся.

Я - тот, кто бреется, я в зеркало гляжусь.

- вслух произнес он, этой

шуткой и завершив

стихотворение.

- "Замок

зеркал и стихов",

произнес Антонин. - Алан Блейк. Ты как филолог-англист должна знать этого модного современного автора.

- М-м-м... - протянула Инна. Про Алана Блейка она даже не слыхала. Поскольку скрыть это от Антонина было невозможно, Инна предпочла повернуть на другое: - По-моему, так нельзя говорить - англист. Говорят "специалист по английской литературе". Или языку.

- Ну уж, из тебя специалист, - поддел Антонин. - В общем, Блейка ты не читала.

- Ну и что?

- Настоятельно рекомендую.

- А зачем?

- Советую взять этот роман как тему твоей курсовой работы.

Разговор происходил не в Тапатаке, дома, и Инна не могла видеть лица Антонина, что заставляло её подозревать очередной розыгрыш. Но на сей раз Антонин не шутил.

- Очень может быть, что тебе предстоит путешествие, - объяснил он наконец. - А начнется оно с этого романа. Ты ведь не откажешься оказать Тапатаке маленькую услугу?

- Какую?

- Съездить на стажировку в Кэмфорд, - отвечал Тошка тоном, в котором так и сквозила его мальчишеская улыбка.

Нечего и говорить, что Инна в этот же вечер побежала в библиотеку - и не в ту "свою" волшебную, а в университетскую. К счастью, Блейк там был, правда, только на русском. Из предисловия переводчика Инна узнала, что автор этот действительно модный и на Западе популярный, к тому же, совсем недавно умерший, что, как водится, послужило толчком для написания подобающих литературоведческих изысканий и прочих ученых трудов. А "Замок зеркал и стихов" был признан его наиболее интересной книгой и к тому же самым выдающимся современным готическим романом. Кстати, название книги в оригинале звучало несколько иначе - скорее, как "Замок рифмующих (или даже стихотворящих) зеркал", но, очевидно, переводчик решил избежать излишней оригинальности заголовка. Ломать голову, какое отношение Алан Блейк имеет к предстоящему путешествию, Инне долго не пришлось. На позаследующий день весь факультет гудел от великой новости: в Камск прибыла с программой так называемого образовательного обмена делегация из Кэмфорда - того самого, знаменитого и английского. Интересовали их, понятно, больше студенты естественных наук, но и для гуманитариев - возможно, из приличия предусматривались поощрения. Так, с Инниного курса двое счастливчиков посылались на пару недель в Кэмфорд и ещё четверо со старших курсов. Инне, даром что она была отличница и английский знала неплохо, вряд ли светило бы поехать в числе этой шестерки - нашлись бы охотницы и кроме нее, с оценками получше и, главное, с протекцией. Но англичане - не филологи, изучающие английский, а настоящие англичане, из Кэмфорда - имели на этот счет свое мнение - отбирать группу они брались сами, и Инна, как хорошо успевающая, оказалась в числе кандидатов: все-таки их Нинель Петровна, англичанка - не Кэмфордская, а та, что вела английский в группе Инны - к Инне благоволила. И вот, Инна оказалась на этом Кэмфордском собеседовании, для чего вовсе не понадобилось тапатакского волшебства и даже её ведьмовской удачи - по крайней мере, так это представлялось Инне.

А вот уже на этом собеседовании, лихо болтая - к своему удивлению и к радости и гордости Нинель Петровны - с профессорами Кэмфорда, а это были миссис Роузи Финч и мистер Тимоти Питерс, англичанка была чернявой и рослой, что называется, здоровенной, совсем не английского типа женщиной (Инна представляла типичную британку белокурой, миниатюрной и не слишком миловидной), а вот Питерс был худощав, рыжеват и усат в классическом стиле незабвенного доктора Ватсона, и вот уж беседуя с ними Инна и ввернула про курсовую об Алане Блейке. На преподавателей Кэмфорда это произвело впечатление - во-первых, они знали, что в России этот писатель мало известен, а во-вторых, он был, как оказалось, выпускником Кэмфорда.

- Кстати, наш прежний декан Палмер был его близким приятелем, обмолвился профессор Питерс.

- О! - удивилась Инна. - Как интересно! Было бы очень любопытно взглянуть на работы профессора Палмера. О его близком приятеле, я имею в виду. Если они есть, конечно.

Профессор Финч мило заулыбалась и заверила, что они обязательно что-нибудь придумают. Когда Инна покинула комнату, Нинель Петровна под каким-то предлогом вышла следом и прочувствованно чмокнула её в щеку.

- Welldone! - по-английски похвалила она свою ученицу, а растроганная Инна про себя решила не только привезти ей что-нибудь миленькое из Англии, но ещё и подарить как-нибудь при случае красивый тапатакский сон со счастливым пробуждением утром. И все равно, хотя Инна знала, что непременно поедет в Кэмфорд - и не из самоуверенности, а так было н_у_ж_н_о, - все равно она волновалась. Но Нинель Петровна сама ей вечером позвонила и сказала, что англичане её берут, а на следующий день это было объявлено официально.

Дальше все происходило стремительно - десять дней всяких предотъездных хлопот, получение виз, ежедневные звонки мамы с напоминаниями взять в дорогу то и это, напутствия Инниных преподавателей, наставления лично декана, лично проректора - не лично Инне, конечно, а всем избранным отличникам на встрече перед отъездом, и т.д., и т.п., да ещё тетя Федя хотела было увязаться провожать в аэропорт, но Инна удачно что-то наврала.

Впрочем, было одно радостное обстоятельство: с ними в Англию ехала и Анита. Училась она не в университете и попасть в их группу, понятно, не могла. Но папино состояние и положение делало эту проблему несущественной Анита ехала, так сказать, за компанию, как частное лицо, за свой счет и по своей программе. К тому же, как выяснилось, и виза у неё была открытая короче, хотя Инна и так путешествовала не в одиночку, а с пятеркой своих приятельниц-филологинь, но теперь ещё и в сопровождении лучшей подруги. Правда, в Кэмфорде Анита предполагала провести не более недели, а остальное время занять познавательным туризмом по английским местам всемирной славы. Последние два дня она отдавала Лондону - сама Анита там уже бывала, а Инна нет, и Анита уже заказала там номер в гостинице на двоих, они собиралась вместе поколесить по всем этим Тауэрам и Сити.

Под надзором все той же миссис Финч и их замдеканши они пересели в Москве с самолета на самолет. До этой посадки, пока они коротали время в зале ожидания аэропорта, у Инны с Анитой произошло маленькое потрясение. Вверху, по одному из подвесных телевизоров мелькали кадры новостей - и вдруг появилась физиономия Льва Валентиновича, их камского мафиозного знакомца.

- ...И наконец событие из разряда курьезных, - вещал голос диктора. Некий Лев Шевырин, больше известный в криминальных кругах Камска под кличкой Валет, к изумлению своих приятелей и подручных внезапно ударился в богоискательство. Бывший криминальный авторитет не только сделал огромный вклад в местный монастырь, но и сам пожелал стать послушником в нем. Да ещё и не один, а вместе со своей, так сказать, командой новых русских монахов.

На экране появилось хорошо знакомое Инне и Аните лицо. На нем остаточно, но все же сохранялось выражение той ошарашенности и испуга, что Инна видела у Валентиныча, когда его обрабатывала Найра - очевидно, перепуганность эту лицо Валета запечатлело уже навеки.

- Что заставило вас э... обратиться к Богу? - протягивал микрофон ко рту бывшего бандита Раф Малевин, корреспондент с Камского ТВ.

- Страх, страх Божий! - проникновенно ответствовал Валентиныч - вид его не оставлял сомнений, что с ним что-то крепко неладно.

- Говорят, у вас было какое-то видение? - подсказал Малевин.

- Да, - подтвердил Валет. - Было. Ангел, - он миг подумал, - смерти! Такой... - бандит развел руками, - ...огненный!

- Он вам что-то сказал?

- Да. Он мне велел: Ищи Бога! Так и сказал: со всеми своими шест... Лев Валентинович запнулся и поправился, - со всеми друзьями!

- И стало быть, здесь в монастыре вы и нашли Бога, - подытожил корреспондент.

- Да, нашел! - и Валентиныч истово закрестил лоб, вперившись выпученными глазами куда-то вверх.

- Ну что же, если даже бандиты уже обращаются к Богу, значит, религиозное чувство России воистину неискоренимо. Как говорится, ищите и обрящете! - заключил диктор - и замелькала заставка рекламы.

Анита с Инной, обе в совершенном восторге, покатились со смеху. Если Анита ещё не вполне понимала весь юмор ситуации, то Инна-то хорошо помнила "миссионерскую" беседу Найры с Валентинычем в туалете "Сокольника"!

О Найре Инне пришлось вспомнить ещё раз, но позже. До этого они успели сделать посадку в Петербурге, и когда под крылом самолета заплескалось море, сердце Инны забилось - впереди ждала первая в её жизни заграница. Не считая Тапатаки, конечно. И Инне вдруг показалось, что она пересекает черту, и все бывшее остается там, позади - не считая, опять-таки, Тапатаки с её народом.

Они все уже успели и наболтаться, и вздремнуть, и снова поболтать, когда Анита, поменявшаяся местами, чтобы сидеть рядом с Инной, толкнула её в бок.

- Смотри! - она показывала глазами за окно.

Из окна им видна была часть крыла. На этом крыле, спиной по направлению движения сидела Найра, горестно уперев локти в колени и уткнув в ладони грустное лицо. Почувствовав - непонятно как - на себе взгляд Инны, она скорчила обиженную гримаску и развела руками: дескать, что делать, сами уехали, а меня не взяли. Инна закусила губу. Ей это совсем не понравилось. Она не знала еще, с чем повстречается в этом Кэмфорде и что именно из этого хорошего выйдет для Тапатаки, Антонин сам точно не знал, но всякое вмешательство в это Найры явно было не к добру. Как она обо всем пронюхала, эта бестия?

- Девочки! - раздался недоуменный возглас сзади. - Посмотрите-ка на крыло!

Галка, сокурсница Инны из параллельной группы, тоже углядела забортного пассажира - а точнее, зайца (зайчиху).

- Что? - повернулась к ней Инна.

- Д-да... Гхы!.. - неловко кашлянула Галя. - Мне показалось, там женщина сидит. Приснилось, наверно.

Анита с Инной захихикали - Найры уже, конечно, и след простыл.

- Она так и будет за нами шпионить всю дорогу? - тихонько спросила Анита.

- Не знаю, - так же тихо отвечала Инна. - Я... Поговорю с Антонином, попробую, - она ещё больше понизила голос. - Может, он ей, - Инна вспомнила бабы-Варино словечко, - укорот найдет.

- Все-таки она забавная, хоть и стерва, - вздохнула Анита.

- Стерва, - согласилась Инна, - хоть и забавная, - и тоже вздохнула. Она вспомнила бабу Варю - та тоже напуствовала Инну на дорогу, они вместе с Анитой примеряли наряды, выбирая, чем чаровать юношей Соединенного королевства, а старая ворожея ворча наказывала Аните приглядывать за Инной. Она и Инне наказывала остерегаться, и сейчас Инна невольно подумала: не на Найру ли настойчиво намекала гадалка? Сердце Инны отозвалось нехорошим предчувствием - впрочем, через миг оно отступило. С ней была Анита, куча подружек, атлетичная миссис Финч, замдеканша, наконец, Бенга и вся Тапатака. Ну её, эту Найру!

А потом был Лондон, встретивший десант девушек из Камска своим классическим смогом - миссис Финч, впрочем, объясняла туман недавней оттепелью и циклоном. Так что город Инна, можно сказать, не увидела, тем более, экскурсия и не планировалась, их сразу погрузили на автобус и повезли в Кэмфорд, а там развезли по домам - камских девчонок селили не в общежитии университета, а на квартирах у жителей Кэмфорда, и это было по словам миссис Финч гораздо лучше. Знакомство с Кэмфордом предстояло завтра, а пока что они с Галкой познакомились только с их хозяйкой, Машей Робертс, теткой за сорок - Аниту как внеплановую добавку к группе миссис Финч бралась устроить у себя дома.

Все это время Инна не перемолвилась словом с Антонином, было некогда, а уснула она едва коснувшись головой подушки. И только ночью, проснувшись, она позвонила в золотой колокольчик и поговорила насчет Найры. Но Антонин её успокоил:

- Да нет, Инночка, она знает, что ты друг Теи и мой. Ничего тебе не грозит. По крайней мере, с её стороны. Акамари ищет с нами союза.

- О! - Инна не знала этого. - А как...

- Я думаю, тебя скоро разыщут, - ответил Антонин на её недоговоренный вопрос. - К нам не хочешь заглянуть?

- Не знаю, - Инна никогда не пробовала отправляться в Тапатаку прилюдно, она всегда ночевала одна, а теперь рядом была постель Гали, вдруг та проснется и...

- Ладно, набирайся сил, - принц Тапатаки не настаивал. - Инесса и Дора передают тебе привет. И девочки.

- Это вот те, Инессины? - сообразила Инна. - Надо же, они меня помнят!

- Ну, как не запомнить! Такая лекция! - засмеялся Антонин.

Утром у них состоялась беседа с каким-то профессором Мэрфи, кажется, его представили как замдекана. После всяких разъяснений насчет стажировки, рассказа о Кэмфорде и факультете, их славных традициях и тому подобном, Мэрфи стал знакомиться с девушками. Когда прозвучало имя все того же Алана Блейка, предмета ученых изысканий молодой филологини из далекого снежного Камска, Мэрфи сильно оживился. Конечно же, вновь последовала фраза насчет сэра Юджина, бывшего декана, который был другом покойной знаменитости, которая, кстати, тоже в свою очередь училась в Кэмфорде - и проч., и проч.

- Да, да, - закивала Инна. - Профессор Финч уже говорила об этом. Мне сказали, что я смогу познакомиться с работами декана Палмера о творчестве его друга?

- Несомненно, вы можете! - заверил профессор Мэрфи. - Пожалуй, я вам подарю вам свой экземпляр его книги о "Замке зеркал". Кстати, вы знаете, что профессор Палмер сейчас в нем и проживает? В том самом замке, что описывается в книге Алана Блейка?

- Боже, неужели?

- О, это целая история! - произнес Мэрфи, довольный изумлением Инны. Знаете, я надеюсь, мне удастся выкроить часок-другой, чтобы вам все рассказать. Вы остановились...

- У миссис Робертс, - и Инна продиктовала номер телефона, которым они с Галкой уже успели разжиться у их хозяйки.

Потом была экскурсия по Кэмфорду, обед в факультетской столовой, знакомство кое с кем из преподавателей и студентов - теми, кто брался опекать приезжих коллег, и кстати, всех девчонок с ходу пригласили на какую-то студенческую вечеринку, а начиная с завтрашнего дня они уже начинали ходить на всякие занятия по своей программе. С Анитой Инна смогла увидеться только вечером, на той же самой вечеринке. Ее подруга тоже не теряла времени даром - она сумела устроить себе посещение лекций по каким-то там её юридическим или экономическим предметам, а заодно познакомилась с ребятами из России - в Кэмфорде нашлись и такие.

В дом Маши Робертс - кстати, хоть и невысокой, но довольно толстой тетки (что опять-таки нарушало Иннин миф о миниатюрных английских женщинах) - они вернулись ближе к одиннадцати.

- Инна, - встретила их хозяйка, - вас искал профессор Мэрфи. Он оставил телефон, у него какая-то срочная новость.

Заинтригованная Инна тут же стала звонить.

- О, Инна! - воодушевленно воскликнул замдекана Мэрфи. - У меня великолепная новость. Это просто фантастика! Представляете, после нашей встречи утром мне позвонил профессор Палмер по одному вопросу. Я осмелился ему рассказать о вас. И знаете, он сильно заинтересовался. Он приглашает вас к себе, в Кавертон! Готовьтесь, сэр Юджин утром вышлет за вами машину.

- О! А как же занятия?

- Ну что вы, Инна! - удивился Мэрфи. - Какие занятия? Лорд Палмер сам будет целую неделю посвящать вас во все тонкости предмета, в творчество мистера Блейка, я имею в виду. О такой стажировке можно только мечтать. Я своим ушам не поверил, как вам повезло...

Он ещё что-то говорил, но Инне и так уже все стало ясно. "Вот оно, началось!" - застучало её сердце. Итак, ей предстоит что-то сделать для Тапатаки. Что же именно?

Она гадала об этом всю дорогу до Кавертона, замка, в котором ныне проживал былой декан филологии Кэмфорда. Ехать пришлось часа два с лишним, и в конце концов они свернули куда-то в холмы. Шофер, чернявый малый средних лет, сказал, что они подъезжают. Еще он сказал: "Опоздали к ленчу" - и это было почти все, о чем они с Инной говорили в пути. Он даже не расспрашивал, кто она и откуда.

Зато лорд Палмер оказался учтив в старомодном английском стиле. Он сам встретил её у машины и помог выйти.

- Надеюсь вас не слишком утомило такое длинное путешествие? - любезно осведомился хозяин Кавертона.

Инна не поняла:

- Путешествие из России?

- О, нет, - удивился сэр Юджин. - Из Кэмфорда.

Очевидно, два часа езды считалось в Англии длинным путешествием сообразила Инна.

- Ничего, я только рада была посмотреть на Англию.

- В таком случае я жду вас через полчаса к ленчу. Джеф, проводите леди Инну в её комнату!

Шофер, он же и садовник и дворецкий, как обнаружилось позже, понес пару сумок Инны в дом, где некая женщина в возрасте стала показывать Инне её апартаменты. Она назвалась миссис Бриджит Коул, а Джеф был её сыном, Инна это узнала из рассказа самой экономки, - другой прислуги, как выяснилось, просессор Палмер не держал.

- Еще бы, если бы вы только знали, Инна, каких это стоит расходов, содержать такой замок - жаловался лорд Палмер после ленча, знакомя Инну с Кавертоном. - Признаться, я подумывал даже отказаться от наследства, когда оно свалилось на меня так внезапно. Если бы не доходы от издания моих трудов, я бы, пожалуй, был вынужден так поступить...

Профессор Палмер принадлежал к какой-то побочной ветви Кавертонов и, по его словам, никогда не думал, что ему придется принять титул лорда вместе с фамильным замком. Из-за этого ему даже, так он утверждал, пришлось раньше времени оставить преподавание в Кэмфорде, о котором он теперь немного скучал. У Инны из-за этого в голове царила некоторая сумятица: она не знала, как правильно, _по-английски_, ей величать Палмера, и про себя называла его то профессор Палмер, то сэр Юджин, то профессор лорд Палмер, сэр, доктор - но сам Палмер сказал, что с него хватит, по-университетски, доктора Юджина - ведь они, как-никак, встречаются на почве ученых штудий.

- Я приложу все усилия, чтобы заменить вам кэмфордских студентов хотя бы на время, доктор Юджин, - пообещала Инна.

Хозяин Кавертона сдержанно улыбнулся:

- О, я не стану пытаться отыграться на вас со своей тоской о былом преподавательстве, если вы это имеете в виду, Инна, - и Инна поняла, что это такой английский профессорский тонкий юмор.

- У вас ведь тут одна миссия, насколько я понимаю, - полувопросительно добавил доктор Палмер.

Инна внимательно на него посмотрела, и он отрицательно качнул головой:

- Я только посредник. Имейте в виду - я вас ни о чем не спрашиваю. Кстати, - перевел он разговор, - обратите внимание на эту шпалеру - это та самая, что Алан описывает в своем романе. Дядя Эдуард рассказывал про нее, что...

И они продолжили экскурсию по Кавертону, беседуя исключительно на подобные темы. И только уже под вечер, когда Инна успела и поужинать и даже вздремнуть часок, в её дверь постучалась миссис Коул.

- Леди Инна, - неизвестно почему, возможно, с подачи нынешнего лорда Кавертона, её в этом доме титуловали не "мисс", а леди. С другой стороны, подумала Инна, она ведь была дамой Ингорда, рыцаря, а то есть, если перевести это на язык земных понятий... но опять же, откуда бы мог это знать доктор Палмер? Очевидно, то была просто учтивость, - заключила Инна.

- Да, входите!

- Сэр Юджин просит вас заглянуть к нему в библиотеку. Мне вас проводить?

- Нет, спасибо, мы сегодня туда заглядывали. Это в той стороне, так?

- Отсюда направо и этажом ниже, - кивнула экономка и удалилась.

Инна разыскала нужную дверь и вошла.

- Э... - несколько смущенно протянул доктор Палмер, поднявшись ей навстречу. - Собственно, Инна, моя роль практически завершилась. Я вас тут оставляю. Э... к вам должны выйти. Вы не присядете?

Он подвинул ей стул, кашлянул и вышел, плотно закрыв дверь. Инна шарила глазами по шкафам и полкам с книгами, оглядывала стены, ожидая, что вот-вот откроется какая-нибудь потайная дверь. Она почти угадала послышался скребущий звук, и - открылся ход - только не в стене, а в каменном полу.

- Бенга, - про себя окликнула Инна - и тигр привстал на передних лапах.

А затем из лаза вышло двое людей-коротышек, чинно поклонились и гортанными голосами проговорили хором:

- Леди Инна, просим следовать за нами.

Инна с невольно стучащим сердцем подошла к зияющему в полу лазу. Там были ступеньки и пониже на лестнице стояли ещё два гнома с факелами в руках. Она стала спускаться и через минуту услышала позади себя звук задвигаемых плит.

Идти пришлось меньше, чем Инна предполагала - уже вскоре лестница уперлась в какой-то коридор, и он вел, по всему, к виднеющемуся впереди освещенному проему. Судя по всему, они путешествовали всего-навсего по подземелью Кавертона, а ход вел в какой-нибудь старый погреб или подвал. Помещение, куда и привели Инну гномы, было довольно просторным, а возможно, оно казалось больше из-за почти полного отсутствия мебели и полумрака, что царил в его дальнем углу. Горела лишь пара факелов на стенах и ещё огонь в камине, перед которым была навалена куча угля, а чуть поодаль стояло кресло - это и было тем "почти", что находилось здесь из мебели. В кресле сидел впрочем, он уже поднялся из него, приветствуя Инну - её старый знакомец по балу Антонина: король Джек.

- Счастлива видеть вас, ваше величество, - Инна присела как можно изящней, "по-придворному", а вот улыбнулась от души - она заранее знала от Антонина, чью просьбу ей предстоит выполнить, но снова увидеть самого короля гномов ей, и правда, было приятно.

- Я рад этой встрече ещё больше, леди Инна, - заверил король Джек и сделал приглашающий знак рукой, указывая на невесть откуда подвинутое гномами второе кресло. В английском языке, как известно, "ты" и "вы" объединены в одном слове, но его тон и это "леди" больше соответствовали обращению на вы - в отличие от краткой беседы на балу Теи, где они, как бы в стиле встречи земляков на дружеской пирушке и изъясняясь языком и д_у_х_о_м Тапатаки, были на "ты". Очевидно, король гномов хотел подчеркнуть иной - официальный - характер нынешней беседы.

- Принц Антонин сообщил мне, что вы согласились нам помочь в очень важном для нас предприятии, - без околичностей начал король.

- Что мне надо будет сделать?

- Ничего особенно сложного, но много довольно трудного,отвечал собеседник Инны. - Вам надо будет провести семь ночей без сна вот в этом самом подземелье.

- О! И все?

- Вот в этом круге, - король Джек показал на не замеченный ранее круг ближе к противоположной стене. - Вам надлежит не пропустить к той флейте теперь Инна заметила и флейту, лежащую в середине круга на маленькой скамеечке - одну хищную тварь.

- А она будет пытаться ее...

- Да. - Король посмотрел на ставшую серьезной Инну и добавил: - Имейте в виду, Инна, борьба будет нешуточная. Но вы можете отказаться в любой момент, и мы вас поймем. Вам лично эта тварь ничем не грозит.

"А кому же тогда грозит?" - не успела произнести Инна. Король Джек уже разъяснил:

- Это проклятье нашего рода. Только так мы можем от него избавиться. Большего я пока, увы, сообщить не могу.

Он ещё взглянул на лежащего подле камина Бенгу и заметил:

- Это хорошо, что с вами ваш зверь, он понадобится. Однако, леди Инна, враг очень коварен и попытается, вероятно, действовать скорее хитростью, нежели силой.

Король Джек поднялся с места.

- Если вы согласны, то начать лучше прямо сейчас.

Инна молча кивнула и тоже встала. "Надо спросить, могу ли я..." - но король Джек, прямо как Антонин, прочел её мысли.

- Только ради Бога, Инна, не водружайте свой прелестный задок на флейту, когда будете присаживаться передохнуть на скамейку. Ненароком, я подразумеваю.

- Я буду брать её в руки, - пообещала Инна.

В свите гномов король Джек проследовал к выходу и на миг задержался:

- Да справишься ты, не волнуйся! - и он по-свойски подмигнул ей.

Стоило шагам королевской свиты отзвучать в переходах подземелья, как Инне стало порядком не по себе. Не то чтобы она перетрусила, нет, умом, сознательно, она вроде бы и не боялась. Ей это только напоминало известный фильм про Вия, но ведь у неё все было иначе, ей ничего такого не грозило. Бенга рядом. И... Ингорд. И - она всегда может... Нет, не может, - поняла Инна. Это почему-то нужно Антонину, значит... Но шли минуты, и её нервозность все возрастала. Поеживаясь, она оглядывалась по сторонам. С одной стороны, хорошо, что какая-то местная нечисть заставляет себя ждать, пусть бы она всю ночь не торопилась, с другой стороны - неизвестность тоже тварь отвратительная. Так прошло, кажется, несколько часов. Никто не появлялся, но Инне все упорней мерещились чьи-то злобные взгляды то с одного конца подвала, то с другого. Она несколько раз оглядывалась - ей вдруг представлялась чья-то рука, тянущаяся из-за спины к запретной флейте. Внезапно ей вообще невыносимо захотелось все бросить и уйти. Но тигр лежал у её ног и как будто не очень тревожился, лишь время от времени дергал хвостом.

И тогда Инна поняла - это и было нападением той неведомой и невидимой страшилищи! Она брала её на измор и на испуг, не показываясь и просто нагоняя жуть. Это рассердило и взбодрило Инну.

- Ни фига подобного, - сердито заявила она вслух. - Я не боюсь и не уйду!

Назло врагу Инна стала громко читать стихи - хотя в противоречии с романтичностью, которую у неё все дружно находили, она не так уж любила поэзию, но были счастливые исключения. Блок был одним из таких.

Черный ворон в сумраке снежном,

Черный бархат на белых плечах...

- произносила Инна строку за строкой.

В легком сердце страсть и беспечность,

Словно с моря мне подан знак...

- Над бездонным провалом в вечность,

- вдруг подхватил громкий грубый утробный голос - и расхохотался таким же утробным смехом, издевательски искажая ритмику и тон божественных стихов.

Инна подскочила на месте и взорвалась:

- Не сметь! Не сметь прерывать стихи настоящего поэта, слышишь, ты!.. Ты, тварь, какое право ты имеешь касаться его строк, я тебе запрещаю!.. Молчать, сволочь! - и голос Инны дал петуха.

Эта вспышка, наверно, была немножко смешной. Тем не менее, она возымела действие: отдышавшись, Инна прочитала все, что только вспомнилось, и её уже не прерывали. Но зато ей вдруг захотелось спать, в этом, возможно, и не было вражьей каверзы - к ночным бдениям Инна не привыкла, ведь её путешествия в Тапатаку были делом совсем особым, она там скорее отдыхала и набиралась сил. Сейчас же каждые новые полчаса силы забирали _у_ н_е_е. Она боролась как могла - стала ходить вдоль круга, выполняла гимнастику, попела песенки, и устав, присела на скамеечку и стала считать число вдохов-выдохов.

Очнулась она, когда мерзкая костлявая рука с иссохшей кожей была в ладони от флейты. Инна вскрикнула, подпрыгнула на своей скамейке и изо всех сил стукнула ладонь-воровку.

- Бенга, ты что же это! - громко закричала она, и тигр с рычанием встал на пути незваной гостьи - жуткого вида бабы Яги, стоящей за пределами круга и сверлящей Инну взглядом пронзительной злобы.

Ведьма отступила на шаг и растаяла.

- Не спать! - скомандовала Инна. - Слышишь, Бенга? не спать! Стереги флейту!

Но приказ больше относился к ней самой. Похоже, в борьбе со сном тигр был ей не помощник, - поняла Инна. Видимо, Бенга сейчас был грозен и бдителен лишь постольку, поскольку его побуждала к этому сама Инна - и то сказать, ведь испытывали-то её, а не тигра.

Остаток ночи показался ей бесконечным, но она уже не засыпала, пару раз заклевала носом - и каждый раз подозрительный морок начинал сгущаться у черты круга, но теперь уж она была настороже.

Когда угли в камине уже еле светились, пришли гномы. Короля Джека с ними не было, и это было немного жаль, слово ободрения Инне бы не помешало. Она так устала, что села на Бенгу, привалилась к нему грудью и обхватила шею.

- Вези меня, полосатый... - сонно промурлыкала Инна.

Инна проснулась уже в постели, в отведенной ей комнате. Бенги, конечно, не было - то есть, он был, но в невидимости, это различалось по тени и светимости тигра, так что вряд ли она разъезжала по Кавертону на нем. Часы показывали два с четвертью. Инна не знала, во сколько она легла, а то есть, сколько проспала, но чувствовала она себя вполне отдохнувшей. Действительно, - повеселев, подумала Инна, - трудно, но ничего сложного главное, не заснуть. Она выпила чашку ещё горячего кофе, стоящего на подносе у постели и, приведши себя в порядок, выбралась из комнаты.

- Сэр Юджин во дворе, - отвечала на вопрос Инны миссис Коул.

- Очень вкусный кофе, - поблагодарила Инна. - И очень кстати.

Экономка кивнула.

- Через пятнадцать минут мы обедаем. Вы не пригласите сэра Юджина, леди Инна?

За этим самым обедом она положила ей на тарелку лишнюю котлету.

- Вам необходимо подкрепить свои силы, леди Инна, - невозмутимо произнесла экономка в ответ на её протестующее "А-а...".

Палмер со столь же бесстрастным лицом ел свой картофель.

- Я так понимаю, вы сегодня не готовы продолжить наш семинар по творчеству Алана Блейка? - спросил он, когда подали чай.

- Почему это? - запротестовала Инна. - До вечера ещё масса времени. У меня же стажировка!

Доктор Палмер посмотрел на неё долгим взглядом и вдруг процитировал:

There was a young lady of Niger...

- Who went for a ride on a tiger... - продолжила Инна, она знала этот лимерик, хулиган Вова Усихин переводил его так:

Смеясь, одна юная негра

На тигре уехала в дебри.

Вернулась с прогулки

У тигры в желудке,

И тигра смеялась над негрой.

- Вы что, видели? - спросила Инна, уразумев наконец намек.

- М-м... - сэр Юджин профессорским движением поправил очки. - Похоже, вы не помните? Ну, утром вы ехали к себе в комнату припав к спине такого большо-о-ого тигра. Поражаюсь выдержке Бриджит. Я думал, она будет кричать.

- А она?

- Она вошла к вам в комнату следом и помогла лечь в постель. Тигр исчез. Очевидно, вы его... э... отослали. И ещё вы, по словам Бриджит, попросили принести вам кофе минут десять третьего.

- Простите, ради Бога, доктор Юджин, очевидно, я уже спала, принялась извиняться Инна. - Больше такого не повторится.

- Не берите в голову, - успокоил лорд Палмер. - Здесь, в Кавертоне, вы можете полагаться на всех. Как насчет прогулки на свежем воздухе после чая?

Остаток дня прошел в намеченных академических штудиях, а ещё Инна позвонила домой маме и рассказала, как она замечательно проводит время в настоящем замке настоящего лорда, какая это удача стажировка с самим профессором Палмером, в общем, все прекрасно, сон отличный, никаких насморков, и примерно это же она через пять минут повторяла, когда ей позвонила их замдеканша, а ещё позже Анита с Галкой. Она попросила Аниту позвонить в Кавертон через неделю, потому что пока она - Инна сделала значительный тон - не собрала весь материал, и умница Анита сказала, что все поняла.

Вечером Инна попросила экономку сварить ей на ночь термос кофе.

- Я собираюсь поработать в библиотеке, - объяснила Инна для приличия.

- О, работайте хоть на крыше, - с непроницаемым лицом отвечала миссис Коул. - Это меня не касается.

Еще Инна попросила дать ей будильник - её часики тоже были будильником, но с таким слабеньким писком, который свободно можно было проворонить при той сонливости, в какую ввергала Инну её стража. Теперь Инна была как будто бы во всеоружии, ей даже удалось полчасика подремать прежде чем з_а_с_т_у_п_и_т_ь н_а с_м_е_н_у.

Но угроза на сей раз подстерегала с другой стороны. Едва большой механический будильник показал двенадцать - начало Инниной стражи - как воздух заволокло густым туманом. Инна едва могла видеть красноватое пятно просвечивающее сквозь холодный пар пламя камина. Завеса тумана была не только непроглядной, но и донельзя промозглой, через полчаса чертова сырость пробрала Инну до костей. Она хвалила себя за термос с кофе и ругала, что не попросила плед или, ещё лучше, не накинула свою дубленку. Все спасение было в Бенге - Инна приваливалась к нему то спиной, то животом и грудью, зарывая в пушистую шерсть озябшие пальцы и буквально стуча зубами. Вместе с проклятым холодом в тело Инны стала забираться вчерашняя оторопь, ей снова становилось не по себе. Теперь она определенно чувствовала чье-то злое присутствие в этом промозглом тумане, его клубы вились, сгущаясь то там, то здесь в какие-то угрожающие силуэты наподобие тех, что Инна видела в мире Гункара на боях теней. Инну колотило, а проклятое время, похоже, остановилось - будильник миссис Коул показывал, что прошло каких-то сорок минут! Ей страшно хотелось подбросить в камин угля, но могла ли она выйти из круга? Кажется, король Джек такого не воспрещал, ей ведь просто надо было охранить флейту. И Инна решилась - она спрятала трубку за пазуху и сделала осторожный шаг одной ногой за черту. Ничего не произошло.

- Бенга, - позвала Инна и вышла из круга вся.

Ничего. Еще шаг. Бенга рядом, все спокойно. Еще шаг. Ай!

- Попалась! - чьи-то когти впились в её локти сзади.

Вопя и визжа, пинаясь, уськая Бенгу, дергаясь вперед всем телом, Инна рвалась обратно в круг, к скамеечке, при этом ей приходилось левой рукой прижимать к груди флейту, а инструмент уже кто-то тащил холодной рукой у неё из-под кофты, а Бенга тоже с кем-то бился, он рычал и прыгал у неё за спиной, может, там была целая толпа всяких бесов, и Инне оставалось надеяться теперь только на себя.

Она плюхнулась на скамейку, вся задыхаясь и полумертвая со страху. Чуть не профуфырила! Вот дура! Но, по крайней мере, она согрелась, утешила себя Инна, отдышавшись. Самое время для глотка кофе - и тут Инна обнаружила, что каким-то образом задела термос во время этой схватки, и баллончик укатился прочь за круг. Это её раздосадовало до слез, Инна заплакала по-настоящему. Потом она разозлилась. Они это нарочно! А она все равно не уйдет. Может, попросить Бенгу, чтоб катнул термос сюда? А вдруг это новая ловушка? Он ведь несет стражу вместе с ней и...

- Я так и знала, что понадоблюсь тебе, - внезапно раздался голос Инессы, дружелюбный и слегка насмешливый как всегда.

Она появилась рядом с укатившимся термосом, подняла его и приблизилась к кругу.

- Инесса! - вскричала Инна с сумасшедшей радостью. - Ой, как здорово!

- Еще бы не здорово, я спасаю тебя от верной простуды. Ну, держи свое кофе.

Инна приняла баллон, а Инесса уже протягивала ей огромный толстый плед.

- На-ка, завернись.

Инна взяла плед, и когда она перенесла вещь за черту, Бенга дико взревел.

- Что с тобой, Бенга? А!.. - догадалась Инна и кинула опасную вещь прочь из круга. - Тварь, ты не Инесса!

- Что с тобой, Инночка? - изумилась мнимая Инесса. - Ну, спасибо, за теплый прием! Да я это, я! Вот, потрогай мою руку!

Она тянула её к Инне - и вдруг, все линии чудесным обрезом сместились, и Инна своим ведьмовским зрением разглядела просвечивающую сквозь морок вчерашнюю костлявую лапу. Она от души треснула по ней зажатой в руке флейтой:

- Прочь!

- Ах вот ты как!

Лже-Инесса ещё сколько-то времени пыталась уговаривать её, но чем дальше она говорила, тем отчетливее Инна различала сквозь поддельный образ феи все ту же костлявую Ягу со злющими ледяными глазами - и наконец, ведьма отказалась от глупого обмана.

- Ну, не думай, что ты уже отделалась! Застужу! - прошипела тварь и отступила в туман.

Остаток ночи прошел в борьбе с этой угрозой - в отличие от не удавшегося обмана, сырость и холод удавались вполне. К тому же, Инна опять потеряла счет времени. Будильник не только не звонил, он стоял - видимо, отсырел в этом тумане. Но все же эта ночь показалась Инне короче, все-таки превозмогать холод получалось легче, чем сон. И кофе пригодился! торжествовала Инна свою маленькую победу.

В это утро она выходила из дверей стуча зубами и вся переколевшая, но зато на своих ногах и сохраняя самосознавание. Миссис Коул, попавшись ей в коридоре и увидев её состояние, взяла Инну за руку и ни о чем не расспрашивая повела в ванную комнату. Экономка пустила горячую воду и сама раздела дрожащую Инну, а потом ещё и вытерла огромным полотенцем. Облачив её в такой же махровый халат, миссис Коул велела повеселевшей и согревшейся Инне идти в постель и не просыпаться до вечера.

"Антонин, я делаю это ради тебя", - прошептала Инна, устроившись на кровати и глядя на золотую капельку, её линию связи с принцом прекрасной Тапатаки. Но она не стала звать его, рано ещё было хвалиться, но пока, пока все было позади - и она провалилась в сладкое тепло сна.

Вечером перед третьей стражей миссис Коул принесла Инне теплый плащ и шерстяные чулки. Инна так растрогалась, что поцеловала экономке руку.

- О! - смущенно произнесла миссис Коул и отвернулась. - Леди Инна, сообщила она, справившись со своими чувствами, - я об этом будильнике. Он не работает. Джеффри разобрал его, и там одна ржавчина, будто механизм год пролежал в пруду. Мне достать другие часы?

- Нет, это уже не нужно, спасибо, - отказалась Инна. - Миссис Коул, решилась спросить она, - а почему вы зовете меня леди Инна? Наверное, сэр Юджин сказал вам, что я внучка какого-нибудь русского князя? Но мой род вовсе не дворянский, и...

- О нет, - серьезно возразила экономка. - Я в этом замке с девушек. Сэр Юджин тут ни при чем. Уж я-то знаю, кто леди, а кто нет, будь она хоть какого рода!

Польщеная Инна решила, что и миссис Коул она тоже обязательно-обязательно подарит красивый сон. Вот только разделается с дежурством.

Третья стража оказалась самой тяжелой. В ней был и туман, и волны насылаемого страха, и сонливость, но теперь Инну терзали ещё стоны и мольбы о помощи. И опять она, когда услышала призыв в первый раз - о помощи просил раненный доктор Юджин, едва не поддалась. А потом уж, конечно, она не верила, но слышать все эти стенания и проклятия было сущим истязанием. А ещё вокруг неё мелькали всякие змеевидные страхолюдные существа, ледяные или же горящие адским пламенем глаза пялились на неё со всех сторон из тумана, и всякие твари обступали её круг и совали призрачные руки за черту, и несколько раз Бенге приходилось кидаться и силой прогонять зарвавшуюся нежить.

Такой же были четвертая и пятая стража, Инна даже как-то уже привыкла и не боялась, хотя и начала уставать. Шестая стража оказалась ночью сплошных штурмов, уже не только Бенге, но и Инне силой приходилось выпихивать мерзких созданий за пределы круга. А в последнюю стражу ко всему уже бывшему добавилась боль - неожиданные приступы ломоты по всему позвоночнику, из-за которых Инна не могла пошевелиться и только стонала, моля всех святых и богов, чтобы это поскорее закончилось. Она даже не могла придти на помощь Бенге, он в одиночку боролся с наседающей нечистью, кидаясь из стороны в сторону и ударяя лапой то одну тварь, то другую. Инна же в это время лежала пластом на лавочке, укрыв под собой _волшебную_ флейту и выстанывая из себя бессвязные проклятия всем этим болотным гадам. Перед самым утром была последняя атака: тварь, какой-то серый ком, силой пыталась вломиться, вкатиться в круг, а Бенга с рычанием сдерживал её стоя напротив - и вдруг Инна заметила, что невидимая сила отодвигает тигра назад, он-то не пятился, стоял, выпустив когти, но все равно скользил назад, оставляя в полу бороздки от вцепившихся в камень когтей. Каким-то чудом она сумела разогнуться и кинулась на помощь - уперлась в тигриный круп и изо всех сил стала толкать вперед. Раздался громкий скрежет, шипение - и оборвалось. Пропали и туман, и холод, и стенания, и снующие вокруг Инны твари - все сгинуло как вовсе не бывало. Только они с Бенгой сидели на полу внутри круга у скамеечки, да тут же валялся плащ с меховой подкладкой, слетевший с Инны в пылу борьбы, а флейта - флейта была вот она, в руках Инны, и только прикушенную губу чуть саднило да ещё совсем чуть-чуть ныл позвоночник, но куда это против той неимоверной боли.

Они просидели ещё не меньше часа, пока не пришли гномы. Инна знала, что дело уже сделано, но на всякий случай выждала, чтобы все было тютелька в тютельку как положено. Она встретила их с торжествующим видом, горделиво повертев флейтой, и кажется, на этих лицах впервые показалось что-то вроде улыбок. Старший из гномов принял флейту, и все четверо низко поклонились.

- Пойдем, Бенга, - сказала Инна, переступая черту их круга.

Тигр встал, сделал шаг - и неожиданно оступился. Он поднялся и пошел, но его задние ноги приволакивались и сам Бенга шатался из в стороны в сторону, и тогда Инна поняла, что из них двоих, похоже, больше всего досталось не ей.

- Мой верный Бенга, - Инна присела и обняла его за шею, чуть не плача от сострадания. - Как тебя вымотала эта тварь! Ну, ничего, теперь ты будешь отдыхать!

- Его надо отпустить домой, - неожиданно проговорил все тот же старший из гномов.

- Куда домой? В Тапатаку?

- Нет, в Дом Зверей. Может, он там ещё поправится.

Инна смутно представляла насчет Дома Зверей, но почувствовала, что гном говорит верно. Она расцеловала Бенгу на прощание и сказала, что его отпускает и что теперь он может вернуться к ней, разве только если сам захочет. А затем она попрощалась и с гномами, велев передать низкий поклон его величеству королю Джеку, она, мол, рада будет как-нибудь повидать его у общих друзей, и пошла спать, чувствуя, что это её приключение, в общем-то, закончилось. Что бы ни значила эта её битва, для короля Джека или Тапатаки, она позади, и вот только немного жаль Бенгу, как-то она уже к нему привыкла...

Этим вечером позвонила Анита, она была в Ливерпуле с какими-то новыми друзьями, Инна и она друг по другу ужасно соскучились, и обоим не терпелось увидеться. Инна пригласила Аниту в Кавертон, она собиралась остаться тут ещё на пару дней, в Кэмфорд ей было возвращаться бессмысленно, лучше уж было закончить штудии у профессора Палмера, а насчет визита подруги она с ним уже условилась. Анита обещала заехать за Инной, если это получится, а если нет, то они встречались уже в Лондоне, в той гостинице.

Потом она сама позвонила в Кэмфорд, своим, и договорилась, что присоединится к ним уже в аэропорту. А вечер она провела в компании Джефри и его матери, рассказывала о маме и себе, Камске и России и сама расспрашивала их о прочем таком и разглядывала фотографии из семейного альбома. Ночью Инна первый раз за последние недели выбралась в Тапатаку. С Антонином она поболтала всего ничего, у него были какие-то дела, он только обнадежил Инну насчет Бенги, сказал, что тигр вполне может вернуться. Инессу она не увидела вовсе - Дора сказала, что у неё какие-то свои хлопоты с её девочками. Но зато наконец Инна смогла подарить красивые сны, как она сама себе обещала - Нинель Васильевне и миссис Коул. Не совсем сама, Дора позвала Санни, и та помогла Инне. Это была всего-навсего прогулка по цветущему саду, но сад был в Тее и деревья были теитянские, и музыка звучала теитянская, а Нинель Васильевна и миссис Коул были юны и беззаботны, Инна уж не стала снить каждой из них по отдельному сну.

Утром на лице экономки нет-нет да появлялась мечтательная блаженная улыбка. Украдкой она поглядывала на Инну, но та делала вид, что ничего не замечает.

- Бриджит, у вас на лице выражение влюбленной девушки семнадцати лет, - пошутил за чаем доктор Палмер.

- Ах, был такой чудесный сон, - вздохнула миссис Коул. - Красивый сад и много девушек. Я там гуляла и чувствовала себя совсем юной. По-моему, я там видела леди Инну и, - она бросила на Инну взгляд неожиданно лукавый, ту вашу преподавательницу, вы мне показывали фото вашей группы, леди Инна. Только много моложе.

- Нинель Васильевна, - кивнула Инна. - Я уверена, вы ей тоже понравились. Такая очаровательная смешливая шатенка.

- О, в молодости я даже мистеру Коулу нравилась, - отшутилась экономка, и больше они об этом не говорили. Еще миссис Коул спросила, готовить ли ей сегодня термос с кофе, и Инна сказала, что не надо, она больше не пойдет вечером _заниматься в библиотеку_.

В этом Инна оказалась не вполне права. Был разгар её ученой беседы с сэром Юджином, Инна задавала всякие вопросы о разных его прошлых высказываниях, что были ей не во всем понятны, отставному декану это нравилось, он убеждался, что Инна действительно слушала его _лекции_ и с удовольствием на все отвечал. В это время её позвала к телефону миссис Коул. Нет, это были не подруги из Кэмфорда и не Анита.

- Леди Инна, - прозвучал измененный телефоном голос, - загляните ближе к вечеру на прежнее место. Известное лицо было бы радо небольшой беседе с вами.

- А! - воскликнула Инна, уразумев, что это лицо ей и в самом деле известно. - Конечно же, загляну.

На сей раз ей не пришлось даже спускаться в подземелье - король Джек сам вышел к ней. Точнее, он уже восседал в одном из кресел, когда Инна вошла в библиотеку. После обмена приветствиями - король Джек воскликнул ей навстречу: "Я ж говорил, что у тебя получится!" - он протянул Инне некую коробочку, обтянутую бархатом, и произнес со значительным лицом:

- Прими мою горячую благодарность, милая леди Инна.

- Что это? - спросила Инна, приоткрыв коробочку и с восхищением обнаружив там хрустальный комочек алых сверканий. - А, ну конечно!

- Это недостающий, - кивнул король гномов. - Полагаю, это поможет Антонину.

Инна бережно закрыла коробочку.

- Ваше величество, - напомнила она, - вы тогда сказали, что не можете мне всего объяснить. А что же такое все-таки...

Он её понял.

- Каменная лихоманка, - вздохнул король Джек. - Проклятье всего нашего рода. Это примерно то же, что у вас радикулит или люмбаго, только ещё хуже.

- Да-а? - Инна открыла рот. Вот бы не подумала, с какой такой ведьмой она сражается по ночам! Потом она вспомнила, как мучилась её бабушка от этого самого радикулита и как её саму полосовала боль в суставах прошлой ночью, и кивнула - да, это дело серьезное.

- А разве нельзя было...

- Вылечить это средствами медицины? - опять понял её мысль король Джек. - Да где там! Это же не просто болезнь, это именно проклятие. На нас наслал его один могущественный враг восемь столетий назад.

- О-о! - соболезнуя произнесла Инна. Она посоображала ещё и спросила: - Но если было известно средство, почему понадобилось терпеть это восемьсот лет?

Король Джек вздохнул.

- Все не так просто. Прогнать тварь могла только девушка с тигром.

- Да-а? Хм... Но разве нельзя было найти какую-нибудь укротительницу, к примеру?..

- Она должна была быть ведьмой.

Инна посоображала.

- Но ведь все женщины, можно сказать, ведьмы.

- Не в той степени, - возразил король Джек. - И... девушка должна была быть невинной.

- О! - Инна неудержимо покраснела. Это было правдой - воспитанная старомодной мамой в старомодных понятиях, Инна до сих пор сохраняла девственность вопреки всем новейшим понятиям и городским соблазнам.

- И наконец, - мягко продолжил король Джек, - девушка должна была сделать это бескорыстно, ради одной только любви.

Инна покраснела ещё сильней и даже зажмурилась на миг от смущения.

- По правде сказать, за эти восемьсот лет уже трое девушек пытались снять заклятие - и сдавались. Лучшая продержалась четыре ночи. Никто из моего маленького народа уже не верил в спасение.

- Но Джек! - воскликнула Инна, забыв прититуловать к имени "ваше величество король". - Но ваше величество! Вы же сказали, что у меня все получится! А сами...

- Нет-нет, - возразил король. - В тебя, милая леди Инна, я как раз верил. Ты не могла уступить. С таким тигром да ещё с таким бурным характером...

- Каким характером?

Король Джек наклонил голову в смешливой гримасе - дескать, не надо, мы оба знаем, о чем говорим - и иронически посмотрел ей в глаза. Потом он откинулся в кресле и произнес:

- Я полагаю, если принц Антонин соединит свою судьбу с твоей, леди Инна, это будет достойный выбор, - этого интимного вопроса король Джек коснулся с деликатностью удивительно дружеской и доброй.

...Дым или туман, подернувший стекло зеркала, мало-помалу стал принимать очертания какой-то жуткой змеи, гарпии с человеческим лицом. Холодный взгляд страшилищи остановился на лорде Карингтоне, отчего его взяла невольная оторопь. Но через несколько минут в зеркале мелькнуло что-то полосатое, рыжее с черным, и окружило мерзкую гадину кольцом, как будто вокруг неё кто-то во мгновение ока соорудил бамбуковую клетку и поджег прутья. Тварь начала метаться, не в силах преодолеть границы этого костра, а рядом возникла молодая девушка, индусского вида - в сари и с большой родинкой между бровей. Индианка поднесла к губам флейту и, как угадывал лорд Карингтон - звуков до его слуха не доносилось, стала играть мелодию, заклиная ту призрачную кобру за стеной огня. Заклятия индианки как будто бы действовали, тварь стала оседать на пол, убрала капюшон, начала развивать кольца своего огромного тела - и вдруг, обманув бдительность заклинательницы, прянула вперед, сквозь огненную преграду - и пробила её. Кольцо пламени распалось, девушка, беззвучно вскрикнув, выронила флейту и с горестным лицом попятилась назад - и исчезла из зеркала. В нем теперь появился маленький человечек в короне, раздосадованно потрясающий кулаками.

- Проклятье! - разорвал тишину подземелья его огорченный восклик - и рядом с этим зеркалом в один миг возникла целая цепь зеркал, в каждом из которых были видны гномы со столь же расстроенными лицами.

- Проклятье! - подхватил вслед за своим королем маленький народ.

Алан Блейк, из набросков к "Замку зеркал и стихов".

12. В КАПКАНЕ.

ЮМА. ИННА. САША ПЕСКОВ.

Если раньше Аглая во всем перечила Юме, что по-взрослому называлось мудреным, но звучным словом "фронда" - это сама Аглая так потом называла, то теперь слишком прилипала. Вслух этого Аглая, конечно, не заявляла, но вела себя так, будто занимала место первой советницы, чуть ли не близнеца Юмы. На самом же деле двойняшкой Аглаи была Альга, но Аглая и с ней держала себя так, будто Юма была ей ближе. Разумеется, Юме все это не очень-то нравилось. Аглая была умная, это да, но все же на роль советницы годилась уж скорее Соня, да и не мог кто-то из девочек быть Юме ближе, а кто-то дальше, на то она и была в серединке. Это только чудачка Аглая пыталась держать Юму на расстоянии во время своей _фронды_ - но зато теперь Юме приходилось чуть ли не отбиваться от её непрошенной и назойливой приближенности. А это было особенно некстати теперь, когда у Юмы появилась эта тайна со Зверем, рубинами и Чкой. Ей и так-то не просто было хранить эту тайну, а тут её ещё буквально преследовала Аглая. Юма чувствовала, что она о чем-то догадывалась, но у неё было хорошее прикрытие - все её секреты можно было списывать на встречи с этим смешным Сашей из Срединного мира.

А Аглая переживала из-за этой, как ей казалось, отчужденности Юмы. Она думала, что Юма ведет себя с ней холодней, чем с другими девочками - и конечно, приписывала это их прежней вражде. Особенно обидными были всякие Юмины тайны - Аглая все дела Юмы воспринимала как свои, а тут у неё перед носом захлопывали дверь и не пускали на порог.

Один день это произошло в самом буквальном смысле. Аглая столкнулась с Юмой около дворцовой библиотеки.

- Я возвращаю книгу, - объяснила Юма свое нахождение во дворце, но Аглая этому почему-то не поверила. В этот раз произошло невероятное - она выследила Юму, и даже Юмин топтыжка почему-то не предостерег её.

Аглая вышагнула из ниши, когда Юма уже открыла какую-то потайную дверь в стене и шагнула туда.

- Юма! - воскликнула Аглая. - Куда ты? Я с тобой!

- Ох, Аглая... - рассерженная Юма оглянулась на неё через плечо. - Со мной нельзя!

- Но почему?

Юма склонив голову глядела на Аглаю и о чем-то размышляла.

- Я потом все объясню, хорошо? - пообещала она наконец. - И поклянись никому не рассказывать, ладно?

- А ты потом возьмешь меня с собой? - решила поймать её на слове Аглая.

Юма смотрела на Аглаю все так же забавно наклонив голову и вдруг ойкнула:

- Ой, генеральша!

Когда Аглая повернулась к Юме снова, та уже захлопнула дверь у неё перед носом, и Аглая едва успела крикнуть в просвет:

- Юма, так нечестно!

А стена уже стала ровной, как была до того. Закусив губу, хмурая Аглая пошла по коридору прочь, раздумывая, обязана ли она хранить тайну Юмы. Старшим она, конечно, не расскажет, даже Инессе, но если девочкам...

- Привет, Аглая! - окликнул её Туан, шедший по своим делам по дворцу. - Ты случайно не видела Юму?

Не спроси это паж Антонина, Аглае, возможно, и не пришло бы ничего в голову. Но теперь её как кольнуло - ну конечно, ведь Туан друг Юмы, и если все рассказать ему, это же не будет против Юмы...

- Туан, - сказала Аглая, - поклянись, что никому не выдашь... Понимаешь, я тревожусь за Юму.

Она подвела пажа к тому самому месту и все рассказала. Аглая боялась, что паж отмахнется от нее, но ничего подобного, Туан как раз очень обеспокоился.

- Ты знаешь, Аглая, меня тоже очень тревожат эти секреты Юмы, признался мальчик. - Особенно в последнее время. Она Бог знает где бывает, а ведь помнишь, как они с Соней блуждали ночью у этого безумного Северина.

- Может, она и теперь к нему пошла?

Туан подумал и кивнул.

- Может быть. Я бы не удивился, если б узнал, что она пытается помирить его с Тапатакой. Она ведь такая чудная, наша Юма!

Это "наша" из уст Туана Аглае не очень понравилось, но сейчас она не стала на это отвлекаться.

- Ну, и что теперь делать? Может быть позвать...

- Н-ну, я не стал бы поднимать шум ни с того, ни с сего, нерешительно отвечал паж. - Вдруг мы чем-нибудь повредим Юме...

- Тогда давай попробуем пойти за ней в этот ход!

- Сначала ещё надо открыть дверь, - отвечал Туан, без разговоров приняв слова Аглаи. - Ты не видела, может быть, она нажимала на какой-то скрытый рычаг?

Они обследовали всю стену в этом месте, стуча кулачками и водя ладонями по плитам. Без толку. Аглая уже хотела отправиться за Соней, самой "проникательной", как говорила Агния, из их восьмиугольника - тем более, Соня уже ходила по такому подземелью. И вдруг ей под ноги катнулся шустрый комочек.

- Это же Вайка! - удивился Туан - проведя столько времени с Юмой, паж и девочки в конце концов тоже научились видеть волшебного зверька. - Почему он не с Юмой?

А булкут вскарабкался по стене и завис, скребя лапкой в одном месте и пощелкивая. Смышленые глазенки топтыжки нетерпеливо поглядывали на Аглаю с Туаном, и они догадались: это то самое место! Они пробовали так и этак, и наконец получилось - оказалось, надо было не давить, а просто приложить ладонь и повернуть против солнца, так показывал Вайка, выразительно скручивая тело влево. Когда дверь открылась, самый краткий миг Туан помедлил:

- Может, все-таки нам хотя бы оставить здесь записку?

Но Вайка уже заскочил в ход и стуча коготками спешил по нему.

- Нет! некогда! - отвергла Аглая, отвечая Туану уже из-за двери. - А то мы не успеем за Вайкой!

Юма меж тем была уже далеко, почти у цели. С того времени, как она принесла Чку, Юма уже дважды была у Зверя и оба раза Зверь отдавал по камню. Но Чка все ещё не вполне поправилась, хотя уже немножко шевелилась, а за день до этого даже проковыляла по подоконнику. Юма кормила Чку семенем сидалкового дерева, твердым, как галька, и с прозрачной скорлупкой, так подсказала Нейя, это было единственное, что птица соглашалась принимать не считая рубинов, конечно. Старшие немного поудивлялись, когда узнали про Чку, но Юма не стала ничего придумывать, просто сказала, что Чку ей дал Саша - это ведь почти так и было. На том расспросы и закончились, хотя потом Тиа слышала, как Инесса и Нейа говорили между собой, будто им что-то непонятно.

- Если она из _той самой_ породы, - сказала тогда Нейа, - то странно, почему она такая маленькая. А если это только птенец, то почему он выглядит взрослой птицей?

- Нейа, а кто сказал, что взрослая птица должна быть большой? отвечала, по словам Тии, Инесса. - Как знать, может, и такая невеличка закроет полнеба.

- Смотря в каком мире, Инесса, смотря в каком мире. Как знать, может быть, и для нашей Тапатаки какая-нибудь девчушка выхаживает _ту самую_ птицу, и для неё она вот такой же невеликий галчонок.

- Какого же роста эта девчушка, хотела бы я видеть! - пошутила Инесса.

- О, а какого роста тот мир, где разводят таких птиц! - подхватила Нейа, и, посмеявшись, они заговорили о другом.

Передав этот разговор, Тиа ожидала, что Юма его растолкует - Тии было непонятно, о каких это больших птицах рассуждали старшие. А Юма поняла почти все, она даже представила, что какая-то совсем-совсем огромная Юма возится вот с той исполинской Птицей, что лежит раненная там на Рыжухе. И конечно, попади Юма в тот её мир, _т_а_ Юма даже не разглядела бы её. Но объяснять этого Тии Юма не стала, ведь она не могла выдать своей тайны. Оставалось всего два камня, и отправляясь за ними, Юма надеялась, что большая часть дела уже сделана. А отправляться приходилось, - поев сидалковых семян, Чка требовательно пищала и яростно долбила клювом Юмину ладонь, и в желтых глазах её полыхало холодное бешеное пламя.

- Какая ненасыта! - удивлялись девочки. - И какая злюка!

И только Юма знала, чего на самом деле требует Чка и почему не наедается своей пищей. Но теперь - теперь оставалось всего два камня, а за одним Юма уже почти сходила, значит, остался всего последний раз...

- М-м-м... И куда ж это мы так спешим? - насмешливо окликнул её кто-то, разом сбив все её мысли про "сходить последний раз".

От неожиданности Юма вскрикнула и подпрыгнула на месте, а затем повернулась и пустилась наутек. Вернее, она собиралась припустить - но ноги её только молотили по воздуху, бессильные даже сильно раскачать её подхваченное кем-то тело. Когда Юма опомнилась и сообразила оглядеться вокруг _волшебным_ взглядом, то увидела, что она как муха в паутине барахтается в ловушке альвитических нитей, невероятно крепких и толстых. "Нет, не разорвать!" - в отчаянии поняла она. А паук был тут как тут вышагнул из тени и стоял разглядывая Юму, вот именно, как паук муху, причмокивая губами и довольно потирая руки.

- М-м... Стало быть, наш таинственный вундеркинд попался в такую простую западню, м-да, - протянул Мейтир, это, конечно, он и был, предатель, предатель, гадкий предатель! - А что же этому чудо-ребенку не помог его... м-м... чудо-зверек, э?

Юма растерянно оглянулась, ища Вайку и только теперь задав сама себе тот же вопрос. Насладясь её замешательством, Мэйтир снизошел до разъяснений.

- Я думаю... э... этот самый чудо-зверек нам сам все растолкует, - и кудесник-изменник щелкнул пальцами.

У его ног появился Вайка, сопровождавший Юму, как и обычно, всю дорогу до Зверя.

- Вайка! - вскрикнула Юма. - Что он с тобой сделал!.. - и она осеклась, все поняв.

- М-нет, - возразил Мэйтир, - тебя обманул я, а не он. К сожалению, этот род не способен менять хозяев. Зато не так трудно поменять зверька, и Вайка у его ног превратился в тусклое бесформенное пятно, а потом и вовсе растворился, - пустая игрушечная иллюзия, на которую так позорно поймалась Юма. Но ведь она и подумать не могла, что...

- А Вайка? Где... Что ты с ним сделал, предатель! - закричала Юма и сама же расплакалась, от бессилия и обиды.

- М-м... несколько преждевременно, я бы сказал, - заметил взрослый, постыдно глумясь над обманутым ребенком. - Э... плакать. Я всего-навсего захватил твоего зверька, как тебя, и укрыл в надежном месте. Не здесь. Может быть, потом и придется от него избавиться, э... Посмотрим. Э... сперва, знаешь ли, побеседуем.

- О чем?

Не отвечая Юме, Мэйтир пошел по коридору, а паутина с Юмой каким-то образом двигалась в воздухе перед ним, будто он её толкал перед собой, как какую-нибудь тележку. Он шел довольно долго, удаляясь от той двери в залу со Зверем и забираясь, очевидно, в самый заброшенный угол дворца. У одной из дверей он остановился, пошуровал ключом, втолкнул Юму в тесную комнату она осталась там висеть над полом все в том же проклятом капкане паутины силы.

- М-да, - удовлетворенно причмокнул Мэйтир, порассматривав Юму с разных сторон и, видимо, найдя её плен неодолимым. - Э... нашей подающей такие надежды девочке трудно будет позвать на помощь. Я немного спешу, так что, девочка, тебе придется тут м-м... быть одной, да-с. Э... в темноте...

Юма назло решила больше ничего не говорить и не показывать больше свою слабость. Ей так и хотелось крикнуть Мэйтиру в спину что-нибудь позорное, но она сдержала себя. Но у выхода Мэйтир задержался.

- Впрочем, я мог бы и отпустить тебя, да... В общем-то, ты больше не опасна... Если... м-м... правдиво ответишь, как ты сумела выкрасть рубины и куда их дела. М-м?

Мэйтир ожидающе поглядел на Юму. Лицо его не показывало особого интереса, но она все прекрасно поняла.

- Никуда! - назло выкрикнула Юма. - Никуда не дела!

- М-м... В таком случае, как насчет того, чтоб вернуть камни на место, э... законному владельцу? - спросил Мэйтир все так же безразлично, и Юма обрадовалась: выходит, он ничего не знал про Птицу! Значит, Чке ничего не грозит, да и как он достал бы рубины Соллы, если... Юма сама не знала, почему она так рада этому открытию, но её сразу будто отпустило внутри. И с этого момента она решила биться до конца, хотя и не знала, сможет ли она вообще что-нибудь предпринять в её положении.

- Ты сам знаешь, кто их законный владелец! - отвечала она дерзким тоном.

- По-твоему, Антонин, м-м? - усмехнулся Мэйтир. - А почему же тогда ты их ему не отдала?

- А с чего ты взял, что я их не отдала? - закричала Юма нарочно погромче.

В глазах Мэйтира мелькнуло сомнение.

- И, по-твоему, м-м... он скрыл это от меня? с чего бы вдруг... забормотал Мэйтир, размышляя вслух. Он ходил взад-вперед, соединив руки за спиной и крутя пальцами. - Нет, ты врешь! - сделал он вывод. - Где рубины?

- Спроси Антонина!

- Н-ну... это мысль, да... - пробормотал Мэйтир, глядя на Юму холодно и отчужденно, как если бы она и впрямь была какой-нибудь мошкой, залетевшей в сеть Мэйтира как его законный завтрак. Не произнося более ни звука, Мэйтир отвернулся от Юмы и вышел, не считая нужным даже запугать её на прощание или пообещать продолжения беседы.

А Юма, оставшись одна и в совершенной темноте, тихо заплакала. Но когда она немножко успокоилась и стала размышлять обо всем, то неожиданно поняла, что дела не так уж и плохи. Мэйтир не знает про её дружбу с Ритти это такое имя Юма подарила Зверю, рычащее и твердое, но все же не злое. Он не знает, где камни. Он не знает про Птицу - и опять в Юме шевельнулось что-то светлое, будто мысль её коснулось чего-то светлого и родственного, как её топтыжка. Наконец, и Вайка ей не изменил, он жив. И ещё - Юма почему-то поняла произошедшее так, что Мэйтир действует сам по себе, без ведома Северина, и это тоже было хорошо, потому что... Может, они двое не такие уж друзья и не очень-то заодно? В общем, это могло пригодиться.

А вот все остальное, вздохнув, призналась себе Юма, было плохо. Никто не мог знать, где она теперь. Когда ещё её хватятся и начнут искать... и смогут ли найти... Эта комната была укрыта в такой плотный экран, Мэйтир заблаговременно все подготовил, значит, даже провидящие Тапатаки до неё не дотянутся, даже милая Инессочка... И к тому же, Мэйтир может перепрятать Юму в другое место, тогда где же её найдут... Тут Юма вспомнила про Аглаю. Она-то видела, что Юма ушла в тайный ход! Конечно, она потом все скажет Инессе, и умная-преумная Инессочка поймет, что она снова у Северина... но...

И Юма снова

поплакала.

Поплакать

Инне очень даже

хотелось, но не хотелось портить радость Аниты. А та ахала, осторожно поворачивая коробочку с рубином и не решаясь прикоснуться к волшебному камню.

- Инка, от него так... так лучится! Даже пальцы щекотит и тепло... И он... Инна, да он же... он смеется, да? Прямо сказка! - очарованная Анита не могла оторваться от камня.

- Дора говорила, что Солла - это смех Тапатаки, - кивнула притихшая Инна, вымучив из себя бледную тень улыбки.

Анита наконец заметила и обеспокоилась:

- На тебе лица нет! Инночка, что?

- Найра, - был короткий ответ.

- Там? - Анита качнула головой в сторону, имея в виду соседнюю комнату Кавертона, где поселили Инну.

- Угу, - подтвердила Инна и добавила, отвечая на немой вопрос в глазах Аниты: - Потом.

Она только что ходила к себе как раз за рубином, рассказав уже про свою героическую стражу и подарок короля Джека. Конечно, Аните захотелось посмотреть на волшебный камень, а Инна не могла лишить Аниточку толики чудесных касаний. Подруга Инны приехала под вечер, в компании одного из новых приятелей - брата кого-то из кэмфордских студентов и на его машине. Этот брат приятеля, Рик, брался доставить их и в Лондон и даже вызывался покатать по нему. "Если русские девушки не против", а вечером они все вместе шли на концерт - правда?!. не может быть!.. ой, как здорово! - на концерт Томми Хока, он же твой кумир, Инна, и как раз последний концерт в Лондоне, а на следующий день они уже улетали вместе с остальными девчонками. И все было так замечательно - счастливый исход минувшего испытания, милое лицо прибывшей наконец подруги, представление друг другу всех, кто кому не знаком, оживленный обмен новостями и ахами, благосклонное внимание миссис Коул к новым гостям, её обмен замечаниями с доктором Палмером: "Знаете, Бриджит, я только сейчас понял, насколько Кавертону недостает компании веселых молодых людей" - "Ну что же, время от времени вам полезно побыть в их обществе, сэр Юджин", ну и так далее, - вплоть до момента, когда Инна открыла дверь своей комнату и увидела стоящую возле её кровати Найру с рубином в руках.

- Н-найра! Эт-то ещё что такое! - оторопело заикаясь возмутилась Инна.

Бесстыжая Найра, как водится, не смутилась. Она поставила коробочку с рубином на стол и задала вопрос, который остановил поток Инниных негодующих слов.

- Ты так уверена, что занимаешь первое место в сердце Антонина?

- Ты что, хотела похитить Сол... - слетело с губ Инны по инерции, но сказанное уже дошло до её ума. - Что?.. - растерянно произнесла Инна.

- Нет, я не хотела похитить Соллу, - хищно улыбнувшись, отвечала Найра на вопрос, прозвучавший первым. - Я бы сделала это давно, ты не очень-то охраняешь свой приз. Я хотела другое: увидеть камень, он того стоит, а у меня вряд ли когда-нибудь появится другой случай.

- Что ты сказала про меня и Антонина? - потребовала Инна - и противореча сама себе, снова возмутилась. - Вообще - какое твое дело, какие у меня отношения с ним или хоть с кем!

Гнев Инны совсем не впечатлял Найру.

- Твои отношения с принцем Антонином касаются очень даже многих, милая Инна, как и все, связанное с короной Тапатаки, - возразила она как ни в чем ни бывало. - Но тебе, конечно, не очень интересно, почему _касаются_. Ты ведь жаждешь узнать, почему тебе не идти с ним рука об руку под венец, на ложе любви и далее по жизненному пути.

Не дожидаясь подтверждения своих слов, Найра подняла рубин со стола и протянула его Инне:

- Ручаюсь, ты не догадалась заглянуть внутрь камня. Посмотри, и ты сама все поймешь.

Недоверчиво и преодолевая внутреннее сопротивление - почему она должна слушать Найру? - Инна все-таки поднесла рубин ко глазам. Она много раз ещё с ночи, когда получила этот дар маленького народа, любовалась камнем, но, действительно не пробовала заглянуть _внутрь_. Сначала она увидела только малиновое искрение, но сразу догадалась, что здесь требуется её ведьмовское зрение. Камень откликнулся тотчас: он будто расширился, как бы стал окуляром бинокля или камеры, и глядя в этот рубиновый глазок Инна увидела преклоненного на одно колено принца Антонина, на голову которого женщина невообразимой красоты - красивее Инессы! волшебней Инессы! - возлагала венец, и в этих двоих, неотрывно смотрящих друг другу в глаза, была такая соединенность, что просто не оставалось сомнений, каковы их чувства и принадлежность друг другу.

- Ну и что, - упавшим голосом вслух сказала Инна - но будто возражая ей - мол, совсем не "ну и что", - эти же двое проступили внутри камня в иной своей согласности друг другу: закрывший глаза Антонин обнимал сзади эту неведомую фею, Антонин сидел с ней вместе на троне, Антонин следовал за ней в неуследимом взгляду, но все же ощутимом полете сквозь бездны миров и пространств, Антонин... "Ну вот и все", - беззвучно произнесла Инна, перестав созерцать этот феерический калейдоскоп с четой нареченных другу другу волшебных существ.

- Полагаю, Инесса тоже этого никогда не видела, - заметила Найра с тоном некоторого сочувствия. - Она ведь _тоже_...

- Да, - безучастно отозвалась Инна, не в силах уже ни обижаться на Найру, ни вообще что-либо чувствовать.

- Понимаешь, Инночка, - тоном заботливой подруги продолжала змея Акамарская, - я так подумала, тебе лучше будет все знать. Мы все же друзья, я ведь тебе тоже нравлюсь, я же знаю, хоть ты и фыркаешь на меня все время.

- Ладно, тебе, я вижу не до меня, - и погладив Иннино плечо - а убитая Инна даже не отстранилась и только стояла как соляной столп - Найра пошла к двери. - Надеюсь, увидимся.

Вспомнив через неизвестно сколько времени, что её с рубином ждет Анита, Инна поплелась к ней в комнату и там в конце концов рассказала и эту последнюю новость, а потом все же и поплакала.

- Ну почему, ну вовсе не обязательно, - утешала её Анита. - А может, ты все поняла неправильно, может, это душа Антонина, может, это все в другом смысле, волшебном, ты же сама говорила, что в Тапатаке все то же самое совсем по-другому, ну, не плачь ты...

Как ни странно, это помогло. Уйдя к себе, Инна проворочалась ещё полночи, продолжая спорить сама с собой, и к ней вернулась надежда. Ну да, ну наверное, это все в другом, высшем смысле, эта кобра Найра назло ей все сказала... Несколько раз Инну так и подмывало позвонить в колокольчик и спросить обо всем Антонина, но у неё не хватало духа, было стыдно и страшно - а вдруг... А о том, чтобы заглянуть этой ночью в Тапатаку - это такой-то, зареванной, постыдно ревнующей... - нет, об этом и речи не могло идти, да у Инны и сил на то не оставалось. Перед тем, как заснуть, Инна решила просто отдать Антонину камень, сказать, что это от короля Джека, и - ни о чем не спрашивать. Он ведь сам прочтет в ней все - вот пусть сам и... Но это завтра, - думала, засыпая, Инна, - то есть следующей ночью, сейчас она... спать... в Тапатаку потом...

Утром Инна встала с тем же решением, а вчерашнее потрясение отдавалось лишь остаточной ноющей болью где-то в груди. Но глаза покраснели, а голова была несвежей. За завтраком она старалась ничего не показывать - ни к чему, да и не хотелось портить расставание с Кавертоном. Но миссис Коул сама налила Инне кофе покрепче - как перед её _работой в библиотеке_ - такого же:

- Мне показалось, эта чашечка будет нелишней, леди Инна, - произнесла она тоном непробиваемо-добропорядочной служанки, каких показывают в фильмах про добрую старую Англию, и Рик слегка фыркнул на это "леди" и покосился на Инну.

А на прощание был сюрприз. Нет, не подарок от лорда Палмера - он заранее обещал дать ей пару своих книг и, конечно, подарил их вкупе с самим романом Блейка и ещё сказал, что пришлет кое-что по Интернету, "чтобы не утяжелять ваш багаж". А сюрпризом было приглашение: Палмер звал Инну вместе с Анитой - погостить летом пару недель в Кавертоне:

- ...Мы к вам так все привязались за эти дни, милая Инна, право, нам с миссис Коул уже стало казаться, что без вас в Кавертоне будет чего-то недоставать. В общем, визит двух очаровательных молодых иностранок - это было бы как маленький праздник для старого ученого отшельника в его старом замке, - и миссис Коул одобрительно кивала, а Инна и без этих знаков не сомневалась, кто был вдохновителем этого приглашения.

И еще, молчун Джеффри подарил Инне чеканку - девушка верхом на таком шикарном большо-о-ом тигре, он успел это сделать за считанные дни Инниной _миссии_.

- По-моему, у неё лицо Инны, - заметил Рик, заглянувший через плечо Аниты.

- Я рисовал с натуры, - лаконично ответил Джеф, и все немного посмеялись, включая Рика - за компанию, он-то не понимал подоплеки всего.

А потом Кавертон остался за изгибом дороги, Инне чуть взгрустнулось, и это отвлекло её от вчерашних сердечных страданий. С полдороги Рик усадил за руль Аниту, пересел на заднее сиденье и принялся болтать с Инной. Инне это было сейчас не так уж интересно, впрочем, она-то, в отличие от своих камских подружек, в Кэмфорде общалась с английскими ребятами совсем мало, и можно было считать, что теперь выпал случай наверстать упущенное.

А после был Лондон, немножко, пара кусочков, - Инна успела устать, все-таки эта эпопея с каменной лихоманкой короля Джека далась ей не так легко, и последние дни она быстро уставала - видимо, ещё недоотоспалась. Но Тауэр, смену караула и Эбби-роуд они все же посмотрели, а потом пообедали и уехали в гостиницу, передохнуть перед концертом неувядающего кумира девчонок Томми Хока.

Этот концерт - вероятно, потому что последний - проходил не в одном из современных молодежных залов, что величиной с самолетный ангар, а в добропорядочном Кинг-Кросс Холле, посещать который, так сообщил Рик, не чурались в иных случаях члены королевского дома. Соответственной была цена билетов и публика - молодежь, конечно, тоже была, но больше люди возраста среднего и даже, что удивило камских девушек, постарше. Опять же, и стиль концерта был соответственным - относительно академичным: все музыканты, включая звезду, надели солидные пиджаки-брюки - что по-нынешнему шло почти что за фраки. Да и вела себя публика сравнительно сдержанно - для концерта поп-звезды, разумеется. Но это Инну как раз и устраивало, меньше всего ей сейчас хотелось бы оказаться среди орущей толпы заведенных подростков. А так - было почти как в Камской опере, можно было просто послушать, в удовольствие, невозбранно и бескорыстно полюбоваться на киноидола давней теперь уже давней - поры девических романтических грез. Да и не такой уж это был теперь идол, после Тапатаки, но - но остаточное чувство преклонения, но мягкий приятный тенор, но неотразимое обаяние простого парня Томми, его детски-большие глаза и любимые мелодии - и мало-помалу Инну разобрало, захватило - она поддалась настрою зала и почти разделяла это стадное чувство восторженных дурочек, визжащих от одного только вида своего героя, когда он вот - живой, на сцене, почти что досягаемый.

Ближе к концу представления Инне неудержимо захотелось наведаться в дамскую комнату. Оказалось, Рик не знал её местоположения, но вошел в деликатную ситуацию и отправился на поиски вместе с Инной. Они немного поплутали, а на обратном пути свернули и вовсе не туда. И тут произошло почти невероятное - в одном из коридоров Инна столкнулась с самим Томми Хоком нос к носу - пока Инна и Рик блуждали, концерт успел завершиться.

- Хэлоу! Вы действительно Томми Хок? - в лоб спросила Инна, вообще-то, она скорее подумала вслух, от неожиданности не успев смутиться да и попросту оценить всю ситуацию.

- Поклонники? - шагнул навстречу кто-то из небольшой свиты.

Томми, уставший и не столь уже концертно-сценичный, сейчас выглядел как-то доступней и к тому же - был застигнут врасплох. Он жестом пресек порыв телохранителя и остановился, вопросительно глядя в лицо Инне.

- Томми, это девчонка из самой России, - по-джентльменски пришел на выручку Рик. - Она прилетела специально на ваш концерт, - соврал он тут же.

- Да? - поп-светило было по-настоящему польщено и заинтересовалось. Как вас зовут?

- Инна, - и в этот миг она сообразила, что стоит как по команде "замри" в смешной позе - с головой, задраной кверху, и прижимая кулчаки к груди - и тогда уж смешалась, не представляя, как вести себя дальше и что бы такое извлечь из этой встречи. - Я завтра улетаю, - зачем-то сообщила она.

- Да? А где вы остановились?

Инна назвала отель.

- О! Да это ж в двух шагах! - воскликнул Томми совершенно по-простецки. - Надо же! Ладно, идемте со мной, я вас подвезу.

- Рик, ты скажешь Аните, что я потом... - пробормотала Инна Рику, оглядываясь на ходу и успев только краем уха захватить его "о'кэй", а быстро шагающая толпа уже увекла её вслед за Томми.

Машины, оказывается, стояли у заднего выхода - Томми почему-то счел нужным объяснить это Инне:

- Устал за турне. Хочу поскорее в номер. Вот только заскочу промочить горло и съем кусочек чего-нибудь.

- О, так я вас, наверное... - снова смутилась Инна. - Вообще-то я не собиралась к вам приставать, мы просто заблудились.

- О, ерунда, - легко отмахнулся Иннин знаменитый собеседник. - Я не возражаю немного поболтать. Вы действительно из России?

- Ну да, только я не летела специально на концерт, я была в Кэмфорде, а потом в Кавертоне, у меня стажировка, - и Инна немного рассказала про свои обстоятельства.

- О да, Алан Блейк... - кивал красавец Томми. - Я читал. Я даже нарисовал несколько рисунков к его роману.

- Да? Вы рисуете?

- Ну, по-дилетантски, для себя. Это мало кто знает, я не выставлялся. А кстати, хотите посмотреть?

- Ну... конечно!

- Невероятно, - тряхнул головой Томми. - Сам не понимаю, что со мной. Вижу вас пять минут - и уже готов доверить вам свои секреты.

Довольная Инна засмеялась.

- Это потому что я ведьма, - легко созналась она.

- Ведьма? О! - смеялся и Томми. - Так это же замечательно! Я тоже всю жизнь мечтал встретить настоящую ведьму.

За пятнадцать минут, проведенных в его автомобиле, они совершенно освоились друг с другом и, можно сказать, перешли - насколько это позволяло английское "you" - на ты. На сердце Инны было удивительно легко, все происходило само собой, правильно, с волшебной простотой, и Инна в глубине души немножко гордилась сама собой: "Нет, я все-таки ведьма". Да и то сказать, а что же иное, как не её ведьмовская удача, подыграла ей и на сей раз? И ведь как это все так точно получилось - важничала про себя Инна оказаться на пути Томми в нужную минуту, сразу заинтересовать, поселиться в отеле, что бок-о-бок с его гостиницей, да и этот роман этого Блейка - ну вот все в пору, к месту и кстати - и что там все эти микронные допуски всяких там физико-технических чудес в сравнению с королевской точностью такой ювелирной штуки, как колдовская удача!

А затем эта же мысль повернулась в голове Инны другим боком: ну, ясное дело, это не просто счастливое совпадение, это дела волшебные, но разве ведьмовская удача бывает так просто? Неужели все происходит только затем, чтобы выпить пару бокалов с мировой знаменитостью и взглянуть на его рисунки? Конечно, это забавно, интересно, и было бы приключением для любой девчонки из далекого захолустного Камска, но для нее, ведьмы, что одной ногой, можно сказать, стоит уже на земле сказочного мира, это всего лишь необязательное развлечение. Нет, не стала бы её удача стараться лишь для этого, тут что-то поглубже - и вдруг в голове Инны сверкнула невероятная догадка - нет, ещё не догадка, а подозрение о невероятном: Антонин!

На миг Инне показалось, что это бы все объяснило. Ведь в их споре за ним оставалось третье, _последнее_, появление. И лучшего времени было бы никак не выбрать - как раз после Кавертона и Инниных терзаний из-за слов этой гадюки Найры. И так бы все подошло, так это было бы в стиле Антонина, чтобы ему подоспеть как раз вовремя и отгадаться с третьего раза, разрешив все загадки и вытерев все слезки с её глаз. Конечно, вряд ли принц Тапатаки днюет и ночует в их Срединном мире в образе Томми, но ведь и не нужно достаточно было вот только сегодня попасться ей в Кинг-Кросс Холле и... Эта догадка так восхитила и обрадовала Инну, что на минуту она в неё уверовала. Но потом - потом все же засомневалась. В поведении, словечках, движениях, смехе и шутках Томми не проступало ничего от Антонина и вообще тапатакского. Однако с этой минуты Инна стала наблюдать все другими глазами и воспринимать иначе. Теперь действо называлось не "Инна рядом со знаменитым Томми", а "Отгадай Тошку", а это ей нравилось уже куда больше. Поэтому Инна даже как-то расслабилась, перешучиваясь и дурачась в тон Томми и соглашаясь на все, что он предлагал, не сомневаясь, что сможет на чем-нибудь поймать Антонина - если это Антонин. А если нет - то чем плох забавно проведенный вечер?

Они с Томми слегка перекусили в каком-то баре по дороге, он рассказывал разные занятные случаи из своей жизни, немного жаловался на то, какая это обуза - быть всегда на виду, играть роль великого Томми Хока "играть роль Томми Хока"? - Инна при этих словах чуть не задергала свой золотой колокольчик: ага, попался! - но раздумала, успеется, но теперь она уже почти не сомневалась. А то ли дело так вот запросто поболтать с незнакомкой, которой просто нравится с тобой поболтать, а не потому что ты её кумир... - Хм! - задумалась Инна: на что это намек и главное, ч_е_й это намек? Потом они пошли прочь, он захватил с собой пару пакетов снеди - на утро, а на выходе спросил:

- Ну так как - не пропало желание посмотреть мою мазню?

- Наоборот, - отвечала Инна - и вдруг другая шальная мысль пришла ей в голову: а может быть, это тот самый таинственный художник? которого ищет вся Тапатака? Это была бы уже совсем другая находка, но ведь тоже, тоже чудесная! Эта мысль Инну слегка охладила: что ведьмовская удача вывела её не то чтобы на Антонина собственной персоной, но на то, что принцу и всей Тапатаке так долго не открывалось - ну, помимо ещё рубина Соллы. "А вот был бы подарок - и Соллу, и..." - подумалось Инне. Теперь она и вовсе терялась в догадках, и кроме всего прочего, в ней заговорило - и громко-прегромко обыкновенное человеческое любопытство.

- А где это? Я имею в виду - твои картины.

- Ну уж, картины, - мальчишески улыбнулся Томми. - Вообще-то кое-что есть у приятелей, а в основном у меня дома, в Кливленде. Но я кое-что взял с собой, хочу подарить своим английским друзьям.

- А, так они в гостинице?

- Ну да. Не лень прогуляться?

Это действительно было недалеко от её гостиницы, и лень-то не было. Но в номер с мужчиной, вечером... А если Антонин? - подумалось тут же. А если нет? - возразило что-то. А если т_о_т художник? А если нет? И тогда... Но ведь Ингорд, - вспомнила Инна. Золотой колокольчик. Бенга... ах нет, Бенга-то как раз не при ней. Ну, ничего!

Они поднялись в номер Томми - само собой, обставленный пороскошней, чем у Аниты с Инной. Томми, простой и благовоспитанный одновременно, был само очарование и не делал ни малейших попыток сближения, не говоря об этом самом "харассменте" (приставании с известными целями). Он действительно принес несколько холстов, а кое-что уже висело на стенах. Картины и рисунки были забавными, странными, только пара из них была "реализмом", то есть на них было что-то узнаваемое - город на одной картине и ещё какой-то закат на каком-то озере - рядом с виллой его друзей, объяснил Томми. А остальные были или скоплением цветовых пятен - "Это полотна-настроения, я их называю - цветомузыка", - рассказывал Томми, или же каким-то подобием исканий Дали и Пикассо: всякие переискривленные физиономии и предметы, набросанные в одну кучу. Тапатакского там как будто бы не было, это Инна сразу поняла, но какая-то странность была, что-то откуда-то _оттуда_ - может быть, из тех уголков иномирья, куда не доводилось заглядывать Инне, но сквозняки которых, похоже, сами гостили в артистическом воображении Томми. И Инна так и не решила до конца: художник вроде бы не тот, но - но вдруг может стать т_е_м? Позвать Антонина, ведь он-то сразу разберется? А если... тогда она проиграет и...

Меж тем они выпили по два бокала вина, какого-то розоватого и очень вкусного, и болтали о том и другом, о картинах, кошках, собаках, кино, литературе, и Инна наконец решилась ввернуть:

- Томми, а ты смог бы нарисовать Тапатаку?

И она посмотрела в упор.

- О! - засмеялся Томми. - Да это же моя мечта - нарисовать Тапатаку!

- А ты её видел?

- А ты? - ответил Томми вопросом на вопрос - и засмеялся, заливисто, по-мальчишески, совершенно по-Тошкиному, и в этом момент в Инне что-то дрогнуло и разжалась. Она вынула коробочку с рубином, раскрыла и показала Томми.

- Солла, - сказала она глядя ему в глаза.

Томми тихонько взял камень и поднес ближе, и выражение лица у него было совершенно непередаваемое.

- Солла, - повторил он едва слышно, а затем бережно отложил камень и наклонился к Инне, и его теплые губы встретили губы Инны, произносящие столь же тихо заветное имя:

- Антонин.

Затем он отстранился, сердце Инны колотилось, голова шла кругом, и она сказала, немного виновато, как школьница, просящая разрешения выйти с урока:

- Мне надо в ванную.

Он ничего не отвечал, молчал - со все тем же непередаваемым, загадочным выражением лица и глядел на неё своими огромными глазами. В ванной Инна встала у зеркала и принялась поправлять волосы, в голове был полный сумбур, а она все пыталась понять, что же она решила. И в этот миг в зеркале исчезло её отражение и все предметы ванной комнаты, поверхность стекла стала не зеркальной, но прозрачной, и сквозь него Инна увидела Ингорда, смотрящего на неё с безмолвным вопросом.

- О! Ингорд!.. - она непроизвольно поправила платье, сползшее с плеча и немного покраснела.

- Госпожа... - начал он с очевидным колебанием - говорить ли ему свой вопрос.

- Нет, - быстро остановила его Инна, поняв без слов, что рыцарь спрашивает, нужна ли ей его помощь и присутствие. - Нет!

Это прозвучало излишне резко, и Инна добавила тоном мягче:

- Ингорд, сейчас... сейчас происходит то, что касается только меня. Прошу тебя, не появляйся... сам. Никто не должен появляться, никто.

По лицу Ингорда пробежала тень, а в глазах сохранялось недоумение.

- Инна, это так нужно? Вы мне велите?

- Да, - твердо отвечала Инна.

- Приказ дамы?

- О да, приказ дамы, - подтвердила она - и Ингорд склонил голову, принимая её решение.

А когда зеркало вернуло её отражение, Инне уже не было нужды вглядываться в него. Ведь на самом-то деле она все решила, наверное, ещё тогда, входя в отель с Томми... мнимым Томми... и её разговор с Ингордом обнаружил это лучше всякого зеркала.

Когда Инна вернулась к Томми, он стоял скрестив руки посреди комнаты, в приглушенном мягком свете настенных бра, большеглазый, красивый, воплощение мужественности и ожидания. А потом - потом он унес её на постель в другую комнату, и все, что он там проделал, было проделано нежно, романтично и вместе с тем решительно. И все было бы хорошо, да нет, почему было бы? - все и было хорошо, но только с первого же касания Инна поняла то, что она знала самым глубинным, _последним_ знанием с самого начала: не Антонин.

Не Антонин. Не Антонин, но её мужчина, её первый мужчина. И когда все завершилось, и Томми начал гладить её голову, ласково шепча что-то свое мужское - про то, что это изумительно, невероятно - быть с девушкой, для которой это впервые, что она ангел, единственная, что это все как в сказке - в эту минуту она не вытянулась в истоме, с благодарной улыбкой принимая его подношения, а нежно отстранила Томми, присела в постели, натянув на себя простыню, и принялась рассказывать все с самого начала - про Тапатаку и принца Антонина, и Кавертон, что она и в самом деле ведьма. Зачем она так делает, этого Инна и сама не понимала, она просто знала - что должна это сделать, отдать и это, как приданое к своему девичеству, раз уж он её первый. До конца. И только где-то в стороне, в отдалении, как мерцающий огонек, в ней проблескивала на миг-другой одна-единственная тревога - что он ей не поверит.

А Томми, тоже посерьезнев и надев халат, присел напротив в кресло и курил какую-то ароматную сигарету, не задав ни одного вопроса и только поглядывая на неё сквозь клубы сизого дыма - все тем же странным, загадочным взглядом своих больших глаз.

- Инна, - спросил Томми, когда она смолкла, и в голосе его слышалось ненаигранное изумление, - Инна, значит, ты так ничего и не поняла?

- Что? - и недоумевающая Инна повторила: - Что я не поняла?

- Да про эту свою Тапатаку. Это же колония бобров. Ну да, ничего не скажешь, хорошо же они тебя заморочили!

Он ей поверил. Поверил, но понял что-то совсем другое, нелепицу какую-то. И эту нелепицу он с жаром ей объяснял:

- Таких случаев не так уж мало, у китайцев об этом множество сообщений. В своем роде, это такое особое оборотничество. Преимущество зверей в том, что люди считают их неразумными. А они очень даже хитры и хорошо умеют пользоваться нашей собственной безмозглостью. Твоя Тапатака это мираж, видение, которым они отводят тебе глаза.

- Зачем?

- Ну, ты же не стала бы тратить свою энергию и свой магический дар на дырявые бобровые хатки! Вот им и приходится пускать в глаза морок.

Инна, моргая широко раскрытыми глазами, смотрела на Томми, не в силах поверить, что он говорит это всерьез. у неё вдруг что-то зазвенело в ушах, в кончиках пальцев закололо, и на миг, на самый короткий миг ей представилось все так, как внушал Томми: эти разговоры про плотину, которую может прорвать, приземистая фигура Мэйтира, вид Безбрежного озера... на какой-то миг линии неуловимо сдвинулись, превращая образ Тапатаки в вид бобровой лесной запруды, а Мэйтира в толстого седоватого бобра у поваленного ствола - и Инну захватило обескураживающее чувство внезапного горестного открытия - открытия долгого и вероломного обмана. Но это длилось лишь миг - и разум, и сердце, и вещая душа Инны возмутились: сразу по тысяче причин такого просто не могло быть!

А Томми продолжал, развивая достигнутый, как он понял по виду Инны, успех:

- Эти бестии умеют присосаться вот так, наведя иллюзию, а уж когда получилось, то будут тянуть, пока не высосут до капли. Я понимаю, для них эти хатки и плотина и их бобрята вещи серьезные, ну и пусть заботятся, только не за наш же счет! Это действительно чудо, что ты вырвалась из плена оборотней. Знаешь, что надо сделать...

Он кинул проверяющий взгляд ей в лицо и замолчал, поняв, что ону уже стряхнула наваждение и номер не удался.

- Ты враг, - тихонько произнесла Инна.

Томми криво ухмыльнулся, а затем - затем с быстротой, к которой Инна была не готова, метнулся к ней, схватил за руку, выдернул из кровати, проволок до двери и вышвырнул из номера - совершенно раздетую, укрытую только простыней, в которую Инна вцепилась чисто инстинктивно, просто от испуга. А затем Инна услышала, как дверь с внутренней стороны запирается на ключ - и только тогда очнулась от совершенного потрясения.

- Пусти!.. Отдай!!. Камень... - она толкнулась в дверь всем телом и, потеряв в этом движении остаток сил, опустилась на пол в опустошении.

- Мамочки... Мамочки... - Инна сидела на коленях возле двери и повторяла это как заклинание - звать на помощь и вообще думать и делать что-то ещё у неё не было сил. И в этот миг, запоздавшим и бессмысленным уже разъяснением, у неё в голове появилось воспоминание - их с Анитой посещение выставки художников-фантастов: картина, на которой змеились в преисподнем состязании тени из мира Гункара и автором которой был обозначен некий Т.Хоук. И теперь было понятно, кого укрыла разница в одну букву - укрыла так же, как блеск знаменитого имени укрывал от несведущей толпы если не оборотня, то ведьмака и редкого подлеца. А меж тем сквозь застилающий мир туман перед Инной смутно уже проступали какие-то приближающиеся фигуры, чьи-то лица увеличивались и сплывались где-то там, над ней, и одно из них вдруг произнесло голосом как будто уже когда-то слышанным:

- Инна? - и уверенней, после её всхлипывающего машинального "Что?": О, Инна! Что с вами?

Это была Джанин, американка, с которой месяц назад Инна познакомилась в Камске и которую каким-то причудливым ветром занесло в Лондон на обратном пути в Америку - в этот самый отель и в этом самый час и миг - впрочем, то был уже не ветер, а лишь слабый сквознячок, последний остаток вампирски

выпитой Инниной тапатакской

удачи.

- О!

Как удачно!

обрадовался Саша Песков, нос к носу столкнувшись с Аликом недалеко от его дома. - А я как раз к тебе.

Но интеллигентный воспитанный Алик почему-то никак не отозвался на эту радость, то есть отозвался, но только словами, брошенными на ходу:

- Саша, бегу!

И ни в лице его, ни в движениях ничто не потянулось, не поприветствовало приятеля, изображая встречную радость хотя бы из вежливости. Алик, похоже, действительно торопился - а скорее, бежал за кем-то вдогонку, высматривая того среди мельтешащих прохожих. Саша Песков смотрел ему вслед, невольно гадая о причинах такой взбудораженности, чуть ли не невменяемости рассудительного хладнокровного ученого. Через минуту он получил и ответ, заметив на той стороне улицы быстро идущую в другую сторону девушку. С расстояния можно было и ошибиться, но Саша Песков был уверен: это Аська, нынешняя подружка Алика. Части картины сложились в целое - очевидно, поругались, очевидно, крупно, очевидно, к тому и шло - уж больно отчаянное лицо было у ничего не видящего перед собой Алика. Стало быть, она убежала - "ушла" - а Алик кинулся следом, не в ту сторону - и потерял. Но друг Саши был уже где-то далеко, пойди найди, а Аська тоже повернула за угол и подсказка Саши Пескова, разыщи он Алика, была бы уже попусту.

"Ну, а что еще-то может у них быть", - бормотнул вполголоса Саша Песков, вздохнул и развернулся, решив вместо Алика повидаться с Векслером.

- А Боря уехал, - сообщила жена Векслера, открыв дверь на звонок Саши. Она была по-домашнему - в несвежем халатике, с бигудями на голове и с попискивающим карапузом на руках - вторым уже ребенком в этой странной семье. Странной эта семья была, поскольку объединяла чету людей, возможно, и не противоположных, но абсолютно различных. Ира была воплощенная поиземленность: продавщица, и не новоявленная, а ещё с советских времен, без высшего - и образования, и устремления, и чем она была выше мужа, так это ростом - на целую голову. Ну, а Векслер - йог, мистик и все такое, положим, женитьба была его "грехопадением", но, однако же, вернулся он к ней вторично, - рассуждали о них иногда приятели.

- Куда уехал?

- В Серовск.

Это было по другую сторону Хребта, и Саша Песков пожал плечами - что бы могло Векслера туда понести?

- А скоро вернется?

- Обещал скоро. Как переговоры пройдут. Мы фирму хотим открыть, изложила Ирина новости, разъясняющие недоумения Саши. - Знаешь, Саша, вдруг выпалила она, - я что-то волнуюсь за него. Какой-то он с последнее время был... две недели не ругались уже. Тихий больно.

- Так чего ж отпускала-то, - буркнул Саша Песков, ухмыльнувшись про себя раскрытому секрету: стало быть, не такой уж безмятежно-невозмутимый наш Векслер, если две недели без ссор - это что-то диковинное.

- А чё не отпустить-то? - встопорщилась Ира. - Без денег же пока едет. А если что, так щас и у нас на улице могут... Из дому не выходить, что ли? Он и так совсем обленился.

Но Саша Песков наскоро попрощался, не находя интереса вникать в семейные счеты, сколь бы охотно и в-на-весь-подъезд-услышанье они не оглашались.

К Алику он под вечер таки наведался вновь. Тщетно. Почему-то не было и старухи-пенсионерки, соседки Алика, - вероятно, подалась к дочери на другой конец города, где она иногда застревала на день-другой. И стопы Саши Пескова понесли его домой, пешком по вечернему Камску, но донести не смогли: в дороге произошло нечто непонятное и несусветное. На вершине одного из сугробов Саша заметил какую-то розово-рыжую собаку, подозрительно напоминающую рысь. Быть того, само собой, не могло, но пес как-то совсем не походил на пса, а вот на рысь - очень даже. Подойдя ближе, Саша Песков понял свою ошибку и засмеялся: это был всего-навсего один из рекламных щитов, эмблема одной из местных фирм, действительно, изображавшая рысь, а освещение фонарей создало иллюзию телесной объемности. Но когда он поравнялся с щитом, с сугроба вдруг соскочил самый настоящий зверь и кинулся прыжками по пустынной улице, напугав и озадачив Сашу Пескова. Рысь - рысь?!. - бежала впереди него, а затем свернула за угол и пропала из виду. Саша Песков невольно вспомнил все бывшие уже у него чудесные видения и происшествия - но это было что-то новое, ни на что не похожее. "Юма?" мысленно спросил он, но не ощутил никакого отзыва внутри. Он посмотрел на небо - оно было звездным и ясным, без снега и без этого таинственного КинГама. Устыдившись внезапно своих мыслей - ну, конечно, уж непременно всюду должны быть мистические создания и волшебные сущности, ага, размечтался - Саша Песков выбросил все из головы и продолжал идти своим прежним путем. Он дошел до угла - и тогда увидел, что выбрасывать все из головы он поторопился: рысь сидела на следующем перекрестке, будто поджидая его. Сам не понимая, зачем он это делает, Саша Песков пошел к ней, говоря себе, что хочет разглядеть зверя вблизи и наконец разубедить себя в игре воображения. Когда Саша был в десятке метров - и зрение его не разубеждало, а лишь все более убеждало, что это рысь - та снялась с места и потрусила по улице, снова повернув. Затем он ещё прошел пару кварталов, нырнул за ней в арку, вышел на проспект и оказался прямо у дверей бара "Парис", довольно известного в этом районе гадюшника, где терлась самая разномастная публика. Мимо "Париса" шагали прохожие, из окон его неслась развеселая попсовая музыка, у дверей стояло несколько человек, ребята и девушки, вышедшие проветриться и покурить - а вот рыси не было. Была Аська, та, Аликова, она сидела прямо на ступеньке не жалея накинутой на плечи шубы и пускала дым, уставясь мимо Саши Пескова пьяным взглядом. Хотя не совсем мимо через секунду Аська уже окликала его:

- О, Саша! Са-ша! - она поманила его пальчиком и обернувшись назад возвестила компании: - Это Саша Песков, поэт.

Откликом была лишь пара беглых девичьих взглядов - похоже, компания была посторонней, не Аськиной.

- Привет, - поздоровался Саша Песков, не особо воодушевленный как самой встречей, так и её обстоятельствами. - Ты не знаешь случайно, где Алик?

- Алик... Там, - махнула Аська рукой назад, роняя пепел себе на волосы и воротник. - Алик! - пропела она, поворотив назад голову. - К тебе пришли!

- Ладно, простудишься, - сказал, хмурясь, Саша. - Пойдем, позовешь его, хорошо?

Придерживая покачнувшуюся Аську за локоть, он прошел в вестибюль. Аська вошла в дверь зала - наскоро заглянув туда, Саша Песков не смог за отплясывающей толпой разглядеть, где там его друг и стал ждать. Так он простоял добрую четверть часа с Аськиной шубой на руках и наконец снова заглянул в зал. Алика он не увидел, но среди вихляющихся плясунов была Аська. Она приглашающе повертела рукой, и Сашино подозрение укрепилось: Аська была здесь не с Аликом. Скорее всего, вообще ни с кем. Со всеми сразу. По уму, надо было бы уходить - но шуба? Саша Песков сдал её в гардероб - при том, пришлось и самому раздеться - и прошел в зал отдать номерок.

- Вот, - протянул он. - Это к твоей шубе в гардеробе. Алика, конечно, нет?

- Подожди, я тебе расскажу, - неожиданно трезвым голосом произнесла Аська и взяв за руку отвела за дальний столик.

- Принеси чего-нибудь, - потребовала она, и Саше Пескову пришлось взять пару коктейлей - к счастью, при нем было немного денег.

А далее последовала слезливая тягомотная история, прерываемая постоянными попытками закурить в зале и перебранкой с барменом, молодым парнишкой, который почему-то наезжал из-за Аськиного курения не так на нее, как на Сашу Пескова. История была пошлейшей, дурацкой, невеселой, и Саша Песков мог сочинить её всю заранее и сам рассказать Асе. Когда-то давным-давно, так давно, что помнить уже неприлично (почти неделю назад) Алика не было дома; к старухе-соседке принесло зятя; старухи тоже не было; Аська была в ванной, под душем; зять стал домогаться познать её, как мужчина познает женщину; невовремя приперлась старуха; вышел большой скандал с продолжением вечером, когда вернулся Алик. Разумеется, в рассказе отсутствовали разные уточняющие обстоятельства, вроде тех, что домогательства в ванной почему-то происходили в комнате Алика и на его диване, что Аська была при том сверху в позе Венеры раскачивающейся, а _домогательно_ вынудить к этому женщину довольно-таки трудно, разве что под дулом пистолета, да и раскачиваться ещё надо уметь - но эти моменты были Аськой утоплены в общей невразумительности рассказа - а главное, виноват, конечно, во всем оказался Алик: почему, ну, почему он ей не сразу и не до конца поверил?

А Саше Пескову было уже не до Алика, он попался и сам знал, что попался. Не в том смысле, что соблазнился познать позу Венеры раскачивающейся в Аськином исполнении - нет, он просто как первоклассник, в пять минут влип в ненужную историю, позволил себя обволочь её паутиной и увязал там все больше с каждой минутой. Все дальнейшее было тягостным и длинным кошмаром, само нахождение в котором с чавканьем пожирало телесные и душевные силы Саши Пескова. Он покупал Аське выпивку; он таскался за ней сквозь танцующую толпу, отдирая прилипающие к её бедрам чужие мужские руки; он уводил её курить на улицу; он выволакивал её из закутка бармена, где она зарабатывала себе дармовую рюмку водки экспресс-стриптизом: вскидывала кверху подол юбки столь стремительно, чтобы как раз заинтриговать - что там у нее, телесно-прозрачного цвета трусики или отсутствие оных. И уж конечно, все это время, нарочно, автоматически или даже не замечая того, Аська подставляла Сашу Пескова самым безжалостным и беззастенчивым образом - и лишь чудом, а может, промыслом имеющего свои виды Провидения, он умудрился миновать все эти ловушки, капканы и водовороты, не доведя дело не только до составления милицейского протокола, но даже обойдясь без почти неминуемого мордобоя.

- Эта история началась давно, - с великой тоской думал Саша Песков, глядя на Аську, исполняющую танец с названием - нет, не "Приди, мужчина, приди", этот древний священный танец прекрасен и невинен, - а Аськин танец назывался "Придите ко мне все", и сила была не в самих по себе непристойных выкаблучиваниях тазом, а в той нагруженности непоказной, от Бога, стопудовой чувственностью, с какой Аська их производила. Но нет, не в Алике тут было дело и не в количестве поглощенного спиртного, и не в неустроенной судьбе, и даже не в желании покрасоваться своей распущенностью и сыграть пьесу "Ах, глядите, какая я вся". Все началось раньше, давно, в древности самой первобытной, когда мужчина испугался женщины настолько, что решил стать главным, Хозяином, и начал эту безнадежную войну. А потом он только проигрывал, проигрывал и проигрывал, и был вынужден громоздить горы мнимых трофеев, чтобы доказать самому себе, будто он победитель и триумфатор. Он строил египетские пирамиды и китайские стены, изобретал числа, слова, пулемет, кино, звездолет, затевал и выигрывал войны, был гением, поэтом, вором, вероучителем, злодеем, просветленным, ничтожеством, суперменом - а в промежутках между свершениями прибегал к женщине и милостиво дозволял ей восхищаться и ублажать его. Но на самом-то деле этот Великий мужчина не стоял в горделивой позе триумфатора, а искательно заглядывал в её глаза, изо всех сил желая услышать хотя бы возглас признания и поощрения из уст Женщины, и был он, конечно же, слугой, рабом, слагающим подношения к ногам своего божества. А поскольку мужчина всегда об этом догадывался и всегда приходил в бешенство от этой догадки, то вперемежку с идолопоклонством он придумывал и пробовал тысячи способов, чтобы повергнуть свой кумир ниц, втоптать в грязь, ниже низменного, грязней грязного, животней животного - и уж в этом-то он успевал. Кажется, не осталось способа распалить, расточить и утолить похоть, в каком бы мужчина не заставил участвовать женщину - а потом, усладив себя лакомым зрелищем, первым отстранялся и праведно обличал: диавол, сосуд мерзостей, дочь греха... И белое облачение было на нем, ибо истинно Бог влагал ему слова в уста, дабы руководил он женщиной в неразумии её - да убоится своего мужа, да будет...

- Мужчина, вы бы последили за своей девушкой, если вместе пришли! прозвучал над ухом Саши Пескова голос негодующего бармена - пока Саша сокрушался в своих вселенских обобщениях, Аська не теряла времени даром и стремительно ввязывалась в скандал.

Саша успел как раз вовремя, чтобы перехватить её ладонь, занесенную для пощечины то ли одному из переманенных ухажеров, то ли его возмущенной спутнице. Не тратя время на извинения и разбирательства, он протащил упирающуюся Аську до дверей и кое-как вытолкал в фойе. С теми же титаническими усилиями он заставил её одеться, но и тут она ещё ухитрилась прорваться в зал и начала танцевать в своей шубе, он ринулся вытаскивать её, к ним кинулись бармен и охранник, - короче, получилось так, что из "Париса" их выставили уже обоих вместе.

А потом началась самая противная работа. Саше Пескову пришлось тащить Аську несколько кварталов до дома Алика. Это было недалеко, ну, полкилометра в крайнем случае - но ему эти пятьсот метров достались что твой марафон. Аська останавливалась через каждые десять метров - то закурить, то повернуть в другую сторону, то пописать, а ещё цеплялась в каждый второй столб и звала на помощь редких прохожих, выставляя Сашу Пескова негодяем, что подпоил скромную девушку и хочет этим воспользоваться. Но это было не худшим, худшим было то, что защита Саши Пескова была на пределе, почти все силы он уже потратил на это сидение в баре и теперь уповал на то, что уж до Алика-то он её дотащит - сделать это Саша Песков хотел даже не из дружбы, а просто чтобы развязаться со всей этой историей, сдать дежурство и - с плеч долой. Какого-либо влечения к своей спутнице он с_а_м не испытывал, Аська ему не нравилась, не говоря уж о свежих впечатлениях в "Парисе". Но она была его раз в сто сильнее, со всей своей железностью и творческим даром он был против неё пигмей пигмеем, да к тому же, по-детски попадался на порядочности и рыцарстве - и вот, посередине пути, Саша Песков с ужасом поймал себя на том, что в мыслях он уже находится с Аськой дома, в своей кровати, и что это так и должно быть, _правильно_. А ничего такого он в голове не держал, просто его волю подмяла её упертая чувственность, и он уже исподволь принял ту игру, что Аська ему навязывала - причем, и она-то делала это без всякого интереса к нему лично, просто в мире Аськи происходило т_а_к - и в этот ненужный мир Саша Песков проваливался как в полынью.

Но как бы ни был скверен и скорбен наш подлунный мир, в нем ничего не бывает зря и бесследно. Помощь пришла, когда изнемогший Саша и не помышлял о ней. Не так отчетливо и ярко, как в иные встречи, и не перед глазами Саши, а на сей раз внутри него всплыло знакомое лицо: теперь оно было сердитым и хмурым, губы Юмы были неодобрительно искривлены, взгляд огорченных глаз проникновенно увещевал - странная муза Саши Пескова давала ему знак самый своевременный и отрезвляющий. А может, совсем о другом было послание волшебной девчушки, но о чем бы оно ни было, его вмешательство остановило наваждение, и Саша Песков уже как-то легче мог управляться со своей-чужой подгулявшей подружкой.

Потом он загружал Аську в лифт и дотаскивал до дверей Аликовой квартиры. Тут его поджидал удар - Алика не было дома! Очевидно, он сейчас обшаривал гадюшники Камска - догадался Саша Песков - разыскивал Аську. К такому повороту Саша Песков был не готов. С Аськой-то что делать? Его попытка постоять подождать Алика в подъезде провалилась не начавшись Аська взбрыкнула, понесла на него на весь дом, чуть не исцарапала лицо и кинулась вниз по ступенькам - а из дверей уже выглядывали потревоженные соседи, кидая им в спину обычные угрозы про милицию и обзывая мазуриками.

На улице Саша Песков догнал Аську и полчаса шел рядом, выпытывая её адрес. Безуспешно. Бросить её здесь? Как-то не по-человечески и перед Аликом нехорошо... К себе домой? Саша Песков представил, какой бенефис она там ему устроит и чем все кончится - и содрогнулся. Он и так уже изнемог. Может, к кому из приятелей?.. Тут Сашу Пескова озарило: а квартира-то Саши Сироткина! Рядом с ним же дом, и мужик этот... Бог. Он-то уж с ней справится, точно!

- Погоди, - Саша Песков твердо взял Аську за руку. - Слушай, я место одно знаю.

- Отстань, никуда я не пойду, - пьяно начала выламываться она. - Идите вы в жопу со своим Аликом!

- Это не к Алику, - с неожиданным для него самого спокойствием кротко разъяснил Саша Песков. - Там человек такой живет, особенный... Вот, смотри! - Саша Песков достал из внутреннего кармана куртки платок с камнем-огоньком и развернул. - Видишь?

Даже вздорно-пьяную Аську вид чудесного камня впечатлил. Она долго рассматривала шарик теплого розового свечения, и блики его отсвечивали в её зеленоватых глазах.

- Ну, и далеко живет твой особенный человек? Водка у него есть? спросила она, оторвавшись наконец от камня и пытаясь вызвать у себя прежний пьяный кураж, но уже уступив.

- Да нет, близко. И водка найдется, - заверил Саша Песков. - Если надо будет.

Бок-о-бок с притихшей Аськой он прошагал весь путь до квартиры Сироткина. Иногда на него набегала волна, ощущение излишней близости и Аськиной высасывающей чувственности, но это было уже остаточно, между ними установилось перемирие и разговор велся о безопасном - университет, знакомые обоим преподаватели и прочее в таком духе. А потом он подвел Аську к заветной двери и несколько мгновений шарил глазами по косякам, разыскивая звонок. Но дверь открылась сама, и в двери стоял Бог, и Бог непостижимым своим взглядом глядел на Аську, не упуская однако из всевидящего ока и Сашу Пескова. А Аська с каким-то хмельным ожиданием на лице смотрела на Бога, ничуть Ему не удивляясь и понимая и предвкушая что-то свое, чего не различал поэт Саша Песков.

- Тут... - начал Саша Песков. - Это Ася. Нам... То есть ей переночевать бы надо, а то...

- Войди, - велел Бог Аське, и та вошла. - Ну все, парень, спасибо, благодушно кивнул Бог Саше Пескову. - Иди выспись, тебе надо, - отечески напутствовал Он Сашу и закрыл дверь.

Ошеломленно потоптавшись на площадке, Саша Песков решил, что самое лучшее будет последовать Божескому совету. С какой-то всеобъемлющей опустошенностью он добрался до своей квартиры, полураздетым рухнул на кровать и вот тогда спохватился: камень! Его не было при Саше Пескове. Но где же, тряси вас всех... А! - вспомнил он. Ну, конечно, Аська! Она так и не вернула ему Огонек, поганка! Одну минуту Саша Песков готов был бежать назад и колотиться в дверь квартиры Сироткина, но понял, что поздно и бесполезно. Если отдаст, то отдаст, а если нет... И совершенно не было сил ни на что уже. И вот тогда, снова внутри, в голове Саши Пескова, но на этот разу куда отчетливей, чем на улицах Камска, перед ним проступило лицо Юмы на нем было выражение горькой и безнадежной укоризны. А ещё Саше Пескову подумалось, а что же он завтра скажет Алику. "А так и скажу: Алик, я привел твою девушку к Богу", - проговорил Саша мысленно - и вслух простонал, сам себя презирая за такой гнилой выморочный лакейский юмор.

Справа от Векслера шла отвесная стена каких-то серых гор и, возможно, такая же была где-нибудь далеко по левую руку - какое-то феерически переливающееся цветами марево вроде северного сияния закрывало ему вид слева, и теперь Векслер мог только гадать, что там находится. Но когда он сворачивал сюда, то обе стены тянулись примерно в полукилометре друг от друга, и очевидно, он все ещё летел по этому исполински глубокому - или как правильней, высокому? - каньону. Что находится на его дне, Векслер давно уже не мог различать из-за сплошной пелены облаков, да и та осталась далеко внизу под ним. Такого путешествия у него ещё не было; Векслер никак не ожидал, что пройдя три слоя, а пленку каждого он прошивал как капроновый бант иголка, он очутится в небе такого тяжеловесного, такого каменного мира. Но ошибки не было, он по-прежнему уверенно опознавал путь, будто следовал вдоль белой полосы на шоссе - хотя, конечно, не было ни полосы, ни шоссе, ни даже какого-нибудь маячка вроде мигалки идущей впереди гаишной автомашины.

Впереди было другое - огромные ворота, в полнеба, и зияющее за ними пространство слепяще-белого цвета. Векслеру было туда - и на пути его стоял - впрочем, почему стоял? - парил в небе Враг, и с ним предстояла схватка. Видимо, он все же в чем-то ошибся, - понял Векслер. Будь все правильно, он бы просто проник в ворота - а теперь надо было биться с Драконом.

Вооружаясь на ходу и не сбавляя скорости, Векслер принял решение просто протаранить Врага, но потом передумал. Слишком прямолинейно. Тотчас возник новый план: он обманет его двойником, выпустит его перед собой в последнюю минуту, а сам невидимо взмоет вверх. И когда Враг кинется пожирать приманку, Векслер спикирует с высоты и прошьет того навылет как ракета - хотя почему как? - вполне подходящее копье!

Так все и произошло - сброс двойника с карикатурным мечом в руке на таранной траектории лоб в лоб, стремительный набор высоты и - ещё более стремительное пике вниз, в оболочке не только уже зримой, но смертоносной в виде огромной металлической стрелы.

Так все и произошло, происходило, должно было произойти - вот только в тот миг, когда Векслер-стрела стальной молнией мчался вниз, его сознание внезапно сместилось, и он осознал себя Векслером-2, тем самым, которого в этот миг терзал Враг: почему-то он оказался не там, где должен, где было задумано, и теперь игрушечной стрелкой кувыркался где-то в бездне как раз поддельный Векслер, а терзаемый, уничтоженный, побежденный Драконом Векслер был настоящим. Им.

А мигом позже Боре Векслеру открылся вид чудесного мира и его сказочного города, вспомнить который настоящий Векслер был обязан в пасти хотя бы сотни Драконов. Теперь он знал, кто он - рыцарь какого Имени, Города и Духа, и понимал, кто и почему призвал его в этот мир и к этим Вратам и что он тут защищал, и против кого бился - и битва его значила намного, намного больше того, что загадывал и предполагал даже в высших своих проникновениях сам Векслер. И конечно же, ему было даровано увидеть лицо Госпожи - уже после того, как прозвучало "Прости" рыцарей его Города, а на большее у них не было времени, ведь все они были призваны, как и Векслер, и теперь дрались в той же битве - а их уже стало на одного меньше.

А потом ослепительно-белое пространство за Воротами неожиданно придвинулось, охватило Векслера, и выходит, он все-таки сладил со Стражем и прошел за Врата - это было последнее, что успел подумать настоящий Боря Векслер - а уже через миг он был недосягаем ни для поражений, ни для побед, ни для сожалений о нелепо прожитой жизни или радости от великолепной смерти.

Проводница поезда "Камск-Серовск", проходя из вагона в вагон, заметила сидящего на полу тамбура в странной позе парня и от неожиданности ойкнула. Потом она остановилась и хотела отругать его, потом - спросить, что это он тут расселся, и только тогда наконец сообразила, что потеки на его лице и рубашке, слабо блестящие в тусклом свете, это кровь. После этого проводница ахнула, осторожно наклонилась, хрипло спросила:

- Что с вами? У вас что, кровь из носу течет?

Ей не ответили, а на поднесенную к лицу ладонь не повеяло самым слабым дыханием.

- Убили! - закричала перепуганная женщина.

Потом был переполох, всяческая суета, хождение к начальнику поезда и хождение из вагона в вагон начальника поезда. Очень кстати среди пассажиров вагона отыскался врач. Доктор установил, что пассажир, сидящий на полу в позе лотоса, мертв, а смерть наступила, потому что кровь залила верхние дыхательные пути вследствие сильного носового кровотечения. Врач оказался из сведущих и добавил еще, что такое иногда происходит у йогов при занятиях медитацией, когда производится проекция чакры Аджны на носовую перегородку, и что вообще-то только сумасшедший стал бы заниматься медитацией ночью в скором поезде на полу тамбура, это против всякой техники безопасности, знаете ли.

- А может он того, колес наглотался? - спросил начальник поезда. Лицо-то вон какое... блаженное прямо...

- Не думаю, - передернул плечом врач. - Впрочем, вскрытие покажет.

- Смерть на колесах, - тихонько сострил кто-то из разбуженной толпы пассажиров, но впрочем, тотчас сокрушенно вздохнул.

(из "Книги далеких путешествий")

13. СУМЕРКИ И БОИ.

ИННА. ЮМА. ИННА.

Спасительное душевное оцепенение было щитом Инны на всем пути до дому и отпустило её лишь через пару дней после возвращения. Она произносила на все вопросы краткие положенные ответы, не ревела, не падала в обморок, что-то ела, усаживалась на предоставленное место в автобусе, такси, самолете и только выглядела при том - и была - безучастной ко всему происходящему. Анита объясняла это для всех Инниной усталостью и простудой, и к Инне особо не приставали.

Эта же убитость помогла Инне перенести все последовавшее за надругательством ничтожества Томми Хока. Джанин - прямо там, в коридоре подле двери номера, где Инну ограбили, - уяснила произошедшее, поверив нескольким фразам сбивчивого рассказа потрясенной Инны; Джанин переодела её в свое; Джанин послала одного из ребят за Анитой; Джанин с Анитой сумели настоять перед администрацией, чтобы номер открыли снаружи, потому что изнутри никто не отвечал на все голоса и колотье в дверь. Томми там не было, не было и рубина, нигде, но лежали одежда и сумочка Инны, и Анита их забрала. И наконец, каким-то чудом удалось замять всю историю, потому что все могло обернуться против Инны, и как бы ей было потом учиться в Камске, после всяких скандальных заголовков в английских газетах.

А наутро, за два часа до отлета, Инне выпала ещё и беседа с инспектором Мэррилом. Это был не допрос, и никаких обвинений ей не предъявляли. Просто каким-то образом вчерашнее происшествие все ж таки дошло до полиции, но не оно само по себе послужило причиной визита. Безжизненно ответившая - в присутствии Аниты - на вопросы инспектора Скотланд Ярда Инна и не собиралась его ни о чем спрашивать, но Мэррил поинтересовался сам:

- Мисс Калугина, а вам известно о нападении на мистера Хока около получаса спустя после... - он споткнулся - после вашего расставания?

- Нет, - помотала она головой, - не известно.

- Он встречался с друзьями в одном из элитных клубов. Какая-то женщина ударом свалила его на пол, залезла к нему в карман, забрала что-то и ушла среди всеобщего замешательства. Никто даже не пытался её задержать - все как остолбенели.

- Вы подозреваете Инну? - вскинулась Анита.

Инспектор слабо улыбнулся.

- О нет, мисс Анита. Ваша подруга была в это время не так уж близко и вряд ли могла знать, где находится Томми Хок. Полагаю, ей было бы трудно даже направить туда кого-нибудь. Но, возможно, мисс Инна могла бы помочь нам в расследовании. Как будто бы вы упомянули, что у вас похитили какую-то ценную вещь? Имейте в виду, я спрашиваю неофициально, - успокоительно прибавил Мэррил.

- Камень, - подумав немного, отвечала Инна. Она не упоминала про Соллу, сказала только, что произошла ссора, и Томми её выставил за дверь, но теперь не стала спорить с Мэррилом. - Это был рубин. Очень большой.

- На сколько карат?

- Я в этом не понимаю. Вот такой, - Инна согнула пальцы, показывая размер.

Мэррил похмыкал.

- А как выглядела эта напавшая женщина? - спросила Анита.

Инспектор кивнул.

- Высокая. Огненно-рыжие волосы. Очевидцы утверждают даже, что они как будто горели огнем. Вы её знаете? - проницательно осведомился он, переводя взгляд с Инны на Аниту и обратно.

- Это Найра, - безразлично отвечала Инна, оставляя без внимания предостерегающие знаки Аниты.

- Кто она?

- Если я скажу, что это существо с нечеловеческими качествами из другого мира, вы мне поверите? - произнесла Инна с мертвецким спокойствием.

- Ну что ж, я вас понял, - вздохнув, инспектор Мэррил поднялся с кресла. - Желаю вам благополучно долететь домой.

- Спасибо, - поблагодарила Анита. - А что с этим подонком?

- Вы про Томми Хока? Ну, он знать ничего не знает. Мисс Инну он никогда не видел, эту вашу Найру тоже, никакого камня у него не похищали, он, само собой, тоже... Предполагает, что это выходка какой-нибудь из безумных поклонниц и настаивает, чтобы не проводили расследования. Вид у мерзавца бледный.

На это Инна никак не отреагировала - ей не было дела до обстоятельств Томми Хока. Все равно. И к тому же, уже пора было в аэропорт. А потом, весь путь до Камска, до дому, ей даже в голову ни разу не пришло позвонить в золотой колокольчик и поговорить с Антонином. О чем? Все пропало, Инна знала это и без разговоров и не сомневалась, что в Тапатаке тоже обо всем уже известно. Но и это ей было все равно - и когда Анита осторожно попробовала заговорить с ней о Найре, - что, можеть быть, она спасла камень и... - но Инна лишь отстраняюще помотала головой: не хочу, оставим это.

И лишь на третий день по возвращении наркоз ледяного отчаяния отступил, и пришла боль непоправимого горя. Сутки Инна провела в настоящей горячке, с температурой, с бредом, с вызванным Анитой врачом - а потом боль уже обернулась в болезнь, и Инна начала от неё поправляться. Через четыре дня она проснулась среди ночи, ослабевшая телесно, но с неожиданно вернувшейся ясностью и решимостью. Нет, неправильно! Она не может, не должна вот так просто ломаться! Она не та глупенькая мамина дочка, что не так давно приехала в Камск учиться на филолога! И где её бурный характер? И разве не она семь ночей билась с восьмисотлетним проклятием целого народа и победила же! Она маг, ведьма! Да пусть она все та же мамина хрупенькая Инночка, она и тогда не сдастся!..

Инна соскочила с постели и подбежала к окну. Шел снег, тихий, сквозь облака просвечивала луна - самая пора для путешествия. "Я виновата, сказала себе Инна, - но я должна хотя бы рассказать все как было". Она ещё на миг поколебалась - не позвонить ли в колокольчик? - но раздумала, не решилась. Все-таки лучше сперва повидать девочек - Дору, Инессу... Антонин мог бы и сам придти - и ведь не приходит... Ну пусть, она сама! В Тапатаку!

В сорочке, как была - одеться потом, успеется, возьмет платье у Доры Инна привычно выскользнула из окна на снежные ступеньки и побежала по небу. С полдороги она почувствовала, что в этот раз что-то не так - и поняла: она не видела в снегопаде Кинна Гамма, хотя встречала его в каждое свое путешествие. А затем она заметила, что и ступеньки не те. Какие-то темные, будто не снежные. А приблизившись к воротам, Инна обнаружила, что и они переменились. Ворота были не серебряными - вообще не металлическими, какими-то костяными на ощупь и без всякого лунного сияния от них. И - они не отворились.

С похолодевшим сердцем Инна попыталась открыть их снова, но нет. Она постучала. Сильнее. Еще. Она позвала Дору. Она попробовала поговорить с воротами.

Безуспешно.

Тогда Инна прибегла к последнему средству: позвонила в золотой колокольчик. Динь-динь-динь! Уже отбросив стеснительность, она трясла его изо всей силы минут пять. Антонин не отозвался. С опущенной головой, с наморщенным лбом Инна стояла перед запертыми воротами и медленно прозревала горькую правду: Тапатака от неё закрылась. Конец. Она больше не ведьма.

Нет, не совсем так, - поняла Инна подумав еще. Может, и ведьма, но не для Тапатаки. Ей больше не стелили под ноги снежную дорожку. Ее не приветствовал из неба маэстро снегосложения Кинн Гамм. Да и дорожка в небе вела, похоже, совсем к другим воротам. Не Тапатакским.

В один миг Инна перенеслась к себе, и уже там - впервые за эти дни бед и потерь - заплакала, сначала тихонько, а потом всласть.

- Дура же я, дура! Вот дура!.. Так мне и надо, ду... у-у-у!..

Звонок, прозвучавший посреди этих камских страданий, показался Инне чем-то вроде сирены на спящем корабле. "Анита", - подумала она, немного посветлев, и пошла открывать. Но за дверью была... баба Варя.

- Ну конечно, ревет белугой, - проворчала старуха, приветствуя Инну на свой манер, и вошла не спрашивая приглашения. - Заходи, - бросила ворожея кому-то позади, и следом в прихожую шагнул... психотерапевт Темкин.

- Доброй ночи, Инна... - Темкин, очевидно, хотел прибавить и отчество, но не смог вспомнить и запнулся.

Зато Инна вспомнила:

- Здравствуйте, Аркадий Петрович. Проходите, я сейчас... - она шмыгнула носом, - я... - новый всхлип - ...чайник поставлю... - и перестав сдерживаться, она припала к широкой груди бабы Вари и с облегчением разрыдалась в её шубу.

- Ну, ну... Напортачила, ясное дело, дитё неразумное... Ну, пореви... ангел ты наш падший, дурка-дурочка... Что, уже ходила, небось, в свою Тапатаку?

- Ходила-а-а... - вперемежку со всхлипами отвечала Инна.

- Ну и что - не пускают?

- Не-е... не пуска-а-а-ю-у-ут!..

- Ну все, вытри сопли! - распорядилась ворожея. - Выплакалась уже, хватит. Аркаша, сходи-ка на кухоньку, разлей-ка там... на-ка термос-то...

Темкин послушно отбыл на кухню, а баба Варя растолковала:

- Из наших он. Ты думала, это ты ему мозги задурила, а наоборот было.

- Да? - подолом рубашки отирая слезы отозвалась Инна со слабым интересом. - Он что, будет мне реабилитацию делать?

- Рееби... - наморщила лоб в комическом усилии баба Варя. - Слова-то какие выучила... - и она засмеялась - сперва тихонько, а потом и не стесняя себя. - Аркадий! - окликнула она Темкина, звенящего посудой на Инниной кухне. - Тут девушка спрашивает, ты ей рееблитацЕю будешь делать?

- Обязательно, - отозвался Темкин, выходя из кухни с подносом, а на нем стояли кружки с каким-то духовитым питьем. - С реабилитации и начнем. Пейте, Инна, тут травки хорошие, бабы Вари сбор.

Они все пригубили этого баб-Вариного травника, действительно, какого-то необыкновенного вкуса, и когда Инна допила свою кружку, то сразу ощутила перемену настроения - она успокоилась и одновременно внутренне собралась.

- Ну, рассказывай, девушка, чего ты там наворотила, - велела старая гадалка, и Инна повиновалась.

Она начала с приземления в Англии и завершила историю своей попыткой выбраться в Тапатаку час назад - баба Варя и Темкин слушали, почти не перебивая и лишь потом стали спрашивать разные разности. Поскольку Темкин не задавал вопросов об Инниных прошлых путешествиях к Антонину, Инна поняла, что баба Варя ему уже сама все пересказала - с ней Инна видалась ещё до отлета и делилась своими свежими волшебными новостями. Побуждаемая ведуньей и психотерапевтом - хотя, Темкин, надо понимать, и на самом деле был магом, а рекламная маска "ясновидца и экстрасенса" была, выходит, двойной - сразу для легковерных и верующих в науку - итак, побуждаемая старой ведуньей и магом, Инна должна была вспомнить самые разные подробности. И странное дело, память безболезненно возвращала ей все повороты произошедшего, хотя день назад Инне казалось, что она даже мысленно не сможет уже касаться худших событий своей жизни. Но то ли присутствие двоих старших, то ли травки бабы Вари, то ли ещё что, а Инна, перебирая свою историю чуть ли не по часам, почувствовала не только какое-то освобождение, но и открыла для себя кое-что не замеченное и неожиданное.

- Морок, морок, - повздыхала баба Варя на догадки Инны. - Ясное дело, заманили тебя - к этому ястребу, стервятнику твоему. А ты уж обрадовалась везение тебе, как же.

Инна это уже увидела и сама: кому-то, _и_м_, нужен был камень. Зачем? Кому?

- Чужие это, - ворчливо бросила баба Варя. - Не наши. И Тапатаке твоей враги.

Инна и это уже знала внутри себя - более того, она этим же шестым своим ведьмовским чувством различала их - смутно, как бы на расстоянии и одновременно где-то в опасной досягаемости, будто они продолжали незримо витать вокруг - это все очень напоминало те злобные тени, с которыми Инна состязалась в подземелье Кавертона.

- Я тоже полагаю, Инна, что за вами продолжают следить, - подтвердил это Темкин. - И...

- И?

- И это значит, что ещё ничего не закончилось, - эти слова Темкин произнес не так чтобы обнадеживающим тоном. - Во-первых, вы, Инна, все ещё частично пленены. Можно сказать, недоотколдованы. Остаточно заморочены, иными словами. А во-вторых...

- Айнс, цвай... - передразнила гадалка. - В Тапатаку ей надо, Аркадий, скажи по-простому.

- А туда можно? - встрепенулась Инна.

- Как подпрыгнула-то сразу, а? - промолвила баба Варя, обменявшись с Темкиным улыбкой, и вздохнула. - Даже не знаю, девонька. Беда у твоей Тапатаки.

- Из-за меня? - обмерла Инна. - А что там?.. Баба Варя, скажите!

- Ну, сразу из-за тебя... Там же давно нависало, сама ведь рассказывала.

- А что, что же случилось-то?

Баба Вара повела руками и досадливо отвечала:

- Да не знаем мы. Двери туда не стало. Думаешь, это тебя наказали, чтоб ходу одной тебе не было? Вон из народца маленького тоже хотели да вспотели - как ушли, так вернулись. Не попасть.

- Какого маленького народца? Который у короля Джека? Да? допытывалась Инна. - Так вы их знаете!

- Да уж сколько лет, - признала баба Варя своим всегдашним ворчливым тоном - будто сердилась на Инну, что та вынуждает её это открывать. - Ну, не то чтобы им прострел лечить или на балах вместе скакать... Знаем маленько.

- Баба Варя, а что же делать? Как мне... - Инна не договорила и остановилась, решая сама для себя, в чем же теперь её первая нужда.

- Что - как мне?

- Как мне попасть... - Инна снова запнулась, но тотчас твердо произнесла остальное - ...в Тапатаку?

Она не сказала "к Антонину", потому что про себя Инна уже отказалась от всяких _личных_ намерений насчет Антонина, а помочь чудесной стране было то же самое, что её принцу, и при том не означало непременных личных встреч и объяснений.

- М-да, - стеснительно кашлянул Темкин, без слов понявший не высказанное. - Видите ли, Инна, прямо в Тапатаку, скорее всего, ходу нет. Провести вас туда у нас не получится.

- А куда полу...

- В Сумерки тебе идти надо, - прежним сердитым голосом сообщила баба Варя. - Оттуда куда угодно дорогу найти можно. Этого... плакальщика-то помнишь? Вот с ним и попробуй.

- Пла... А, Печальника! - сообразила Инна. - Но как к нему попасть? Я же к нему ходила из Тапатаки только.

- А ты хочешь? Прямо сейчас пойдешь? - пронзительно посмотрела на Инну ворожея, но Инна не моргнув выдержала этот сумасшедший взгляд.

- Да, пойду.

- Гхм, - вмешался Темкин. - Возможно, Инна ещё не совсем готова. Может, отложить на день-два - выспится, соберется с силами? Варвара Зиновьевна?

- Нет! - решительно отказалась Инна. - Ничего, я и так двое суток спала. Сейчас!

Вещая старуха, прищурив правый глаз, оглядела Инну и и кивнула:

- Сейчас. Самое то - вон она в каком порыве. Перебивать не след. Сходи-ка, Аркадий, возьми у меня там из сумки...

Темкин вернулся из прихожей с ещё одним термосом, маленьким на сей раз.

- Это для нас с тобой, - объяснила баба Варя. - Провожу тебя. А Аркадий отсюда присмотрит - мало ли чего.

Затем они проделали кое-какую колдовскую процедуру, описывать которую излишне, и после всех слов, действий и отхлебываний из кружки Инна почувствовала привычную уже для себя перемену - через неуловимую для сознания долю мгновения она стояла вместе с бабой Варей в пустом пространстве, том, где и совершаются обычно путешествия из мира в мир.

На этот раз не было ни снежного неба, ни серебряных ступенек - пустота и пустота, и будь Инна одна, она ни за что не нашла бы дорогу не то что в Тею или Сумеречный мир, а в соседнюю комнату. Но баба Варя находилась рядом - и конечно, не в облике старухи-пенсионерки из соседнего дома. Молодая, пожалуй, не старше Инны, и красивая, как Инесса, Варвара звонко смеялась удивлению Инны - ведь можно ж было заранее догадаться, что не станет ведьма мучить себя земным поношенным телом, а будет какая она есть настоящая.

А потом был полет бок-о-бок через кромешное и приземление. И когда оно произошло, пространство вокруг Инны ощутимо посветлело, хотя очертания вещей, что наполняли его, были смазаны, еле прорисованы - собственно, как это и бывает в сумерках. А уж какие то были Сумерки - Предрассветные или Предзакатные, это уж кому как, смотря по тому, кто к чему стремится и кого на что хватает. А то ведь одни чают быть оттуда к утру, а назад попадают вовсе в глухую ночь, уж таким бы туда лучше и совсем не забредать - но стремление Инны было абсолютным, и её мысли даже на миг не отвлеклись на этакие тонкости. И то сказать - ей-то терять было нечего, позади неё как раз и была эта самая глухая ночь.

- Ну, сама дальше. Тому не миновать! - прозвучало у Инны за спиной напутствие Варвары, и Инна не оглядываясь почувствовала, что её спутница удалилась.

И тогда Сумерки объяли Инну со всех сторон. Она пошла наугад, вперед, полагаясь на одно только свое безоглядное желание выбраться к месту. Очень скоро Инна заметила, что идет по тропинке, а по сторонам её растут деревья - похоже, она попала в лес, - и похоже, тот самый. Да, так - тропинка оказалась правильной и вывела Инну к той самой норе, откуда слышались знакомые сокрушенные вздохи и всхлипы.

- Господин Печальник! - окликнула Инна у входа. - Я к вам, здравствуйте. Можно?

- Бедное дитя... - фигура в белом прошлепала по каменному полу до самого входа, и маг печалей выдвинулся из пещеры навстречу Инне. - Ты пришла... О! Столько горя, бедная девочка...

Рыдая, он обнял её и принялся сочувственно поглаживать по волосам и спине - и теперь это слезливое соболезнование Инниным горестям не показалось ей чрезмерным и издевательским. Она даже ощутила слабую благодарность, но это к делу не относилось, ведь Инна-то навестила его не с тем, чтобы поплакать. Позволив собирателю вселенских печалей вволю поскорбеть, Инна высвободилась и сообщила:

- У меня для вас есть рассказ. Хотите?

- О да, да... - утерев мокрое от слез лицо рукавом своего балахона, спохватился Печальник. - О, как же неловок я со своим сочувствием, как нечуток!.. Да, бедная моя Инна, пройдем ко мне, ведь я вижу - твое сердце разрывается от горестных вестей, облегчи же его, о!.. Проходи же...

Заботливо поддерживая Инну под локоть, маг Сумерек провел её вглубь и, не переставая испускать сочувственные вздохи, усадил на табурет. Сам он на протяжении всего Инниного рассказа сидел вполоборота за столом, весь понурившись и полностью уйдя в горестное сопереживание, и лицо его являло собой прямо-таки зеркало тех невеселых чувств, какими отзывалось его сострадательное сердце на невеселую Иннину повесть.

Потом он заплакал - и плакал до тех пор, пока Инне не стало тошно. За это время Печальник успел отскорбеть о бедной доверчивой дитятке, о загубленной красивой любви, о пропавшей невинности, о новой потере Соллы ("какой злой рок преследует этот чудесный камень!.. ну почему, за что!.."), о злосчастной доле принца Антонина, о навек поврежденной карме несчастного Томми Хока - и проч., проч., проч.

- Вы мне поможете попасть в Тею? - спросила Инна, дождавшись, когда этот водопад стенаний пойдет на убыль.

- О, сердце!.. - последовал новый взрыв рыданий. - Тебе мало полученных ран, ты уже открылось для новых... О, это золотое женское сердце!.. - и в Инне невольно отозвалась её прежняя неприязнь к магу Сумерек.

Впрочем, это нехорошее чувство тотчас отступило, потому что Печальник поднялся-таки из-за стола и проводил Инну все так же под локоть - будто она и идти уже сама не могла от пережитых страданий - и у выхода, сотрясаемый рыданиями, выговорил напутствие:

- Кружным путем, о моя раненная девочка, кружным путем...

- А как это? - Инна отстранилась и теперь пыталась поймать взгляд рыдающего мага. - Куда мне теперь?

- Туда!.. - безвольно махнул рукой Печальник, и ладонь его описала при этом круг, что давало свободу усмотреть это "туда" в любом из возможных направлений - даже вверх или вниз.

- Позволь мне проводить тебя, бедное дитя, - и Печальник проковылял с ней несколько шагов по тропинке, что вела, как показалась Инне, точно в ту сторону, откуда Инна пришла. - Сердцем... - он скорбно вздохнул - ...этим исстрадавшимся сердцем, о многострадальная девочка... - и Печальник стукнул в свою грудь - ...я всегда буду хранить твои печали!.. Я буду рыдать о тебе целый год... О, как я буду рыдать!.. Иди же, бедная Инна, я чувствую, мы вряд ли увидимся вновь...

Инна не хотела, было совсем некстати, но при последнем взгляде на сумеречного мага она испытала какое-то зыбкое омерзение. Она не удержалась:

- Печальник, - вкрадчиво произнесла Инна, - а тебе не противно вот так подбирать чужие чувства, как собаке объедки? Да ещё и тосковать по чужим несчастьям, а то ведь иначе и с голоду помереть можно?

- О! - вздох-всхлип Печальника содержал, почудилось Инне, не так горе или обиду, как скрытое восхищение. - О да, да!.. как это верно подмечено, милая Инна!.. Как это беспросветно скверно!.. Как постыдна судьба моя!.. Как безысходно, как горестно мое положение... Теперь... - проговорил Печальник, сгибаясь в рыданиях, - теперь, когда мне не останется иных вестей, я буду оплакивать свою жалкую, недостойную участь, о горе мне! - и в его голосе уже явственно послышалась благодарность. - Иди же, безвинно оскорбленное дитя, я сделаю тебе за это ещё один подарок... О, как жалок, как непригляден я сам!.. Как унизительно и трагично попечение мое...

И Печальник повернул прочь к своей обители страданий, громко стеная на свежую тему. А Инна - что ещё оставалось - пошла в беспросветных и бескрайних Сумерках по той же тропке, уповая, что выведет

же она хотя бы

куда-нибудь.

- Куда

он нас ведет,

как ты думаешь? - спросил запыхавшийся Туан, меж тем как они с Аглаей со всех ног поспешали за Вайкой по всем этим катакомбам и лестницам куда-то то вверх, то вниз.

- К Юме, конечно! Ты сомневаешься?

- Ну почему, я тоже так думаю, но тебе не кажется знакомым это место?

- О чем ты, Туан? - бросила на ходу Аглая, несколько сердитая, оттого что паж отвлекается на какие-то пустяки.

- Ну, вот тот коридор, из которого мы только что повернули - по-моему, это тот же, что во дворце Антонина. Я узнал там каждую дверь.

- Да? - Аглая задержала шаг. - А! Соня с Юмой это рассказывали! Значит, мы во дворце Северина в старой Тапатаке.

- Я к этому и вел, - хмуро согласился Туан и ничего больше не прибавил. Он не стал пугать Аглаю своими мыслями - а про себя паж уже успел обдумать многое - и то, что Юма, возможно, захвачена Северином - ведь торопится же отчего-то Вайка, и знать, есть причина, - и то, что им бы тоже надо посторожиться, а то и они могут угодить в какую-нибудь западню. Но зверек Юмы не давал им времени красться и таиться, он с поразительной для его маленького тела быстротой летел вперед, и лишь кое-где на поворотах задерживался и поджидал людей, нетерпеливо пощелкивая и призывая не мешкать.

Наконец, они спустились в коридор в дальнем углу дворца, где Туан даже ни разу не бывал, и в этом подземелье Вайка метнулся в какую-то нишу и пропал из виду. Туан и Аглая заметили полоску света на полу, а подойдя ближе, услышали голос Юмы, разговаривающей с кем-то - очевидно, была приоткрыта дверь и туда-то и нырнул Вайка. Не сговариваясь, они подбежали ближе и, заглянув в щель, увидели к собственному изумлению целую-невредимую Юму, занятую чем-то непонятным: вместе с каким-то странным человеком с рогом на лбу она расхаживала от стены к стене, перебирала руками, нагибалась, распутывала на полу что-то не различимое - это выглядело так, будто они вдвоем растягивали какие-то невидимые шнуры или сеть. Вайка насмешливо щелкнул детям из ниши в стене, где неярко горела лампа.

- Ну, наконец-то! Где вы там потерялись? - недовольным голосом приветствовала их Юма, деловито продолжая свое непонятное занятие - как будто она тут назначила Туану с Аглаей встречу, а они опоздали.

- Мы? - переспросил Туан. - Мы потерялись? По-моему, это ты ускакала невесть куда! Даже не предупредила никого!

- Юма, что ты здесь делаешь? - любопытство Аглаи пересилило недавнюю обиду, и она не стала ввязываться в пререкания.

- Помогаю ставить сеть, - отвечала Юма, по-прежнему не отвлекаясь от своего занятия. - Ну, я уже не нужна, да?

- Угу, - промычал старичок, столь же сосредоточенно копошась в чем-то невидимом. - Иди-иди, я справлюсь.

- Пошли скорее! - и Юма побежала к выходу, увлекая за собой своих друзей.

- Юма, объясни же нам!.. - возмущенно загалдели они, следуя за бегущей Юмой по коридору.

- Потом! У нас совсем мало времени, скоро появится Северин! - на ходу отвечала она.

- Куда мы бежим? Что происходит? - так же на бегу допытывалась Аглая.

Юма молча шлепала по ступенькам и, лишь когда они выбежали в коридор неподалеку от Парадной залы, перешла на шаг и пустилась в объяснения:

- Я попалась в паутину. Думала, уже не выбраться. Но Саша меня выручил...

- Погоди, почему Саша? - прервал Туан. - С тобой же был кудесник Тха! - паж Антонина бывал со своим мастером при его встречах и узнал, конечно, того носорогого старика в комнате.

- Ну да, но его послал Саша. То есть, не он сам, а Бог, но это из-за Саши... - последовало совсем невразумительное разъяснение.

- Какой Бог, Юма? Что ты несешь?

- Найрин! Бог из мира Найры! - сердясь отвечала Юма.

- На-айры! - Аглая даже встала на месте от удивления. - Но ведь их же миры в раздоре!

- Я знаю, в этом-то и дело. Тха сказал, что Бог к нему затем и обратился, чтобы с этим покончить.

- Как?

- Не знаю, это не важно. Тха сказал, что вы уже во дворце, и нам надо спешить. Я ждала вас минут двадцать.

- Куда спешить? Домой?

- Нет! - яростно отвергла Юма. - Не сразу! Сначала надо забрать остальные камни!

- Какие камни?

- Соллу!

- Ты её нашла! - закричал Туан.

- Что ты орешь, с минуту на минуту может появиться Северин!

- А где Солла?

- У Зверя, - отвечала Юма, открывая дверь в Парадную залу и рукой приглашая за собой Аглаю с Туаном.

В этот момент по дворцу пронесся какой-то отдаленный звон и, едва уже различимо, чей-то бешеный гневный вскрик.

- Ага, попался! - торжествующе воскликнула Юма и яростно притопнула ногой о пол.

- Кто?

- Паук, - кратко отвечала Юма и пошла в дальний конец залы, где чернело что-то огромное и куда уже протопал шустрыми лапками Юмин Вайка. Постойте пока здесь, - обронила она на ходу.

Туан и Аглая, вставшие близ площадки с троном, только теперь могли разглядеть, что у противоположной стены действительно лежит черной горой какой-то Зверь. Они поняли уже, что это тот самый, Зверь Северина, и теперь не верили своим глазам, наблюдая, как Юма подходит к нему, гладит огромную морду и начинает о чем-то говорить. До них доносились только некоторые слова. Как будто бы, Юма в чем-то горячо убеждала в Зверя - а у того только загадочно мелькали искры в бездонных глазах. Потом Вайка вскарабкался на плечо Юме и принялся щелкать нос к носу с этой угольной горой, а оттуда, как из огромных мехов, неслись только волны прохладного воздуха.

- Ой, Ритти, спасибо!.. - послышалось наконец. - Умница! - и Юма подбежала к Аглае с Туаном.

- Юма... Зверь... тебя... слушается!.. - раздельно, по словам, проговорил обалдевший Туан. - Без ключа!.. Без...

- И ты нам ничего не говорила! - это уже воскликнула Аглая. - Даже Инессе!..

- Я не могла! И он не слушается, мы с ним просто дружим, - возразила Юма. Она вынула из кожаного мешочка два камня, и дети ахнули - это чудо Тапатаки они видели впервые. Юма протянула каждому по рубину, и Аглая с Туаном принялись их разглядывать, оба совершенно зачарованные.

- Теперь самое-самое важное, - заговорила Юма каким-то проникновенным голосом. - Аглая! Туан! Вам надо это сделать обязательно, слышите? Иначе все пропало!

- Что? - дети насилу могли оторваться от любования Соллой. - Что сделать?

- Вы оба должны отдать камни - слышите? - оба, каждый должен свой камень отдать. Туан, ты помнишь, как ты меня потерял на Рыжухе?

- Ну?

- Тебе надо придти на то место, где ты меня снова нашел. Там, недалеко, на камнях лежит раненная Птица. Она большая, и ты её узнаешь. Она больше Зверя, и у неё голова выставляется из-за склона скалы.

- И что?

- Туан! Ты должен отдать ей Соллу!

- Как отдать?!. Ты что, с ума сошла? - Туан даже отодвинулся от Юмы. Это же камень Антонина!

- Да, отдать! - с жаром отчаянья повторила Юма. - Ты должен взять рубин и вложить Птице в клюв. Я не могу этого объяснить, Туан! Так н_а_д_о!

- Да почему?

- Потому что у нас в Тапатаке большая беда! Потому что... - Юма вздохнула и продолжала с какой-то покоряющей убежденностью - ...потому что так велит Солла! Ну, смотрите же! Вот сейчас, если я говорю правильно, пусть камень загорится, трижды! Солла, скажи им!

В замешательстве Туан и Аглая переводили глаза с рубинов на Юму и обратно. Они не то что не верили Юме, они просто ничего не могли понять. И вдруг - оба камня сильно сверкнули.

- Раз... Должно было быть трижды, - проворчал Туан. Он уже поддался а может быть, что-то незримое из волшебного рубина проникло через ладонь ему внутрь.

- Аглая! - Юма крепко-крепко обняла девочку и отступила. - А ты, пожалуйста, ну пожалуйста, отдай камень Чке. Отдай рубин и вынеси её из дома, пусть улетает.

- Что ты говоришь, Юма? - изумилась Аглая. - Ты что, хочешь, чтобы она его склевала? - Юма закивала, соглашаясь. - Да он же не войдет в нее, в такую кроху!

- Войдет! - жарко настаивала Юма. - Я знаю!

- Юма, а почему ты сама не хочешь это сделать? - спросил насупившийся Туан - он уже кое-что заподозрил.

- Я не могу! Ритти велел, чтобы я осталась.

- Ты что, хочешь, чтобы тебя здесь застукал Северин? - едва не закричала Аглая.

- Да конечно же! - яростно отвечала Юма, тоже чуть не крича. - Ну поймите же, с Тапатакой беда, я видела, и Тха говорил, и До.. Я попробую уговорить Северина, может, он прикажет Ритти, и тот что-то сделает!.. Ну ребята, ну скорее же!

- Ты думаешь, получится? - хмуро спросил Туан. - Уговорить Северина? А если ты не...

- А если не получится, тогда ничего не получится! - Юма едва не плакала. - Обещайте, что все сделаете, Туан, Аглая! Ну кого же мне ещё просить!..

- Ну, обещаю, - сказал все ещё хмурый Туан, и Аглая следом за ним повторила - произнесла серьезно, по-взрослому, как она отвечала на просьбы Инессы: - Да, Юма, я все сделаю.

- Только я не уверен, что мы сможем найти дорогу домой, - добавил паж Антонина.

Невероятно, но впервые за все это время Юма засмеялась - тихонько и с облегчением:

- Конечно, не найдете! Солла вас сама доставит на место.

И Юма велела им сжать свои камни обеими ладонями, представить, куда они должны попасть, и просить рубин, чтобы он их перенес. Туан и Аглая стояли зажмурясь, прилежно представляя каждый свое и беззвучно шевеля губами в мысленном обращении к Солле. Они исполняли все, как было сказано, и очень старались - и все равно, оставались, где были.

- У меня ничего не выходит, Юма, - виновато произнес Туан не открывая глаз.

И тут от двери послышался возглас изумленного и рассерженного Северина:

- Дети, что вы здесь делаете! Это снова ты, незваная гостья?

- Ай! - вскрикнула Аглая и разожмурилась вместе с Туаном.

- Зажмурьтесь снова! Скорей! - в отчаянии закричала Юма.

Повинуясь мгновенному озарению, она хлопнула Туана, а следом и Аглаю в спину - той своей _волшебной_ ладошкой, как однажды её саму - Кинн Гамм, когда ей надо было попасть к завтраку в дом Инессы. От неожиданности оба пошатнулись и, снова ойкнув, невольно разлепили глаза, а Северин с немыслимой быстротой пересек зал, он был уже в полушаге от них, и Юма даже не успела заградить ему путь, но это уже не имело значения, потому что в один миг Туан и Аглая исчезли, только взвизг Аглаи звучал ещё в воздухе, а ребят тю-тю, улетели, и Северин с гримасой досады разжал свои кулаки, схватившие пустоту, и грозно повернулся к Юме.

- Ну-ка, объясни, что все это значит! - потребовал хозяин Зверя, надвигаясь на Юму.

Под этим взором, в котором искрилось какое-то ледяное бешенство, Юма непроизвольно попятилась - и продолжала пятиться, пока спиной не уперлась в морду Зверя. Тогда Юма глубоко вздохнула и решила говорить открыто.

- Я пришла забрать Соллу и уговорить тебя помочь Тапатаке, призналась Юма, выискивая в лице Северина признаки его _настоящих_ мыслей.

Северин холодно рассмеялся:

- А с чего ты взяла, что тебе это удастся? Уверен, ты слыхала, как обо мне думают в твоей стране. Я ведь злодей, не правда ли?

- Нет! - решительно отрицала Юма. - Ты не злодей, ты не тот, кем стараешься казаться! Я вижу, я поняла! Ты выпустил меня в тот раз, и ты скрыл это от предателя Мэйтира, и ты тоже любишь Тапатаку, только неправильно!

Северин таращился на Юму в величайшем изумлении.

- Да, ты умеешь удивить, - признал он наконец своим ровным холодным тоном. - Возможно. Возможно, ты и права кое в чем. Откровенно скажу, мне было бы интересно с тобой побеседовать, что значит "неправильно любишь". Но не сейчас, маленькая ясновидица. Я даже не спрашиваю, как ты узнала про камень. Мне некогда. Так что не трать время на пустые уговоры - я не могу отдать Соллу. Передай мой отказ Антонину. Солла ему все равно уже не поможет.

- Я уже её забрала, - отважно призналась кроха в лицо Северину.

- Что-что? - и поперхнувшись холодным смешком, Северин отстранил Юму с дороги и метнулся к своему Зверю. Он шарил рукой внутри его пасти, одним глазом косясь на Юму, и недоверчивое выражение его лица менялось на все более ошеломленное и нехорошее.

- Та-ак! - свирепо протянул обокраденный хозяин дворца, а Юма молча показала ему кожаный кошель, где он хранил рубины, и потрясла его - мол, пожалуйста, смотри, я не обманываю, пусто. - Как ты это сделала?!.

- Я брала их по одному и уносила, - рассказала Юма.

- И ты хочешь сказать, что Зверь тебе отдавал?! - изумление Северина было столь велико, что пересиливало его гнев. - Он - отдавал?

Юма кивнула и уточнила:

- Не сразу. По одному.

Северин повернулся к Зверю и вперился в его огромные глаза взглядом, мечущим ледяные молнии.

- Как это могло быть? Как такое могло произойти? - повторял он, спрашивая не то у Зверя, не то сам у себя.

- Мы подружились, - слегка виновато объяснила Юма.

- Зверь, как ты мог меня предать? - твердил Северин, не слушая. Но тут ему вспомнилось другое, и он снова перевел взгляд на Юму: - Но погоди-ка, как же ты могла их уносить по одному, когда я ещё вчера проверял рубины! На месте были все пять!

- Да, король Докейта мне говорил, - согласилась Юма тем же тихим и немного виноватым голосом - ей было как-то неловко перед Северином, что он так расстраивается и что она знает то, о чем он не знает. - Он приходил ко мне час назад, подбодрить, когда Мэйтир поймал меня в паутину и запер у тебя в подземелье.

Это было то, о чем Юма не стала рассказывать Туану и Аглае - просто затем, что у неё не было времени. А Докейта успокоил Юму и сказал, что скоро её вызволит кудесник Тха и что Вайка уже освободился и ведет к ней Аглаю и Туана. И ещё он сказал, чтобы она поступила с камнями как собиралась и попробовала образумить Северина. Старый король объяснил свое появление тем, что он, так выразился Докейта, отдал Тапатаке не все долги.

- Король Докейта сказал, что он проглядел раздвоение Мэйтира, пересказывала Юма. - А Мэйтир тебя обманывает, Северин. Он заметил, что Солла показывает тебе вместо оставшихся двух камней все пять, и скрыл это от тебя. Он хотел сам их присвоить и нарочно поймал меня в паутинный капкан.

- Я знаю про Мэйтира все, - отмахнулся Северин. - Я распознал его безумие ещё тогда, до всех этих событий, в отличие от всех этих слепцов в Тапатаке. Я сам дурачу его, будто следую его наставлениям.

- Ничего не все! - возразила Юма. - Ты не знаешь, он затеял избавиться от тебя и завладеть Тапатакой и Зверем! Он давно понял, что ты пытаешься его обманывать.

- Да что ты можешь знать, ты, несмышленыш! - прорезались нотки ярости в холодном голосе Северина. - Это не имеет никакого значения, что там замышляет Мэйтир, твоя Тапатака давно обречена, что бы ни затевал старый безумец и как бы ни бился Антонин! Его Тапатака с самого начала была ловушкой Мэйтира, вот так-то, кроха. А мой веселый братец, это уж само собой, угодил туда как мошка в цветок росянки. Ты надеешься на эти красивые стекляшки, а спасение вот! - Северин указал на своего Зверя. - Я давно просмотрел не одну тысячу мировых отражений, и как бы ни преломлялись линии событий, исход один.

- Ну вот же, я ведь говорила, что тебе все небезразлично! - закричала обрадованная Юма с надеждой в голосе.

- Нет, не безразлично, - помолчав, согласился Северин прежним своим прохладным тоном.

- Значит, ты поможешь Тапатаке?

- Помогу. Я спасу её - то, что там есть от настоящей Тапатаки. Когда западня Мэйтира захлопнется и туда ринутся тени, чтобы поживиться душами моего народа, я велю Зверю, и он вернет всех назад. Сюда. А сумасшедшему Мэйтиру достанется пустое царство теней, только и там царствовать ему не придется - Зверь скомкает всю эту разгрызенную скорлупу и выкинет на Дно миров вместе с ним. Но, конечно, Антонину уже не бывать королем - ему такая ноша просто не по плечу. Так что напрасно ты доставляла ему Соллу. И вообще, чем хуже, тем лучше. Я преклоняюсь перед упорством теитян, они превзошли сами себя, но видишь сама, Юма, чем раньше они уступят, тем лучше.

- Поэтому ты травил Ритти на Тапатаку? - тихонько спросила Юма.

- Кого? А, ты так называешь Зверя... Да, поэтому. И не зря - сроки уже близки. Взгляни-ка, - повел своим жезлом Северин.

Стена сбоку от Зверя заблестела, как стеклянная, а потом - будто Юма полетела вдруг над Теей - открылся вид на город. И вид этот был необычен, невероятен, ужасен - из Безбрежного озера катилась огромная волна, цунами выше самой высокой башни в Тее, а вернее, как поняла Юма присмотревшись, волна эта не двигалась, а нависала над чудесным городом, дыбилась, силясь обрушить последнюю преграду перед собой - а её что-то отстраняло, удерживало - и даже издали ощущалось какое-то неимоверное, _последнее_ напряжение, с каким сталкивались здесь сила против силы.

- Эге, - удовлетворенно произнес Северин, оценив положение. - Ну вот, с этой твоей болтовней я едва не проморгал момент. Пора поработать Зверю!

- Что ты хочешь делать? - закричала Юма.

- Нанести завершающий удар, конечно.

- Нет! - она кинулась между ним и Зверем. - Не надо, Северин!

- Я же тебе все объяснил, Юма, - он смотрел куда-то сквозь неё своим ледяным взглядом. - Уйди, девочка, ты заслоняешь мне Зверя. Ты что, не хочешь, чтобы я спас твоих друзей?

Северин уже приготовил свой жезл, тот свой Ключ от Нимрита, которым он повелевал Зверю. Юма бессильно глядела на него сквозь ручьем текущие слезы, отчаявшись переубедить его, он тоже, тоже, как его учитель Мэйтир, был безумен, и тогда - тогда она бросилась к Зверю и стала гладить огромную морду, громко умоляя не слушать Северина.

- Зверь, велю! - прозвучал за её спиной спокойный и непререкаемый голос.

- Нет! Не слушайся его, умненький Ритти!..

- Зверь, поднимись, вздыбься!.. Велю!

- Ритти, нет!.. Нет!

- Ударь вместе с той волной и сломи защиту ложной Тапатаки!..

- Помоги им и прогони эту волну!.. - Юма, сорвав голос, уже не кричала, а шептала, повернув лицо вверх и вправо, туда, где высилось над ней мохнатое угольное ухо. - Пожалуйста, послушай меня, миленький Ритти!

- Чего ты ждешь? - и в ледяном голосе за спиной Юмы послышалось раздражение и испуг, будто что-то треснуло в этом космическом льде. - А ну-ка, девчонка, поди прочь, ты мне мешаешь!

Припавшая к морде Зверя Юма ощутила на своем плече крепкую ладонь Северина и что было сил вцепилась в шерсть Зверя.

- М-м-м... До чего же ты довел себя своим чистоплюйством, Северин! раздался в этот миг насмешливый голос Мэйтира. - Похоже, ты и над Зверем уже потерял власть. Какая-то малявка управляется с ним лучше тебя, и ведь без Ключа, э?

Выпустив плечо Юмы, мятежный принц Тапатаки резко обернулся. Мэйтир ехидненько посмеивался в нескольких шагах.

- Так значит, выкинуть старого умалишенного учителя на Дно миров как смятую скорлупу - это ты задумывал... э-э-э... когда клялся мне в верности и послушании, а, Северин?

- Ты ведь собирался быть там, Мэйтир! - Северин качнул головой в сторону стены, где виднелась Тапатака. - Зачем ты...

- Зачем! - передразнил Мэйтир. - Не зачем, а как - как я выбрался из капкана, это ведь ты хочешь спросить, м-м?

Учитель Северина похихикал и продолжал:

- Просто поражаюсь, неужели ты всерьез надеялся удержать меня в той никудышненькой западне? Тебе удалось меня удивить, уж такой-то глупости я от тебя не ждал. Впрочем, я и правда сперва попался.

- Я не ставил капкана на тебя, Мэйтир, - холодно бросил пришедший в себя Северин.

- Ну, не она же! - ухмыльнулся старый маг. - А знаешь что, я согласен с твоим планом. Пусть все так и будет... э-э-э... брось-ка Зверя на Тапатаку и посмотрим, как тебе удастся _спасти_, что там есть _настоящего_. Представь себе - я не возражаю. Что ты застыл? Разучился управляться с Ключом? Тогда дай его мне.

- Прочь! - отступил Северин.

- Тогда начинай, ну же! А, понимаю... Ты же не можешь обидеть махонькую дитятку... м-да... Ну, так я сам, м-м-м?

- Опомнись, Мэйтир! Это же ребенок!

- Долой, не мешай мне!

В двух шагах позади решалась судьба Юмы, но она не слушала больше пререкания этих двух предателей. Юма снова припала к Ритти и стала просить его помочь Тее и Тапатаке - милой Инессочке, девочкам, Туану, Кинну Гамму, принцу Антонину и всем-всем, она только не загадывала, что именно он должен сделать, потому что сама этого не знала.

А за спиной её вдруг послышались звуки какой-то возни и стычки - и вдруг, вдруг раздался неимоверный грохот, и весь дворец вместе с Юмой, Ритти, этим двумя за спиной тряхнуло так, что все повалились на пол, а ту стеклянную стену с Тапатакой заволокло какими-то серыми полосами. Юма с трудом поднялась на ноги - пол так и ходил ходуном, и в этот миг ей на плечо откуда-то спрыгнул Вайка. "Надо уходить", - прозвучал у неё в ушах его голос. Юма огляделась. В стороне от неё озирался сидя на полу бледный Мэйтир, а пошатывающийся Северин с искаженным лицом пробовал что-то приказать Зверю, вращая в воздухе своим жезлом-ключом - и в сердцах отбросил его.

- Нет, Вайка, мы должны забрать Ритти, - возразила Юма - и позвала Зверя: - Ритти, пойдем!

В громадных глазищах промерцало что-то, и Юма услышала внутри: "Нет. Без него? Иди одна". Юма все поняла - Зверь не хочет оставлять Северина. А меж тем стена с видом на Тапатаку очистилась от серых полос, и зеркало Антонина снова отобразило Тею. Но отображение было иным - за стеклом представал лишь один залов дворца Антонина, а не вся столица с высоты птичьего полета. В этом зале собрался совет - принц Антонин, Инесса, Мэйтир, Дора, генерал Сильва и прочие из круга Антонина. Почему-то собравшиеся не были особенно удручены бедственным положением волшебной страны - напротив, они, похоже, праздновали что-то: стол ломился от напитков и яств, лица всех были оживлены и веселы, а ещё - ещё была какая-то гибельная перемена во всех них и во всем этом кусочке Тапатаки, как будто оттуда было вынуто нечто невидимое и неосязаемое, но отличительно значимое, как зрачок в глазу, без которого и глаз уже не глаз, а что-то слепое.

- Ты опоздал, Северин, - хрипло произнес Мэйтир.

- Молчи, упырь! - зло бросил Северин, потрясенно всматриваясь в картину. - Ты-то что выиграл, безумец?

Ужаснувшаяся Юма промедлила лишь несколько мгновений. Что бы ни стряслось, ей все равно надо было туда, домой, скорей! И она побежала прочь из этого несчастного зала с его несчастными хозяевами. А пол меж тем по-прежнему так и трясся, и грохот раскатывался по

дворцу вновь и

вновь.

Грохот

раздался такой, будто

в соседней комнате кто-то пытался проломить стену, и отвечающий на вопрос англичанки Усихин замер с открытым ртом, а кое-кто из девчонок ойкнул от неожиданности. Все уставились на стену, а нахмурившаяся Нинель Петровна начала по-английски просьбу сходить и посмотреть, что там "happeni...", как вдруг из стены действительно посыпались кирпичи, и вся группа повскакала с мест и с криками кинулась к задней стене. Последовала ещё пара могучих ударов, на пол рухнуло буквально полстены, и в проломе с мечом в руке показался усыпанный штукатуркой и осколками камня... Ингорд.

- Ингорд! - от безумной радости у Инна голова пошла кругом. Ингорд!..

Она уже стояла возле него и бросилась бы ему на грудь, не разделяй их остатки кирпичной кладки.

- Пойдемте, Инна, - рыцарь протянул ей руку, помогая перебраться через брешь. - Надо уйти, пока они не опомнились.

Инна перебралась на ту сторону и быстро поцеловала Ингорда в щеку. Затем они поспешили прочь, и Инна не стала оглядываться - это было незачем, в тот самый миг, когда она перелезла через пролом, она все уже осознала. Голова у неё теперь не кружилась - наоборот, голову ей закружили заморочили - раньше, когда она с какого-то поворота тропинки в Сумерках внезапно оказалась дома, опять в своей квартире. Тогда Инна подумала, что её поиски провалились, и баба Варя успокаивала её, что ничего ещё не потеряно, они попробуют все сызнова, а пока надо жить как раньше и готовиться к новым попыткам. Невероятно, но Инна вновь попалась, поверила во все это, и вот уже два дня - то есть, это так ей казалось - она снова ходила на занятия, как былая прилежная студентка Инна Калугина. И лишь миг назад наваждение рухнуло: она была не на уроке английского и не в Камске все это время она находилась в плену теней, в мире Гункара, да ещё не просто в плену их морока, а в самой настоящей тюрьме - и эту-то стену и пробил её безупречный Ингорд, чтобы вызволить свою даму.

Они спешили прочь от того пролома по какому-то мощеному двору, а в воздухе уже шевелились - сзади, по сторонам, а вскоре уже сверху и спереди проклятые тени, и Ингорд остановился, оценивая ситуацию:

- Куда будет лучше, Инна, как вы полагаете? - рыцарь имел в виду, через какую дверь им лучше исчезнуть.

- Назад, в Сумерки! - и Инна сама взяла его за руку, и сделала вместе с Ингордом всего только шаг, но не вправо, не вперед, даже не вверх, а _туда_, в то волшебное _туда_, в которое легче шагнуть, чем объяснить, как это проделать.

А через неуловимую долю времени они уже стояли на тропинке Сумеречного леса, по которой Инна попала к Печальнику.

- Пока что мы в безопасности, - заключил Ингорд, послушав звуки окружающего их лесного сумрака. - Мне отвести вас домой, Инна?

- Нет. Мне надо быть в Тапатаке.

- Госпожа, я не уверен, что смогу помочь вам в этом, - отвечал Ингорд своим обычным ровным и теплым тоном, и лишь еле различимая горчинка - а может, это была печаль - почудилась Инне в его словах.

- Ингорд, - она смотрела ему прямо в глаза, - тогда произошла ужасная ошибка. Я не разглядела врага. Я прошу вашего прощения, рыцарь Ингорд.

- Нет, это я виноват, - твердо возразил Ингорд. - Я не должен был оставлять вас с ним. Я полагал, вы понимаете, с кем имеете дело. Моя ошибка.

- Вы все знаете?

- Я знаю, что я ваш рыцарь, Инна. И что с вами подло обошлись. А рубин не попал к Антонину. Остальное уже не моя часть.

- Кажется, рубин захватила Найра. Отобрала у... того.

Ингорд покачал головой:

- Северину его она не передавала. Насколько я знаю. Так куда же мне проводить вас?

- В Тапатаку, - неколебимо повторила Инна.

- Я могу только попытаться, но не обещать, Инна, - предостерег Ингорд. - Я туда вернуться _могу_ - с вами все иначе, ваше возвращение - не в Тапатаку.

И более уже не тратя слов, Ингорд направился по тропе, стараясь держаться бок-о-бок с Инной. Когда они в третий раз вернулись на старое место - то, где они первоначально находились, Инна поняла, что Ингорд не упрямится и что дело здесь не в её - так это про себя определила Инна непрощенности Тапатакой. За всем угадывалась чья-то рука - и Инна была в неуверенности, вражеская ли она, потому что ведьмовское чутье подсказывало ей о присутствии каких-то самых разных сил.

- А может, нам пойти в другом направлении?

- То есть, к берлоге Печальника? Что ж... - согласился Ингорд.

Они заплутали и на этот раз и вместо пещеры Печальника попали уже вовсе в какие-то дебри. Но по крайней мере, тут они раньше не проходили и сейчас хотя бы не кружили на месте. И наконец, они вывернули к какой-то развилке - и - Инна по-девчоночьи взвизгнула от радости: на тропинке вальяжно разлегся тигр, умудрившись даже в этих бепросветных сумерках казаться полосатым и рыжим. Он даже как-то неярко светился.

- Бенга! - Инна кинулась к нему бегом.

Тигр, равнодушно зевнув на эти восторги, поднялся с места и уклоняясь от телячьих нежностей потрусил прочь по одной из дорожек.

- За ним, он показывает!

Ингорд молча кивнул, и они прибавили ходу. А Бенга исчез у самой кромки Сумерек, но вывел он их не к рассветной, а к закатной кромке Тапатаки - а если уж называть все своими именами, то вокруг была темнющая ночь. Однако, не беспросветная - не так далеко было зажжено множество огней, образующих даже некую праздничную иллюминацию.

- Не понимаю, - произнес Ингорд, - почему праздник? Когда я уходил... - и он пожал плечами.

- Где мы?

- По-моему, близ дворца Антонина, - определил Ингорд, приглядевшись к освещенным фонарями кусочкам здания.

- Но это же замечательно! - обрадовалась Инна. - В прошлый раз тропинка из Сумерек выводила к старой крепости, сколько бы нам пришлось оттуда идти!

Ингорд неожиданно застыл на месте и к чему-то прислушался.

- Не очень-то замечательно, - спокойно возразил он. - Нас как-то выследили. Похоже, за нами гонятся тени. Скорей!

Они бегом бросились по дорожкам дворцового сада. Уже у самого входа Инна не оглядываясь почувствовала погоню - по какому-то особому не то шороху, не то просто подрагиванию воздуха. Они уже чуть ли не липли к ней, появляясь ниоткуда, эти проклятые тени.

Ингорд одной рукой схватил Инну за талию, приподнял и с ней вместе сделал три невероятных прыжка, доставив её прямиком к двери.

- Это порог, - показал Ингорд на дверь. - Войти они могут только здесь. Я удержу их; идите, Инна.

В долю мгновения в голове Инны промелькнуло десяток мыслей и разных вопросов. Почему Ингорд не хочет позвать на подмогу теитян? Почему он не опасается, что тени последуют за ней через другой вход или окна? Зачем... Но Ингорд, угадав её сомнения, поторопил:

- Не мешкайте, госпожа. Я не знаю, что там за дверью, но мы вышли сюда по нити судьбы. Тени нам хотят помешать, значит, это правильное место.

Ответив - и простившись - кивком, Инна вошла в двери, краем глаза заметив, как одна из теней попыталась проскользнуть за ней следом - и шмякнулась на пол как лопнувший шарик, перехваченная молниеносным выпадом Ингорда.

Внутри дворца, в отличие от веселенького освещения снаружи, было довольно темно. Инна не знала, пользуются ли теитяне электричеством, - вряд ли, конечно, в волшебной-то стране, но с чем-чем, а перебоев со _светом_ она в Тее не замечала. Теперь же Инна пробиралась по коридорам в полумраке и даже не была уверена, в том ли она дворце - и в той ли стране. Тем удивительней было откуда-то возникшее чувство, что она здесь уже когда-то бывала - по крайней мере, она не колебалась, куда ей нужно идти. Уверенно сделав несколько поворотов и миновав множество лестниц и дверей, Инна наконец толкнула _те_.

Она попала на место: в не слишком большой зале располагался за пиршественным столом круг Антонина - его ближние дамы и рыцари, феи и маги. Галдеж стоял совсем не теитянский - да и дух царил заурядной людской попойки, может, и не свинской, но уж и не рыцарско-волшебной: лица всех были красны, голоса громки, глаза блестели как-то нездорово и тускло, речи перебивали одна другую, блюда развалены в беспорядке, вино пролито, кто-то икал...

Откинутые Инной створки двери громко состукали о стены, и её появление заметили. Голоса на миг притихли, а навстречу Инне поднялся, оторвавшись от долгого поцелуя с Инессой, пьяно пошатывающийся Антонин.

- А, наконец-то! - он устремился к ней с бокалом в руке, плеща вином на пол. - А мы-то все ждем... Отпразднуем гибель богов! Штрафную даме!

- Штрафную! - разноголосо подхватил стол.

Вот оно что - поняла Инна. Они, выходят, устроили тут пир во время чумы. Встречают падение Тапатаки с бокалом вина в руке. И это её Антонин, это недосягаемо безупречная Инесса? неукротимый воин Сильва? божественный вершитель снегопада Кинн Гамм? образец вкуса и утонченности страж ворот Дора? Боже, какая мерзость!.. А Ингорд сражается там у входа!.. Инна ощутила позыв всесокрушающего бешенства.

- Итак, плод лозы... - тут Антонин икнул и с изумлением уставился на Инну. Он - _не узнавал ее_(!!!). - Прошу прощения, лунноликая, я что-то не могу припомнить... Каким ветром занесло на наш пир прекрасную незнакомку?

Это послужило последней каплей. Он уже и вспомнить её не может! Дальше произошло то, на что Инна никогда не полагала себя способной. Все досады, слезы, потери, весь невыплеснутый гнев, все неотомщеные обиды - все это собралось в один поток и устремилось наружу в блистательной и несокрушимой ярости.

- Кто я? А вот кто ты, принц Антонин, чтобы в такой час превращаться в пьяного идиота!?. Кто ты, фея Инесса...

И началось. Она швырнула чашу с вином ему в лицо, она дала пощечину Инессе, она пнула в пах подвернувшегося под руку - под ногу - богатыря Датту, она - это она-то, хрупенькая и маленькая! - опрокинула на пол их поганый стол и принялась забрасывать всех блюдами и кубками. Инна гоняла их по залу как стадо поросят - и поразительно, никто из этой орды могучих магов и воинов даже не пытался противиться и защищаться, настолько, очевидно, всех закружила и подавила её ярость. Она исколошматила Антонина, выбила несколько окон, сломала с десяток стульев - и наконец, - наконец, наконец, наконец, что-то сдвинулось, что-то _настоящее_ проникло в этот кошмарный сон, и цвета его неуловимо, но неоспоримо посветлели. В изумленном лице Антонина, обращенном к ней, появилось что-то осмысленное, может, он и не вспомнил её, но стал, кажется, самим собой - Антонином, принцем Тапатаки, а не этим... не пьяной издевкой над ним.

Он дружески взял её под руку и отвел в сторону, не обращая внимания на прочих.

- Я полагаю, настало время для спокойной беседы. Возможно, вам лучше объяснить, что здесь происходит, вы согласны?

- О, я-то согласна! - она перевела дух, чуть подумала и представилась: - Меня зовут Инна.

- Инна, - Антонин помолчал вспоминая. - Мы знакомы?

- О, ещё бы, - и Инна кое-что рассказала о себе. Она уже все поняла. Она вспомнила _уже сказанное_ - и повторила это по возможности точно.

- Так что, принц Антонин, - закончила она, - настоятельно приглашаю вас заглянуть ко мне в Камск. Отказ не принимается, - королевским тоном добавила она и стрельнула глазом ему в лицо.

Антонин отвечал серьезным кивком.

- М-м, - небрежно молвила Инна. - Да, вот ещё что. Разрешаю вам немного у меня пошалить, слегка позвенеть посудой, к примеру. Считайте, что это будет моей проверкой.

- Проверкой на что?

- На Тошку, - кратко отвечала она, злорадно наблюдая, как его лицо принимает озадаченный вид.

- Что-то я ещё хотела сказать... - присовокупила Инна после всего тем же небрежно-светским тоном. - Ах, ну да! про Соллу.

- Соллу?

- Да, Соллу. Я помогу вам вернуть камень. Даже чуть более, чем вернуть, - и Инна загадочно улыбнулась. Ее обещание не было ложным - полная истина открылась ей буквально при этих самых словах. Вот именно, даже чуть больше, чем вернуть: обрести Соллу. Так же, как миг назад Инна обрела самое себя.

Ей оставалось только попрощаться с Ингордом. Когда Инна стала открывать дверь, которой вошла во дворец, то могла сдвинуть створку лишь с усилием. Причина стала ей понятна, едва она выбралась наружу: у дверей, упершись в них спиной, сидел на корточках Ингорд с выставленным перед собой мечом. Глаза его были закрыты, а перед ним была целая гора самых разных существ и чудовищ - сраженные им тени, по смерти обретшие плоть.

Да, это было достойно алой розы - собственно, Инна даже не представляла, _насколько_ достойно: она видела его подвиг, но не могла его вполне оценить, иначе знала бы, что эта битва превосходила все мыслимое, ведь убить тень не в пример труднее, чем обычное существо.

Но дама Ингорда знала другое, что было важней и этого.

- Нет, рыцарь Ингорд, - твердо выговорила всемогущая Инна, а она и была в ту минуту такой, - нет и нет. Возможно, я поторопилась с желтой розой, но не с черной и алой.

Ресницы Ингорда дрогнули.

- Повинуюсь, госпожа, - отвечал Ингорд еле слышно, но тем же своим голосом, спокойным и непоколебимым.

Бедствие Тапатаки началось, когда не минул и час после исчезновения детей. Их пропажу заметили не сразу, да и было не до того: на озере возникла исполинская волна и неотвратимо покатила на город - и конечно, против этой опасности и были брошены все силы волшебства и воинства Тапатаки. Как будто бы удалось отвести угрозу - на мгновение, превращенное в вечность, цунами застыло подобием гигантского стеклянного гребня, во всех своих брызгах и переливах. Главным образом, это было свершением самого Антонина, разящим выпадом королевского Имени-Меча, последнего из сокровищ Тапатаки, а искусство теитян могло растянуть это мгновение на сколько угодно лет или тысячелетий. Но мгновения самой Тапатаки побежали после того с сумасшедшей скоростью, а с бегом времени уходили и сроки жизни обитателей волшебной страны, сказать иначе - их воля и сила.

Вот тогда-то девочки Инессы сообщили о пропаже их Юмы, а с ней Аглаи и Туана, и маги Теи решили было, что дети отправились к Северину просить о помощи. Догонять их было уже поздно, а кроме того - как знать, может быть, детям было возможно то, что не далось лучшим умам и воинам - переубедить Северина. Еще никто не успел обеспокоиться долгим отсутствием Юмы и её спутников, как приключилась новая напасть. Около каждого из жителей Тапатаки стало проступать какое-то серое пятно, и Инесса первая догадалась, что это _тень_. Тени быстро росли, обретали очертания, сходство с тем, к кому они прилепились, хотя оставались пока ещё серы и бесплотны. Но эта угроза уже стала понятна тапатакцам, и была она ещё хуже прежней. Маги Теи быстро поняли, что первая атака была только маневром, чтобы отвлечь их внимание и силы, и воспользовавшись этим, тени вышли на свою настоящую охоту. Опять-таки, не так-то скоро тени овладеть человеком, тем более магом, тем более - существом и воином волшебной страны. Но время Тапатаки бежало стремительно, замедлить его было возможно - но это значило ускорить падение волны, в такую вот двойную западню поймала Тапатаку чья-то злая воля.

Антонин с советом Теи обсуждал положение в одном из залов дворца, когда одна из стен его стала прозрачной или, вернее сказать, зеркальной потому что вид, что появился в этом стекле, повторял картину с другой стороны стекла. Но зеркало это было воистину кривым - каждый из теитян нашел в нем себя, но таким, каким он не был даже в худших из кошмаров: Антонина это зеркало показало каким-то коронованным гулякой, вроде былых феодальчиков Срединного мира, Инесса сделалась его веселой подружкой - ну и, подобно тому с остальными. И все поняли, что это та судьба, что ожидает их при победе теней - и содрогнулись такой гибели. Да уж, это не походило на смерть витязей в бою или шаг мудреца в последнее путешествие!

В эту минуту в зал к Антонину вошло сразу двое чужеземцев - Найра и кудесник Тха: одновременно и через одни двери, но порознь, и Найра метала на кудесника испепеляющие взгляды.

- Ты все видишь сам, Антонин, - опередив кудесника Тха, заговорила Найра и повела рукой в сторону позорной картины. - Не говори, что я не пыталась тебя предостеречь. Но Акамари по-прежнему остается другом Тапатаки и готово помочь ей, если она примет наш союз и возглавит его против мира-города Хло и Великого Средоточия Н'Тхи.

И Найра, состроив улыбку, что она полагала обворожительной, небрежным движением вынула из какой-то коробочки рубин Соллу, положила на ладонь и поводила рукой справа-налево, показывая совету Теи.

- В свою очередь, - улыбаясь не менее любезно произнес кудесник Тха, не ставший пережидать, когда уляжется волнение среди теитян, - в свою очередь, дорогой принц Антонин, Великое Средоточие Н'Тхи хочет сделать тебе дар - причем, я это особо хочу отметить, безо всяких условий. Мир-город Хло не требует от Тапатаки вступления в союз.

И кудесник Тха достал второй рубин, уже оплетенный ажурной золотой сеточкой и подвешенный, чтобы не касаться руками, на таком же шнуре.

- Два из семи, - негромко молвил кто-то из теитян.

- Откуда ты это взял, Дюгонь-Кулан? - спросила разъяренная Найра.

- Я отвечу тебе с удовольствием, которое ты скоро поймешь, - сияя отвечал Тха, - но прежде объясни Антонину, каким образом к _т_е_б_е_ попал рубин, - и Найра закусила губу.

- Откуда же рубин, Найра? - холодно спросила Инесса - и взгляд её словно бы проницал насквозь.

- Я отобрала его у одного прихвостня теней в Срединном мире, - нехотя призналась посланница Акамари - и понимая, что последует новый вопрос, договорила до конца: - Подонок отнял камень у Инны.

- Почему же ты не вернула Соллу той, у кого она была? - спросил непривычно хмурый Антонин.

- Вот именно! - поддержали теитяне.

- Ну, она же все равно передала бы рубин тебе, Антонин, - начала оправдываться Найра, - а у Инны явно теперь сложности с тем, чтобы попасть в Тапатаку, вот и... Знаешь, Антонин, - живо поправилась Найра, - пора признаться, я слукавила - Акамари тоже дарит тебе Соллу в знак дружбы и безо всяких условий! Считай, что я выполняю поручение Инны.

- По-моему, ещё минуту назад ты торговалась, - заметила Инесса, и Найра снова закусила губу. Впрочем, она тотчас собралась.

- А теперь пусть скажет он, где взял камень! - и воительница из Акамари указала на Тха.

- О, это не тайна, - с лучезарной улыбкой отвечал кудесник Тха. Камень мне дал Бог.

- Бог? - Найра так и подскочила. - Ты хочешь сказать...

- Да, именно - Бог твоего мира, грозная Найра. Он тоже разжился камнем в Срединном мире и счел за лучшее отдать его мне. Заметь, что не тебе, Найра.

- Отдал тебе... тебе!.. - вскрикнула Найра раненным голосом, побледнела как мел и закрыла лицо рукой. - Он... отвернулся... от Акамари...

- Он хотел, Найра, - произнес уже без ядовитой любезности и скорее сочувственно кудесник Тха, - чтобы наши страны оставили раздор. Мы готовы, со своей стороны.

- Более чем разумно и своевременно, - произнес мрачный Антонин. - Вот только как нам принять камни после всего, чем их унизили?

- Но это все ж таки Солла, Антонин, - осторожно напомнил Кинн Гамм.

И совет Теи в замешательстве стал обсуждать этот вопрос, меж тем как кудесник Тха и безучастная уже ко всему Найра стоя ожидали их решения - а кудесник Тха размышлял, открыть ли ему ещё теитянам, что он не так давно освобождал Юму из плена во дворце Северина - и решил утаить это, поскольку среди всех присутствовал Мэйтир, и не мог же Тха при нем проговориться об уготованной тому ловушке.

А Мэйтир и сам стал поглядывать на него и вдруг захрипел, схватившись за грудь и указывая на кудесника Тха.

- Что с тобой, Мэйтир? - всполошились все.

- Это Тха... это он... он душит меня своим силком... - прохрипел старейший из теитянских магов, бросая на кудесника ненавидящие взгляды - и Нейа и прочие целительницы кинулись ему помогать.

- Что все это значит, кудесник Тха? - вопросил Антонин.

- Прекратите! - призывал Тха. - Вы же выпустите его! Я сейчас все объясню...

Но сделать это он не успел. Стена-зеркало вдруг тонко, но громко зазвенела, и обернувшись к ней, все с изумлением увидели, как в тот зал постыдного застолья ложной Тапатаки вошла... маг Инна. А дальше они наблюдали весь тот разгром, что произвела Инна, смерчем носясь среди толпы помраченных отражений теятян. Тем временем предоставленный себе Мэйтир упал в обморок, и Тха понял, что враг ускользнул, но был бессилен тому помешать, тем более, что он и сам отвлекся на поразительное зрелище по ту сторону зеркала.

- Надо ей как-то помочь, она же не понимает, куда попала! волновалась Дора, сострадая усилиям Инны, из теитян она была с ней особенно дружна.

- Как нам её вытащить оттуда? - пробормотал Антонин. - Мэйтир!..

Мэйтир был без сознания. А торжествующая Инесса, понявшая главное, повернулась к Найре и сказала:

- А как тебе это, Найра? Выходит, не так-то уж безнадежно и неизменяемо предопределение наших теней! По-моему, этого ты нам не предсказывала!

И все же, все понимали, что порыв Инны все-таки бессилен что-либо изменить - это требовалось сделать по _э_т_у_ сторону зловещего зеркала. Что же и как сделать, не знал никто, - как не знал и того, что произойдет в разгар этого зазеркального переполоха.

А случилось то, что в залу влетела птичка, вот та Юмина Чка, подкормленная рубином и отпущенная на волю Аглаей пять минут назад. И эта невеличка подлетела к ладони Найры, все ещё сжимающей рубин и склюнула его, издав неожиданно громкий, не по своей величине, клик. Оторвавшись от зеркала, ошеломленные теитяне следили, как Чка кружит вокруг кудесника Тха, а тот пытается закрыть от неё рубин и отмахивается рукой, но Чка, как-то молниеносно раздавшись в размерах, нависла над кудесником в виде сказочной птицы Рух, склюнула рубин вместе с цепью - Тха едва успел отодвинуть руку от жадного клюва, а затем столь же мгновенно птица пропала из виду.

Послышался треск - это внезапная трещина прорезала все зеркало, и изображение в нем изменилось: там Инна о чем-то беседовала с Антонином, но вникнуть в эту новую картину никто не успел, потому что раздался громкий-прегромкий грохот, а следом странный и тоже очень громкий клик. Теитянам не понадобилось выбегать наружу и смотреть, что случилось. В один миг небо над ними словно раскрылось, и никакой потолок или крыша не могли бы того заслонить. В этом разверстом небе появилась огромная-преогромная птица - птица-смертник, миг назад получившая из рук Туана последний рубин. Птица эта на глазах у всех низринулась вниз с кликом, что не передаваем словом и не весь вбираем слухом, потому что птица-смертник кричит так лишь однажды, когда отдает свою смерть - нипочему, ни за что, а лишь согласно своей природе и предназначению.

Торопясь из дворца на воздух, дамы и рыцари уже знали, что морок сгинул, и могли предугадывать, что они увидят. Не было ни волны на Безбрежном озере, ни двойников-теней - Тея и Тапатака представали в своей нерушимой красоте и силе. Одного только не мог предполагать Антонин - кто и с чем поднимется к нему по ступеням у входа во дворец.

А это была Инна. Она протягивала королю Антонину Соллу, возрожденный и осветленный камень, воплощенный смех чудесной страны. Да и кто ещё мог это сделать, как не она, Инна, новая фея камня и - чудеснейшим из волшебных супружеств - королева Тапатаки?

(Из Новой хроники Тапатаки)

14. ВЕСТОЧКА НА ДОМ.

САША ПЕСКОВ.

- Мало по семьдесят-то, - нудно бубнил не то Копытов, не то Хомутов, недовольный ценой, что устанавливала ему Галя. Он был одним из её торговых партнеров, не из крупных, но постоянных, и конечно, фамилию его она должна была помнить - и помнила. Но нудный Хомутов - или Копытов - так изводил её своим унылым копеечным торгом при деловых встречах, что коммерческая хватка Гали на нем производила сбой: Галя хоть и не давала Копытову потачки в вопросах финансов, зато постоянно забывала нудную фамилию бесцветного человека. Друг-психолог Темкин объяснил ей, что так отыгрывается её психика на счет неприятного раздражителя - впрочем, Галя знала это и без Темкина.

Вот и теперь - Хомутов её просто достал, а сегодня это было особенно не ко времени: у Гали впереди было полно встреч, а ещё надо было заехать посмотреть квартиру Бори Векслера, она обещала его жене. Квартира была на самом деле не Векслера, а как раз Ирины, той после похорон срочно требовались деньги, и Галя обещала сразу заплатить, если решит брать. Недвижимость, собственно, в бизнес Гали не входила, но если уж в руки плывет за бесценок квартира в центре, то какой бы она была коммерсант, чтобы упускать случай.

Муж, впрочем, относился к Галиной коммерции с иронией - он-то ворочал густыми нефтяными деньгами и на свой недельный доход мог купить весь её бизнес. Но Галя была деловита и энергична, Галя не любила ни от кого зависеть, Галя была практична и расчетлива - а по отзывам за глаза, попросту прижимиста. Поэтому она принимала все, что выделял на семейные нужды муж, охотно пользовалась всеми его даяниями и дарениями, включая всякие краткие поездки на Майорку и в Дубаи, а хозяйство все же вела без домработницы, успевая варить-стирать-убирать сама - и при этом ещё твердой рукой вела бизнес на свой _личный карман_. Конечно, так просто это никому не дастся, и Гале это тоже давалось не просто так - у неё была одна тайна: Галя знала, кто она такая _на самом деле_.

Галя уже не помнила, когда она впервые об этом догадалась, - теперь ей казалось, что свое тайное имя она знала всегда. И это было отчасти верно, оно сопутствовало Гале как её невидимый талисман и оберег, отвращая несчастья и привлекая удачу. Но подлинное могущество она ощутила все же, когда стала знать свое право явно - ведь ей как Великой матери и полагалось в изобилии иметь все самое съедобное, сытное, вкусное, сочное, смачное, полезное, драгоценное, красивое, плодородное и плодоносящее, на то она и Великая мать. И когда у Гали возникали какие-то нужды или затруднения, не обязательно даже денежные, она просто вспоминала свое настоящее имя - и достаточно было этого счастливого напоминания, чтобы все уладилось и обратилось к её вящей пользе.

Вот и теперь - она произнесла про себя свое великое имя, даже не произнесла, а вызвала внутри себя само счастье этого тайного знания - и зануда Хомутов (Копытов) сразу поддался:

- Ну, давай хоть по восемьдесят. Нельзя меньше-то, Галина Викторовна!

Галя посмотрела на Копытова-Хомутова и поняла, что надо что-то уступить. Боже, ну откуда только такие берутся - ни размаха, ни азарта, ни чувства будущего - одно плюшкинское крохоборство, бизнесмен называется!

- Хорошо, по семьдесят четыре. Все! - прекратила она движение Хомутовского языка, готового продолжить торг, и тот тоже понял, что больше ему не выгорит.

- Ну, пусть по семдесят четыре, но только Галина Викторовна, товар чтобы на неделе забрали, а то...

- Все-все, некогда, - остановила его Галя и поднялась с кресла. Ухожу.

Она наказала секретарше, что, кому и как говорить в её отсутствие, и вышла на улицу вместе с Копытовым. На миг у неё мелькнула мысль заставить его подбросить её до места и обратно, чтобы не гонять по весенней каше свой джип - экономия, а как же - у Великой матери все идет в дело, все прибирается, до крошечки, до пылиночки - но больно уж обрыд ей этот Хомутов, и Галя поехала сама.

В подъезде, когда она поднималась в лифте, Галя вдруг почувствовала слабое покалывание в одном секретном уголочке её священного тела, и слегка удивилась: это был один из её вещих знаков, и вот именно этот означал, что её будут пытаться накормить тем, чем всегда кормят Великую мать - и Галя почти никогда не отказывалась от этой пищи, на то она и Великая мать, чтобы в изобилии принимать подношения и такого рода - муж, опять же, и на это смотрел снисходительно - а как он ещё мог смотреть, допущенный к ежедневному счастью пребывать рядом с Ней Самой. Но теперь Галя ничего такого не предполагала, она была одна, даже в лифте никого не было, а от квартиры Ирка дала ей ключ - откуда же мужчина?

Но мужчина был, не можно лгать Великой матери, и знак сработал и на сей раз: открыв дверь и пройдя в прихожую, Галя нос к носу столкнулась с каким-то лохматым парнем, выскочившим на шум с озадаченным видом из кухни, где что-то булькало - видимо, чайник.

- Вы что, живете здесь? - спросила Галя, мгновенно оценив все: на самовольно проникшего бомжа или грабителя парень не походил интеллигентен, скорее всего, даже не пьющ - очевидно, кто-то из приятелей Бориса.

- А вы кто? Как вы сюда...

- Ирина послала меня посмотреть квартиру, - Галя показала ключи. Хочет продать её после смерти Бори.

- А, понял, - парень покивал. - Я её снимал раньше у Векслера. Собственно, как снимал - платил за свет-газ да за квартиру, - объяснил он ненужное, как это водится меж людьми.

- Понятно. Что, я могу теперь пройти? - и не давая лохматому времени опомниться, она повернулась к нему спиной и стала сбрасывать шубу квартиранту оставалось только поспешно подхватить её - и вот, он уже размещал её на вешалке, а Галя улыбалась про себя: ага, как она его запрягла - с пол-оборота, теперь все, он уже вовлечен в священно(-ей-)служение - коготок увяз - всей птичке пропасть, а птичка-то ещё и не догадывается, лохматенькая!

Пройдя внутрь, Галя обнаружила, что комната более или менее чиста и прибрана - разумеется, на мужской манер - и записала в пользу лохматенького лишнее очко: он, по-видимому, жил очень собрано. На столе, однако, лежали в рабочем беспорядке бумаги - отложенные, скорее всего, ради приготовления чая - ну, а их перечерканность и томики поэтов на подоконнике объяснили и какого рода писанием занят пишущий. Тем временем квартирант, заскочивший на кухню выключить чайник, уже подоспел к столу, спешно собирая со стола перечерканные листки - очевидно, из скрытности или стеснительности не желая показывать _свое настоящее_. Но было поздно - Галя уже все поняла.

Не то чтобы она его тут, на свету, лучше разглядела или обстановка и эти бумаги на столе ей так уж много рассказали. Нет, главным было другое заискрившееся в ней счастливое знание, экспресс-справка, выданная сопутствующими послушными ангелами и духами: о событии, о сбывании - о нем, лохматеньком. Само собой, это был писатель или, скорее, даже именно поэт, и само собой, далеко не первый встреченный Галей. Само собой, артистов, литераторов и прочей художественной братии к ней хаживало немало - и иные без обиняков предлагали их усыновить (принять под опеку) ради их бурного темперамента, неухоженной гениальности и прочих мужских достоинств. И конечно же, были в числе Галиных знакомцев - а как же, при нефтяном-то муже - люди по-настоящему одаренные, на европейскую ногу прославленные и знающиеся с ней на равных, а не как с меценатшей, которую-куда-деваться-приходится-же-терпеть. Но сейчас было другое, неожиданное - то, рядом с чем не играло уже роли, какие он там пишет стихи - да хорошие, наверное, вон какой пламень в умных глазах, хотя это все пока так, до своих главных книг - но даже и не в них дело, пусть он и одной не осилит - здесь _не это_.

Этот парень был из _н_и_х_ - Галя ещё не знала, что у него там именно, такое же ли, к примеру, знание о себе настоящем, как у нее, или тут что-то другое, совсем другое. Похоже, птичка все же залетная, издалека, извысока Галя чувствовала в нем что-то Векслеровское, заоблачное - а это было единственное, перед чем она благоговела, потому что не могла уразуметь. Ну ведь как же это возможно - не искать сытного, сдобного, сочного, вкусного, - всего того, что произрождает к силе деток своих Великая мать! А Векслер и иже с ним улыбчиво отклоняли дары её - и не оскорбительно, не ругательно, не по заморенности или озлобленности, а этак кротко и _с_в_ы_ш_е_, и в этом умудрялись почерпать больше силы, чем в её сдобненьком, вкусненьком, сытненьком - и Гале оставалось только изумленно преклониться перед таким чудом. Вот и этот - на содержание такого, конечно, не взять - впрочем, это хотя бы экономней, расчетливо отметила про себя Галя, но уж остальное от неё не убудет. И подведя молниеносный баланс, она принялась за дело.

- Извините, вас как зовут?

- Саша.

- Галя, - и рука была протянута так высоко, что Саше оставалось только поцеловать. - Саша, вы меня чаем не напоите, а то я с утра...

А дальше все было быстро и легко. Даже разговоров понадобилось не слишком много, и естественно, все было безо всяких там выказываний ножек и грудок, прикосновений невзначай и сдержанных томных вздохов. Просто на середине какого-то своего стихотворения Саша остановился, а счастливое искрение внутри Гали усилилось до сплошного сияния, само собой перелилось вовне и, как волна прибоя, подвинуло лохматого Сашу к ней, близко, губы к губам - а дальше это же сияние растворило в себе их обоих.

И конечно, он оказался, каким полагается быть настоящему, из _тех_ нежным и мужественным вместе, и все вообще было лучше, чем можно было загадывать. И уж только потом, после всего, когда пришла пора слов, она попробовала разузнать о нем вот то, тайное, но Саша был упрямей, чем она думала, и не раскрыл этого.

- Ничего, успеется, - вслух произносила Галя, меж тем как Саша, уклоняясь от её любопытных вопросов, целовал ей руки и грудь.

- Что успеется?

- Выпытать твои волшебненькие секреты, конечно, - смеясь отвечала Галя. - Думаешь, ты один такой загадочный и все про других замечаешь? Я тоже волшебное существо. Знаешь, кто?

И поманив его пальчиком, Галя прошептала ему на ухо свое великое имя.

- Да ты что? - удивился Саша. - А я-то думаю, что же тут такое... "знакомое" - не договорил он, потому что тогда бы пришлось рассказать про свой великий поход, когда он видел её у края Последнего моря, а делать это сейчас ему как-то не хотелось.

- Угу! А по-твоему, почему ты так просто мне отдался - р-раз, и мой! Ты ведь женщин сторонишься, правда ведь?

- Н-ну, не то чтобы, н-но...

- Ничего, ничего, - говорила Галя не слушая его, - теперь ты у меня начнешь новую жизнь. Хватит тебе прятаться в свою ракушку. Мы все твои книжки издадим, компьютер тебе хороший подыщем, женим тебя...

- На ком? На тебе, что ли? - посмотрел он на неё иронически, ужасно напомнив тем Галиного мужа - ох, уж эти мужики! все одинаковые, - ну ничегошеньки ведь не понимают!

- Ну вот еще, на мне, - она засмеялась. - Буду я с мужем разводиться для этого! Нет, мы тебе подберем хоро...

- Так ты замужем! - он так и отпрянул от нее, огорошенный весь. - Но как же...

- Да, да! - с восхищением говорила Галя, любуясь его целомудренным замешательством. - Тебе и положено быть таким - нравственным, чистым, возвышенным... Какой ты у меня ангел!

И крепко поцеловав ангела Сашу, Галя стала одеваться. Она и так пропустила не одну важную встречу и даже не созвонилась насчет этого. Сделав наконец эти звонки, она дала себя поласкать чуть-чуть на прощание, велела ему быть дома вечером и вышла - а Саша с растерянно-счастливым лицом стоял в открытых дверях, пока её не увез лифт.

"Ну нет, я им его не отдам", - счастливо размышляла Галя выходя из подъезда. Каким таким _им_, она и сама не знала - наверное, всяким неведомым врагам и покусителям на чужое. Но уж что не отдаст, в этом она была уверена всем своим сердцем Великой - и конечно, не могла и подумать, что и небожителей судьбы иной раз пользуют просто потому, что те подвернулись под руку - ну, некому больше пробубнить "Кушать подано" или сбросить пару хвоинок с хорошей елки.

А Саша после ухода Гали слонялся из угла в угол, желая как-то оценить произошедшее и не имея решительно никаких мыслей на сей счет. Внезапно у него в голове загорелась забавная картинка - его новая знакомая, почему-то со старомодной почтальонской сумкой на боку и ещё с какой-то бумажкой в руке - не то телеграммой, не то конвертом. Что это _знак_, Саша сообразил, лишь вдоволь похмыкав и посмеявшись. А вот значение его он понял позже, когда заметил в прихожей на полу газету "Из рук в руки" - она, скорее всего, выпала из Галиной сумочки, потому что не с луны же ей было выпадать. Саша вспомнил, что он и сам давал в эту газету объявление - в раздел "Разное", насчет художника - дурацкая идея, конечно, а вдруг. Решив проверить, поместили ли уже его объяву, Саша развернул газету и нашел нужную страницу. Объявление уже напечатали. И не только его. Рядом, ниже, было другое: "Саша, у меня недостающая часть истории про Юму и Тапатаку. Жду вас начиная со среды в семь вечера на углу Кампроса у "Яблочка". Инна.". Телефона отчего-то не было, а день был среда. Вот почему вопреки воле Ее Самой и своему обязательству Саша Песков не был вечером дома - он был на углу Кампроса у "Яблочка" (правда, Гале он оставил записку).

А там, когда он озирался на перекрестке на плывущие мимо женские лица, из подъехавшей иномарки выбралась высокая красивая девушка и сама окликнула Сашу:

- Мужчина, вы здесь не по объявлению? Вы Саша?

- Да. А вы Инна?

- Нет, я Анита. Я её подруга, - и Анита сделала приглашающий жест. Садитесь, я все расскажу дорогой.

Пока она выруливала с обочины в нужный ряд, Саша Песков разглядел девушку получше и кое-что вспомнил.

- А знаете, я вас встречал раньше.

- Да, - согласилась Анита, - на выставке фантастов. Вы нас чуть с ног не сбили в дверях.

- А, это... - Саша улыбнулся. - Я там надеялся художника найти нужного. Тапатакского, - и он глянул в ей в лицо - поймет ли Анита.

Теперь засмеялась Анита.

- Не там искали. Вы и есть тот художник. Только рисовать ничего не надо. Понимаете, все

дело в рассеянности

Мэйтира...

Вот

именно, рассеянность Мэйтира

не единственно, но во многом она-то и явилась причиной всех потрясений Тапатаки времен Антонина. Когда Мэйтир ей обзавелся, то эта рассеянность поначалу казалась всего лишь простительной слабостью или даже намеренной причудой старого мага, хотя один из былых королей указывал Мэйтиру, что он в этом вопросе непозволительно легкомыслен. А маг не может быть легкомыслен - и Мэйтиру надо было или избавиться от своего недуга, или уж уходить в последнее путешествие.

С последним Мэйтир не торопился, а вот путешествий _обычных_ он долго не оставлял и заглядывал в самые разные миры, мирки и мирочки, не будучи в силах насытить свою ученую любознательность. В одном из таких он потерял свою тень - вернее, забыл её там по рассеянности.

А вот тень не забыла Мэйтира и, беспризорная, долго-долго скиталась по закоулкам миров и пространств в поисках своего хозяина, пока не попала в один из миров, который воистину был царством теней. Там её приютили, напитали, обучили разным хитростям и премудростям - и помогли продолжить свой поиск, вооружив новым замыслом и связав одним страшным обязательством. Собственно, перерожденная тень уже не находила это обязательство ужасным она должна была заместить живого, "исходного" Мэйтира - поначалу незаметно привязаться к нему вновь, потом обосноваться внутри и так же исподволь захватить его сознание, волю и наконец все его телесное существо - ну, а позже этот перевернутый Мэйтир должен был помочь теням захватить и всю Тапатаку.

В этой хронике излишне расписывать, как, когда и почему обитатели Тапатаки научились обходиться без тени - тени в её волшебном, магическом смысле, это давняя история, и она занесена в столь же давние хроники, а в разных магических пособиях и наставлениях в подробностях изложено, каким образом магу надлежит познать и во что обратить свою тень. Сказать кратко, маг преодолевает так называемое _разделение_ - и примерно это же проделала в свое время вся волшебная страна - и в том, в отличие от того, что толковала Антонину Найра, не было для Тапатаки ни малейшей опасности, особенно в пору, когда короли были при всех своих четырех волшебных регалиях. Ну, а Мэйтир был так стар, что потерял ту свою тень во времена ещё более отдаленные - впрочем, и мир-то тот был особенный, странный, и тень Мэйтиру он, можно сказать, навязал - а потом сам же и придержал её, не сразу пустив вдогонку.

Дальнейшее было причудливым сочетанием самых разных обстоятельств, разнородных сил, злых и добрых воль, дьявольских замыслов и небесного промысла - находок, влекущих горестные потери, и потерь, переходящих в бесценные обретения. Тень, как это и следует из предыдущих событий, разыскала Мэйтира и покорила его под свою руку - хотя и не совсем так, как предполагалось. Мэйтир не стал сознательным пособником теневой сатанинской игры, этого-таки проделать с ним не получилось - но тень сумела поселиться внутри и знать все мысли и использовать все знания древнего мага, а кроме того - она до такой степени им напиталась, что умела теперь отделяться и действовать сама - не как простая "бесплотная" тень, а как полноценный двойник Мэйтира, - итак, на старости лет опытнейший из магов Теи впал в _раздвоение_, что только усилило его рассеянность и чрезвычайно истощило его силу мага.

Не нужно объяснять, что Мэйтир-тень действовал не спеша и все подготовил с величайшей осмотрительностью и основательностью, включая появление в купели двоих принцев, из которых Северин был попросту подкидышем Мэйтира, хотя - хотя как ведь на то посмотреть - а можно посмотреть и так, что таков был непростой дар Тапатаке от короля Докейты, потому что вся история, нелишне повторить, это сплетение сил самых противоходных и разноликих. Ведь как-никак, страна прошла великое обновление, а когда же это давалось безболезненно и безвозмездно. Так или иначе, воспитание Мэйтиром принца Северина принесло свои плоды - при этом, Мэйтиру вовсе не было нужно, чтобы тот становился королем вместо Антонина или сознательно воплощал его замысел. Достаточно было, что он вызвал смуту, расколол и ослабил Тапатаку - к вящей легкости её последующего захвата, ну, а самому Северину Мэйтир, конечно, внушал несколько другое - мечту о верховенстве и короне Тапатаки.

Однако и Северин оказался не столь прост и послушен - он разгадал тайну Мэйтира с его раздвоением, он разглядел угрозу и в общем раскусил замысел теней - что сообразил не выдавать Мэйтиру, ни темному, ни светлому. Но и яд наставника-тени сделал свое дело - жажда первенства захватила Северина, он хотел доказать - кому? кому? - что он никакой не подкидыш, а настоящий наследник чудесной короны. И кроме того, Северин обманулся в своих вычислениях, потому что они действительно утверждали, что спасения для Тапатаки при любом раскладе событий _нет_, и открывать положение дел при этом становилось бессмысленным - смысл имело лишь то, что спасителем Теи и Тапатаки мог быть только он, Северин.

Тогда Северин, конечно, не мог знать, что вычисляет будущее _прошлой_ Тапатаки. В его расчетах не было ни забавной девчушки Юмы, нарушительницы всяческих взрослых установлений (даже сделанных милой Инессочкой), ни её пронырливого зверька Вайки, равно как и не было в этих построениях странной ведьмы из Срединного мира Инны с её странным знанием-незнанием волшебных тайн или лохматого искусника Саши, который упорно не брался рисовать Тапатаку, чем, в конечном итоге, помог ей куда больше, нежели бы своей бескрылой мазней. И наконец, вне всех расчетов оказался полет над Тапатакой птицы-смертника, своим кликом отменившей начертание судеб и исполнение приговоров. И то сказать, кто бы мог все предположить заранее? Сам прорицатель Кинн Гамм различал для Тапатаки только некоторую надежду и лишь смутно догадывался, с чем и кем она связана - и вот почему он горячо отстаивал на совете Теи, чтобы Юме позволили на свой страх и риск ошибиться - или же спасти Тапатаку. "Ну кто, кто кроме детей мог бы отважиться скормить Соллу неизвестно какому чудищу?" - смеялась потом Инесса, и все соглашались, что воля провидения вложила все в детские руки, а взрослые, конечно, действовали бы по правилам - и погубили бы все.

Впрочем, неверно полагать, будто все произошедшее - это заслуга одних лишь непослушных детей или влюбленной ведьмы Инны или даже их вместе. Каждый из тапатакцев был безупречен в этой общей битве, и если описать то, что делали для Тапатаки сам принц Антонин или хранитель границ Дора, или генерал Сильва, или любой из рыцарей Теи, то получилась бы совсем другая книга, а вернее, множество книг, каждая со своими героями и свершениями но конечно, все это невозможно вместить в одну летопись, так что лучше отослать желающих знать больше к хронике Доры или хронике Сильвы и прочим записям такого рода.

Можно упомянуть только, что рассеянность Мэйтира и в этом сыграла свою шутку - и даже не сказать, над кем она подшутила больше. Он, как это и подозревали иные из теитян, перепутал художника как живописца и художника как искусника, артиста. На самом деле Тапатаке годился любой художник, не обязательно именно рисовальщик - подошел бы и музыкант, даруй ему Юма звучание и голоса Тапатаки, - ну, а коль скоро она отыскала Сашу Пескова, то ему как литератору надлежало просто написать книгу о происходящем. Получилось же так, что это блуждание в трех соснах, над которым зубоскалили Мэйтир-тень и Северин, обратилось к пользе Тапатаки, ведь и Саша Песков кое в чем помог Юме - например, с её Чкой, да и Вайка... но это сейчас разбирать незачем, - в общем, хорошо смеется тот, кто смеется по-доброму.

А уж коли зашла речь о делах и жителях Срединного мира, то нелишне будет сказать, что так-таки сохранились многие тайны - например, загадкой по сию пору остается акварелька с видом Теи, - вот та, в квартире Векслера - и похоже, загадку эту не разрешить, ведь единственный, кто что-то об этом знал, ушел туда, где уже не задать вопросов. Не будет в этой хронике также слов и о книге Саши Пескова - написана ли она в конце концов, издана ли, пользуется ли спросом - какая разница, разве что Юма что-то о том знает, но её уже никто не спрашивает об её встречах с искусником Сашей, это дело двоих. И пусть будет умолчано здесь, встречают ли иногда озадаченные прохожие отпечатки тигриных лап на снегу Камска, если кому интересно это и прочее - например, как там Анита, друг Саши Пескова Алик, того ли Бога нашел Лев Валентиныч и так далее, так уж пусть тот отправляется в Срединный мир, в Камск, изучает следы на местности и нам все расскажет. Это все дела Алитайи, а наша хроника о делах Тапатаки - правда, урок в том, что не такие уж они сугубо тапатакские, а отзываются, выходит, в самых невероятных закоулках самых невероятных пространств - впрочем, верно и обратное.

Что же до обстоятельств собственно Тапатаки, то достойно внимания одно изменение в королевском дворце: совет Теи более не собирается в той самой палате, где они обсуждали все в гибельные дни. Это не значит, что помещение стало запретным, напротив - вход туда вечно открыт и свободен для всякого. Антонин нет-нет да заглядывает туда, а ещё Юма и маги Теи. Все они видят одно и то же - на той зеркальной стене - а она навечно осталась зеркальной, стала как бы окошком в старую Тапатаку - нет, там не зрелище той вот ложной, _теневой_ Тапатаки с её чумным пиром: за стеклом стены вид Тронного зала старого дворца. В этом пустом зале сидит на троне угрюмый человек, а напротив него у стены лежит огромный угольно-черный Зверь. Они смотрят в глаза друг другу и молчат. Но время от времени раздается тихий вопрошающий голос. "Почему? Почему ты предал меня, Зверь?" - повторяет неизменно одно и то же угрюмый человек - а Зверь - единственный, кто остался ему верен знай тихо дышит положив морду на огромные лапы и загадочно смотрит куда-то в пустоту - там, за ненужным троном, где восседает

Северин, брата короля

Антонина.

(из Новой хроники Тапатаки)

1999-2001, окончено 16 марта 2001