Я видел, наконец, войну лицом к лицу.

Не скажу, чтобы я был под пулями и в линии огня, но грохот орудий и свист, или, лучше сказать, пение пуль — современные пули не свищут, а поют — слышалось около меня совсем близко, и боевая картина была передо мной как на ладони.

Вы спросите, конечно, меня, какое я вынес впечатление?

Впечатление так сильно и так разнообразно, что в конце концов получается как бы отсутствие всякого впечатления.

Так цветные лучи солнечного спектра при быстром вращении дают впечатление белого цвета, т. е. отсутствия всякого цвета.

Представьте себе движение массы людей, смешанное, нестройное, но при всём том, видимо, руководимое с обеих сторон по точному, заранее обдуманному плану.

Это скорее чувствуется, чем наблюдается.

Гром артиллерийских снарядов, беспрерывные оглушительные взрывы и непрерывное пение металлических соловьёв — пуль.

Там и сям падают люди, иные приподнимаются, иные уже не встают, это тяжелораненые или убитые.

Всё это видно только в бинокль тогда, когда падает сразу несколько человек, стоящих рядом, а сколько одиночных падений.

Вот несут раненых на перевязочный пункт.

На руках двух казаков лежит умирающий офицер. Он тяжело ранен в грудь навылет.

При каждом вздохе на его рубашке образуется большое, всё расплывающееся пятно.

— Пить, пить! — стонет он.

Кто-то подносит к его застывшим губам фляжку.

Это тяжелораненый зауряд-хорунжий Макаров.

Его не донесли живого на перевязочный пункт.

Он умер дорогой.

— Добрый был человек… Из нашего брата, простых казаков, любил нас, да и мы его… — говорят казаки.

Это произошло в славном деле доблестного генерала Мищенко между деревнями Кусандзы и Мугуи.

Тело Макарова, по распоряжению генерала Мищенко, привезено в Дашичао, где и похоронено с воинскими почестями…

Он лежит тут, вблизи поля брани, где нашёл свою славную смерть, завёрнутый в окровавленную простыню, в дощатом гробу.

Таковы должны быть похороны истинного героя.

Их величие в их простоте!

Видел я и работу сестёр милосердия и петербургских общин Георгиевской и Евгениевской под градом японских пуль и снарядов.

Не было ни страха, ни даже следа малейшей робости на лицах, одухотворённых исполнением великого христианского долга, этих доблестных русских женщин и девушек.

Вот с застывшим выражением глубокой печали на челе, бесстрашно и бесстрастно распоряжается сестра Хвастунова, только что потерявшая любимого мужа, павшего славной смертью героя в битве под Вафангоу, вот сестра Тучкова, жена ротного полкового командира, достойная спутница жизни воина, вот и другие, мужественные, пренебрегающие опасностью, готовые на смерть для великого дела помощи раненым.

Зрелище это производит поразительное впечатление.

Тут мало удивления, мало поклонения!

Тут хочется молиться перед этим воплощением милосердия на земле.

А в общем, всё это только ужасно!

Ужасны картины боя, когда о них вспоминаешь после того, как грохот орудий, свист пуль и стоны раненых останутся далеко за тобою.

Ужасны картины полей битв, когда смолкнут орудия смерти, когда подбирают раненых и на окровавленных носилках несут в санитарный поезд.

С 13 июня близ Долинского перевала идёт упорный бой, наши позиции заняты были двумя полками пехоты с артиллерией.

Японские колонны показались ранним утром, пехота, по их обыкновению, впереди, не вступает в атаку, а старается улизнуть, завлекая противника под огонь.

Началось дело.

Загрохотали орудия, запели и зашипели пули, и весь этот «шум войны» гулко стал отдаваться по ущельям гор.

В 9 часов утра неприятельский отряд, силою в один батальон, перешёл в наступление от Стоходзы к нашей передовой позиции у Вадзяпудзы.

К полудню показалась ещё пехота японцев с горной артиллерией.

Отстреливаясь, наши войска отошли на Долинский перевал.

14 июня с утра превосходными силами японцы атаковали наш отряд на Долинском перевале, который, задержав наступление и выяснив силу противника, отошёл по направлению к Синючену.

Туда же вечером 15 июня выехал из Дашичао командующий маньчжурской армией А. Н. Куропаткин.

Тут, по северной дороге, говорят и будет главный театр наших военных действий.

На южной дороге от Сюяна до Гайчжоу и на востоке в местности Сорганчоу в 25 верстах на северо-запад от Фынхуанчена происходят постоянные стычки с переменным успехом для обеих сторон.

В перестрелках мы потеряли ранеными капитана Янчуковского, поручиков Оглоблева и Серпуховитинова и врача «Красного Креста» Рышкова (я ошибочно назвал его в одной из корреспонденций Лешковым).

Капитан Янчуковский, доктор Рышков и три нижних чина остались в руках японцев.

13 июня японцы возобновили наступление по главной Ляоянской дороге и на Модулинский перевал.

Третий день, как начались дожди — и иные говорят, что это начало периодических, другие находят, что для периодических слишком рано.

Выпадающие дожди объясняются усиленной пальбой из орудий.

Война таким образом родит не только героев и поэтов, но и дождь, не в смысле водянистой поэзии, а в смысле настоящего ливня.

Грязь образовалась невылазная.

Говорят, что это большой плюс для нас, так как японцам невозможно будет по размокшим дорогам действовать со своими осадными орудиями, составляющими их главную силу.

В заключение, маленький курьёз на печальном фоне, рисующий ту поспешность, с которой всё делается на войне.

В Дашичао надо было похоронить трёх умерших солдатиков, священника не было, три гроба понесли солдатики на руках. Гробы тяжёлые, из толстых деревянных досок.

Вырыли ямы, опустили один гроб, который был всё же тяжелее других.

Это навело солдатиков на мысль вскрыть два остальных гроба.

Они оказались пустыми.

А третий гроб уже был закопан.

Как быть?

Понесли два пустые гроба назад.

Оказалось, что второпях позабыли положить в гроба двух покойников.

Солдаты говорят, что это произошло потому, что покойники не были отпеты.

— Одного похоронить Бог попустил, а двух других не дозволил…

И действительно, на другой день прибыл священник, и солдатики были похоронены после отпевания.