Великолепное впечатление выносится из поездок на передовые позиции в наступившие после нескольких дней ливня ясные дни.

Днём очень жарко, но вечера прохладны и положительно великолепны.

Но и ляоянская невыносимая жара умеряется, когда вы выедете за город и углубитесь в «сопки».

Так называются по-маньчжурски горы, хотя они далеко не представляют из себя действительных сопок, т. е. потухших вулканов.

Их вершины теперь действительно часто дымятся, но это, как я уже писал, дым сигналов, подаваемых японцам услужливыми китайцами.

Среди гор прелестные долины, то и дело пересекаемые светлыми как кристалл речками, видимо ручейками и лишь от дождей сделавшимися полноводными.

Воздух чистый и свежий.

Едешь лёгкой рысцой и, увлекаясь окружающими тебя картинами природы, положительно забываешь, что на сопке или при повороте может пред тобой вырасти хунхуз или японец и пустить в тебя пулю.

Но, заподозрит читатель в преувеличении, разве японцы так близко от Ляояна?

На это я могу ответить категорически:

Да, близко, их разъезды встречаются верстах в двадцати от города.

Но не об этом речь.

Я только хотел этим сказать, что для штатских путников такой сюрприз, как встреча с японцем или хунхузом, в этих местах возможна.

Отряд генерала графа Келлера расположен в 50–60 верстах от Ляояна на восток.

Далее идут передовые позиции, находящиеся всего в двух верстах от позиций японских.

В бинокль ясно видно, как движутся их маленькие и тоненькие фигурки, иные, придерживая свои шашки или сабли, видимо офицеры — перебегают из фанзы в фанзу.

Японцы расположились в китайской деревне и растянулись по сопкам.

Наши тоже имеют позицию на горах.

Спустился мрак — здесь темнеет быстро, довольно рано и как-то сразу.

Зажглись на биваках костры.

И вдруг послышалось стройное пение.

Огромный колоссальный хор пел сперва «Святый Боже», затем: «Спаси Господи, люди Твоя» и потом «Отче наш».

Это солдаты пели молитвы перед сном.

Соседние горы гулким эхом повторяли это пение, и оно как бы широкой волной охватывало неизмеримое пространство, достигая, конечно, до ушей японцев.

— Какое, — думаю я, — впечатление производит оно на них?..

— Никакого! — быть может, скажут мне.

Я не поверю этому.

Слишком сильно, слишком торжественно это пение сотен грудей, чтобы не подчинить себе всякого, кто имеет уши, чтобы слышать.

Я был буквально растроган, и слёзы как-то сами собою брызнули из моих глаз.

Кульминационный пункт нервного раздражения.

Но была картина ранним утром, которая уже окончательно потрясла меня.

Два полка шли на передовые позиции.

Перед отходом служили молебен и кропили святою водою.

И вот во время этого-то молебна вдруг из тысячей грудей понеслось пение: «Спаси, Господи, люди Твоя!», и все головы обнажились, точно фуражки с двух полков были сорваны ветром.

Держа ружья наклонёнными к левой руке, солдаты молились.

А эхо гор вторило этой молитве, и она, казалось, неслась в вышину, к небу.

И несомненно донеслась, и солдаты с ружьями на плечах стройными рядами двинулись в поход, освещённые лучами яркого солнца, игравшими на остриях штыков.

— С Богом, братцы! — невольно вырвалось у каждого, наблюдавшего эту поразительную по своему величию картину.

В отряде генерала графа Келлера ещё свежо впечатление дела 21 мая под Хаяном.

Это было молодецкое дело.

Тёмною ночью отряд в четыре тысячи человек под начальством подполковников Лечицкого и Горского тихо пошёл на передовой отряд противника.

Его заметили и открыли по нем огонь, но наши солдатики продолжали идти под выстрелами и наконец молча без криков «ура» — так было приказано — бросились в штыки.

Две роты японцев были уничтожены, до двухсот японцев взяты в плен, лишь незначительная часть, считаемая единицами, спаслась бегством под покровом ночи.

Но в увлечении боя наши двигались всё вперёд и вперёд, и к рассвету очутились перед целой дивизией неприятеля.

Пришлось отходить, но отходить лощиной, под убийственным огнём с гор.

Несмотря на такое, более чем критическое положение, наши батальоны отошли в порядке, имея, сравнительно с их положением, незначительные потери.

Многие довольно серьёзно раненые остались в строю.

Так один офицер, получивший две пулевых раны в левую кисть руки, навылет, сам перевязал себе рану и не только остался при своей части, но и после окончания дела не пожелал идти на перевязку, что обыкновенно сопряжено всё же с некоторым служебным отличием.

— Стоит ли из-за царапины! — говорил он и говорил без всякого признака рисовки.

Его скромность, скромность героя, не позволяет мне назвать его фамилию.

Я дал ему в этом слово.

По мнению графа Келлера, бой под Хаяном имел огромное значение для выяснения способа борьбы с противников.

По предположению генерала в первых числах июля должно произойти решительное сражение.

Высказывается мнение, которое имеет не мало сторонников, что наши передовые, как южные, так и восточные отряды, имеют дело не с армией Куроки и Оку, которые сосредоточены у Фынхуанчена и Порт-Артура, а с территориальной армией — армии же генерала Нотсу вовсе не существует, и он сам утонул.

Последнее известие здесь циркулирует уж давно.

Как подтверждение этого мнения указывается на то, что японская армия, особенно состоящая против восточного отряда, вооружена совершенно иначе, чем главные армии японцев; вынимаемые у наших раненых пули оказываются не в никелевой, а медной оправе и большего калибра, нежели пули винтовок.

Раны от них очень болезненны и больших размеров.

Кроме того, как говорят, констатировано несколько случаев стрельбы пулями с обрезанными конусами.

Такие пули, как известно, разрываются, и раны от них в большинстве случаем смертельны.

У убитых и раненых в карманах находят пилюли красного цвета.

Иные уверяют, что это средство от дизентерии, свирепствующей в японских войсках, а иные, что это род «допинга».

Интересно бы было произвести анализ этих пилюль.

В Лаояне в бараках «Красного креста» лежит раненый пленный японский офицер.

Я пробовал его интервьюировать с помощью переводчика, но он упорно ничего не отвечал на мои вопросы и только любезно улыбался.

По сообщению его соседей, он вообще говорит мало и лишь раз высказал своё желание побывать в Москве и в Петербурге.

В отряде генерала Мищенко захвачена японская повозка с тюками прокламаций, напечатанных по-русски в Токио и обращённых к нашим солдатам.

В них японцы убеждают солдат сдаваться в плен и даже переходить на их сторону, обещая за это великие и богатые милости.

Как наивность!

Жаль даже, что эти вздорные бумажонки не попали в руки нашим солдатикам — они сумели бы употребить их на «цигарки» и на… другие надобности.