Еду пока со всеми удобствами и полным комфортом в отдельном купе сибирского поезда, проехали Моршанск, вечером будем в Пензе.

Со мной в одном поезде едут десять офицеров одесской железной стрелковой бригады во главе с полковником Леш и подполковником Томашевичем.

Они отправляются, по собственному желанию, вследствие вызова для пополнения убыли офицеров в 11 и 12 восточносибирских стрелковых полках, так геройски ведших себя при сражения на Тюренченских высотах.

Теперь офицеры этой бригады едут заместить выбывших из строя и павших славною смертью на поле брани своих товарищей.

Все они явятся моими попутчиками до самого Ляояна, так как отправляются в распоряжение командующего маньчжурской армией.

Полковник Леш и подполковник Томашевич не первый раз уже едут на Дальний Восток — оба они участвовали при усмирении беспорядков в Китае в 1900 году, а последний был на Шипке в русско-турецкую кампанию.

Собираемся в салон-вагон, и разговор, конечно, идёт только о войне.

Никаких других интересов!

Читаются и перечитываются газеты, захваченные из Москвы и Петербурга.

— Ужели у нас не будет свежих газет, — слышится возглас.

— Мы уезжаем от газет, они нас не догонят…

— Однако местные, например в Пензе…

— Местные, конечно…

— Всё-таки прочтём телеграммы…

И в этом уж некоторое облегчение.

Обсуждается горячо бой при Цзинчжоу.

По мнению моих военных собеседников занятие японцами цзинчжоуских укреплений, которые мы им отдали, и которые стоили им вероятно в четверо или в пятеро более жертв, нежели это ими опубликовано, не представляет никакого значения в ходе осады Порт-Артура.

— Это передовые укрепления, временные, несомненно очень сильные, что доказывается множеством жертв, которыми они куплены, но за ними есть ещё несколько таких же укреплений, для взятии которых потребуется столько же, если не более жертв, прежде нежели японцы очутятся под стенами Порт-Артура, против его фортов, многие из которых вроде Электрической батареи, Золотой горы, Орлиной горы, Тигрового хвоста представляют из себя ограждённые крепости, совершенно неприступные. Для успешного штурма Порт-Артура надо положить сотню тысяч людей. Но допустим невозможное, что японцы ворвутся в Порт-Артур — ведь орудия на батареях могут быть повергнуты внутрь крепости, и тогда японцы очутятся под нашими выстрелами, как мухи в полоскательной чашке.

— Значит Порт-Артур взять нельзя?

— Нет крепости, которую нельзя было бы взять, при отчаянной храбрости войска и при колоссальной жертве людьми, но Порт-Артур построен по последнему слову фортификационной науки и в этом смысле действительно может быть назван неприступным. Это подтвердил такой военный авторитет, как генерал Куропаткин, который осматривал его ещё задолго до войны и в честь которого назван один из построенных там люнетов.

По поводу телеграммы из Парижа о том, что будто бы граф Келлер с большим количеством войска идёт на выручку Порт-Артура, мои собеседники выразили сильное сомнение в верности этого известия.

— Порт-Артур может выдержать осаду в течение целого года.

Разговор перешёл на хунхузов и образ действия китайцев.

— Несомненно, — сказал полковник Леш, — что среди так называемых хунхузов есть китайские солдаты, которые действуют с разрешения начальства… Это старая песня, ведь этот генерал Ма был помощником генерала Шу, с которым мы дрались в 1900 году. Он умер в плену в Иркутске. Ведь когда мы прибыли тогда в Китай, все эти так называемые «боксёры» или «большие кулаки» разбежались, и нам пришлось иметь дело с китайскими регулярными войсками, которые именовались «мятежными». Так мы и писали, а между тем, находили в захваченных обозах «императорские манифесты», в которых «сын неба» объявлял войну всем европейцам. Таков китайский мятеж «по императорскому манифесту». Эта же история, видимо, повторяется и теперь с якобы хунхузами.

Утром 18 мая, переехали величественный мост, через не менее величественную Волгу в Саратовской губернии.

У моста караул, состоящий из роты местного полка, с офицером во главе.

На Волге у моста целая флотилия лодок с солдатами, — они осматривают приближающиеся к мосту баржи и пароходы и пропускают их под мост только после тщательного осмотра.

Такие же, но не столь многочисленные караулы с унтер-офицерами во главе стоят и дальше у каждого, даже маленького мостика.

Построены для этого караульные домики и разбиты палатки.

Едем дальше по Самарской и Уфимской губернии, местность гористая, пустынная, кое-где попадаются татарские селения с мечетями, татары толкутся на станциях в белых поярковых шляпах.

Они осматривают наш поезд и всех нас, широко улыбаясь.

Татарские деревни очень неказисты, но попадающиеся изредка по пути русские посёлки ещё хуже: развалившиеся мазанки, полуприкрытые крышами из прогнившей соломы.

То и дело обгоняем воинские поезда.

Вид у солдат бодрый, здоровый, попадаются бородачи в летах — это запасные.

Слышится весёлый говор, смех, вызванный удачно сказанным метким словом, или прибауткою, вот разносится по степи, эхом откликаясь в горах, бравая русская, или специально солдатская песня.

С какою-то особою силою укрепляется в душе вера в мощь русского народа, сыны которого с таким, не только спокойным, но прямо радостным настроением идут помериться силами с врагами своего отечества, положить, если нужно, за последнее свои головы.

В этой естественной удали русского солдата, нет ни малейшей рисовки, это простое обычное настроение людей, не знающих страха и презирающих опасность, а это настроение — залог победы.

— Наш солдат — золотой солдат! — сказал мне подполковник Томашевский, о котором я уже упоминал. — Надо только уметь с ним обращаться… Его надо беречь, так как сам себя он не бережёт…

Трогательная сцена разыгралась при остановке в Пензе, где мы настигли первый воинский поезд.

Полковника Леш радостно приветствовал один из запасных нижних чинов, призванных на действительную службу.

Он был, как оказалось, фельдфебелем в роте, когда полковник Леш был штабс-капитаном.

Их полк стоял в Закаспийской области.

Полковник Леш тоже сразу узнал своего бывшего фельдфебеля и сердечно поздоровался с ним.

Солдатика искренно порадовала эта память начальства.

— Значит опять послужим…

— Рад стараться, ваше высокородие!

Полковник дал своему бывшему фельдфебелю два рубля.

— Напрасно беспокоитесь, ваше высокородие, не затем я подошёл… — отказывался солдатик.

— Знаю, знаю, а дают — так бери.

— Слушаю-с, ваше высокородие…

И солдатик опустил рубли в карман шинели.

Что-то тёплое, сердечное сказалось в этой сцене, в этих отношениях солдата к офицеру.

Не могу не привести маленькой беседы с одним из моих спутников-офицеров, касавшейся так сказать литературной, если можно так выразиться, стороны войны.

Для многих штатских людей это будет новостью.

Мой собеседник во время китайского похода 1900 года был полковым адъютантом.

— Мне пришлось тоже много писать… — сказал мне он.

— Писать? — удивился я. — На войне? Во время похода?

— Да именно! Ведь на обязанности полкового адъютанта лежит вести «Журнал военных действий», где записывают все переходы полка, переправы, действия полка во время сражений, причём в журнал же заносятся кроки пройденных местностей… Работа тяжёлая, кропотливая и ответственная…

— Для чего же служит этот «журнал»?

— Прежде всего для истории полка, как материал, затем для соображений начальствующих лиц, по поводу наград, а в общем все журналы представляют из себя драгоценный материал для истории той или другой войны.

Это, действительно, материал драгоценный!