Аббат Вальдгема тяжело Вздохнул, смущенный вестью, Что саксов вождь – король Гарольд — При Гастингсе пал с честью. И двух монахов послал аббат, — Их Асгот и Айльрик звали, — Чтоб тотчас на Гастингс шли они И прах короля отыскали. Монахи пустились печально в путь, Печально домой воротились: «Отец преподобный, постыла нам жизнь Со счастием мы простились. Из саксов лучший пал в бою, И Бенкерт смеется, негодный; Отребье норманнское делит страну, В раба обратился свободный. И стали лордами у нас Норманны – вшивые воры. Я видел, портной из Байе гарцевал, Надев злаченые шпоры. О, горе нам и тем святым, Что в небе наша опора! Пускай трепещут и они, И им не уйти от позора. Теперь открылось нам, зачем В ночи комета большая По небу мчалась на красной метле, Кровавым светом сияя. То, что пророчила звезда, В сражении мы узнали. Где ты велел, где были мы И прах короля искали. И долго там бродили мы, Жестоким горем томимы, И все надежды оставили нас, И короля не нашли мы». Асгот и Айльрик окончили речь. Аббат сжал руки, рыдая, Потом задумался глубоко И молвил им, вздыхая: «У Гринфильда скалу Певцов Лес окружил, синея; Там в ветхой хижине живет Эдит Лебяжья Шея. Лебяжьей Шеей звалась она За то, что клонила шею Всегда, как лебедь; король Гарольд За то пленился ею. Ее он любил, лелеял, ласкал, Потом забыл, покинул. И время шло; шестнадцатый год Теперь тому уже минул. Отправьтесь, братья, к женщине той, Пускай идет она с вами Назад, на Гастингс, – женский взор Найдет короля меж телами. Затем в обратный пускайтесь путь. Мы прах в аббатстве скроем, — За душу Гарольда помолимся все И с честью тело зароем». И в полночь хижина в лесу Предстала пред их глазами. «Эдит Лебяжья Шея, встань И тотчас следуй за нами. Норманнский герцог победил, Рабами стали бритты, На поле гастингском лежит Король Гарольд убитый. Ступай на Гастингс, найди его, — Исполни наше дело, — Его в аббатство мы снесем, Аббат похоронит тело».

И молча поднялась Эдит, И молча пошла за ними. Неистовый ветер ночной играл Ее волосами седыми. Сквозь чащу леса, по мху болот Ступала ногами босыми. И Гастингса меловой утес Наутро встал перед ними. Растаял в утренних лучах Покров тумана белый, И с мерзким карканьем воронье Над бранным полем взлетело. Там, на поле, тела бойцов Кровавую землю устлали, А рядом с ними, в крови и пыли, Убитые кони лежали. Эдит Лебяжья Шея в кровь Ступала босой ногою, И взгляды пристальных глаз ее Летели острой стрелою. И долго бродила среди бойцов Эдит Лебяжья Шея, И, отгоняя воронье, Монахи брели за нею. Так целый день бродили они, И вечер приближался, Как вдруг в вечерней тишине Ужасный крик раздался. Эдит Лебяжья Шея нашла Того, кого искала. Склонясь, без слов и без слез она К лицу его припала. Она целовала бледный лоб, Уста с запекшейся кровью, К раскрытым ранам на груди Склонялася с любовью. К трем милым рубцам на плече его Она прикоснулась губами, — Любовною памятью были они, Прошедшей страсти следами. Монахи носилки сплели из ветвей, Тихонько шепча молитвы, И прочь понесли своего короля С ужасного поля битвы. Они к Вальдгему его несли. Спускалась ночь, чернея. И шла за гробом своей любви Эдит Лебяжья Шея. Молитвы о мертвых пела она, И жутко разносились Зловещие звуки в глухой ночи; Монахи тихо молились.

Через лес широкий, зеленью одетый, Всадник без оглядки, бешено несется; Громко в рог трубит он, громко распевает И с веселым взором весело смеется. Он закован в панцирь, крепкий, как железо, Но железа крепче дух его свободный. То Ричард, что в свете прозван Львиным Сердцем, Рыцарь знаменитый, воин благородный. «Здравствуй! – восклицают все деревья, – здравствуй, Ты, пришедший снова к своему народу! Рады мы душевно, что сумел ты ловко Из темниц австрийских выйти на свободу!» Весело Ричарду на просторе вольном; Радостью и мощью гордо блещут взоры. Вдруг он вспомнил запах крепостей австрийских И коню-красавцу дал скорее шпоры.

Графиня Ютта на легком челне Ночью по Рейну плывет при луне. Служанка гребет, госпожа говорит: «Ты видишь семь трупов? Страшен их вид! Семь трупов за нами Плывут над волнами… Плывут мертвецы так печально! То рыцари были в расцвете лет, И каждый принес любовный обет, Склонясь мне на грудь. А чтоб клятву скрепить, Велела я всех семерых утопить, И в Рейне суровом Под ночи покровом Плывут мертвецы так печально!» Графиня смеется, служанка гребет. Злой хохот несется над лоном вод. По пояс все трупы встают над водой. Как будто клянутся ей клятой святой И смотрят с укором Стеклянным взором… Плывут мертвецы так печально!

Блеклый розан, пыльный локон, Кончик банта голубого, Позабытые записки, Грезы сердца молодого — В пламя яркое камина Я бросаю без участья, И трещат в огне остатки Неудач моих и счастья. Лживо-ветреные клятвы Улетают струйкой дыма, И божок любви лукавый Улыбается незримо. И гляжу в мечтах о прошлом Я на пламя… Догорайте, Золотые искры тихо… Доброй ночи вам… прощайте!

Каждый вечер в ту аллею, Где фонтан сребристый плещет, Дочь прекрасная султана На прогулку выходила. Каждый вечер ждал в аллее, Где фонтан сребристый плещет, Юный раб и становился С каждым днем бледней, бледнее. Раз княжна к нему подходит С повелительною речью: «Знать хочу твое я имя, И твой род, твою отчизну!» И ответил раб: «А имя — Магомет, отчизна – Йемен, Род мой – Азры, тот, в котором Кто полюбит – умирает!»