Ветер проникает сквозь яркие длинные пальто, парки и стеганые куртки, пестрящие на улицах Пекина. За два дня температура упала на десять градусов – и вот она, зима. Деревья сбрасывают листву, которая кружит повсюду, укрывая все до последнего закоулка, пробираясь в общественные здания, офисы и жилые дома. Тротуары местами покрываются льдом – в том числе из-за довольно противной привычки некоторых людей справлять нужду где попало, и искоренить это, похоже, не под силу даже правительству. Не забывайте также глядеть в оба, чтобы не угодить в помои, выплеснутые из ресторанчиков, мимо которых вы пробираетесь по узким тротуарам.

Одним благословен колючий холод: он сдувает прочь плотные волны копоти и смога, которые иначе душили бы город, как душит ненужное пуховое одеяло в жаркую летнюю ночь.

 

Глава 1

Страсть к брендовым вещам

После долгого дня, полного встреч и телефонных разговоров, я надеюсь найти убежище в кофейне и перевести дух. Но не тут-то было: три женщины двадцати с чем-то лет хотят попрактиковаться в английском. Все они уже замужем, у одной дома дочка, за которой присматривает бабушка. Все работают, и все, словно младенцев, прижимают к себе свои дизайнерские сумки.

Беседа начинается с обычной для Китая серии вопросов. Кто вы? Чем занимаетесь? Откуда родом? Почему живете в Китае? Сколько лет вашим детям? После обмена любезностями светский разговор заканчивается и все переходят к теме куда более интересной. К деньгам.

Чего у китайцев никогда не было много, так это денег – по крайней мере, до самого недавнего времени. Хотя их изобрели именно в Китае пару-тройку тысяч лет назад, подавляющее большинство населения никогда по-настоящему не знало, каково это – иметь денег больше, чем необходимо для выживания. В последнее время все изменилось. Более 300 миллионов китайцев сегодня можно отнести к среднему классу, и это число растет по мере того, как набирает силы китайская разновидность капитализма. Мои собеседницы как раз и представляют нарождающийся средний класс. Жаждущие брендов и располагающие некоторым количеством денег, они делают покупки при любой возможности – тщательно продумывая траты, но иногда позволяя себе расточительство.

У Ли классическая сумка «Prada», у Сьюзен – последняя модель «Moschino», а у Лилли – «Gucci» прошлого сезона.

– Мой муж думает, что я сумасшедшая, – говорит Сьюзен, когда я замечаю, что сумки, должно быть, очень дорогие. Мировые бренды не снижают цены в Китае; во многих случаях налоги и «цена, основанная на ценности» приводят к тому, что эти «обязательные» вещи обходятся гораздо дороже, чем в других странах.

– Я бы никогда не смогла этого себе позволить, если бы не отказалась от других вещей, – говорит Ли.

– От каких, например?

– Например, от еды!

Ситуация проясняется по мере того, как девушки рассказывают, на какие сознательные лишения они идут, чтобы купить эти престижные вещи. Понятие «лица» хорошо известно в Китае – оно основано на уважении и признании, которые люди проявляют по отношению друг к другу. В обществе, где потребление и материальные блага становятся основными движущими силами, можно в значительной степени обеспечить себе «лицо» с помощью качественных и дорогих вещей. Обладание ими демонстрирует (или, что важнее, подразумевает) высокое положение и богатство. Все эти атрибуты рассматриваются как необходимые для того, чтобы поднять ваши статус и престиж в глазах окружающих на новый уровень. Однако никогда прежде я не видел, чтобы тенденция проявлялась так ярко, как в случае этих девушек. Выяснилось, впрочем, что они вовсе не одиноки и что очень многие буквально обходятся без еды, чтобы накопить суммы, достаточные для покупки определенных вещей – таких, которые в полной мере позволят им продемонстрировать «лицо» семье, друзьям и коллегам.

– Сумка или туфли из последней коллекции – это очень важно, – перечисляет Лилли. – Они показывают, какая я успешная и какой богатый у меня муж…

(Муж Лилли небогат, а сама она работает секретаршей в машинописном бюро.)

– Когда мало ешь, появляется еще один плюс, – размышляет Ли. – Я влезаю в красивые платья!

Будучи западным мужчиной – а может, просто мужчиной, – я не могу понять, как можно голодать ради моды, но косметика и аксессуары престижных брендов (особенно иностранных) имеют огромное значение для амбициозного среднего класса в Китае.

Лилли признает, что за год с рождения дочери не смогла позволить себе ни одной новой вещи. Зато у нее есть ребенок – еще один «обязательный модный аксессуар» для молодой китаянки. Пока она на работе, за ребенком присматривает ее мама, и это типичная для Китая ситуация. Каждый день Лилли тратит на дорогу несколько часов – она живет к востоку от Пекина, где домá дешевле. Однако раз в месяц она разрешает себе походить по магазинам в компании подруг – обычно девушки ночуют у кого-нибудь из них, чтобы устроить полноценный «день шопинга» в одном или двух из крупнейших пекинских торговых центров.

Эти молодые женщины – профессиональные покупательницы. Прежде чем отправиться в экспедицию с целью примерить желанные вещи и написать отзыв, они часами сидят в интернете, обмениваются историями и делятся опытом в социальных сетях Weibo и WeChat с друзьями и другими любителями этого процесса. «Белую» бытовую технику (холодильники, кондиционеры и все более популярные воздушные фильтры для очистки загрязненного пекинского воздуха) обычно покупают в дни национальных праздников («Золотых Недель») в октябре и на Китайский Новый год. Личные вещи приобретаются, когда девушкам удается накопить достаточно денег, обходясь без «менее важного». Но в любом случае они всегда ищут возможность сэкономить – узнают о скидках и о подарках за покупки. Добавьте сюда выгоду от дисконтных карт и специальных предложений, и вот уже кажется, что все эти усилия прилагаются не зря. По крайней мере, так видится сквозь мои ярко-розовые очки.

Торговля и распродажа брендовых вещей в Китае основаны на совершенно иной, нежели западная, психологии. Бизнес, не учитывающий этих различий, безусловно потерпит неудачу. Но, судя по непоколебимой сфокусированности моих собеседниц, международная модная индустрия будет завоевывать в Китае все новые позиции. Пусть, следуя антикоррупционным тенденциям, уходит в прошлое традиция дорогих подарков и предметы роскоши продаются хуже – развивающийся средний класс по-прежнему требует высококлассных модных вещей, западных брендов и готов пойти на все, чтобы ими обладать.

 

Глава 2. Недорогие отели и гибкость стратегии

Мне позвонил Дэвид Сунь. Это типично для него – игнорировать иерархию, поэтому мое короткое электронное письмо стало причиной прямого звонка весьма занятого гендиректора китайской сети бюджетных отелей. Дэвид рулит бизнесом, продающим ежедневно 250 000 спальных мест в 2500 гостиниц, расположенных в 300 с лишним городов по всей стране. Много ли западных руководителей такого уровня, получив письмо в шесть строк, станут звонить на мобильный телефон человеку, с которым виделись три раза за два года?

С Дэвидом, который помогал открывать в Китае магазины B&Q , пустые прелюдии не работают, поэтому я сразу перехожу к делу.

– Дэвид, я слышал, вы несколько дней будете в городе. Сможете выпить со мной кофе в ближайшие 72 часа?

– Конечно. Где вы?

Являя типичный пример того, что в Китае многие вещи подчас проделываются молниеносно и с удивительным проворством, Дэвид уже несколько часов спустя сидит передо мной.

Я сообщил ему только улицу и название кофейни на английском. Его водитель сумел как-то «договориться» со зверскими пекинскими пробками и высадил Дэвида перед зданием всего десятью минутами позже назначенного срока. С учетом «китайского времени» иначе как поразительным это не назовешь!

В Китае существуют негласные правила, касающиеся прибытия на встречу. Опаздывать почти так же невежливо, как в Британии или многих западных странах, но прийти на десять минут раньше вполне допустимо. Мое главное правило – приходить не раньше чем за пять минут, но и не опаздывать больше чем на десять. Пробки и другие накладки допустимы как причины для дополнительного опоздания, в Пекине и Шанхае дорожная ситуация часто задерживает людей на двадцать минут или даже дольше. Поэтому здесь необходима гибкость: планировать больше одной-двух важных встреч в день не рекомендуется.

Мы входим в кофейню, заказываем напитки и сразу же с головой уходим в беседу. За полчаса Дэвид едва успевает перевести дух, но в процессе разговора ему удается выпить стакан воды и две кружки чая. Мой кофе остывает.

Он – полный кипучей энергии, напористый, прирожденный лидер; его энтузиазм заразителен – будущее своего бизнеса Дэвид видит в продолжении экспансии и уверен, что будет открывать до 500 новых отелей в год.

Трансформация Китая продолжает влиять на все отрасли экономики, и начавшаяся недавно антикоррупционная кампания сказывается на гостиничном бизнесе и индустрии развлечений не меньше, чем на всех остальных. Мероприятия отменяются, люди меньше путешествуют и реже дарят подарки – все это чувствует на себе даже рынок недорогих отелей, на котором работает его Home Inns. Дэвид тем не менее остается оптимистом в том, что касается возможностей роста в его сегменте.

– Это ново, но это нормально, – говорит он. – Люди и организации должны держаться в рамках бюджета, каким бы он ни был.

Он чувствует, как меняются привычки клиентов в отношении трат, видит, что, бронируя номер, они уделяют больше внимания соотношению цены предложения и его качества, чем просто уровню роскоши.

Конкуренция на рынке очень высока: в Китае больше 10 000 недорогих гостиниц, объединенных под сетевыми брендами, и их число постоянно растет – причем в тех же городах, где присутствует сеть Дэвида. Рынок сильно фрагментирован, найти новые возможности и конкурентоспособные места расположения – проблема. Масштабы страны – вот секретное оружие Дэвида.

– Сейчас мы сконцентрированы на открытии отелей в большинстве городов третьего и четвертого уровней. Наша франчайзинговая модель  позволяет нам быть очень гибкими в отношении того, как и в каком направлении развиваться.

Преимущество, которое дают бесценные знания местных предпринимателей – наших франчайзеров, – в снижении рисков, связанных с открытием новых отелей и выходом на рынки провинциальных городов. Дэвид предсказывает, что в будущем более 85 % отелей будут открываться на основе франчайзинговой модели. Проблемой для бизнеса остается то, что если в сезон отпусков большинство китайцев уезжают из дома и отели в это время легко заполняются, то в другие периоды, особенно в будние дни и в межсезонье, гостиницам, разбросанным по большой и многообразной стране, очень трудно добиться нужных показателей.

– Нам необходимо повышать загрузку в другие периоды года, – говорит Дэвид. Кроме того, прибыльность отелей значительно отличается в зависимости от провинции. Китай больше Европы, у каждого региона есть свои особенности, поэтому неудивительно, что средний доход, траты и отношение к путешествиям и отелям от провинции к провинции сильно меняются. Так же дело обстоит с ценообразованием и зарплатами.

Все это ужасно похоже на ситуацию с Premier Inn в Великобритании или с любой дешевой гостиничной сетью в Европе или США. И совпадения на этом не заканчиваются. Подобрать подходящих, хорошо обученных сотрудников и руководителей – постоянная забота Дэвида. «Самая большая проблема – это персонал. Нам нужно искать, нанимать, обучать и удерживать подходящих людей. Мы вкладываем в них массу сил, времени и денег», – рассказывает он.

Однако есть и существенное отличие, которое проявляется в беседах с Дэвидом и его западными коллегами. Лично заинтересованные, всегда «готовые к бою», интернет-клиенты в Китае влияют на бизнес-модели гораздо сильнее и гораздо быстрее, чем на западных рынках.

– Китайский средний класс растет, и это люди, которым сейчас тридцать с небольшим, – говорит Дэвид. – Они были подростками, когда Китай, в начале двухтысячных, вошел в эпоху интернета. Люди в возрасте около тридцати и за тридцать как раз и составляют основу того сегмента потребителей, который обладает реальной покупательной способностью. Они более независимы и активны; они ориентированы на себя, стремятся к определенному стилю жизни; они получают удовольствие от своей свободы и открыты переменам больше, чем их родители, бабушки и дедушки.

Из-за этой продвинутой, интернет-ориентированной группы потребителей все, о чем говорит Дэвид, в той или иной степени связано с сетью. Все – от поиска отеля до бронирования номера, оплаты и выставления счетов – делается онлайн, и преимущественно с помощью мобильных приложений. Дэвид и его команда активно развивают предложения для этой группы клиентов, чтобы завоевать и укрепить их лояльность.

Ограничены ли амбиции Home Inns только Китаем? Дэвид отвечает уклончиво:

– В Китае по-прежнему полно места, чтобы расширяться. Здесь мы можем вырасти еще на 20–30 %. Возможности роста где-либо еще – скажем, процента три-четыре. Тем не менее мы открыты для остальной Юго-Восточной Азии, готовы работать с людьми в Европе и вообще где угодно. Китайские потребители все больше путешествуют, и они будут искать известные им бренды, на которые точно смогут положиться. Мы можем извлечь выгоду из такого развития событий, по мере того как рынок будет открываться.

Пока же Дэвид остается полностью сосредоточенным на Китае, и, слушая его, понимаешь почему!

Дэвид оставил меня столь же стремительно, как появился. Его шофер, невзирая на гнев местных парковщиков и офисных охранников, ждал Дэвида, припарковавшись вторым рядом у въезда на стоянку – на этой священной «ничьей земле» между необходимостью платить за место и риском угодить на эвакуатор взбешенных владельцев паркинга. Совершенно ясно, что он уже не раз играл в эту игру.

 

Глава 3. Русский роман

Для начала стоит сказать, что мы сидим на улице. И хотя до дахуа (сильного холода, который каждый год предсказывается по лунному календарю и неизменно опровергает расчеты) еще осталось несколько дней, в вымощенном бетоном внутреннем дворе ужасно холодно, и легкий ветер усиливает это ощущение. Но сейчас, в послеобеденное время, кофейня полна студентов и людей, отправившихся по магазинам, поэтому нам приходится ютиться на деревянных стульях у задней двери.

Юлия Л. (она предпочитает некоторую анонимность), кажется, не замечает холода, что, в общем, не удивительно – она русская. Эта симпатичная миниатюрная девушка с ясными глазами родилась в 1989 году в Волгограде. И она влюблена.

– Я выросла и получила образование в Волгограде. Хотела заниматься точными науками, но родители решили, что мне надо учить китайский. Когда я была маленькая, мы много путешествовали. В первый раз меня взяли в отпускную поездку за границу, когда мне было всего шесть лет. Мы ездили в разные места, но не в Китай. Когда пришло время поступать в вуз, родители не захотели отпускать меня в Москву, потому что сочли это опасным для молодой девушки, и я стала учить китайский в Волгограде. У нас не было преподавателей из Китая, потому что предмет только что ввели. Я два года учила язык там, а потом – в Тяньцзиньском университете иностранных языков. В первый год здесь было очень тяжело. Я не знала, куда пойти, как познакомиться с людьми, но постепенно освоилась. Потом я поступила в годичную магистратуру для преподавателей китайского иностранцам – там же, в Тяньцзине. А занятия в последний момент перенесли в Ханчжоу. Я поехала туда, но через полгода сдалась – поняла, что учеба не для меня. Кроме того, я влюбилась в молодого человека, с которым познакомилась в Тяньцзине, и решила вернуться в Пекин, чтобы быть с ним.

Молодой человек был американцем. Сейчас они уже не вместе.

– Он оставался в Тяньцзине, поэтому мы и выбрали Пекин, который вроде как посередине между этим городом и Ханчжоу. Я нашла работу в «Зоне искусств 798» (переоборудованной промышленной зоне, где расположились художественные галереи) и год проработала там, но это была совсем не моя сфера. Я даже искала работу в США, но безуспешно. Полгода у меня не было постоянного места, и я преподавала английский и сальсу, чтобы как-то продержаться. Я даже купила билет в Россию и думала, что вообще не найду в Пекине ничего подходящего. Потом мой молодой человек переехал в Хуэйчжоу рядом с Шэньчжэнем. А мне все же очень хотелось жить в Пекине. Я с ним не поехала.

В ее голосе нет ни сожаления, ни печали. Просто не сложилось.

– И вот где-то полгода назад я узнала, что в моем нынешнем месте появилась вакансия. Я подала резюме и, к счастью, прошла. И до сих пор не разочаровалась. Я занимаюсь организацией мероприятий в пекинском книжном магазине, где продают книги на английском языке. У нас хорошая репутация, и к нам часто приходят самые разные писатели и музыканты. Это работа мечты. Я влюблена в Пекин!

У меня совсем онемели руки, и мои записи, которые трудно расшифровать и в лучшие времена, превратились в какие-то петли и иероглифы. Мы переходим внутрь и садимся рядом со стильно одетым монгольским юношей с длинными волосами и его серьезной подругой. Мы загромождаем их столик чашками и бумагами, но они добродушно нас игнорируют.

– Китайцы искренне любят русских и Россию, – говорит моя собеседница.

Мне интересно, как здесь живется и работается русской девушке, и мы переходим к обсуждению культурных различий.

– Они смотрят на Россию не так, как на другие страны. У нас очень богатая история взаимоотношений, огромное количество общих тенденций и связей. Конечно, есть и различия. Но если поговорить с обычными китайцами – водителями такси и владельцами магазинов, то выяснится, что они очень уважают Россию и все, что за ней стоит.

– А много ли у вас появилось русских друзей?

– Нет. Наверное, потому, что я очень хотела понять китайцев и представителей других национальностей, которых в Пекине не счесть. Это настолько живой, безопасный и открытый город, что здесь можно познакомиться с очень многими людьми. Поэтому я никогда не старалась держаться вместе с русскими. Я знаю, что такое быть русской, а мне была интересна китайская культура, да и другие тоже.

В Пекине существует район, которые местные называют «маленькой Москвой» или «маленькой Россией». В нем есть русские рестораны, магазины и здания в русском стиле. Там работает знаменитый Русский культурный центр, который проводит мероприятия, посвященные русской музыке, искусству и литературе. На улицах звучит русский язык, и на вывесках сначала идут надписи на русском, а потом на китайском. Ближайший ко мне парк находится прямо к югу от этого района, и по выходным или ранним утром я с одинаковой вероятностью встречаю русских и китайских бегунов.

– Приглашая писателей, мы стараемся соблюдать принцип разнообразия и вовлечения. Мы предлагаем русским авторам выступить или посетить наши фестивали и книжные ярмарки. Но чаще всего у них нет потребности что-то сделать на английском языке. Все мероприятия культурного центра рекламируются и проводятся на русском и китайском. Русские в Пекине представляют собой очень замкнутое и изолированное сообщество – кажется, международные мероприятия их не волнуют и не интересуют.

– А ваши китайские друзья? Что они думают о России?

– Китайцы старшего поколения уважают Россию и считают ее великой. Они знают о русских писателях; некоторые читали, например, Толстого и Достоевского. Еще они восхищаются поэтами – Ахматовой, Цветаевой…

– А молодые китайцы?

На этот вопрос Юлия отвечает более уклончиво и дипломатично.

– Ну как сказать. Они молодые, у них есть собственное мнение, и они гораздо лучше знают о том, что происходит в мире. Россия в их представлении – хорошее место для путешествий, потому что там дешево и много исторических памятников. Мои китайские друзья не имеют положительного или отрицательного мнения о России. Они считают ее мировой державой, хорошим соседом и другом для Китая.

Каким видит свое будущее эта молодая, энергичная и обаятельная русская женщина? Останется ли она в Пекине и вообще в Китае?

– Пока да. Здесь очень приятно жить. В Пекине очень удобно – конечно, если не брать в расчет загрязненный воздух. Если я вернусь в Волгоград, то увижу, что в городе все осталось по-прежнему. Там не бывает таких быстрых перемен, как здесь. Мне кажется, Москва сильно меняется, но туда я тоже не хочу. Сейчас у меня здесь много друзей. Мы живем в районе Саньлитунь, который, наверное, немного замкнут на себе, но я знаю людей со всех концов света – из США, Британии, Европы и других мест.

Саньлитунь прежде всего известен как район, где живет и работает много иностранцев. Здесь можно попробовать кухни всего мира, а еще – увидеть самый крупный светодиодный экран на планете – он служит потолком в огромном торгово-развлекательном центре под названием «Место» («The Place»).

Все китайские друзья Юлии говорят по-английски.

– Все они считают, что у них интернациональный взгляд на вещи. И они очень амбициозны – мне кажется, в гораздо большей степени, чем молодежь в России. Здесь есть ощущение больших возможностей. Кажется, что если постараться, то у тебя будет шанс добиться успеха. Конечно, некоторые законы раздражают и сильно мешают. Но люди, похоже, находят способы добиться своего и гораздо спокойнее относятся к препятствиям и вызовам, чем русские. Очень здорово жить здесь в такое прекрасное для Китая время. По работе я встречаюсь с журналистами, начинающими бизнесменами, писателями, поэтами, художниками и деловыми людьми. Я обожаю это ощущение энергии и больших возможностей, чувствую, что нахожусь в зоне комфорта. Везде есть 4G и Wi-Fi, поэтому все доступно – существуют приложения для любых услуг, от заказа такси до доставки еды на дом. Все необходимое можно скачать одним нажатием на экран. Это потрясающее место с потрясающими людьми! И, конечно, мне очень повезло с работой, которая обеспечивает мне отличный социальный статус – меня везде встречают с радостью!

Слушая Юлию, которая буквально источает энергию, энтузиазм и позитивное отношение к жизни, я думаю о том, что ее бывшему бойфренду было, конечно же, трудно конкурировать за ее любовь с космополитизмом этого города и этой страны. Он любил традиционный Китай. Она любит новые, яркие и волнующие стороны жизни в столице, которая постепенно становится международным центром.

– Это две большие разницы, – говорит Юлия с улыбкой.

Да, так оно и есть.

 

Вместо четвертой главы

Моя коллега сморщила нос.

– На вашем месте я бы не стала этого делать.

– Чего именно? – в тот момент я объяснял банковскому клерку, что хочу перевести 250 фунтов с международного счета на местный, но остановился на полуслове.

– Переводить 250 фунтов.

Я не знал, что она слушала мой разговор о личном денежном переводе, но решил не акцентировать на этом внимание, поскольку мне стало любопытно.

– Почему?

– Это плохое число.

Пришлось быстро и тихо – с учетом того, что следующий клиент в очереди уже проявлял недовольство, – расспросить коллегу, о чем, собственно, речь.

Китайцы суеверны в отношении чисел. Они вообще суеверны в отношении многих вещей. Знамения, приметы и благоприятные моменты на протяжении тысячелетий были частью китайской истории и культуры. Об этом написаны целые книги, и каждый, кто хочет лучше понимать китайцев и их культуру, должен относиться к теме суеверий очень серьезно.

Числам китайцы придают особое значение, и тем, кто заинтересуется этим предметом, стоит изучить его самым тщательным образом. Назначив, к примеру, важную встречу или мероприятие на «неправильную» дату, можно столкнуться с тем, что никто не явится. Я уже привык спрашивать, какой день подойдет человеку лучше всего и можно ли найти более подходящее время. Тщательный выбор даты на основе лунного, а не западного календаря высоко оценят и воспримут с улыбкой и удовлетворением. Сделка может состояться или сорваться в зависимости от того, когда вы планируете подписать документы – в «хороший» день или в «плохой». Назначение встречи или визита на даты, соседствующие с большими праздниками, обернется катастрофой. Дни непосредственно до и после Китайского Нового года, Праздника фонарей, Праздника середины осени и Дня труда совершенно для этого не подходят. Все они, кроме Дня труда, который всегда приходится на 1 мая, отмечаются по лунному календарю, так что даты по западному календарю меняются каждый год.

Лунный календарь определяет большую часть китайского годового цикла и, более того, все течение жизни в Китае. Обращайте внимание и на дни рождения. Не стоит рассчитывать, что у друзей и коллег они каждый год будут приходиться на одни и те же числа. Не будут. Большинство китайцев, работающих с иностранцами, используют стандартную дату, чтобы все упростить. Однако они все равно будут отмечать «правильный» день рождения по лунному календарю с друзьями и семьей.

Числа равно важны, когда речь идет о подарках. Многие мероприятия, на которых деньги являются основным подношением, – особенно свадьбы – отягощены числовыми сложностями. Например, 8 – хорошее число, а 888 – отличное. Квартиры в высотных домах на восьмом, восемнадцатом и двадцать восьмом этажах будут стоить гораздо дороже.

Важно и то, как произносится слово, обозначающее число. Коллега в банке объяснила мне, что название суммы, которую я хотел перевести (250), по-китайски звучит очень похоже на слово «имбецил» . В этот момент сотрудники за стойкой уже не могли удержаться от смеха. Тогда я робко поменял сумму на менее «глупую», и все заулыбались – представители разных культур поняли друг друга.

Так я на собственном опыте убедился, что числа в Китае играют важную роль. Такую важную, что, поскольку слово «четыре» по-китайски звучит похоже на слово «смерть», в лифтах нет четвертой кнопки, в жилых районах нет четвертых кварталов, в кинотеатрах нет четвертого ряда, а в этой книге нет четвертой главы.

 

Глава 5. Журналист

Ян Ян (имя изменено) – журналист китайской финансовой газеты, молодой человек 25 лет. Он держится уверенно, однако не хочет, чтобы его цитировали официально. Тем не менее Ян вполне готов поговорить под покровом частичной анонимности и рад, что по фотографии его не раскроют.

Он изучает журналистику в одном из пекинских университетов, только что сдал экзамены и сомневается в их результатах.

– Я работаю журналистом на полной ставке, чтобы заработать денег, поэтому учиться приходится только в свободное время. Мне повезло: гибкий график позволяет включить учебу в расписание, но порой это бывает очень трудно.

По круглому лицу и цвету кожи в нем можно узнать представителя одного из многочисленных национальных меньшинств. Ян родом из городка Сяньчэн в провинции Хунань, где фермерствуют его родители.

– Они простые люди, и жизнь у них простая и спокойная. Отец плотник, поэтому даже в голодные времена, когда случается засуха, он может достаточно заработать, чтобы выжить.

Засуха в тех краях бывает каждый год с июня по сентябрь, когда сухие ветра с северных степей и широких монгольских равнин обезвоживают землю. По словам Яна, его родители малообразованны, но помогли с образованием ему. Он смог поступить в Нанкинский университет, в Южном Китае, начал изучать там международный аудит, но через год бросил.

– Я понял, что это не для меня. Уехал домой к родителям и на два года вернулся в старшие классы, чтобы снова сдать вступительные экзамены. Мне повезло: я много работал и сумел поступить в университет в Пекине. Родители не могли помочь и не понимали, зачем я все это делал, так что пришлось справляться самому. Они позволили мне решать, как я хочу жить, – поняли, что я очень амбициозен, и просто старались всячески меня поддерживать. У нас очень хорошие отношения, но я не могу проводить с ними много времени. Домой езжу на пару недель во время Китайского Нового года. У меня осталось мало общего с людьми в родном городе. Старые друзья женились, завели детей и занимаются простой работой на фабриках или на государственной службе. Они не понимают, почему я еще не женат и не завел потомства. Я хочу многого добиться и воспользоваться для этого возможностями, которые есть в новом Китае. Здесь, в Пекине, у меня появились новые друзья.

Время от времени Ян отпивает остывающий кофе. Я купил его не подумав. Он пьет только чай.

Ян меня тоже интервьюирует. Но не о бизнесе – о жизни, о местах, где мне довелось побывать, о людях, которых я встречал, и об историях, которыми со мной делились. Об опыте моей жизни в Китае, о семье, друзьях и еде. Это легкий разговор.

– Я никогда не общаюсь так с родителями.

Его темные глаза кажутся большими за крупными линзами очков.

– Это совершенно другое. Обычно, когда я расспрашиваю деловых людей, они не рассказывают, как жили, что преодолели – ничего такого. Один сплошной треп об успехе и бизнесе. Приходится писать то, что они хотят, иначе на меня могут пожаловаться редактору. Они никогда не рассказывают, как все было на самом деле. С этим сложно иметь дело.

– Я с ранних лет мечтал многого добиться, – продолжает Ян. – Это было мое заветное желание, и оно сохранилось до сих пор, не знаю почему. Я всегда хотел стать лучше, и не просто чтобы выжить, но чтобы добиться успеха. Пока приходится выживать, другого выбора нет. Но я добьюсь своего.

Мы обсуждаем, что такое «успех». В Китае и на Западе определение успеха имеет множество тонких различий.

– Для китайцев свой дом – это все. Он воплощает стабильность и безопасность. Когда люди из деревни перебираются в большие города, им часто приходится устраиваться на низкооплачиваемую работу. Тем не менее они начинают копить деньги, откладывая все, что возможно. Они мало едят, выбирают самую простую пищу, спят там, где дешевле. Обычно работодатель обеспечивает их общежитием и кормит прямо на стройке. Все сбережения отсылаются домой, жене и детям. Но еще сильнее они стараются накопить денег на кусок земли и построить на нем дом. Для них это успех – если дети будут жить в своем доме.

В Китае существует целый подкласс трудовых мигрантов, чьими силами строится инфраструктура, от которой во многом зависит экономический рост. Эти люди порой оставляют семью на целый год и возвращаются только на каникулы по случаю Китайского Нового года, причем дорога часто отнимает у них несколько дней. Будучи не слишком востребованными за пределами своей страны, они и в Китае могут получать свои деньги – а могут и не получать. Большинство не получает – до тех пор, пока заказчик не рассчитается с компанией, на которую они работают. Бывает, что рабочим год за годом не платят до самых новогодних праздников! Семьи, оставленные дома, пытаются дотянуть до ежегодной зарплаты, которая порой появляется вместе с самим рабочим. Газеты и интернет-ресурсы рассказывают о людях, остававшихся без денег больше года, и о недобросовестных подрядчиках, не заплативших вообще. В последнее время было несколько сообщений о случаях, когда отчаявшиеся жены и дети шли на самоубийство, чтобы привлечь внимание к бедственному положению их мужей и отцов-мигрантов, которым не платили целый год, а потом предложили добиваться зарплаты в суде.

Я спрашиваю Яна о его собственном определении успеха.

– Конечно, я посылаю деньги домой, но мама просто их откладывает. Она говорит, что им и так хватает на простую жизнь и, когда я женюсь, она отдаст мне их, чтобы я смог купить дом. Они готовы на все ради осуществления этой всеобщей мечты китайских родителей – чтобы у детей был собственный дом. А для меня успех – это возможность работать с финансами. Я получу диплом журналиста, но моя страсть – экономика и финансы. Надеюсь, лет через пять я буду работать менеджером в финансовой компании. Моя настоящая мечта – иметь собственный бизнес. Эта амбициозность – следствие моего прошлого. Я знал трудные времена, я боролся, чтобы сдать экзамены, а потом принял непростое решение – уехать из Нанкина и начать все заново. Мне действительно пришлось преодолеть в жизни немало трудностей.

Ян все больше оживляется, его голос чуть дрожит, когда он делится со мной своими мечтами о том, как получит степень магистра, будет путешествовать и станет работать на себя.

– Год назад я говорил, что, возможно, отправлюсь заканчивать магистратуру в Канаду, США или Великобританию, но потом передумал. Отчасти потому, что это было бы слишком дорого, но главное – Китай изменился, и теперь я вижу здесь больше возможностей. Поэтому я надеюсь, что буду учиться, возможно, в Сингапуре, Гонконге или Шанхае. Шанхай для меня на первом месте, потом идет Сингапур, а за ним – Гонконг.

Мы на минуту останавливаемся, и он размышляет над собственными словами.

– Я больше не считаю Гонконг финансовыми воротами Китая. Раньше так оно и было, но я вижу, что ситуация меняется. Шанхай важен для страны, и правительство поддерживает развитие страхового и фондового рынков. Работая в финансовой журналистике, я вижу, что правила меняются практически ежегодно, и те новые, которые появляются, тоже влекут за собой большие перемены. Это происходит на наших глазах. Китай растет и развивается быстро. Его положение в мире тоже меняется – проявления этого я каждый день наблюдаю у себя на работе. Страна растет во всех направлениях.

Ежедневно смотря теленовости, я бы тоже никуда не делся и поверил в это благодаря мастерски сработанным сюжетам. Но Ян видит процесс изнутри – и, возможно, его точка зрения вернее?

– Западу наши реформы и перемены могут показаться медленными, однако один-два года – слишком малый срок для Китая. А вот если соединить все точки, расставленные за десять лет, вы ясно увидите, как меняется направление, и все станет понятно.

Я вспоминаю, что китайцы строят планы на долгосрочную перспективу (и уж точно ориентируются не на завтрашний день и не на следующую неделю). Они планируют на 50 и даже на 100 лет. В таком контексте неискушенному наблюдателю экономические изменения могут представляться слишком неспешными, но те, кто живет внутри процесса, ощущают, что ветер начинает дуть с Востока.

– На мою повседневную жизнь не влияет тот факт, что положение Китая в мире меняется. Однако он влияет на мое будущее.

Это простое утверждение двадцатипятилетнего молодого человека не лишено глубины. Несомненно, передо мной – представитель городского среднего класса, который сейчас активно развивается в Китае. «Мне едва хватает денег, чтобы быть в порядке», – говорит Ян, но в то же время он принадлежит к молодому, амбициозному и хорошо образованному поколению, от которого зависит будущий успех Китая в мире. В кофейнях или недорогих кафе, особенно в Пекине и других крупных городах первого и второго уровня, буквально физически ощущаешь это стремление к успеху. Об этом – все мечты, а все разговоры – о том, как спланировать бизнес и заключить сделку. Во время обеденного перерыва и ранним вечером смартфоны жужжат непрерывно. Люди склоняются над планшетами и выстукивают будущее на клавиатурах ноутбуков. Там бизнес, которым они управляют, и риски, на которые они готовы идти, чтобы стать частью Китайской Мечты.

Что Ян думает о западном образе жизни?

– Там легче жить. Западная культура гораздо более сложившаяся, чем китайская. Здесь людям все еще нужно бороться и непрерывно работать изо всех сил. Я – всего лишь один из этих людей. Но ситуация меняется к лучшему. У нас много проблем и сложных задач, и все же, хотя жизнь здесь тяжелая, она постепенно становится легче. А на Западе все просто и легко.

Я заинтригован его представлениями, и после некоторых уговоров Ян объясняет свою точку зрения подробнее.

– Я уверен, что на Западе жить проще. Это всего лишь мое ощущение. Соотношение между ценами на жилье (помните, насколько это важно?) и зарплатами на Западе гораздо более щадящее, чем здесь. В Китае разрыв так велик, что его почти невозможно преодолеть без помощи родственников. На Западе страхование дает чувство защищенности, а у нас такой роскоши нет. Нам ощущение безопасности создает дом. Стоимость жизни у нас тоже выше, если сравнить соотношение зарплат и цен. Здесь цены растут постоянно, а заработки – нет. К тому же Китай – это общество наличных. Мы не живем в кредит! Если нам нужны деньги, то мы в первую очередь обращаемся к семье. На Западе отношение к жизни и безопасности совсем другое.

Ян откидывается назад, словно утомленный этой огромной темой.

– Люди на Западе хотят легкой жизни, но в Китае так не бывает. Поэтому нам пока приходится тяжело работать, чтобы жить, и бороться за то, чтобы чувствовать себя защищенными.

Повисает длинная пауза. Больше сказать нечего. Пропасть между мечтами и культурами слишком глубока. Я пытаюсь вернуть беседу в прежнее русло и спрашиваю Яна о том, кто еще у него есть из родственников.

– У меня два старших брата – один в родном городе, другой в Шанхае. Мы редко общаемся – кроме, конечно, Китайского Нового года.

И больше ни слова. Снова на нас, словно колпак, спускается тишина. Семейные отношения остаются за закрытой дверью. Это прошлое Яна, а не его будущее. Мой собеседник полон энтузиазма молодости, но вовсе не наивен. Его жизнь была слишком тяжелой, чтобы оставаться наивным.

У него есть подруга, которой тоже 25, – недавно она получила диплом по специальности «английский язык». Хочет ли Ян жениться и завести детей?

– Возможно, когда-нибудь, но не сейчас. Я амбициозен – хочу воспользоваться возможностями, которые вижу, и осуществить то, о чем мечтаю. А у нее нет амбиций. Она хочет более простой жизни.

Бедная девушка.

– Может быть, лет через пять мы встретимся в Лондоне, куда я приеду по делам, – и я смогу рассказать вам о том, какого успеха добился.

В его словах нет ни намека на иронию или взгляда страстного мечтателя сквозь розовые очки. Он просто констатирует факт. Он будет успешным, внесет свой вклад в процветание Китая в мире и сделает так, чтобы родители гордились им.

 

Глава 6. Китайский нефтяник из Уэльса

Лин Лай – родившийся в Гонконге и выросший в Уэльсе бизнес-управляющий, который работает на принадлежащую Китаю нефтяную компанию со штаб-квартирой в Австралии, – живет сейчас в Пекине. Он ревностный приверженец христианства.

– Должен сказать, что, когда я впервые приехал в страну в 1995 году, у меня были проблемы с самоидентификацией. Мне казалось, что я приземлился на другой планете. Это был настоящий путь к себе. Я работал тогда в Великобритании менеджером проектов BP, и меня послали в Китай, в провинцию Сычуань – примерно в полутора тысячах километров вверх по Янцзы, – строить в окрестностях Чунцина химический завод. Это было одно из первых совместных предприятий Китая и Запада в нефтяной отрасли.

Почти три года Лин каждый день добирался на работу по горам, через обрывистые перевалы, по дорогам, от которых волосы вставали дыбом. Жил он по-спартански, в неуютном гостевом доме. Ко всему прочему, перед ним стояла задача нанять на работу почти 10 000 местных жителей.

– В хороший день на дорогу уходило до двух часов, а зимой порой приходилось всю ночь осторожно пробираться по сплошному льду. Теперь путь занимает около 30 минут – несколько лет назад в горах продолжили скоростную трассу.

Таковы в Китае темпы перемен и инвестиции в инфраструктуру. Так прежние пути исчезают под бетоном и асфальтом прогресса.

Лин продолжал поиски собственной идентичности, разрываясь между западным воспитанием и китайскими корнями – его семья происходит из провинции Гуандун.

– Стоять посередине дороги опасно, потому что вас могут переехать, – он мягко улыбается. – Чтобы почувствовать себя здесь как дома, у меня ушло 18 лет. Я люблю эту страну. Я китаец по происхождению, но никогда не стану настоящим китайцем. Люди часто называют меня «бананом», потому что я желтый снаружи и белый внутри.

Это распространенное прозвище для эмигрантов во втором или третьем поколении, которые возвращаются в Китай. Их происхождение нельзя назвать полностью китайским, а опыт – полностью западным.

– Я перестал об этом беспокоиться, – Лин снова улыбается мягкой и какой-то обезоруживающей улыбкой. – Я тот, кто я есть, и ничего не могу с этим поделать. У меня действительно западный и даже интернациональный взгляд на вещи. По приезде мои представления о Китае, основанные на западном образовании и воспитании, были не вполне верными и даже романтическими. В результате приземление вышло жестким! В то время у бухгалтерии и финансового отдела еще были в ходу счеты и платежки на рисовой бумаге. Но спустя два года у нас уже была эффективная, двуязычная и полностью интегрированная система управления ресурсами предприятия, круглые сутки доступная для головного офиса в Лондоне. Я был очень впечатлен скоростью, с которой здесь осваивают и воспринимают новое. Китайцы обладали и обладают невероятной способностью впитывать, оценивать, изучать и воплощать новые идеи и подходы. Они делают их своими собственными, китайскими. Я никогда не видел на Западе такой жажды самосовершенствования и такого стремления сделать жизнь лучше.

Лин познакомился с будущей женой в Сычуани. После свадьбы в 2003 году они постоянно живут в Пекине и при любой возможности навещают родственников в Великобритании. Жена Лина – директор по персоналу в крупной китайской корпорации со штаб-квартирой в Пекине.

– К христианству меня привела жена. Она уже была членом церковной общины, и, когда мы переехали в Пекин в 2005 году, захотела и здесь присоединиться к Международной церкви Христа. Поскольку я очень ее люблю, то согласился последовать за ней. Было очень странно показывать паспорт при входе в храм, но так оно здесь устроено.

Лин говорит о своей вере непринужденно и спокойно.

– Человек строит планы, но последнее слово остается за Богом. Мне повезло: в 2005 году BP отправила меня в Гарвардскую школу бизнеса, и это обострило мою жажду познания мира и самого себя. Кроме того, мне еще сильнее захотелось узнать о церкви и Христе, и в ноябре 2006 года, вернувшись из США, я принял христианство.

В Китае существуют давние религиозные традиции – буддизм здесь практикуют более двух тысяч лет. Другая вера – даосизм – в том или ином виде упоминается в классической китайской литературе – например, в старейшем романе «Троецарствие», который в XIV веке создал китайский поэт Лю Гуаньчжун. Это эпическое повествование о кровопролитии, братстве, предательстве и верности сформировало основу классической китайской культуры, и один из центральных его персонажей – почтенный монах, ставший политическим стратегом.

Опыт работы Лина в нефтяной индустрии прямо связан с изменениями в китайской энергетике.

– Сначала все строилось на использовании местной рабочей силы, на организации поставок западных технологий и передаче западного опыта. Потом, между 2006 и 2010 годами, я заметил явно выраженный сдвиг. Игра приобрела гораздо более крупные масштабы и стала более выгодной. Китайские энергетические компании перестали стесняться и принялись искать энергетические ресурсы и запасы энергоносителей по всему миру. Не всем понравилось их появление в Африке и на Ближнем Востоке, но с 2010 года они стали настоящими конкурентами на глобальном уровне. Они используют свои трудовые ресурсы, цепь поставок, политические и коммерческие наработки и знают, как повысить свой уровень.

В 2010 году Лин оказался посреди иракской пустыни вместе с китайскими буровиками и монтажниками. Он возглавил совместный проект BP, Sinopec  и иракского правительства.

– В 2001 году я ни за что бы не поверил, что когда-нибудь буду участвовать в разведке нефтяных месторождений за рубежом. Несколько лет назад этого просто нельзя было себе представить, потому что Китай фокусировался исключительно на внутренних делах, а не на внешней деятельности. Поэтому видно, как далеко продвинулась страна за столь короткое время – от сосредоточенности на внутреннем развитии до выхода на мировую арену.

Иракский проект стал одним из первых успехов в зарубежной экспансии китайского энергетического бизнеса и примером для создания множества других предприятий по всему миру – энергетический сектор Китая набирает обороты в поиске и освоении природных ресурсов, необходимых новой сверхдержаве для поддержания экономического роста и развития.

Работая на австралийскую фирму, которой владеет китайская управляющая компания, имеющая также доли в немецких и португальских предприятиях, Лин находится в самом центре новой для Китая модели собственности, построенной на акционерно-холдинговой основе.

– Это признак времени и того, что Китай стал одним из мировых локомотивов.

Снова все та же улыбка.

– Такая ситуация мне очень по душе. В общей картине происходящего она выглядит естественным развитием событий. Китай вышел на глобальный уровень, и его уже не остановить. Вы чувствуете и испытываете на собственном опыте, как все вокруг вас меняется. И это одна из причин того, почему здесь так здорово работать!

Я спрашиваю Лина, повлияли ли, на его взгляд, все эти перемены на ценности китайцев? Изменились ли и они в свою очередь?

– Нет. Я думаю, это по-прежнему самосовершенствование, «лицо» и семья. Это суть китайского мышления, и, хотя перемены набирают темп, я пока не вижу, чтобы что-то в этом плане поменялось. Сосредоточенность на семье, стремление порадовать отца и мать, добившись успеха, порождает стрессы и напряженность. В том числе в отношениях между молодежью, которая хочет пользоваться новыми возможностями, и старшим поколением, превозносящим прошлое и те усилия, благодаря которым Китай стал тем, что он есть. Но все меняется.

Наконец я прямо интересуюсь: ищет ли все еще мой собеседник свою идентичность?

– Больше нет.

Улыбка.

– Китай в значительной степени изменил меня и таких, как я, – и в плохую сторону, и в хорошую, лично и профессионально. Он очень долго был частью меня, и я ему за это только благодарен. Моя вера укрепилась – и это тоже сформировало меня и помогло моему развитию. Но прежде всего моему росту способствовал Китай.

 

Глава 7. Человек, знакомый с королевой

Джефри родился в 1982 году в западном Пекине. Он коренной пекинец. Недавно женившийся и живущий в собственной квартире по соседству с родителями, Джефри – типичный представитель поколения хорошо образованных китайцев, относящихся к среднему классу. Он ходил в местный детский сад и начальную школу, а потом родители смогли устроить его в Канадскую школу в Пекине – одно из активно развивающихся в городе международных учебных заведений. Там, как и мечтали родители, он получил западное образование. Потом Джефри отправили в Великобританию, где он окончил колледж Брокстоу в Ноттингемшире, а с 2001 по 2004 год изучал экономику и менеджмент в Килском университете.

– Я считаю себя немного британцем, – рассказывает Джефри. – Я провел там столько времени, что эта страна стала для меня почти что вторым домом. Мне очень нравилось там жить. И мне повезло: после университета я поехал в Лондон, чтобы получить диплом Ассоциации дипломированных сертифицированных бухгалтеров. Я был так счастлив! Восемнадцать месяцев я жил в центре Лондона, на Уоррен-стрит. Мои родители были военными, но давно в отставке, они вернулись в Пекин в 1980‑х. Отец участвовал в создании Пекинской фондовой биржи, мать работала в Пекинском бюро финансов. Сейчас оба на пенсии.

Я спросил у Джефри, почему он решил возвратиться в Китай.

– Я хотел вернуться, ведь здесь столько возможностей. Мы с другом открыли маркетинговое и рекламное агентство в Чанша. У друга было много связей в местной администрации, и какое-то время все получалось. Однако нам приходилось трудно, и через два года мы решили закрыться. Тогда я вернулся в Пекин, получил место в новой фирме, которая занимается бухгалтерским учетом и финансами, и работаю там до сих пор. Сейчас мы гораздо больше ориентированы на международный бизнес, и мне очень интересно наблюдать, как компания меняется с годами. Порой это выглядит странно, потому что мы местная фирма и стиль управления у нас традиционный китайский.

Джефри видит одно принципиальное отличие такого бизнеса от западного:

– Это действительно имеет значение. В традиционных китайских компаниях чрезвычайно важна иерархия. Босс здесь – действительно босс, а работники – работники, тщательно исполняющие то, что им говорят. Я работаю в маркетинге, у нас другая ситуация, поскольку наш руководитель больше ориентируется на международный стиль, – и все равно порой приходится трудно. Но сейчас в любом случае гораздо легче, чем было раньше. Когда мы были по-настоящему местной компанией, мы работали все время, даже по выходным. Было очень тяжело, наша небольшая команда не поднимала головы от работы. Теперь методы работы сильно изменились в лучшую сторону за счет гораздо большей гибкости. Обычно я ухожу в шесть часов, и у меня остается время добраться домой, провести время с молодой женой и пообщаться с родителями. Сейчас я могу видеться с ними как минимум полчаса каждый день.

Мне повезло быть гостем на свадьбе Джефри в прошлом году, и поэтому я не постеснялся спросить у недавнего молодожена, каковы его взгляды на брак.

– Моя жена родом из города Шеньян в провинции Ляонин. Нас познакомил мой друг. Она работает в Пекине. Мы встретились в феврале 2012 года и поженились в октябре 2014-го. Мы хорошая пара. Я очень серьезно отношусь к браку. Не все настроены так серьезно, вы знаете.

Размышляя над его ответом, я вспоминаю, что часто слышу от друзей и знакомых о парах, которые женятся скорее из соображений выгоды и безопасности, нежели по любви.

– Думаю, это огромная ответственность. Надо быть готовым провести остаток жизни с другим человеком. Признаюсь, мне было немного страшно жениться. Но я преодолел этот страх, потому что мы очень подходим друг другу с точки зрения личных качеств. Мы хорошо дополняем друг друга. Жена тоже не слишком ориентирована на материальное, то есть у нас обоих достойная система ценностей. Я с самого начала наших отношений понял, что она такая одна. А в будущем году, мы надеемся, у нас уже, возможно, будет ребенок. Мы довольно необычная для Китая молодая пара, поскольку живем отдельно от родителей – смогли купить собственное жилье в том же квартале. То есть мы живем близко, но отдельно. Это идеальный вариант.

Наша беседа переходит к теме шэн нюй – «невостребованных женщин». Так называют социальную группу незамужних женщин в возрасте около 30 лет. Предполагается, что к 2020 году таких (в возрасте от 25 до 40 лет) в Китае будет на 30 миллионов больше, чем мужчин, – особенно в сельской местности. Но на деле одиноких женщин больше в городах, и причина этого кроется глубоко в китайской культуре. Сельские жители много лет стремились, чтобы единственным ребенком в семье был мальчик, и это так или иначе привело к преобладанию мужчин. Исторически такое стремление объяснялось потребностью иметь работника и кормильца, который обеспечит семью в будущем. По всему Китаю до сих пор ходят слухи об убийствах новорожденных девочек, и этого «белого шума» слишком много, чтобы его игнорировать. В прошлом важным фактором также были нежелательные беременности девушек до 18 лет. Ребенок, росший без отца, обходился дорого и считался позором, что тоже не способствовало улучшению ситуации. Поэтому сложилось так, что женщинам гораздо легче жить в городах. Свобода – это определенно важный фактор, и, уехав из сельской местности, где среда вынуждает быть как все, девушки либо откладывают вступление в брак, либо не могут найти подходящего партнера с такими же «новыми» взглядами. Замуж они не торопятся. Биологические часы тикают, но собственные принципы и свобода жизни в городе, где больше работы и денег, удерживают их от брака.

– В городах второго уровня девушки обычно выходят замуж в возрасте до 25 лет, а в сельских общинах – в 20 с небольшим, – рассказывает Джефри. – Родители стремятся к тому, чтобы дочери раньше вступали в брак и быстрее рожали внуков, дабы те успели подрасти и смогли позаботиться о них в старости. В больших городах люди смотрят на вещи шире и вопрос брака решается не только родителями. Кроме того, когда шэн нюй ищут мужа, они обращают внимание на пожилых и даже на разведенных мужчин. Такие и сами ищут женщин помоложе, так что противоречия тут нет, но у шэн нюй нет и особого выбора. В больших городах вроде Пекина или Шанхая большинство родителей хотят, чтобы дочь нашла себе жениха с собственным жильем. Если она встречается с человеком, у которого есть дом, родители поддерживают ее намерения гораздо охотнее.

Я уже давно хотел задать китайским знакомым один вопрос, однако никак не мог решиться. Но наша беседа, мне кажется, его допускает. Важна ли любовь в браке?

Джефри делает долгую паузу.

– Ну, даже если люди влюблены друг в друга, они все равно испытывают огромное давление. Некоторые не женятся или вступают в брак с нелюбимыми, потому что родители не дают им решать самим. Родители, друзья, работа и даже общество – давление идет со всех сторон.

Не так давно я слышал, что один домовладелец отказался сдавать жилье одинокой девушке, пока не поговорил с ее родителями и не убедился, что они разрешают ей не выходить замуж и ручаются за ее репутацию. Доводилось мне слышать и то, что в некоторых китайских компаниях женщин обходят в продвижении по службе и считают незрелыми и не готовыми к ответственности, если они не замужем и не имеют детей.

– В Пекине традиционно считается само собой разумеющимся, что дом для семьи обеспечивает жених, – продолжает Джефри, – а от невесты ждут машину. Я понимаю: возможно, это слишком материалистический подход, но зато он дает финансовые гарантии для хорошего брака и успешного будущего. Он очень распространен. В самых крупных городах среди мужчин 20–30 лет – а это самый подходящий возраст для вступления в брак – больше таких, у которых нет своего жилья, чем тех, у кого оно есть. В городах вроде Пекина или Шанхая покупка жилья – обязательное условие для женитьбы. Обе семьи вложат все, что могут, все свои сбережения в дом для молодых. Это – философия. Свое жилье – самое важное для китайца. Если его нет – значит, нет дома! А если нет дома, то нет и семьи – потому что дом – это стабильность. Очень плохо, если вы живете в чужом доме – например, на съемной квартире. Жилье должно быть свое, собственное. Мои родители всю жизнь копили деньги для меня и жены, а мы всю жизнь будем копить для наших детей. Таков китайский путь.

Китайцы копят деньги. Упоминания об этом вы найдете в моих записках повсюду. Китаец отложит половину своей годовой зарплаты там, где обитатели Запада сочтут удачей отложить 12 %.

– В этот раз за десять дней Китайского Нового года наши туристы потратили в Японии 6 миллиардов юаней. У нас есть деньги, и мы готовы их тратить. Пока китайцы не начали ездить за границу так, как сейчас, никто не знал об этой стороне нашей культуры. Теперь знают. Я слышал, что в 2014 году 12 % зданий, купленных в Австралии, проданы китайцам!

Я и сам знаю, что это именно так. Один мой друг, живущий в Австралии, сейчас продает дом и размещает объявления на китайских веб-сайтах. Ему порекомендовали искать покупателей в Китае, поскольку его красивый уединенный коттедж вряд ли окажется по карману австралийцам, зато вполне подойдет богатым китайцам, размышляющим об эмиграции. Он даже подумывает о посещении мероприятий для желающих купить или продать недвижимость, которые организуют в Пекине предприимчивые агенты.

Тем или иным образом наша беседа вращается вокруг денег – до тех пор, пока мы не останавливаемся на любимой теме. Банки. И сервис. Или его отсутствие.

– Их это не заботит. Клиентский сервис – вовсе не то, что они ставят на верхние строчки списка приоритетов. Крупными банками владеет государство. Они слишком большие – одни из самых больших в мире, не говоря уже о Китае. ICBC – вообще крупнейший в мире, Банк Китая тоже огромный, и у них слишком много денег от корпоративных клиентов, чтобы беспокоиться о частных. Добавьте к этому ограничения на работу иностранных банков в Китае, и получится, что мотивации улучшать сервис нет вообще. Просто недостаточно конкурентов.

О том, сколько приходится ждать обслуживания в китайских банках, ходят легенды. За кажущимся удобством электронных очередей скрывается хроническая неэффективность. В отделениях постоянно не хватает персонала, а те сотрудники, которые есть, работают неуверенно, незаинтересованно и неторопливо. Все процедуры и процессы медленны и нудны, много бюрократии и путаницы. Добавьте сюда «внезапные» проверки службы безопасности и постоянный надзор вышестоящего руководства – и вы получите рецепт крайне плохого обслуживания. Даже тот, кто пришел в такой банк впервые, насторожится, увидев расположенные в большинстве отделений «зоны ожидания для клиентов» – обычно весьма внушительного размера и с неудобными стульями.

Порой приходится ждать целый час, чтобы совершить простую операцию – допустим, распечатать выписку со счета. На прошлой неделе это заняло у меня 45 минут в пустом отделении. А если китайцу понадобится чуть более сложная процедура – конвертировать валюту при переводе ее между двумя своими счетами, – придется ждать два-три часа. На это «специальное обслуживание» обычно выделяют одного сотрудника, и, если все происходит в центре Пекина, его всегда дожидаются несколько клиентов.

– В банках поменьше обслуживание более качественное, потому что у них есть конкуренты. Поэтому, например, в China Merchant Bank или Minsheng Bank ситуация гораздо лучше, – свидетельствует Джефри.

Неудивительно, что онлайн-банкинг совершил в такой ситуации настоящий «квантовый скачок». В китайском цифровом пространстве появляется все больше банковских приложений для таких операций, которые доступны на Западе, а также инноваций, которых не встретишь и во многих «развитых» странах. Если у вас есть деньги, и особенно если вы собираетесь много откладывать, – практически все можно делать онлайн. У большинства банкоматов есть функция приема наличных, и на улице часто можно увидеть людей с кипами денег, упакованных во что угодно, от бутербродных пакетов из коричневой бумаги (я не шучу) до специальных защищенных конвертов, скармливающих красные банкноты по 100 юаней голодным автоматам.

Проблема в другом – снять крупную сумму. Или даже просто перевести с одного своего счета на другой. Это всегда испытание.

– Мне очень повезло: у меня есть свободная наличность и собственный дом, поэтому мне не нужна ипотека. У нас с женой сейчас достаточно свободного времени, и мы встречаемся с друзьями, ходим в кино и рестораны, делаем покупки и, конечно, проводим время с моими родителями.

Эти слова отражают самую суть китайского среднего класса. Иметь деньги, которые можно потратить, и время, чтобы их потратить. Считать семью приоритетом и быть поблизости, чтобы реализовать этот приоритет.

– Я каждый день провожу время с родителями. Мы ожидаем, что наши дети будут заботиться о нас, когда мы состаримся, так же как мы сейчас заботимся о родителях. Так принято в Китае. Жена тоже регулярно навещает своих, она ездила к ним на Китайский Новый год. Семья очень важна для нас обоих. Ее родители уже пожилые. У отца свой бизнес – он продает тяжелую технику строительным компаниям. Сейчас становится все сложнее найти покупателей, поскольку рынок недвижимости обрушился по всему Китаю. Думаю, скоро он продаст бизнес или просто закроет его. Слишком сложно держаться на плаву.

Что мой собеседник думает о перспективах Китая и своих собственных с учетом очередных экономических изменений и того факта, что рост замедлился, хотя и не остановился?

– Думаю, если сравнивать меня со знакомыми, то все нормально. Я не должен платить за аренду, а значит, могу тратить деньги на что хочу. Средняя зарплата в Пекине – от 6000 до 7000 юаней в месяц, поэтому не имеющим жилья приходится тяжело. Большинство вынуждено тратить больше половины зарплаты на аренду, остальное вполне может уйти на еду, и, чтобы отложить на дом, денег не остается. А жилье здесь дорогое. Квадратный метр обычного маленького дома будет стоить около 30 000 юаней. Мне это обошлось в 60 000 юаней, поскольку мы живем у Второй кольцевой автодороги недалеко от центра города.

Цены на жилье в Пекине и Шанхае остаются высокими. Более того, они даже повысились, хотя в остальном Китае рынок недвижимости и строительная отрасль обрушились, оставив огромные дыры в земле и в экономике. Я постоянно вижу целые кварталы достроенных и недостроенных жилых домов, которые пустуют. Но цемент и сталь по-прежнему производятся, в каменоломнях добывают мрамор, а у трудовых мигрантов есть работа – как будто экономика невосприимчива к хроническому перенасыщению и возможным социальным и инфраструктурным проблемам, к которым может привести такой перегрев.

Джефри размышляет о своем будущем и о будущем детей.

– Мы надеемся в следующем году завести ребенка и подали заявление на получение канадского гражданства, пока он еще не родился.

Для меня это новость.

– Жена мечтает жить за границей – в числе прочего ради детей. Мы хотим, чтобы они родились там, и мои родители с этим согласны. В Пекине слишком плохая экология. Это настоящая проблема. Качество пищевых продуктов тоже вызывает вопросы. Известно, что рис и другие основные продукты, от растительного масла до молочных смесей, бывают небезопасны, поэтому мы должны думать о здоровье детей. Если вам нужны самые высокие стандарты качества и вы хотите пользоваться западными товарами и продуктами, в Пекине это обойдется очень дорого. Но за границей, где качество считается обязательным, ситуация гораздо надежнее. Ну, и образование детей. Сегодня китайцы среднего класса вполне могут позволить себе учить детей за границей.

Я спрашиваю, надолго ли они уедут и планируют ли вернуться в Китай.

– Конечно! Уедем на несколько лет, пока дети будут расти и учиться, а потом обязательно вернемся. Мы, в общем, еще не продумывали это как следует. Остаться за границей насовсем – не вариант. Жена хочет, чтобы наш ребенок родился в Канаде. Это одна из стран, где китайцу легче всего получить гражданство. (Канада только что последовала за США и согласилась выдавать гражданам Китая визы на десять лет.) Для меня эта затея – нелегкое бремя, но у китайцев так принято: если вы сделаете все возможное для своих детей, то они тоже сделают все возможное для вас, когда вы состаритесь. Родители заплатили за мое образование, чтобы я сделал то же самое для моих детей и позаботился о них самих. Таков в Китае жизненный круг, и поколения следуют по нему одно за другим. Так здесь будет всегда. Мы все верим в Китайскую Мечту о том, что Китай снова поднимется – мирным путем.

Думаю, взгляды Джефри, типичные для представителей китайского среднего класса, успокоят паранойю, которую многие жители Запада испытывают по отношению к Китаю.

– Китайцы счастливы быть китайцами. Мы не империя, и у нас в крови нет имперских амбиций, присущих, возможно, некоторым нациям (Джефри подмигивает).

Человеку с Запада этот комментарий может показаться странным. Все дело в том, что китайцам с малых лет рассказывают об агрессии и империалистических устремлениях других стран, включая Японию, США и Британию. Западное образование не дает представления о том многом в истории государства, чему в Китае уделяется больше внимания. Все мои знакомые китайцы хорошо представляют себе даты и события Ихэтуаньского восстания 1899–1901 годов, японского вторжения в Северный Китай в 1931 году и Нанкинской резни, учиненной японцами в 1937-м. Тем, кто стремится лучше понять отношение китайцев к происходящему, следует больше читать об истории Китая. Это не заменит глубокого понимания истории, но даже некоторая осведомленность и знания вызовут уважение.

Я избегаю соблазна вернуться к разговору о качестве еды и воздуха, но моя ирония не ускользает от Джефри.

– Я знаю, что западному уму это может показаться непоследовательным, но китайцы могут удерживать в голове две противоречащие идеи и не испытывать дискомфорта. Наши проблемы – цена прогресса, которую необходимо заплатить, но так не будет продолжаться вечно. Со временем мы справимся со всеми трудностями.

Джефри вынимает смартфон из кармана куртки и после недолгих поисков демонстрирует мне старую оцифрованную фотографию. На ней мальчик с ангельским личиком в группе других детсадовских детей.

– Хотел вам показать. Подумал, это будет интересно.

Это действительно интересно.

– Я встречался с вашей королевой.

– В самом деле?!

– Да. Она прилетела в Пекин в октябре 1986 года с первым официальным визитом. Мне исполнилось всего четыре года, и я плохо помню, как это происходило, но наш детский сад был выбран правительством для посещения, потому что являлся тогда лучшим в Пекине. На самом деле он и сейчас лучший. Именно поэтому я решил поехать в Британию учиться – это был своего рода ответный визит! Я люблю Лондон, там столько истории, она ощущается в каждом уголке. Я действительно считаю его своим вторым домом. У меня необычайно тесная и глубокая связь с Великобританией. Вообще, у Китая давние и особые отношения с вашей страной.

– Но гражданство вы все же хотите получить канадское?

– Да. Китайцу из среднего класса практически невозможно получить британское.