Весна еще не наступила. Но с магазинов и общественных зданий убрали свидетельства зимы – толстые шторы и фетровые клапаны, закрывавшие от пронизывающего холода те двери, которые не были заперты или заколочены. В квартирах тоже очень холодно, и люди даже в помещениях не снимают верхнюю одежду – отопление выключили, а недовольное лицо солнца едва проглядывает сквозь смог. Но отдельные признаки жизни все же заметны. С деревьев и живых изгородей в парках и общественных местах снимают зимнюю одежду – зеленую ткань, закрепленную деревянными шестами и обмотанную веревками. В начале декабря рабочие тщательно заворачивают весь город в защитную оболочку, и это довольно трогательное зрелище. Укрывать живые изгороди, кусты и низкорослые деревья по всему Пекину – практично и не так уж дорого. Интересно, ценят ли растения эту нежную заботу, поглощая углерод, который извергают заводы и транспорт. Без них Пекин большую часть года задыхался бы от удушливой пыли.

 

Глава 8. Вредные выбросы и мойщики окон

У вас першит в горле. Вы просыпаетесь с пересохшим ртом и с ощущением, что вам размазали сажу по губам. Добро пожаловать в Пекин во время смога. Господин Лян скрючился и хрипло кашляет, как будто всю жизнь выкуривал по 60 сигарет в день. Но он старается прочистить глотку не из-за дешевых сигарет, сводящих на нет всякую попытку безвредно поесть в любом китайском ресторане, а просто из-за жизни в Пекине.

Господин Лян – успешный владелец фруктового магазинчика, расположенного за углом от моего дома в пекинском районе Чаоян.

– Похоже, у вас сегодня был тяжелый день, мистер Лян, – я улыбаюсь ему через весь зал, он подходит, шаркая, к моему столу и неуклюже опускается на стул напротив.

– А вы сегодня не работаете? – отзывается он хрипло и угрюмо, вопреки собственной улыбке. Он не любит кофе, но знает, что я заплачу за него, поэтому будет пить один из своих бесконечных чаев.

– Я иностранец. У нас бывают выходные.

– Вас бы на мою работу. Никаких выходных.

– Плохо кашляете, мистер Лян.

Я задел чувствительную струну, и он разражается тирадой по поводу неспособности властей (предусмотрительно делая акцент на местных, а не на государственных) решить проблему абсолютно ужасного смога в этом огромном городе. В народе считается, что плохой воздух отнимает десять лет жизни. Даже маленькие дети попадают в больницы с заболеваниями дыхательных путей.

Вчера за ужином друг рассказал мне, что его жена забрала младшего ребенка из детского сада, потому что там не работал воздушный фильтр. Некоторые школы вообще закрываются, когда официальный индекс загрязнения воздуха превышает 300. По данным ВОЗ, индекс выше 50 уже представляет собой серьезную угрозу для здоровья. Это губительный коктейль из угарного и сернистого газов и мельчайших взвешенных частиц (менее 2,5 микрон), который оседает у вас в легких и не выводится никаким образом. Эту песчаную взвесь вы буквально ощущаете на вкус, уже когда приземляетесь в аэропорту и снаружи начинает нагнетаться воздух – совсем не тот, который вы черпали из атмосферы на высоте 10 000 метров.

Если даже местные надевают маски – значит, ситуация на самом деле плохая. Должен сказать, я был слегка удивлен, когда увидел пекинца в маске и с сигаретой в руке. Помню, мелькнула мысль: как это работает? Какое из двух зол – меньшее?

– Сигареты отбивают вкус воздуха! – цинично заметил коллега.

Мистер Лян направляет хорошо отрепетированную и четко сформулированную атаку исключительно на местные власти, не способные навести хоть какой-то порядок: вредные выбросы с плохо управляемых заводов на востоке и северо-востоке города, низкокачественное дизельное топливо для растущего количества автобусов, избыток транспорта на улицах, пыль от строительства бесчисленных офисных комплексов и торговых центров, а также никудышная система регистрации автомобилей, позволяющая состоятельным людям иметь два номерных знака на одну машину, чтобы избежать объявленных «дней четных и нечетных номеров».

Это довольно своеобразное, но встречающееся в больших городах мира правило означает, что в одни дни недели здесь запрещено ездить на автомобилях с нечетными номерами, а в другие – с четными. Как будто это имеет значение! Кажущееся весьма причудливым и невыполнимым на практике, это требование поддерживается местным населением, которое, в общем, старается ему следовать. Те же, кто не слишком богат, либо просто не заботятся о чистоте номеров, предпочитая торговаться с полицейскими о «плате» за такую привилегию, либо любыми доступными средствами добывают себе второй номер, чтобы каждый раз, когда это необходимо, сунуть его под стекло.

Мистер Лян все больше распаляется – к нам уже присоединяются владелец кофейни и человек, который, могу поклясться, только что мыл окна. Все приходят к выводу, что «нужно что-то делать», что «власть» и «власть имущие» обязаны «прекратить это прямо сейчас». Такое ощущение, что я оказался в пабе, где-нибудь в моем родном Йоркшире, и обсуждаю, как снизить интенсивность движения по главной дороге нашего поселка.

Безликие бюрократы – предмет неприязни общества в любом уголке мира, и Пекин, подобно многим другим загрязненным городам современного Китая, – не исключение.

Наконец возмущение утихает, и появляется мой счет. Кажется, за все напитки плачу я. Некоторые вещи не меняются, где бы в мире вы ни оказались!

 

Глава 9. Юрист

Оливер Чжан – дитя нового Китая. Он родился в Ханчжоу и выучился на юриста в Китае, потом провел два года в Великобритании, получая последипломное образование в Ноттингемском и Эксетерском университетах, а после этого вернулся в Китай. Теперь, на четвертом десятке, Оливер – успешный пекинский юрист с десятилетней практикой. Но у него большие амбиции – он хочет идти еще дальше.

В Великобритании он влюбился.

– Я полюбил девушку с другими политическими взглядами, – задумчиво говорит он. – Моя подруга родилась на Тайване, в политической вотчине Чан Кайши. Это означало, что в нашей жизни всегда будет много трудностей. Я с материка, а у нее тайваньский паспорт. Помню, когда ей надо было возвращаться на родину, я провожал ее в аэропорту и не мог сказать ни слова. Мы очень любили друг друга, но не знали, увидимся ли еще из-за политических разногласий между Тайванем и материковым Китаем.

Вскоре после этого Оливер вернулся в родной город Ханчжоу. Молодые люди не теряли связи.

– В те дни (в 1990-е годы) я не мог звонить из дома за границу, поэтому она сама звонила мне почти каждый день.

В итоге трудности удалось преодолеть.

– Ее отец был против. Во время гражданской войны он сражался с коммунистами. Ему казалось, что дочь выходит замуж за врага. Помню, как он позвонил мне. После этого разговора ей было очень стыдно.

Однако они все равно поженились.

Сейчас у Оливера две маленькие дочери, которые живут с матерью на Тайване. Он привык месяцами находиться вдали от семьи, и, вероятно, это продлится еще как минимум год. Чтобы сделать карьеру, он вынужден был провести около пяти лет в Шанхае, а потом еще столько же в Пекине, работая в международной юридической фирме. Он говорит на безупречном британском английском, а не на неопределенном «среднеатлантическом», который часто можно услышать от англоговорящих китайцев, учившихся в США или у американских преподавателей в Китае.

Оливера волнует вопрос образования и воспитания дочерей.

– Мы с женой все время обсуждаем эту тему, и каждый день я хотя бы понемногу думаю о том, что необходимо сделать. Я размышляю, как добиться, чтобы они смотрели на Китай с международной точки зрения. Как сделать, чтобы они гордились своим происхождением одновременно и с острова, и с материка. Это трудная задача, но я рассчитываю, что они смогут извлечь преимущества из изменений, происходящих в Китае. Они принадлежат к новому поколению, у которого есть надежда на то будущее, когда все мы будем просто китайцами, а не тайваньцами или материковыми жителями.

Оливер с женой выходят за привычные рамки еще кое в чем. Сегодня молодые родители в Китае обычно работают по многу часов – либо вовсе далеко от дома, как Оливер, либо тратя долгие часы, чтобы добраться в город и обратно. В Пекине тратить на дорогу ежедневно по два часа утром и вечером – обычное дело. В этой ситуации детей часто воспитывают бабушки с дедушками. Оливер с женой считают, что это не лучшее решение для детей, но его мать с этим не согласна.

– Я должен помочь ей принять наше решение, – размышляет он. – Я знаю, это трудно, и знаю, что ей не хватает цели в жизни и ощущения собственной полезности, но мы уверены, что девочек должны воспитывать мать и отец. Значит, жене и детям нужно как можно скорее переехать на материк, а моей матери нужно смириться с нашими желаниями.

Оливер принял такое решение о воспитании детей вместе с женой, и это еще одно отличие от старых традиций и представлений о главенствующей роли мужчины.

– Мы разговариваем каждый день и обдумываем все вместе, сообща. Я очень скучаю по ним. Но знаю, что это не навсегда и что мы хорошо заживем вместе.

Оливер надолго умолкает.

– По большому счету, я южанин, и это тоже надо учитывать.

В этой короткой фразе отражается еще одна особенность китайской жизни. Эта страна по размерам превосходит Европу, и большинство китайцев не понимают, как можно воспринимать все ее географическое разнообразие как нечто однородное и относиться к Китаю как к единому целому.

– Это все равно что сравнивать французов с англичанами и итальянцев с датчанами. Да, у нас похожий базовый язык, хотя и с большим количеством диалектов, но на этом сходство заканчивается. Различия между провинциями, и особенно между южанами и северянами, огромны. У нас разная культура, мы по-разному ведем бизнес, относимся к жизни, действуем – всего не перечислить.

Оливер полагает, что вернется в Шанхай для продолжения карьеры, а в идеале хотел бы жить в родном городе Ханчжоу.

– Это у меня в крови. Я рад, что родился в Ханчжоу, я хочу, чтобы город был процветающим, и, думаю, могу внести в это свой вклад. В любом случае до Шанхая, который остается международным и коммерческим центром страны, всего час на экспрессе.

Поскольку Оливер юрист, мы обсуждаем, как в Китае меняется эта профессия. Местное право очень отличается от иностранного, а старые и новые законы сплетаются в сложную паутину.

– Грядут перемены, – рассуждает Оливер. – Я вижу, что все больше и больше китайских юридических фирм стремятся к сотрудничеству с международными компаниями. Профессионалы консолидируются, мы постоянно слышим объявления о слияниях. По мере того как китайский бизнес все активнее смотрит за пределы страны, а зарубежный – расширяется в Китае, возможности для развития будут только нарастать. К примеру, моя фирма уже работает с Казахстаном, другими соседями и странами из Ассоциации государств Юго-Восточной Азии.

Ряд наук – в частности, юриспруденция и финансы – начали развиваться в стране относительно недавно, с 1970-х годов, когда перемены в правительстве и переход экономики на рыночные рельсы привели к резкому сокращению существовавших прежде по всей стране департаментов и возникновению множества фирм. Старая манера – нанимать на работу друзей, опираясь на проверенный временем принцип гуанси (личных отношений), – тоже меняется. Она ни в коем случае не исчезла, однако новое поколение юристов, бухгалтеров и налоговиков налаживает новые связи, ориентируясь на качество работы и репутацию на рынке, а не только на отношения и личное знакомство.

– Клиенты тоже меняются, – говорит Оливер. – Они обращают внимание на достижения компании и ваши личные успехи, а не только на знакомство вашего босса с их боссом.

В том, как этот высококвалифицированный профессионал обсуждает со мной семью, бизнес и Пекин, я чувствую явный дух перемен – в его манере говорить, в выборе слов. В них ощущается энтузиазм, оптимизм, готовность принять трудности и особенности бурного прошлого страны и двигаться дальше.

– Я действительно с оптимизмом смотрю в будущее Китая и хочу, чтобы мои дочери были его частью. Я сам хочу быть его частью. Здесь все меняется так быстро, открывается столько возможностей. Я знаю, что должен быть своего рода новатором, потому что первые всегда получают долгосрочное преимущество. Западу надо понять, что мы не собираемся ждать, пока все получится сделать на сто процентов правильно с первого раза. Мы будем пытаться и, возможно, терпеть неудачи, но сами эти неудачи подстегнут и меня, и мою страну к великим достижениям.

 

Глава 10. Обеспеченная женщина

Юань Жуймин – сдержанная элегантная дама. Она родилась в 1952 году и выглядит прекрасно для своих лет, но в ее глазах видна боль женщины, которая многое пережила и стала тем, кто она есть, именно благодаря этому опыту. Жуймин не говорит по-английски, и ее сын Оливер Чжан, с которым вы уже знакомы по предыдущей главе, выступает в роли уважительного и терпеливого переводчика.

– Мой дед был родом из городка Цзяшань в провинции Чжэцзян. Он работал бухгалтером. Бабушка родилась в городке Шаосин неподалеку. Она была домохозяйкой, воспитывала отца… – госпожа Жуймин прерывает рассказ. – Это именно то, о чем вы хотите услышать?

– Конечно, – отвечаю я.

Она ищет подтверждение в моих глазах. Может быть, боится меня утомить или не хочет рассказывать чересчур много?

– Где вы росли? – спрашиваю я.

– В Ханчжоу. В те дни это был небольшой исторический город, тихий, не как сейчас. Сегодня это центр международного туризма. Мы жили недалеко от железной дороги. Тогда наша станция была обшарпанной, а теперь Восточный вокзал Ханчжоу – крупнейший в Азии. Наш дом снесли, чтобы построить Вест-Лейк-авеню. Столько всего переменилось. Я даже мечтать никогда не могла о таком масштабе перемен. Все случилось очень быстро.

Как и большинство представителей ее поколения, Жуймин пережила и увидела больше, чем кто бы то ни было до них. Ее история – это история роста экономической мощи Китая.

– В Китае произошли огромные перемены всего за 30 лет, и этим надо гордиться. На Западе такого не было никогда, – в ее тихом голосе не слышно гордости. Она просто излагает факты.

Жуймин училась в Ханчжоу в начальной школе, которая существует до сих пор. После шести классов она перешла в старшую школу. Через полгода началась Культурная революция.

– Это был 1966 год. Школа закрылась. Мне было всего 14 лет, я должна была получить аттестат в 1968 году, но это оказалось невозможным. Мы все должны были отправиться в сельские районы и помогать крестьянам. Выбора не было.

Ее слова звучат ровно, они точны и бесстрастны. Жуймин послали в небольшую деревню Цзяньшань. Она очень хорошо помнит, как это было.

– Всего несколько моих соседей-ровесников поехали туда же, куда и я, но в той деревне я и вовсе оказалась одна. Когда занятия прекратились, всех школьников собрали в местном комитете. Нас зарегистрировали и распределили по разным местам. Все произошло довольно быстро. Помню, я подумала: ничего себе! Что же творится? Я чувствовала, что потеряла четыре года. Много плакала. Золотые девчоночьи годы прошли впустую.

Она говорит со мной, не отводя глаз. Прерывает рассказ, когда я записываю, и возобновляет по моему кивку. Ее взгляд задумчив и добр. Ей хочется рассказать свою историю. Пусть это время пережили миллионы – для нее оно остается уникальным личным опытом. Это ее жизнь. И она хочет, чтобы я услышал об этой жизни из первых уст и понял ее. Несмотря на то, что воспоминания о тех годах явно причиняют ей боль, рассказ Жуймин исполнен целеустремленности и достоинства.

– Даже крестьяне спрашивали, почему мы там оказались и зачем правительство так поступило. Я одевалась как крестьянка, ела, спала и работала как крестьянка. Я стала крестьянкой. Когда наступил государственный праздник – Китайский Новый год, – помню, меня послали в горы валить лес. В этот особенный день, когда семьи собираются вместе, я была на какой-то безымянной горе в сотнях километров от людей, которых любила. Я очень тосковала по дому.

Она улыбается. В ее голосе и словах чувствуется тепло и нет никакой злости или негодования. Она смирилась со своим давним прошлым, но сохранила яркие воспоминания.

– Телефонов тогда не было. Мы могли только писать письма. Сначала мне удавалось писать по письму раз в 20 дней. Потом я привыкла и писала уже где-то раз в месяц. Спустя четыре года линия правительства изменилась. Единственному ребенку в семье теперь разрешалось вернуться и работать на фабрике в Ханчжоу, чтобы позаботиться о родителях, – то есть мне позволили уехать назад. За четыре года, пока меня не было, в Ханчжоу кое-что изменилось, но незначительно. Меня отправили работать швеей на местную фабрику одежды. Она находилась всего в 25 минутах пешком от дома. Хотя я должна была работать по восемь часов в день, по сравнению с деревней это был рай. И я научилась шить одежду.

Жуймин оживляется, в ее голосе больше радости – очевидно, этот период был гораздо лучше предыдущего. На фабрике она встретилась с будущим мужем.

– Мне было 24 года. Он был братом соседа моего дедушки, седьмым из десяти детей в семье, если я правильно помню. Всего родилось 12, но двое умерли в младенчестве. В те времена один ребенок в семье был редкостью. У моих родителей было пятеро, но двое умерли еще в утробе, а два моих брата прожили всего чуть больше месяца. Я единственная, кто осталась.

Факты льются дождем. При такой скорости их трудно воспринимать. Трудно осознать реальность ситуации, о которой говорится так прямо и просто. Это история миллионов людей того поколения. О ней можно прочитать в сухих исторических текстах, ее можно увидеть на фотографиях в музеях или в выцветших кадрах пропагандистских фильмов того времени. Но сейчас эта история прямо передо мной – неопровержимая, личная, горькая и правдивая.

– Вы в порядке? Я могу продолжать?

Внезапно я понимаю, что перестал слушать. Голову заполнили образы, родившиеся из ее слов. Я извиняюсь и объясняю, что рассказ заставил меня задуматься. Она снова улыбается и, кажется, довольна.

– Я проработала на фабрике 15 лет в разных подразделениях. Сначала стояла на конвейере, потом попала в бухгалтерию. Так что сначала я была крестьянкой, потом рабочей, потом администратором. Теперь я могла работать головой. Мне нравилась моя работа и связанная с ней ответственность, – она снова улыбается. – Мы поженились в 1978 году, и в том же году родился наш единственный сын. Мой муж был шофером. В те дни это считалось хорошей работой. Хорошо было быть врачом, солдатом, шофером. Муж был родом из Шаосина. Он работал в Бюро электроэнергии, правительственном органе, который после 2001 года стал Государственной электросетевой корпорацией Китая.

Мне интересно: это было время значительных перемен в Китае. Осознавала ли она происходящее?

– Да, и очень хорошо. Все вокруг меня смотрели новости по телевизору. Мы понимали, что происходят колоссальные перемены. В целом они представлялись нам положительными. В частности, зарплаты стали расти – то есть мы прямо ощущали эти улучшения на себе. Раньше продукты и предметы первой необходимости продавались по талонам. Теперь талоны исчезли, и это было явное положительное изменение.

Встречаясь и разговаривая с людьми по всему Китаю, я постоянно слышу подобные истории, когда речь заходит о 1980-х годах. Жуймин не стала исключением. Да, людей насильно переселяли, и они очень страдали. Да, на государственных фабриках приходилось тяжело работать. Да, было много непривычного, много трудностей и проблем. Но у рабочих на фабриках и у таких людей, как Жуймин с ее молодым мужем и новорожденным сыном, жизненная ситуация улучшалась на глазах. Да, повсюду была пропаганда, но в реальности качество жизни действительно повысилось, стало больше еды, выросли зарплаты, были отменены талоны. Все это напоминает мне о необходимости смотреть на историю шире. Когда слушаешь такие истории, как у Жуймин, удается по-другому взглянуть на жизнь обычных людей.

– Молодым людям открылось гораздо больше возможностей в обществе. Существовавшие прежде правительственные ограничения были сняты. Ассортимент в универмагах был очень ограничен, но постепенно мы начали замечать, что на прилавках появляется все больше и больше товаров. Выбор стал значительно шире – я особенно отмечала перемены в книжной торговле. Сначала все книги и брошюры были только на политические темы, но потом появились публикации по культуре и истории, художественная литература.

В течение следующих десяти лет Жуймин и ее муж работали все там же. А в начале 1990-х годов произошел очередной «скачок».

– По сравнению с предыдущим десятилетием материальных изменений стало еще больше: мы реально могли ощущать скорость экономического роста. Важно и то, что наше самоощущение тоже быстро менялось. Мы испытывали все более сильное влияние глобализации, чувствовали, что Китай – часть большого мира. Мы стали стремиться к общению с другими странами. Это была настоящая жажда. Люди хотели обмениваться взглядами и мнениями. До этого китайцы были очень закрытыми. В начале 1990-х все изменилось – мы стали гораздо восприимчивее.

Когда Жуймин говорит об этих годах, ее голос оживляется и наполняется энтузиазмом. У нее, замужней женщины с подрастающим сыном, у ее родственников и знакомых жизнь стала лучше, чем когда-либо. Крестьянский труд остался далеко в прошлом.

– Мы с мужем чувствовали необходимость зарабатывать больше, чтобы растить сына. Кроме того, мы осознавали важность образования. Наш шанс на образование уничтожила история, но мы изо всех сил учились в свободное время. Отчасти – чтобы успевать за сыном, а отчасти – чтобы самосовершенствоваться и получить лучшую работу. Я осваивала бухучет, а муж изучал экономику и менеджмент.

Энергия ее слов производит на меня огромное впечатление. Очевидно, что эта молодая пара, продукт революции, хваталась за малейшую возможность, встречавшуюся на пути, и создавала нечто буквально из ничего, исключительно благодаря тяжелому труду и упорству. Восьмичасовой рабочий день на фабрике требовал раннего выхода из дома, а возвращаться приходилось поздно – возможно, это оставляло мало времени на занятия с сыном, особенно с учетом того, что надо было зубрить незнакомые предметы.

– Рабочие места для шоферов сокращались, но, поскольку мой муж был хорошим водителем, он получил повышение и стал начальником отдела. Он отвечал за расписание и загрузку всех водителей. Потом его снова повысили и перевели в отдел общественной безопасности, где он отвечал за безопасность всей компании. Он стал руководителем подразделения. Это была очень хорошая работа. А хорошая работа требует серьезных знаний, чтобы делать ее как следует.

Теперь она улыбается с гордостью. Несомненно, они прошли путь от очень трудных времен до вполне хорошей жизни. Ее муж явно добился успеха, и благодаря тяжелому труду и старательности, с деньгами стало легче.

– В то время три поколения нашей семьи жили вместе в одном доме. Но после повышения мужа мы смогли переехать в более просторный дом там же, в Ханчжоу.

Ее гордость совершенно очевидна. Однако в ее рассказе нет хвастовства: только правда о том, чего смогли достичь люди, которым жизнь поначалу не обещала ничего хорошего. Следующие 20 лет, с девяностых и до сегодняшнего дня, тоже история перемен. Жуймин и ее муж ушли на пенсию соответственно в 2002 и 2003 годах. Сын женился, и у него родились две девочки. Теперь Жуймин бабушка, она по-прежнему живет в Ханчжоу, но навещает сына в Пекине. Его семья на Тайване, и у нее есть возможность провести с ним драгоценное время.

– Теперь мне не о чем беспокоиться до конца жизни. Я на пенсии, у меня есть внучки, а сын – успешный юрист. Я очень горжусь сыном и его достижениями. Я наблюдала, как он рос в трудные времена, как был студентом, как стал отцом. Я хочу, чтобы у него было благополучное будущее и чтобы он добился гораздо большего, чем мы.

А что она думает о сегодняшнем Китае?

– Я настроена очень оптимистично по поводу Китая, по сравнению с предыдущим тридцатилетием. Особенно после того, как президент Си пришел к власти и в Китае началась очередная серия перемен. Уверена, что будут и новые. Эта последняя волна изменений укрепила мой оптимизм в отношении нашей страны. Она становится все более процветающей, а значит, и люди смогут наслаждаться плодами ее процветания.

Эти слова – не из недавней пропагандистской брошюры или теленовостей. Это сказано женщиной, которая добилась всего сама и четко выражает собственные мысли. Она пережила самые бурные годы недавней истории Китая – от Культурной революции, через «большой скачок», до превращения в мировую супердержаву и одного из крупнейших игроков глобальной экономики. Она рассказала мне, как все это ощутил на себе простой человек. Это ее собственная, личная и неадаптированная точка зрения, которую она изложила за чашкой кофе в центре Пекина. Других слушателей, кроме ее собственного сына, который весь лучится гордостью за мать, здесь нет.

О чем же она мечтает для своих внучек?

– Я хотела бы, чтобы у внучек была возможность путешествовать. Чтобы они узнали мир и лучше его поняли. Простые китайцы до сих пор мало взаимодействуют с остальным миром. Чем больше это будут делать новые поколения, тем лучше для Китая и всех нас. Я настроена очень оптимистично по поводу будущего Китая и наших потомков. Все это стало возможно главным образом потому, что людям моего возраста приходилось бороться и выживать. Сейчас все совсем по-другому – жизнь гораздо стабильнее. И начинать гораздо легче. Мы счастливы. Деньги уже не так важны для меня, как раньше. Мое здоровье и здоровье моей семьи – вот что главное теперь.

Это последнее замечание напоминает мне о реалиях нынешнего Китая. Экономическое процветание повысило уровень жизни всей страны. Однако за него пришлось заплатить.

 

Глава 11. Профессор

Доктор Пол Гиллис, один из крупнейших специалистов по бухгалтерскому делу в Китае, преподает в Школе менеджмента Гуанхуа в Пекинском университете. Хотя Пол много лет проработал в разных странах, а в последнее время – в Китае, он не утратил ни характерного американского акцента, ни скептического отношения к самолюбованию и помпезности. Десятилетиями Пол практиковал, а потом исследовал бухгалтерское дело. За это время он наблюдал в нем грандиозные изменения – и в мире, и в Китае, где самой этой профессии от силы лет пятнадцать. Пола отличает прекрасное чувство юмора и тонкий скептицизм человека, который слышал от студентов и бизнесменов все возможные оправдания – и парочку невозможных.

– Мне всегда хотелось сделать международную карьеру, – он откидывается назад, раскачивая стул.

У Пола мощная фигура спортсмена – в колледже он играл в американский футбол.

– Я 28 лет проработал в международной консалтинговой фирме в Сингапуре, США, Китае и во многих других странах. В общем, у меня определенно получилось!

Смеясь, он сотрясается всем телом. У него теплая располагающая улыбка, и вообще, Пол – человек, который нравится с первых минут знакомства. Ни шаркающей походки дряхлого ученого мужа, ни сухого высокомерия интеллектуала – стереотипам он не соответствует. Его мягкая доброжелательность и остроумие словно заполняют собой всю комнату.

– Я рано оставил практику, чтобы защитить докторскую диссертацию, а потом остался профессорствовать здесь, в Гуанхуа.

Позже я узнал, что Пол ушел из компании, когда интриги и борьба стали отнимать больше времени, чем любимая работа. Он принципиальный человек.

– Мне повезло: я много лет работал в тесном контакте с регулирующими органами, особенно американскими, а также с китайскими лидерами. Благодаря этому я выработал интересную точку зрения, которую хотят услышать другие.

Он регулярно комментирует профессиональные вопросы, связанные с мировыми стандартами бухгалтерского учета, а также с их реальным или возможным применением в Китае. Пол – автор основополагающей книги на запутанную, по мнению многих, тему «Большая четверка и развитие бухгалтерского дела в Китае». Он ведет популярный блог и часто появляется в западной прессе.

– Коллегам и руководителям некоторых фирм не всегда нравятся мои слова, но я верю, что высказываться надо. Необходимо показать все нелогичные и непродуманные моменты, которые некоторые считают приемлемыми в стране, где стандарты и нормативы нуждаются в большей прозрачности и организация управления должна быть очень серьезно усовершенствована.

Критикуют ли его в школе бизнеса или, того хуже, в государственных органах за эти комментарии?

– Я страстно увлечен и бухгалтерским делом, которое изучаю и считаю главным для себя, и бизнес-образованием в Китае, которым занимаюсь и зарабатываю на жизнь! Люди знают, что я говорю откровенно, основываясь на глубоком знании предмета и большом опыте. Да, я получаю жалобы, обычно от руководителей крупных бухгалтерских фирм, но ректор школы поддерживает меня и считает, что я должен прямо говорить о важных вещах. Сам я полагаю, что, когда жалоб нет, это значит, я плохо справляюсь с работой!

Так что же можно сказать о развитии делового образования в Китае? Кажется, еще есть куда расти?

– Бизнес-образование в Китае стартовало 30 лет назад. Школа Гуанхуа отмечает свое тридцатилетие в этом (2015) году. У нее долгая и достойная история – она оказалась на переднем крае китайского бизнес-образования. Поначалу сюда в основном импортировали обладателей докторской степени с Запада. Из США приехало много этнических китайцев, которые, в сущности, вернулись на родину. Здесь существовала огромная потребность в адаптации западных программ МВА и западных методов обучения. У приехавших был опыт в бизнесе, экономике и методологии, который не имел никакого отношения к китайской практике. У них даже не было китайского образования. Поэтому в те суровые времена, 15–20 лет назад, китайское бизнес-образование было не очень-то китайским! Конечно, уроки General Electric, Ford и глобальных конгломератов, а также успехи западных бизнесменов были интересны тогдашним студентам с теоретической точки зрения, но здесь этот опыт нельзя было применить. Китай уже начал меняться, но процесс был далеко не завершен, поэтому нам приходилось адаптироваться к происходящему.

В последние десять лет, по словам Пола, преподаватели его школы стали уделять гораздо больше внимания китайским реалиям и «китайскому пути», проводя исследования и накапливая знания.

– Сейчас мы в большей степени учим вести дела в Китае по-китайски. Перед местными предпринимателями стоят уникальные задачи и проблемы, на которых мы и сосредоточились. Все хотят изучать опыт Джека Ма и успех Alibaba , но есть и другие процветающие китайские компании.

Мы переходим к нашей общей любимой теме – как руководить бизнесом в Китае. Обсуждаем структуру менеджмента и особенности лидерства, корпоративного управления и принятия решений. Пол напоминает, что все школы бизнеса остаются здесь под контролем государства, как это в принципе происходит с образованием во всем мире. Хотя на качестве и скрупулезности исследований это вроде бы не отражается, но отчасти снижает свободу маневра. Однако и в этой сфере сегодня тоже происходят изменения. Пол считает, что бизнес-школам придется сосредоточиться на том, чтобы стать ближе к деловой практике.

– На Западе ректор, члены ученого совета или руководители школы постоянно взаимодействуют с деловым сообществом, стараясь получить финансовое обеспечение. В Китае они работают в партийной структуре, поэтому деловое образование и бизнес не так взаимно интегрированы, как на Западе. Но это меняется и неизбежно будет меняться дальше, потому что потребность студентов в образовании, приближенном к реальному миру, увеличивается.

Какие же новые идеи можно почерпнуть из растущего объема исследований, посвященных успеху китайских предпринимателей и компаний?

– Мы еще не так много знаем о китайском подходе к бизнесу. Многие компании пока молоды и являются продуктом невероятного роста китайской экономики в целом. Однако можно выделить тенденции и специфические проблемы. Одно из направлений наших исследований посвящено способности китайских руководителей вести крупномасштабные операции. Множество государственных и большое количество негосударственных компаний имеют миллионы сотрудников. Такие масштабы на Западе просто невозможно вообразить. Управление подобными предприятиями требует большого умения, не говоря уже о том, чтобы получать прибыль и развивать их.

Чего можно ожидать сейчас, когда рост китайской экономики замедляется? Пригодятся ли навыки, необходимые для управления бизнесом во время подъема, когда он закончится? И еще интересно, как местные компании всех размеров обходятся без долгосрочного планирования. Тот факт, что китайские бизнесмены, да и китайцы в целом, не хотят заниматься планированием, давно вызывает у меня любопытство и является причиной регулярных неудач, которые терпят в Китае иностранные компании. Разница между подходами к разработке и выполнению планов на Западе и в Китае, кажется, представляет собой непреодолимую пропасть в глазах многих знакомых мне западных бизнесменов.

– Безусловно, это различие существует – китайские лидеры искренне не хотят заниматься планированием. У этой особенности есть положительная сторона: в бизнесе наблюдается невероятная гибкость и способность все быстро изменить. Однако она также означает, что руководители и организации не готовы ставить даже среднесрочные цели из страха быть лишенными свободы маневра и утратить преимущество, которое дают новые возможности. В целом, я думаю, вопрос здесь неоднозначный. Это очень характерная китайская особенность, которая вызывает крайнее раздражение у многих западных бизнесменов, работающих здесь. С китайцами нельзя договориться о встрече больше чем за неделю, потому что они боятся оскорбить вас, если им придется отменить ее ради чего-то другого. Нельзя же сказать вам, что другая встреча будет важнее! На Западе все мы понимаем, что график и приоритеты могут поменяться. И расписание руководителей высшего звена планируется на год вперед – по крайней мере, в принципе. Но здесь понятие «лица» просто не позволяет действовать таким образом.

Я вспомнил, что подобные вещи происходят в Китае постоянно и в самых широких масштабах. Календарь праздников на 2015 год утвердили только в конце дня 24 декабря 2014 года, и вся страна узнала, что 2 января будет выходным днем, а 4 января надо будет его «отрабатывать».

Этот подход к праздничным выходным – еще одна широко известная особенность, которую нам трудно понять. Китайцы считают их не обязательными. Они не оплачиваются, бывают только государственными, и правительство каждый раз составляет новое расписание. Конечно, отдельные компании могут устраивать собственные выходные, но гарантированы только общенациональные. Вдобавок ко всему выходной принято отрабатывать во время следующего уик-энда.

Теоретически можно взять персональный отпуск с разрешения руководства, но, если вы не сотрудник иностранной компании или вам не повезло работать на просвещенного китайского предпринимателя новой волны, отпуск будет неоплачиваемым. Я слышал о китайском руководителе, которого спросили, почему он хочет, чтобы его сотрудники работали семь дней в неделю. На это он ответил: «А на что им свободное время?!» Возможно, это апокриф, но звучит весьма правдоподобно.

– Заседания совета директоров не планируются, – Пол продолжает тему управления. – Можно возразить, что у них просто нет времени подготовить документы к совещаниям, поскольку все меняется так быстро, что повестка дня устаревает немедленно по опубликовании, а готовится за две недели. Конечно, бывают исключения, но редкие и не часто.

Влияет ли этот недостаток перспективного планирования на конкурентоспособность Китая? В принципе, правительство уже много лет выпускает пятилетние планы, которые должны задавать «направление».

– Трудно сказать, ведь у нас в бизнесе нет заранее намеченных долгосрочных горизонтов, и поэтому мы не можем по-настоящему об этом судить. Однако, хотя недостаток стратегических расчетов может понизить конкурентоспособность, я полагаю, что в краткосрочной перспективе быстрота и гибкость способны стать серьезным преимуществом. Западный бизнес порой оказывается парализованным из-за слишком подробного анализа и планирования, в то время как китайский может стремительно поменять направление и воспользоваться преимуществами, которые создают перемены в экономике или на рынке. Думаю, идеал находится где-то посередине. У китайских бизнесменов можно многому научиться: они прекрасно адаптируются к новым обстоятельствам. Некоторым удалось сделать состояние именно благодаря быстроте принятия решений.

Как в этих условиях чувствуют себя представители бухгалтерской профессии?

– Профессия бухгалтера в Китае переживает изменения – мы обучаем студентов ее техническим и социальным аспектам так же, как это делают повсюду в мире. Но между потребностями профессии и потребностями бизнеса есть расхождения. Независимая бухгалтерская деятельность в Китае утратила былой престиж, который имела в 1990‑е годы. Тогда многие международные фирмы получили здесь лицензии, и выпускников не хватало для заполнения вакансий. Крупные компании нанимали людей, которые говорили по-английски, и сами обучали их. Сейчас все изменилось, и широко распространено мнение, что работать по нашей специальности очень трудно. Даже у местных фирм есть проблемы с привлечением толковых выпускников вузов. Государственные предприятия и органы власти считаются более привлекательными работодателями, так же как и частные акционерные компании и инвестиционные банки. Соответственно, студенты стремятся попасть работать именно туда, а не в специализированную бухгалтерскую компанию. Так происходит по всему миру, не только в Китае. Карьера в фирмах, предоставляющих профессиональные услуги, считается долгой и сложной.

Наше обсуждение переходит на самих студентов. Общеизвестно, что в Китае крайне трудно поступить в университет, особенно в один из лучших. Мы с Полом сходимся на том, что из таких упорных молодых людей получатся хорошие лидеры и это положительно отразится на будущем китайского бизнеса. Умные, блестяще образованные, знающие мир и нередко опытные выпускники сегодня приходят в корпорации и правительственные организации страны.

– Это хорошо для будущего китайского бизнеса и для самого Китая, – говорит Пол. – Хотя между западным и местным подходами к корпоративному управлению существует разница. Иностранный базируется на разделении ролей в верхних эшелонах организации – что позволяет избегать проявлений разного рода мошенничества и некорректного поведения. Теоретически в Китае легче вступить в сговор с целью злонамеренных действий – из-за жесткой иерархии, важности личных отношений (гуаньси) и стремления сохранить «лицо». По этой причине на принципы, которые используют на Западе, в Китае полагаться нельзя. Но в последние два года политические лидеры Китая сосредоточились на борьбе с коррупцией, и эти усилия дают плоды. Кажется, руководители стали лучше понимать, что недобросовестное поведение, взятки и «откаты» могут повлечь за собой самые серьезные последствия. Будем надеяться, что такая встряска заставит людей перестать совершать поступки, которые – если вы почитаете китайскую историю – были характерны для этой страны не одну сотню лет.

Я очень надеюсь на это. В Китае коррупция была повсеместной не то что сотни – все пять тысяч лет его истории. Потребуются значительные последовательные усилия в течение долгого времени, чтобы изменить привычки, складывавшиеся поколениями. Высокоинтеллектуальные, хорошо образованные, знающие мир выпускники освежат генетический фонд китайского менеджмента, и это положительно повлияет на бизнес в целом.

Если говорить об антикоррупционных мерах, то Пол считает, что желание как можно шире осветить нарушения и в известных транснациональных корпорациях с иностранными собственниками, и в совместных предприятиях вполне понятно и даже разумно.

– Руководители этих компаний часто не понимают, как все устроено в Китае, и по незнанию переступают черту. Но при этом есть и те, кто делает здесь вещи, на которые они никогда не пошли бы в своей стране. Возможно, проще сосредоточиться на иностранных предприятиях, чем на местных, где политические связи добавляют сложностей. Но смысл происходящего понятен всем. Следующими скрупулезному анализу и санкциям будут подвергнуты китайские фирмы.

Возможно, для этого случая подойдет китайская пословица: «Чтобы напугать обезьяну, надо убить курицу».

Какие уроки западным бизнесменам может дать Пол, который столько лет наблюдает за специалистами по финансовой отчетности и работает в самом сердце развивающейся отрасли бизнес-образования?

Пол некоторое время думает над моим вопросом. Он – американец до мозга костей. Каждый год он проводит западные рождественские и китайские новогодние праздники в Северной Калифорнии, спасаясь от холодных ветров и вредных выбросов, которые осложняют жизнь в январском Пекине. Но, с другой стороны, он научился быть китайцем. Его жена – китаянка, и работает он в самом центре китайской образовательной системы.

– Во-первых, я точно узнал, что между китайцами и жителями Запада гораздо больше сходства, чем различий. Китайские бизнесмены очень напоминают нас с вами. Часто иностранцы приходят к выводу, что здесь все устроено абсолютно по-другому, и утрачивают свои базовые идеалы и ценности. Урок в том, чтобы сохранять аутентичность, оставаться самим собой. Если быть искренним и верным себе, то сможешь продвинуться и заслужить уважение.

Пол делает нехарактерную для него долгую паузу.

– Во-вторых, я считаю, что лучшие годы Китая еще впереди. Я настроен оптимистично. Уровень жизни здесь приближается к западному, в то время как в мире нет природных и прочих ресурсов, чтобы кормить и поддерживать еще 1,3 миллиарда «американцев». Думаю, чтобы решить эту проблему, не надо «сдерживать» Китай – равно как и ограничивать проникновение сюда американского стиля жизни. Надо рассматривать это как единый процесс.

 

Глава 12. Быть лесбиянкой в Китае

Гарри (Чжу Ванъюй) ждет меня у кофейни, которая еще даже не открылась. Мы пришли очень рано, как и договаривались. У Гарри короткие волосы, одежда в стиле унисекс и мальчишеские черты лица – все говорит о независимости и подчеркивает индивидуальность.

Гарри родилась в 1988 году. Она принадлежит к растущему числу китайцев, которые открыто признают свою нетрадиционную ориентацию.

– Я уехала из дома в Канаду в 16 лет, перед старшими классами школы. Вернулась в 24 года. Окончила школу в Ванкувере, потом изучала экономику в Йоркском университете в Торонто. Восемь лет – это долгий срок для Китая, и, когда я вернулась, у меня не было друзей, которые помогли бы сделать карьеру. Пришлось начинать с нуля.

Гарри открыта, непосредственна и обаятельна. Она совершенно не пытается скрыть, кто она и что она чувствует, – и этим сильно отличается от большей частью закрытого гомосексуального сообщества, существующего в Китае. Хотя в Шанхае и Пекине люди нетрадиционной ориентации уже начали проявлять себя активнее, об их жизни в менее интернациональных и космополитичных городах мало что можно сказать.

– Отец всегда побуждал меня быть активной, но никогда не говорил напрямую «делай это» или «делай то». Он просто просил подумать, чего мне на самом деле хочется. Я очень благодарна ему за это. У него свой бизнес, он делает сенсоры для электронной промышленности. Он десять лет проработал в немецкой фирме по производству электроники, потом основал собственную и добился большого успеха. Я приехала в Пекин из Тяньцзиня в 2012 году, потому что там мне было трудно – слишком маленький город и слишком медленный темп жизни.

Возможно, останься она в родном городе, это означало бы также, что в ней рано или поздно увидят «другую», – чем дольше, тем труднее было бы родителям рядом с незамужней, явно независимой, отличающейся от окружающих дочерью. По моим ощущениям, подобная утрата «лица» родителями в местном сообществе могла породить чувство отчуждения, «отшельничества», которое и подтолкнуло Гарри к переезду в Пекин.

У нее проницательный взгляд и спокойная уверенность человека, который знает, кто он такой, во что верит и чего хочет от жизни. Говорит она размеренно и внятно, отчего ее история становится еще увлекательнее и трогательнее. Иногда отпивает кофе, делая паузы. Да, она довольно тихая и стеснительная, но полна решимости честно рассказать о себе и своих убеждениях.

– До десятого класса я училась в международной школе в Даляне, у которой были тесные связи со школой Сентинель в западном Ванкувере. Я сумела попасть туда на два года. Жила в тайваньской семье. Считается, что это самое приятное место в Канаде, и мне там правда нравилось. Каждый год я приезжала домой на два месяца, но еще два месяца каникул проводила на летних курсах. Потом я четыре года жила одна, пока училась на магистерской программе в Йоркском университете в Торонто – снимала квартиру недалеко от кампуса, с оплатой помогал отец. Я была довольно стеснительной, поэтому не имела много друзей, чаще всего проводила время одна и выходила из дома реже, чем хотелось бы. В свободное время занималась карате. А еще в Канаде я была толстой! Слишком уж там много вкусной еды. Когда я вернулась, мама встретила меня в аэропорту и не узнала – так я изменилась! Толстая, да еще и с желтыми волосами. Во второй раз она не узнала меня, когда я сбросила вес и снова перекрасилась.

Уже в средних классах девочке и ее родителям стало понятно, что она отличается от других. Отец поддерживал дочь с самого начала, но матери понадобилось время, чтобы принять ее индивидуальность. Мне показалось, что мать Гарри не примирилась с этим до сих пор.

– Я вернулась в Китай ради семьи. Они никогда не думали об эмиграции, а мне в Канаде было очень одиноко. Я чувствовала, что диплом по экономике не поможет мне сделать карьеру, потому что я не представляла себя в банке – знала, что не впишусь. Я очень хотела и хочу жить не как все.

В каком смысле?

– Абсолютно во всех. Я выгляжу необычно из-за очень коротких волос. Я никогда не ношу юбку. У меня есть собственные идеи, и я не хочу, чтобы другие говорили мне, что делать. Мне не нравится давление общества, и я не хочу подчиняться нормам. Женщина моего возраста якобы должна быть замужем. Я этого не принимаю.

Она говорит спокойно, но в ее словах ощущаются сила и упорство. Несомненно, яркая индивидуальность и твердый характер помогут ей пережить самые трудные ситуации и не поддаться самым жестким социальным установлениям.

– Родители приняли мою необычность. Отец просто хочет, чтобы я была счастлива каждый день. Большинство китайских родителей говорят, что желают детям счастья, но на самом деле «быть счастливым» для них значит «соответствовать ожиданиям общества». Давление здесь очень серьезное. Но я бы сказала, что, хотя китайскому обществу не безразлична моя сексуальная ориентация и она выходит за пределы общепринятого, 80 % людей не придают ей значения. Их заботит только собственная жизнь. При этом для 90 % родителей сексуальная ориентация их детей очень важна. Но когда я рассказала отцу, он не удивился и сказал, что главное – быть счастливой. Я осознала свою гомосексуальность в подростковом возрасте. Просто поняла и приняла.

Итак, что же она делает в Пекине? Работает?

– Да, я работаю в киноиндустрии. Компания совершенно новая, и владеет ею друг отца. Первые три месяца здесь я работала в магазине «Пекинский книжный червь» (знаменитое место, представляющее собой библиотеку, книжный магазин, кофейню и бар одновременно). Однажды мне позвонил отец и спросил: «Хочешь работать в кино?» Я сказала, что хочу, и встретилась с его знакомым. Он ожидал найти во мне большую любительницу кино и очень удивился, когда этого не произошло. Однако он все же решил дать мне шанс и направил в одну медиакомпанию в Пекине. Там создавали базу данных о кинофильмах, и я в течение года помогала с ее организацией.

Это типичная ситуация для многих людей ее поколения. Работу получают благодаря связям, а связи уходят корнями в дружбу между семьями. Помощь дочери или сыну друга укрепляет отношения, которые так важны для китайцев. Гуаньси (отношения) тысячелетиями играют в Китае огромную роль, и здесь не стоит ожидать изменений. Ваши знакомства или знакомства вашей семьи значат не меньше, чем квалификация, ум и трудолюбие. История Гарри характерна для образованных представителей развивающегося среднего класса. Она типична и для Китая в целом, но этот слой общества особенно полагается на гуаньси в начале карьеры.

– Через год я ушла с той работы, потому что решила снова пойти учиться. Однако друг отца хотел, чтобы я не возвращалась к учебе, а набиралась опыта. Я согласилась работать на него и учиться в свободное время. Самообразование – это трудно. Я все должна делать сама, и это дается мне нелегко. Я читаю много книг о киноиндустрии и кинематографии, а еще изучаю историю Китая. Уехав в Канаду, я перестала чувствовать связь с прошлым своей страны и теперь хочу это исправить. Если вы способны понять историю, то сможете лучше понять и культуру. О культуре я тоже много читаю. История состоит из людей, а люди делают историю. Сейчас это для меня очень важно.

В Китае утратить связь с прошлым – все равно что утратить идентичность. Мне рассказывали: ты не можешь быть настоящим китайцем, если не понимаешь тонкостей культуры, а культура определяется не только языком, который сложен сам по себе, но и в подробностях усвоенной историей, пропитывающей все сферы жизни. Ее изучают во всех школах и в любом возрасте. Материала так много, что, если человек решит подступиться к нему во взрослом возрасте и самостоятельно, он рискует утонуть. Кажется, у Гарри этот элемент самоидентификации вызывает проблемы, но без него она всегда будет еще более чужой обществу, чем решила по доброй воле. Я знаю по личному опыту, что, несмотря на недостаточное знание языка, даже частичное понимание сложной китайской истории уже помогло мне, а это понимание никогда не возникло бы, если бы я надеялся усвоить что-то, просто работая и находясь здесь. Я только коснулся поверхности, но продолжаю учиться и копить информацию. Однако я не китаец. Сами они испытывают почти непреодолимую тягу к своему прошлому и жажду его понять.

– Китайская киноиндустрия очень отличается от зарубежной, – рассказывает Гарри. – В ней почти ничего не планируется. Если вы режиссер, то вам приходится делать и все остальное: писать сценарий, выставлять свет – в общем, все. Правила, по которым снимают кино на Западе, в Китае не действуют. Мы многому научились у Голливуда и Запада в целом, но здесь принято идти своим, китайским путем. Кроме того, власти имеют свои представления о кино, и существуют довольно строгие правила. Мы не можем снимать фильмы о привидениях, отрицательный герой не может победить, и о гомосексуалистах надо умалчивать. Мы очень ограничены, но вынуждены с этим мириться. Вместе с тем какие-то перемены все же происходят.

В этой книге вы найдете и другие отзывы о китайском кино и киноиндустрии – в частности, в интервью с профессором Хуаном, деканом факультета Пекинской киноакадемии. Гарри же откровенно рассказывает, как китайская цензура влияет на кинопроизводство. Хорошо известно, что китайские цензоры могут потребовать изменить сценарий и стиль кинофильма в любой момент вплоть до самого выхода картины. Как говорит мой друг, «что есть, то есть», и эту особенность приходится принимать как болезнь роста быстро развивающейся экономики. Есть свежие примеры фильмов, которые уже вышли на экран, а потом их пришлось исправлять или перемонтировать. Существуют строгие правила, определяющие, что можно показывать, включая процент обнаженного тела в каждом кадре. Платья со слишком большими декольте считаются неуместными. Из-за этого в интернете активно обсуждаются исправления, вносимые в популярные фильмы, на которые уже вышли рецензии, спустя три-четыре дня после выхода на экран. При всем этом отрасль адаптируется к обстоятельствам, сохраняет высокую конкуренцию и растет с головокружительной скоростью.

Какое же будущее ждет Гарри?

– Пока я наслаждаюсь интересной работой. Мне правда нравится то, что я делаю, и то, что каждый день оказывается не похожим на другие. Это мне подходит.

Что она собирается делать через пять лет?

– Надеюсь, мое имя появится в титрах кинокартины. Может быть, напишу сценарий, по которому снимут фильм. Я хочу сочинить историю о настоящей жизни, жизни геев, но не знаю, смогу ли опубликовать ее или выпустить фильм даже через пять лет. Я хочу снять кино о своем поколении. Многие из нас не задумываются о своей жизни – просто следуют норме, ожиданиям общества, родителей, друзей и соседей.

Гарри обладает твердым и решительным характером. Ее слова не случайны, продуманы и прочувствованы. Порой она немного стеснительна, но в ее идеях и мнениях всегда ощущается уверенность. Она принимает свою сексуальную ориентацию как совершенно обычное дело. Ее позиция однозначна, чего не скажешь о многих других китайцах нетрадиционной ориентации, которые чувствуют необходимость соответствовать нормам и даже вступать в брак, чтобы сохранить «лицо» семьи. В Гарри нет ни намека на подобные вещи.

– Я хочу рассказать о жизни современной китайской женщины, у которой есть внутренняя сила, позволяющая отличаться о других. Это будет новый язык для китайцев и для моего поколения. Когда учишь язык, нужно осваивать не только слова и грамматику, но и историю и культуру его носителей. Думаю, историю таких людей, как я, тоже нужно рассказать. Мы – часть новой культуры Китая и поэтому хотим, чтобы нас слушали и воспринимали как равных. Мы хотим внести вклад в успех нашей страны, которая с гордостью сохраняет свою уникальность.

Я думаю, такие рассказы будут появляться все чаще, и чувствую, что Гарри примет в этом активное участие.

 

Глава 13. Молодежная культура

Мэтью (Шао) Ма рассказывает, что был богатым молодым человеком, но потом лишился всего, и теперь ему нечего терять. По одежде и манерам видно, что он серьезно намерен добиться успеха в киноиндустрии – для этого у него определенно есть внешние данные, чем он явно гордится. Его сопровождает маленькая невзрачная девушка, с которой он меня даже не знакомит. Кажется, она представляет собой нечто среднее между восторженной фанаткой, подругой и ассистенткой. Эдакая Пятница при Робинзоне. За все три часа нашего разговора девушка почти не раскрывает рта.

Мэтью родился в провинции Шаньдун в 1993 году и был четвертым из пятерых детей в семье. Он с хитрой улыбкой сообщает, что у родителей сначала появились три девочки и только потом – долгожданный мальчик. То есть он. Чтобы закрепить успех, они даже родили еще одного! Семья была богатой – они сделали состояние на строительстве недвижимости. А потом, когда Мэтью было 16, отец разорился.

– У нас было все, а потом мы все потеряли. Не знаю, что случилось, – просто вдруг не стало денег. Что было делать? Я решил бросить школу и зарабатывать для семьи. Сначала я пошел в строители. Просто работал и заработал около миллиона юаней к 17 годам!

Мэтью улыбается до ушей лукавой улыбкой, на которую невозможно не ответить. Звонит телефон, и он передает трубку своей «Пятнице». Та удаляется, чтобы поговорить.

– Я хотел большего. Мне показалось, что в моем городе не осталось особенного рынка для строительных работ, все уже сделали. Возможно, это была ошибка, но в любом случае я хотел перейти в сферу услуг, где меньше ручного труда и больше работы для мозгов. Я решил открыть собственный ресторан, и для этого у меня была совершенно новая идея: сделать китайский фастфуд вроде «Макдоналдса», только с местной едой. Я начал в Шэньчжэне вместе с тремя другими акционерами, которые были старше меня. Пришлось учиться делать бизнес. Сейчас я знаю, что главное в розничной торговле – место расположения. Цвет и дизайн тоже играют большую роль. К сожалению, мы сделали все неправильно и за полгода так и не начали зарабатывать. Мне было 18 лет.

– Сейчас придет Хао, – докладывает «Пятница».

Кажется, звонок был от него.

Родители велели Мэтью вернуться в университет, и он согласился, однако не стал изучать что-либо традиционное, вроде истории, экономики или бизнеса. Мэтью решил стать актером.

– Я всегда ставил под сомнение авторитеты и преподавателей – это создавало мне проблемы в школе и вузе. Но я решил учиться на актера и год проработал моделью.

Мэтью роется в карманах, достает потрепанный бумажник и вытаскивает оттуда выцветшую фотографию мускулистого, загорелого бодибилдера. Это он в 18 лет.

– Такого тела у меня уже нет, – заключает он задумчиво.

Мэтью с грустью смотрит на фотографию, потом аккуратно убирает ее назад в бумажник и прячет в одном из карманов огромного пальто.

– Еще я обнаружил, что тот ресторанный бизнес пошел в гору, разросся до 40 точек и зарабатывает много денег. У меня была доля в 30 %, когда я уходил. Сейчас я имел бы состояние, но остался ни с чем!

Звонит телефон, и невзрачная девушка снова забирает его.

– Я пошел в Китайскую центральную академию искусств.

Это, наверное, самая знаменитая актерская школа в Китае, и то, что Мэтью поступил туда, выглядит несколько анекдотичным.

– Меня считали сумасшедшим. Я решил подняться на самый верх в киноиндустрии. Я хотел быть режиссером, и поэтому полгода изучал все, что мог узнать об этой профессии. Тогда я и встретил Хао.

По словам «Пятницы», Хао сейчас придет.

– С Хао я сделал первый фильм. Мы вместе учились в школе. Фильм получился нормальный – не великий, конечно, но для старта сгодится.

Мэтью достает ноутбук, включает его в розетку и ищет фильм. Все это время он не прекращает говорить. Очевидно, что слова и вообще самовыражение даются этому способному молодому человеку без труда. Фильм на самом деле довольно хорош – короткий, снятый с разных ракурсов, с умелой операторской работой. Я мало знаю о кино, но молодой актер в главной роли кажется мне довольно талантливым. На мой вкус, здесь слишком много метафор, но когда речь идет о культовых фильмах в новом стиле, я проявляю себя как обыватель.

– Я решил основать кинокомпанию. Для этого нужно было уладить кучу всего с государством.

Очевидно, он имеет в виду получение лицензии и прочую бумажную работу. Снова звонит телефон. Кажется, Хао не может найти дорогу.

– Было трудно убедить всех, что я смогу, но все получилось, и я стал самым молодым человеком, который основал кинокомпанию в Китае. Я понял, что нужно быть собственником, а не сотрудником. Сейчас, через полгода, я знаю, как снимать фильмы. На меня работало 40 человек, за три месяца я потратил деньги, и сейчас остались только мы с Хао. Но мы не сдались. Мы только что подписали договор на 2 миллиона юаней (примерно 300 000 долларов). Это немного, но, думаю, для начала неплохо.

Словесный поток ненадолго стихает – Мэтью делает паузу.

– Знаете, у бедных в Китае есть только один способ разбогатеть. Надо уехать в большой город. Других вариантов нет, поэтому мы поступили так. Мы хотим делать больше фильмов.

Опять звонит телефон. Это снова Хао.

– Но, знаете, мы добьемся успеха. Большинство моих знакомых не умеют управлять компанией. У них нет представления о будущем. Мне 21 год, и я собираюсь сделать первое публичное размещение акций через пять лет.

Перспектива увидеть Мэтью у руля корпорации, котирующейся на бирже, по меньшей мере интригует. Но я воздерживаюсь от комментариев.

– В следующем году я собираюсь основать три компании: агентство, издательство и киностудию, чтобы лично контролировать весь процесс с начала и до конца. Как я это сделаю, вы спросите?

Должен признаться, у меня в голове давно уже вертится этот вопрос, но я не задавал его, пока на меня низвергался водопад идей и амбиций.

– А я вам скажу. Рынок сейчас более открытый, чем когда бы то ни было. Возможность снимать новые фильмы огромна. Мы не можем делать их в западном стиле – у нас другая культура. Запросы людей на новый стиль не сформированы – нужен новый путь. Китайские кинематографисты приблизятся к корням, станут более китайскими. У множества продюсеров есть великолепная возможность – снимать бесконечное количество таких фильмов.

Он начинает сыпать именами. Какие-то я узнаю, но в основном они воспринимаются как незнакомые звуки китайской речи.

– Я хочу сделать телевизионное шоу. Сейчас работаю над ним. У нас есть отличный шанс.

– Где возьмете деньги? – спрашиваю я.

– Что?!

– Деньги – откуда они возьмутся? Кто ваши инвесторы? Телешоу ведь обходятся дорого – или нет?

– Ах да, деньги. Чтобы их достать… Пожалуй, расскажу вам один секрет. Людям, которые на меня работают, я говорю, что у меня есть деньги. Инвесторам я говорю, что у меня есть люди. Все просто.

Неужели? Эта идея неизбежно вызывает у меня некоторый скепсис, но в Китае с упорными молодыми предпринимателями, у которых есть хорошие идеи, порой происходят странные вещи.

– Я необычный человек…

Посередине фразы появляется Хао – следуют объятия и приветственные хлопки ладонью о ладонь.

Хао – задумчивый, сдержанный и несколько погруженный в себя молодой человек двадцати двух лет, имеющий честь быть сыном известнейших китайских певцов. Пододвигается еще один стул, на столе прибавляется чашка чая. Хао, одетый в белую рубашку без воротника и дорогой дизайнерский пиджак, сутулясь, слушает наш разговор.

– Я необычный человек, – мы продолжаем с того места, где остановились. – Я не боюсь пробовать новое. Многие опасаются неудач. Я не из таких. Нам нечего терять, поэтому все очень легко. Если у меня появляется страх, я смотрю ему в глаза.

Он бьет кулаком по столу и хватает рукой воздух. Эти театральные жесты хорошо бы смотрелись в шекспировской постановке. Мэтью отлично изучил свое ремесло.

– Если смотреть на год вперед, то главное для меня – жизнь. Я должен заботиться о своем здоровье. Через десять лет я буду более успешным. Я хочу, чтобы и тогда у меня были проблемы, которые нужно будет решать. Хочу иметь свои компании, быстро учиться, стать известным в кругу самых важных людей, использовать дружеские связи и хороших знакомых, которые меня окружают. Главное – правильное отношение к жизни и мысли о будущем. Именно они отличают положительных и успешных людей. Сейчас я весь день слушаю музыку, пишу и думаю. Я думаю постоянно. У меня два проекта – телешоу и еще один. И деньги приходят.

Я снова спрашиваю, откуда же они появляются.

– Смотрите. Чтобы получить деньги, нужны всего три вещи. Во-первых, надо выглядеть должным образом, то есть богато. Хорошая одежда – привлекательный вид. Во-вторых, надо выглядеть дружелюбным. Если вы не выглядите дружелюбным – кто поверит, что вы способны что-либо сделать? А в-третьих, надо показать, что вы полны надежд и думаете о будущем.

– Но все же как вы собираетесь найти деньги, которые нужно инвестировать в ваши компании, чтобы выполнить работу и получить необходимые контракты?

Мне неудобно проявлять скепсис по поводу его энтузиазма. Возможно, я уже слишком стар для таких вещей.

– Как я и говорил. Всего три компонента. Думайте о будущем, выглядите дружелюбно и будьте сильным.

А как насчет одежды и богатого вида?

– Да, и это тоже, как я уже сказал. Три компонента!

Допустим.

– Я хочу делать традиционные вещи, но по-новому. Это тоже важно. Когда компания успешна, она должна что-то отдавать, инвестировать в продолжение успеха. А не просто качать деньги. Я думаю обо всем и всегда. Все, что я вижу, я ставлю под вопрос. Я думаю, почему это так и как сделать это лучше. Я думаю об этом постоянно.

Допустим.

Я буквально задыхаюсь под напором кажущихся несвязными и, вероятно, никак не финансируемых, но несомненно интересных идей Мэтью – молодого человека, который спешит. Куда-то. Я, в общем, склонен думать, что однажды он добьется успеха – как-нибудь и когда-нибудь. Возможно – по крайней мере, хотелось бы надеяться, – что до той поры он не спустит слишком много чужих денег.

Мэтью великодушно передает слово Хао, и мы обсуждаем, как в Китае выглядит жизнь сына богатых и знаменитых родителей. Разговор идет тяжело, а разница в возрасте ничуть не помогает его оживить. Беседа иссякает, оставляя чувство неудовлетворенности.

Хао – красивый, хорошо одетый и располагающий к себе молодой человек, у которого, кроме богатства и связей, есть талант. Возможно, это означает, что Мэтью уже нашел какие-то составляющие успеха, но мне трудно сказать какие.

Я никак не могу сформулировать сложные вопросы, которые вертятся в голове, и Хао теряется в беспорядочном разговоре на смеси китайского и английского. В результате мы договариваемся вскоре встретиться в компании хорошего переводчика, предпочтительно – наполовину моложе меня. Перевод Мэтью, кажется, скорее отражает его собственные мнения, чем слова Хао, поэтому мы расстаемся закадычными друзьями и строим планы вместе пообедать. Мое предложение заплатить выглядит более уместным, чем весь остальной финал нашего общения, – наверное, я устал. Я приглашаю «Пятницу» присоединиться к нашей встрече, но мне непонятно, согласна она или нет. Мэтью соглашается за нее.